Принцессы-императрицы

АЛЕКСАНДРА ФЁДОРОВНА

один из жарких июньских дней 1817 года из Берлина в Санкт-Петербург отправилась прусская принцесса Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, наречённая невеста великого князя Николая, младшего брата российского императора Александра I. Её сопровождали брат Вильгельм, будущий король Пруссии, воспитательница Вильдермет, состоявшая при принцессе вот уже двенадцать лет, обер-гофмейстерина графиня Трухзес, графиня Гаак и небольшая свита. Весь поезд составляли двенадцать карет, включая и те, в которых везли приданое. Карета принцессы была запряжена восемью лошадьми и несколько отличалась от других своей импозантностью. У пограничного шлагбаума невесту встречал, с обнажённой шпагой, сам великий князь Николай во главе небольшого отряда гвардейцев, чтобы лично сопровождать суженую по дорогам России, которая станет новым отечеством для немецкой принцессы.

Мог ли тогда кто-нибудь предполагать, что в Санкт-Петербург едет будущая российская императрица? А обстоятельства сложатся так, что именно этой принцессе, старшей дочери прусской королевы Луизы, оставившей по себе добрую память как в Пруссии, так и в России, предстоит быть венчанной на царство вместе со своим супругом, младшим сыном императора Павла I и вюртембергской принцессы Софии Доротеи. Это явится неожиданностью для всех, в том числе и для самой Шарлотты. Но так уж повелела судьба, что к ней, великой княгине Александре Фёдоровне, как назовут её в России после перехода в православие, будут обращаться со словами «Ваше Императорское Величество». Произойдёт это в 1825 году, после внезапного ухода из жизни императора Александра I.

Стала жизнь прусской принцессы от этого более счастливой или нет — судить читателям.

Принцесса Шарлотта родилась в Берлине 1 июля 1798 года. Её матери было двадцать два года. Появление первой девочки в семье после рождения двух сыновей было встречено с радостью. Годом раньше её отец вступил на прусский престол под именем короля Фридриха Вильгельма III, заменив на троне умершего отца Фридриха Вильгельма II, который приходился племянником королю Фридриху II, прозванному потомками Великим. Племянник совершенно не походил на своего знаменитого дядю, не оставившего после себя детей. Тучный великан без особого стремления к просветительству — и своему собственному и своей страны, — отвергавший французскую культуру, столь широко распространившуюся в то время по всей Европе, был очень набожным и сентиментальным человеком. Правда, это отнюдь не мешало ему интимно общаться с фрейлинами своей супруги, как первой — принцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской (она не смогла сделать его отцом и вынуждена была согласиться с разводом), — так и второй — принцессы Гессенской, бабушки будущей российской императрицы со стороны отца.

Луиза Аугуста Вильгельмина Амалия — таково было полное имя девушки, ставшей прусской королевой. Она была дочерью герцога Мекленбург-Стрелицкого и принцессы Гессенской, скончавшейся в тридцать лет. Заботы о воспитании осиротевших детей взял на себя отец, с которым у Луизы до конца дней были исключительно дружеские отношения. Особого образования девочка не получила, но тем не менее с возрастом сумела приобрести широкую известность как женщина с глубоким природным умом и удивительным шармом и обаянием, вызывавшим поклонение многих именитых людей. «Её большие голубые глаза блистали светом ума, силой мужества и добротой, в высшей степени женственною, — вспоминали те, кому выпало счастье общаться с ней. — Прекраснейшая женщина с ещё более прекрасной душой... она обладала даром слова и страстью ко всему высокому и изящному». Брак Луизы с прусским кронпринцем был заключён по взаимной любви, звезда которой освещала всю их совместную жизнь.

Время, когда молодые супруги встали во главе государства, было бурным для всей Европы, потрясённой событиями во Франции. А вскоре началась война. Прусская армия не могла противостоять мощному напору наполеоновской армии и терпела одно поражение за другим.

Фридрих Вильгельм III вынужден был отказаться от более чем половины своего королевства, а королева Луиза вместе с детьми — к тому времени их было уже пятеро — должна была покинуть Берлин, который вскоре заняли французы. Сначала она поселилась в Кёнигсберге, а затем переехала в пограничный с Россией город Мемель. Несколько лет прошло в изгнании, королевская семья терпела крайнюю нужду. Скромная жизнь, никакой роскоши. Всё своё золото и серебро король превращал в деньги, чтобы оплачивать услуги подданных и платить налоги, возложенные на Пруссию Наполеоном. Расплавлен был даже золотой столовый сервиз, родовое наследство королевской семьи, а сами их величества до того ограничили свои траты, что очевидцы говорили после посещения их семьи в Мемеле: «Обед у них там такой простой и несытный, что у любого мещанина тогда лучше ели». За неимением наличных денег у королевской четы часто не было возможности приобретать для себя даже самое необходимое.

Своему отцу королева Луиза тогда писала: «Вы будете рады слышать, милый отец, что несчастья, которые обрушились на нас, не проникли в нашу домашнюю жизнь, напротив, они связали нас крепче друг с другом и мы стали друг другу ещё дороже. Король, добрейший из людей, ещё добрее ко мне и нежнее со мной. Часто мне кажется, он опять влюблённый, как в нашей первой молодости, жених мой. Вы знаете, что он несловоохотлив, но ещё вчера сказал он со своей простотой и правдивостью, глядя мне в глаза своим честным, нельстивым взглядом: «Ты, милая Луиза, стала мне ещё дороже и милей в несчастье. Теперь знаю я по опыту, что за сокровище я имею в тебе. Пускай шумит гроза над нами — лишь бы в нашей супружеской жизни было ясно и тихо и ничего не изменилось»...»

В уютной обстановке нежности и любви росла будущая российская императрица. Мать-королева всё время отдавала воспитанию своих детей. Она была очень религиозной, сама начала преподавать старшей дочери основы религии, когда той исполнилось семь лет. Она же познакомила её и с основами немецкой литературы, ведь денег на учителей не было. Лишь один эмигрант из Франции согласился бесплатно давать детям уроки французского языка. «Наши дети — наше сокровище, — писала королева Луиза тогда своему отцу. — Пусть случится, что Богу угодно; пока наши дети с нами, мы всё-таки будем счастливы».

А о Шарлотте она написала: «Наша дочь всё больше и больше меня радует; она очень сдержанна, но, подобно отцу, скрывает под кажущейся холодностью самое тёплое сердце, сочувствующее ближнему. Ходит она будто равнодушная ко всему, а между тем полна любви и участия, это придаёт ей что-то особенно привлекательное. Если Господь сохранит её, я предвижу, что её ожидает блистательная будущность...»

Если бы любящая мать могла знать, что эти её слова окажутся поистине пророческими!

В начале 1808 года королевская семья вернулась в Кёнигсберг. Жизнь её почти ничем не отличалась от жизни простых граждан. Большую часть времени королевские дети проводили в соседнем саду да в поле, расположенном рядом с дворцом, играли с местными ребятишками, ловили бабочек, собирали цветы, которые с радостью преподносили своей горячо любимой матери. Шарлотта умела мастерски плести венки из васильков и делать маленькие букеты из полевых цветов, которыми украшала пустынные помещения дворца.

За день до Рождества 1809 года королевская семья возвратилась в Берлин. Встреча жителей прусской столицы была восторженной. Шарлотта сидела в карете рядом с Луизой. Заслышав радостные крики народа, приветствовавшего короля и королеву, мать сказала дочери: «Дорогая Шарлотта, слушай эти радостные крики и звон колоколов с благоговением... Тот, кто хочет заслужить это, должен отвечать любовью на любовь своего народа; должен иметь сердце, способное разделять его страдания и радости; главное — он должен быть с людьми человеком. Запомни это, дочь моя, и если тебе когда-нибудь суждено носить корону, вспомни этот торжественный час».

10 марта следующего, 1810 года торжественно отмечался день рождения королевы Луизы — этой удивительной женщины: верной супруги, прекрасной матери, патриотки своей страны, о её интеллекте, широкой эрудиции, философском складе ума и глубокой нравственности было известно далеко за пределами родной Пруссии, она вырастила семерых детей — четырёх сыновей и трёх дочерей. «Все они лучшие для меня сокровища, которые люди отнять у меня не могут», — не раз писала она в своих письмах. В мартовский день Луиза не раз повторяла, что её тревожат печальные предчувствия. «Мне кажется, что я в последний раз праздную свой день рождения», — сказала она с грустью своей приближённой фрейлине.

На лето вместе с детьми королева переселилась в Потсдам, там ей всегда нравилось. Но сердце её было переполнено грустью, которая невольно передавалась и её детям. Своим старшим сыновьям она как-то сказала: «Когда уже не будет в живых вашей несчастной матери-королевы... не довольствуйтесь слезами. Трудитесь на благо Пруссии, освободите народ ваш от позора и унижения, в которые он впал ныне. Будьте мужественны, достойны звания царского и названия внуков великого Фридриха; пускай человек в вас будет выше принца».

19 июля тридцатичетырёхлетняя прусская королева внезапно скончалась со словами: «Господе Иисусе! Иисусе! Поспеши!»

Потеря матери была страшным горем для Шарлотты, которой в тот год исполнилось двенадцать лет. Отец поручил её воспитание госпоже Вильдермет, достойной, умной, образованной женщине, которой прусская принцесса была благодарна всю свою жизнь. Воспитательница удачно подобрала преподавателей для девочки, сумевших развить в ней большой интерес к истории, литературе и искусству, сохранившийся до конца её дней, старшая дочь овдовевшего короля уже с детства должна была привыкать к торжественным официальным приёмам и придворному этикету, заменяя на выходах во дворце свою мать.

И прусского короля Фридриха Вильгельма III, и русского императора Александра I помимо политических соображений и чисто человеческой дружбы объединяла глубокая печаль в связи с кончиной женщины, дорогой им обоим. У них зародилась мысль скрепить свои добрые личные отношения родственными узами. В 1813 году после разгрома наполеоновской армии под Лейпцигом правители между собой договорились о браке принцессы Шарлотты, которой к тому времени уже исполнилось пятнадцать лет, с великим князем Николаем. Об этой договорённости знала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Она выразила своё согласие на этот брак с условием, что состояться он должен лишь после достижения её сыном девятнадцатилетнего возраста. Соглашение хранилось как бы в тайне, а события развивались следующим образом.

В январе 1814 года через прусскую столицу проезжала императрица Елизавета Алексеевна, направляясь к своим баденским родственникам. Здесь она лично познакомилась со своей будущей невесткой и составила о ней весьма лестное мнение. Вслед за императрицей в Берлин прибыли великие князья Николай и Михаил, совершавшие поездку в главную квартиру русской армии. Они нанесли визит детям короля Фридриха Вильгельма III, во время которого Николай и увидел впервые свою будущую невесту. В честь высоких гостей из России был дан праздничный обед. Вечером их высочества посетили знаменитую Берлинскую оперу и в ту же ночь выехали из прусской столицы. Так состоялось знакомство молодых людей, которым судьба в будущем предназначала российский трон. Великий князь Николай сразу понравился принцессе Шарлотте, миловидность которой, в свою очередь, произвела на него сильное впечатление (несколько позже он восторженно отзывался о ней в кругу своих друзей). Молодые люди и не подозревали тогда, что их брак был заранее предрешён царственными домами.

Осенью 1814 года, за день до отъезда прусского короля на конгресс в Вену, обер-гофмейстерина Фосс сообщила принцессе, что её собираются выдать замуж за великого князя Николая. Шарлотта не смогла скрыть своей радости и, покраснев от смущения, сказала, что она не возражает, вот только жаль будет расставаться с нежно любимым отцом. А в письме к брату Вильгельму принцесса призналась, что русский великий князь, которого она видела всего лишь один раз, пришёлся ей по сердцу.

Помолвка состоялась осенью 1815 года. Великий князь Николай прибыл в Берлин 22 октября, в день, когда праздновалась четырёхсотая годовщина правления династией Гогенцоллернов Бранденбургским курфюршеством. Через два дня приехал император Александр I, а вслед за ним и две его сестры: великая княгиня Екатерина, вдовствующая герцогиня Ольденбургская, и великая княгиня Мария, герцогиня Веймарская. Во время торжественного обеда, который был дан по случаю прибытия в прусскую столицу Санкт-Петербургского гренадерского полка, был провозглашён тост за здоровье помолвленных: великого князя Николая и принцессы Шарлотты. Судьба старшей дочери прусского короля была окончательно решена, и произошло это не без участия её сердца.

На следующий день после помолвки Николай и Шарлотта посетили мавзолей королевы Луизы в Шарлоттенбурге. Воздвигнутый в тенистой аллее из могучих елей в виде греческого храма с четырьмя колоннами в дорическом стиле, он производил впечатление соединения вечной красоты с вечным покоем. Мраморная фигура Луизы возлежала на саркофаге. В изящном каменном одеянии, складки которого были удивительно естественны, она казалась всего лишь уснувшей. Возлагая цветы к гробнице, Шарлотта не смогла сдержать слёз — слёз тяжёлой утраты, смешанных со слезами счастья. Предсказание матери начинало сбываться...

Две недели в Берлине царила праздничная атмосфера. По случаю сговора между двумя правящими домами устраивались различные торжества, театральные представления, концерты, балы. В оперном театре был дан бал, который обручённые открыли вальсом. Это был их первый совместный танец. Впоследствии вальс почти ежегодно звучал во время серенады, традиционно исполняющейся 1 июля в Петергофе в день рождения и свадьбы прусской принцессы. Жители были очень довольны будущим зятем своего короля. Брат российского императора Александра I, по их мнению, был самым красивым принцем в Европе.

Когда гости разъехались, покинул прусскую столицу и великий князь Николай. Однако в течение двух лет до свадьбы он не раз посещал свою невесту в Берлине и оказывал ей всяческое внимание. Из сохранившихся счетов по затратам на эти поездки встречаются и такие записи: «За наряды для принцессы Шарлотты выдано 78 червонцев, по счёту француженке П. 165 червонцев, за шляпу и гребень в подарок 1410 франков».

Видимо, жених стремился сделать приятное своей невесте и хотел видеться с ней как можно чаще. Свидания постепенно сблизили молодых людей, им уже трудно было долго находиться в разлуке, и всё время до свадьбы они вели постоянную переписку.

Письма своей невесты Николай Павлович хранил как святыню. «Когда, в 1837 году, Зимний дворец пылал в огне, — пишет в своих «Записках» Каролина Бауэр, — он взволнованно говорил: «Оставьте, пусть всё сгорит, достаньте мне только из моего рабочего кабинета портфель с письмами, которые жена писала мне, бывши моею невестою».

Наконец настал день, когда дочь прусского короля покинула пределы своей родины. У границы России её встретил жених — великий князь Николай. «Наконец-то вы у нас, дорогая! — прошептал он ей, добавив громко: — Добро пожаловать в Россию!» Николай вёл Шарлотту вдоль рядов русских офицеров, говоря: «Это не чужая, господа, это дочь союзника и друга нашего».

