Принцессы-императрицы

МАРИЯ ФЁДОРОВНА

очь герцога Вюртембергского София Доротея Августа Луиза — первая принцесса, коронованная на царство вместе с российским государем из дома Романовых. Ей суждено было прожить в России пятьдесят два года, из них неполных пять лет быть на вершине власти рядом с правнуком Петра Великого — императором Павлом I, а последние двадцать семь лет пребывать в статусе вдовствующей императрицы. Жизнь вюртембергской принцессы в Российской империи началась в годы правления её свекрови, матушки-государыни Екатерины II, захватившей власть в свои руки после насильственной смерти супруга, Петра III, процарствовавшего всего лишь шесть месяцев, а завершилась после смерти императора Павла I при правлении двух её сыновей, Александра I и Николая I. Она вошла в русскую историю как мать двух императоров. С годами менялся не только её статус, но и характер: от послушной невестки и покорной супруги до властной свекрови и требовательной матери.

Вюртембергом исстари называлась земля, расположенная по верхнему течению Дуная и Неккара. Вюртембергский герцогский дом был известен с середины XIII века. Его родоначальником является граф Эбергард; герцогское достоинство же правители Вюртемберга получили лишь в конце XV века. Французское влияние не обошло и вюртембергских герцогов. Своего апогея оно достигло при малолетнем Эбергарде Людвиге, регентом при котором состоял его дядя принц Фридрих Карл. Он устраивал такие празднества, о которых даже в Париже отзывались с похвалой. Сам герцог Эбергард Людвиг, достигнув совершеннолетия, предался роскошной и крайне легкомысленной жизни. Местом для его развлечений стал прекрасный увеселительный замок Людвигсбург, построенный неподалёку от Штутгарта, наподобие Версаля.

В 1733 году герцог Эбергард Людвиг умер, не оставив наследников. Герцогский престол занял его двоюродный брат Карл Александр. Он-то и был родным дедом будущей супруги российского императора. При дворе этого правителя сохранялся тот же утончённый разврат и безумная роскошь, хотя страна приходила в полный упадок и бедность стучалась в двери большинства домов. Не выдержал такого образа жизни и сам герцог — его хватило лишь на четыре года правления. В 1737 году Карл Александр внезапно скончался. От брака, заключённого им за десять лет до смерти с Марией Августой Турнь фон Тасис, остались дочь и три малолетних сына, которые, по мере взросления, один за другим управляли Вюртембергским герцогством, пока наконец не дошла очередь до младшего из братьев — Фридриха Евгения, отца принцессы Софии Доротеи.

Бабушка будущей российской императрицы, Мария Августа, пережила своего неуёмного супруга.

Она слыла одной из оригинальнейших женщин того времени: женская мягкость и ранимость сочетались в ней с истинно мужской твёрдостью и решимостью. Жажда светских удовольствий и всеобщее поклонение не мешали герцогине заниматься своим образованием, приводя окружающих в изумление своими знаниями. Будучи горячей поклонницей французской литературы и французской системы образования, Мария Августа и своим детям дала соответствующее воспитание. Младшего сына, отца будущей русской царицы, она предназначила к духовной карьере. Однако это поприще не привлекло Фридриха Евгения, и в 1749 году он вышел на обычную в то время стезю для младших членов княжеских семейств: по приглашению прусского короля Фридриха II поступил к нему на военную службу.

По отзывам современников, вюртембергский принц был весьма интеллигентным молодым человеком, с хорошими манерами и весёлым нравом, проявлявшим, как и его мать, большой интерес к чтению и самообразованию. С прусским королевским семейством у него сложились близкие отношения, завершившиеся браком с семнадцатилетней племянницей Фридриха II, принцессой Фридерикой Доротеей Софией, который был заключён в Берлине в 1753 году. Юная супруга Фридриха Евгения была дочерью маркграфа Бранденбург-Шведтского, женатого на родной сестре прусского короля.

Новобрачные некоторое время проживали в Берлине. Скромный образ жизни берлинского двора и относительная чистота нравов оказывали положительное влияние на молодую семью. Фридрих Евгений дослужился до генеральского чина. После Семилетней войны, в которой он принимал участие и даже был ранен, ему предоставили должность губернатора прусской Померании и города Штеттина. (Эту же должность за тридцать лет до того занимал отец Екатерины II, герцог Ангальт-Цербстский, также находившийся на прусской службе). Принц Вюртембергский с женой переехали в Штеттин. Их супружество оказалось счастливым. Продолжалось оно сорок четыре года, и в течение всего этого времени супруги жили в мире и добром согласии. Фридерика отличалась мягкостью характера и высокой нравственностью. Она беззаветно любила своего мужа и родила ему одиннадцать детей.

После рождения трёх сыновей 14 октября 1759 года в Штеттине появилась на свет первая дочь, названная Софией Доротеей. Она-то и станет русской императрицей. Отец её вступил в управление Вюртембергским герцогством значительно позже, лишь после смерти брата, владетельного герцога Карла Евгения, у которого не было детей. Старший из братьев, находившийся на французской службе, в 1763 году вступил в неравный брак с дочерью саксонского тайного советника и поселился с ней в Швейцарии, отказавшись за себя и за своих детей от права наследовать вюртембергский престол.

Пока Фридрих Евгений был полностью занят своими служебными обязанностями, дети полностью находились на попечении матери. Однако по мере увеличения семейства стал ощущаться недостаток денежных средств. Семья переселилась в Трептов, небольшой городок, расположенный неподалёку от Штеттина, и зажила там в уединении, которое лишь изредка прерывалось поездками в Берлин и Шведт, чтобы повидаться с родственниками. В домашнем быту господствовали строгий порядок и экономия. Основная заслуга в этом принадлежала самой Фридерике, которая обладала хозяйственными способностями. Родной дядя, король Фридрих II, являлся ей примером бережливости.

Семья вюртембергского принца жила дружно, отношения между всеми её членами были ласковые и тёплые. Воспитанию детей уделялось большое внимание. За основу родители взяли теорию Жан-Жака Руссо, которая в то время была широко распространена.

Между Фридрихбм Евгением и Руссо даже велась переписка, «предметом» которой была старшая дочь. А жена принца стала ярой поклонницей французского просветителя. Много лет спустя она напишет дочери в Россию, что «Эмиль» Руссо составляет её любимое чтение, а своему первому внуку она отправит бюст знаменитого француза, приписав, что этот человек заслуживает особого уважения.

Мечтой всех правителей мелких германских княжеств был выгодный брак своих детей. Это соответствовало их жизненным интересам. Поэтому родители старались приложить максимум усилий для наилучшего развития младшего поколения. В основу воспитания Софии Доротеи были положены как бы две системы: французская, которой поклонялись её родители, и «родная» немецкая. Согласно первой женщина должна была быть украшением семьи и общества, иметь хорошие манеры, неплохо музицировать и танцевать, обладать склонностью к рукоделию и рисованию, а также хорошо знать французский разговорный язык и быть знакомой с лучшими литературными произведениями. Помимо этого, она должна была разбираться и в некоторых научных предметах, чтобы достойно принимать участие в разговорах в светском обществе. Нравственная основа в этой методике воспитания отсутствовала. Зато немецкая система включала в себя прежде всего строгое благочестие, умение вести домашнее хозяйство, заботу о муже и детях. Ну а для хорошего образования считалось вполне достаточным уметь читать и писать, знать закон Божий, неплохо разбираться в искусстве и заниматься рукоделием. Мать будущей российской императрицы в воспитании своих дочерей стремилась объединить эти два направления.

К старшей дочери в качестве гувернантки была приставлена госпожа Борк, которая сыграла очень важную роль в образовании девочки. Она нежно полюбила свою воспитанницу, и та, в свою очередь, ответила ей искренним чувством привязанности и благодарности. Кольцо, которое фрау Борк подарила девочке в один из дней её рождения, принцесса носила до конца своей жизни.

К семи годам дочь вюртембергского принца уже научилась читать и писать. Фрау Борк обучала её арифметике и французскому языку, который вскоре стал для девочки таким же родным, как и немецкий. На десятом году её уже знакомили с географией и историей, в том числе и с историей России, страны далёкой и мало известной в то время жителям Западной Европы. В одном из своих сочинений о деятельности Петра I девочка писала: «Пётр Великий по всей справедливости заслужил это название и право принять императорский титул, потому что во время своих путешествий он понял, что он был в действительности одним из самых могущественных государей в Европе и что нужен только творческий, философский, предприимчивый ум, чтобы сравнять его государство с самыми могущественными государствами Европы; а Пётр одарён был всеми великими качествами...» Узнала подраставшая принцесса и о том, что огромной Российской империей правит сейчас государыня, которая, как и она сама, родилась в Штеттине и была дочерью германского князя, служившего когда-то, как и её отец, у прусского короля и тоже бывшего штеттинским губернатором.

Когда девочке исполнилось десять лет, её родители стали готовиться к переселению в Монбельяр, Вюртембергское владение во французских пределах. Для этой цели им приходилось нередко отлучаться из дома, чтобы побывать в Штутгарте или Берлине для решения некоторых, связанных с переездом вопросов. Во время отсутствия матери София как старшая дочь оставалась в роли хозяйки дома, конечно настолько, насколько это было возможно в её возрасте.

Еженедельно девочка писала своим родителям письма-отчёты: о братьях и сёстрах, о доме и о своих занятиях. Писала она на французском языке, чтобы порадовать отца и мать усвоенными знаниями. В её детских письмах встречается и такая запись: «С фрау Борк мы уже несколько дней повторяем римскую историю и историю Бранденбурга. Она была так добра, что писала мне прелестные наставления (sic!), в которых часто касалась и моих недостатков, я же должна переводить эти наставления на французский язык. Я почти всегда раскаиваюсь в своих недостатках и надеюсь, что это поможет мне исправиться. Переводя наставления фрау Борк на французский, я переписываю их в книгу, чтобы иметь возможность время от времени перечитывать их».

Летом 1769 года семья вюртембергского принца переехала в Монбельяр. Причиной переезда послужили финансовые соображения: служба в Пруссии при скупости короля Фридриха II не могла избавить от нужды быстро увеличивающееся семейство, а герцог Вюртембергский Карл Евгений, любитель необузданной роскоши и развлечений, не оказывал помощи младшему брату. Да и рана, полученная отцом Софии на войне, не позволяла ему строго выполнять требования прусской военной службы. Герцог по настоянию Фридриха II назначил брата своим наместником в Монбельяр, где тот был значительно лучше обеспечен и мог иметь практически независимое положение. Так что Трептов оставили без сожаления.

Монбельяр был главным городом небольшого графства, которое ранее принадлежало Франции, а в 1723 году перешло к Вюртембергу. Этот маленький город с прекрасным климатом располагался в очень живописной местности. Резиденцией герцогов Вюртембергских был замок Этюп, находившийся близ Монбельяра. Здесь, среди великолепной природы, зелени садов и роскошных цветников, в кругу родных и близких друзей, провела София все остальные годы своего пребывания на родине. Об этом чудесном времени она никогда не могла вспоминать равнодушно.

Небольшой патриархальный двор принца, жизнь которого протекала без излишней роскоши, отличался особым радушием. Семья жила в двухэтажном доме с боковыми флигелями, обнесёнными красивой решёткой. Вокруг дома был обширный парк с живописными беседками, увитыми розами, с затейливыми фонтанами и изящными статуями. В этом маленьком сельском дворце был создан и свой домашний театр, на сцене которого выступали обитатели Этюпа, а иногда и актёры, которые выписывались из других городов, даже из Вены.

В подруги к своей старшей дочери родители пригласили графиню фон Фройндштейн, на редкость красивую девушку с хорошим характером. Генриетта — так её звали — была на пять лет старше принцессы, однако разница в возрасте никак не отразилась на отношениях между ними. В семье вюртембергского принца её приняли как родную, сама же София осыпала девушку знаками внимания, дарила ей нежность и доверие. Они стали неразлучны. Эта дружба, начавшаяся с юных лет и продолжавшаяся всю жизнь, была искренней и бескорыстной. Впоследствии Генриетта выйдет замуж за барона Оберкирха и напишет записки с воспоминаниями о своей подруге.

«Очаровательный характер, прекрасное сердце и чудная красота, — отзывалась она о Софии. — Хотя она была близорука, глаза её были очень хороши и их чарующее выражение казалось отблеском её доброй души... Естественная, остроумная без претензий, без всякого кокетства, она отличалась какой-то удивительной кротостью...»

София очень любила цветы и многие свободные часы проводила в саду, внимательно наблюдая за работой садовника или выполняя его незатейливые поручения. Впоследствии садоводство станет её страстью. Большое искусство принцесса проявляла в рукоделии, но охотнее всего она рисовала. Любовь к рисованию София сохранит на долгие годы, а в будущем даже напишет масляными красками портреты своих дочерей. Но это будет потом... Между тем годы беззаботного детства прошли. Принцесса вступила в пору юности... В её жизни произошёл резкий перелом, столь же неожиданный, сколь и желанный.

Российская императрица Екатерина II решила подыскать среди принцесс небольших германских княжеств невесту для своего сына, великого князя Павла Петровича. Ещё несколько лет назад она поручила столь важную миссию известному ей датскому дипломату барону Ассебургу. Весной 1768 года он проездом через Померанию посетил Трептов, где в то время ещё проживала вюртембергская семья. Некоторое время доверенный посланник провёл в кругу не подозревавшего о его целях семейства Фридриха Евгения. Достоинства старшей дочери вюртембергского принца, к которой Ассебург имел возможность хорошо присмотреться, привели старого дипломата в такое восхищение, что он тогда же написал об этом императрице, предлагая юную принцессу в качестве одной из кандидаток в супруги великому князю. К письму он приложил детский портрет Софии, увидев который, государыня написала барону: «...Судя по её чертам, мне кажется, что доброта будет её главным достоинством».

Тщательно рассмотрев все предложения, поступившие от немецких княжеств, — а их было немало, даже не без «участия» прусского короля, поскольку все немецкие невесты были у него на виду — российская императрица сосредоточила своё внимание на трёх принцессах: Луизе Саксен-Готской, Вильгельмине Гессен-Дармштадтской и Софии Вюртембергской. Мать Луизы вынуждена была отклонить предложение русского двора, поскольку её дочь к тому времени уже прошла конфирмацию, после чего протестанты обычно неохотно меняли своё вероисповедание. Екатерина II уже была склонна остановить свой выбор на вюртембергской принцессе, о достоинствах которой три года назад ей писал барон Ассебург, всё ещё занимающийся выполнением поручения, столь важного для династии Романовых. Но вдруг пришла срочная депеша от него же: в жёны Павлу желательно было бы выбрать одну из дармштадтских принцесс. При этом Ассебург сослался на малолетство Софии, которой к тому времени едва исполнилось тринадцать лет. Изменил же дальновидный дипломат своё решение потому, что счёл нужным поддержать мнение короля Фридриха II, выразившего желание, чтобы сын императрицы женился на дармштадтской принцессе, старшая сестра которой уже была замужем за наследником прусского престола, принцем Фридрихом Вильгельмом. А прусский король обычно добивался того, чего хотел...

В итоге супругой великого князя Павла стала Вильгельмина — дочь великой ландграфини Гессен-Дармштадтской, очень достойной и образованной женщины, в доме которой бывали Гёте, Гердер и другие знаменитости того времени. Вильгельмина была хорошо воспитана, обладала незаурядным умом и широким кругозором. После принятия православия принцесса стала зваться Натальей Алексеевной. Свадьбу не стали откладывать, и девятнадцатилетний правнук Петра Великого сочетался браком с дармштадтской принцессой. Великий князь влюбился в свою нареченную, хотя Вильгельмина и не была яркой красавицей. Она отличалась твёрдостью характера, определённым честолюбием и некоторыми качествами, которые князю самому были несвойственны. Казалось, что Павел был очень доволен выбором матери, но случилось непредвиденное. На четвёртом году супружеской жизни молодая жена великого князя скончалась в Петербурге во время родов. Ребёнок родился мёртвым.

Павел был в отчаянии, но матери удалось убедить сына, что Наталья якобы ему изменяла. А при дворе стали упорно распространяться слухи о любовной интриге скончавшейся супруги великого князя с красавцем Андреем Разумовским. Известие об измене жены ранило Павла так сильно, что он даже не пожелал присутствовать на её похоронах и впал в депрессию от отчаяния и разочарования.

Не прошло и трёх месяцев после смерти Натальи, как императрица предложила сыну вступить в новый брак. На этот раз она порекомендовала ему в жёны свою первую избранницу — вюртембергскую принцессу Софию. К тому времени девушке исполнилось шестнадцать лет, и, несмотря на отсутствие приданого, к ней уже сватался наследный принц Гессен-Дармштадтский Людвиг, родной брат принцессы Вильгельмины, бывшей супруги великого князя Павла, — очень интеллигентный молодой человек, получивший образование в Лейденском университете. После замужества сестры он поступил на службу в русскую армию.

«Принцесса София Доротея, — пишет в своих записках графиня Оберкирх, — в то время была хороша как Божий день: высокого роста, стройная, она соединяла с тонкими, правильными чертами лица благородный и величественный вид... К принцу Дармштадтскому она относилась равнодушно, но была тронута его вниманием и после многих колебаний дала наконец своё согласие на брак с ним. Между обоими дворами дело было тогда решено».

Свадьба планировалась на июль 1776 года. Но разве могла эта помолвка остановить российскую императрицу в выполнении своего желания? Отнюдь нет. В соратники Екатерина II призвала брата прусского короля Фридриха II, принца Генриха, к которому она и её сын были особенно расположены. В то время Генрих Прусский по политическим делам находился в Петербурге и часто общался с великим князем. Благодаря сердечному участию принца Павел довольно быстро оправился от своей потери и стал веселее смотреть на жизнь. Генрих посоветовал великому князю принять предложение матери и жениться на Софии, которая приходилась ему родственницей. Её матери, принцессе Вюртембергской, он написал из Петербурга:

«Смерть великой княгини доставляет мне случай оказать Вам услугу, любезнейшая племянница, и поговорить с Вами о предмете крайней важности. Императрица поручила мне попросить Вас приехать в Берлин с Вашими дочерьми... Поручаюсь своим честным словом, что дочь Ваша не может выйти за человека более любезного и порядочного, чем великий князь, и что она не найдёт более нежной и достойной свекрови, чем императрица; отвечаю, следовательно, за счастье её и выгоды, могущие вытекать отсюда для Вас и Вашего семейства...

Дядя и слуга Генрих».

Через три недели последовал ответ из Монбельяра:

«...Я в восхищении от изображения, делаемого мне Вами о великом князе, прекрасный характер и любезные качества которого обещают моей дочери судьбу самую счастливую. Осмеливаюсь уверить Вас, любезнейший дядя, что могу ручаться за её сердце и характер; она составляет счастье моей жизни и будет находить своё в стараниях сделаться достойной расположения и милостей Её Императорского Величества. Будучи способной привязаться, она совершит невозможное, чтобы заслужить дружбу великого князя...»

Немалую роль в этих событиях сыграло желание прусского короля Фридриха II, постоянного свата русского двора. Он уже принимал деятельное участие в выборе двух кандидаток в супруги для Романовых: ангальт-цербстской принцессы, ставшей императрицей Екатериной II, и Вильгельмины Дармштадтской для её сына. Правда, первая обманула ожидания своего покровителя: став великой княгиней, она после первого кровопускания, сделанного ей во время болезни, как бы в шутку заявила, что ей выпустили последнюю немецкую кровь, оставшуюся в её жилах. Да и вторая избранная им принцесса не оправдала его надежд: вела себя уж слишком самостоятельно.

Сейчас вновь в невесты наследнику российского престола предлагается его протеже, на этот раз принцесса Вюртембергская. Её матери, своей родной племяннице, он написал, что русская императрица остановила свой выбор на её дочери, несмотря на то что та была обещана принцу Дармштадтскому, и обратилась к нему с настоятельной просьбой просить её руки.

«...Ради Бога, не упускайте этого единственного случая, который Вам представляется и который, если упустите его, никогда более не вернётся. Подумайте, до какой степени славы и величия Вы возвысите свою дочь, которая со временем послужит опорой всему Вашему семейству...»

