Принцесса с принципами

1 Вольные упражнения

Фотографии Принцессы, готовившейся к посещению Международной орбитальной станции, заняли достойное место в потоке никогда не кончающихся новостей.

Как и сообщение о странном летающем объекте.

Впрочем, зря начальник Центра по подготовке космических туристов запретил помощнику по связям с общественностью развивать инопланетную тему.

Уфологи всех мастей и рангов бросились зарабатывать дивиденды на сгинувшей Принцессе.

В данный момент нелетная погода в районе катастрофы работала на их самые неправдоподобные измышления.

Специалисты по неопознанным летающим объектам заполонили экраны и страницы газет.

Чуть позже специалисты по аномальным явлениям начали теснить легионы уфологов.

Начались дискуссии о «мертвых точках», разломах земной кары, выбросах усыпляющих газов.

Соболиный заповедник был мгновенно включен в ряд особо опасных для общественного транспорта мест.

К знатокам губительных секторов присоединились ботаники и палеонтологи.

Ботаники уверяли, что высокая концентрация хвойных фитонцидов, свойственная заповедным кедрачам, вполне могла вызвать тяжелую аллергическую реакцию у экипажа и пассажиров.

Палеонтологи же, демонстрируя останки мамонтов, убеждали непросвещенные умы, что именно с отрогов Соболиного заповедника началось вымирание мамонтов и шерстистых носорогов.

Не остались в стороне и этнографы с оккультистами.

Тут все строилось на предположении о месте погребения Великого шамана. Нечаянно потревоженный дух, спавший не одно тысячелетие, отомстил нарушителям покоя.

Но кое-кто грешил и на современных адептов шаманизма, уверяя зрителей, слушателей и читателей в эффекте непреднамеренного резонанса. Камлал шаман, камлал на скале. Бил колотушкой в бубен, как всегда. А тут винтокрылая машина на низкой высоте пролетает. И совпала частота колебания шаманского бубна с амплитудой вращения лопастей, и рассыпались лопасти, и упал вертолет, как подстреленная птица…

В общую перепалку о причинах катастрофы включились историки. Вспомнили сороковые годы прошлого века, когда благородная Америка бескорыстно помогала Советскому Союзу в борьбе против фашистских оккупантов, помогала самолетами, танками, автомобилями, тушенкой и сигаретами. Конечно, танки, автомобили, сигареты и тушенку доставляли через Атлантику и Северный Ледовитый океан в трюмах. А вот знаменитые истребители «Кобра» перегоняли по маршруту Аляска-Сибирь-Москва. И если морские конвои теряли судна из-за атак немецких пикирующих бомбардировщиков и армады подводных лодок, то самолеты исчезали над тайгой по до сих пор не установленным причинам. Особенно много истребителей пропало без вести как раз в районе Соболиного заповедника.

В общем, вывод напрашивался сам собой: оказывается, вертолет с дочкой автомобильного короля потерпел аварию в самом жутком из всех отдаленных мест земного шара.

Слава Бермудского треугольника начала тускнеть перед черным пиаром, которым обеспечили таежную глушь ретивые креативщики.

Впрочем, если бы в разбившемся вертолете не находилась дочь автомобильного короля, Принцесса, мечтающая о покорении звездных просторов и сердец настоящих мужчин, то никакого бы шквала слухов, предположений, гипотез, версий никогда бы не случилось.

Принцесса, особенно с принципами — это самый эффективный и перспективный информационный повод.

А тут еще загадочная Россия, тайга, космос, бездорожье, нелетная погода, странные обстоятельства — идеальная ситуация для поднятия любого рейтинга.

2 Стыковка на орбите

Принцесса ловко плыла в невесомости по длинному коридору, соединяющему жилой отсек с лабораторией.

На станции было невыносимо жарко — то ли кондиционеры забастовали, то ли при коррекции орбиты вкралась ошибка.

Принцесса давно избавилась от всех одежд, оставив на увлажненном теле лишь эластичные трусики с широкой резинкой из специальной ткани и лифчик из такой же ткани, удерживающий грудь всегда в самом выигрышном положении.

В коридорном иллюминаторе что-то блеснуло снаружи, похожее на скафандр.

— Опять затеяли выход в открытый космос без меня! — крикнула Принцесса и начала зло колотить ладонью по иллюминатору. — Опять без меня!

Коридорный иллюминатор был единственным предметом, который давал хоть какую-то прохладу.

Устав лупить по бронированному стеклу, Принцесса развернулась поперек коридора и зависла.

Ей так хотелось прижаться разгоряченной щекой к блаженной стылости, напоминающей круглую льдину.

Так хотелось…

Но Принцесса не успела остудить лицо.

Перед ней вдруг зависла могучая фигура совершенно голого мужчины, и его ладони решительно и даже грубо обхватили ее грудь.

Да, американские астронавты никогда не позволили бы себе таких фривольностей в полете… А вот русским свойственно выражать свои тайные эмоции в самое неподходящее время, в самых неожиданных местах и в крайне откровенных и грубых выражениях… Принцесса что-то слышала об этом…

Голый космонавт тем временем нагло сдернул с дочери миллиардера упругий лифчик. Следом были сорваны и эффектно зависли в воздухе полупрозрачные трусики американской гражданки.

Принцесса, конечно, попыталась оказать насильнику достойное сопротивление, но этим только усугубила ситуацию.

Лифчик, паря в невесомости, удалился в сторону жилого отсека.

А трусики почему-то проследовали в противоположном направлении.

Отбиваясь от наседающего космонавта, Принцесса физически ощутила, что русский безбашенный парень явно хочет именно того, на что всегда провоцирует обнаженная натура.

Ей почему-то вдруг расхотелось сопротивляться, и она безвольно и фатально расслабилась…

Принцесса проснулась от воображаемой, сладостной, пульсирующей боли, пронзающей ее влагалище до самого-самого донышка…

И увидела две пары глаз — волчьи и человеческие. В первых искрили обожание и преданность, во вторых появился пугающий огонек запретного желания и вожделения.

Принцесса мгновенно притворилась спящей.

3 Алкогольный омут

Начальник Центра подготовки космических туристов по-прежнему маялся на командном пункте штаба спасателей.

Погода не желала улучшаться ни по одному из параметров.

Ветер усилился, как и снегопад.

Оставалось только ждать, ждать и ждать.

Впрочем, печальный пасьянс из контрольных снимков тренирующейся Принцессы сменило пусть и одиночное, но застолье.

Провинциальные служаки доставили столичному гостю не только неблагоприятный прогноз синоптиков на ближайшие двое суток, но и бутыль крепчайшего самогона, жбан квашеной по старинным рецептам капусты. А также огурцы, засоленные традиционным сибирским способом: с осени проконопаченный и залитый смолой бочонок покоился на дне озера под толстым слоем льда, и был извлечен на поверхность через прорубь в честь прибытия высокого космического эмиссара.

Начальник Центра подготовки космических туристов упрямо созерцал приношения и никак не решался открыть бутыль.

Местные чины забыли приложить к обеденному набору стакан.

Но тут вторгся помощник, отвечающий за связи с общественностью.

В одной руке он держал две алюминиевые походные кружки, а в другой — поднос, на котором исходил паром великолепный жареный гусь, нафаршированный гречкой.

— Акулы пера достали!

Помощник ловко пристроил гуся в центре стола, потеснив пряные закуски.

— Жаждут любой новой информации, любой.

— Скажи гадам, что я сегодня наверняка напьюсь.

— Надо какую-то правдоподобную ахинею им подбросить о самой катастрофе. — Помощник налил боссу полкружки самогона. — А то, чувствую, тема нашей туристочки им уже приелась.

— Не скупись.

Босс вернул кружку на долив.

— И себе столько же.

— Помянем товарищей.

— И миллиардершу.

— А вдруг они еще живы, а мы их хороним?

— Твоими устами да мед пить.

— Нет, правда, пусть раненые, но живые.

— Хватит чушь нести. Я тебе не пресса.

— Тогда выпьем за то, чтобы скорей установилась летная погода.

— За погоду, а тем более летную, — с превеликим удовольствием.

