Принцессы-императрицы

АЛЕКСАНДРА ФЁДОРОВНА

мператрица Мария Фёдоровна тридцать четыре года прожила будучи вдовой. Из них двадцать три года она делила величие первой дамы России со своей невесткой, гессенской принцессой. Гессен — родина супруги Александра II Марии Александровны. Судьба распорядилась, чтобы ещё одна гессенская принцесса стала русской царицей и, пожалуй, самой спорной фигурой на российском престоле. О ней и написано больше всего, порой весьма противоречивого. Но, ознакомившись с огромным количеством страниц, посвящённых этой немецкой принцессе, невольно приходишь к мысли: многие авторы своё субъективное мнение зачастую выдают за объективную истину.

Что же это за женщина, породившая вокруг себя так много различных толков и сплетен? Каким образом эта принцесса стала российской царицей? Как сложилась её жизнь вдали от родины? Какая судьба ей была уготована? Эти и многие другие вопросы найдут ответ в последующем повествовании.

Настоящее имя последней российской императрицы — Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса. Родилась она 6 июня 1872 года в старом немецком городе Дармштадте, расположенном у края широкой долины Рейна. Её отец, великий герцог Гессена Людвиг IV, считался мудрым правителем, хорошим военачальником и сердечным человеком. Он приходился племянником российской императрице Марии Александровне, но высоким родством не пользовался и не досаждал своей именитой тете и её царствующему супругу какими-либо просьбами. Женат герцог был на урождённой принцессе Великобритании и Ирландии Алисе, дочери многодетной английской королевы Виктории. В этом счастливом браке родилось семеро детей. Шестым ребёнком в семье и была Аликс, как звали её родители, прелестная белокурая девочка с лучезарными глазами и очаровательными ямочками на щеках.

Это была дружная культурная семья, в которой дети воспитывались без излишней роскоши и в должной строгости. Мать, хотя и вышла замуж за немецкого принца, оставалась по духу своему англичанкой. Свои комнаты во дворце она заполнила реликвиями, привезёнными из Англии, стены жилых помещений украсила портретами королевы Виктории и принца Альберта и картинами, на которых изображались сценки из английской жизни и старые британские замки.

Сознание долга, чувство чести, любовь к справедливости и преклонение перед Богом — таковы были основные нравственные принципы этой молодой женщины, которые она хотела привить своим детям. «Я воспитываю моих детей просто и слежу, чтобы не развить в них излишние потребности», — писала герцогиня в Англию своей матери-королеве.

Эрнст Людвиг, старший сын в семье, не раз потом будет вспоминать, что герцогиня-мать всегда была полна новых идей в воспитании своих детей и прилагала немало усилий, чтобы развить их кругозор, привить любовь к искусству и радость восприятия красоты природы, а главное, доброе отношение к ближнему. Например, на Рождество дети герцога должны были отдавать часть полученных ими подарков детям прислуги. «Преимущества своего рождения должны быть подкреплены делами», — не раз говорила английская принцесса своим дочерям и сыну, стараясь уже с раннего детства приучить их доставлять радость другим. Герцогиня часто брала детей в городские больницы и приюты, куда они обычно приносили свои игрушки и пакетики со сладостями.

Осенью 1878 года в Дармштадте вспыхнула эпидемия дифтерии. Не обошла она стороной и дворец герцога. Алиса сама ухаживала за детьми, ночи просиживала около них, переходя от одной постели к другой. Младшая её дочь, родившаяся двумя годами позже Аликс, вскоре скончалась, а спустя неделю заболела и умерла сама герцогиня, оставив своих детей сиротами. «Безоблачное счастливое детство, постоянный солнечный свет, а потом вдруг огромная чёрная туча» — так это событие запечатлелось в памяти шестилетней Аликс.

В своём завещании супруга гессенского герцога распорядилась: её дети по крайней мере один раз в два года должны приезжать в Англию, чтобы не терять связи со своими родными и сохранять любовь к отечеству своей матери.

Королева Виктория, глубоко опечаленная смертью дочери, как бы взяла на себя её материнские обязанности. Внукам она регулярно писала письма, подписываясь: «Ever your devoted Mama»[4]; время от времени навещала их в Дармштадте, радовалась, когда дети приезжали к ней. Любовь и нежность к умершей дочери королева перенесла на своих осиротевших внуков, а к их отцу-герцогу стала относиться, как к родному сыну. Аликс, младшую в семье, бабушка взяла к себе в Англию, где гессенская принцесса и жила вплоть до своего замужества.

Сначала у Аликс была гувернантка, затем её воспитанием занялась Маргарет Джексон, высокообразованная англичанка, увлекающаяся политикой и философией. Она не только окружила девочку душевным теплом и заботой, но и сумела передать ей увлечённость этими предметами и убеждённость, что политика доступна не только мужчинам. В качестве примера Джексон называла её бабушку-королеву, которая, несмотря на свой преклонный возраст, оставалась одним из могущественных монархов в Европе. К своей воспитательнице гессенская принцесса, впоследствии ставшая российской императрицей, сохранила привязанность на всю жизнь. Она писала ей письма, обращаясь не иначе, как «Моя дорогая Мэджи», и подписываясь: «Твоя любящая крошка королева» — такое прозвище дала мисс Джексон своей любимице.