Ну а что же Людвиг Дармштадтский? Он, узнав о столь знаменитом сватовстве, отказался от руки невесты и дал ей полную свободу в выборе своей судьбы. Правда, это решение, как потом говорили, он принял после длительных переговоров и всяческих компенсаций. Якобы сама Екатерина II дала ему значительный выкуп за отказ, который Людвиг должен был закрепить письмами на имя прусского короля и принцессы Монбельярской. Но всё это осталось как бы за кулисами. Через год Людвиг женится на своей пятнадцатилетней кузине Луизе. Их семейная жизнь продлится пятьдесят лет, хотя и не будет вполне счастливой. После смерти отца в 1790 году он станет ландграфом, а по милости Наполеона великим герцогом Гессен-Дармштадтским. Дочь его наследника-сына, великого герцога Людвига II, выйдет замуж за великого князя Александра Николаевича и вместе с ним будет коронована на царство.

Фридрих II написал своей племяннице о свершившемся отказе принца от руки её дочери и потребовал ответить на русские предложения. «Что же касается до обручального кольца, то его нужно отослать принцу, так как у Вашей дочери и без того будет достаточно драгоценных украшений». Воле своего родственника и покровителя мать Софии не могла противиться. (Что же касается вопроса о вероисповедании, то он не вызвал затруднений). Вскоре прусский король сообщил, что деньги — 10 000 талеров — на гардероб её дочери и вексель на 40 000 рублей на её путешествие он высылает.

А сама принцесса София Доротея, чувствами которой никто не нашёл нужным поинтересоваться, хотя ни для кого не было секретом, что предложение русского двора польстит её самолюбию? Как она отреагировала на все эти события?

София очень обрадовалась и отказу жениха и, конечно же, предложению выйти замуж за будущего русского царя. Да какая немецкая принцесса не была бы счастлива от такой возможности! Ведь в России ждал почёт, богатство, величие. София, узнав о столь неожиданном повороте в своей судьбе, бросилась на шею графине Генриетте, своей подруге, поцеловала её несколько раз и сказала: «Мне очень жаль расставаться со всеми вами, но я счастливейшая принцесса вселенной».

Всю жизнь она сохраняла чувство благодарности к Фридриху II, своему благодетелю, и всегда помнила его советы. Спустя сорок два года, прибыв в Берлин уже вдовствующей императрицей, она, по свидетельству очевидцев, простёрлась перед гробницей этого великого короля, как это делают обычно перед святыми мощами, и долго пребывала в молчании. Побывала она и в комнате, где Фридрих показал ей в первый раз портрет великого князя Павла и начал беседу по поводу предстоящего брачного союза.

Итак, принцесса Вюртембергская получила предложение стать супругой сына российской императрицы. До официального сватовства было решено лично познакомить жениха с невестой в Берлине. Прусский король посоветовал, чтобы София приехала за две недели до прибытия в столицу Пруссии наследника российского престола.

Начались сборы. Однако, несмотря на столь радостное событие, не обошлось и без грусти: ни мать, ни подруга не могли сопровождать принцессу в Берлин. Первая должна была приехать лишь после официального предложения со стороны великого князя, а вторая готовилась стать матерью. Молодой девушкой овладела робость: «Я очень боюсь русской императрицы», — говорила она Генриетте, теперь уже фрау Оберкирх, от которой никогда не скрывала своих мыслей и чувств. «Как бы я была счастлива, если бы мне удалось понравиться русской государыне и великому князю». Чтобы не волноваться и уверенно держаться в большом обществе, она, оставаясь одна в комнатах, раскланивалась перед пустыми креслами, как бы репетируя будущие встречи.

И вот наступил час разлуки. Прощаясь с нежно любимой матерью, София даже лишилась чувств.

В карету её отнесли на руках. Отец и две статс-дамы из свиты вюртембергского двора сопровождали её. В Потсдам прибыли в первые дни июля. Там уже собрались родственники Фридриха II и некоторые члены семейства вюртембержцев.

А из Царского Села в это время выехал наследник российского престола в сопровождении блестящей свиты. На границе с Пруссией его встретил принц Генрих. Проезд по прусской земле столь именитого гостя сопровождался торжественными встречами и почестями. Обычно экономный, король Фридрих II на этот раз не поскупился: его церемониальная служба превзошла себя. Почётная стража и отряды курьеров, одетых в парадные костюмы и трубившие в рога, дожди из букетов цветов, танцы на зелёных лужайках, исполняемые молодыми девушками в нарядных платьях, — всё это не могло не вызвать восторг у высокого гостя. Да к тому же роскошные обеды и ужины, смотр войск, пушечная канонада и даже колокольный звон как неотъемлемая часть истинно российского торжества.

10 июля вечером сын Екатерины II прибыл в столицу Пруссии, где был встречен королём у дверей своих комнат. Принц Генрих представил великого князя своему брату. Между гостем и королём, как это обычно бывает, состоялся обмен приветственными речами. Наследник русского престола сказал Фридриху:

«Государь! Причина, приведшая меня с далёкого Севера в эту счастливую страну, есть желание уверить Вас в дружбе, которая должна навсегда связать Россию с Пруссией, и желание видеть принцессу, предназначенную на русский трон. Принимая её из рук Ваших, смею заверить Вас, что тем самым она будет тем драгоценнее и мне, и народу русскому, над которым со временем будет царствовать. Наконец-то я достиг желанной цели — счастья видеть величайшего из героев, славу нашего века и удивление потомства».

Ответ Фридриха был краток: «Я не заслуживаю таких похвал, Ваше Высочество. Вы видите перед собой старого седого инвалида, но поверьте, что я считаю себя счастливым, принимая здесь достойного наследника могущественной монархии, единственного сына моего лучшего друга, Екатерины Великой».

В тот же вечер за ужином состоялось первое свидание будущих супругов. Очень волновалась юная принцесса перед этой встречей! Но, сидя за столом рядом с цесаревичем, она постепенно вышла из состояния скованности и сумела завязать с ним вполне светский разговор, приводя в искреннее изумление своей эрудицией. Чувствовалось, что наречённые нравятся друг другу.

Следующим утром, едва проснувшись, Павел написал своей матери: «Я нашёл свою невесту таковой, какую только желать мысленно себе мог: недурна собой, велика, стройна, не застенчива, отвечает умно и расторопно...» Дальнейшее знакомство только укрепило это настроение великого князя. «Что же касается до сердца её, то имеет она его весьма чувствительное и нежное, что я видел из разных сцен между роднёй и ею», — писал он в следующем письме в Петербург.

Через два дня великий князь сделал Софии Доротее официальное предложение вступить с ним в брак. Согласие было получено и торжественно отмечено. Вскоре после этого приехала в Берлин и счастливая мать невесты с членами своего семейства. Две недели длились празднества при прусском дворе, затем Павел покинул пределы этой гостеприимной страны. А несколькими днями позже, распростившись со своими родителями на границе Пруссии, за ним последовала и принцесса Вюртембергская.

Если после сговора о своём замужестве София восторгалась тем, что по своему положению она сделалась выше всех германских принцесс — об этом она писала из Берлина своей подруге баронессе Оберкирх, — то, приближаясь к русской границе, она уже не могла сдерживать слёз, вспоминая об Этюпе. Мысль об ожидавшем её величии пугала, беспокоило и будущее положение среди русского двора в полной отчуждённости от всего, что до сих пор ей было дорого.

На границе невесту наследника престола встречала графиня Румянцева, назначенная к ней статс-дамой. Ей было к тому времени шестьдесят два года. Разумеется, советы опытной и добродетельной женщины могли быть очень полезны молодой девушке, сорванной, словно зелёная веточка, с немецкого дерева. Пребывание её на родной земле кончилось. Вся будущая жизнь принцессы отныне пройдёт в России. Что ждёт её там, как она будет жить в разлуке с родителями, к которым была очень привязана, как примет её императрица, как... Многие вопросы беспокоили Софию на всём пути до российской столицы. Ответы на них появятся позже.

Екатерина II тщательно готовилась к приезду принцессы, вникала во все подробности по приготовлению помещения для неё в Зимнем дворце. Встретила она будущую невестку очень радушно и своей избранницей осталась весьма довольна. После первой же встречи она написала своей подруге, госпоже Бьёлке:

«Я пристрастилась к этой очаровательной принцессе, пристрастилась в буквальном смысле этого слова. Она именно такова, какую хотели: стройна, как нимфа; цвет лица белый, как лилия, с румянцем наподобие розы; прелестнейшая кожа; высокий рост с соразмерной полнотой и лёгкость поступи. Кротость, доброта сердца и искренность выражаются у неё на лице. Все от неё в восторге, и тот, кто не полюбит её, будет не прав, так как она создана для этого и делает всё, чтобы быть любимой. Словом, моя принцесса представляет собой всё, чего я желала, и вот я довольна».

Так что волнения молоденькой принцессы из небольшого германского княжества были напрасны. Но ей предстояло ещё одно испытание: сменить свою веру на православную. Для этой цели к невесте великого князя был приставлен архиепископ московский Платон, известный своим красноречием и образованностью. Начались занятия и русским языком.

Ровно через две недели после приезда принцессы был совершён обряд священного миропомазания и обручения. София Доротея стала отныне называться великой княгиней Марией Фёдоровной. Потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть и к другому имени, и к совершенно новой обстановке, и к иным традициям.

26 сентября состоялось бракосочетание. Всё было очень торжественно и помпезно. При дворе несколько дней продолжались празднества, для народа были устроены различные увеселения. Молодые были счастливы. Не менее счастлива была и матушка-государыня Екатерина. Супруга сына сразу же пришлась ей по душе. Нравилось ей и то, что новая великая княгиня была совершенно равнодушна к политике и нежна к мужу, что упорно изучала русский язык и старалась всячески угодить своей могущественной свекрови. Разве только одна слабость невестки пришлась ей не по вкусу: молодая женщина прониклась добрыми чувствами к воспитателю её сына, графу Панину, к которому сама императрица с некоторых пор относилась с явным недоверием. А великая княгиня не раз писала своей подруге, графине Оберкирх, что кроме мужа Панин — единственный человек, с которым она может говорить откровенно. Ведь вокруг были чужие люди; среда, в которой следовало жить принцессе, резко отличалась от обстановки, где она пребывала ранее. Нелегко было привыкать к роскоши и блеску русского двора, немало ума, искусства и ловкости требовалось для того, чтобы обойти все подводные камни придворной жизни и остаться в стороне от интриг. Но главное — следовало поддерживать к себе постоянную благосклонность самой императрицы, известной всей Европе своим умом и властолюбием. Всему этому молодая женщина научилась, хотя это потребовало от неё немало усилий.

«Ваша дочь имеет дарование и талант обворожить и заинтересовать всех, я испытал это на самом себе, — писал великий князь Павел своей немецкой тёще. — Мать моя её любит уже выше всякого выражения, я её обожаю, а народ принимает её с единодушным одобрением. Счастье своё я получил из Ваших рук, Вас я должен благодарить за него...»

Любимая свекровью, мужем и всеми окружающими, будучи надеждой России, ожидавшей от неё продолжения династии, великая княгиня старалась со своей стороны сделать всё, чтобы упрочить своё счастливое положение. С первых же дней пребывания в российской столице принцесса вела дневник о событиях собственной жизни и жизни двора. Писала она часто и своим родителям, причём для предосторожности — вдруг письма попадут в чужие руки — иногда молоком, что, не оставляя видимых следов на бумаге, давало, однако, возможность при нагревании прочесть написанное. Письма Мария — как она будет ниже называться на этих страницах — писала чаще всего в несколько приёмов (иногда одно письмо в течение двух-трёх недель) и ждала верного случая для их отправки. Написаны они были мелким сжатым почерком, что связано с её близорукостью, но очень разборчиво.

В супружеской жизни немецкая принцесса оказалась счастлива. Великий князь, которому пришлось пережить драму смерти и, как его убедили, неверности своей первой супруги, был очень внимателен к Марии и своей нежностью старался облегчить ей разлуку с родителями и родными местами. Их считали идеальной парой, хотя внешне они были полной противоположностью друг другу. Павел — небольшого роста, рано облысевший, с большим ртом и толстыми губами, с курносым носом и тревожно бегающими глазами. Ходил всегда с высоко поднятой головой, словно желал казаться выше. Мария — высокая, стройная блондинка со слегка прищуренными глазами и доброй улыбкой — всем своим видом излучала спокойствие и добросердечность.

Став женой великого князя, немецкая принцесса сразу же проявила свою хозяйственность и бережливость. Первое, что она сделала, — это отказалась покупать себе новые наряды, решив пользоваться платьями, оставшимися после первой жены великого князя, Зачем лишние траты? Мария вообще не любила роскошные одежды. Чётко сознавая свою высокую роль в обществе, она предпочитала носить строгое парадное платье, элегантное и без всяких излишеств, была всегда красиво причёсана и подтянута. Даже во время беременности на ней никто не видел капота, хотя это было естественно для женщины в положении. Затянутая в корсет, великая княгиня занималась вышиванием или шитьём, читала что-либо из немецкой или французской литературы, писала в дневник впечатления дня или письма родителям и родственникам. На свои недомогания, даже в столь трудные дни, она никогда не жаловалась, чтобы, не дай бог, не расстроить своего Павлушу.

Зиму молодые супруги прожили в Зимнем дворце, участвуя во всех придворных собраниях и торжествах. Великая княгиня чувствовала себя под вечным наблюдением десятков глаз — беременна или нет. Лишь в своих комнатах ей было спокойно, в кругу избранных друзей: литературные чтения, лёгкая непринуждённая беседа, весёлые игры. Лето Мария с супругом провели вблизи Петербурга, на Каменном острове, где у Павла был небольшой дворец. Затем несколько лет подряд летние месяцы они проводили в Царском Селе и Петергофе, куда выезжали вслед за императрицей. В июне 1777 года по случаю именин сына мать подарила ему землю с двумя небольшими деревеньками, расположенными неподалёку от Царского Села, её летней резиденции. Там впоследствии появится Павловск. Немецкая принцесса решит, что именно здесь она будет проводить лето и обустроит эту землю наподобие родного Этюпа.

В начале сентября молодая семья возвратилась в Петербург. Буквально через несколько часов после её прибытия в городе случилось страшное наводнение, стоившее жизни многим жителям столицы и вызвавшее большие разрушения. Настроение Марии было тревожным, ведь через три месяца она должна была родить. Беспокойств было много, но всё, к счастью, обошлось.

Утром 12 декабря великая княгиня без всяких осложнений родила сына. Мальчика назвали Александром в честь князя Александра Невского, народного героя России. Двести один пушечный выстрел прогремел в городе — преемственность русского престола, которая так долго беспокоила Российское государство, была обеспечена. Молодым родителям императрица на радостях выдала по 100 000 рублей, а отцу великой княгини, вюртембергскому принцу Фридриху Евгению, по желанию дочери была назначена ежегодная пенсия.

Несколько недель продолжались придворные и народные торжества. Своих внуков, как первого, так и второго, родившегося через полтора года, счастливая бабушка-императрица не пожелала оставить у невестки и сына. В няни к ребёнку она назначила англичанку Гесслер, жену камердинера Павла. Так детским языком наследника стал английский. Воспитанием же и образованием ребёнка государыня решила заняться сама. Для этой цели она лично составила инструкцию, руководствуясь педагогическими идеями англичанина Локка и француза Руссо.

Мария, как, впрочем, и её супруг, была очень огорчена всем этим, но решила времени понапрасну не терять. Она стала усердно заниматься своим образованием и изучением русского языка (последнее давалось ей нелегко). Она увлеклась музыкой, рисованием, резьбой по кости и дереву. Екатерина II писала в июле 1778 года своему другу Гримму о невестке: «Она держит себя прямо, заботится о своём стане и цвете лица, ест за четверых, благоразумно выбирает книги для чтения; из таких, как она, выходят в конце концов отличные гражданки для какой хочешь страны». Фридрих Мельхиор Гримм, известный французский критик, принадлежал к кругу так называемых энциклопедистов. Императрица вела с ним переписку многие годы, письма эти были о самом разном и в весьма непринуждённом стиле.

Пребывание немецкой принцессы в сане великой княгини — это отдельный период её жизни на российской земле, его можно называть семейно-политическим. Своим внешним спокойствием и повиновением державной свекрови она должна была прикрывать внутренние страдания, которые постоянно испытывала, видя и слыша то, чего не хотела бы ни видеть, ни слышать. В сердце своём она сохраняла любовь к родной Германии, глубокое уважение к прусскому королю Фридриху II и беспокоилась за своих родных.

По приезде в Россию первые годы Мария была занята проблемами своей многочисленной семьи, оставшейся на родине. Из восьми её братьев трое — Фридрих, Людвиг и Евгений — находились на прусской службе. Она сама лично просила короля Фридриха позаботиться о них. Пять остальных братьев великая княгиня опекала как могла. Особую заботу она проявляла о двух младших сёстрах — Фредерике и Елизавете. Первой в 1778 году исполнилось тринадцать лет, а второй одиннадцать. Фредерику Мария предназначала в супруги принцу Петру Голштинскому, который должен был наследовать своему дяде, владетельному герцогу Фридриху Ольденбургскому. Это намерение жены соответствовало и желанию великого князя Павла, который был главой царственного голштинского дома. Да и своими личными качествами племянник герцога нравился обоим супругам.

Сближение голштинского принца с монбельярским семейством произошло ещё летом 1778 года, когда тот посетил этот «райский уголок». Доротее Софии, принцессе Вюртембергской, пришёлся по вкусу молодой человек, о чём она немедленно сообщила своей дочери в Петербург. Но бракосочетание состоялось лишь через три года, когда Фредерике исполнилось шестнадцать лет. Два сына родились в этом браке: Август, впоследствии великий герцог Ольденбургский, и Георг: он женится позже на своей двоюродной сестре, дочери Марии Фёдоровны, и станет родоначальником русской линии принцев Ольденбургских.

Несколько сложнее складывалась судьба другой сестры супруги наследника русского престола. Её будущее определилось совершенно неожиданно. В 1780 году Петербург посетил Иосиф Габсбургский. Он познакомился с великим князем Павлом и Марией, которая произвела на него самое благоприятное впечатление. Своей матери он написал: « Чем более узнаю я её, тем глубже и больше я уважаю её. Это — принцесса с редким умом и характером; к этому у ней присоединяется очень симпатичная наружность и возвышенный образ действия. Если бы десять лет тому назад я мог найти или вообразить себе подобную принцессу, я бы женился на ней...» И вот накануне отъезда из российской столицы Иосиф высказал пожелание, чтобы его племянник, сын герцога Тосканского, которому только что минуло двенадцать лет, мог надеяться на брак с младшей сестрой великой княгини, Елизаветой, которой в то время пошёл уже четырнадцатый год. «Согласится ли ваша сестра ждать совершеннолетия эрцгерцога? — спросил Иосиф. — Если да, то можно было бы осуществить этот брачный союз». Мысль, что её сестра может стать германской императрицей, не могла не польстить самолюбию великой княгини Марии Фёдоровны, о чём она немедленно сообщила своим родителям. Во время краткого визита римско-германского императора Иосифа в Монбельяр согласие родителей юной принцессы было получено. Трудность состояла лишь в том, что сестре Марии следовало ждать несколько лет до совершеннолетия жениха, что, конечно, ставило невесту в неопределённое положение; а главное, ей нужно было поменять протестантскую религию на католическую. Планировалось уже в четырнадцать лет переселить Елизавету Вюртембергскую в Вену, чтобы приобщить её к католической вере и дать возможность привыкнуть к Австрии.

Но соединение с габсбургским домом означало явное отстранение от Пруссии. Это возмутило старого короля Фридриха, который не замедлил дать почувствовать своё негодование: он уволил принца Фридриха Вюртембергского, старшего брата великой княгини, с прусской службы якобы по причине его служебных ошибок и грубого обращения с женой. Последнее имело свою предысторию и вызвало немало хлопот невестки российской императрицы.

Ещё в сентябре 1779 года принц Фридрих приезжал в Петербург и прожил там шесть месяцев. Он был человек полной комплекции, но весьма приятной наружности. Целью Екатерины II было женить принца на принцессе Августе Брауншвейгской, что никак не соответствовало чувствам самого Фридриха, так как у него уже была интимная связь с женщиной, к которой он испытывал истинную любовь. Но по своему положению эта особа не соответствовала принцу — так считала его мать, обратившись к старшей дочери с просьбой «вылечить» брата от несчастной страсти. Брак Фридриха с принцессой Августой состоялся, но он не обещал ничего хорошего молодой супруге. Принц, хоть и обладал незаурядным умом, отличался грубостью манер и тяжёлым характером. Вскоре его из чисто политических соображений отстранили от службы в прусской армии.