Босс опередил помощника на один глоток и первым же заломал еще горячего жирного гуся.

— А я решил подать рапорт об отставке.

— Во, хорошая новость для акул.

— Не вздумай трепануть. Может, я еще передумаю.

— Конечно, можно про гуся…

— Что про гуся?

— Ну, мол, дикий гусь с разгона врезался в кабину вертолета и нанес экипажу тяжелые ранения, не совместимые с жизнью.

— А дочь миллиардера злобный гусь просто заклевал.

— Валим все на гуся.

— Одна проблема… — Босс потянулся за огурцом.

— Какая? — Помощник повторил закусочный маневр.

— Зимой гуси не летают.

— Почему?

— Погода нелетная… — Босс звонко щелкнул ногтем по бутыли. — Ну-ка, повтори, дружок.

— Гусь, гусь, гусь…

— Твой коварный гусь в данный момент блаженствует где-нибудь на юге с гусынями.

— А кто у нас летает зимой?

— Спроси что-нибудь полегче. — Босс облизнул жирные пальцы и потянулся к телефону. — Сейчас узнаем.

На другом конце провода оказался дежурный спасатель.

— Слушай, будь другом, скажи, какие птички здесь летают зимой?.. Воробьи, говоришь? Нет, воробьи мелковаты. Нам бы кого посолидней… Во, филин вполне подходит, вполне!

— Так, значит… — Босс расстался с трубкой. — Картина вырисовывается вполне четкая.

— Меняем гуся на филина.

— Не просто филина, а сумасшедшего филина.

— Это как?

— Потому что совы днем не летают.

— А сумасшедший филин — это клевая фишка! Кинулся с когтями наперевес!..

— Главное, не забудь — кинулся по неизвестным науке причинам.

— Теперь бы придумать, кто этого филина видел.

— Скажи просто, что из тайги вышел абориген, дал показания и снова ушел в тайгу.

— Гениально.

— Пусть акулы пера этого аборигена поищут!

Босс отломил у гуся последнюю ножку.

— Так я пойду морочить прессу?

— Иди, дружочек, иди.

— Так я пошел.

Но босс не ответил.

Ему сейчас было не до филина, не до прессы, не до дезинформации.

Босс яростно вгрызался в сочную гусятину.

4 Стихия дает дрозда

Принцессе так и не удалось снова вернуться на космическую станцию, в жаркую и похотливую невесомость, к русскому космонавту, жаждущему экстремального секса.

И смотреть в стену из бревен, на которых застыли капельки смолы, тоже надоело.

К тому же собака заскулила, просясь на улицу, и хозяин выпустил ее наружу.

В приоткрытую дверь ворвалась метельная стужа.

— Вот стихия дает дрозда, — сказал егерь и решительно пресек наглую попытку вьюги прогуляться от порога до рации и обратно.

Принцесса, закончив созерцание бревен, покрытых мелкими трещинами и метками от отрубленных сучков и веток, дождалась, когда хозяин вернется на свою наблюдательную позицию.

Во взгляде егеря, так долго не общавшегося с женщинами, добавилось пристальности, граничащей с неприкрытой бесцеремонностью.

Принцесса торопливо поправила тяжелый, пахнущий сырой шерстью тулуп, чтобы скрыть элементы своей вызывающей женственности.

А егерь все смотрел и смотрел, как завороженный.

— При чем здесь стихия и дрозд?

— А мне откуда знать? — Угрюмый хозяин соизволил улыбнуться. — Это у моего дядюшки, любителя разгадывать кроссворды, такая присказка: «даешь дрозда».

— Какого именно дрозда?

— Вряд ли этот «дрозд» имеет какое-либо отношение к певчей птичке отряда воробьиных.

Хозяин, не удостоив на этот раз гостью даже полуулыбкой, снова погрузился в угрюмую хмурость, которую еще больше усиливал полумрак в комнате и рассветная мутность за окном.

Принцесса поняла, что есть лишь одно средство для разряжения накаленной обстановки — разговор.

Егерь так долго пробыл в одиночестве, что разговорить его не составит большого труда.

Только начать надо исподволь, как бы стихийно, без далеко идущих намерений.

— Стью, а ты знаешь, я еще вчера хотела тебя спросить… — Принцесса оборвала фразу.

Недоговоренность и нерешительность получились вполне естественными.

Егерь доброжелательно отреагировал на тихий голос:

— Я думал, ты опять уснула.

— Да вроде не сплю, — рассмеялась Принцесса. — Если, конечно, мне это все не снится.

— Никакой, даже самый блистательный сон не заменит самую никудышную реальность.

— В особенности — вечный сон, — добавила как можно грустнее Принцесса. — Как у меня все болит…

— Еще бы — после такого головокружительного приземления.

— И ноет, ноет каждый мускул, каждая отдельная косточка!..

Егерь понял, что есть лишь одно средство, которое может помочь гостье избавиться от печальных мыслей и забыть боль.

— Так о чем, Принси, ты хотела меня спросить еще вчера?

— Понимаешь, Стью, мне как-то неудобно вторгаться в твое личное пространство с неподобающими вопросами…

Снова недоговоренность и нерешительность.

— Да ты, Принси, не стесняйся.

— В общем, я хотела спросить — почему у тебя такой позывной: «Студент».

— О, это долгий рассказ.

— Но нам же вроде некуда торопиться?

— Значит, хочешь исповеди?

— В разумных пределах.

— Но ты вряд ли в это поверишь.

— Почему, Стью?

— А мне иногда самому не верится.

— Сорри, Стью, сорри. Если я ступила на запретную территорию…

— Да нет, Принси, — наверное, наоборот. Устал я от этих идиотских воспоминаний. Устал.

С обратной стороны двери, сквозь завывание ветра и шум раскачивающихся крон, сквозь натужный скрип упрямых сухостоин донеслось отчетливое повизгивание и настойчивое поскребывание когтями.

Егерь запустил Алису обратно в дом.

Собака, припорошенная снегом, уселась у порога и начала чистку когтей на передних лапах посредством зубов и языка.

Пухлявые снежинки медленно таяли на острой морде и подергивающихся ушах.

Егерь вернулся на табурет, но теперь взгляд его был устремлен не на притихшую под тулупом гостью, а куда-то в дальний, полутемный угол.

— Бросил я университет после третьего курса и рванул как можно дальше от города и цивилизации — вот сюда, в Соболиный заповедник.

— Но вернуться к учебе никогда не поздно.

— Нет, это вряд ли. Как ученый я полный ноль, а профессионалом стал давно, без лекций и семинаров. В тайге ведь не ставят удовлетворительных оценок. Тут экзамен каждый день: или сгинешь по дурости, или выучишь на «отлично».

— Но университетский диплом — это престиж в своем роде.

— А я никуда отсюда для продолжения карьеры не собираюсь. Горячий ручей меня вполне устраивает.

— Нравится полное единение с природой в естественных условиях?

— Хочешь пить? — спросил егерь, меняя тему.

— Попозже.

— А может, обед закатим?

— Пока нет аппетита.

— Ничего, появится.

Принцесса, наблюдая, как меняется выражение лица егеря, видела, что в нем сейчас борются два противоречивых желания — избежать дальнейшего повествования… и высказать все напрямую, без утайки…

Принцесса решила помочь егерю излить свою тайну и облегчить исстрадавшуюся душу.

Смелая американка не знала, какие будут откровения, но правда — какая бы страшная и противоречивая она ни была — все равно лучше сомнительной неопределенности и тревожащей неизвестности.

А судя по нелетной погоде, с этим отчаявшимся человеком ей придется провести еще не один день.

— Стью, но все-таки — что тебя заставило стать отшельником?

— Ладно. На прямой вопрос будет и прямой ответ.

— Только, Стью, не говори мне, что ты — маньяк-убийца. Я этого не перенесу.

— Будь я серийным убийцей, ты бы давно была трупом — не так ли?

— Сорри, сорри, я хотела шуткануть.

— В смысле — пошутить?

— Не обижайся, Стью.

— Я и не обижаюсь. Какие еще будут варианты моей злосчастной судьбы?

— Есть весьма реалистичные варианты твоего вынужденного отшельничества.