Король Фридрих Вильгельм III в письме Александру I написал: «Небу угодно было даровать нам это счастье, и никогда союз не будет заключён под более счастливыми предзнаменованиями. Печаль, которую мне причинит отсутствие обожаемой дочери, будет менее чувствительна при мысли, что она найдёт второго отца, семью, не менее расположенную любить её и супруга, избранника её сердца».

О своём приезде в Россию прусская принцесса Шарлотта в письме, отправленном в Берлин, написала следующее:

«Мой жених Великий князь Николай с саблей наголо во главе гвардии встретил меня на пограничной заставе...

Стояла невыносимая жара, а приходилось путешествовать по отвратительным дорогам! В Чудово 5 июня я долго плакала оттого, что мне придётся познакомиться с Императрицей Марией — так меня напугали рассказами о ней. Вечером 6 июня в Крюково я почувствовала, как меня стиснули руки моей будущей свекрови, которая приняла меня с такой нежностью, что завоевала моё сердце с самого первого мгновения нашей встречи. Император Александр и Великий князь Михаил тоже приняли меня очаровательно сердечными, хорошо подобранными словами...

На следующий день я продолжала своё путешествие, мы проехали через Гатчину и осматривали сады Царского Села. Меня сопровождали казаки-гвардейцы, что мне чрезвычайно импонировало. Прибыли в Павловск — он произвёл на меня приятное впечатление... Я думаю, что весь двор был собран в этом маленьком прелестном месте. Незабываемо цвели прекрасные розы, белые розы особенно радовали глаз, и казалось, они приветствовали меня.

Думаю, я не оправдала ожиданий придворных, оказавшись не такой симпатичной, как предполагали, но все восхищались моими ногами и лёгкой походкой и назвали меня птичкой. Императрица-мать представила мне дам».

В Павловском дворце для принцессы Шарлотты были приготовлены прекрасные комнаты. По стенам их было расставлено множество шкафчиков со всевозможными нарядами. О страсти принцессы наряжаться императрица Мария Фёдоровна уже знала. Из Берлина ей сообщили, какие Шарлотта любит цветы, какие духи, какой цвет ей наиболее приятен. Поэтому небольшой кабинет принцессы отделали розовым атласом. Когда она вошла в него, первое восклицание было: «О! Я всегда мечтала о розовом кабинете!»

И ещё один сюрприз императрица-мать приготовила для невесты своего сына. Когда принцесса на следующий день входила в залу, где должен был состояться праздничный обед, у двери она вдруг увидела подругу своего детства. «О, Цецилия!» — вырвалось у Шарлотты невольно. Императрица намеренно выписала из Германии баронессу Фредерикс, внучку известного прусского фельдмаршала, графа фон Бишофсфердера. Она с юных лет воспитывалась при дворе Фридриха Вильгельма III и его супруги Луизы и дружила с Шарлоттой, хотя была на четыре года старше неё. Мария Фёдоровна пригласила молодую женщину и её мужа, барона Фредерикса, в Петербург, чтобы принцессе не было скучно. Барону назначили место адъютанта при великом князе Николае. Тридцать четыре года подруг детства будет соединять верная дружба. Их дети вырастут вместе и тоже станут друзьями.

После визита в Павловск состоялся торжественный въезд Шарлотты Прусской в российскую столицу. В золочёной открытой карете, в которую она пересела в летней резиденции своей будущей свекрови, принцесса медленно ехала по улицам Петербурга. Рядом с ней сидели две императрицы: Мария Фёдоровна, вдова императора Павла, вюртембергская принцесса, и Елизавета Алексеевна, супруга императора Александра I, баденская принцесса. Три немецких принцессы сидели в одной карете, две из них с царской короной на голове, третьей это ещё предстояло. Поднявшись по большой парадной лестнице Зимнего дворца, все направились в дворцовую церковь, где Шарлотта впервые приложилась к русскому кресту. Церемония перемены её вероисповедания должна была состояться через пять дней. Для подготовки к причастию к прусской принцессе был приставлен священник Муссовский, который должен был посвятить её в догматы православной веры.

В своих воспоминаниях Шарлотта напишет потом, что священник этот был прекрасным человеком, но не особенно хорошо знал немецкий язык. «Не такого человека мне было нужно для того, чтобы пролить мир в мою душу и успокоить её в подобную минуту, но я нашла в молитве то, что одно может дать спокойствие. Я читала назидательные книги, более не думала о земных вещах и была преисполнена счастьем приобщиться в первый раз Святых Тайн!» Не обошлось в эти пять дней и без слёз. Но наконец свершилось! Принцесса в белом платье с маленьким крестом на шее не совсем твёрдо по-русски произнесла Символ веры. Отныне её будут звать Александрой Фёдоровной — в честь императора Александра I.

А на следующий день состоялось её обручение с великим князем Николаем. Посередине церкви было приготовлено возвышенное место, покрытое малиновым бархатом с золотым галуном. Перед Царскими вратами был поставлен аналой, на котором лежали Евангелие и крест, рядом с аналоем находился небольшой столик для обручальных колец и свечей на золотых блюдах. Император Александр I подвёл к аналою жениха — великого князя Николая, а императрица Мария Фёдоровна — невесту — принцессу Шарлотту. Митрополит Амвросий с молитвой надел на руки обручающихся кольца. Здесь же в церкви они приняли поздравления от императорской семьи и духовенства.

После обручения был обнародован следующий манифест:

«Мы, Александр Первый, император и самодержавец Всероссийский... объявляем всем нашим верноподданным... что волей Бога угодно, да умножится Российский Императорский Дом, и да укрепится в силе и в славе своей родственными и дружескими союзами с сильнейшими на земле державами... По его благословению и с согласия вселюбезнейшей родительницы нашей Государыни Императрицы Марии Фёдоровны мы совокупно с Его Величеством королём Прусским Фридрихом Вильгельмом III решили избрать дочь его, светлейшую принцессу Шарлотту, в супруги вселюбезнейшему брату нашему великому князю Николаю Павловичу согласно собственному его желанию. Сего июня в 24-й день по благословению и благодати Всевышнего восприняла она православное греко-российской церкви исповедание и при святом миропомазании наречена Александрой Фёдоровной, а сего же июня 25-го дня, в присутствии нашем и при собрании духовных и светских особ, в придворной Зимнего дворца соборной церкви совершено предшествующее браку... обручение. Возвещая о сём верным нашим подданным, повелеваем её, светлейшую принцессу, именовать великой княжной с титулом Её Императорского Высочества. Дан в престольном нашем граде Санкт-Петербурге, июня 25-го, в лето от Рождества Христова 1817...»

Бракосочетание молодых состоялось 1 июля, неделей позже, в день рождения немецкой принцессы. Ей исполнилось девятнадцать лет. Дочь прусского короля, проведшая своё детство и юность вдали от роскоши, была изумлена богатыми подарками, которые ей преподносили накануне свадьбы: драгоценные камни, жемчуг, золото, бриллианты. В Берлине она не носила ни одного бриллианта, так как король-отец воспитывал детей с суровой простотой.

День венчания Шарлотта позже подробно опишет в своих воспоминаниях. Он остался для неё незабываемым. Уже с утра начали звучать пушечные выстрелы. Приехавшие из Пруссии с Шарлоттой придворные дамы убрали её цветами, а воспитательница Вильдермет преподнесла своей любимице огромный букет из роскошных белых роз. Невесту стали одевать в свадебный наряд. Основная часть приготовлений происходила в так называемой Комнате придворных бриллиантов, расположенной рядом со спальней вдовствующей императрицы. Затем на принцессу набросили яркую пурпурную мантию на горностаевом меху, на голову надели небольшую корону. После чего весь наряд украсили таким множеством придворных украшений, что невесте нелегко было передвигаться. К своему роскошному одеянию Шарлотта добавила лишь одну белую розу, которую приколола к поясу.

Обряд венчания был совершён в дворцовой церкви. «Я чувствовала себя, когда наши руки соединились, очень счастливой, — вспоминала потом дочь прусского короля. — С полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды!»

За церемониалом бракосочетания последовал свадебный обед, затем бал. Ещё до конца бала новобрачные отправились в Аничков дворец, в котором им отныне предстояло жить. Внизу у лестницы молодых встретили император Александр I и императрица Елизавета Алексеевна по русскому обычаю хлебом-солью, завершился этот знаменательный день семейным ужином.

Молодым супругам предстояло жить в своём дворце, большом четырёхэтажном доме, к которому примыкал роскошный сад с четырьмя живописными павильонами, обнесённый красивой чугунной решёткой. Дворец был построен в 1744 году по проекту знаменитого Растрелли. Некоторое время им владел князь Потёмкин, затем он продал дом какому-то богатому купцу, от которого несколькими годами позже это чудное здание, пришедшее в упадок, перешло в собственность императорского дома. На его восстановление ушло больше пяти лет. После реставрации император Александр I подарил этот дворец своей любимой сестре, великой княжне Екатерине Павловне, а после её замужества он перешёл во владение великого князя Николая Павловича. Там и провела свою первую брачную ночь прусская принцесса.

На следующий день праздничный обед в честь молодых дала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Затем в течение целой недели счастливые Николай и Александра были заняты приёмами, визитами и свадебными празднествами. После всего они были потом рады возможности провести несколько недель в Павловске, куда их пригласила мать великого князя Николая, теперь уже свекровь Шарлотты! К своей второй невестке она отнеслась очень ласково, ей сразу же пришёлся по душе мягкий, нетребовательный характер принцессы, её нежность в отношении к её сыну. Шарлотта держала себя естественно, была весела, резва и непосредственна. На фоне чопорных дам, которые боялись в присутствии матери императора сделать лишнее движение, она выгодно отличалась. Императрицу даже развеселило, когда она как-то увидела, что её молодая невестка в парке срывает вишни с дерева, чего она не простила бы никому. Подобная снисходительность Марии Фёдоровны удивляла всех и особенно её дочерей. Дело в том, что она была очень довольна выбором своего сына.

«Единственный случай, когда она нас однажды побранила, — пишет в своих воспоминаниях Александра Фёдоровна, — был, помнится мне, когда она встретила нас в парке в кабриолете и спросила, где мы катались? Мы отвечали, что едем из Царского, от императрицы Елизаветы. Тогда она сделала нам странное замечание, что нам следовало предварительно спросить позволение сделать этот визит, признаюсь, это показалось мне странным! Но со временем она позабыла об этом наставлении и мы могли ездить в Царское, не спрашивая ни у кого позволения».

С императорской четой у прусской принцессы тоже сложились дружеские отношения. Александру I она напоминала королеву Луизу, память о которой ему была дорога, а Елизавете Алексеевне — её беззаботную супружескую жизнь при государыне Екатерине II.

Вскоре в Павловск приехал брат Шарлотты, принц Вильгельм, красивый, статный и весёлый молодой человек. Внешностью и нравом он походил на сестру, и она его любила больше других братьев. Своё расположение дарила гостю и хозяйка Павловска, вдовствующая императрица. Принц был очень любезным в обществе, охотно танцевал, веселился, как положено человеку в его возрасте. Всем этим он выгодно отличался от младших сыновей Марии Фёдоровны, которые редко снимали с лица маску серьёзности и некоторой снисходительности. Все были очень огорчены, когда с братом принцессы произошёл ужасно неприятный случай: цепная собака, привязанная возле конюшни, укусила его за ногу в нескольких местах. Раны были неопасными, но врач из предосторожности прижёг их. Собаку приказано было пристрелить, а Вильгельм почти две недели был прикован к креслу.

К счастью, всё закончилось благополучно. Принц вскоре вновь мог принимать активное участие во всех развлечениях молодёжи, которые хозяйка Павловска старалась всячески разнообразить. При хорошей погоде ездили пить чай в павильоны, расположенные в парке. Для забавы общества часто приглашались проезжие артисты, фокусники и циркачи, выступающие с дрессированными животными.

Однажды, когда все пили чай в одном из павильонов, явился итальянец во фраке с бабочкой и с треугольной шляпой под мышкой. Он ввёл в залу учёную лошадку, пони, которая мило поклонилась присутствующим, согнув передние ноги, и стала «отвечать» на вопросы своего хозяина: сколько гостей в павильоне, сколько свечей горит на столе, который час пробили часы и т. д. Свой ответ на заданный вопрос пони выбивал копытом. И вдруг лошадка подозрительно подняла хвост. Императрица грозно посмотрела на итальянца, тот сконфуженно подскочил к своему животному и, чтобы уберечь великолепный паркет залы павильона, подставил как раз вовремя свою новенькую шляпу. Дамы, закрывшись веерами, едва сдерживали смех, принц Вильгельм громко и весело расхохотался, а сыновья Марии Фёдоровны и в этом случае постарались не изменить свой степенный вид.

Об этом случае рассказывал потом камер-паж, прислуживающий за столом.

В плохую погоду все собирались в нижней зале Павловского дворца, из которой был выход в сад. Там устраивали музыкальные и литературные вечера или просто проводили вместе время, беседуя на самые различные темы. Дамы вышивали, великий князь Николай чертил карикатуры, некоторые играли в карты. Шарлотте больше всего нравилось, когда играли в фанты или инсценировали шарады в лицах. Она с удовольствием принимала участие в этих забавах. Её нельзя было назвать красивой, но стройность фигуры, высокий рост и удивительная лёгкость походки, за которую многие называли её птичкой, невольно привлекали внимание.

К концу лета двор переехал в Петергоф. Для новобрачных там заново был отделан правый флигель дворца. Комнаты обставили с большим вкусом и изяществом, только спальню, драпированную тёмно-зелёным бархатом, принцесса нашла слишком мрачной и неприветливой.

Общество, собравшееся в Петергофе, было значительно более многочисленным. Дамы отличались скорее нарядами, чем красотой, чопорные кавалеры с словно приклеенной улыбкой, которую они считали признаком особой любезности. Но всё равно было весело; часто совершались пешие или верховые прогулки, поездки по морю в Кронштадт. Присутствие Александра I, к которому Шарлотта относилась с восторженным обожанием, придавало всему особое очарование. Ведь император был кумиром её дорогой матери, и с самого раннего детства она привыкла любить его и преклоняться перед ним.

Как только кончились тёплые дни, молодожёны, очень довольные своим медовым месяцем, возвратились в Петербург, в Аничков дворец. Жизнь потекла более спокойно, чисто по-семейному. Как-то во время обедни в придворной церкви принцесса, не выдержав долгого стояния, вдруг упала в обморок. Испугавшемуся великому князю доктор объяснил причину случившегося. Узнав, что его жена ждёт ребёнка, Николай страшно обрадовался. Бесконечно рада была и его мать, получив известие о беременности своей невестки. Ей не удалось иметь внуков от своих старших сыновей, и вот младший, Николай, готовился стать отцом. К Шарлотте вдовствующая императрица прониклась ещё большей симпатией.

Вскоре начались приготовления к поездке в Москву, где двор должен был поселиться на зиму. Делалось это, чтобы поднять дух древней русской столицы, жители которой в 1812 году, во время войны с Наполеоном и занятия города французами, претерпели много бед, но, невзирая на постигшие их несчастья, сумели доказать свой патриотизм и любовь к Отечеству.