Покинув Пруссию, принц Вюртембергский вновь вернулся в Петербург под «крылышко» своей сестры. Великая княгиня Мария Фёдоровна ходатайствовала перед фельдмаршалом Потёмкиным, чтобы её брат продолжил службу в Южной армии. Письмо Потёмкину с этой просьбой она написала лично, на русском языке: «Братец мой вручит сие письмо, и я уверена, что Вы, князь Григорий Александрович, ему будете давать случай себя показать и исполните желание его сделаться достойным милости государыни».

Некоторое время принц Фридрих прослужил под началом Потёмкина, но, вернувшись в Петербург, вновь принёс немало огорчений своей сестре. Его ссоры с женой возобновились, грубое обращение с ней, вплоть до побоев, стало достоянием общества и вызвало неприятные толки. Императрица Екатерина отправила Фридриха служить в Финляндию и стала задумываться об устройстве будущности принцессы Августы, которой искренне сочувствовала. Кончилось тем, что молодая женщина попросту ушла от своего неуёмного супруга и нашла прибежище у государыни. А Фридрих за своё поведение в семейной жизни, а также за позор и огорчения, которые он приносил в течение четырёх лет сестре, был удалён из России. Великая княгиня Мария вновь выступила в роли просительницы за своего нерадивого братца, но не ради него самого, а ради своих родителей. О них она постоянно думала и старалась по возможности избавить от излишних огорчений. Она нашла в себе мужество лично обратиться к императрице с ходатайством:

«Ради бога, Ваше Величество, если я имею хоть малейшее право на Ваши милости, скажу, на любовь Вашу, то не наносите этого позора моему несчастному брату. Вы положили бы в гроб почти шестидесятилетнего старика, моего отца, которому мы обязаны жизнью и который не переживёт этого удара. Я у ног Вашего Величества; сердце моё говорит мне, что мать, что та, которую я уважаю как мать и государыню, даст это новое доказательство справедливости и доброты...»

Несмотря на столь трогательное послание невестки, государыня не отменила своего приказа об отставке вюртембергского принца. «Я считаю Ваших любезных родителей слишком благоразумными, чтобы они могли одобрять поведение своего сына», — написала она в ответ на её просьбу.

Принцесса Августа скончалась в 1788 году в замке Лодо под Ревелем, куда её поселила императрица Екатерина II на время своего путешествия на юг России, длившегося несколько месяцев. Обстоятельства её кончины остались загадочными. Сам Фридрих в 1797 году после смерти отца унаследовал герцогский престол. В том же году он женился вторично на дочери короля Великобритании Георга III.

В 1805 году владетельный герцог Вюртембергский по милости Наполеона стал первым королём Вюртемберга. Со временем он стал настолько тучным, что мог есть лишь за особым столом, в котором был сделан выем для его огромного живота. В 1816 году король Вюртемберга Фридрих I умер. Дочь его сына Павла, родившегося в браке с принцессой Августой, выйдет замуж за великого князя Михаила, младшего сына Марии Фёдоровны и Павла I.

Немало огорчений принёс немецкой принцессе, ставшей супругой сына Екатерины II, и её брат Людвиг. Вначале он просто прислал ей письмо с перечнем долгов, которые сделал, служа в прусской армии, слёзно умоляя оплатить их, чтобы спасти его честь. Затем последовала его неожиданная женитьба на дочери богатого польского магната князя Чарторыжского, в которую он безумно влюбился. Людвиг сделал это вопреки воле российской императрицы, которой было небезразлично волеизъявление брата её невестки (а к Польше у неё всегда было особое отношение). Но, несмотря на женитьбу по любви, согласия между супругами не было. Грубое обращение с женой вышло за рамки чисто семейного дела.

В заботах о своей вюртембергской родне великая княгиня родила второго сына, Константина. «Этот послабее брата и при малейшем холоде прячет нос в пелёнки», — писала счастливая Екатерина II Гримму. Родителям новорождённого она пожаловала по 60 000 рублей в подарок, а отцу своей невестки увеличила пенсию. Константин, как и старший сын великокняжеской четы, был определён на попечение бабушки, которая с большой неохотой позволяла родителям общаться со своими детьми. Конечно, молодая мать была крайне удручена тем, что ей не дозволено было удовлетворять свои материнские чувства, но права голоса она не имела и вынуждена была скрывать переживания, лишь бы не испортить отношения со всесильной свекровью.

От грустных мыслей, вызванных разлукой с детьми, великую княгиню Марию отвлекали дела по хозяйству, заботы о родных и об устройстве летней резиденции в Павловске, которую она намеревалась сделать наподобие Этюпа. В дикой местности с густыми лесами, перерезанными болотами и грунтовой дорогой, соединявшей Павловск с Царским Селом, принцесса Вюртембергская задумала воскресить для себя красоты этюпской природы. Первые работы вскоре начались. Свободные часы Мария проводила в тесном домашнем кругу, к которому, к её великой радости, присоединилась подруга детства баронесса Анна Юлиана Шиллинг фон Канштадт, вышедшая замуж за служившего в России подполковника Христофора Бенкендорфа. С баронессой подполковник познакомился за границей, куда был послан по какому-то делу. Фрау Бенкендорф была женщиной умной и волевой, в домашнем кругу великой княгини она стала играть главную роль.

Великий князь Павел, лишённый матерью права принимать участие в государственных делах, все годы её правления был как бы не у дел. Мария уговорила мужа попросить у государыни позволения совершить поездку за границу, во время которой она надеялась увидеться со своими родными. Последовало и официальное приглашение со стороны императора Иосифа посетить Вену. Екатерина II не возражала, хотя и считала, что время для путешествия выбрано не совсем удачно — осень была уже в разгаре. Как ни больно было молодым родителям уезжать от детей, решение было принято.

Первоначальный набросок плана поездки был начертан самой императрицей. Она пожелала, чтобы во избежание излишней помпезности и мелочного соблюдения требований этикета путешествие было инкогнито и чтобы письма с дороги писались ей каждую неделю.

Выезд супругов состоялся из Царского Села. Путешествовать решили под именем графа и графини Северных. Первую длительную остановку сделали в Вильферсдорфе в доме князя Лихтенштейна в Австрии, затем российские гости направились в Вену. Там они пробыли немногим больше месяца. Для них были отведены апартаменты в императорском дворце. Император Иосиф оказался радушным хозяином, очень внимательным и предупредительным к своим гостям. В его отзывах об этом визите отразились мельчайшие подробности. Так, например, он сообщал, что великая княгиня принимает участие в танцах, но без увлечения. Хорошая музыка и хороший спектакль, в особенности если они непродолжительны и не затягиваются до позднего вечера, доставляют ей и супругу больше удовольствия. Он также отмечет, что в еде высокие российские гости совершенно неприхотливы, предпочитают простые блюда и фруктовый компот, пьют только воду, в основном сельтерскую. Позже двух часов обедать не любят, ужин лёгкий. К играм влечения не чувствуют. Узнав, что великая княгиня прекрасно играет на фортепьяно и очень любит цветы, к ней в комнату поставили инструмент и ежедневно приносили искусно сделанные букеты.

В свите их высочеств находились майор Плещеев, отвечающий за соблюдение программы путешествия, подполковник Бенкендорф с женой, доктор Крузе, парикмахер и три камер-юнгферы. Несколько позже к ним присоединились фрейлины Нелидова и Борщова. Их приезд был не очень приятен великой княгине. Она хотела всегда быть лишь с одной фрау Бенкендорф и порой даже просила подать что-нибудь из еды к себе в комнату, чтобы избежать общения за общим столом. Об этом свидетельствовал а графиня Хотек, муж которой был назначен на службу к великокняжеской чете австрийским императором. В своей записной книжке графиня отмечала: «Уже после нескольких дней общения с Марией Фёдоровной она относилась ко мне с каким-то особым доверием, охотно рассказывала о своих юношеских годах, о своей жизни в Германии... Перед ужином любила читать вслух некоторые места Похвального слова Плиния Траяну, причём делала это очень выразительно».

В Вене состоялась встреча великой княгини с матерью и младшей сестрой, объявленной невестой племянника Иосифа. Однако свидание это было очень коротким — вюртембергская принцесса заболела гриппом, свирепствовавшим тогда в Европе, и доктор запретил любое общение.

В январе 1782 года великокняжеская чета покинула Вену и выехала в Италию, где пробыла вплоть до апреля, посетив многие города этой великолепной страны. Супруги любовались природой, интересовались памятниками старины, произведениями искусства эпохи Возрождения. Сказочное впечатление на них произвела Венеция.

«Праздники, данные для высочайших гостей в Венеции, отличались роскошью и пышностью — особенно яркими они были в ночное время. Для их высочеств была устроена особая крытая лодка, очень красиво убранная. Вдоль Большого канала все окна домов были обвешаны богатыми коврами; из всех окон выглядывали лица. Народу везде было множество; на крышах стояли люди в красных плащах, гондолы и барки, наполненные дамами, скользили вдоль и поперёк. Весёлость народа, восклицания, крики мальчишек-шалунов создавали живую и одушевлённую картину, характеризующую самобытность страны...» — так красочно описала графиня Хотек атмосферу пребывания гостей из России в Венеции.

Во время поездки по Италии Мария и Павел познакомились и с братом императора Иосифа, великим тосканским герцогом Леопольдом, умным и осторожным правителем. Семейство герцога произвело на них очень благоприятное впечатление: оно отличалось строгой нравственностью и скромным образом жизни без всяких излишеств. Приятно поразил молодых супругов и их будущий шурин, тринадцатилетний Франц, разумный и добрый мальчик. Сам же Леопольд в письме брату так написал о великой княгине Марии Фёдоровне: «Я очарован её кротостью, умом, дарованиями и прилежанием, желанием делать добро, привязанностью к мужу и той сердечностью, которая выражается в их отношениях друг к другу».

Из разных мест пути их высочества отправляли письма и даже небольшие посылки в Петербург и игрушки для своих мальчиков. Мария Фёдоровна писала о достопримечательностях, с которыми познакомилась, о впечатлениях во время путешествия. Свекровь-императрица, в свою очередь, подробно сообщала о «прелестных детях» великокняжеской четы, пересылала их короткие письма-записки: «Александр Павлович третьего дня просил меня, чтобы я ему достала ещё брата... и просил, чтобы я отписала к Вам его просьбу, чтобы Вы привезли ему третьего брата...» А в другом письме императрица писала: «Благодарю, милая дочь, за прекрасное платье, которое Вы велели вышить для меня в Вене, оно мне очень нравится».

В конце апреля великокняжеская чета прибыла во Францию. Но самые счастливые минуты своего путешествия Мария Фёдоровна провела конечно же в своём родном Монбельяре, где по случаю приезда дорогих гостей из России собралась вся многочисленная вюртембергская семья. Встреча с родителями, родственниками и друзьями сопровождалась слезами радости. Ведь со времени разлуки прошло целых шесть лет: уехала принцесса София Доротея семнадцатилетней девушкой, а приехала супругой наследника российского престола Марией Фёдоровной, матерью двоих сыновей.

Пребывание в милом сердцу Этюпе длилось целый месяц. Затем вновь страны и города: Швейцария, Южная Германия и снова Вена. В Петербург великокняжеская чета возвратилась 20 ноября 1782 года, ровно через четырнадцать месяцев, проехав в общей сложности тринадцать тысяч вёрст. Возвратившихся путешественников государыня встретила радостно, казалось даже, что «потеплело» и её отношение к сыну.

Зиму Мария и Павел провели на своей половине в Зимнем дворце. Они посещали придворные собрания и торжества, а каждый понедельник сами давали бал. В эту зиму они потеряли человека, которого считали единственным своим другом и советником при императорском дворе. Умер граф Никита Панин, воспитатель великого князя. Он скончался в последний день марта на руках своего питомца, прибывшего вместе с женой при первом же известии, что графу стало плохо. Горько переживал Павел эту утрату. Чувствительна эта смерть была и для Марии. Она до самой своей смерти хранила золотое кольцо с прядью волос покойного графа, его вензелем и обозначением дня его кончины. В своём духовном завещании императрица Мария Фёдоровна впоследствии напишет, чтобы это кольцо было передано родственнику Панина.

Между тем великая княгиня вновь ждала ребёнка. В ожидании приближающихся родов супруги переехали в Царское Село. Несмотря на беременность, которая в этот раз протекала не совсем гладко, Мария следила за работами по обустройству Павловска и за строительством там дворца, вникая при этом во все мелочи хозяйственных забот. Близость Павловска к Царскому Селу позволяла ей лично руководить отделкой, меблировкой и убранством дворца.

В конце июля 1783 года великая княгиня Мария Фёдоровна родила дочь. Назвали её Александрой в честь старшего брата. Екатерина II хотела бы иметь ещё одного внука, и рождение девочки не вызвало у неё особого восторга. Тем не менее в связи с рождением ребёнка императрица пожаловала сыну «мызу Гатчину с тамошним домом», как она назвала в соответствующем указе великолепный Гатчинский дворец, построенный по проекту итальянского архитектора Ринальди. Он принадлежал ранее её фавориту Григорию Орлову, который скончался за несколько месяцев до этого. Екатерина II купила дворец у родственника графа Орлова, получившего его в наследство. Гатчина, расположенная к юго-западу от Петербурга на лесистых холмах среди прекрасной северной природы, представляла собой большое поместье с образцовой фермой и небольшими деревнями, в которых проживало около двух тысяч жителей. Здоровый климат, роскошный сад, озёра с прозрачной водой придавали особый колорит этому замечательному селению, ставшему после некоторой перестройки по личному вкусу Павла его излюбленным местом пребывания. Супруга великого князя предпочитала, однако, Павловск, который стал со временем как бы частичкой её самой, её внутреннего мира, её творением. Карлу Кюхельбекеру, который ведал Павловском и был исполнителем воли великой княгини, она как-то написала: «Гатчина соперница опасная».

Итак, в великокняжеской семье появилась первая дочь, за которой последуют ещё пять. Для новорождённой Александры императрица назначила в воспитательницы вдову генерала Отто Генриха Ливен, урождённую баронессу фон Поссе, мать шестерых детей, проживавшую в то время в своём имении под Ригой. Сорокалетняя вдова, знаменитая впоследствии Шарлотта Ливен, была женщиной доброй и сердечной, но с твёрдым характером, проницательным умом и замечательными педагогическими способностями. Сорок пять лет она будет ревностно служить при дворе и закончит свой жизненный путь с княжеским достоинством и титулом светлости. Благодаря чёткому и неукоснительному исполнению своих обязанностей баронесса приобрела любовь и доверие Марии Фёдоровны, которая до конца дней была безгранично к ней привязана. В помощницы воспитательнице маленькой Александры была назначена фрау Вилламова, дочь скончавшегося инспектора Петропавловской немецкой школы в Петербурге, тоже немка. Она также заслужила расположение матери девочки. Маленькая Александра с милостивого разрешения Екатерины II осталась при родителях.

К подрастающим мальчикам по достижении ими семилетнего возраста были приставлены лучшие преподаватели из Академии наук. Наблюдение за учебным процессом было поручено швейцарцу Лагарпу, человеку республиканских убеждений. Однако воспитанием внуков императрица Екатерина II руководила сама, стремясь дать им образование «просветительское». Она настолько привязалась к детям, что не желала с ними расставаться даже ненадолго. Когда Александру исполнилось десять лет, а его младшему брату Константину восемь, она решила вопреки воле родителей взять их с собой в шестимесячную поездку по стране. Великий князь Павел и Мария обратились к императрице с письмом, в котором изложили своё беспокойство по этому поводу: «...Опасения наши, Ваше Величество, относятся к здоровью детей наших, нежный возраст которых заставляет усомниться в том, чтобы, они вынесли утомление долгого путешествия, предпринятого в суровое зимнее время, и перемену климата, тем более, что наши сыновья не прошли ещё через все болезни, которым обычно подвержены дети. Кроме того, наши беспокойства основаны на том, что это путешествие и развлечения, которые будут естественным его последствием, могут только остановить успехи их воспитания...»

В своём ответе Екатерина II написала: «Дети Ваши принадлежат мне, принадлежат и государству. С самого раннего детства их я поставила себе в обязанность и удовольствие окружать их нежнейшими заботами... Я нежно люблю их... для меня будет утешением иметь их при себе. Из пяти трое остаются с Вами; неужели одна я на старости лет в продолжение шести месяцев буду лишена удовольствия иметь вокруг себя кого-нибудь из своего семейства...»

Получив такой ответ, супруги обратились с просьбой к императрице: «Возьмите нас с собой, и мы будем при Вас и наших сыновьях. Что касается дочерей наших, то им пока нужны только заботы физические, присутствие же отца и матери для них в настоящую минуту не необходимо; мы могли бы обходиться без всего, путешествовать налегке, лишь бы не быть нам вдали от Вас и сыновей наших...»

Екатерина II ответила коротко: «Благодарю Вас за желание мне счастливого пути; в свою очередь, желаю Вам здоровья и благополучия и обнимаю Вас».

Однако победила воля родителей — возможно, потому, что Константин внезапно заболел корью. Дети остались с ними. Лишь в июне по возвращении императрицы они поехали ей навстречу в Москву и сопровождали свою царственную бабушку вплоть до Петербурга.

Для великой княгини Марии Фёдоровны всё это время было тяжёлым, она порой чувствовала себя слабой. Три года спустя после Александры родилась дочь Елена, а в 1786 году ещё одна дочь, получившая имя Мария в честь матери. Роды этих дочерей были тяжёлыми, а появление на свет маленькой Марии повлекло за собой такое ухудшение здоровья, что великая княгиня дала обет в случае выздоровления сделать пожертвование в пользу бедных. Незадолго до рождения третьей дочки она перенесла страшное горе: скончалась её сестра Фредерика, бывшая замужем за герцогом Ольденбургским, оставив двух малолетних детей сиротами. Да ещё беспокойства, связанные со старшими братьями, о которых рассказывалось выше.

Во всех своих семейных горестях немецкая принцесса находила поддержку лишь в чистой и глубокой любви мужа. Великий князь Павел Петрович с большой нежностью относился к своей добродетельной супруге, матери его детей. Отправляясь в поход против шведов в 1788 году, он написал ей следующие строки: «Я доложен отворить тебе сердце своё: тебе самой известно, сколько я любил и привязан был к тебе... Ты мне была первою отрадою и подавала лучшие советы... благодарю тебя и за терпение твоё, с которым сносила состояние своё ради меня... а за случающиеся в жизни нашей скуки и прискорбия прошу у тебя прощения...» И тут же в письме, как бы прощаясь со своей наречённой — ведь на войне всякое бывает, — Павел даёт ей совет: «Будь тверда в Законе, который ты восприяла, и старайся и соблюдения непорочности его в государстве: не беспокой совести ничьей. Государство почитает тебя своею, ты сие заслуживаешь, и ты почитай его отечеством, люби его и споспешествуй благу его. ...Старайся о благе прямом всех и каждого... будь милостива и снисходительна и следуй всем своей душе благотворительной... Бог да благословит всю жизнь твою. Прости, друг мой; помни меня, но не плачь обо мне; повинуйся воле того, который к лучшему всё направляет, прими мою благодарность.

Твой всегда верный муж и друг Павел.

4 января 1788 года».

Когда Мария спустя несколько недель получила от камергера своего супруга весточку, она выразила слуге в своём письме особую признательность: «Да наградит Вас Бог, любезный Вадковский, за то, что Вы дали мне столь хорошие вести о дорогом моём муже. Они мне очень нужны: его внимание, его память, его нежность составляют моё счастье, мою поддержку».

Далее она высказывает просьбу оберегать великого князя от всего опасного, следить за его здоровьем. «Помните, что Ваши попечения о самом обожаемом из супругов дают Вам право на вечную признательность».

Присутствие великого князя Павла Петровича в армии было, к радости его жены, непродолжительным, и супруги вновь оказались вместе. Но в скором времени судьба лишила принцессу Вюртембергскую полного супружеского счастья. В характере сына императрицы наступил перелом, и терпение Марии Фёдоровны стало подвергаться тяжёлым испытаниям.

К тридцати пяти годам наследник стал резко меняться: его любезность, живость и общительность стали исчезать. Постепенно он начал превращаться в угрюмого и неуравновешенного человека, вспыльчивого и непредсказуемого. Он сформировал в Гатчине небольшую армию, одел её в прусскую форму и занялся муштрой. Ни театральные представления, ни литературные чтения не вызывали более его интереса. Воинские упражнения да религия — вот что для него стало главным.