— Продолжай, продолжай.

— От самого экзотичного до самого плачевного.

— Начни с экзотичного.

— Допустим, ты — раскаявшийся киллер.

— Очень экзотично.

— Тебя замучила совесть.

— У киллеров совесть атрофирована.

— Но не у русских.

— Это почему же?

— А русские не могут, чтобы не терзаться за совершенные неправедные дела.

— Это тебе русская бабушка из кордебалета рассказала?

— Не издевайся. Моя бабушка танцевала на сцене Большого театра! Да, она мне читала иногда «Историю государства Российского», рассказывала кое-что о российской жизни. И я поняла, что на Руси все — от царя до юродивого — полностью неадекватны.

— Это как?

— Слишком широк диапазон у русской души. Вас бросает из стороны в сторону, и злодей легко превращается в святого или святой в злодея.

— Ладно, не будем развивать неподъемную тему загадочного русского характера.

— Не будем.

— Да, стрелять я умею, и неплохо. Но убить зверя и птицу — это одно, а вот себе подобного — совсем другое.

— А мне жалко медведя.

— Мне тоже. Но если шатуна не застрелить, он таких делов понаделает — мало не покажется.

— Значит, вариант с киллером отбрасываем.

— Как и вариант с раскаявшимся олигархом. Не скупал я акции заводов по дешевке, не грабил простой народ и не отдавал государству нечестно нажитое.

— Кстати, про олигарха мне бы не додуматься.

— А что, есть более любопытные варианты?

— Конечно, Стью, конечно. Может, ты диссидент-изгой, который не согласен с нынешней политикой властей.

— Только давай без политики. В тайге, чтобы выжить, не надо играть ни в развитую демократию, ни в недоразвитую диктатуру.

— Ну тогда давай рассмотрим чисто медицинский фактор.

— Намекаешь, что у меня крыша съехала?

— Нет, сумасшедшему в одиночку здесь не продержаться и суток.

— Спасибо и на этом.

— Под медицинским фактором я имею в виду какое-нибудь весьма опасное инфекционное заболевание…

— О, класс! К тому же живу вдвоем с собакой, которую назвал именем бывшей любимой женщины. Запиши еще меня в зоофилы… У вас в Америке этого добра — пруд пруди.

— У вас — не меньше.

— Ладно, хватит фантазировать, а то договоримся черт знает до чего.

— О'кей.

— Принси, Принси… Да пойми ты безосновательность и абсурдность своих тревог! Если бы я был на чем-нибудь этаком сдвинутый, то ты бы и ночь не прожила.

— Стью, сорри.

— По-моему, я своим образцовым поведением доказал полную лояльность к мисс.

— Без сомнения.

Принцесса хотела демонстративно отвернуться к стене, чтобы освободить хозяина от дальнейших попыток оправдаться, но егерь почему-то не оборвал диалог на запретную тему.

— Все гораздо проще, Принси, и одновременно сложней.

Егерь взял драматическую паузу.

Американка, добившаяся все-таки долгожданной исповеди, терпеливо ждала продолжения.

Егерь качнулся на табурете, но сохранил равновесие.

Только грубые ножки, принявшие непривычный угол, застонали деревянно и сухо.

Принцесса поправила сползший тулуп, который все время норовил удрать на пол.

Егерь обернулся к рогам изюбря, прибитым над дверью.

— Я на охоте бью дичь с первого выстрела.

— Всегда?

— Если не случается осечки.

— Как ты сказал — осечки?

— Это когда подводит капсюль и ружье не стреляет.

— И часто подводит?

— К счастью, весьма редко. Тьфу, тьфу, тьфу! — Егерь сплюнул через левое плечо. — А то бы вряд ли я с тобой беседовал.

— Bay! — Принцесса оценивающе погладила медвежью шкуру, служившую ей матрасом.

— Так вот, и с любовью у меня похожая катавасия.

— Не понимаю.

— Влюблялся, я, Принси, всегда с первого взгляда. Раз — и все. Кроме этой женщины для меня никого не существует. — Егерь резко поднялся, уронив табурет. — Понимаешь — никого.

Задремавшая было лайка зашлась предупредительным лаем.

Хозяин успокоил собаку, придал табурету вертикальное положение, но сам так и не присел.

Принцесса решила пойти ва-банк.

— Расскажи мне, пожалуйста, про нее.

— Про первую любовь с первого взгляда?

— Если хочешь, конечно.

— Ну как тебе отказать…

Егерь впечатал правое колено в табуретную плоскость.

— Только одно непременное условие: не перебивать.

— О'кей.

Егерь снова выпрямился, освобождая табурет из-под коленного пресса.

— Вот смотришь порой на лесной массив невооруженным глазом, и все деревья сливаются в сплошную мутную полосу — ни стволов не различить, ни крон…

Егерь шагнул к рации.

— А возьмешь бинокль — и сразу тебе и рябина, отяжеленная гроздями, и юный кедр, пробившийся все-таки к солнцу сквозь недружелюбный кустарник, и лиственный подрост…

Егерь щелкнул тумблером, выключив беспомощный прибор.

— Так вот, однажды роль бинокля сыграла любовь. Я проходил рядовой осмотр в клинике, а по коридору в группе медперсонала шла она — высокая, стройная, молодая и такая очаровательная в наглаженном и накрахмаленном белом халате, в служебной шапочке, тоже наглаженной и накрахмаленной… — Егерь снова оживил рацию, чтобы послушать слабый треск и шум. — Старшая медсестра из нейрохирургического отделения…

Принцесса вслушивалась не только в слова, но и в искренний тон, в доверительные оттенки тоскующего по утраченному голоса — то хриплого, то неожиданно звонкого, насыщенного эмоциями.

— Старшая медсестра… — Егерь вернул рацию в небытие. — Медсестра…

Принцесса, крепко зажмурившись, пыталась как можно отчетливей, как наяву, представить себе эту непростую историю.

А он вспоминал, вспоминал, вспоминал…

5 Первая осечка

Она ворвалась в его жизнь стремительно, под мощный аккомпанемент ранней и бурной весны.

Апрельские ручьи вторили ее постоянному смеху — громкому и заразительному.

Робкие подснежники мгновенно распускались, когда она проходила мимо — крупная, статная, жаждущая непременного и долгого свидания с природой.

И он понимал эту потребность.

После очередного ночного дежурства в реанимационном аду, наполненном приторным запахом неумолимой смерти и сладкими ароматами беспомощных лекарств, она рвалась прочь из города, туда, где воздух настоян на целебной вечнозеленой хвое и пропитан бактерицидными фитонцидами.

Он старался избегать лишних подробностей о черепно-мозговых травмах и обширных инсультах.

Он брал у друга старенькую иномарку и увозил свидетельницу очередной послеоперационной мучительной кончины подальше от морга, воняющего тленом.

Машина приемисто брала с места, и грязный асфальт под еще шипованными скатами верещал о скоростном шоссе.

Она же дремала, не обращая внимания на светофоры, на часы пик, на пробку у старого моста и заторы у выезда на центральную развязку.

Он же старался не слишком газовать, а тем более не баловаться с тормозами.

Дождавшись первых березовых куртин и сосновых колков, утомленная бессилием скальпеля и бесполезностью капельниц, она убирала боковое стекло и подставляла заспанное лицо ветру, пропитанному всеобщей тягой к сезонному возрождению.

Машина, сбросив на обочине скорость, осторожно съезжала на ведущую в перелесок грунтовую дорогу.

Под колесами шуршали хрупкие скелеты прошлогодних трав.

Под колесами ломались хребтины мертвых веток.

Но на буграх, прогретых солнцем, торжествующе зеленела новая, пусть еще слабая, но упрямая поросль.

Машина замирала на поляне.

Она, не снимая белого халата, начинала метаться в неудержимом порыве меж израненных берез, истекающих соком, меж трухлявых пней, обрамленных юными побегами, вдоль зацветающего багульника…

Она походила на большую, вольную, гордую птицу.

И ему нравилось это.

А еще нравились сочные, нежные, властные губы.

И груди с ядреными сосками, упругие и неподатливые груди, не умещающиеся в его ладонях даже на треть.