30 сентября царская семья прибыла в Москву. Торжественного въезда в Первопрестольную не намечалось. На следующий день в десять часов утра государь в парадном одеянии в сопровождении обеих императриц вышел на Красное крыльцо Кремля. По древнему обычаю он поклонился на три стороны собравшемуся народу. Под крики «ура» императорское семейство прошло в Успенский собор, чтобы присутствовать на богослужении. Москвичи ликовали, ведь в их памяти ещё была свежа Отечественная война, принёсшая им столько страданий, да и многие из тех, кто сам участвовал в ней, или пережил потерю своих родных и близких, или пожертвовал своим состоянием, были ещё живы. Народ верил, что Наполеон — антихрист, о котором пророчествовал Апокалипсис, а побеждён он царём Благословенным. И поэтому приезд в Москву победителя, царя — ангела-хранителя, как тогда часто называли Александра, вызвал бурный восторг населения.

Восторженная встреча, золотые купола русских церквей, высокие колокольни, великолепные дома, окружённые садами, — всё это не могло не поразить прусскую принцессу, оказавшуюся впервые в городе, столь непохожем на европейские города. Особенно большое впечатление произвели красавец Кремль и великолепная панорама, открывшаяся с Кремлёвского холма. «Есть чем гордиться русским», — думала Шарлотта, с гордостью сознавая, что и она теперь принадлежит к России.

Старый Кремлёвский дворец был недостаточно велик, чтобы вместить всю императорскую семью. Для великого князя Николая Павловича с супругой было приготовлено Троицкое подворье, это помещение, хотя и просторное, не отличалось особенной роскошью. Однако вся многочисленная царская семья собиралась почти ежедневно за обедом у императрицы-матери. Садились за круглый стол, обменивались впечатлениями дня, шутили.

В целом же московская жизнь молодой четы проходила в скромной домашней обстановке. Из-за беременности великой княгини выходы супругов сократились до минимума. Чаще всего они проводили вечера вдвоём или в кругу близких людей. Николай читал жене какой-нибудь роман Вальтера Скотта или рассказывал об Англии, в которую буквально влюбился, посетив её во время поездки за границу незадолго до своей помолвки. Часто на вечерах присутствовал и Василий Жуковский, уже знаменитый поэт, которому предстояло связать свою судьбу на многие годы с молодой семьёй. Поэт был душой общества.

Именно здесь, в Москве, прусская принцесса вновь приступила к изучению русского языка. Учителем к ней был назначен Жуковский. Однако хорошими результатами похвалиться она не могла, считая, что в этом виноват скорее её преподаватель, чем она сама. «Я научилась очень плохо русскому языку, — пишет Шарлотта в своих воспоминаниях, — несмотря на моё страстное желание изучить его. Он казался мне до того трудным, что я в течение многих лет не имела мужества произносить на нём целых фраз». Языковой барьер так и не удалось преодолеть, и Шарлотта предпочитала говорить со своими близкими по-немецки.

Перед Рождеством принц Вильгельм и прусская свита возвратились в Берлин. Шарлотта проводила брата с грустью, она почувствовала вдруг тоску по дому, по любимому отцу, братьям и сёстрам. Но, пересилив грустное настроение, она ещё больше сблизилась со своим Николаем, отцом её будущего ребёнка. Его нежность была ей наградой и опорой на новой родине.

Тихая семейная жизнь продолжалась до середины весны. 17 апреля в чудный солнечный день пушечная стрельба и звон колоколов московских церквей возвестили о рождении первенца в семье великого князя Николая Павловича. Первый крик своего ребёнка принцесса услышала в 11 часов утра. Узнав, что родился сын, Николай был безумно счастлив и горд. Мальчика назвали Александром в честь дяди-императора. «Это был прелестнейший маленький ребёнок, пухленький, с большими тёмно-синими глазами», — вспоминала потом прусская принцесса.

По случаю счастливого события в Москву в сопровождении наследного принца прибыл прусский король Фридрих Вильгельм III. Это было большой радостью для молодой матери, мечтавшей обнять своих близких.

Въезд был торжественным. По Тверской улице шпалерами стояли войска. Император и король, великие князья и наследный принц, сопровождаемые многочисленной свитой, ехали верхом. Вдовствующая императрица встречала высокого гостя на Красном крыльце. Жизнь в городе во время этого визита настолько оживилась, что Шарлотта почувствовала утомление. «Прогулки по городу, парадные обеды, балы следовали друг за другом, так что едва хватало времени, чтобы переодеться», — пишет она в своих воспоминаниях.

Десять дней провёл тесть великого князя Николая Павловича в Москве. Очевидцы описывают его как человека молчаливого и серьёзного, на строгом лице отражалась какая-то угрюмость и вечное недовольство. Это объясняли его прежними невзгодами, связанными с унижением Пруссии Наполеоном, и трагедией потери любимой супруги. Полной противоположностью королю был его старший сын, наследный принц Фридрих, плотного телосложения молодой человек, внешне совершенно непохожий на своих брата и сестру, приветливый и обходительный, с доброжелательной улыбкой на лице.

Вскоре вместе с императорским двором гости переехали в Петербург. Для торжественного въезда прусского короля в российскую столицу выстроили войска, город иллюминировали. И вновь закипела светская жизнь: смотры, парады, приёмы, катание по Неве, посещение благотворительных заведений и институтов императрицы-матери, которая с особым удовольствием и гордостью показывала их своему новому родственнику, и конечно же балы. Так что на свидания дочери с отцом времени едва хватало. Да и они вскоре сократились до минимума в связи с внезапной болезнью великого князя Николая.

Как-то, возвратившись домой после очередного парада, он пожаловался на страшную головную боль и резь в глазах. Поднялась температура. Врачи определили корь. Молодая супруга заволновалась. Она не отходила от постели больного, сама ухаживала за ним, подавала ему лекарства. К счастью, корь оказалась не тяжёлой формы и прошла довольно быстро без каких-либо осложнений. Великий князь даже смог принять участие в большом празднике, устроенном 1 июля в Петербурге по случаю дня рождения Шарлотты и визита её отца. День был отличный. Фонтаны, сочная зелень деревьев, море и ясное голубое небо производили должное впечатление. Да и сам праздник был великолепным.

Через несколько дней дед новорождённого великого князя Александра вместе со своей свитой отбыл в Пруссию. Проводив отца, Шарлотта через два дня почувствовала себя плохо. Оказалось — тоже корь. Чтобы не заразить ребёнка, его перевезли к бабушке-императрице в Павловск. Выздоровление принцессы шло медленно, корь дала осложнение на грудь — сказались недавние роды. Однако молодой организм преодолел болезнь, хотя врачи потом утверждали, что именно это заболевание явилось причиной всех последующих недомоганий будущей императрицы, а главное, боли в груди, от которой она страдала до конца своих дней.

На осень и зиму 1818 года из членов императорской фамилии в Петербурге осталась лишь семья великого князя Николая Павловича. Мария Фёдоровна выехала в Европу, чтобы навестить своих трёх дочерей; император Александр I отправился на конгресс в Аахен, его супруга совершала свою вторую поездку к матери, баденской маркграфине, а великий князь Михаил Павлович находился в Германии с дальнейшей целью посетить Англию и Италию, чтобы завершить своё образование. Так что Аничков дворец стал центром придворной жизни, а прусская принцесса выполняла роль первой дамы государства. Обстановка здесь была менее чопорной, чем в Зимнем. Супруга великого князя очаровала всех своей любезностью и неподдельной искренностью. Она умела оживить любую беседу, удивить остроумием, вовремя проявить знаки внимания. Величественная и стройная фигура Шарлотты производила на всех неотразимое впечатление. «Окружённая придворными дамами, она была выше всех их головой, точно Калипсо посреди своих нимф», — написала о принцессе графиня Шуазель-Гофье в своих воспоминаниях.

Особым событием для Аничкова дворца и его хозяев было открытие бального сезона. Первый бал, который дала великокняжеская чета, удался настолько, что о нём ещё долго говорили в петербургских салонах. Затем последовали балы в домах петербургских вельмож, на которые часто приглашались и великий князь Николай с супругой. Танцевали много и с удовольствием. Прусская принцесса была великолепна. Все восхищались её миловидностью, грациозностью движений. Ей очень шёл бальный наряд. Танцы не отличались большим разнообразием: польский полонез, продолжавшийся довольно долго; вальс; экосез, самый весёлый и длинный танец; французский гавот и опять полонез. Дамы во время танцев редко сидели, каждая старалась не упустить возможности показать своё мастерство. Красочность и живописность бала создавалась не только роскошью платьев и богатством украшений дам, но и блеском военных мундиров.

Два-три раза в неделю Николай с супругой ездили в театр. Предпочтение отдавалось Немецкому театру, который благодаря вниманию со стороны великокняжеской четы собирал в такие дни значительно больше публики, чем обычно. Было немало желающих увидеть брата императора и его молодую жену.

К новому 1819 году вся царская семья вновь собралась в Петербурге. Но увеселения внезапно закончились — пришло известие о внезапной кончине вюртембергской королевы, великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры императора. Она скончалась от рожистого воспаления головы, проболев лишь одни сутки. При дворе воцарился глубокий траур.

Для молодой супружеской пары пошли спокойные дни. Великий князь Николай занялся выполнением своих новых обязанностей: он был назначен бригадным генералом и начальником Инженерного ведомства. Шарлотта активно изучала русский язык, возобновила прерванные уроки музыки и пения, много читала, предпочитая сочинения Вальтера Скотта и Шатобриана; писала письма и мечтала о наступлении тёплых дней, чтобы иметь возможность совершать прогулки. Когда в начале лета великий князь Николай должен был начать лагерную жизнь в Красном Селе, Шарлотта не пожелала с ним расставаться и покинула душную столицу. Красное Село — местность на юго-западной окраине Петербурга, где ежегодно начиная с 1819 года устраивались летние лагеря гвардейских полков и военно-учебных заведений. Здесь проходили учения и большие манёвры, в которых участвовала и гвардейская бригада супруга прусской принцессы. Поселилась Шарлотта в небольшом домике рядом с военным лагерем. Когда-то в нём жила императрица Мария Фёдоровна во время военных сборов, в которых принимал участие и государь. Дни протекали скромно, без всякого придворного этикета. Два-три раза на обеде у великокняжеской четы присутствовал император Александр I, но чисто приватно, без какого-либо церемониала. Позже вспоминали, что на одном из обедов царь говорил брату и невестке, что намерен отречься от престола, но значения этому тогда не придали.

Вторая беременность великой княгини Александры Фёдоровны протекала значительно сложнее: опухли ноги, трудно было ходить. Последний месяц перед родами принцесса провела в Павловске, у своей свекрови, которая оказывала ей всяческое внимание и заботу. 6 августа 1819 года Шарлотта родила дочь. Рождение маленькой Марии — так назвали девочку — не было встречено великим князем с особой радостью. Ему, человеку с наклонностями военного, хотелось иметь второго сына. Но это не помешало отцу в будущем горячо привязаться к ребёнку.

Следующие роды у принцессы произошли через год, но молодой семье не суждено было на этот раз увеличиться: ребёнок родился мёртвым. Это принесло матери не только душевные страдания, но и физические. Потребовалось некоторое время, чтобы молодая женщина пришла в себя. Самым лучшим лекарством стала поездка на родину, это помогло ей несколько отвлечься от выпавших на её долю переживаний.

Когда летом 1821 года принцесса Шарлотта впервые после замужества нанесла визит своему отцу, Берлин по сравнению с Петербургом показался ей маленьким городом без роскоши и великолепия. Она не была здесь три года и за это время несколько отвыкла от вида серых домов, напоминающих казармы. Король с наследным принцем встретили великокняжескую чету за городом и разместили сначала в Потсдаме, во дворце Сан-Суси, а затем во дворце Шарлоттенбурга. Гости часто посещали любимое место короля, Павлиний остров, где Фридрих Вильгельм любил показывать свои редкие растения, одно из которых в честь дочери он назвал Шарлоттой.

Впоследствии он приказал выстроить на берегу озера Ванзее русскую избу, местность вокруг которой получила название Никольское в честь зятя. Пребывание в родном городе, а затем на одном из великолепных германских курортов поправило здоровье прусской принцессы. В Петербург она возвратилась лишь поздней осенью. Жизнь вновь потекла в своём обычном русле: зиму великокняжеская чета проводила в Аничковом дворце, лето в одном из пригородных дворцов. Меньше всего Шарлотте нравилась Гатчина — она находила её скучной, лишённой всяких развлечений.

30 августа 1822 года великая княгиня вновь родила дочь, наречённую Ольгой. Тремя годами позже на свет появилась ещё одна. Девочку назвали в честь императора Александрой, желая тем самым как бы смягчить настроение в царской семье — всем хотелось мальчика, а уж отцу в особенности. В этот, 1825 год в России произошли события, которые были полной неожиданностью не только для всех Романовых, но и для страны в целом.

27 ноября 1825 года курьер из Таганрога, прибывший в Петербург, принёс весть о кончине императора Александра I. Это страшное известие потрясло всех. Трудно было поверить в случившееся. В тот же день прусская принцесса написала вдове скончавшегося государя письмо: «Бедная несчастная дорогая сестра! Моё сердце разрывается от горя. Но что это по сравнению с твоей болью? Я постоянно думаю о тебе, твой образ перед моими глазами, полными слёз. Ангел, который ушёл от нас... О Боже! У тебя хоть есть утешение, страшное, ужасное, что ты сама закрыла ему глаза, разделила с ним его последние страдания на этой земле! Как ты сможешь пережить всё это? Господи! Ты всемогущий Бог! Не оставляй её! У меня нет больше слов, только слёзы. Прощай, многострадалица! А.».

Немедленно встал вопрос о престолонаследии.

Николай присягнул новому императору — Константину, своему старшему брату, находившемуся в это время в Варшаве, и привёл к присяге внутренний и главный дворцовый караулы. Затем повсеместно стали присягать Константину и полки. Всё это вызвало крайнее удивление вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны: «Что Вы сделали, Николай? Разве Вы не знаете, что есть акт, который объявляет Вас наследником?» Эти слова матери могли быть обоснованными, так как Константин действительно принял решение никогда не царствовать, но об этом ходили лишь слухи. Письменно об этом великий князь не сообщал.

В связи с неясностью ситуации в России наступило своего рода междуцарствие, длившееся целых три недели. На 14 декабря была назначена вторая присяга, на этот раз великому князю Николаю. Но заговорщики, выступающие против самодержавия и требующие конституции для России, решили действовать. Результатом оказалось кровопролитие на Сенатской площади Петербурга, аресты и казнь пятерых декабристов, как стали называть участников этого восстания.

Таким образом, переступив через кровь своих подданных, великий князь Николай Павлович стал российским императором, а его супруга, прусская принцесса, императрицей. «Думали ли мы в нашем семейном счастье несколько недель назад, что я буду сидеть на этом месте в Зимнем дворце? Я не вырос с мыслью управлять когда-либо шестьюдесятью миллионами подданных, — говорил новый император своей любимой Шарлотте. — Не удивляйся, если я тебе скажу, что в делах государственных понимаю менее моих министров; меня это-то и огорчает, потому что я нисколько не расположен зависеть от них и в то же время должен у них учиться». — «Да, но твоё трудолюбие, природный ум и добросовестность в любом деле помогут тебе преодолеть трудности», — успокаивала мужа принцесса, пытаясь развеять его грустные мысли.