В мае 1788 года великая княгиня Мария Фёдоровна разрешилась ещё одной дочкой. Роды были настолько тяжёлыми, что жизнь матери висела буквально на волоске. Государыня семь часов подряд не отходила от постели невестки. Твёрдостью духа, решительностью и полезными распоряжениями она помогала растерявшимся врачам делать всё необходимое, чтобы спасти и роженицу, и ребёнка. Малышке было дано имя Екатерина — в честь бабушки.

В общем и целом отношения между императрицей Екатериной II и её невесткой сложились очень хорошие. Кроткая и терпеливая немецкая принцесса проявляла послушание, относилась к царственной свекрови с искренним почитанием, а та, в свою очередь, дарила ей нежность и даже порой уступала, если это не затрагивало её коренных интересов. Поскольку семья большую часть времени проводила в Павловске, между Екатериной II и Марией Фёдоровной велась постоянная переписка, которая в основном касалась воспитания и развития детей, что очень интересовало стареющую государыню: «Александра начала рисовать и, кажется, имеет большую склонность к этому таланту»; «Елена выучила три буквы, и это она сделала по собственному желанию; никто её не приглашал учиться»; «Мария уже делает несколько шагов...»

Императрица, в свою очередь, постоянно давала рекомендации относительно внуков. К своей невестке она обращалась не иначе как «любезная дочь»; переписка велась на французском языке, которым обе женщины свободно владели: «Благодарю Вас, любезная дочь, за прекрасную табакерку, которую Вы мне прислали; она доставила мне истинное удовольствие. Это подарок, который будет мне очень дорог, так как исходит из прелестных рук Ваших».

Таким образом, можно сказать, что главный барьер, который вюртембергской принцессе предстояло преодолеть по прибытии в российскую столицу, ею был взят успешно. Свекровь-государыня и невестка великая княгиня нашли общий язык, чего нельзя сказать об отношениях между матерью и сыном. К Павлу Екатерина II не проявляла ни любви, ни материнской заботы. Свою нежность она отдавала внукам и их матери — немецкой принцессе, которую сама выбрала для своего сына, считая этот выбор очень удачным. Сердечный и тесный контакт с невесткой продолжался в течение двадцати лет.

В 1789 году принцессе Софии Доротее, ставшей женой единственного сына российской императрицы, исполнилось тридцать лет. За всё время своего пребывания в России она сумела приобрести всеобщую любовь и уважение, стойко противостоя всем искушениям пышного развращённого двора Екатерины II. Да и чопорное окружение придворных ей было не по душе. Она выросла на вольном воздухе среди садов и цветников, так любимых ею. И Павловск, расположенный на холмистых берегах речки Славянки, состоявший поначалу из двух небольших домов, названных на немецкий лад — Паульлюст и Мариенталь, напоминал вюртембергской принцессе её родной Этюп.

Ещё десять лет назад Екатерина II пригласила итальянского архитектора Камерона для сооружения нового дворца и разбивки парка на месте диких лесных зарослей. Строительство продолжалось около шести лет, отделка помещений велась под непосредственным наблюдением великой княгини. Для парадных залов были закуплены в Италии античные скульптуры, бронзовая мелкая пластика и керамика, найденные при археологических раскопках, которые в то время интенсивно велись в Риме и Помпеях. Мебельные гарнитуры были заказаны у известного парижского мастера, обивка для мебели и нарядные драпировки на окна из шёлковых тканей делались на мануфактурах Лиона. После завершения работ Павловский дворец по красоте, богатству и изысканности убранства не уступал многим прославленным дворцам Европы. В огромном лесном массиве, через который протекала извилистая Славянка, был разбит парк. Глубокие лесные овраги и многочисленные ручьи помогли создать живописные пейзажи. Позже на одном из самых отдалённых участков парка по желанию Марии Фёдоровны будет воздвигнут памятник её родителям.

Пользуясь уединением в Павловске, великая княгиня развила в себе привычку к неустанной деятельности. Она занималась хозяйственными делами, вела активную переписку с родными, вникая во все их проблемы, стараясь помочь по мере своих сил. «Отчего я не могу полететь к Вашим ногам в настоящую минуту и рассеять все Ваши беспокойства? — писала она отцу, который глубоко переживал увольнение старшего сына с российской службы. — Я всю жизнь, обожаемый и любезный отец, буду пребывать Вашей покорнейшей и послушнейшей слугой и дочерью!»

Нередко за границу посылались и значительные суммы денег, чтобы оказать родственникам материальную поддержку.

Зиму великий князь Павел Петрович и его супруга обычно проводили в Петербурге, куда они всегда возвращались с большой неохотой, тяжело расставаясь со своим домашним кружком в Павловске и Гатчине. Там они могли предаваться своим любимым занятиям: великий князь военным упражнениям — в Гатчине для этого был устроен специальный плац, — а его супруга в свободное от хозяйственных забот время — каким-либо искусствам или чтению. Жажда к чтению побудила великокняжескую чету обзавестись собственной библиотекой. За основу её была взята дорожная библиотечка императрицы, подаренная ею сыну и его жене. Со временем эта библиотечка пополнилась новыми книгами почти по всем отраслям знаний. Мария Фёдоровна занималась и резьбой по камню, кости, янтарю, и, конечно, живописью, полюбившейся ей ещё в юношеские годы. В одном из писем невестке Екатерина II писала: «Благодарю Вас, любезная дочь, за прекрасную головку, которую Вы нарисовали для меня. Рисование Ваше день ото дня совершенствуется».

Повседневная жизнь в Павловске и Гатчине шла тихо и однообразно. Но скучновато было лишь в дождливое осеннее время, когда сообщение с Петербургом почти прекращалось и к великокняжескому двору не являлся никто из обычных визитёров, живущих в столице. Круг гостей, которых обычно принимали с большой любезностью, простотой и непринуждённостью, осенью значительно сужался. Оставались лишь постоянные посетители — чета Бенкендорф, Шарлотта Ливен, две её дочери, которых Мария Фёдоровна взяла к себе во фрейлины, да госпожа Вилламова, состоявшая при дочерях великокняжеской четы. Чтение, игра в шахматы или карты, порой домашние спектакли, которые очень любил наследник престола. Они ставились обычно по случаю именин или дней рождения.

Но это мирное, тихое течение жизни малого двора нарушилось тогда, когда неровный и раздражительный характер Павла Петровича изменился в худшую сторону. Произошла и перемена в его отношении к своей жене. Всё это совпало с первыми раскатами грозной бури революции во Франции.

Уже в самом начале Великой французской революции в Россию двинулись толпы выходцев из Франции, надеявшихся на гостеприимство Екатерины II. В петербургском обществе подробно обсуждались французские события: одни каждый успех революции встречали криками ужаса и негодования, другие — с нескрываемым сочувствием, пока, впрочем, запах крови, льющейся из-под гильотины, не дошёл до обоняния русских дворян. Эмигранты, прибывавшие из Франции, сообщали всё новые подробности о мерах революционного правительства и его кровавых деяниях, о проявлении необузданной дикости и зверства уличной черни. Екатерина II торжественно отказалась признать законность нового порядка, установившегося во Франции, и потребовала того же от всех представителей французского дворянства и духовенства, нашедших приют в России. С развитием террора здесь оказались даже республиканцы, изменившие свои убеждения: бывший секретарь Робеспьера Дегюр, ставший впоследствии ректором Петербургского университета, брат Марата, который посвятил себя педагогической деятельности в российских учебных заведениях. Некоторые беглецы осели в дворянских семьях как преподаватели французского языка.

Сочувственно к эмигрантам отнеслись и их высочества Павел Петрович и Мария Фёдоровна. С некоторыми из них супруги познакомились ещё во время своего пребывания во Франции, а некоторые явились к ним с рекомендательными письмами от родителей великой княгини. Волнения в соседней Франции отозвались и в маленьком Монбельярском графстве, населённом почти сплошь французами. Вооружённые толпы народа не обошли графство — там происходили беспорядки и дикие вольности. Родители великой княгини Марии Фёдоровны вынуждены были на время покинуть свой дом, где они прожили двадцать лет, и временно поселиться в Базеле. Монбельярская семья через свою принцессу, ставшую супругой наследника российского престола, обратилась к Екатерине II с просьбой о заступничестве. Однако императрица дала уклончивый ответ. Сама Мария Фёдоровна делала всё возможное, чтобы помочь своим родителям хотя бы деньгами, как ни скромны были её собственные средства.

Много волнений доставила супруге великого князя Павла Петровича в то время и тревога за свою лучшую подругу юности Генриетту Оберкирх, которая во время террора вместе с семьёй проживала в Страсбурге. Наряду с другими лицами дворянского происхождения она была посажена в тюрьму; жизнь ей спасло падение Робеспьера. II течение всего времени тюремного заключения графини Мария Фёдоровна пересылала ей нежные письма через свою мать, не называя, однако, имени, чтобы обмануть бдительность республиканцев. «Дорогая и добрая Лань, — так она обращалась, — пусть сердце Ваше подскажет Вам имя того, кто пишет Вам эти строки. Вы стоили мне много слёз, много беспокойств, я чувствую все утраты Ваши, и верьте мне, моя дорогая, что я разделяю их с Вами... Будем надеяться, что счастье к Вам вернётся. Давайте мне время от времени знать о себе через мою мать. Я не смею говорить подробнее. Рассчитывайте всегда на мои чувства, на мою дружбу...»

Годы 1789—1792-й были вообще несчастливыми для великой княгини: одно горе сменялось другим. При преждевременных родах скончалась её младшая сестра Елизавета, ставшая женой эрцгерцога Франца. Через некоторое время ушёл из жизни и любимый её брат — принц Карл. В девятнадцать лет он прибыл в Россию, дослужился до чина генерал-майора, принимал участие в войне против Турции. На третьем году службы в армии фельдмаршала Потёмкина, оказывавшего молодому генералу своё покровительство, принц внезапно заболел и умер от горячки. Это было страшным ударом для его сестры. Именно Карл был её любимцем. Характером этот принц Вюртембергский совершенно не походил на своих старших братьев, познавших грубость казарменной жизни в прусской армии и развивших в себе неуёмный эгоизм. Карл прошёл школу воспитания в тепле домашнего очага под руководством своей нежной матери и приехал в Россию прямо из Монбельяра. «Смерть брата нанесла моему сердцу рану, которая никогда не закроется», — писала великая княгиня родителям.

Не прошло и двух месяцев после кончины брата, как пришла весть о скоропостижной смерти его покровителя, светлейшего князя Григория Потёмкина. Мария Фёдоровна ценила его очень высоко: как полководца и как человека блестящего дарования. Новая скорбь затуманила её сердце. «Смерть его, — писала она в письме родителям, — есть яркий пример превратности человеческой судьбы. Этот человек, для которого ни один из дворцов не был достаточно обширен, у которого их было так много, умер, как бедняк, на траве, посреди степей. Чтобы закрыть ему глаза, один из гусаров вытащил из своего кармана медную монету — для человека, владевшего миллионами...»

В то время, когда удары судьбы сыпались на принцессу Вюртембергскую со всех сторон, начались её размолвки с любимым супругом. Всё чаще стали проявляться суровость, раздражительность и мелочность его неуравновешенного характера. В нём уже трудно было узнать живого, любезного и остроумного великого князя. Но особенно тяжёлым и оскорбительным для женского сердца Марии стало повышенное внимание Павла Петровича к её фрейлине Екатерине Нелидовой, которая как бы «встала» между ними, отодвинув добродетельную супругу великого князя на задний план.

Что же за женщина нарушила гармонию счастливого брачного союза немецкой принцессы, обладающей столькими достоинствами?

Екатерина Нелидова родилась в декабре 1756 года, воспитывалась в Смольном монастыре и принадлежала к его первому выпуску. В двадцать лет она была назначена фрейлиной к великой княгине Марии Фёдоровне, которой в то время было всего лишь семнадцать лет. Маленькая брюнетка с блестящими чёрными глазами, некрасивая, но живая, остроумная и изящная, Екатерина была полной противоположностью приехавшей в Россию немецкой принцессе — красивой высокой блондинке, строгой и степенной. С самого начала Нелидова сумела создать себе самостоятельное положение и сделаться заметнейшим лицом при великокняжеском дворе, который существенно отличался от двора императрицы. Малый двор, как его называли, был своего рода отдельным миром, где главным, конечно, был великий князь Павел Петрович: невинные удовольствия семейного быта и суровый порядок солдатской жизни в противоположность распущенным нравам большого двора.

Весёлая и живая хохотунья Нелидова участвовала почти во всех театральных представлениях, отлично играла на сцене, великолепно танцевала, и ни одно торжество в семье великокняжеской четы не обходилось без неё. Павел восхищался её грацией и умом. Со временем она стала его другом и доверенным лицом. Нелидова искусно вторила великому князю, принимая вид полнейшей откровенности и искренности и демонстрируя свою полную приверженность ему. Особенно близка она стала супругу принцессы Вюртембергской, когда в его характере наступил резкий перелом; он как бы замкнулся в себе и всплески своего необузданного гнева не умел больше сдерживать. Своенравная фрейлина великой княгини Марии Фёдоровны стала оказывать на сына императрицы большое влияние, возвеличивала его в собственных глазах, умея порой погасить его гнев какой-нибудь неожиданной выходкой или отвечая бранью на его брань. Перед Марией же она рассыпалась в заверениях преданности и даже любви, которым та доверчиво внимала. На первых порах влияние фрейлины на Павла не внушало ей ни страха, ни ревности. Но, будучи внимательным к Нелидовой, великий князь стал пренебрегать обществом своей супруги, что больно ранило любящую и безгранично преданную вюртембергскую принцессу. Да и в свете пошли разные толки. Всё происходившее при малом дворе обсуждалось в высшем свете Петербурга. Павел, возмущённый, как он уверял, ложными сплетнями, агрессивно отнёсся к неудовольствию и жалобам жены и удвоил внимание к её фрейлине, думая тем загладить несправедливость, опять же по его мнению, которую та терпела. Стали возникать постоянные недоразумения, которые больно ранили Марию Фёдоровну. Нелидова же тем временем приобретала всё большее влияние на великого князя. Немецкая принцесса вынуждена была даже пожаловаться свекрови, которая вместо ответа подвела её к зеркалу и сказала: «Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя — petite monstre[1], перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях». Сын же написал матери как бы в своё оправдание: «...Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяет дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог!»

Однако разлад в супружеской жизни сына российской императрицы перестал быть тайной не только для петербургских салонов. В парижском журнале «Monteur Universel» в апреле 1792 года была напечатана корреспонденция из Петербурга, в которой в весьма резком тоне передавались слухи об отношениях наследника российского престола с фрейлиной его жены. Поведение великого князя считали бестактным.

Екатерина Нелидова, оскорблённая многочисленными сплетнями, решила покинуть двор и уйти в монастырь. Да и со стороны своей госпожи она на каждом шагу стала ощущать пренебрежение. А ведь её как женщину, которая обычно вела себя очень сдержанно, стараясь не показывать свои страдания, фаворитка не переставала чтить, должным образом оценивая замечательную кротость и терпение великой княгини. Поскольку лишиться расположения её высочества Нелидовой не хотелось, она стала вести себя осмотрительнее и сдержаннее. Чтобы покончить с непрекращающимися толками об её странном положении при гатчинском дворе, фрейлина решила прервать своё шестнадцатилетнее пребывание при великокняжеской семье. Она обратилась к Екатерине II с просьбой об освобождении от придворной должности и о дозволении удалиться в монастырь. Однако этому воспротивился Павел Петрович, и Нелидова ещё некоторое время оставалась при малом дворе.

Между тем в июле 1792 года Мария Фёдоровна вновь родила девочку. Увлечение увлечением, а свои супружеские обязанности великий князь не переставал исправно выполнять... Как всегда, государыня присутствовала при родах, не спала две ночи, беспокоилась. Однако рождение пятой внучки не вызвало её радости, она хотела, чтобы родился мальчик. «Много девок, всех замуж не выдадут, состарятся в девках», — услышали от неё, когда палили из пушек при наречении имени. Назвали ребёнка Ольгой, но на этот раз по случаю крестин обычных наград от императрицы не последовало...

Итак, Екатерина Нелидова всё ещё оставалась в Гатчине. Тем временем великая княгиня в своём любимом Павловске находила утешение в детях.

Любимцем её был старший сын Александр, которому к тому времени исполнилось шестнадцать лет. Чтобы предохранить молодого человека от влияния развращённой жизни двора, Мария Фёдоровна поддержала решение свекрови как можно раньше женить его.

В Петербург были приглашены две дочери наследного принца Баден-Дурлахского: Луиза Мария Августа и Фредерика Доротея. Одна из них должна была стать невестой юноши. Понравилась великому князю Александру четырнадцатилетняя принцесса Луиза. Несмотря на столь юный возраст обручённых, свадьбу не стали надолго откладывать. В сентябре 1793 года было совершено бракосочетание — торжественно, но без излишней помпезности и блеска из-за разлада в отношениях между императрицей и сыном. Екатерина II в то время серьёзно подумывала о том, чтобы лишить Павла престолонаследия и завещать это право своему любимцу, старшему внуку. Мысли эти она держала при себе, но сын, по-видимому, догадывался о замыслах матушки.

Мария Фёдоровна оказалась как бы меж двух огней: с одной стороны, она не могла не уважать материнские права своей свекрови, а с другой — пыталась умиротворяющим образом воздействовать, несмотря ни на что, на всё ещё любимого супруга. Она хотела, чтобы отец сблизился со своим старшим сыном — её кумиром, чтобы он сумел обуздать болезненную пылкость своего темперамента и воздерживался от необдуманных поступков. Но действовала великая княгиня лишь «посемейному», никоим образом не вникая в политические соображения императрицы. Однако найти душевный контакт со своим супругом ей было очень трудно, поскольку из-за истории с Нелидовой Павел и к любящей жене стал относиться с подозрением, считая и её в числе своих врагов. Великий князь даже решил не присутствовать при бракосочетании сына, что вновь очень огорчило Марию Фёдоровну. Тогда она решила обратиться за помощью к своей сопернице. Фрейлина немедленно откликнулась на просьбу почитаемой ею женщины и сумела склонить Павла к разумным действиям без излишних эмоций. Впервые Мария Фёдоровна имела случай оценить всю силу влияния «маленькой», как она называла Нелидову, на своего непредсказуемого супруга и убедиться, что лишь при её содействии можно будет, как она выразилась, «помогать великому князю вопреки ему самому».

Так началось сближение немецкой принцессы с подругой её супруга. Обе женщины, каждая по-своему, любили великого князя и во имя этой любви решили подать друг другу руки, чтобы воздействовать на него с разных сторон для его же спасения. Жизнь в Гатчине пошла своим чередом.

Мария Фёдоровна хотела, чтобы её муж сблизился и со своей матерью, но это становилось всё более невозможным. При дворе императрицы он почти не появлялся и проводил в Гатчине, с редкими заездами в Павловск, не только лето, но и зиму. Такое опальное положение великого князя лишало Марию общества старших детей, которые постоянно находились при бабушке-государыне. Вновь и вновь она обращалась к Нелидовой с просьбами подействовать на её супруга. Любое исполнение своего желания она воспринимала с благодарностью к женщине, которую считала своей соперницей. Между ними состоялось полное примирение. Екатерина Нелидова снова обратилась с прошением об уходе со службы, которое на этот раз было удовлетворено. Теперь уже бывшая фрейлина появлялась при малом дворе лишь с короткими визитами в качестве гостьи.

Отношения между Павлом Петровичем и принцессой Вюртембергской постепенно улучшались. Там, где влияние супруги на великого князя оказывалось недостаточным, она искала поддержки у Нелидовой. Соединёнными усилиями им часто удавалось не только предохранять его от ошибок, которые он мог совершить из-за болезненного темперамента и навязчивых идей, но и обуздывать его раздражительность и порывы гнева. Удалось добиться и сближения между отцом и сыновьями, чему Мария Фёдоровна была безумно рада. Старший сын искренне заявлял о своём нежелании занять престол в ущерб правам отца. Он вообще считал себя неспособным управлять таким огромным государством, как Россия.

Примирение с мужем заметно улучшило настроение великой княгини. Большой радостью для неё явилось известие о том, что отец её, принц Фридрих Евгений, после смерти своего брата стал владетельным герцогом Вюртембергским. За финансовое благополучие своих родных она отныне была спокойна.

В начале января 1795 года у Марии Фёдоровны родилась шестая дочь — Анна. Но буквально через неделю ещё неокрепшее после родов здоровье матери подверглось страшному испытанию: скончалась её двухлетняя дочь Ольга, которая пользовалась особой привязанностью Марии. Павел в те дни отчаяния преобразился: стал опять нежным и внимательным к своей супруге, старался по мере сил смягчить её горе.