И то, что она никак не соглашалась к верхним расстегнутым пуговицам добавить и все нижние.

Он одобрял ее осторожное поведение и только ждал удобного момента, чтобы предложить руку и сердце, роскошную свадьбу и бесконечный медовый месяц, — но не успел.

Когда машина после очередного березово-соснового рандеву возвращалась в город — к светофорам, заторам и пробкам…

Когда на центральной развязке их обогнал туристический автобус…

В общем, когда до первого регулируемого перекрестка оставалось меньше пяти минут езды, она тихо попросила остановиться на конечной остановке троллейбуса.

И прежде чем она втиснулась в набитый гражданами салон, произошло расставание — окончательное и бесповоротное.

Он неожиданно узнал из ее столько раз целованных уст, что она выходит замуж за бизнесмена, которому помогла встать на ноги после автокатастрофы.

Она еще что-то говорила про розничную сеть магазинов и оптовую продажу гвоздей в широком ассортименте.

А ему казалось, что сизоватый дымок от черных, сожженных опушек и прогалин вдруг попал ему в глаза — едкий и горький-прегорький дым…

6 Кошмарный плен

— Медсестра… — Егерь перестал терзать облупленный тумблер немой рации. — Старшая медсестра…

— Как я понимаю, она вскоре вышла замуж.

— Естественно, бизнесмен вцепился в ее роскошные прелести обеими загребущими лапами.

— Ненавидишь частных предпринимателей?

— Само собой. Они же, деловые и оборотистые, не понимают азбучной истины: сколько ни зарабатывай денег — их все равно будет мало.

— Даже если миллиарды долларов? — Принцесса грустновато улыбнулась.

— Лучше про денежные мешки не говорить. Они же все рабы своих многочисленных нулей. Состояние им диктует, как себя вести.

— Наверное, ты прав.

— Конечно, прав, Принси. Представь, какой они должны испытывать ужас при мысли, что все это можно однажды потерять!

— Ладно, я не хочу больше слышать о заложниках несметных капиталов.

— Да и чего это я взъелся на акул бизнеса? Нам-то это с тобой не грозит, верно?

— Но кое-кто иногда выигрывает в лотерею совершенно гигантский джек-пот.

— Нет, Принси, за любую, самую случайную удачу потом приходится слишком дорого платить.

— А по-моему, это философия слабых и неудачников.

— Так ты думаешь, что медсестре повезло с браком? Она же без любви пошла.

— Ты уверен?

— Хотя — какое я имею право ее осуждать?..

— А ты встречался с ней… после?..

— Только раз, чисто случайно, через десять месяцев — она шла с детской коляской. Там лежали очаровательные близнецы в розовых одеяльцах.

— Хоть поздоровались?

— Даже поговорили.

— О чем?

— Ну не о гвоздях же.

— Только не сочиняй, что она раскаялась.

— Нет, она только пожаловалась на грудь — мол, после родов и кормления она совсем утратила упругость и способность волновать прохожих.

— Значит, тебе, Стью, крупно повезло, что она досталась не тебе, а бизнесмену.

— Возможно.

— Интересно, что с ней стало потом?

— Не знаю, да и знать не хочу. К тому же они очень скоро перебрались с мужем, кажется, в столицу.

— Как я устала. — Принцесса накрылась поуютней тулупом. — Как устала… — Принцесса отвернулась к стенке. — Сорри.

— Да, тебе лучше вздремнуть.

Егерь глянул в окно.

Снаружи, за снежной завесой, по-прежнему исполнялась метельная симфония, усиленная вьюжной фугой.

Егерь вернулся на исходную позицию.

Собака устала от созерцания постанывающей гостьи, ушла к порогу и тоже уснула на циновке из черного войлока.

Алисе снилась отчаянная погоня за юрким соболем, который то умело перепрыгивал с ветки на ветку, то прятался в бездонное дупло, то, вдруг обретая крылья, взмывал к самым вершинам столетних кедров.

Обманутая лайка спросонья обиженно проурчала.

Но Студента не интересовали собачьи кошмары.

Егерь, покачиваясь на скрипучем табурете, не отрываясь смотрел на уснувшую гостью.

Принцесса, беспокойно ворочаясь с боку на бок, выкрикнула что-то англо-американское, не поддающееся расшифровке.

Наверное, из подсознания выбрались голливудские страшилки и началась демонстрация «нон-стоп» запретных сновидений.

А может, вовсе и не Голливуд царил зловещим клипом в мозге, растревоженном нейроимпульсами…

Там вполне мог падать, падать и падать обреченный вертолет, в иллюминаторы которого, усмехаясь, заглядывает неумолимая смерть.

Принцесса снова отчаянно выкрикнула непонятные слова.

Но в этом беспомощном протесте было столько горечи, столько жути, столько мольбы о спасении, что егерь не выдержал, накренил табурет и, протянув руку, притронулся к вздрагивающему плечу гостьи.

Принцесса мгновенно выпала из кошмарного плена и с паническим выражением припухшего лица уставилась на руку, посмевшую ее коснуться.

— Извини, Принси, что разбудил. — Егерь торопливо вернул табуретку в исходное положение. — Но ты так стонала, так кричала…

— Сенкью.

— Я подумал, что тебя лучше разбудить.

— Мне было очень страшно.

— Не бойся, мы тебя не дадим в обиду каким-то дурацким снам. — Егерь обернулся к спящей собаке. — Подтверди, Алиса.

Лайка, среагировав на кличку, напрягла уши, подняла морду, резко втянула влажными ноздрями воздух и, успокоенная знакомыми, привычными запахами, снова свернулась пышным рыжим калачом.

— Принси, хочешь, я тебе расскажу, как я собирал клюкву? Представляешь: идешь по схваченному ночным заморозком мху, а он проламывается с необычным звуком, похожим на треск разрываемой ткани, — ну, когда зацепишься ненароком за гвоздь или сучок…

— Стью, я же не спросила тебя про самое главное.

— Спрашивай.

— Ты что, подался в отшельники из-за того, что медсестра предала вашу любовь?

— Во-первых, никакой взаимной любви не было и в помине. Да, ей нравилось, как я за ней ухаживаю…

— А кому бы, сорри, не понравилось?

— Во-вторых, это событие, прискорбное исключительно лишь для меня, стало первым, но не решающим звеном.

— Так расскажи, что у тебя было в жизни дальше.

— Что было, что было… — Егерь усмехнулся, не скрывая иронии. — Минул совершенно бессмысленный, какой-то скомканный, непонятный год и…

Егерь подошел к окну, за которым неутомимо вытанцовывал буран, властвовала метель и буйствовала вьюга.

— И случился новый бинокль.

— Ты снова влюбился с первого взгляда?

— Да в самый разгар лета…

7 Испорченный гербарий

На вторую неделю ботанической практики к университетскому лагерю из трех вместительных палаток неожиданно присоединился отряд добровольцев по уборке речной поймы от мусора, оставленного дикими туристами и любителями пикников.

Он возвращался с хорошей добычей — с тремя великолепными экземплярами вымирающих растений, давно занесенных в Международную Красную книгу.

Он представлял, какая будет физиономия у руководителя практики — толстой доцентши, безуспешно сидящей на вегетарианской диете.

Он заранее предвкушал зависть однокурсников и однокурсниц и мысленно ставил себе за ботаническую практику отличную оценку.

Но тут на тропе, ведущей к речной террасе, возникла она — в обкорнанных до колена джинсах, в кедах на босу ногу и с большим черным пластиковым мешком для мусора в руках.

Подчинившись интуитивному порыву, он вручил ей редчайшие цветы.

Она не могла оценить гербарную ценность утраченных экспонатов, но зато оценила сам поступок.

Приняв скромный эндемический букет, она дала понять бойкому и прыткому ботанику, что совсем не возражает против его ухаживаний.

Неделя пронеслась с неимоверной скоростью, как будто сутки укоротили, по крайней мере, вдвое.

Она не гнала новоявленного ассистента прочь.

Он же забросил гербарные дела и, бесшабашно игнорируя возможный провал ботанической практики, усиленно помогал очищению поймы.