Однако сама молодая императрица пребывала не в лучшем расположении духа; радость из-за высокого положения дорогого ей Николая затмевалась чувством страха за него. Пушечные выстрелы, прогремевшие в день его восшествия на престол, всё ещё звучали в её ушах. Забыть это было невозможно. Да и здоровье её резко пошатнулось: появились нервные судороги, головные боли, кашель.

В жизни прусской принцессы, внезапно оказавшейся на вершине власти, начался новый период.

Венчание на царство было назначено на конец августа 1826 года. В первопрестольную столицу молодой император прибыл вместе с семьёй. Въезд был торжественным: сам государь на белом коне, в генеральском мундире, его супруга с девятилетним наследником престола и императрица-мать в великолепных каретах вместе с фрейлинами и статс-дамами. Шествие замыкал отряд конницы. В день коронации Николай и его супруга под роскошным балдахином, который несли шестнадцать генералов, прошли в Успенский собор. У входа их встречал митрополит. За императорской четой строго по ритуалу прежних коронаций проследовали ближайшие родственники, члены Государственного совета, сенаторы, министры и предводители дворянства. В соборе возвышались два великолепных трона, украшенных драгоценными камнями и золотом. После свершения священного обряда коронования и окончания Божественной литургии началось миропомазание на царство. Происходило оно при такой тишине, что не слышно было ни малейшего звука в церкви. О завершении торжественной коронации жителям и гостям столицы возвестили 103 пушечных выстрела со стен древнего Кремля и звон колоколов.

В два часа дня в Грановитой палате начался торжественный обед. Он продолжался около четырёх часов. За креслами их величеств стояли высшие чины двора. Стол украшала золотая и серебряная посуда. Во время трапезы провозглашались тосты за здравие новых царя и царицы.

Итак, дочь прусского короля волею судьбы стала третьей немецкой принцессой, венчанной на царство вместе со своим супругом, российским императором. Возглавлять дом Романовых и страну им предстоит тридцать лет.

Ещё одна коронация предстояла императорской чете, но это случилось тремя годами позже в Варшаве. Ещё за три дня до торжественного события жители польской столицы узнали о нём из объявления: «Августейший и великий государь наш Николай Павлович, император Всероссийский, царь Польский, указать соизволил коронованию его на царство Польское при помощи Всевышнего быть 12 мая, приобщая к сему священному обряду августейшую свою супругу...» После прочтения это объявление было роздано населению во множестве экземпляров.

При свершении обряда венчания император сам возложил себе на голову корону, а на свою супругу — цепь ордена Белого орла. Из зала заседаний сената, где производился этот церемониал, они прошли в собор Святого Иоанна. Жители Варшавы, желая иметь что-либо на память об этом торжественном событии, разделили затем между собой сукно, которым был покрыт помост для шествия их величеств в собор.

На немецкую принцессу Шарлотту, ставшую императрицей Александрой Фёдоровной, были возложены новые обязанности: отныне ей предстояло заведовать Патриотическим и Елизаветинским институтами, которые в связи с болезнью, а затем кончиной Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, остались без надзора. Первое, что решила сделать новая императрица, — это перестроить здания институтов, чтобы увеличить число воспитанниц. Во время строительных работ девочки на лето были переведены в главный корпус Царскосельского дворца, а царская фамилия довольствовалась лишь одним из дворцовых флигелей. Александра Фёдоровна ежедневно посещала своих новых соседок, а её дочь Мария не только проводила с девочками большую часть времени, разделяя их детские игры и забавы, но даже носила институтское платье. Когда подросли младшие дочери, они также охотно общались с «институтками». Императрица любила показывать гостям свои заведения. Как-то она повезла в один из институтов свою невестку, прусскую принцессу Елизавету, прибывшую в Петербург вместе с мужем, наследным принцем Вильгельмом. Великие княжны к этому дню пошили себе институтские платья и стали каждая в ряду своего класса. Это было сюрпризом для принцессы, которая никак не ожидала встретить своих августейших племянниц среди воспитанниц.

После кончины вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны под покровительство Александры Фёдоровны перешли и все другие институты. Николай I сам вводил супругу в управление ими. Она лично посещала вверенные ей новые заведения, знакомилась с их бытом, интересовалась жизнью воспитанниц, посылала им к праздникам пакеты со сластями. Рассказывали, что как-то, посетив Екатерининский институт, императрица даже села за общий стол, попросила такого же кушанья, как у девочек, и обращалась со всеми просто и по-матерински ласково. Её приветливость вызывала у всех восторг. Чуждая всякого личного честолюбия и амбиций, Александра Фёдоровна стремилась лишь делать добро и деликатно заботиться о своих подопечных.

Вообще в России над женскими учебными заведениями имели попечительство три императрицы: Екатерина II, при которой был открыт первый воспитательный дом в Москве, а несколькими месяцами позже женское привилегированное учебно-воспитательное заведение в Петербурге; Мария Фёдоровна и Александра Фёдоровна. Любопытная статистика! Попечительство длилось каждый раз по тридцать два года. При супруге Николая I количество заведений, воспитательных, учебных и благотворительных, возросло почти в три раза. Конечно, сама императрица уже не могла лично вникать во все дела. По её просьбе государь учредил особый Совет из двенадцати членов под председательством Петра Георгиевича Ольденбургского. Статс-секретари докладывали государыне о всех проблемах и просьбах этих учреждений, а она принимала соответствующее решение. Больше половины из своих личных сумм Александра Фёдоровна тратила на пенсии неимущим и бедным, на содержание богадельни, которую учредила в Петербурге, а также на отдельные пособия, выдаваемые пострадавшим от пожаров, наводнений и иных бедствий. Но об этой стороне её деятельности заговорили лишь позже, поскольку свои благодеяния супруга Николая I оказывала с удивительной деликатностью. Узнав, например, о пожаре на окраине Петербурга, уничтожившем несколько домов, императрица Александра Фёдоровна послала доверенное лицо для раздачи погорельцам щедрого пособия, приказав узнать об убытках, понесённых каждой семьёй. Пособие этот посланец должен был выдать им лично, не говоря, от кого оно прислано.

Как-то раз государыня вызвала к себе молодого человека, в обязанности которого входило и принимать прошения бедных, поступавшие в её канцелярию, и навещать их для наведения нужных справок. С участием она расспросила его о личных делах и прибавила: «На вас возлагается трудная, подчас неблагодарная обязанность; не забывайте, однако, никогда, что вы имеете дело с несчастными; выслушивайте их просьбы, памятуя об их нуждах. Я знаю, что эта задача будет иной раз нелёгкая, но не забывайте, что вы делаете при этом доброе дело и исполняете долг, достойный похвалы».

Будучи добрым человеком, Александра Фёдоровна иногда находила в себе мужество попросить у императора помилования или облегчения участи тех, кто ждал долгие годы заключения. Но всё же обычно в дела мужа она не вмешивалась. Да и могла ли — она с её слепым обожанием своего Николая, который был её кумиром, идолом? «Дочь прусского короля, — напишут современники, находившиеся в непосредственном общении с этой хрупкой женщиной, — была воспитана в то время, когда вся немецкая молодёжь зачитывалась поэзией Шиллера и его последователей. Под влиянием этой поэзии всё тогдашнее поколение было проникнуто мистической чувствительностью, мечтательной и идеалистической, которая для нежных натур и слегка ограниченных умов вполне заменяла религию, добродетель и принципы. Александра Фёдоровна принадлежала к числу таковых... благополучие мужа и детей — в этом она видела своё назначение. Ей хотелось, чтобы вокруг неё все были веселы и счастливы, и она всегда имела доброе слово для всех и улыбку на лице, улыбку для тех, кого судьба к ней приблизила. Ей не присущи были ни суровый взгляд, ни недоброжелательный жест, ни строгое осуждение. Она любила, чтобы вокруг неё были лишь красота и блеск, оживление и смех. Не было в натуре этой императрицы и желания повелевать. Она не раз говорила, что слова «приказ» и «приказывать» понятны ей только в устах императора, которому она и сама готова была беспрекословно подчиняться».

Ценил ли император Николай Павлович эти качества жены? Он был мужчиной и, как большинство мужчин, скорее преклонялся перед слабостью, чем перед силой спутницы своей жизни. Поэтому к хрупкой и безропотной Александре он питал страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, ощущал себя её единственным законодателем. «Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти, в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золочёных решёток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка не вспоминала даже о своих крылышках». Она была императрицей самодержавного государства, и Николай Павлович стремился оказывать ей соответствующее внимание и почести, демонстрируя свою преданность. Он, государь Всея Руси, создал для жены волшебный мир великолепных дворцов и парков, роскоши и увеселений, до конца жизни относясь к ней как к избалованному ребёнку.

Таким образом, в личной жизни прусская принцесса считала себя вполне счастливой. Своего мужа она обожала, гордилась им, преклонялась перед ним. Его положительные качества возводила в энную степень, недостатки не желала видеть. Николай был ей дороже всего на свете: он — государь, он — муж, он — отец её детей. В этом принцесса Шарлотта, ставшая императрицей Александрой Фёдоровной, и видела смысл своей жизни, находясь в тени величия своего могущественного супруга. Всё, что касалось его, было ей небезразлично. Даже к его воинским занятиям она не была равнодушной, присутствовала на манёврах, смотрах, парадах, если позволяло здоровье. Всюду ей хотелось сопровождать мужа. Когда император приезжал в летние лагеря Дворянского кадетского корпуса, а делал это он регулярно, то Александра Фёдоровна обычно сидела рядом с ним в коляске, иногда вместе с детьми, гордясь своим положением и радостно слушая дружное «ура», которым кадеты, выстроившиеся в одну шеренгу, приветствовали государя. Императрица охотно сопровождала бы супруга и в дальние поездки, но он считал подобные путешествия для неё чрезвычайно обременительными.

Как-то во время одной из поездок во внутренние губернии коляска, в которой ехал Николай I, налетев на груду камней, оказавшихся на дороге, опрокинулась. Государь сломал ключицу и ребро. Губернатор города, возле которого это произошло, разместил монарха в помещении уездного училища. Здесь под наблюдением приставленных к нему врачей он должен был оставаться около трёх недель. Императрице Николай написал длинное письмо о случившемся в юмористической форме, чтобы она, не дай бог, не догадалась, что речь идёт о серьёзной травме. Прочитав письмо, Александра Фёдоровна тут же немедленно велела закладывать лошадей, чтобы выехать к мужу, хотя в это время сама была простуженной и находилась в постели. С трудом удалось отговорить её от поездки, внушив, что у императора всего лишь лёгкие ушибы и причин для беспокойства нет. Однако пока он не вернулся, тревога её была безграничной...

Нередко мысли принцессы-царицы обращались к родному дому в Берлине. В 1829 году она посетила своего отца. Старый король был безумно рад этому визиту, так как практически остался один: дочери вышли замуж: одна — за наследного принца Мекленбург-Шверинского, другая — за принца Нидерландского; сыновья женились. Вместе с Шарлоттой, которая была к тому времени уже матерью пятерых детей — два года назад она родила второго сына, Константина, — приехал в прусскую столицу и любимый зять, а затем и младшие дочери. Так что в Берлине собралась почти вся семья Фридриха Вильгельма III. В честь приезда царственной дочери король устроил Праздник белой розы, который состоялся в Новом дворце Потсдама 1 июля. В этот день императрице Александре Фёдоровне исполнился тридцать один год. Праздник удался на славу, о нём потом много вспоминали. Идея праздника принадлежала зятю царицы, герцогу Мекленбургскому, а назван он был в связи с ласкательным именем принцессы в детстве — Blanche Fleur. Этому торжеству был посвящён и знаменитый Большой кубок, созданный по проекту Фридриха Шинкеля. Ювелир Хоссауер изготовил три экземпляра этого кубка: первый для царицы (он находится сейчас в Петергофе), второй для её отца, прусского короля (его можно увидеть в музее Шарлоттенбурга), а третий для герцога Мекленбургского. Изготовленный из серебра, позолоченный внутри, инкрустированный тонкой эмалью, кубок является истинным шедевром искусства.

Принцессу-императрицу глубоко тронул праздник, данный в её честь, и она была благодарна своему любимому отцу. На третий день после всех торжеств она покинула Потсдам и вместе с супругом отправилась в обратный путь в Россию.

Последующие пять лет оказались тревожными для императорской четы. Летом 1830 года в Петербурге началась эпидемия холеры. Семья императора переехала в Царское Село, был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности.

Зимой 1831 года началась война с польскими повстанцами. Несмотря на численный перевес императорских войск, поляки сражались с изумительной храбростью. Потери с обеих сторон были значительными. «Говорят, император очень страдает, — записала в своём дневнике жена австрийского посла Долли Финкельмон. — Он чересчур чувствителен, чтобы не скорбеть о стольких жертвах — своих верных подданных и бунтовщиках, показавших такую доблесть, что даже русские по праву ими восхищаются... Императрица печальна, потому что слишком женщина. У неё нежное и любящее сердце. Её хорошо приняли в Варшаве, ей там понравилось, она содрогается от проливаемой там крови и сожалеет о всех жертвах».

Летом 1831 года вспыхнула новая волна холеры. Год назад был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности и казалось, что опасность миновала. Но страшная болезнь не дала себя уничтожить. На этот раз холера была особенно беспощадна. Эпидемия распространялась с молниеносной быстротой и через некоторое время приобрела угрожающие размеры. Не пощадила она и столицу, унося до шестисот жизней в день. Петербург опустел: все, у кого была возможность, выехали на острова. В городе и окрестностях начались волнения. Простой народ возмутили строгие меры, предпринятые властями для пресечения заразы. По городу распространяли слухи, что никакой эпидемии нет и причиной смерти множества людей не холера, а отравленная польскими агентами вода. На улице возникали драки, в них погибло немало народу. 17 июня 1831 года в Петербург пришло известие о смерти от холеры великого князя Константина Павловича. Он умер в Витебске, направляясь из Варшавы в Петербург. Болезнь сразила его за несколько часов. Из страха перед эпидемией и беспорядков на улицах и из-за траура по великому князю прекратились встречи в светских салонах.

Обо всех этих страшных событиях находившейся в то время с семьёй в Петергофе императрице старались не говорить. Она была на последних неделях беременности. 27 июля Александра Фёдоровна родила третьего сына, названного в честь отца Николаем. Чувствовала она себя плохо: всё же сказались волнения этого страшного лета, о которых она узнавала из газет.

Вскоре в Царское Село приехала княгиня Лович, теперь уже вдова. Она сама, без сопровождения кортежа, перевезла тело своего мужа из Витебска в покрытой траурным крепом карете. Похороны великого князя Константина Павловича состоялись в усыпальнице царской семьи в Петропавловской крепости в середине августа. Бедная княгиня Лович не надолго пережила своего супруга — через три месяца после его похорон она тихо скончалась в Царском Селе.