Но жизнь продолжалась, и через полтора года великая княгиня вновь стала матерью — на этот раз родился сын. Отец был доволен и горд. Бабушка же, хоть и обрадовалась долгожданному мальчику, была активно поглощена лишь одной мыслью: как сделать так, чтобы престолонаследником стал её старший внук. Ей казалось, что Александр всё же не отвергнет её план. Не откладывая в долгий ящик, Екатерина направила жене сына соответствующую бумагу с требованием: та должна поставить свою подпись с согласием вынудить своего мужа отказаться от прав на престол. Мария Фёдоровна, пожалуй, впервые проявила непослушание воле императрицы и с негодованием отказалась подписать бумагу. Мирное сосуществование между свекровью и невесткой, продолжавшееся почти двадцать лет, было нарушено. Своему супругу о коварстве его матери Мария, однако, не сказала, чтобы не травмировать его ещё больше.

Екатерина II, ранее очень любившая свою невестку, теперь стала относиться к ней холодно и подозрительно. А Марии Фёдоровне свекровь уже казалась существом почти враждебным. Да и в характере и мировоззрении обеих женщин с некоторых пор всё более явно проявлялась разница. Со временем между ними росло отчуждение, которое обострялось обстоятельствами как семейной жизни великой княгини, так и политической жизни России того времени.

Ещё за несколько месяцев до рождения у Марии Фёдоровны третьего сына в Петербург по вызову Екатерины II прибыла герцогиня Саксен-Кобургская с тремя дочерьми. Одна из них, по мнению императрицы, должна была стать невестой великого князя Константина, которому ещё не было и семнадцати лет. Выбор пал на Юлиану Генриетту. 2 февраля 1796 года принцесса приняла православную веру с именем Анны Фёдоровны, а спустя две недели её обвенчали с внуком могущественной императрицы. Сделано это было явно вопреки его желанию. Уже с первых дней супружества характер и привычки второго сына великокняжеской четы стали отрицательно воздействовать на семейную гармонию молодых людей. Константин — несдержанный и подверженный непредсказуемым странностям, и великая княгиня Анна Фёдоровна — кроткая, добропорядочная, воспитанная на высоконравственных принципах. Такая несхожесть характеров в скором времени привела к взаимному охлаждению, а спустя четыре года к разрыву.

А у императрицы возникло очередное «брачное» желание: найти супруга для тринадцатилетней Александры, своей старшей внучки. Она решила, что самой подходящей кандидатурой для великой княжны является наследник шведского престола Густав Адольф. Переговоры о браке велись ещё с его отцом, королём Густавом III, и было это связано с чисто политическими планами обеих стран. Казалось, всё было решено. Но Густав Адольф, став королём после смерти отца, не приехал в Петербург для знакомства с невестой, так как до своего совершеннолетия по шведским законам не имел права посещать столицы иностранных государств. Екатерине II пришлось согласиться с этим доводом. Тут остро встал ещё один вопрос — о религии будущей шведской королевы. С самого начала предполагалось, что великая княжна не изменит своего вероисповедания — этого требовала российская императрица. Шведский двор, казалось, был согласен. О браке короля Швеции с внучкой Екатерины II говорили уже как о деле вполне решённом. Оно должно было состояться, как только король достигнет совершеннолетия.

В ноябре 1796 года Густав Адольф после долгих переговоров прибыл наконец в российскую столицу в сопровождении своего дяди и опекуна герцога Зюдерманландского. Некоторое время он провёл при петербургском дворе, в его честь устраивались бесконечные балы и праздники. Казалось, что с Александрой он установил хороший контакт. Однако задуманный бабушкой-царицей брак не состоялся. Шведский король неожиданно для российской государыни отказался подписать брачный контракт и покинул Петербург. Через некоторое время после возвращения Густава Адольфа в Стокгольм Екатерина II получила письмо от своего посла в Швеции: «Король желает свершения брака с великой княжной, однако это желание основано на предположении, что она переменит религию...» А в кулуарах поговаривали, что шведский король отказался от брака с русской великой княжной якобы из-за её вероисповедания, но на самом же деле ему пришлась не по вкусу развращённость нравов при дворе российской императрицы.

Екатерина II восприняла поведение Густава Адольфа как личное оскорбление для себя и сильно разгневалась. Распространился даже слух, что её внезапная смерть — а случилось это в конце того же месяца — произошла из-за припадка сильного раздражения, вызванного поведением короля Швеции.

Курьер с известием, что государыня находится при смерти, прибыл в Гатчину. Вместе с супругой Павел Петрович немедленно отправился в Петербург. Приехали они в Зимний дворец лишь к вечеру и всю ночь безвыходно провели во внутренних покоях императрицы. Предсмертная агония Екатерины II длилась более тридцати часов, к утру она скончалась.

Сразу же после смерти матери Павел Петрович отправил графа Головкина в Стокгольм с сообщением о своём восшествии на престол. Мария Фёдоровна, которая до того времени не вмешивалась в решение вопроса о судьбе дочери, поручила графу известить шведского короля о её к нему расположении и одновременно уполномочила его передать поклон от великой княжны Александры. Очевидно, она предполагала, что со смертью императрицы Екатерины II намерения короля Густава изменятся. Однако спустя некоторое время поступило известие, что жениться на княжне православного вероисповедания король по-прежнему отказывается. Всякие переговоры после этого были излишними.

Вскоре король Густав IV женился на принцессе Баденской, родной сестре супруги Александра, старшего сына Марии Фёдоровны, чем та была крайне огорчена.

Итак, всемогущая российская государыня Екатерина II, немецкая принцесса из небольшого германского княжества, занявшая престол путём заговора против собственного мужа, скончалась. Императором России был провозглашён её сын, великий князь Павел Петрович. Его супруга, тоже немецкая принцесса, через двадцать лет после своего прибытия в Россию стала императрицей. В её жизни начался новый период. Павел, памятуя о том, что его отец, император Пётр III, не последовал совету прусского короля Фридриха II как можно скорее надеть на голову царский венец, поспешил назначить день коронации. Правда, им было дано распоряжение произвести приготовления к торжествам с предельной экономией.

Церемония коронации была назначена на весну 1797 года. Торжественный въезд в Москву происходил в Вербное воскресенье, 28 марта. Император в военном мундире прусского покроя ехал верхом, а императрица в карете. На всём пути к Кремлю были выстроены войска, для зрителей устроены крытые галереи. После свершения обряда над своей особой император Павел, заняв место на троне и возложив царские регалии на подушки, подозвал к себе жену. Когда она подошла и опустилась перед ним на колени, государь снял с себя корону и, прикоснувшись ею к челу Марии Фёдоровны, вновь надел на себя. Затем ему была подана другая, меньшая по размеру корона, которую Павел собственноручно возложил на голову супруги, как это сделал более семидесяти лет назад его прадед Пётр I при коронации Екатерины. Вслед за этим на Марию Фёдоровну была надета цепь ордена Андрея Первозванного и императорская порфира. Впервые в истории России в один и тот же день короновались царь и царица. Немецкая принцесса получила корону из рук своего супруга, российского императора.

Тут же в Успенском соборе, где по традиции совершалось венчание на царство всех российских государей, император зачитал указ о новом порядке престолонаследия, так называемое «Учреждение об Императорской фамилии ». Согласно ему отныне царствующему государю будет наследовать его старший сын или же старший представитель семьи Романовых по мужской линии.

На коронации и в последующих торжествах в Москве присутствовала и Екатерина Нелидова. Монастырь она покинула сразу же после вступления своего друга на престол. Бывшая фаворитка Павла Петровича вновь появилась при дворе, ей было отведено помещение теперь уже в Зимнем дворце. В день коронации Нелидова получила звание камер-фрейлины и подарок — великолепный, осыпанный бриллиантами портрет императрицы. Она стала, по существу, первым лицом при дворе. Но теперь уже Нелидова находилась в тесной близости ко всему императорскому семейству и была в дружбе с императрицей.

Каковы же были на самом деле отношения между Нелидовой и Павлом Петровичем? Судить трудно. Но вот в 1869 году впервые были опубликованы её письма Павлу. Они обычно начинаются словами «Mein liebes Paulchen»[2]. По мнению издателя, письма свидетельствуют об идеально чистых взаимоотношениях фрейлины с обоими супругами вопреки клевете и подозрениям.

В одном из писем императору Павлу Нелидова пишет: «Благодарю Вас за то... что доставляете мне удовольствие любить Вас всем сердцем. Говорят, что никогда не следует высказывать мужчине, что его очень любишь, ибо они всё более или менее неблагодарны. Но разве Вы для меня мужчина? Клянусь Вам, что с тех пор, как я к Вам привязана, я этого никогда не замечала; мне кажется, что Вы мне — сестра...» По случаю рождения третьего сына в семье великого князя бывшая фрейлина пишет ему: «Да сохранит Вас Бог на то, чтобы быть счастливейшим из отцов, как Вы уже теперь счастливейший из супругов...» Марию она называет лучшей из женщин и матерей, лучшей из супругов. А в одном из писем императрицы к Нелидовой есть такие слова: «Вы наш добрый друг и всегда им будете: любить Вас для нас благо. Приезжайте к нам... Гатчинские удовольствия утрачивают свою цену, потому что Вас тут нет».

Однако почётное присутствие Екатерины Нелидовой при дворе императора Павла I было лишь в первый период его царствования. Как говорили древние философы, всё течёт, всё меняется... У государя появилась новая страсть, и на сей раз утверждать о её платоническом характере уже было вряд ли возможно.

Во время своего посещения Москвы в мае 1798 года император познакомился с молоденькой княжной Анной Лопухиной и почувствовал к ней неодолимую страсть. По его высочайшему повелению семья Лопухиных переехала в Петербург. На всех официальных приёмах молодая княжна Анна бесстыдно кокетничала с императором, не спуская с него глаз, как бы отдавая ему всю себя. Она была абсолютной противоположностью бывшей фаворитке государя: шестнадцатилетняя девушка, полненькая, небольшого роста, с красивыми чёрными большими глазами, обрамленными густыми длинными ресницами, в которых, однако, трудно было заметить блеск ума, свойственный её предшественнице. Родственники красавицы явно использовали её как «сладкую» приманку, чтобы завоевать определённые позиции в государстве. Даже после того, как девушка была выдана замуж за князя Гагарина, связь её с императором Павлом I не прекратилась.

Это было новое испытание для Марии Фёдоровны, теперь уже императрицы. Но она нашла в себе силы как бы не замечать связь супруга с молодой княгиней, лишь бы её Павлуша оставался в семье.

А как же бывшая фаворитка императора? Стареющая Екатерина Нелидова поняла, что бороться с молодой соперницей бесполезно. Она не захотела сохранять при дворе положение второстепенное и предпочла снова удалиться в Смольный монастырь — место своего воспитания, — который уже не покидала до конца дней. Мария Фёдоровна навещала там свою бывшую соперницу, а теперь подругу, чтобы делиться с ней скорбью и непрестанными опасениями. Прожила эта удивительная женщина до восьмидесяти двух лет и, возможно, так и осталась старой девой. Умерла Екатерина Нелидова в 1839 году. В некрологе по случаю её смерти были написаны следующие слова: «Глубокое благочестие, отлично образованный ум, любовь к изящным искусствам, тонкое знание сердца человеческого, весёлый детский нрав — привлекали к ней всех её окружающих с самых молодых лет».

Лучшим доказательством высокой добродетели Екатерины Нелидовой служит постоянная сорокалетняя дружба, которую в течение всей жизни сохранила к ней государыня императрица Мария Фёдоровна. После смерти бывшей фрейлины все её бумаги были переданы сыну императора Павла I, императору Николаю I. Некоторые впоследствии, как уже упоминалось, были частично опубликованы.

В 1798 году у императрицы Марии Фёдоровны родился четвёртый сын, названный Михаилом — по всей вероятности, в честь первого царя Романова на российском престоле. После рождения мальчика врач императрицы, Йозеф Моргенхайм, заявил, что последующие возможные роды будут стоить ей жизни. Павел был счастлив, что родился ещё один сын. Хотя и после смерти его матушки. В приливе нежных чувств к своей многострадальной супруге он велел срочно построить в Павловске большой деревянный павильон, где намеревался поместить мать Марии, которую лично пригласил приехать в Россию побыть рядом с дочерью и многочисленными внуками. Несколько месяцев тому назад вюртембергская герцогиня Доротея София стала вдовой и чувствовала себя очень одинокой. А для Марии Фёдоровны приезд матери был бы большой радостью. Но этим планам не суждено было сбыться. Совершенно неожиданно из Германии пришло известие, что любимая матушка царствующей немецкой принцессы скоропостижно скончалась.

В числе первых постановлений, изданных императором Павлом I, был указ на имя государыни Марии Фёдоровны, согласно которому ей вверялось главное наблюдение за Воспитательным обществом благородных девиц, называемым обычно Смольным институтом. К тому времени этому первому женскому учебному заведению уже исполнилось тридцать два года. Основано оно было ещё при Екатерине II и, как всё новое, не испытанное и малоизвестное, имело много недостатков в общем своём устройстве. Императрица Мария Фёдоровна с присущей ей энергией принялась за совершенствование Смольного. А история создания института такова.

Когда-то на реке Неве ещё в первые годы существования Петербурга — основан он был в 1703 году — находился дегтярный завод, называемый в народе Смоляной двор. Да и деревня, расположенная поблизости, называлась Смольной. Около этой деревни царь Пётр I, прадед императора Павла, за пять лет до своей кончины построил загородный дворец, получивший название Смольного. Впоследствии там проводила летние месяцы его дочь Елизавета. В 1748 году на месте этого дворца возвели Воскресенский Новодевичий монастырь. Его также стали называть Смольным монастырём. Когда императрица Екатерина II издала указ об основании Общества благородных девиц, воспитанниц этого первого в России учебного заведения для девочек, или, как его именовали, Женского института, разместили в здании монастыря рядом с монахинями. Со временем последних становилось всё меньше, так как в церковный дом перестали селить новых послушниц. Первый приём в Смольный институт был ограничен пятьюдесятью девочками от пяти до шести лет, последующий набор воспитанниц осуществлялся через каждые три года. Курс обучения продолжался двенадцать лет и был разделён на четыре возраста, называвшихся по цвету платьев воспитанниц: кофейный, голубой, серый (впоследствии зелёный) и белый. В число преподаваемых предметов входили кроме закона Божия русский и иностранные языки, арифметика, география и история, помимо этого, ещё основы архитектуры и геральдики, экономика и домостроительство, искусство и рукоделие. Простая, но здоровая пища, гулянье и игры в саду, сон от семи до девяти часов в сутки в зависимости от возраста — всё это способствовало хорошему физическому развитию детей. Чтобы приучить девочек к светскому обращению, устраивались танцевальные вечера и театральные представления, часто в присутствии августейших особ.

Следующие тридцать два года Смольный институт находился под непосредственным наблюдением императрицы Марии Фёдоровны. Приняв в своё непосредственное ведение это учебное заведение, государыня в тот же день посетила его, ознакомилась со всеми его нуждами и на следующий же день пожаловала ему из своей казны 15 000 рублей ассигнациями с дальнейшей ежегодной выплатой этой суммы для выдачи пособий бедным воспитанницам, наград или прибавки к зарплате служащим, а также для прочих потребностей заведения. По инициативе императрицы через несколько лет около монастыря были построены два больших трёхэтажных дома, в один из которых перевели воспитанниц из монастырского здания. В самом же монастыре был учреждён вдовий дом для женщин, потерявших кормильца.

Долгие годы Смольным институтом заведовала его бывшая выпускница баронесса Пальменбах — по отцу она была немецкого происхождения. С ней государыня поддерживала постоянный контакт, помогала советами и была к ней дружески расположена.

Когда Мария Фёдоровна бывала в Петербурге, она обязательно навещала своё любимое детище, интересовалась мельчайшими подробностями институтской жизни — начиная с выбора для девочек учителей и классных дам и кончая их играми и забавами. Особое внимание государыня обращала на религиозно-нравственное воспитание институток. В одном из писем госпоже Пальменбах она писала: «...Каждую неделю я желаю получать отчёт о положении в классах и желаю, чтобы эта ведомость была разделена на две рубрики, из коих одна будет для поведения, а другая для успехов... Я буду помогать во всём, что будет от меня зависеть, и величайшим для меня удовольствием будет содействовать Вам в Ваших трудах для блага наших милых детей...»

Во время экзаменов императрица торжественно приезжала в институт — в великолепном наряде, в сопровождении блестящей свиты, в богатой карете.

По нескольку часов она без устали просиживала на экзаменах, тут же награждала отличившихся деньгами, ласковым приветствием, лакомствами. К детям Мария вообще относилась с особой добротой и снисходительностью.

В Смольный институт благородных девиц императрица поместила и двух девочек, оставшихся сиротами после смерти её самой близкой подруги, графини Бенкендорф, уроженки Вюртемберга. После вступления в брак с генералом Христофором Бенкендорфом, комендантом Павловска, она почти неотлучно находилась при императрице. Когда графиня скончалась, одной её дочери было двенадцать лет, другой одиннадцать. Мария Фёдоровна пыталась, как могла, утешить супруга своей почившей подруги, а заботу о будущем девочек взяла на себя. «...Поручаю Вам моих двух бедных сирот, в которых я принимаю участие столь же горячее, сколь горяча была моя дружба с их покойной превосходной матерью...» — писала она Пальменбах. И тут же, как бы в подкрепление этой своей сугубо личной просьбы, добавляла: «Я, конечно, не могла дать Вам большего доказательства моего уважения и доверия, как предоставить Вашему попечению воспитание двух молодых девушек, которые мне бесконечно дороги и мать которых была моим лучшим другом. Убеждённая в том, что Вы разделите мою нежность к ним, я доставлю себе удовольствие уверить Вас в признательности, которую я за это буду испытывать».

Всё произошло, как хотела того добросердечная Мария Фёдоровна. Девочки получили в стенах Смольного прекрасное образование, а затем — опять же с благословения подруги своей матери — удачно вышли замуж: одна за генерала Шевича, честного и доброго человека, а другая за генерала Ливена, бывшего российским послом в Лондоне.

Отец их, граф Христофор Бенкендорф, продолжал оставаться при дворе Павла I, верно ему служил. Он был известен своей исключительной рассеянностью, которая после смерти жены стала ещё большей. О нём в ту пору ходило немало анекдотов — быль это или выдумка, сейчас судить трудно. Рассказывали, например, такое.

Однажды он был у кого-то на балу. После полуночи, когда гости разъехались, остались лишь хозяин и граф Бенкендорф. Разговор не клеился, оба порядком устали, хотелось уже спать. Хозяин, видя, что гость не собирается уезжать, предложил ему пройти в кабинет. Граф не проявил особого желания, но и не отказался. Сели в кабинете, погрузившись в молчание. Хозяин дома не мог напрямик сказать столь уважаемому человеку, как Бенкендорф, что уже пора ехать домой, но потом, решившись, наконец промолвил:

— Может быть, ваш экипаж ещё не приехал? Не прикажете ли, я велю вам заложить мою карету?

— Как вашу карету? Да я хотел предложить вам свою.

Граф по рассеянности решил, что он у себя дома, и с трудом скрывал своё раздражение: гость, как он думал, так долго у него засиделся.

В последние годы жизни граф Бенкендорф проживал в Риге. Ежегодно в день именин и рождения императрицы Марии Фёдоровны он писал ей поздравительные письма. Иногда он даже лично приезжал в Петербург к благодетельнице своих дочерей, чтобы ещё и ещё раз поблагодарить за поддержку, оказанную его семье после смерти жены, память о которой он всегда верно хранил. Его старший сын в будущем стал доверенным лицом императора Николая I и возглавил первое в России жандармское управление.

Занимаясь учебными заведениями и благотворительностью, императрица находилась в стороне от государственных дел своего супруга и старалась ни во что не вмешиваться. Пожалуй, лишь однажды она проявила инициативу, что привело даже к кадровой перестановке. А случилось это так.

Одним из самых влиятельных людей и фаворитов во время царствования супруга вюртембергской принцессы был Николай Архаров, которого Павел назначил вторым после цесаревича Александра петербургским генерал-губернатором. Выдвинувшись сам, Архаров позаботился и о своём младшем брате Иване, проживавшем в Москве, губернатором которой он стал. Женат московский Архаров был на богатой девице по имени Екатерина, известной не только своей красотой и умом, но и умением с большим достоинством и тактом держать себя в обществе.