Разбитые бутылки, порванные газеты, использованные презервативы, искореженные консервные банки, экскременты в широком ассортименте и прочие следы туристского быта и пикникового разгула встречались повсюду.

Разгребая очередное непотребство, он смачно выражал сомнение в интеллектуальном уровне человека разумного.

Она же, ловко наполняя очередной черный мешок, лишь улыбалась застенчиво и виновато, как будто стараясь оправдать все людские грехи, слабости, недостатки, глупости.

Неделя пронеслась с неимоверной скоростью, как будто сутки укоротили, по крайней мере, вдвое.

По вечерам солнце уставало превращать осколки стекла в россыпи бриллиантов, консервные банки — в цирковые софиты, а использованные презервативы — в сброшенные шкурки загадочных ночных существ.

По вечерам заканчивали нектарную вахту суетливые пчелы, а кузнечики — зеленые, серые и бурые — усиливали свою монотонную трескотню.

По вечерам назойливо порхающие расфуфыренные бабочки сменялись скромными ночными мотыльками.

По вечерам ботаники объединялись у общего костра с энтузиастами чистоты и пели под расстроенную гитару песни чувствительного содержания.

А она и он, под многочисленные завистливые взгляды, уходили вдоль русла, вниз или вверх по течению неспешной реки.

И никто даже не догадывался, что влюбленные только присматривались друг к другу, каждый день медленно и неуклонно сокращая дистанцию.

Им не требовалось выяснять словами постепенно складывающиеся отношения.

Им было достаточно идти рядом, рука в руке, вдоль уреза воды.

Убегали в осоку проворные кулики.

С паническим трепыханием взлетали селезни.

Тяжело уходили под заросли ив нагуливающие жир дикие гуси.

Ныряла осторожная ондатра.

Рыба плескалась и множила круги в заводях.

Неделя пронеслась с неимоверной скоростью, как будто сутки укоротили, по крайней мере, вдвое.

А на исходе седьмого дня случилось то, что должно было случиться.

Он первый раз поцеловал ее.

Она ответила многообещающим всплеском нежности.

Он понял, что не зря, совсем не зря окончательно провалил сбор обязательного гербария.

Процеловались они до рассвета.

Впрочем, она не позволила ни себе, ни ему ничего, кроме затяжных и вдохновенных поцелуев.

А затем случилась внезапная и скоропалительная разлука.

Ровно в полдень, за десять минут до обеда прикатил координатор движения по очистке поймы.

Координатор оказался велеречивым начинающим демагогом с хорошо поставленным голосом и с явными признаками дальнейшей блестящей карьеры на политическом поприще.

Координатор произнес эмоционально насыщенную, короткую, но эффектную речь, в завершение которой сообщил о своем завтрашнем бракосочетании и огласил имя невесты.

Раздались бурные аплодисменты со стороны активистов антимусорного движения.

Но ни один из практикантов-ботаников не захлопал в ладоши.

Однокурсники подставленного влюбленного недоумевали вместе с ним.

А толстая доцентша успела шепнуть обманутому и несчастному о том, что, несмотря ни на что, поставит ему отличную оценку.

А он беспомощно и растерянно смотрел, как уводят его едва не состоявшуюся половину.

Кто-то из ботаников свистнул вслед удаляющейся паре.

Кто-то крикнул ироничное «горько!»

Кто-то похлопал неудачливого ухажера по спине.

А он смотрел — тупо и бессмысленно.

Бессмысленно и тупо.

И губы, познавшие блаженную сладость ответных поцелуев, свело в усмешливой судороге.

Прежде чем сесть к жениху в навороченный внедорожник, она все же обернулась.

С улыбкой, подпорченной нескрываемой печалью, она простилась с безумным солнцем, притихшей рекой и с очищенными от мусора берегами.

И уехала навстречу неизбежной свадьбе…

8 Собачьи слюнки

— Так я, не собрав гербария, получил все же отличную оценку.

— Наверное, из вас вышла бы хорошая пара?

— Сомневаюсь.

— А что, из нее получилась плохая жена?

— Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду.

Егерь прошелся от окна к рации.

— Она же была не из нашего, Принси, города.

Задержался у стола.

— Может, хватит ворошить прошлое?

— Последний вопрос.

— Если только последний…

— Значит, это из-за нее ты оказался здесь?

— Нет. — А…

— Принси, давай больше не будем ударяться в печальные воспоминания.

— О'кей.

— Лучше ты поспи еще. А я займусь хозяйством.

Егерь, наклонившись к полу, нашарил стальное кольцо и рывком открыл квадратный люк, ведущий в закрома.

— Приготовлю обед. Тебе надо поесть.

— Если вернется аппетит.

— Вернется, никуда не денется. Тебе самое время основательно подкрепиться.

— О'кей.

Принцесса, обхватив подушку, легла набок.

Лайка, досыта отоспавшись, перебралась поближе к гостье.

Егерь, вооружившись фонариком, спустился по крутой лестнице и принялся за отбор припасов.

Из подполья тянуло вкусными, раздражающими, терпкими запахами лечебных трав, диких копчений и сушеных грибов.

Гостья осторожно потрепала по загривку собаку, пускающую обильные слюнки.

— Хороший у тебя хозяин, Алиса, — прошептала, засыпая, Принцесса — Хороший…

9 Таежные деликатесы

Принцессу разбудили кухонные звуки и ароматы приготовленной хозяином еды.

Лайка, спокойно лежавшая на страже возле почивающей гостьи, веселым и радостным визгом оповестила егеря о пробуждении разоспавшейся американки.

— Алиса, пожалуйста, потише.

Из-за печки вышел хозяин, на ходу сдергивая поварской фартук и колпак.

— А, мы уже проснулись? Вовремя, вовремя. Стол уже накрыт. — И не вздумай, Принси, отказываться. Такая вкуснятина — рябчик, жаренный в собственном соку, копченый тетерев, строганина из оленины, ну а про ягоды я вообще молчу.

— Только Алиса тоже будет с нами обедать.

— Разбалуется псина вконец.

— Ничего, в честь моего чудесного спасения можно и попировать.

— Тогда погнали…

Обед получился на славу.

— Да я в жизни не ела столько мясных блюд одновременно. Наверное, сплошной холестерин.

— В отличие от баранины, говядины и свинины, мясо, которое по-русски называется просто, но емко, — дичь, — весьма и весьма полезно для организма в целом.

Принцесса, обгладывая тетеревиные косточки, не забывала угощать Алису самыми аппетитными кусками.

Собака в ответ довольно урчала и беспрестанно работала крепкими челюстями, от которых даже медведю не поздоровится, не то что рыси, изюбрю или соболю.

Хозяин, не отставая от гостьи, уплетал собственноручно заготовленные припасы и думал — чем же еще удивить эту американку, привыкшую исключительно к гамбургерам и хот-догам.

— Стью, а твоя добыча действительно — вери велл.

— Хочешь, завтра после бани я тебя пельменями угощу?

— Чем-чем?

— Пельменями. С медвежатиной.

— А что они из себя представляют, эти пельмени?

— Берем пресное тесто, раскатываем в тонкую лепешку и нарезаем из лепешки кружочки…

— Стаканом!

— А ты откуда знаешь про стакан?

— Вспомнила. Моя бабушка как-то раз именно так делала, но я просто забыла, что те вкусные штучки из теста и мяса, сваренные в крутом кипятке вместе с сахарной косточкой, называются «пельмени».

— Тогда мы завтра с утра и налепим вместе пельменей штук сто, не меньше.

— Куда так много?

— Да я за один присест больше полусотни сметаю.

— Теперь понятно, почему ты сидишь в этой избушке один-одинешенек.

— Ну-ка, ну-ка, объясни свою гипотезу.

— В городе твой звериный аппетит… Я правильно выразилась?

— Не звериный, а зверский!

— В городе твой зверский аппетит всех приводил в неописуемый ужас — вот ты и спрятался от людей подальше.

— Все-таки, Принси, тебе во что бы то ни стало хочется узнать, на чем же я сломался?

Гостья не ответила.

За столом возникла пятиминутная тишина.