20 октября 1832 года Александра Фёдоровна вновь стала матерью, она родила седьмого ребёнка. На свет появился четвёртый сын — Михаил. Это были последние роды прусской принцессы, так как с ухудшением здоровья врачи не рекомендовали ей больше рожать. Дети, домашние заботы да небольшое общество по вечерам — вот чем была заполнена жизнь императрицы в то время.

С царской четой в самых близких отношениях находились князь Пётр Волконский, министр двора, человек очень деятельный, инициативный и темпераментный, и князь Александр Голицын, министр духовных дел и просвещения. Последний считался опекуном царских детей. Оба часто обедали с монаршей четой и могли входить к императрице без доклада. Дружеские отношения у них сложились также с графом Бенкендорфом, с которым Александра Фёдоровна всегда говорила только по-немецки, и с министром иностранных дел графом Нессельроде, широко образованным и склонным к искусствам человеком. К этому кружку порой присоединялся и граф Сперанский, доверенный советник государя. По вечерам все часто собирались в царских покоях, вели непринуждённые беседы, музицировали. В особых отношениях с семьёй императора находились граф и графиня Бобринские, люди очень богатые, независимые и не занимавшие каких-либо должностей при дворе. Софья Бобринская стала задушевным другом царицы, которая делилась с ней своими как радостными, так и грустными переживаниями. Если они разлучались, то писали друг другу письма.

Имелся у императрицы и штат фрейлин. Однако он не был постоянным: выходя замуж, фрейлины оставляли двор, а иногда и Петербург. Некоторых из них Александра Фёдоровна выбирала сама, а некоторых ей просто навязывали, и по доброте своей она не могла отказать. Поэтому среди фрейлин, поступивших к государыне на службу, были не только дочери из богатых и влиятельных семей, но и нуждающиеся бедные девушки, родителям которых удалось выгодно пристроить их.

В 1831 году во фрейлины была пожалована Антонина Блудова, дочь видного государственного деятеля. Назначение это удалось получить не без ходатайства её отца. Для самой же девушки такая честь оказалась полной неожиданностью. «Ну какая я фрейлина, — говорила она. — Сижу ещё за уроками и вовсе не красавица». Но со своей ролью Блудова справилась отлично и всегда пользовалась симпатией императрицы. Своему отцу она напишет: «Что за прелесть царская семья! Сами родители, молодые, приветливые, простые в обращении, видимо, любуются и радуются детям своим».

При императрице до конца её дней находилась графиня Екатерина Фёдоровна Тизенгаузен.

В Зимний дворец она переехала жить в апреле 1834 года, как и полагалось фрейлине. Графиня пользовалась особым расположением Александры Фёдоровны. Исключительное доверие императрицы порождало недоброжелательные слухи и зависть при дворе, ходило много сплетен и клеветы. Любознательная, образованная Екатерина Тизенгаузен много читала и рассказывала о прочитанном государыне, которой была бесконечно преданна. Но главной заботой этой фрейлины было охранять доступ в приёмную императрицы и удалять из неё всех тех, кого она сочтёт недостойным предстать перед своею покровительницей. Порой приходилось вмешиваться самой Александре Фёдоровне, чтобы укротить излишний пыл и полицейские привычки своей камер-фрейлины. И ещё одна страсть была присуща графине Тизенгаузен: она хотела знать новости и тайны двора раньше других. Чаще всего ей это удавалось. Однако её мелкие интриги были безобидными и не представляли ни для кого какой-либо опасности. Это происходило из-за слишком обострённого чувства любопытства. С женихами этой фрейлине не везло. Она была дважды обручена, но каждый раз женитьба расстраивалась.

Полной противоположностью графине Екатерине Тизенгаузен была толстушка Полина Бартенева, девушка без особого образования, да и происхождения незнатного. Ко двору её приняли лишь за чудесный голос. «Соловей, заключённый в перину» — так её прозвали. Александра Фёдоровна, проводившая много времени за фортепьяно, любила аккомпанировать Полине и слушать её мелодичное пение.

К числу любимых фрейлин императрицы относилась и Элиза Раух, девушка прусского происхождения. Красотой Элиза не блистала, но была очень остроумной, а порой даже язвительной. Вокруг неё обычно группировались придворные немцы, которым благодаря её вмешательству нередко удавалось добиваться милостей государыни. В молодости Элиза пользовалась большим успехом у брата императрицы, принца Карла Фридриха, который, как говорили, подумывал даже жениться на ней.

Несколько позже к штату фрейлин присоединилась Варвара Нелидова, племянница подруги, а может, и любовницы, как некоторые полагают, покойного императора Павла I. Она, не в пример своей знаменитой тете, была очень красива и пользовалась особым влиянием при дворе. Но об этом речь будет ещё впереди.

Родители не скрывали своей гордости. Разве могли они предполагать шестнадцать лет назад, что их первенцу в будущем предстоит занять российский трон? Ведь он приходился тогда всего лишь племянником царствующему старшему брату Николая, неожиданно наследовавшему трон. Но как только сын стал цесаревичем, император начал проявлять заботу о надлежащем его образовании и как наследника престола, и как будущего правителя страны. Решили, что до десятилетнего возраста великий князь Александр будет воспитываться под наблюдением родителей, а затем его образованием займётся известный поэт Василий Жуковский, который в то время числился по Министерству народного просвещения и преподавал русскую словесность. К столь важному и ответственному делу Жуковский должен был тщательно готовиться в течение двух лет. Император командировал поэта за границу, где надлежало познакомиться с современной методикой обучения и составить план занятий цесаревича. Относительно этого плана между Жуковским и императрицей начиная с 1826 года велась активная переписка. Обсуждалось всё, вплоть до мелочей — покупка необходимых книг, словарей, наглядных пособий для учебного процесса. Одному из своих друзей Жуковский писал из Германии: «Не думавши, не гадавши, я сделался наставником наследника престола. Какая забота и ответственность». Свою литературную деятельность поэт передвинул на второй план и целиком занялся педагогической деятельностью, обнаружив при этом прекрасные человеческие свойства: благожелательность, терпимость и умение строить отношения как со своим учеником, так и с его августейшими родителями.

Когда при дворе узнали, что именно Жуковскому предстоит стать воспитателем будущего императора, многие не скрывали своего недоумения, считая, что для этой цели годится лишь человек с известным именем и положением, по крайней мере генерал. А кто такой Жуковский? Он был всего лишь побочным сыном тульского помещика и пленной турчанки. При этом конечно же не учитывалось, что Жуковский был именитым поэтом, почётным членом Петербургской академии наук и славился своей высокой образованностью. Сам император как-то сказал одному из своих приближённых, высказавшему отрицательное мнение относительно наставника наследника: «Да, моего сына будет воспитывать Жуковский, и я вам скажу почему. Я получил бедное образование и, может быть, гожусь для теперешнего времени, но мой сын будет царствовать в другое время, когда будут другие требования, и он должен к ним подготовиться. Будет и «генерал», полковник Мердер, но по строевой части».

С 1834 года началось воспитание и семилетнего Константина, второго сына царской семьи. Мальчик уже в этом возрасте отличался необыкновенной любознательностью, живостью характера и не по-детски сильной волей. Его решили посвятить морскому делу. Впоследствии Константин будет воспитываться под руководством адмирала Литке, русского мореплавателя и географа, и получит военно-морское образование. Ему предстоит избороздить немало морей, хорошо изучить флотское дело и вместе со своим воспитателем основать Русское географическое общество, существующее по сей день. В двадцать один год Константин женился на принцессе Саксен-Альтенбургской, получившей после перехода в православие имя Александры Иосифовны. Впоследствии он стал отцом шестерых детей, четверо из которых родились при жизни императрицы Александры Фёдоровны.

Воспитанием своих трёх дочерей прусская принцесса занималась лично, две старшие походили и лицом, и характером на отца, а младшая была вылитая мать. Тихая и скромная, она отличалась какой-то особой впечатлительностью и сосредоточенностью. Предвидя, что девочкам предстоит быть супругами небогатых, по сравнению с Россией, германских принцев, мать старалась дать им соответствующее воспитание, приучая к будущей семейной жизни. Все девочки усердно изучали иностранные языки и историю, занимались музыкой, рисованием и конечно же рукоделием. Занятия начинались в восемь часов утра и проходили под надзором фрейлины Юлии Барановой, получившей в 1846 году графское достоинство, а позднее ставшей гофмейстериной при императрице. В десять часов утра всё императорское семейство собиралось к завтраку. Затем у детей продолжались занятия, после чего наступало время прогулок, причём гулять они должны были в любую погоду. Сама же императрица утро проводила за корреспонденцией, главным образом по делам благотворительности и заведования воспитательными учреждениями. От двенадцати до двух часов дня государыня принимала имеющих к ней доступ людей или служащих, обязанных к ней явиться с докладом. Затем совершала прогулку в своей карете, запряжённой четырьмя лошадьми, с двумя казаками на запятках. Иногда вместе с ней выезжал и император. По вечерам все дети на час-полтора собирались в кабинете матери, делясь своими проблемами, заботами, новостями. Устраивали небольшие домашние концерты, на которых она и великие княжны играли на фортепьяно и вместе пели. Время общения с детьми императрица-мать считала особенно счастливым для себя, порой и государь проводил вечер в семейном кругу. «Если кто-нибудь спросит тебя, — говорил Николай I одному из своих приближённых, — в каком уголке мира скрывается истинное счастье, сделай одолжение, пошли этого человека в аничковский рай».

Весной императорская семья уезжала в Царское Село, однако к концу июня все переселялись в Петергоф. Эта летняя резиденция была самым любимым местом отдыха: превосходный парк, многочисленные фонтаны, близость к морю составляли особую прелесть. Александра Фёдоровна любила кататься в экипаже по окрестностям Петергофа или ходить пешком по дорожкам парка, любуясь красотами природы. Как-то, прогуливаясь, она зашла дальше обычного и среди лесной чащи увидела живописную поляну. Эта поляна ей так понравилась, что она захотела, чтобы там был выстроен небольшой дом в чисто русском стиле. Ровно через месяц, как гриб после дождя, на краю поляны появился красочный домик. В нём поселили отставного гвардейского инвалида с семьёй, который должен был содержать дом в чистоте и порядке. Для императрицы эта поляна стала настолько притягательной, что, гуляя, она ставила себе целью дойти до избушки, немного там передохнуть и отправиться обратно. Часто она брала с собой детей, которые устраивали на поляне игры или слушали рассказы бывшего гвардейца о воинских доблестях русских, вставших на защиту Отечества, когда французы вступили на российскую землю.

Очень нравилось императрице жить и в так называемой Александрии на окраине Петергофа — в небольшом дворце, расположенном в саду, который Александр I подарил своему младшему брату перед отъездом в Таганрог. Это был двухэтажный дом, построенный в виде многоугольника, по стенам которого находились небольшие балконы-веранды, усыпанные цветами. В александровском парке стояла маленькая церковь в готическом стиле, свет в которую проникал сверху через окна, сделанные в виде розеток из разноцветного стекла. В церкви стояли две скамьи и два стула — подарок императрице от воспитанниц одного из женских учебных заведений. Сиденья и спинки стульев из малинового шёлка руками девочек были расшиты золотыми узорами. По воскресеньям царская семья обычно слушала здесь обедню. Императорская семья жила уединённо, доступ сюда имели лишь учителя, доктора и немногие приближённые. Со временем этот дворец оказался тесным для увеличивающегося царского семейства, и в саду было выстроено ещё два флигеля: один для наследника престола Александра, а несколько позже другой, для его брата Константина.

Летнюю обитель семьи Александра Фёдоровна украсила картинами известного французского живописца Ладюрнера, который в то время жил в Петербурге. Его мастерская находилась в Эрмитаже — императорская чета иногда посещала её. Из Франции художника выписала Александра Фёдоровна. Она восхищалась его пейзажами и камерными произведениями. Вильгельм Адольф Ладюрнер написал также серию батальных сцен из русской истории. Некоторые его работы были вывешены в Петергофе. В России Ладюрнер жил до конца своей жизни. Умер в 1855 году и был похоронен в Петербурге на Смоленском Евангелическом кладбище. На его могиле надпись: «Художник Его Императорского Величества и Президент Академии художеств».

День рождения Александры Фёдоровны, 1 июля, обычно отмечали в Петергофе. По этому случаю помимо приглашённых гостей сюда приезжали из Петербурга сотни людей, чтобы посмотреть иллюминацию и игру воды в фонтанах, полюбоваться живописным фейерверком и увидеть царскую семью. Сама именинница выходила на балкон и приветствовала собравшийся народ. Затем давали торжественный обед, на который приглашались лишь самые близкие люди, вечером принимались поздравления дипломатического корпуса. День рождения жены Николай I всегда превращал в большой праздник.

В середине августа императорская семья вновь переезжала в Царское Село. Здесь была своя прелесть. Прямо со своего балкона Александра Фёдоровна могла спуститься по лестнице в парк, а в хорошую погоду просто посидеть на ступеньках, любуясь открывающимся перед ней прекрасным видом. Вечером под её балконом обычно играл военный оркестр, причём некоторые марши являлись сочинениями самого императора. Чтобы послушать музыку, в парке собирались люди и из соседних дач.

В Петербург все перебирались обычно в конце октября или начале ноября. Сначала жили в Аничковом дворце. Светская жизнь в столице в это время бурлила: бесконечные приёмы, балы, маскарады и прочие увеселения. Как отмечают современники, на торжественных приёмах, в беседах с посланниками, на парадах царь и царица оставались монархами. Но в развлечениях, на балах, маскарадах они превращались в обычных людей, которым не было чуждо ничто человеческое. Обожали кататься с горок на санках, до упаду кружиться в вальсе, танцевать полонезы и мазурки, участвовать в салонных играх. Александра Фёдоровна была особой поклонницей маскарадов. Переодевшись в карнавальный костюм, она, никем не узнанная, веселилась, растворившись в пёстрой толпе. Естественна, непринуждённа, свободна от фальши придворного этикета. А незаметно следующие за ней жандармы трепетали от страха за императрицу.

Когда начиналась пора предрождественских празднеств, царская семья переселялась в Зимний дворец. В сочельник все вместе собирались у нарядной ёлки. Обычай украшать ёлку в Рождество пришёл в Россию из Пруссии по желанию Александры Фёдоровны. Она устраивала праздник для своих детей, на который приглашала также детей своей свиты. Сначала государь и его дети садились каждый за свой стол с небольшой ёлочкой, украшенной разными подарками, приготовленными самой императрицей. Затем вся семья выходила в другую залу, где стоял большой длинный стол с разными фарфоровыми изделиями. Детям вручались подарки в соответствии с их возрастом, после чего разыгрывалась лотерея между придворными. Николай I обычно выкрикивал номер, выигравший подходил к Александре Фёдоровне и получал подарок — выигрыш из её рук.

С годами здоровье Александры Фёдоровны стало ухудшаться, всё чаще у неё появлялись боли в груди и мучительный кашель. Иногда супруге Николая I настолько нездоровилось, что она не могла присутствовать на придворных торжествах и праздниках. Следить за её здоровьем вызвали молодого берлинского врача Мандта, который упорно настаивал на том, чтобы императрица провела некоторое время в Крыму: сухой климат должен был подействовать благотворно. Послушавшись совета доктора, Александра Фёдоровна вместе со старшей дочерью Марией в 1837 году провела некоторое время в Алуште в имении князя Воронцова. Крымский воздух явно пошёл ей на пользу, и она стала забывать о своих недугах.