Дом Архаровых в Москве был известен на всю округу своим образцовым порядком и гостеприимством. Каждый день там обедало не менее сорока человек, а по воскресеньям давались балы, на которых собиралось лучшее общество былой русской столицы. Два года Иван Архаров исполнял обязанности губернатора, но карьера его прекратилась самым неожиданным образом не без участия государыни Марии Фёдоровны. Случилось это по вине его старшего брата Николая, близкого к императорской чете.

После коронации Павел I, отправив супругу и детей в Петербург, поехал осматривать литовские губернии. Петербургский генерал-губернатор решил приготовить к возвращению государя приятный сюрприз: всем без исключения жителям столицы он приказал окрасить ворота своих домов и садовые заборы полосами чёрной, оранжевой и белой красок по образцу шлагбаумов. Это приказание следовало выполнять немедленно, и повлекло оно за собой огромные расходы, так как маляры, воспользовавшись ситуацией, стали запрашивать немалые деньги за работу, да и цена на краски резко возросла. Со всех сторон послышались возгласы негодования, дошедшие и до императрицы, которая была известна своей хозяйственностью и бережливым отношением к денежным средствам, будь они её личные или государственные. Вот тут-то и решила императрица вмешаться в это дело, а заодно и замолвить словечко за родственника фрейлины Нелидовой, графа Буксгевдена, которого она хотела бы видеть на посту губернатора Петербурга. Получив сообщение о возвращении супруга в столицу, Мария Фёдоровна выехала ему навстречу и рассказала о случившемся. При въезде в Петербург Павел I был поражён количеством выкрашенных по однообразному шаблону ворот домов и спросил, что означает эта нелепая фантазия. В ответ он услышал, что «полиция по приказу губернатора принудила горожан безотлагательно исполнить волю монарха». «Так что же, я дурак, что ли, чтобы отдавать такие приказания!» — разгневанно закричал император.

Николаю Архарову было приказано немедленно удалиться из столицы и никогда больше не показываться на глаза государю. Вместо него губернатором был назначен граф Буксгевден. Мария Фёдоровна была очень довольна результатом своего косвенного вмешательства при назначении на высокий государственный пост. А жене московского Архарова, который тоже лишился своего губернаторства, императрица начала оказывать особое благоволение, продолжавшееся долгие годы. Возможно, она испытывала некоторые угрызения совести, что явилась как бы причиной в изменении судьбы столь уважаемого в Москве семейства.

Прошло несколько лет, и Екатерина Архарова после смерти мужа вместе со взрослыми дочерьми переселилась из Москвы в столицу, чтобы быть поближе к императрице, к тому времени уже вдовствующей. Неподалёку от Павловска она купила дом, где проводила лето вместе со всеми своими домочадцами. Мария Фёдоровна часто приглашала её на обед, и, как рассказывали, Архарова обычно возвращалась из Павловского дворца с двумя большими корзинами, наполненными фруктами, конфетами и пирожками с царского стола. Всё это раздавалось внукам и прислуге. Императрица знала об этой слабости всеми уважаемой почтенной дамы и лично давала указание не забыть незаметно наполнить корзины яствами и отнести их в карету гостьи.

В июле, в день рождения Архаровой, Мария Фёдоровна всегда её поздравляла, лично являясь на дачу, и преподносила ей небольшой подарок. Архарова благоговейно и почтительно благодарила за милость высокую гостью и со своей стороны вручала государыне букет роз, которыми особенно славился её сад.

В последний год своей супружеской жизни Мария Фёдоровна была явно озабочена физическим состоянием государя, который становился всё более раздражительным и капризным. В мае 1800 года она писала Нелидовой: «Наш образ жизни невесел, так как совсем невесел наш дорогой государь.

Он носит в душе глубокую печаль, которая его снедает. От этого страдает его аппетит... и улыбка редко появляется на его устах».

Словно предчувствуя насилие, которое будет совершено над ним, Павел I нигде не чувствовал себя в безопасности, даже в собственном дворце. Ему для спокойной жизни нужен был укреплённый замок, окружённый глубоким рвом, заполненным водой, с толстыми стенами и с подъёмными мостами, абсолютно недоступный. Для него воздвигли срочно такой замок, поселившись в который царь создал себе иллюзию своей полной безопасности. Крайне ограниченный придворный персонал сокращался всё больше и больше. Павел I почти никому не доверял, разве что новому генерал-губернатору столицы графу Палену. Вот он-то и возглавил заговор против государя. Говорили потом, что на осуществление плана заговорщиков Палён получил согласие от старшего сына императора, якобы согласившегося с отречением отца, но без угрозы для его жизни.

Александра заверили, что наследником престола Павел I якобы хочет объявить приглашённого им в Петербург месяц назад племянника своей супруги тринадцатилетнего вюртембергского принца Евгения. Его он намеревался женить на своей любимой дочери Екатерине. Но всё это, может быть, было придумано для оправдания злодейского убийства царя.

В ночь на 11 марта 1801 года в Петербурге в ненастную погоду, когда из-за тумана в нескольких шагах ничего не было видно, Павел I был задушен в собственной спальне. Марии Фёдоровне же было сказано, что государь скоропостижно скончался от апоплексического удара. Услышав это, бедная женщина лишилась чувств.

Лишь через шестьдесят лет события этой трагической ночи были преданы гласности. Они были описаны в книге «Цареубийство 11 марта 1801 года», составленной на основе воспоминаний участников переворота.

Когда заговорщики, предварительно изрядно выпив для храбрости, ворвались в спальню императора, в постели его не оказалось. Решили, что, услышав шаги, он успел выбежать из комнаты. Но тут один из ворвавшихся издал радостный крик — из-за заслонки камина виднелись босые ноги государя. Его силой вытащили и, протянув заранее составленную бумагу, велели немедленно подписать своё отречение от престола. В кальсонах и нижней полотняной рубахе, стоя перед пьяными офицерами, Павел I твёрдым голосом заявил, что подписывать ничего не будет. Один из заговорщиков схватил с письменного стола золотую табакерку и бросил её в царя, попав ему прямо в висок. Павел I упал, и кто-то из заговорщиков, сняв офицерский шарф императора, висевший над его скромной походной кроватью, задушил его. Так сорок лет назад это случилось и с его отцом, Петром III, хотя тот и согласился беспрекословно на отречение в пользу принцессы Ангальт-Цербстской, своей супруги.

Всех этих подробностей императрица Мария никогда не узнала, хотя истинная причина смерти её дорогого Павлуши ей стала известна.

17 марта тело покойного императора было перенесено в тронный зал Михайловского замка, а через неделю — в Петропавловский собор, где состоялось отпевание и погребение. После похорон Мария Фёдоровна удалилась в Павловск.

Первое время она была словно в шоке, ни с кем не хотела видеться, даже со старшим сыном, заменившим отца на российском престоле. Ей успели нашептать, что он как-то причастен к убийству отца, но верить во всё это мать, естественно, не хотела. Знал или не знал её первенец о предполагаемом убийстве? С его ли согласия совершилась эта трагедия? Никто не дал прямого ответа на эти вопросы. Да и историки отвечают на них уклончиво: не знал, но догадывался, не хотел, но не противился и оттого всегда чувствовал вину перед матерью. Да и что для бывшей принцессы Вюртембергской это могло изменить. Её дорогого Павла больше не было...

Любое горе лечится лишь временем. Мария Фёдоровна, теперь уже вдовствующая императрица, уединилась в своём Павловске, ограничив круг своего общения до минимума. Вставала рано, занималась своим садом, ежедневно совершала прогулку верхом в сопровождении гофмаршала и пажа. Последнему она давала кошелёк с деньгами, которые тот по её приказанию вручал какому-нибудь инвалиду и просил помолиться его за упокой души усопшего. В Павловском дворце рядом со спальней Марии Фёдоровны находилась комната, которая всегда была заперта. Входить в неё могли лишь сама вдовствующая императрица да старичок придворный, который верно служил ещё её мужу. В этой комнате хранились вещи покойного императора Павла I из его кабинета-спальни: стулья, кресло, письменный стол, на котором лежали бумага, перья и письма, стенные часы со стрелкой, остановленной на половине первого — время, когда окончилась его жизнь. За ширмочкой стояла узкая походная кровать убитого, под одеялом простыня и ночная рубашка с пятнами крови. В глухой чаще павловского парка вдова императора велела воздвигнуть мавзолей «Супругу-благодетелю, на вечную память о нём». А ежегодно 11 марта устраивалась панихида по убиенному, на которой присутствовали все члены большой семьи Марии. Память о муже она чтила всю жизнь.

Сын императрицы Екатерины II процарствовал четыре года, четыре месяца и шесть дней. За двадцать пять лет супружеской жизни немецкая принцесса родила ему десять детей: четверых сыновей, двое из которых будут восседать на российском троне, и шесть дочерей. Малышку Ольгу Мария потеряла ещё при жизни Павла, но за двадцать семь лет вдовства ей предстояла утрата ещё четверых. Новое горе обрушилось на неё через несколько дней после трагической смерти супруга: из Австрии пришло известие, что от родов скончалась её старшая дочь Александра.

После безрезультатных переговоров о свадьбе шведского короля Густава IV с великой княжной она была выдана замуж за австрийского эрцгерцога Иосифа. Как только брак был заключён, Александра уехала со своим мужем в Вену. Родители были огорчены этой разлукой и особенно опечалились, когда получили от дочери известие, что вторая жена императора Франца, Мария Терезия Неаполитанская, плохо с ней обращается. Русскую великую княгиню упрекали в самых разнообразных больших и малых грехах и даже в том, что блеск её бриллиантовых украшений затмевает блеск драгоценностей австрийской императрицы. А уж любовь и признание со стороны населения Австрии и Венгрии ей просто не хотели простить, обвинив молодую женщину в поощрении сепаратистских стремлений. За Александрой был даже тайно учреждён строгий надзор. Супруга австрийского эрцгерцога не перенесла родовых мук. Говорили, что это случилось оттого, что ей было отказано в самом элементарном уходе.

Не прошло и двух лет после этих печальных событий, как ушла из жизни вторая дочь вдовствующей императрицы, Елена, ставшая женой принца Мекленбургского Фридриха Людвига. Не достигнув и двадцати лет, она скончалась в Шверине.

Долгую и красивую жизнь прожила дочь Мария. Она стала женой великого герцога Саксен-Веймарского Карла Фридриха и оставила после себя добрую память в Германии. В немецкой литературе много написано об этой удивительной женщине. Пребывание в Саксонии позволило дочери российского императора и немецкой принцессы значительно расширить образование, полученное ею на родине. Она сумела объединить вокруг себя «цвет» немецкого просветительства, покровительствовала науке и искусству, устраивала при дворе популярные лекции, концерты и даже выставки, поддерживала начинающих поэтов и художников. Сам Гёте, проживший большую часть своей жизни в Веймаре, принадлежал к числу друзей русской великой княгини, считая её одной из наиболее выдающихся женщин своего времени. По её инициативе в Веймар был приглашён знаменитый Лист, создан музей, посвящённый Шиллеру и Гёте, прославивших город своей деятельностью. Не без её содействия небольшой саксонский город стал центром культурной жизни Германии. Некоторые здания были построены на деньги, высланные из России вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, горячо поддерживающей инициативы своей дочери.

Гёте в своём дневнике сделал такую запись: «В 12 часов была Её Императорское Высочество. Очень доволен преуспеванием всех основанных ею учреждений, на которые, без сомнения, идут большие суммы. Приходится всё больше и больше удивляться этой замечательной женщине, постоянно стремящейся вводить полезное, близко следящей за каждым в отдельности, через что всё зависит собственно от неё».

Мария Павловна и в Германии не переставала любить русский язык и русскую поэзию. Она воспитала своего сына так, что про него говорили в Веймаре: «Не знаем, где в нём кончается немец, а где начинается русский».

Много забот у Марии Фёдоровны было связано с замужеством дочери Екатерины, умной и честолюбивой девушки, любимицы старшего брата, занявшего трон после смерти отца. Ей уже исполнилось девятнадцать лет, а она всё ещё оставалась в семье. В 1807 году во время встречи с российским императором в Тильзите к ней посватался французский император Наполеон. Однако Александр I решил дать уклончивый ответ на столь «лестное» предложение, ссылаясь на окончательное слово своей матери. А в узком кругу государь высказался: он полагает, что личность человека, с которым предстоит соединиться его любимой сестре, довольно неприятна и что человек этот никак не сможет ей понравиться и сделать её счастливой. Отрицательную позицию по отношению к этому браку заняла и Мария Фёдоровна. Она слишком была предана своей любимой германской отчизне, чтобы согласиться отдать дочь французскому выскочке, как она называла Наполеона.

В решении этого деликатного дела вдовствующая императрица положилась на князя Куракина — человека, которому полностью доверяла.

Куракин был правнуком Бориса Куракина, свояка Петра I: их жёны, Лопухины, были родными сёстрами. Приходясь внучатым племянником графу Никите Панину, он учился под его надзором имеете с великим князем Павлом и с ранних лет проявлял искреннюю привязанность к своему царственному соученику. Когда его высочество испытывал нужду в деньгах, князь даже закладывал свои деревни, чтобы оказать ему помощь. Однако он чем-то не угодил императрице Екатерине II, и та направила его на поселение в свои южные поместья.

После восшествия на престол Павла I князь был отозван в Петербург и на него посыпались царские милости. Он тесно сблизился с сыном Екатерины и считал позднее эти годы лучшими в своей жизни. Мария Фёдоровна устраивала в Павловске обеды, приглашала гостей на театральные представления или на карточную игру, и среди приглашённых был часто и князь Куракин. К нему у неё было особенно доверительное отношение. После смерти Павла I именно Куракину было поручено разобрать и привести в порядок все его бумаги.

Князь Куракин отличался любовью к роскоши, окружал себя множеством прислуги, одежда его сверкала бриллиантами. В царствование Александра I, когда сам император ездил в коляске, запряжённой одной лошадью, и когда на улицах редко можно было увидеть богатые экипажи, только один Куракин сохранял прежний екатерининский обычай и ездил в позолоченной карете с форейтором, двумя лакеями на запятках и двумя скороходами, бежавшими за каретой. Зрелище было впечатляющим. А хлебосольство и широта князя были известны далеко за пределами Петербурга. Однако при всей роскоши и изнеженности, которыми была обставлена его жизнь, Куракин слыл умным и образованным человеком — он окончил Лейденский университет, любил сочинять, им было издано несколько собственных книг.

Всё это высоко ценила вдовствующая императрица, сохраняя к другу своего покойного супруга доброе отношение. В 1807 году князь Куракин был назначен чрезвычайным и полномочным послом к венскому двору. На пути из Петербурга в Вену он почти ежедневно доносил Марии Фёдоровне о своём путешествии, подробно описывал обстановку в городах, где проезжал, встречи с официальными лицами и близкими ко двору людьми. Пробыв несколько дней в Тильзите, он отправил императрице письмо с сообщением о положении дел в армии и о заключении мира с Наполеоном, но оговорился при этом, что делает это по личному повелению её сына, так как государь из-за недостатка времени не мог сам написать матушке.

Когда у Марии Фёдоровны возникла мысль выдать свою дочь Екатерину замуж за австрийского императора Франца, супруга которого скончалась несколько недель назад, именно Куракину она поручила по прибытии в Вену устроить это семейное дело. Вопрос о браке Екатерины князь обсудил в Тильзите с Александром I и направил его матери срочную депешу следующего содержания: «Государь думает, что личность императора Франца не может понравиться и быть под пару великой княжне Екатерине. Государь описывает его как дурного, плешивого, тщедушного и безвольного человека, лишённого всякой энергии духа и расслабленного телом и умом от всех несчастий, которые он испытал, трусливого до такой степени, что он боится ездить верхом в галоп и приказывает вести свою лошадь на поводу... Я воскликнул, что это вовсе не похоже на качества великой княжны: она обладает умом и духом, соответствующими её роду, имеет силу воли; она создана не для тесного круга; робость совершенно ей не свойственна, смелость и совершенство, с которыми она ездила верхом, способны возбудить зависть даже в мужчинах. ...Государь утверждает, что Её Высочество сестра и Россия ничего не выиграют от этого брака».

Далее он сообщил: «...Государь объявил, что я получу его последние приказания из Петербурга, что он пришлёт их мне с курьером, который догонит меня на дороге прежде, чем я доеду до Вены. Он желает ещё переговорить с Вашим Величеством; он слишком любит свою сестру, чтобы не принимать в её судьбе и счастье живого участия; он всегда был убеждён, что предполагаемый брак, по неприятным качествам человека, с которым она должна соединиться, не сделает её счастливою».

В конце своего послания Куракин написал: «...Что касается до меня, то я продолжаю усердно желать найти средство действительно упрочить участь и будущее счастье Её Высочества княжны Екатерины, которой я предан душой и сердцем на всю жизнь... Несмотря на все возражения государя, которые я сообщил Вашему Величеству... я всё-таки полагаю, что... он так добр, так нежно любит свою сестру, так почитает материнские права Вашего Величества, какие бы ни были его собственные мнения, он, конечно, не станет противиться желанию Вашему и великой княжны».

Естественно, после такой информации о браке дочери с императором Австрии больше не было речи. «Я хочу, чтобы мои дочери были счастливы, надо только, чтобы их супруги имели сердечные качества... Счастье, радость и спокойствие моей жизни зависят от присутствия Като (так она называла свою дочь). Она моё дитя, мой друг, моя подруга, прелесть моих дней...» Такое письмо Мария Фёдоровна написала императору. С благословения матери Екатерина вскоре вышла замуж за принца Ольденбургского Петра Фридриха Георга, представителя младшей линии гольштейн-готторпского дома. Он был сыном её родной сестры Фредерики, рано ушедшей из жизни. Молодые сразу же нашли сердечный контакт, но их семейное счастье длилось недолго. В 1812 году, сражаясь за интересы России в войне с французами, племянник Марии Фёдоровны и её зять погиб, оставив двоих сыновей. Судьба одного в дальнейшем будет тесно связана с российским императорским домом.

Екатерина Павловна вышла замуж вторично, на этот раз за короля Вюртембергского Вильгельма I, состоявшего в разводе с принцессой Баварской. Некоторое время она жила в Штутгарте и осталась в памяти жителей этого города благодаря своим добрым делам. Особенно благодарны ей были за поддержку люди в голодную зиму 1817 года, когда своей благотворительностью великая княжна, королева Вюртембергская, спасла от верной смерти сотни голодающих. Жизнь любимицы императорской семьи внезапно прервётся годом позже. Ещё одно страшное испытание для сердца матери...

В 1818 году скончался князь Куракин. Все эти годы он продолжал быть в фаворе, занимал почётные должности, в течение четырёх лет был послом в Париже, а под конец своей жизни состоял членом Государственного совета. Жил он в Петербурге, где часто давал обеды и блистательные балы в своём роскошном доме. Присутствовала на них иногда и сама императрица, которая до самой смерти князя была к нему дружески расположена, высоко ценила его как человека, доверяла безгранично. Умер Куракин в Веймаре, тело его было перевезено в Россию и погребено в Павловске. Мария Фёдоровна воздвигла ему памятник, на котором велела высечь надпись: «Другу супруга моего». Брат Куракина, бывший тогда министром внутренних дел, рядом с павловской церковью, где был похоронен князь, построил дом для инвалидов.

Благополучно сложилась судьба самой младшей дочери — Анны. После победы над Наполеоном, когда во Франции вновь началось правление Бурбонов, Александру I было сделано предложение выдать свою сестру Анну замуж за племянника Людовика XVIII, герцога Беррийского. При этом был сделан намёк, что будущая французская королева должна быть римско-католического вероисповедания. В пример приводили русскую княжну Анну, дочь Ярослава Мудрого, выданную замуж за короля Франции Генриха I. Император Александр I велел ответить, что он готов содействовать браку сестры с герцогом Беррийским, но решение зависит от вдовствующей императрицы, его матери. Мария, узнав об этом предложении, категорически возразила против перемены дочерью своей религии, хотя сама когда-то прошла через это. Но королевой Анна всё же стала — Нидерландской. Она вышла замуж за короля Нидерландов Вильгельма II и прожила долгую счастливую жизнь.

Таковы были судьбы шести дочерей вюртембергской принцессы. Ну а что же сыновья?

Около пятидесяти лет жизни будет отпущено каждому из них. Однако старшего, Александра, Мария Фёдоровна, к своему несчастью, пережила на три года. После него российский трон занял младший брат Николай, супругой которого также была немецкая принцесса. Ей будет посвящена отдельная глава.