Егерь, насытившись, смотрел, как странная американка пробует то одно блюдо, то другое, то третье.

Принцесса сосредоточилась исключительно на еде, давая понять, что теперь началась игра в молчанку.

Выждав ровно пять минут, егерь взял инициативу на себя.

— Ладно, Принси, любое дело надо доводить до конца. Если я рассказал про медсестру и уборщицу мусора, то почему я должен молчать о самом большом своем разочаровании?

— Только говорите, сэр, правду, ничего, кроме правды.

— Может, принести клятву на поваренной книге? У меня есть одна — толстая, как Библия.

— Обойдемся без клятвы, тем более на кулинарных рецептах. Но если тебе горько вспоминать, то не надо.

— Горько… А мы подсластим это дело.

— Каким образом?

— Давай выпьем чуток водочки, у меня такая рябиновая настойка собственного производства имеется!..

— О'кей, только чуток.

— По рюмашке. Рябиновая хоть и с горчинкой, но определенно настроение поднимет и память освежит.

— Гулять, так гулять, как любила выражаться моя русская бабушка! — И неожиданно Принцесса запела старинный цыганский романс: — Очи черные, очи жгучие! Как люблю я вас, как боюсь я вас!

Принцесса оборвала романс на самом душещипательном месте.

— Сорри, дальше не помню.

Егерь наградил неопытную певицу бурными продолжительными аплодисментами.

Лайка тоже приняла действенное участие в выражении эстетического восторга.

Егерь принес из тайных закромов бутылку из коричневого стекла, запечатанную натуральной пробкой, две рюмки из настоящего хрусталя и коробку шоколадного ассорти.

— Откуда конфеты?

— Летчики на Новый год презентовали. Угощайся.

Принцесса сняла крышку, выполненную под хохломские узоры.

Коробка была наполовину пуста.

— А ты, оказывается, сладкоежка.

— У меня еще уйма недостатков.

Егерь вынул складной нож.

— Ведь недаром ни одна из тех, кого я любил, не пошла за меня.

Штопор, повизгивая, вгрызся в податливую терпкую плоть.

— Недаром.

Рюмки наполнились до краев.

Студент предложил тост:

— За тебя, Принцесса.

— Лучше за любовь!

Чокнулись, выпили, закусили конфетами.

Принцесса устроилась поудобнее, забавно подперев щеку ладонью, как будто собралась слушать длинную и страшную волшебную сказку.

Но егерь никак не мог решиться начать.

Тогда Принцесса подсказала нужные слова.

— Опять случился бинокль.

— Да. Принси, у меня такая психофизиологическая особенность: влюбляться с первого взгляда.

— Завидую.

— Почему?

— Если бы я обладала такой психо… психо…

— Физиологической.

— Такой психофизиологической особенностью, то наверняка бы давно была замужем и растила бы детей.

— Замуж еще успеешь.

Егерь поспешно наполнил рюмки.

— Здесь главное — не промахнуться.

— Вот мое последнее разочарование не промахнулось, выбрав другого.

— Стью, и как ее звали?

— Как, как… — Егерь огорченно посмотрел на собаку, догрызающую очередную кость. — Алиса.

— Так ты не шутишь?

— Какие могут быть шутки…

— Назвать собаку в честь любимой женщины? Это надо крепко обидеться.

— Принси, а ты знаешь, как по-русски называют самца собаки?

— Нет, конечно, я же не занимаюсь разведением элитных щенков.

— Так вот, самца называют кобель. А самку — сука.

— Сука, сука… — Принцесса отложила вилку. — Но это же нехорошее слово. Инструктор по физподготовке так один раз назвал меня, и на следующий день его уволили из Центра.

— Пойми, Принси, я не хочу сказать, что все женщины на свете подходят под это весьма точное слово. — Егерь помолчал, разглядывая радужную веселость рюмки. — Но Алиса меня окончательно доконала…

10 Осенний ноктюрн

Сентябрь выдался на редкость тихим, спокойным и дождливым.

Такими же неспешными, затяжными темпами развивались отношения между студентом третьего курса и новенькой, которая вернулась из академического отпуска, взятого прошлой зимой по болезни.

Студент еще на первой лекции по физиологии растений обратил внимание на бледное, так и не загоревшее лицо, большие, словно готовые расплакаться глаза цвета мокрого асфальта и худобу телесной конституции.

Но и тонкие руки, и тонкие ноги, и даже отсутствие ярко выраженной груди в сочетании с шеей, которая обычно свойственна балеринам, придавали новенькой особое изящество.

Студент под моросящим дождем в тот же день проводил Алису до самого дома.

Алиса приняла это как должное. Наверное, в прошлой группе у нее хватало поклонников.

Они пересекли сквер с фонтаном, законсервированным до будущего мая.

Они миновали три улицы старой планировки, давным-давно застроенные купеческими особняками.

Они вышли на гранитную набережную, славящуюся аллеями, тянущимися от старого моста до нового.

Они то и дело обменивались ничего не значащими репликами.

Иногда вялые, шальные, вымученные слова болезненной Алисы задевали студента нескрываемым эгоцентризмом.

Студент еще никогда не встречал человека, так зацикленного на себе.

Алису волновали только свои проблемы.

Алису заботило сугубо личное здоровье — от заусениц до першения в горле.

Алиса не обращала внимания ни на багровые осины, ни на бледно-желтые тополя, ни на пролетающие над городом стаи чаек и прочих вынужденных пернатых эмигрантов по маршруту «зима-лето».

Алиса игнорировала шустрых белок, успевших переодеться в зимние наряды.

Словно осень находилась не снаружи, а внутри ее меланхоличной души.

А студент пытался раз за разом пробиться к ее сокровенному «я», к ее настоящей сущности, к ее потаенным чувствам и угнетенным желаниям.

Все меньше оставалось листьев на деревьях.

Все больше становилось луж.

И когда в сером небе исчезли перелетные крикуны, то студенту третьего курса показалось, что он все-таки сумел заинтересовать прекрасную эгоистку своей распаленной, но пока лишь вербальной страстью.

Алиса ни разу не позвала его к себе — ни на чай, ни на кофе, ни на какао.

И, кроме провожания, у них не было других свиданий.

Впрочем, она все чаще и чаще поглядывала на своего настырного сопровождающего.

И даже начала подставлять щеку под его прощальный, ставший обязательным поцелуй.

Студент понял: настало время решающего объяснения.

Но почему-то все не мог найти подходящего момента — наверное, боялся ее отказа, превращающего все их свидания в нелепый фарс.

На этот раз интуиция его не обманула.

Алиса в последний день сентября позволила себе дольше обычного задержаться на прогулке.

Алиса, присев, заглянула в большую лужу и пожаловалась своему отражению: какая же она гадкая, мерзкая и нехорошая девчонка.

Студент не успел уточнить, почему.

Алиса перешла к следующей луже, чуть меньшего размера, и поведала обрамленной опавшими листьями хмурой поверхности, что на следующей неделе выходит замуж за профессора, завкафедрой, доктора наук и без пяти минут члена-корреспондента.

Против таких массированных аргументов у студента третьего курса не нашлось даже обвинительных слов.

Но Алиса перед самым подъездом нагло выпросила дежурный поцелуй и взяла с бывшего воздыхателя клятву, что он обязательно будет присутствовать на ее бракосочетании.

Лучше бы студент нарушил эту идиотскую, никому не нужную клятву.

Высокопоставленных гостей и особо почитаемых родственников на регистрацию собралось предостаточно.

У профессора лысина сияла ореолом от прошлых заслуг — опубликованных монографий и защищенных открытий по теме влияния сезонных миграций зайцев на численность популяции длинноухих.

Счастливая невеста, только что расписавшаяся с престарелым, но важным женихом, воспользовалась суетой, возникшей при вручении многочисленных букетов, улучила момент и предложила скромному студенту ни много ни мало — стать после чертова медового месяца ее постоянным любовником.

А в хмуром небе, среди тяжелых и грозных туч металась потерявшая стаю, заблудившаяся птица…

11 За идеал

Егерь потянулся к початой бутылке с рябиновой настойкой.