Здесь же, в Крыму, восемнадцатилетняя Мария познакомилась с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, своим будущим супругом, присутствовавшим на манёврах русских войск, он был вторым сыном пасынка Наполеона, герцога Евгения Богарне, и баварской принцессы Августы. После падения Наполеона Евгений нашёл приют у своего тестя Максимилиана I, короля Баварии, пожаловавшего зятю княжество Эйхштадтское с титулом герцога Лейхтенбергского. Сын герцога в свои двадцать лет отличался необыкновенными способностями и широкой эрудицией и по вечерам частенько бывал у российской императрицы. Своим умом и весёлостью он снискал расположение матери и любовь дочери, симпатичной белокурой девушки с небесно-голубыми глазами и нежным цветом лица.

В Петербург императрица, сопровождаемая своим супругом, возвращалась через Москву. Она настолько окрепла, что могла вместе с государем посещать заведения, наносить визиты местной знати. Бывшая российская столица значительно изменилась со дня её последнего приезда по случаю коронации. Москва разрослась, обустроилась, похорошела. Да и осень в том году была тёплой и сухой. В Петербург с его влажным климатом, пронизывающим ветром и частыми дождями уезжать не торопились. Вернулись лишь незадолго до Рождества. И здесь Александру Фёдоровну ожидало несчастье, оставившее глубокий след в её душе и негативно подействовавшее на состояние её здоровья.

Когда императорская чета была в театре, в Зимнем дворце вспыхнул пожар. Государю сообщили об этом немедленно. Оставив супругу в ложе и не сказав ей о происшествии, он тотчас поскакал к месту пожара, отдав распоряжение музыкальные номера спектакля повторять до тех пор, пока он не возвратится с пожара. Прибыв в Зимний, Николай I приказал прежде всего вынести своих полусонных детей и перевезти их в Аничков дворец. Императрица узнала о пожаре, когда всё кончилось. В страшном волнении она сразу же отправилась ко дворцу. Её глазам предстали дымящиеся стены с зияющими отверстиями окон и дверей и почерневшие громадные статуи, торчавшие вдоль сгоревшей крыши. «Какое несчастье посетило ваше величество!» — воскликнула одна из придворных дам. «Какое счастье, — отвечала императрица, — что спасены дети, что никто не погиб! Будем прежде всего благодарить Бога за его милости в несчастии и покоримся Его святой воле».

Ущерб от пожара, к счастью, был не очень велик, даже царская библиотека не слишком пострадала. Однако всё случившееся вызвало нервное расстройство матери, ведь её дети были в опасности...

У неё опять часто стала трястись голова. Эта нервная болезнь возникла ещё в конце 1825 года в связи с декабрьскими событиями в Петербурге. Дрожь была еле заметна; она проходила, когда императрица была спокойна, но как только её начинало что-то мучить, морально или физически, недуг появлялся снова.

Зиму Александра Фёдоровна провела в Петербурге вместе с семьёй, следила за ростом и успехами своих детей, охотно занималась с ними. Немало времени проводила за чтением своих любимых исторических книг или за фортепьяно. Музыка отвлекала от грустных дум. Но между тем здоровье ухудшалось. Весной, по рекомендации врачей, императрица выехала за границу. Муж и дети сопровождали её. В столице Пруссии царской семье был оказан торжественный приём. Императору Николаю было присвоено звание почётного гражданина Берлина. В ответ на это он приказал выстроить на улице — Унтер дён Линден — большой дом для русского посольства, домовладельцем которого он становился, и подарил городу значительную сумму денег. На них построили затем больницу, названную в его честь Николаевской.

Несколько недель императрица провела на юге Германии, от тихой, спокойной жизни и более тёплого климата здоровье её заметно поправлялось. Как когда-то она сама, её младшая дочь, тринадцатилетняя Александра, очень любившая цветы, собирала букеты из полевых цветов и с радостью дарила их своей матушке или музицировала с ней в четыре руки, подпевая своим ещё неокрепшим детским голосом.

На обратном пути ехали через Мюнхен, где сделали небольшую остановку. Там вновь состоялось свидание между великой княжной Марией и Максимилианом Лейхтенбергским. Чувство взаимной симпатии, которое зародилось ещё в Крыму, к тому времени уже окрепло, и на весну 1839 года было назначено бракосочетание.

Свадьба старшей дочери императора Николая I была торжественно отпразднована в Петербурге. Герцог Лейхтенбергский переехал на постоянное жительство в российскую столицу, получил чин генерал-адъютанта и титул императорского высочества. Спустя некоторое время немецким архитектором Штакеншнейдером для новобрачных был построен отдельный дворец — Лейхтенбергский, или Мариинский. Сам супруг великой княгини, отныне герцогини, осуществлял надзор за строительными работами. Позже в газете «Иллюстрация» так писали об этом дворце: «Внутренность дворца отделана с необыкновенным вкусом и роскошью. В великолепных комнатах собраны драгоценные произведения искусства, редкости и много исторических вещей, принадлежавших Наполеону I и императрице Жозефине. Внутри дворца есть зимний сад, роскошно освещаемый во время балов; большой летний сад выходит на Вознесенский проспект, от которого отделён высокой стеной».

Александра Фёдоровна не скрывала свою грусть — её дочь вылетела из гнезда родителей, стала жить своим домом. «Приближается конец счастливейшего периода моей жизни как супруги и как матери, — говорила она своим приближённым. — Как я утрачиваю с годами здоровье и силу молодости, так, кажется, оставляет меня и семейное счастье».

Её дочь Мария первые годы была счастлива в супружеской жизни. В семье родилось семеро детей — три дочери и четыре сына, как и у самой Александры Фёдоровны. Первый мальчик, названный в честь отца Николаем, появился на свет в 1843 году.

Максимилиан Лейхтенбергский, человек разносторонне образованный, был назначен президентом Академии художеств и главным управителем Горного института. И в том и в другом звании он принёс много пользы для России. Однако судьбой этому удивительному человеку было определено лишь тридцать пять лет жизни. В 1852 году старшая дочь императрицы стала вдовой и заняла место президента Академии художеств, как бы продолжая дело мужа. Этому способствовали её блестящий ум и разносторонний художественный вкус.

После смерти герцога Максимилиана великая княгиня Мария Николаевна вступила в морганатический брак с графом Григорием Александровичем Строгановым, представителем купеческого рода, известного своим меценатством и благотворительностью. В высшем свете Петербурга его считали ценителем красоты и знатоком искусства. Венчание состоялось в ноябре 1854 года в домовой церкви Мариинского дворца втайне от отца. О смелом шаге Марии знали лишь её братья Александр и Константин. Матери сообщили об этом лишь после смерти императора Николая I, который, узнай об этом, пришёл бы в страшное негодование. Своё второе замужество великая княгиня Мария Николаевна вынуждена была скрывать от всех до конца своей жизни. Официально этот брак так и не был признан.

В мае 1840 года императрица Александра Фёдоровна получила сообщение о болезни своего семидесятилетнего отца. Она сильно встревожилась: год 1840-й казался прусской принцессе роковым в немецкой истории, она его воспринимала не как простое число. В 1640 году в Бранденбургском курфюрстве вступил в правление Фридрих Вильгельм, вошедший в историю как «великий курфюрст» и считавшийся основателем Прусского государства. В 1740 году к власти пришёл ещё один великий человек — король Фридрих II, прозванный «философом на троне» и считавшийся замечательным полководцем. И вот сейчас было опасение новой перемены на прусском престоле.

Александра Фёдоровна поспешила в Берлин, к постели любимого отца. Фридрих Вильгельм был уже очень слаб, но приезду дочери чрезвычайно обрадовался. Правда, когда вслед за ней несколькими днями позже приехал и супруг его Шарлотты, король своего зятя уже не узнал. Он скончался в ту же ночь.

Эта смерть глубоко опечалила Александру Фёдоровну. Врачи предписали ей курортное лечение для восстановления сил. С небольшой свитой императрица выехала в Эмс, где провела около трёх месяцев. В царской семье в это время произошло ещё одно событие, но на этот раз радостное. Во время своего путешествия по странам Европы с образовательной целью Александр, наследник престола, познакомился с дочерью герцога Гессенского Людовика II, красивой и хорошо воспитанной девушкой, которой едва исполнилось пятнадцать лет. Цесаревич безумно влюбился и немедленно написал своим родителям письмо, в котором умолял позволить ему жениться на Максимилиане Марии — так звали юную принцессу. Николай I не торопился с согласием, в то время как его супруга была вполне довольна выбором своего старшего сына. Ведь дармштадтский двор не был чужд русскому императорскому дому. Первая жена императора Павла I была из этого рода, да и собственная бабушка Шарлотты, мать короля Фридриха Вильгельма III, была гессенской принцессой.

Осенью Александра Фёдоровна возвратилась в Петербург вместе с дочерью гессенского герцога, уже объявленной невестой цесаревича. Предполагалось, что за шесть месяцев до намеченной свадьбы Максимилиана Мария должна подготовиться к своей новой роли и несколько адаптироваться в новой обстановке. Таким образом, ещё одна немецкая принцесса предназначалась для российского трона, но о ней подробно речь пойдёт в следующей главе.

В Петербурге был в разгаре музыкальный сезон. Российскую столицу посетил Ференц Лист, его концерты имели огромный успех. Бывала на них и императорская семья. А на музыкальные вечера к императрице приглашался сам Михаил Глинка. Он уже был знаменит благодаря своей опере «Жизнь за царя», симфоническим произведениям и романсам. Принимали композитора всегда очень приветливо, с удовольствием слушая его сочинения на русские темы. Императрица Александра и сама часто садилась за фортепьяно и с удовольствием аккомпанировала мужу — он любил иногда петь народные песни. Часто музицировали все вместе. Для царской семьи порой специально сочиняли инструментальные пьесы, а императору при этом предназначалась партия на трубе. Приглашавшийся на такие вечера композитор А.Ф. Львов вспоминал потом, что во время репетиций Николай I часто уводил его к себе в кабинет. Там Львов должен был играть на скрипке его партию. Внимательно прослушав два или три раза, император возвращался к супруге и играл без ошибок.

Большой интерес Александра Фёдоровна проявляла и к русской литературе. В её салоне часто появлялись известные писатели и поэты. Бывал там несколько раз и Михаил Лермонтов, он читал свои лирические стихи, играл на скрипке и фортепьяно. По желанию хозяйки салона читали вслух и «Демона». Вопреки мнению светских дам Александра Фёдоровна находила Лермонтова очень симпатичным человеком. С большим интересом она прочитала и его роман «Герой нашего времени», причём сделала это, запёршись в спальне, чтобы не увидел муж. У императора отношение к молодому поэту, прославившемуся своим острым языком и резкими выпадами против самодержавия, было однозначно негативным. Он резко отозвался о Печорине, герое лермонтовского романа, и сослал автора на Кавказ: пусть, мол, прочистит себе голову под пулями. Узнав о смерти Лермонтова, Александра Фёдоровна написала Софье Бобринской: «Вздыхаю о Лермонтове, о его разбитой лире, о русской литературе; он мог бы быть выдающейся звездой». В тот же день она подарила своей старшей дочери Марии хранившиеся у неё две книги Лермонтова.

Любила Александра Фёдоровна и Николая Гоголя. «Он очень загадочен», — говорила она.

Появлялся в качестве гостя царского семейства и Василий Жуковский. Он уже завершил свои обязанности по воспитанию наследника престола, но оставался другом семьи. В 1841 году поэт написал императрице в своём письме такие строки: «Оканчиваю письмо моё повторением моей глубочайшей благодарности перед Вами, Всемилостивейшая государыня, за все благотворения, коими так щедро осыпали меня в прошедшем. Одним из главнейших из сих благотворений почитаю возможность, которую Вы даровали мне, чтобы узнать близко Вашу высокую душу. Это знание всегда было и навсегда останется моим любезным сокровищем».

Любопытна дальнейшая судьба замечательного человека и поэта. Женившись в 1841 году на дочери своего друга, немецкого художника Генриха фон Ройтерна, он поселился во Франкфурте-на-Майне, где прожил со своей семьёй семь лет. В связи с бурными политическими событиями, разразившимися в Западной Европе в 1848 году, Жуковский переехал с женой и двумя маленькими детьми в Баден-Баден. Там прошли последние четыре года его жизни. Здоровье ухудшалось, сдавали глаза, но бывший наставник старшего сына российского императора ещё творил и получил известность в Германии переводами Шиллера, в которых сумел воплотить своё удивительное поэтическое дарование. Трёх лет он не доживёт до того момента, когда его воспитанник займёт царский престол. Поэт скончался в возрасте шестидесяти девяти лет и был сначала похоронен в Баден-Бадене, а затем его останки перевезли в Петербург — таково было желание благодарного ему ученика, Александра II. А на баденском доме, где пробил его смертный час, и сейчас висит памятная доска с надписью на немецком языке: «Здесь жил и скончался русский поэт и переводчик Василий Жуковский».

Увлеклась императрица и русской историей. Она захотела, чтобы для неё был прочитан курс истории России. На прослушивание она приглашала всех своих близких. Интересовало её и всё, что издавалось за границей касательно Российской империи.

В 1843 году с письмом к Александре Фёдоровне от её брата, короля Фридриха Вильгельма IV, в Петербург приехал барон Гакстгаузен. Он получил от неё значительную сумму на перевод и издание своего труда о России, в котором было собрано много важных наблюдений над различными явлениями жизни русских людей того времени. Позже император Вильгельм I, сменивший на прусском престоле своего старшего брата, после смерти сестры, Александры Фёдоровны, поручил Гримму, бывшему воспитателю великого князя Константина Николаевича, написать биографию своей сестры. Книга вышла в свет в 1866 году. Гримм не знал русского языка, но на немецком создал великолепное жизнеописание принцессы Шарлотты.

Но вернёмся к царской семье. Помимо музыкальных вечеров и литературных чтений большое внимание уделялось и театру. Почти каждое воскресенье посещали Эрмитажный театр, там давались оперы, водевили и балеты. Лож в театре не было, кроме небольших — под амфитеатром, поэтому императорская чета вместе с детьми сидела в партере. По соседству занимали кресла и другие члены романовской фамилии, а также высшие сановники и иностранные послы. По сторонам и по ступеням лестницы, ведущей к партеру, стояли камер-пажи в красочной униформе.

В первый месяц каждого нового года в царские покои Зимнего дворца обычно был открыт доступ для любого прилично одетого человека. Желающему пройти во дворец выдавался билет, который у него отбирали у двери для подсчёта общего числа посетителей. Этой возможностью пользовались очень многие. А семья царя большую часть зимнего сезона проводила в своём любимом Аничковом дворце. Почти еженедельно в белой гостиной дворца императорская чета давала бал, на который приглашалось не более ста персон. «Государыня была ещё хороша, — писал современник. — Прекрасные её плечи и руки были ещё пышные и полные, и при свечах, танцуя на балу, она ещё затмевала первых красавиц».