Константин, второй сын Марии Фёдоровны, по повелению своей бабушки Екатерины II женился на немецкой принцессе из Саксен-Кобургского княжества, но сделать её счастливой, в силу своего грубого и упрямого характера, не смог. После смерти императора Павла I супруга великого князя уехала в Германию и в Россию уже не вернулась. Решив навсегда расстаться с нелюбимым мужем, она поселилась в Швейцарии. Константин хотел возбудить дело о разводе, но встретил непреодолимое препятствие в лице матери, находившей, что развод может иметь «пагубные последствия для общественных нравов... и для всей нации опасный соблазн». Лишь через двадцать лет ему удалось получить разрешение на развод от матери и старшего брата, императора Александра I. В течение всего этого времени великий князь вступал в связь со многими женщинами, среди которых дольше других сохранила его благосклонность лишь французская актриса Фридрихе. Она в 1808 году родила от него сына, получившего имя Павла Константиновича Александрова. Фридрихе сопровождала своего любовника в заграничных походах в 1813—1814 годах, а когда он был назначен главнокомандующим польской армией, переехала с ним в Варшаву. Но вместе им пришлось быть недолго.

На одном из собраний польских аристократов великий князь Константин встретил девушку, поразившую его своей красотой и изяществом. Это была польская графиня Жанетта Грудзинская, дочь отставного военного, прусского подданного. Сорокалетний великий князь страстно влюбился в графиню, пять лет ухаживал за ней, пока наконец после развода с женой не добился согласия на брак. Бракосочетание было совершено самым скромным образом. Под влиянием любимой жены великий князь Константин заметно переменился, стал более сдержанным и терпеливым. Его молодой супруге, получившей титул княгини Лович — по названию имения, пожалованного императором, — был присвоен в России титул светлости.

В течение короткого времени польская красавица приобрела расположение всей царской семьи. Мария Фёдоровна, видя, как счастлив её сын, заочно полюбила княгиню, делала ей подарки, а в своём завещании оставила своей новой невестке драгоценную бриллиантовую диадему.

Младший сын императрицы Марии Фёдоровны, её последний ребёнок, родившийся уже после смерти могущественной свекрови, был назван Михаилом. По желанию матери он женился на немецкой принцессе из Вюртемберга Фредерике Шарлотте, получившей в православии имя Елены Павловны. Она была племянницей вюртембергского короля, родилась в Штутгарте, но детство провела в Париже, куда переселился её отец, не ужившийся со старшим братом. Воспитание принцессы проходило в пансионе знаменитой Кампан. Через четыре года принцессе пришлось вернуться в Штутгарт. Вскоре на неё пал выбор вдовствующей императрицы, занятой поисками невесты для своего младшего сына. Пятнадцатилетней девушке русским посланником было торжественно вручено письмо императора Александра I, в котором он просил её руки для своего младшего брата. В Россию вюртембергская принцесса прибыла спустя два года. Всё это время она тщательно готовилась к своему новому положению: собирала сведения о стране, где ей предстояло жить, о её выдающихся людях, изучала без помощи учителя, по словарю и учебнику, русский язык.

Мария Фёдоровна встретила девушку с нежностью и лаской и сразу прониклась к ней особым уважением. Принцесса поразила всех умом и эрудицией, живостью и обаянием. «Я знакома с вашим трудом, — сказала она представлявшемуся ей Карамзину. — И не думайте, что я читала его только в переводе, я прочла его по-русски...»

Бракосочетание состоялось в декабре 1823 года. Несмотря на несхожесть характеров и некоторое различие в интересах, супружество было счастливым. Продолжалось оно четверть века — ровно половину того времени, которое Елене Павловне суждено было прожить в России. В начале 1849 года великий князь Михаил Павлович скончался. Но и оставшись вдовой, вюртембергская принцесса по-прежнему занимала самое высокое положение в императорском доме Романовых, излучая вокруг себя свет и тепло и выгодно отличаясь от других членов царской семьи. «Чуткая в симпатиях и верная в дружбе, она умела ценить каждого с истинной человечностью по тем проявлениям, в которых выражались лучшие стороны его натуры, а не по будничной его деятельности, — и привязывать тем их к себе на всю жизнь» — так писали о ней современники. Качества её сердца поистине равнялись её уму, в котором никто не сомневался. Высокоодарённая, образованная, Елена Павловна хорошо разбиралась в искусстве и литературе, вела дружбу с писателями и композиторами и считалась в то время одной из самых выдающихся женщин Европы.

За годы своего пребывания в России эта принцесса приобрела большое уважение и доверие Марии Фёдоровны. Выражая в своём завещании желание, чтобы основанные ею институты — Повивальный и Мариинский — управлялись с заботливостью и вниманием, вдовствующая императрица просила государя поручить управление ими двадцатилетней Елене. «Зная твёрдость и доброту характера своей невестки, — писала она, — я убеждена, что в таком случае эти институты будут всегда процветать и приносить пользу государству». Великая княгиня оправдала это доверие. Нужды этих учреждений удовлетворялись ею с щедрой готовностью, для обеспечения их будущего она не останавливалась ни перед какими материальными затратами.

Итак, начиная с императора Павла I, супруга которого подарила ему десять детей, сделавших её бабушкой двадцати трёх внуков, древо Романовской династии разрослось настолько, что своими ветвями «переплелось» с кронами почти всех правящих династий в Европе. Именно эта супружеская пара заложила фундамент общего европейского дома, в жилах государей многих стран была отныне и весомая капля русской крови.

После катастрофы 1801 года, как только вдова Павла I несколько оправилась от страшного потрясения, она была не прочь взять в свои руки бразды правления. Она даже пыталась навязать Александру, заменившему отца на российском троне, свои взгляды и как-то воздействовать на сына. Влияние матери конечно же тяготило государя, но иногда он всё же уступал ей, хотя и делал это весьма неохотно. С Александром I в течение всех двадцати четырёх лет его царствования Мария Фёдоровна находилась в постоянном контакте, в основном через письма. В них она посвящала его в свои нужды, а порой давала советы относительно поведения сына-правителя: «Дорогой Александр, Вы так неожиданно достигли трона, на таких юных годах... что не могли вполне вникнуть в состояние Вашей империи... Вы недостаточно уважаете и цените Ваше положение императора... Вот в чём состоит долг честного человека, занимающего пост: он обязан поддерживать в публике уважение к государю, если же он считает, что его взгляды и образ мыслей не согласны с государством, он должен подать в отставку».

Таково было кредо матери императора, в одном из писем она выражается более конкретно: «Я пишу не из желания дать Вам совет, но я искренне и просто выражаю Вам мой образ мыслей... Посмотрите, обсудите и воспользуйтесь предупреждениями лучшего и вернейшего из Ваших друзей. Вот что мне кажется плохим: страх и ожидание политических событий; боязнь беспорядка, который возникает во внутреннем управлении государством; неподобающая рознь, царящая в министерстве, и личное недовольство против Вас, дорогой Александр, относительно Ваших обязанностей как царя».

Накануне отъезда императора в армию Мария Фёдоровна в заголовке своего письма из Павловска пишет: «Совет нежнейшей из матерей своему возлюбленному сыну». «Вы уезжаете, дорогой Александр, одна эта терзающая мысль занимает моё сердце и наполняет его страхом, заботой и тоской... Поезжайте же в армию... рассмотрите её состояние, её нужды...» И заканчивает: «Я люблю Вас как лучшего из сыновей».

Мария Фёдоровна была удивительно беспокойной матерью. Своим детям она была безгранично предана, нежно их любила, что было взаимно. «...Выражаю благодарность за нежность, которой Вы меня окружаете», — писала она сыну.

Не вся переписка матери с Александром I сохранилась, многие письма умышленно подверглись уничтожению его преемником на троне — Николаем I. Относясь ревниво к памяти старшего брата, он часто сжигал всё, что могло только бросить малейшую тень на его деятельность. «Я сжёг как бесполезное для потомства» — такие слова часто употреблялись в бумагах, относящихся к царствованию Александра I.

Немало заботы проявляла вдова императора Павла I о своих младших сыновьях — Николае и Михаиле. Надзор за их воспитанием был поручен с самого начала графу Ламсдорфу, очень достойному, но исключительно строгому человеку. В 1814 году Мария Фёдоровна разрешила своим сыновьям следовать за русскими войсками, преследовавшими армию Наполеона, в пределы Франции. Прощаясь с ними, она напутствовала их на новое поприще и в собственноручном письме выразила свои мысли и чувства: «...Подавая вам совет, почерпаемый в моём сердце, которое столь невыразимо вас любит, я облегчу этим моё горе о разлуке с вами, мои любезные дети, с вами, которым я расточала самые нежные заботы и которые привязали меня к жизни в ту несчастную пору, когда она не имела более цены для меня. От вас теперь зависит, дети мои, сделать, чтобы, жизнь продолжала быть мне дорога, доказать мне вашу благодарность хорошим поведением в нравственном отношении и в исполнении ваших обязанностей, чтобы оправдать мою нежность к вам, заслужить моё уважение. ...Если у вас остаются сомнения, ищите совета и руководства у того, кто для вас второй отец, у достойного и почтенного генерала Ламсдорфа. Пока вы имеете счастье сохранить его близ себя».

Граф Ламсдорф оставался при младших сыновьях Марии до 1814 года. Затем он был отправлен в бессрочный отпуск, а на время поездки великих князей в Европу к ним в роли главного наставника по рекомендации Александра I был приставлен генерал Коновницын, отличившийся на полях сражения в войне 1812 года против французов. Как доверенное лицо императора, находившегося в это время при русской армии, следовавшей за наполеоновскими отрядами, он выехал навстречу его младшим братьям и встретил их во Франкфурте, затем, пробыв в Базеле до взятия Парижа, приехал с ними во французскую столицу. В течение всего времени наставничества Коновницын вёл активную переписку с матерью своих подопечных, которую очень беспокоил образ жизни сыновей вдали от России. В письмах она обращается к наставнику с просьбой удерживать в сыновьях юношескую пылкость и необузданную храбрость.

«На Вашу совесть возлагаю их сохранение, — пишет она, — надеюсь на их возвращение в сохранности телесной и душевной после окончания со славой войны в материнские объятия». Вслед за этим письмом Мария, однако, направляет другое: «Сколь ни больно материнскому сердцу подвергать жизнь детей опасности, я тем не менее признаю, что они не должны избегать её, коль скоро честь и долг их требуют подать собой пример неустрашимости...» Она просит Коновницына обратить особое внимание на учебные занятия великих князей и оградить их от хитрых внушений льстецов, старающихся сладким словом и угождениями снискать себе покровительство, научить закрывать слух для лести и поклонений. Особенно мать беспокоило поведение её сыновей в Париже, «сей столице роскоши и разврата», как она назвала этот город. Она призывает наставника тщательно выбирать спектакли, которые они будут посещать, найти время для осмотра достопримечательностей французской столицы и её окрестностей.

Несколько писем написала императрица Мария Фёдоровна лично своим младшим сыновьям, давая им своё материнское напутствие. Письма эти свидетельствуют о вюртембергской принцессе не только как о заботливой и нежной матери, но и как о прекрасном воспитателе и тонком психологе человеческой души. Она призывает своих детей учтиво обращаться с окружающими людьми, не проявлять высокомерия и неуважительности, быть щедрыми без расточительности, бережливыми и расчётливыми без скупости и без излишней фамильярности, стараться не оскорблять кого бы то ни было невежливым обхождением.

«Не будьте, милые дети, поспешны в своих суждениях ни о людях, ни о вещах; из всех познаний — знание людей есть самое трудное и более всех требует изучения... Не просите у государя личных милостей для самих себя, не будьте навязчивыми. Употребляйте в пользу часы досуга, посвящайте их ежедневным занятиям, чтению, настоящему умственному труду... Праздность и умственная лень убивают душевные способности... Вы не должны иметь для меня тайн, кроме доверенных вам императором относительно дел, которые и я не должна знать... Ваша искренность должна быть такова, чтобы открывать мне даже свои маленькие ошибки... В ком могли бы вы найти более снисходительности, чем в вашей матери, в вашем друге?.. Дай бог, чтобы эти строки служили вам компасом, милые дети, и направляли вас к добру».

Дети вдовствующей императрицы отсутствовали девять месяцев. На обратном пути была сделана остановка в Берлине. Там состоялась помолвка великого князя Николая с принцессой Шарлоттой, старшей дочерью короля Пруссии (о ней речь пойдёт в специальной главе). «Да благословит Всевышний сей предполагаемый брак моего сына... да обретёт он счастье своё в созидании счастья своей супруги; я с нетерпением ожидаю приезда моих детей» — так писала Мария Фёдоровна Коновницыну, выражая одновременно наставнику свою признательность за его труды и попечение великих князей. Как награду за полезный труд она подарила генералу великолепную табакерку, украшенную драгоценными камнями.

Через некоторое время после возвращения младших братьев императора Александра I в Петербург великому князю Николаю было поручено посетить внутренние губернии России. И в этом случае мать не обошлась без своих мудрых советов, которые изложила в личном письме сыну: «...Обращай внимание на то, чтобы твои размышления, всегда умеренные, никогда резкие, сохранили этот оттенок скромности, сдержанности, который так приличен молодому человеку, особенно когда, подобно твоему, путешествие, любезный Николай, имеет целью только образование и знакомство со страной, а не надзор... Тебе необходимо собрать сведения о состоянии каждой провинции, в которой ты будешь, о возможностях и недостатках, о средствах помочь этим недостаткам... чтобы иметь возможность служить императору и таким образом быть полезным твоему отечеству». Кончает это письмо Мария словами надежды: «...Прошу исполнить моё справедливое ожидание и дать мне счастье увидеть тебя ещё более достойным моей нежности...»

Десять детей имела удивительная женщина, и на всех хватало её любви, щедрости души и, казалось, безграничной энергии. Она была центром, вокруг которого вращалась семейная жизнь большой императорской фамилии.

Натура императрицы Марии Фёдоровны нашла своё поле деятельности и на благо государства. Своими главными вопросами она сделала женское образование, порученное ей ещё венценосным супругом, а также общественное призрение и благотворительность. Русские историки писали, что она была бы лучшим министром просвещения в России. А современники в своих воспоминаниях называли Марию Фёдоровну «истинной матерью своего народа». Она стремилась к благу с усердием, мудростью и постоянством. Интересуясь самыми незначительными вещами, она одинаково пеклась «о теле и духе своих подопечных».

По желанию своего царствующего сына Александра I вдовствующая императрица по-прежнему продолжала заведовать Воспитательным обществом благородных девиц — Смольным. Но этого её кипучей натуре показалось недостаточно. Она решила активно заняться созданием новых женских учебных заведений, что для развивающейся России было особенно важно. Ведь на обучение дочерей в то время мало кто обращал внимание. «Зачем всё это для будущих жён и матерей?» — так рассуждал российский обыватель. Считалось даже предосудительным, если женщина была грамотной, имела какие-нибудь знания, кроме умения вести хозяйство. И вот по инициативе немецкой принцессы и при её деятельном участии в России было открыто несколько новых училищ для женщин, в том числе училище повивального искусства на тридцать воспитанниц для подготовки акушерок. В России отмечалась непомерно большая смертность среди детей: согласно статистике ежегодно умирали около 90% новорождённых. В больнице редко кто рожал, да и самих больниц было очень мало, разве что для избранных. Бабку-повитуху обычно приглашали домой, а иногда роженица обходилась и собственными силами.

В Москве и Петербурге Мария Фёдоровна учредила воспитательные дома для призрения младенцев. Причём желанием её было не только то, чтобы дети были накормлены, одеты и обучены, но и то, чтобы они получили необходимое воспитание и какую-либо профессию. Наиболее способным предоставлялась возможность за счёт казны пройти гимназический курс и учиться далее в университете, в Медицинской академии или в Академии художеств. Некоторые воспитанники могли поступить в бухгалтерский класс Коммерческого училища, а некоторые и в учреждённую за личный счёт вдовствующей императрицы в Павловске, а затем и в Гатчине садовую школу, где двенадцать учащихся, прошедших общеобразовательный курс, под надзором специалиста-садовника могли получить в местных теплицах практические навыки в ботанике и садоводстве. Мальчики, не проявившие особых дарований, определялись в канцелярии на подсобную работу или в мастерские для обучения полезному ремеслу: портняжному, сапожному, переплётному. Девочки могли учиться дальше в школах гувернанток, где изучали иностранные языки, а также обучались рисованию, музыке и рукоделию. Вся методика воспитания была проработана под непосредственным руководством самой императрицы.

В 1806 году она осуществила первый в России опыт обучения глухонемых детей, учредив в Павловске небольшое училище для двенадцати воспитанников, определила к ним опытного преподавателя из Парижа, назначив ему большую зарплату из собственных денег.

Три царствования подряд эта женщина была истинным министром благотворительности. За своим письменным столом в рабочем кабинете, заваленном бумагами, она просиживала многие часы на своём любимом плетёном стуле. С девяти часов утра начиналась её ежедневная служба. Ни на минуту не могли опоздать её секретари. Непосредственными исполнителями воли вдовствующей императрицы были члены опекунского совета, которые подбирались ею со всей тщательностью. Она же лично определяла и их конкретные обязанности. Однако все прошения, адресованные на её имя, Мария Фёдоровна прочитывала сама и, не откладывая в долгий ящик, реагировала на них должным образом.

В 1803 году в Москве и Петербурге были открыты вдовьи дома, на содержание которых вдовствующая императрица выделила и свои личные средства. В этих домах всё было устроено для удобного размещения женщин, оставшихся без мужей. Кроме квартиры и отопления, им было определено и небольшое ежегодное денежное пособие. Сначала в дома принимались лишь вдовы чиновников, достигшие шестидесяти лет, а затем в них стали селить более молодых женщин, потерявших кормильца. Мария Фёдоровна ввела так называемый титул сердобольных вдов. Так стали называть жительниц этих домов, решивших добровольно посвятить себя трудному, но благому делу — уходу за больными. Необходимые навыки эти женщины получали в больнице для бедных, где должны были проработать сиделками не менее года. Приобретя определённый опыт, вдовы получали золотой крест, который носили на груди на золотой ленте, и небольшую прибавку к пенсии. С того времени они были обязаны безвозмездно ухаживать за больными там, где в этом появится необходимость. Искусным и добросовестным исполнением своих обязанностей «сердобольные вдовы» приобрели добрую славу. «Благословение Марии» — такое название закрепилось за ними.

Вдовствующая императрица нашла возможным открыть в Петербурге и Москве больницы для бедных. Пребывание и лечение там были бесплатными. Каждой из этих больниц она определила из собственных средств 3000 рублей ежегодно. В Петербурге лечебное заведение так и называли — Мариинская больница. Не довольствуясь получаемыми ежедневно донесениями, Мария Фёдоровна часто сама посещала больницу, садилась у кроватей больных, утешала и ободряла их, нередко со своего стола привозила им фрукты и печенье. Причём никакая болезнь не внушала ей страх или отвращение, а когда предстояла серьёзная операция, она всегда ободряла больного, убеждая его терпеть и верить в своё выздоровление. Если операция удавалась, что, к сожалению, бывало не всегда, Мария вновь навещала этого больного и оказывала ему денежную помощь.

Рассказывали такой случай. Однажды её величеству сообщили, что в Мариинскую больницу с тяжёлым заболеванием поступила девочка восьми лет. Доктора потеряли уже всякую надежду. Императрица приехала, чтобы самой взглянуть на ребёнка и, по возможности, утешить малышку. Девочка уже не принимала никакой пищи, лежала с закрытыми глазами, не произносила ни одного слова. Услыхав нежный голос, она вдруг открыла глаза и твёрдо выговорила: «Дайте мне поцеловать вашу руку». Посидев у постели больной ещё некоторое время, императрица Мария Фёдоровна сказала присутствовавшему при этом доктору: «Я убеждена, что этот ребёнок выздоровеет, ещё так много жизни в его глазах», — и она оказалась права. Девочка поправилась и много лет пользовалась покровительством своей царственной утешительницы.

Мариинской больнице вдова императора подарила принадлежавшую ей дачу недалеко от Петербурга, расположенную на высоком морском берегу, чтобы выздоравливающие больные могли пройти там в летнее время реабилитацию.