— Может, еще по рюмашке?

— А давай.

— За любовь?

— За любовь!

Чокнулись, выпили, закусили конфетами.

— Так что вы, сэр, получается, так и не наставили рогов почтенному профессору?

— Нет, Принси. Я даже не швырнул в ее искренние глаза букет роз.

— Отказаться от такого заманчивого предложения и удрать в тайгу — это странно.

— Я считал и считаю, что интимные отношения должны быть только между законными супругами и начинаться исключительно после заключения брачного союза…

— Сэр, я такого же мнения.

— Можно, я доскажу мысль?

— О'кей, сэр, о'кей.

— Секс без любви — это что-то вроде недосоленного супа.

— Bay!

— А чужая жена — это хуже, чем объедки. — Bay!

— Я не верю, что можно спать с одним, а любить другого! Не верю!

— Я тоже.

— Тогда, может, отметим достигнутый консенсус?

— Нет, хватит! — Принцесса решительно взяла бутылку и уверенно и безапелляционно загнала пробку на место. — Мы же беседовать собрались, а не напиваться до потери пульса.

— А на чем мы остановились?

— Ты хотел в чем-то признаться. Вернее, объяснить, как ты очутился здесь. То есть по какой причине.

— Принси, дорогая, Принси, я испугался очередного аналогичного случая. Так сказать, окончательного крушения любви. Понял, что не переживу еще одного предательства и покончу жизнь самоубийством. Пиф-паф!

— Сорри, Стью, но ты наверняка погорячился, бросив и учебу, и город.

— Почему погорячился?

— А вдруг бы ты влюбился в четвертый раз, и эта избранница оценила бы тебя и твое чувство?

— Не верил и не верю в такую возможность.

Егерь вернул бутылку себе.

— И впредь не поверю.

— Зря.

— Нет, по большому счету я получил то, что заслуживал. Не надо было их идеализировать. Хотя, Принси, я не могу иначе. Стоит мне влюбиться, как объект моего интереса превращается в святыню, недостойную вожделения и похоти. Женщина, очаровавшая меня, становится неземным, высшим существом. А вступать в половую связь с идеалом без оформления брака — как-то пошло и низко. Потому что для женщины официальное замужество является триумфом.

— Да ты, Стью, тонкий психолог.

— Без диплома и соответствующего образования.

— Стью, а я думала, у мужчин всегда на уме лишь одно — скорейшее совокупление.

— У большинства — наверное. Но я же понимаю отличие секса как физиологического акта от страстного и неудержимого слияния, которое осуществляется благодаря взаимной любви. Это же такие заоблачные вершины, это же такое райское наслаждение…

— Наверное, мало есть женщин, которые ценят именно такое отношение.

— А я не хочу и не буду превращать в вульгарную порнуху самое трепетное из чувств. Поверь мне, Принси, как почти биологу: единственная истинная ценность в природе, не поддающаяся никакой инфляции, а тем более дефолту или краху, — это любовь.

— Стью я, в полном восторге. Среди девственной природы встретить апологета воздержания — это фантастика.

— Да, такое написать в романе — никто не поверит. Сейчас герой — тот, кто трахает все, что шевелится. А любовь — это выдумка для впечатлительных девушек и мечтательных женщин.

— Сколько лет ты провел в этой охотничьей хижине?

— Чуть больше восьми.

— В полном одиночестве?

— Не считая собаки.

— И у тебя за это время не было ни одной женщины?

— Естественно. Не мог же я потребовать по рации от «Рыси-первой», чтобы мне из города специально доставили самую дорогую проститутку.

— Почему самую дорогую?

— А я деньжат подкопил. Их тут, в тайге, тратить-то не на что.

— Ах да, здесь нет поблизости ни супермаркета, ни развлекательного центра с кегельбаном, стриптиз-баром и казино…

— Чего нет, того нет. Зато можно совершенно бесплатно и каждый день наслаждаться красивейшими пейзажами. Ты, Принси, и представить себе не можешь, как изумительно смотрится скальное обнажение, густо обрамленное осенним багрянцем притихших осин. А весенняя сопка, сплошь покрытая рододендроном сибирским… Буйство красок, буйство ароматов! Гениальность природы во всей полноте. Такие шедевры ни на одном художественном аукционе не купишь, ни за какие, даже самые бешеные деньги.

— Значит, все восемь лет без женщины?

— Ну, не каждый день перед моей избой разбиваются горе-космонавты. Вернее, космонавтки.

— А ты знаешь, Стью, мне кажется, что в твоих любовных неудачах прослеживается определенная закономерность.

— Весь внимание.

Егерь выдернул пробку и запулил ее в дальний угол.

Собака радостно кинулась за добычей, пахнущей алкоголем.

— Первая твоя любовь случилась весной — и весной, как ты поведал, довольно бурной.

— Согласен.

— И медсестра вполне соответствовала этому времени года своим холерическим темпераментом.

— Да, против фактов не попрешь.

— Вторая любовь нагрянула летом. И у прекрасной уборщицы мусора темперамент абсолютно соответствовал моменту.

— Да, типичный сангвиник.

— Ну, а осень и меланхоличная Алиса — чистый, клинический вариант.

— И какие же последуют выводы?

— Значит, однажды зимой ты влюбишься в какую-нибудь флегматичную и фригидную особу.

— Интересно, а за кого моя зимняя любовь выйдет замуж? Бизнесмен по крепежным изделиям был. Выколупистый политик — тоже. Впрочем, как и представитель научной мысли.

— За егеря, бывшего студента — за кого же еще!

— Сомневаюсь.

Егерь наполнил рюмки и спрятал пустую бутылку под стол.

— За темпераменты?

— Нет, — возразила Принцесса. — Лучше за идеал.

Студент обнажил наточенный охотничий нож и, разделив последнюю конфету ровно пополам, протянул «закуску» своей прекрасной собутыльнице.

— За идеал!

— За идеал!

Принцесса сквозь осушенную рюмку посмотрела на лайку.

— Ты, наверное, до сих пор тоскуешь по этой стервятнице Алисе.

— По стерве, Принси!

Егерь направился к дверям.

— Извини, мне надо срочно выйти. На свежий воздух.

— О'кей.

— Заодно гляну, как там непогода лютует.

Егерь впустил в избу метельную стужу и вьюжную стылость.

— Я хоть немного тебе нравлюсь? — запоздало спросила Принцесса и, не дождавшись ответа, уронила рюмку в коробку, когда-то полную шоколадных конфет.

Собака успела перескочить порог быстрей, чем хозяин захлопнул дверь.

— Хоть немного?..

12 Вечный праздник

Когда Студент, продрогший и озябший, вернулся, Принцесса уже спала.

Стоя под безжалостным ветром, щедро сдобренным тяжелыми противными снежинками, он ждал, что подвыпившая гостья выйдет на крыльцо.

Но дверь так и не заскрипела изношенными петлями.

Принцесса осталась в тепле, так и не решившись испытать на себе бурю и натиск атмосферного фронта, еще не растратившего полностью снежные заряды из своих кучевых арсеналов.

Назюзюкавшаяся американка просто-напросто вырубилась, даже не успев накрыться тулупом.

Егерь исправил оплошность гостьи.

Лайка устроилась на свое привычное место.

Егерь постоял-постоял и шагнул к столу.

Принцесса на этот раз пребывала в каких-то изумительно-приятных снах, настоянных на рябине.

Принцесса не металась и не стонала.

Студент аккуратно и осторожно, дабы не шуметь, убрал со стола.

Неужели этот уродский вертолет не мог шлепнуться в другом месте?

Тайга большая, так нет — надо было грохнуться именно здесь.

Но ведь американка спаслась чудом.

А если чудо произошло, то это ведь не просто так.

Может, не напрасно он терпел все эти десять лет одиночество и законсервированность судьбы?

И дождался.

Студент аккуратно и осторожно вымыл посуду, не экономя на противожировом геле.

Да, спаслась именно американка, и никто другой.

Студент улыбнулся, представив, как они с Алисой выкапывают из сугроба здоровенного мужика, как тащат, надрываясь, его в избу, как отпаивают клюквенным морсом и как оклемавшийся инструктор начинает исповедоваться в своих сексуальных пристрастиях к бортмеханику…

Студент взгрустнул, расставляя тарелки в сушилку.