Летом 1842 года император Николай I и его супруга в узком семейном кругу отпраздновали серебряную свадьбу. По этому случаю в Петербург прибыл прусский король Фридрих Вильгельм IV, старший брат Александры Фёдоровны. В России он не был с 1818 года, когда приезжал вместе с отцом по случаю рождения племянника, первенца сестры. Сейчас у неё было уже семеро детей и двадцатипятилетний стаж замужества. Конечно, годы наложили на принцессу свой отпечаток, но кого они щадят? Дочери её были очень хороши собой, но только младшая, Александра, похожа на мать и одновременно на бабушку, королеву Луизу. Уже с детства великая княжна Александра несколько отличалась от своих старших сестёр: она могла искренне восторгаться красотами природы, нежно нашёптывать цветам свои мысли, слушать журчание воды фонтанов или шум морского прибоя в Петергофе. Нередко её можно было видеть на берегу озера: лебеди подплывали к берегу, чтобы получить из её рук корм.

Великая княжна Александра обладала замечательным голосом. Она занималась пением под руководством итальянца Соливи и делала заметные успехи. Родители не скрывали своей гордости редкими способностями дочери и не раз просили её появиться перед избранной публикой, чтобы усладить присутствующих своим чудесным голосом. Однако после занятий пением с великой княжной итальянский маэстро заметил, что голос её стал меняться — что-то нарушало ритм дыхания. Он высказал опасение относительно здоровья девушки, заподозрив болезненное состояние лёгких. Но этому не придали должного значения.

Середину лета следующего 1843 года царская семья, как обычно, провела в Петергофе. Здесь несколько недель гостил принц Гессен-Кассельский Фридрих Вильгельм, сын ландграфа Вильгельма, наследника датского престола. Младшая дочь императрицы очаровала его не только своим чудесным голосом, но и богатством необыкновенно тонкой души. Он сделал ей предложение и получил согласие девушки. Не возражали и родители Александры, хотя знали, что жить ей придётся в Дании. С этой страной до сих пор Россия не имела близких родственных связей. Бракосочетание назначили на январь. Молодым людям пришлось на время расстаться. Когда же принц приехал в Петербург незадолго до свадьбы, он заметил резкую перемену в своей невесте — на её лице появилась болезненная бледность, часто она кашляла. Но это не явилось причиной, чтобы откладывать венчание.

В один день было устроено сразу две свадьбы: великой княжны Александры с гессенским принцем и дочери великого князя Михаила Павловича, младшего брата императора, Елизаветы. Племянница Николая I выходила замуж за герцога Насаусского. Тысячи приглашённых гостей собрались на это торжество. Многих поразил болезненный вид младшей дочери государя.

После свадьбы Адольф, герцог Насаусский, уехал с молодой женой к себе на родину, а Александра с мужем поселилась в Зимнем дворце. Её состояние стало быстро ухудшаться. Молодых перевели в Аничков дворец, чтобы дочь была поближе к матери. Императрица была крайне обеспокоена болезнью своей дорогой Александры, ожидавшей ребёнка. К ней были приставлены врачи, по словам которых никакой серьёзной опасности не было. Отзыв врачей несколько успокоил родителей. Царь выехал в Лондон, не думая ни о чём плохом. Однако сердце матери предчувствовало худшее. Неделей позже она созвала консилиум и по обрывкам латинских фраз, которые доктора употребили в её присутствии, угадала, что спасения нет. Чахотка быстро прогрессировала. Императрица срочно послала в Лондон курьеров. Государь незамедлительно выехал в Петербург. Великая княгиня находилась в это время в Царском Селе. Из морского плавания возвратился и великий князь Константин, с этим братом у Александры была особая близость. Слушая его рассказы о только что виденном Копенгагене, предназначаемом ей для жизни, она, казалось, немного ожила, на лице появилась слабая улыбка. 28 июля Александра разрешилась от бремени. Она родила сына, который умер через два дня. А на следующее утро за новорождённым последовала и его мать. «Будьте счастливы», — произнесла она, засыпая вечным сном, обращаясь к страдающим родителям, склонившимся над ней. Умеющий себя сдерживать Николай I плакал, не стесняясь слёз. Смерть дочери он считал наказанием свыше за кровь, пролитую в год её рождения — 1825-й.

2 августа 1844 года на улицах Петербурга состоялось печальное шествие. Не было ни торжественности, ни особых почестей. По главным улицам столицы в закрытом ландо везли преждевременно скончавшуюся княгиню. В память о великой княгине Александре в Петербурге была открыта Александрийская женская клиника, а в Царском Селе, где прошли последние её дни, возвели памятник в виде часовни со статуей великой княгини с ребёнком на руках.

Годом позже вдали от России скончалась и племянница императора Елизавета Насаусская, вставшая под венец в один день с царской дочерью. Словно мечом рока были снесены эти две молодые жизни. И той и другой девушке исполнилось лишь девятнадцать лет.

После похорон царская семья переехала в Гатчину, где царило полное уединение. Приёмы были прекращены, визиты стали чрезвычайно редкими. Весь Петербург сочувствовал горю царской семьи: в городе приостановились все увеселения без всякого на то приказания свыше.

Прошёл год. Здоровье безутешной матери настолько ухудшилось, что доктора стали считать её состояние опасным и настойчиво рекомендовали уехать в Крым или за границу. Но Крым, где климат подошёл бы для здоровья императрицы, Николаем был отвергнут. Там не было дворца, где могла бы жить его супруга, да и дороги были очень плохими.! Решили остановиться на Италии, выбрали Палермо, причём не сам город, а близлежащую виллу, принадлежавшую княгине Бутера, урождённой Шаховской. Вместе с матерью выехала и дочь Ольга. Разместились на вилле, достаточно вместительной, и даже с печами, что было для Италии редкостью. Небольшой двор поселился в примыкающих соседних строениях.

Король Неаполитанский заботился о том, чтобы высокую гостью из России никто не беспокоил в её резиденции. Из округи удалили всех нищих и бродяг, полиции поручили бдительный надзор за местностью.

Распорядок дня государыни определялся её врачами: в восемь часов утра она вставала и прогуливалась по саду, в котором было много цветов и редких растений. Затем там же накрывался стол для завтрака. Некоторое время Александра Фёдоровна проводила в кабинете, писала письма, читала, в основном книги об Италии и Сицилии, слушала последние новости — их сообщал барон Мейндорф, бывший посланник в Берлине, сопровождавший императрицу в путешествии. После обеда она непременно отдыхала, а по вечерам часа на два у неё собирался двор. Когда после лёгкого ужина Александра Фёдоровна отходила ко сну, всё вокруг замирало.

Через несколько недель императрица почувствовала себя значительно лучше. Она поправилась настолько, что могла вновь надеть любимые браслеты, которые в Петербурге буквально спадали с её рук. Она уже могла принимать гостей. На некоторое время к ней приехала её сестра, вдовствующая герцогиня Мекленбург-Шверинская. Несколько недель провёл наследный принц Вюртемберга Карл Фридрих Александр, который давно мечтал познакомиться с дочерью императрицы, о её красоте он был много наслышан. Великая княжна Ольга действительно была неотразимо красива. Высокая, стройная, с большими ясными глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами, она была как бы женской копией своего красавца-отца. Рассказывали, что как-то во время прогулки, протиснувшись через толпу людей, желавших посмотреть на гостей из России, к девушке близко подошёл какой-то человек. На вопрос, что ему нужно, он ответил: «Я художник и хочу видеть вблизи первую красоту в мире». И, обращаясь к Ольге, сказал: «Хоть на одно мгновение задержите на мне свой взгляд, и я за него отдам половину моей жизни!»

Неудивительно, что Карл Фридрих Александр, познакомившись с дочерью российского императора, был так очарован, что немедленно попросил её руки.

На этот брак последовало согласие со стороны как родителей невесты, так и жениха. Венчание состоялось спустя несколько месяцев. Через восемнадцать лет дочь прусской принцессы, внучка Марии Фёдоровны, принцессы из Вюртемберга, станет королевой Вюртембергской. Семейная жизнь этой дочери российского императора Николая I сложится вполне благополучно.

Навестил больную мать и великий князь Константин, находившийся в плавании по Средиземному морю. Он много рассказывал о древних городах, которые посещал, о нравах и обычаях людей, там проживающих, всячески стараясь отвлечь матушку от грустных мыслей. Он же распорядился, чтобы оркестр российской флотилии играл в саду итальянской виллы национальные мелодии. Всё это весьма благотворно действовало на Александру Фёдоровну.

Со временем она стала вести всё более подвижный образ жизни. При хорошей погоде выезжала в близлежащие окрестности, несколько раз появлялась на балах, которые местная аристократия устраивала в честь высокой гостьи из России. Ранней весной во время народного гулянья съездила в Палермо. Поддавшись общему праздничному настроению, российская императрица бросала в народ конфеты, цветы, а беднякам распорядилась выдать значительную сумму денег.

Четыре месяца прожила Александра Фёдоровна на вилле. В память о «волшебном уголке», как она назвала это место, по её распоряжению в Петербург было отправлено несколько апельсиновых деревьев.

Достаточно окрепнув, супруга Николая I решила совершить длительную поездку по Италии. Своё путешествие она начала с Неаполя. Везувий, древние руины Помпеев произвели на неё сильное впечатление. Однако, по всей вероятности, она ещё была слаба для столь сильных эмоций и вновь слегла. Врачей настолько встревожило состояние императрицы, что ей предписали полный покой, допуская лишь самых близких, и то минут на пятнадцать, не более. Болезнь продолжалась около двух недель, но всё обошлось благополучно, и Александра Фёдоровна смогла продолжить своё путешествие. На этот раз она поплыла на российском корабле «Камчатка» к северу Италии. На несколько дней была сделана остановка во Флоренции. Сам великий герцог Леопольд II был гидом российской императрицы по картинной галерее Питти; полотнами замечательных итальянских мастеров она могла любоваться часами. Александра Фёдоровна сожалела лишь, что рядом с ней не было её обожаемого супруга.

Шесть месяцев Александра Фёдоровна находилась вдали от Петербурга. Так долго она ещё никогда не отсутствовала. Очевидцы утверждали, что хотя внешне её супруг не скрывал своей грусти от разлуки с женой, но в одиночестве не оставался. Болезнь жены не замедлила расстроить идиллию семейной жизни, связав её лишь идеей долга. Император был увлечён фрейлиной Варварой Нелидовой, и при дворе стали считать её официальной фавориткой государя. Но всё это было как бы молча, про себя, поскольку отношения между Николаем I и фрейлиной были прикрыты с внешней стороны самыми строгими приличиями. В глазах общества и общей морали их можно было оправдать. Да и посмел бы кто-либо осуждать государя?

Прусская принцесса, выполнив свой долг супруги российского императора и обеспечив в должной мере продолжение рода Романовых, по состоянию здоровья вынуждена была подолгу оставлять мужа одного. Людям, близким к фрейлине Нелидовой, нетрудно было догадаться о её бескорыстном, искреннем чувстве к императору. Никогда Нелидова не пользовалась своим особым положением ради тщеславия, ей не было свойственно честолюбие. Казалось, всё, что приписывала ей общественная молва, было неправдой. Никак это не сочеталось с её манерой держать себя при дворе. Никто не мог заподозрить в этой женщине, удостоенной внимания, а может быть, и любви самого императора, отсутствие скромности или присутствие легкомыслия. Красавица, а таковой её считали все, строго выполняла свои обязанности фрейлины, тщательно скрывая милость, которую обычно выставляют напоказ женщины в подобном ей положении. О Варваре Нелидовой вообще написано очень мало, в основном известно лишь то, что привязанность к ней Николая I сохранялась долгие годы. Некоторые, правда, утверждают, что увлечение императора фрейлиной закончилось созданием им второй семьи и что его верный слуга Кляйнмихель усыновил детей от этой связи. Такие слухи могли возникнуть лишь после смерти государя. Он не позволил бы, чтобы фасад его дома благочестия и супружеской верности был поколеблен. Лишь спустя годы нашлись смельчаки, которые писали о якобы развращённости этого царя Романова и его двора, об интимных отношениях его с жёнами и дочерьми приближённых.

Одна из фрейлин императрицы написала позже в своих воспоминаниях про Николая I следующее: «Известно, что он имел любовные связи на стороне, какой мужчина их не имеет, хотя предмет его обожания жил во дворце. Но это делалось так скрыто, так благородно, так порядочно, так он себя держал осторожно перед женой, детьми...»

Ну а сама прусская принцесса? Знала ли она об увлечениях своего мужа? Пожалуй, да. Однако это не уменьшало степени её обожания. Она не переставала боготворить его всю сбою жизнь. Он же отвечал ей глубоким уважением и бережно относился к матери своих детей. В завещании, написанном им в 1844 году, значилось, что всё своё имущество он оставляет нежно любимой супруге, поручает ей заботу о семье и её же попечению отдаёт своих детей до самого их совершеннолетия. «Завещаю всем детям и внучатам моим любить и чтить их родительницу и пещись об её успокоении, предупреждать её желания и стараться утешить и старость нежною их попечительностию. Никогда и ничего во всю их жизнь не предпринимать, не спрося предварительно её совета и материнского благословения».

Длительное пребывание за границей пошло на пользу императрице. Возвратившись в Петербург, она посетила несколько храмов, чтобы принести Богу благодарность за своё выздоровление, сделала значительные пожертвования в пользу больниц и приютов для бедных, начала готовиться к свадьбе дочери. Радость за красавицу Ольгу несколько омрачалась предстоящей разлукой с ней: было решено, что молодые после свадьбы переедут в Штутгарт.

А пока она по мере своих сил включилась в мероприятия зимнего сезона российской столицы.

В дни больших праздников и особых торжеств в большой церкви Зимнего дворца устраивалось богослужение. В обычное время обедню по воскресеньям слушали в малой церкви дворца. Мужчины приходили в парадной форме, при орденах, дамы в придворных нарядах. Обедня начиналась в одиннадцать часов, после службы император и императрица вместе с наследником и его супругой принимали лиц, желавших им представиться, в прилегавшей к церкви зале. Александра Фёдоровна в дни, когда ей нездоровилось, — а таких дней было много, — приходила лишь после первой половины службы. Её супруг же всегда был точен и аккуратен. К тому времени в царскую семью вошла ещё одна немецкая принцесса, дочь герцога Иосифа из Альтенбурга. Великий князь Константин, возвращаясь из Штутгарта, куда он сопровождал свою сестру после её бракосочетания с наследным принцем Вюртембергским, остановился в Альтенбурге, где и познакомился с принцессой Александрой. Между молодыми людьми возникла взаимная симпатия, и Константин объявил родителям, что хочет жениться. Согласие было получено, но с отсрочкой на два года, так как великий князь ещё не завершил своего образования. Обручение состоялось в сентябре 1847 года. Альтенбургская принцесса после перехода в православие под именем Александра Иосифовна пополнила большую романовскую семью.

Год назад царская семья пережила страшное горе. Скончался родной брат императора великий князь Михаил Павлович. Это потрясло всех и особенно государя. Оба брата были связаны с детства самой искренней дружбой, хотя характерами сильно различались. Старший был всегда серьёзен и сосредоточен в себе, а младший весел, остроумен.