Ещё одним детищем Марии Фёдоровны был Гатчинский воспитательный дом. Бывая в Гатчине, она часто посещала это заведение, интересовалась занятиями воспитанников, бывала в столовой, на кухне, в спальне, в больничном отделении. Подробно вникала во все недостатки, старалась находить средства для их устранения. Узнав, например, что воду для питья берут из колодцев, вырытых во дворе, и её никак нельзя назвать доброкачественной, императрица поручила своим медикам изыскать и проверить другие источники воды в Гатчине. Был найден родник с хорошей чистой водой, который никогда не замерзал. Воду стали брать оттуда, хотя это и повлекло дополнительные затраты: ведь для привоза воды с родника нужно было приобрести несколько лошадей да ещё нанять дополнительно работников. Средств не пожалели.

Удивительной энергией была полна эта женщина. Её благотворительность, казалось, не имела границ. Всё новые и новые заведения — через двадцать лет её кипучей деятельности их насчитывалось уже около тридцати — создавала она, всегда готовая взять на себя ещё большие заботы, если видела возможность сделать что-то доброе. Она щедро давала свои личные деньги, умела получить поддержку членов императорской фамилии или через пожертвования частных лиц. В таком большом деле у неё было немало добросовестных помощников, которых она отбирала лично сама. Каждое благотворительное учреждение поручалось одному из членов опекунского совета, пользующемуся полным доверием императрицы. Он должен был представлять ей подробные сведения о заведении, ознакомившись с которыми Мария давала свои рекомендации.

Её любимым помощником был статс-секретарь Вилламов, человек большого ума, необыкновенной доброты и предельной честности. Верно служил и князь Гагарин, принявший на себя управление одним из поселений Московского воспитательного дома. Мария вела с ним активную переписку, вникая в мельчайшие конкретные заботы поселения и стараясь оказать всяческую помощь советом или делом. Деятельностью князя она была очень довольна. В одном из писем ему она писала: «Я желаю, чтобы приложенный здесь перстень напоминал Вам... о твёрдой надежде, которую я и впредь буду возлагать на Ваше усердие, равно как о совершенном доброжелательстве, с каковым я пребываю к Вам благосклонною. Мария».

Покровительство вдовствующая императрица оказывала и богоугодным заведениям: выделяла деньги на ремонт, определяла денежные пособия. В 1814 году она повелела открыть в Петербурге специальную аптеку для снабжения лекарствами всех благотворительных учреждений, бедным жителям столицы лекарства должны были продаваться с большой скидкой.

Весну и лето вплоть до октября вдовствующая императрица обычно проводила в Павловске, в окружении своих детей и избранного круга друзей. Но каждый месяц она обязательно объезжала все свои столичные заведения. Выезжала в семь часов утра и уже в девять была в Петербурге. Дорогой обычно прочитывала одну из глав Евангелия, потом занималась делами со своим секретарём, который всегда сопровождал её. Объехав по заранее продуманному маршруту благотворительные учреждения, Мария Фёдоровна к пяти часам приезжала в Смольный, где обычно обедала. После обеда час отдыхала и вновь садилась в карету, чтобы навестить своего сына — императора Александра I. Он со своей супругой проживал на Каменном острове. Визит этот обычно продолжался недолго, как-то не сложились у свекрови отношения с невесткой. Оттуда она уезжала в Зимний дворец, где сначала принимала посетителей, а затем после лёгкого ужина ложилась спать.

В Павловск Мария Фёдоровна возвращалась на следующий день. Он был любимым местом пребывания вюртембергской принцессы, она любила его как своё создание. В январе 1803 года в одном из кабинетов Павловского дворца начался сильный пожар, в результате погибла отделка парадных залов и жилых покоев его центральной части. Это принесло Марии Фёдоровне немало огорчений. Чтобы приступить к восстановлению помещений, вдовствующая императрица поручила разыскать чертежи и эскизы отделки, которые итальянский архитектор забрал с собой, уезжая из России. Восстановительные работы были поручены русскому мастеру Воронихину, проявившему себя талантливым реставратором. Некоторые дворцовые помещения ему пришлось оформить заново по собственным проектам. Рядом с туалетной комнатой Марии Фёдоровны, одной из самых маленьких во дворце, была создана новая комната — фрейлинская. Она предназначалась для ожидания придворными дамами выхода государыни. Особой роскошью отличалась парадная опочивальня, выполненная в стиле Людовика XVI. На специальном столе там был размещён знаменитый туалетный прибор, состоящий из шестидесяти четырёх предметов. Он был изготовлен в Севре по заказу французской императрицы Марии Антуанетты и подарен в 1782 году невестке Екатерины II.

Управляющим Павловска много лет был Карл Кюхельбекер, уроженец Саксонии, приехавший в Россию «попытать счастья». Воспитанный в Лейпцигском университете и имея всестороннее образование, этот немец привязался к своему новому отечеству, верой и правдой служил великому князю, а впоследствии императору Павлу и его супруге. На всех занимаемых должностях Кюхельбекер пользовался их личным расположением и доверием. Ему-то и было поручено императрицей осуществлять контроль за реставрационными работами.

Мария Фёдоровна вела обширную переписку со своим «добрым другом», как она называла Кюхельбекера, обсуждая с ним все существующие проблемы её любимого детища. В одном из писем, например, она пишет:

«Готов ли птичник? Льщу себя надеждой, что он красив; ведь Вы мне это обещали, мой добрый Кюхельбекер. Что делает молочня? Будет ли она под крышей? Что я найду новенького в моём саду? Будет ли он насажен редкими цветами? Будет ли окончена колоннада? Готов ли цветник перед птичником? Очищен ли мой лес? Словом, найду ли я много новенького? Признаюсь Вам, это будет для меня истинным праздником, когда я опять увижу мой дорогой Павловск. Конечно, я хотя один раз да приеду туда зимой, чтобы взглянуть на него, и тогда уже я Вас поблагодарю лично за все Ваши труды и попечения, которые, конечно, мне не безызвестны и которые я умею ценить. Прошу Вас также ценить мою признательность, и будьте уверены, что я пребываю к Вам всегда благосклонною.

Мария».

Павловск в зимнее время был пустынен и малонаселён, но летом с приездом вдовствующей императрицы он оживал, особенно в праздничные дни и в воскресенье, когда туда приезжали жители столицы. Их привлекали красивые виды и тенистые аллеи павловского парка. Присутствие посторонних посетителей не смущало императрицу, видеть гуляющих ей было приятно. Мария Фёдоровна любила разговаривать с детьми, расспрашивать их, где учатся, чем занимаются родители, угощать сладостями, которые постоянно носила в своей сумочке. Нередко приезжали гости. Для них устраивались танцы, фейерверки и другие увеселения; светских удовольствий вдова императора Павла I не чуждалась, ей нравилось, когда гостям было весело.

Радушный приём в Павловском дворце обычно находили учёные и литераторы, им Мария Фёдоровна всегда старалась оказывать своё внимание и покровительство. Она интересовалась творческими планами каждого, выслушивала их мнения по текущим моментам российской истории. Поскольку по-русски императрица говорила с заметным акцентом, то предпочитала вести беседу на французском. Частым и желанным гостем в Павловске был писатель и историк Николай Карамзин, приезжал Иван Крылов, басни которого она с удовольствием слушала. На семейные торжества приглашался поэт Державин, читавший вслух свои торжественные оды, а порой и сатирические стихи. Большим доверием и уважением Мария прониклась к поэту и переводчику Василию Жуковскому, будущему воспитателю своего внука, наследника престола. Впервые он был ей представлен в 1815 году министром просвещения Уваровым и сразу произвёл неизгладимое впечатление как человек исключительно широкой эрудиции.

Конец осени и часть зимы императрица-вдова обычно проводила в Гатчине, где круг её приближённых был значительно меньше. Все развлечения проходили в основном во дворце: игра в карты, лото, шахматы. Иногда устраивались домашние спектакли, в которых участвовали порой члены императорской семьи. В Гатчинском дворце издавался даже юмористический листок на французском языке под названием «Courrier de Gatschina» («Курьер Гатчины»).

К числу любимых занятий Марии Фёдоровны во время пребывания в Гатчине и Павловске принадлежал осмотр домашнего молочного скота у окрестных жителей. Для этого тот, кто хотел, пригонял в определённый день и место своих коров, овец и коз. Императрица сама осматривала животных и щедро награждала деньгами и подарками тех хозяев, у которых скот был особенно хорош. Эти своеобразные животноводческие выставки сыграли свою положительную роль в деле улучшения пород домашнего скота в окрестностях Петербурга.

Опекала бывшая немецкая принцесса и лебедей, которые круглый год жили на гатчинских прудах. Она любила их кормить, следила, чтобы для них были построены домики и расчищены заросли. Любовь к окружающей природе в ней была воспитана с раннего детства.

В мае 1818 года Мария Фёдоровна решила совершить путешествие в древний русский город Ростов Великий на богомолье — по поводу радостного события: в царской семье родился первый внук, будущий император Александр II. В связи с этим вдовствующая императрица решила поклониться святыням Троице-Сергиевой лавры, а также посетить Ростов Великий. Решение это возникло у неё внезапно, но ростовского губернатора успели уведомить о столь высоком визите. Губернатору это доставило страшное беспокойство: дороги в уезде были очень плохими, а в самом городе улицы были завалены нечистотами. Городские власти засуетились: главные улицы стали срочно чистить, для вдовствующей императрицы и её многочисленной свиты готовить угощение. А «поезд» её величества был действительно большой: четыре кареты, восемь колясок да ещё несколько телег службы обеспечения, запряжённых конной парой. Двигался он довольно быстро. На каждой станции для замены требовалось не менее восьмидесяти девяти лошадей.

Марию Фёдоровну сопровождала Екатерина Нелидова. Она по этому случаю покинула стены Смольного монастыря, что делала чрезвычайно редко. Для почётных гостей был выделен и срочно обустроен самый лучший в городе дом, принадлежавший богатому купцу. Губернатор лично выехал навстречу, к станции, находившейся в тридцати километрах от Ростова. Несмотря на то, что въезд в город состоялся в ночное время, улицы, по которым следовали экипажи, были заполнены народом. Колокольный звон по всем церквям и радостное «ура» возвестили о въезде её величества. Утром следующего дня Мария Фёдоровна присутствовала в соборной церкви на Божественной литургии, отстояла молебен, приложилась к местным образам и мощам святых, затем посетила Рождественский девичий монастырь, побеседовала с монахинями, осмотрела их кельи. А в полдень в доме, где она остановилась, состоялся праздничный обед, на котором присутствовал весь «цвет» города. В знак благодарности за гостеприимство мать императора Александра I пожаловала хозяину дома бриллиантовый перстень, а его супруге золотые серьги, украшенные драгоценными камнями. Щедро одарив и некоторых других чиновников, в три часа пополудни высокая гостья тронулась в обратный путь. Она осталась довольна приёмом ростовчан. Ей всё понравилось в старинном русском городе: и народный восторг, и заботливость администрации, и местные святыни, и конечно же знаменитая уха из ярославских ершей, специально выловленных в Волге по случаю её приезда. Покидая Ростов, Мария Фёдоровна высказала пожелание иметь план этого древнего города, который и был ей вскоре доставлен в прекрасном исполнении ростовского художника-самоучки.

Ещё одно путешествие совершила вдова императора Павла I в том же году, на этот раз в западном направлении. Она решила нанести визиты своим трём дочерям. Начала она с Вюртембергского королевства, своего отечества, где проживала любимая дочь Екатерина, которая через несколько лет после смерти мужа, принца Ольденбургского, вышла замуж за вюртембергского короля. Королевская чета встретила высокую гостью на границе и торжественно сопроводила в Штутгарт, свою столицу. Знакомство с внуками, общение с родственниками, праздник за праздником... Там же был отмечен и день рождения Марии Фёдоровны, ей исполнилось пятьдесят девять лет. Праздничное настроение не помешало ей, однако, отдать должное памяти своих любимых родителей, вот уже двадцать лет пребывавших в ином мире. В замке Гогенгейм верная и преданная дочь посетила те комнаты, в которых жил и умер её дорогой отец. Побывала она и на могиле своих родителей в Людвигсбурге, возложила цветы, постояла, словно рассказывая им обо всём пережитом. Через шестнадцать дней Мария Фёдоровна покинула Штутгарт, чтобы нанести визиты своим двум другим дочерям. Король и королева сопровождали её до Мангейма, где состоялось прощание любимой дочери с любимой матерью — оказалось, навсегда... Через несколько недель великая княгиня Екатерина Павловна внезапно скончалась от рожистого воспаления ноги, едва достигнув тридцати лет. Четверо детей остались сиротами.

Следующий свой визит вдовствующая императрица нанесла старшей дочери Марии, которая с семьёй жила в Веймаре. В честь высокой гостьи было устроено праздничное шествие, в котором принимали участие самые близкие ко двору лица, представители науки, литературы и искусства. Среди них был и поэт Гете.

После нескольких дней пребывания в Веймаре Мария Фёдоровна направилась в Брюссель, чтобы навестить и младшую дочь, Анну, нидерландскую королеву. К началу зимы она возвратилась в Петербург.

Получив известие из Штутгарта о смерти своей любимой дочери Екатерины, вдовствующая императрица некоторое время находилась словно в шоке. Она замкнулась в себе, никого не хотела принимать, была в глубоком трауре. Но прошло несколько месяцев, и немецкую принцессу словно подменили. Её величие, строгость и некоторая чопорность как бы растворились, этикет утратил для неё своё значение, ритм жизни резко изменился. Да и внешне она преобразилась.

«Свежа, сбита, гладкокожа, розовощёка и пышна, как хорошо пропечённая немецкая булочка», — писали о ней современники. Свою полноту Мария Фёдоровна успешно скрывала туго затянутым корсетом, для верховой езды надевала белое трико, плотно облегающее её полные ноги, — раньше она этого не делала. Она стала особенно словоохотливой и вечно куда-то спешила, «словно на пожар», как говорили о ней. Во всех движениях чувствовалась энергия, её государыня хотела выплеснуть наружу, не желая оставлять ничего на будущее. Для неё стал важен сегодняшний день... Вдовствующая императрица окружила себя молодыми фрейлинами и офицерами, резвилась с ними, как будто ей был не шестьдесят один год, а шестнадцать лет: балы, маскарады, ужины, пикники, концерты, фейерверки. И вечное движение: из Петербурга в Павловск, из Павловска в Гатчину, из Гатчины в Царское Село. Появились и новые вкусы в еде: специально для неё во Франции теперь заказывали лягушек, филейчики которых, приготовленные в кислом соусе, стали её излюбленным блюдом. Одним словом, у Марии Фёдоровны появилось какое-то новое отношение к жизни, желание насладиться ею сполна. Так продолжалось до внезапной кончины её старшего сына, императора Александра I, которая последовала вдали от Петербурга, в южном российском городе Таганроге. Александр I выехал туда осенью 1825 года, последовав совету врачей своей супруги, по состоянию здоровья нуждающейся в более тёплом климате, чем столичный.

Страшное известие о смерти сына царственная мать узнала во время молебна в Казанском соборе за здравие государя. Внезапно в церковь вошёл Николай, по его лицу было видно, что случилось что-то ужасное. Он быстрыми шагами подошёл к алтарю. Возникла мгновенная пауза. Митрополит подошёл к императрице, неся в дрожащих руках распятие, покрытое чёрным флёром. По его замедленной поступи, по вечному знамению страдания, которое было в его руках, несчастная мать догадалась, что произошло, и бессильно упала перед распятием. Весть о кончине своего любимца словно удар молнии пригвоздил радующуюся жизни женщину к земле. Ей трудно было поверить, что любимец Александр ушёл из жизни. Она так была к нему привязана, наслаждалась его славой, любила его доброту, старалась всячески способствовать исполнению его благих намерений. И вот его не стало...

Мария Фёдоровна вновь обрела свой прежний образ степенной и великодушной женщины, готовой делить со своими друзьями и радость, и печаль. Она окунулась с головой в благотворительные дела, возобновила общение со своими старыми друзьями, прониклась сочувствием к невестке, ставшей, как и она сама когда-то, вдовствующей императрицей, начала с ней активную переписку. Свидеться им после смерти Александра так и не удалось. Елизавета весной 1826 года выехала из Таганрога в Петербург, но по дороге почувствовала себя плохо. Об этом немедленно известили её свекровь, ехавшую к ней навстречу. Мария Фёдоровна успела лишь на панихиду об усопшей, состоявшуюся в маленьком городке южнее Москвы, где перестало биться сердце баденской принцессы. Ещё одна утрата в царской семье...

Через два года ушла из жизни княгиня Дивен, старый и верный друг Марии Фёдоровны, воспитательница её дочери. У изголовья этой замечательной женщины вдовствующая императрица провела несколько дней и ночей, держа её хладеющие руки в своих. Она первая почувствовала остановку пульса и сообщила о её смерти. В связи с кончиной княгини при дворе был объявлен трёхдневный траур.

А осенью того же года вюртембергская принцесса последовала за своей подругой. 12 октября 1828 года рано утром Мария Фёдоровна почувствовала тошноту и головную боль, у неё поднялась температура. Целую неделю она пролежала в постели, пока благодаря лекарствам состояние её не улучшилось. Казалось, она была близка к выздоровлению, но через несколько дней доктор заметил некоторое затруднение в её речи, притупление памяти и слуха, онемение конечностей. Для консультации были немедленно приглашены лейб-медик Крейтон и доктор Блюм, которые пришли к заключению, что у императрицы явные признаки начинающегося инсульта. К вечеру ей стало хуже, врачи уже всерьёз опасались за её жизнь. Почувствовав приближение смерти, Мария Фёдоровна велела позвать духовника и сама изъявила желание приобщиться Святых Тайн. Николай I и его супруга не отходили от её постели. Вдовствующая императрица слабела с каждым днём. Трепещущей рукой она благословила детей, не забыв и об отсутствующих, велела позвать наследника престола и его сестёр и, опираясь на руки августейшего сына, возложила ослабевшую руку на головы своих внуков. Затем умирающая закрыла глаза и погрузилась в дремоту. Больше Мария Фёдоровна не произнесла ни слова. Только за час до кончины она открыла глаза; последним её движением был взгляд, обращённый на императора. Около двух часов ночи 24 октября дыхание её прекратилось. Она ушла из жизни без мук и страданий, окружённая своими родными и близкими.

Весть о смерти любимой императрицы как громом поразила всех. Уныние и страх овладели питомцами опекаемых ею заведений; тысячи детей, согретых её заботой и вниманием, молились за упокой своего ангела-хранителя.

«У гроба её теснится и вдова, которая лишилась в ней опоры, и сирота, которая нашла в ней мать, во всех устах хвала ей, во всех сердцах о ней печаль» — так писали газеты, сообщающие о кончине Марии Фёдоровны.

13 ноября тело усопшей из Зимнего дворца было перенесено в Петропавловский собор. От ворот дворца до собора по обеим сторонам улицы, по которой проходило траурное шествие, стояли войска, во всех церквях звенели колокола, с крепости стреляли пушки. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна была похоронена справа от алтаря между могилами супруга, императора Павла I, и сына, императора Александра I.

Перед смертью немецкая принцесса изъявила желание, чтобы её дневник, состоящий из нескольких десятков тетрадей, — она вела его в течение всех лет своего пребывания в России — был уничтожен. Желание своё она объяснила тем, что чтение этого дневника, в котором со всей откровенностью описаны некоторые лица, занимавшие важные правительственные или придворные должности, могло бы повлиять на мнение о них императора Николая I. Государь исполнил завет своей матери, и записки Марии Фёдоровны были уничтожены. Великий князь Михаил, её младший сын, бывший вместе с императором исполнителем воли покойной, говорил: «Когда я сжигал эти бумаги, мне казалось, что я вторично хоронил бесценную мою матушку».

Более полустолетия провела вюртембергская принцесса в России. Она была верной супругой и заботливой матерью, познала радости и тяжкие испытания. На пути к гробу ей предшествовали супруг, которого она обожала, терпеливо снося от него все обиды, четыре дочери, из которых три ушли из жизни во цвете лет и во всём блеске величия и красоты, и, наконец, старший сын, любимый первенец, предмет материнской гордости. Тридцать лет Мария Фёдоровна самоотверженно занималась благотворительностью. Её общественная жизнь была высоко оценена современниками и потомками. «Она никогда не любила пользоваться влиянием, так справедливо ей принадлежавшим, всегда удалялась от участия в важных делах государственных... и во всё время царствования трёх императоров была... только министром благотворительности», — вспоминали о вдовствующей императрице уже много лет спустя.

«Бессмертие в памяти добродетелей», — сказал мудрый царь Соломон. Такое бессмертие создала себе эта немецкая принцесса, получившая российскую корону из рук царя Романова.