А ведь какой был бы ужас, если бы американка не выжила.

Смотреть на ее мертвое неподвижное лицо и вдруг осознать, что это та самая единственная женщина, которая достойна его любви…

— Эх, собака, собака! — Студент приласкал сонную Алису. — Ты даже не представляешь, какая удача нам привалила.

Лайка, дождавшись, когда хозяин выплеснет эмоции, удалилась на войлок дремать.

Студент поставил табуретку посередине комнаты, поправил свет настольной лампы, чтобы ничто не мешало ему любоваться этим подарком с небес.

Сегодня будет не до сна.

Какое счастье, что он может созерцать Принцессу весь вечер, и всю ночь, и утро.

А если позволит непогода, то и еще день, и еще…

Да, как только установится летная погода, за Принцессой тут же прилетят спасатели.

Но у него теперь не отнять эти секунды, эти минуты, эти часы, эти сутки, проведенные с ней наедине.

Будет о чем вспоминать следующие десять лет.

Будет…

13 Пожива для репортеров

Помощник по общественным связям разбудил босса, уснувшего прямо за столом в обнимку с остатками фаршированного гуся.

— Ну что там погода? — проорал начальник Центра подготовки космических туристов. — Где прогноз, я спрашиваю!

— Обещают, что скоро фронт уйдет.

— Как скоро?

— В сорок восемь ближайших часов.

— Ненавижу синоптиков.

— Почему?

— А от них всегда одни неприятности — циклоны, антициклоны и прочие атмосферные заморочки.

— Тоже верно.

— Значит, дают прогноз на сорок восемь часов?

— Не меньше.

— Тогда я до утра в отрубе.

— Понял.

— Будить только по звонку оттуда, — начальник ткнул пальцем в сторону потолка. — Для всех других я отдыхаю.

— Понял.

— И это… Значит, самогону, огурчиков и капустки с этой, как ее, моченой…

— Брусникой?

— Вот, с ней самой.

— Будет исполнено.

— Слышь, дружок, а ты не знаешь, при штабе бабы есть?

— Наверняка. Буфетчица, санитарка, уборщица.

— Не, уборщица не пойдет.

— А я бы вообще с местным контингентом не связывался.

— Что, уже успел на эту тему проконсультироваться?

— Да нет, и так понятно, что можно напороться на, так сказать, неадекватную реакцию. Спасатели — они же не от мира сего. Работа такая, чересчур нервная. Этих спасай, тех спасай… Кто под лед провалится, кто под лавину попадет, кто заблудится.

— Жаль, что не взял с собой новенькую секретаршу. Заодно бы обкатал.

— А по-моему, выпивон лучше любой бабенки.

— Тоже верно.

— Так, значит, несу.

— И эту не забудь, как ее, моченую…

— Бруснику?

— Ну да, ее самую.

— Кстати, разрешите доложить.

— О филине?

— Вроде.

— Валяй.

— Есть у меня одна заготовочка. Дать информацию — мол, происшествие с вертолетом связано с террористическим актом.

— Ты что, паря, с дуба рухнул! Где ты в сибирской тайге террористов найдешь?

— Легко.

— А ты, часом, не зарываешься?

— Я тут проконсультировался кое с кем из спецорганов. Так вот, кандидатов — хоть отбавляй.

— Надо чего-нибудь в том же духе, но позабористей. А позже опровергнуть информацию как непроверенный слух, понял?

— Тогда предлагаю вариант с воинствующим старовером, у которого поехала крыша.

— Староверы — это интересно.

— В общем, обидно товарищу староверу стало, что всякие там летательные аппараты нарушают девственную и первозданную тишину здешних лесов.

— А что, мне нравится! — Начальник Центра подготовки космических туристов хохотнул. — Продолжайте.

— Вот и выбрал старовер-эколог, раззадоренный звуковыми децибелами, в качестве мишени нашу винтокрылую машину.

— И из чего он ее сбил? Из старинной двустволки или охотничьего карабина?

— Нет, из переносного зенитного комплекса.

— И где этот твой старовер взял этот самый зенитный переносной комплекс?

— Как где? Спер с армейского склада или выменял у прапорщика на мешок кедровых орехов или ведро черники.

— Кстати, о чернике. Давай не будем твоим переносным зенитным комплексом чернить нашу российскую армию.

— Ну, пусть тогда у хохлов купит. Мол, отдыхал в Крыму и приобрел за пару соболиных шкурок.

— Нет, друг, забудь про современное вооружение. Пусть-ка он, твой герой, жахнет по вертолету из американского винчестера.

— Мы что, будем рекламировать штатовское оружие?

— В чем-то ты прав. Ладно, остановимся на дедовской двустволке.

Начальник Центра подготовки космических туристов крепко пожал руку своему смышленому подчиненному, который идеально годился и для полезной дезинформации, и для белого пиара.

Помощник вышел.

Принесли самогон и закуску.

Начальник Центра подготовки космических туристов тщательно обтер граненый стакан носовым платком.

А пиар-то после этой истории с погибшей американкой ой как понадобится.

Наполнил стакан до краев самогоном.

А вдруг действительно армейские виноваты?

Отрезал кусман от свежего каравая.

Может, какой неумелый летчик-истребитель засадил ракету типа «воздух-воздух» в несчастный вертолет…

В три больших глотка осушил стакан.

Нет, это так же невероятно, как и старовер-террорист.

Закусил соленым огурцом, копченым салом и квашеной капустой.

Придется самому нести за все ответственность.

Наполнил второй стакан. Если бы не чертова туристка, все бы можно было замять. Жахнул.

Посмеиваясь над всеядностью газетчиков, над тупостью телевизионщиков и простодушием интернетчиков, генерал не раздеваясь завалился на боковую.

Раскладная кровать с готовностью приняла тяжелое и неловкое тело.

14 Бессонная ночь

Мирно спала Принцесса, которой по-прежнему снилось что-то чрезвычайно хорошее. Принцесса счастливо улыбалась заживающими губами и по-детски прижималась к ладошке исцарапанной щекой.

Спала у порога собака Алиса.

Ночное таежное ненастье обеспечивало неприкосновенность жилья на Горячем ручье и прилегающей территории.

Зверье отлеживалось, зарывшись в белый покров.

Дневные птицы жались к стволам в гущине хвойных веток.

Даже совы предпочли не покидать насиженных мест в такую совершенно нелетную погоду.

Спали все, кроме неугомонной пурги, на сотый круг обходящей все те же заповедные сугробы, и егеря.

Студент, боясь шелохнуться, смотрел, смотрел, смотрел и не мог наглядеться на эту американку, свалившуюся с неба.

Все-таки жизнь горазда на сюрпризы.

Сначала он воспринял катастрофу с вертолетом как досадный инцидент, нарушивший размеренность привычного бытия.

Потом чудом спасшаяся женщина своим присутствием возродила в нем все, казалось, напрочь забытые ощущения и чувства.

Оказалось, что он по-прежнему готов любить, обожать и лелеять.

И даже вероятность того, что Принцесса не ответит ему взаимностью, теперь абсолютно не волновала его.

Он влюбился бесповоротно и окончательно.

При этом он не питал, как прежде, никаких иллюзий.

Конечно, можно предложить Принцессе руку и сердце, но ей вряд ли захочется менять свою космическую научную карьеру на таежное захолустье, где нет ни телефона, ни телевизора, ни Интернета, ни желтых таблоидов, ни глянцевых журналов.

Где лишь скальные обнажения, обрамленные багрянцем осин, да сопки, охваченные буйством цветущего багульника, да горизонты, украшенные сочными закатами и трепетными восходами…

Этот идеал создан не для прозябания в глухомани.

Студент смотрел на Принцессу, которой явно снилось что-то необычайно приятное.

А снилась Принцессе волшебная русско-американская сказка.

Сказка о любви.

Сказка о верной невесте и женихе-избраннике.

Сказка о медовом месяце.

Только вместо свадебного лимузина ее увозили на рыжем волке…