Вдове великого князя императрица выразила своё глубокое сочувствие. Всю свою дальнейшую жизнь относилась к ней с неизменным уважением, прислушивалась к её мнению, советовалась по семейным вопросам. К ней всегда тянулись и дочери Александры Фёдоровны, посещали её музыкальные вечера, которые скорее были серьёзным занятием, чем средством развлечения. Под влиянием этих вечеров зародилась впоследствии мысль об учреждении русского музыкального общества — консерватории. За осуществление этой идеи великая княгиня Елена Павловна взялась со всей пылкостью своей души, не останавливаясь перед личными затратами и продав с этой целью даже свои бриллианты.

Так уж сложилось, что петербургские летние месяцы Александра Фёдоровна чувствовала себя вполне сносно, а вот петербургские зимы были ей явно не на пользу. Она так и не привыкла к суровости и сырости новой родины. Время от времени состояние здоровья резко ухудшалось. Так случилось и в начале 1850-х годов. Супруга Николая I вновь стала часто болеть. Заботу о благотворительных и учебных заведениях Александра Фёдоровна вынуждена была передать своим дочерям и невесткам. Она даже не могла посещать выпускные экзамены учениц Смольного института. Государь приказал привозить воспитанниц в Зимний дворец, где императрица напутствовала их в новую жизнь. А ведь посещение Смольного института и других женских учебных заведений являлось обычаем и неписаной обязанностью царской семьи. Это было и давно сложившейся традицией, и приятным времяпрепровождением. Прибытие в Смольный августейших особ обычно сопровождалось раздачей сластей и подарков, что вызывало восторг учениц. Во время таких визитов происходило личное знакомство с воспитанницами, некоторые производились потом во фрейлины или назначались в штат учебных заведений.

Доктор Мандт, постоянно лечивший больную, считал, что лучшим для неё лекарством является смена обстановки. «Ей нужно несколько месяцев подышать иным воздухом, и она опять будет здорова на несколько лет», — заявил он императору. Российская императрица вновь выехала в Германию, а затем несколько недель провела в Швейцарии. Окрепнувшей и отдохнувшей она вернулась к своему супругу. Но годом позже, как только началась холодная, промозглая петербургская осень, Александра Фёдоровна опять заболела, на этот раз, как пишет в своих воспоминаниях фрейлина Тютчева, очень серьёзно: «Несколько дней жизнь её была в опасности. Сегодня (то есть 24 ноября 1854 года) ей лучше, но слабость очень велика, и малейшее волнение может вызвать возобновление болезни. Гатчинский дворец мрачен и безмолвен. У всех вид удручённый, еле-еле смеют друг с другом разговаривать. Вид государя пронизывает сердце, за последнее время он с каждым днём делается всё более и более удручён, лицо озабоченно, взгляд тусклый. Его красивая и величественная фигура сгорбилась как бы под бременем забот, тяготеющих над ним... Со времени болезни императрицы, при мысли о возможности её смерти, несчастный император совершенно утратил бодрость духа. Он не спит и не ест. Он проводит ночи в комнате императрицы, и, так как больную волнует мысль, что он тут и не отдыхает, он остаётся за ширмами, окружающими кровать, и ходит в одних носках, чтобы его шаги не были ей слышны. Нельзя не быть глубоко тронутым при виде такой чисто человеческой нежности в этой душе, столь надменной по внешности. Господь да сжалится над ним и да сохранит ему самое дорогое для него существо...»

Но судьбе было угодно распорядиться иначе... Императрица стала поправляться и к Рождеству переехала в Зимний дворец. Но её супруг, подавленный ходом Крымской войны, разразившейся несколько месяцев назад, стал вызывать беспокойство своих близких. Александра Фёдоровна старалась утешать мужа, получавшего неприятные вести с фронта. По её инициативе женщины высшего петербургского общества стали собирать пожертвования, чтобы отправлять посылки солдатам в Крым, опекать семьи, оставшиеся без кормильца.

Внезапно случилось огромное горе. В феврале 1855 года император, не считаясь со своей простудой, отправился в Манеж, чтобы сказать прощальное слово солдатам, уезжавшим на фронт, после чего слёг в постель. Однако его болезнь держали в тайне, даже петербургское общество ничего о ней не знало. Через два дня доктор Мандт объявил, что положение государя очень серьёзно. Императрица, не отходившая от постели мужа, робко предложила ему причаститься. После причастия по желанию умирающего в его комнате собралась вся семья. Император благословил всех своих детей и внуков и, обращаясь к ним, слабым голосом сказал: «Напоминаю вам о том, о чём я так часто просил вас в жизни: оставайтесь дружны. — И добавил: — Теперь мне нужно остаться одному, чтобы подготовиться к последней минуте».

Семья удалилась в соседнюю комнату. Рядом с умирающим императором остались лишь его жена, старший сын и доктор Мандт. «Зачем я не могу умереть вместе с тобой!» — воскликнула Александра Фёдоровна. «Ты должна жить для семьи, — тихо сказал государь. Взяв её руку, он продолжал: — Когда я увидел тебя в первый раз, то сердце мне сказало: «Вот твой ангел-хранитель», — и ты им сделалась; будь тем же для детей».

Императрица, с трудом сдерживая слёзы, прошептала: «С тобой хотела бы проститься Варенька Нелидова». — «Нет, дорогая, я не должен больше её видеть, ты ей скажешь, что я прошу её меня простить, что я за неё молился и прошу её молиться за меня». Это были последние слова государя.

Его холодная рука соскользнула с ладони жены и безжизненно опустилась на постель. Целый час стояла Александра Фёдоровна коленопреклонённой в молитве у одра усопшего, пока наконец её, обессиленную, не унесли в спальню. Доктору потребовалось немало усилий, чтобы привести бедняжку в чувство.

Дошли ли до неё слухи о возможном самоубийстве её незабвенного супруга, утратившего смысл жизни в связи со своим политическим банкротством как главы огромной Российской империи, или нет, — сказать трудно. Сам факт его внезапной смерти потряс душу женщины, потерявшей идола, которому она не переставала поклоняться все годы своего супружества. Но внешне Александра Фёдоровна держалась с необычайной твёрдостью и присутствовала даже на приёме по случаю восшествия на престол её сына, императора Александра И. Затем она несколько раз появлялась на больших выходах рядом с новой императрицей, принцессой Гессенской.

В течение двадцати девяти лет прусская принцесса делила радости и горести своего могущественного супруга, который волей судьбы оказался на вершине власти в великом Российском государстве.

Наступил последний период её жизни, теперь уже вдовы. После смерти мужа Александра Фёдоровна изменилась до неузнаваемости, сохранила лишь свою величественную походку. Некоторым её утешением были дочь Ольга, остававшаяся в Петербурге ещё несколько месяцев после смерти отца, да Карл Прусский и великая герцогиня Мекленбург-Стрелицкая Александрина, её брат и сестра, пожелавшие некоторое время оставаться при бедной вдове, сердце которой было переполнено тоской. Всю зиму Александра Фёдоровна почти безвыездно провела в Зимнем дворце, в домашнем обиходе которого в целом не было перемен. А вот состав приближённых несколько изменился. Кое-кто получил должность при дворе нового императора. Иные государственные деятели, освобождённые от своих дел, уступив место новым лицам, стали чаще бывать в обществе вдовствующей императрицы. Например, граф Нессельроде, который передал портфель министра иностранных дел князю Горчакову, барон Мейендорф, граф Сумароков. Почти постоянно бывали графини Баранова и Тизенгаузен. В обществе этих умных, образованных людей Александра Фёдоровна пыталась отвлечься от своих грустных мыслей. Она вновь совершала свои прогулки по улицам Петербурга в своей обычной карете, запряжённой четвёркой лошадей и с двумя казаками на запятках.

Но оставаться в Петербурге на лето врачи не советовали. Следуя их рекомендациям, вдова весной выехала в Вильдбаден, прекрасный немецкий курорт в Шварцвальде, где стала проходить курс лечения. Там она жила в замке Белевью, который её дочь Ольга в изобилии украсила цветами из своих штутгартских оранжерей. Пребывание здесь поправило здоровье императрицы, несколько успокоило её исстрадавшуюся душу. При ней находились княгиня Ливен, граф Нессельроде и принц Пётр Ольденбургский. Последний сопровождал Александру Фёдоровну при посещении благотворительных учреждений, основанных матерью принца, великой княгиней Екатериной Павловной, королевой Вюртембергской. В Германии же младший сын Александры Фёдоровны великий князь Михаил попросил позволения жениться на принцессе Цецилии Баденской.

Благословила вдова-императрица и брак другого своего сына — великого князя Николая — с дочерью Петра Ольденбургского принцессой Александрой Вильгельминой, воспитанной в Петербурге и выросшей «на глазах» императорского двора. Высокие душевные качества девушки, её цельная натура и добрый характер были хорошо известны Александре Фёдоровне. Однако этот брак был заключён без любви, поэтому семейная жизнь великого князя Николая Николаевича не сложилась. Страстность его натуры и любовь к балету привели к разрыву супружеских отношений. У сына императрицы появилась вторая семья. Его избранницей стала балерина Екатерина Числова, от которой он имел внебрачных детей. Это случилось уже после смерти Александры Фёдоровны.

Четыре месяца провела за границей вдовствующая императрица. Затем она вернулась в Россию, чтобы принять участие в коронации своего старшего сына Александра, наследовавшего царский престол.

Некоторое время Александра Фёдоровна пребывала в кругу своих близких, желая быть с ними как можно дольше. Но новая болезнь — сильный кашель, высокая температура — вновь вырвала её из домашнего очага. Врачи предписали ей срочно выехать за границу. «Неужели мне нельзя провести последние годы моей жизни спокойно, в кругу моих детей? — говорила императрица. — Я устала от этих путешествий. Умирающий государь завещал мне жить для детей, следовательно среди них, а не вдали от семьи». На этот раз Александра Фёдоровна всю зиму 1857 года провела в Ницце, на южном побережье Франции. Она была в восторге от красивой местности с мягким климатом. Царство цветов и великолепный вид на море радовали глаза и сердце. Жизнь в городе с приездом высокой гостьи оживилась. Знатные особы, артисты, художники — все спешили в открытые двери дворца вдовствующей российской императрицы. На пожертвования русских, проживавших в Ницце, там началось строительство православной церкви, при закладке присутствовал великий князь Константин Николаевич. Весь иконостас был принесён в дар этому храму вдовой Николая I.

В 1861 году, уже после её кончины, во Франции была издана брошюра под заглавием «А la memoire de l’imperatrice Alexandra Feodorovna». Деньги, вырученные от продажи этой книги, предназначались на содержание православной церкви в Ницце. Спустя десятилетия в октябре 1898 года в городе, ставшем к тому времени одним из самых модных европейских курортов, был открыт памятник императрице Александре Фёдоровне. Одна из улиц в Ницце названа её именем.

Последний год своей жизни вдова Николая I проводила в России в некотором отчуждении, в окружении книг и воспоминаний о своей счастливой супружеской жизни. Однако это отчуждение не мешало ей живо интересоваться общественными событиями. Освобождением крестьян активно занимались император Александр II и его брат Константин. «Да поможет Бог сыновьям моим осуществить задуманное», — не раз говорила она. Но дожить до 1861 года, когда наконец-то свершилось это величайшее событие для истории России, не довелось.

Осенью 1860 года Александра Фёдоровна в очередной раз отказалась ехать на лечение за границу. «Устала я скитаться, надоело мне жить на чужбине», — заявила она непреклонно. Ни настояния врачей, ни просьбы сына-императора не помогли. После пребывания в Петергофе, как обычно, в летние месяцы, в сентябре она переехала в Царское Село. Осень в тот год была на редкость холодная и дождливая. Однажды за столом во время обеда с ней случился обморок. Её отнесли в спальню, из которой она больше не вышла. Состояние больной стало ухудшаться с каждым днём.

Александра Фёдоровна чувствовала безнадёжность своего положения, но не жаловалась. Самым большим её желанием было увидеть всех детей, чтобы попрощаться. Срочно вызвали дочь Ольгу из Штутгарта и старшего сына Александра из Варшавы, где он в то время находился. Император прибыл вечером 16 октября и, несмотря на дорожную усталость, всю ночь провёл у постели матери. Двумя днями позже доктор объявил, что больной остаётся жить лишь несколько часов. Вся царская семья собралась у её постели. К вечеру пульс умирающей стал биться реже, и она почти незаметно для всех присутствовавших отошла в иной мир.

Сорок три года назад прусская принцесса впервые пересекла российскую границу. За несколько дней до смерти она писала:

«Я желаю, чтобы мои комнаты в Зимнем дворце не стояли долгое время пустыми и чтобы через год после моей смерти они были предназначены для кого-либо из новобрачных из царской фамилии, которые, поселившись в них, будут пользоваться, надеюсь, тем же семейным счастьем, каким пользовалась в них я. Когда из окна моего кабинета будут смотреть на прекрасную Неву, на которой так часто отдыхал мой взор, пусть почтут воспоминанием любви крест на куполе Петропавловского собора, где я буду покоиться».

Императрица оставила после себя завещание, в котором были и такие строки: «Наша земная жизнь в руках Божьих, и никто из нас не знает, когда наступит его последний час. Поэтому я хочу, пока ещё нахожусь в полном сознании умственных сил, не откладывая далее, изложить письменно для моей семьи мои последние желания. Все приложения к этому завещанию, написанные на разрозненных листках бумаги, изготовлены мною собственноручно в разное время... Я часто спрашиваю себя, как я, слабое тщедушное создание, имела силу перенести те ужасные утраты, которыми Провидению угодно было испытать меня. Если я не изнемогла от горя по смерти моего Государя и нежно любимого супруга, то за это я должна благодарить ту предупредительную заботливость, которою меня постоянно окружали все мои дети. Их любовь сохранила мою жизнь... Да вознаградит небо вас и ваших потомков за это стократ. Вы будете читать эти строчки, когда меня уже не будет в живых; но во мне живут вера и убеждение, что связи, соединяющие нас в жизни, не будет разорваны смертью и что благословение вашего отца и моё будет сопровождать и охранять вас в продолжение всей вашей жизни».

Вот и закончился жизненный путь третьей немецкой принцессы, приехавшей в Россию из Германии. В течение более трёх десятилетий она носила российскую корону, полученную из рук своего возлюбленного супруга. О ней писали как о человеке, любящем развлечения, балы, наряды, сумевшем быть в центре высшего светского общества. Благодаря своему высокому положению она была знакома с известными государственными деятелями и дипломатами, писателями и поэтами, художниками и музыкантами. Но, несмотря на это, прусская принцесса по своей натуре оставалась относительно заурядной личностью. В первую очередь она была женщиной, причём женщиной, имеющей множество достоинств. Замечательная мать, заботившаяся о воспитании детей, сумевшая на протяжении всей своей супружеской жизни целиком принимать взгляды и пристрастия своего мужа, она славилась своей добротой, любила делать подарки, заступаться за обиженных. Её считали идеальной женой такого человека, как Николай I. Для него главным было сохранять незыблемость самодержавия и поддерживать богатство и пышность царского двора как лица власти.