Внучка английский королевы обладала чуткой, впечатлительной натурой. Она с раннего детства полюбила чтение, отдавая предпочтение сказкам и небольшим рассказам. Впоследствии ей хотелось узнавать всё больше и больше из того, что знают молчаливые мудрецы-книги. Аликс с увлечением предалась изучению предметов, которые её интересовали, и уже в пятнадцать лет неплохо разбиралась в истории, географии, английской и немецкой литературе, даже в естественных науках и математике. Девушке казалось, что главная суть жизни человека — это учиться и учить других. Её в шутку стали называть принцессой-профессором. Во дворце бабушки дочь великого герцога Гессенского имела самые благоприятные условия для отличного образования и развития своих творческих возможностей. По мнению многих, Аликс была блестящей пианисткой и проявила способности к рисованию. Будучи немкой по рождению, гессенская принцесса по уму и сердцу с годами становилась истинной англичанкой. Её воспитание, образование, формирование сознания и морали стали совершенно английскими.

Шли годы. Три старшие сестры Аликс вышли замуж: Виктория за принца Баттенбергского, ставшего впоследствии адмиралом английского флота, Ирена за Генриха Прусского, брата будущего германского императора Вильгельма II, а Елизавет за великого князя Сергея Александровича, младшего брата российского императора Александра III.

Бракосочетание Эллы, как называли Елизабет в семье, с великим князем Сергеем состоялось в 1884 году. Благодаря браку своей сестры Аликс впервые познакомилась с Россией, приехав на свадьбу в эту неведомую для неё страну. Английские учителя и воспитатели мало рассказывали принцессе о далёкой России, а те общие сведения, которые она получила, рисовали картину полудикой страны, расположенной на огромной равнине и населённой отсталым нецивилизованным народом.

Многое изменилось во взглядах Аликс, когда она, двенадцатилетняя внучка английской королевы, приехала в Петербург. Милая робкая принцесса с золотыми волосами и солнечной улыбкой привлекла к себе внимание детей российского царя, в том числе и наследника престола, шестнадцатилетнего Николая, он даже в порыве особой симпатии подарил ей маленькую брошку, украшенную мелкими драгоценными камнями. Это было так неожиданно для Аликс, что она сначала не раздумывая приняла подарок, но затем, видимо, решила иначе. Во время танца с цесаревичем на детском балу в Аничковом дворце девочка вложила ему в руку завёрнутую в бумагу подаренную ей накануне брошку, чем крайне смутила и огорчила великого князя.

Так возникло начало отношений между будущими супругами. Встретились они вновь лишь пять лет спустя, когда Аликс во второй раз приехала в Петербург и вместе с сестрой Эллой, супругой великого князя Сергея Александровича, присутствовала на парадах, приёмах и балах. Аликс очень похорошела. Её уже считали интересной невестой: принцы, герцоги, маркизы не прочь были предложить ей руку и сердце.

Пылкие взгляды бросал на девушку и наследник российского престола, но о своих чувствах он пока ещё не решался говорить вслух.

В августе следующего года принцесса гостила у сестры в подмосковном имении великого князя Сергея Александровича. Элла была на восемь лет старше Аликс и, испытывая к ней почти материнские чувства, искренне заботилась о младшей в семье. Общение переросло во взаимную привязанность, да и мнение о России у девушки, выросшей в обстановке английского королевского двора, стало меняться. В этот свой приезд Аликс не пришлось встретиться с цесаревичем, но о его чувствах она уже догадывалась. Узнали об отношении наследника престола к гессенской принцессе и его родители. Радости по этому поводу они не проявили, считая гессенскую принцессу недостойной их сына. Им не нравилась её чрезмерная, как они полагали, гордость. Своей невесткой императорская чета хотела бы видеть принцессу Орлеанскую Елену, дочь графа Парижского, а не сестру великой княгини Елизаветы Фёдоровны (такое имя Элла получила при переходе в православие после своего брака с братом императора). Аликс в случае бракосочетания с цесаревичем тоже обязана была поменять свою веру и имя.

Пройдя конфирмацию в лютеранской церкви, принцесса Алиса восприняла протестантство в глубокой религиозности. Отвергнуть религию, которую она только что приняла, казалось ей оскорблением Бога.

Таким образом, для брака молодых людей имелись два непреодолимых препятствия. Цесаревичу Николаю предстояло сломить волю своих родителей, а Аликс переменить свою веру.

Но от судьбы, как говорится, не уйдёшь. Обе преграды были в конце концов устранены. Однако для этого потребовалось четыре года, и стоило это немалых усилий с обеих сторон.

Весной 1894 года в Кобурге состоялась свадьба брата Аликс, Эрнста Людвига, унаследовавшего титул своего отца, скончавшегося два года назад. Великий герцог Гессен-Дармштадтский женился на принцессе Саксен-Кобургской Виктории Мелите. На брачную церемонию съехались многие королевские семьи Европы. Прибыли в Кобург английская королева Виктория, которой к тому времени было уже семьдесят пять лет; германский кайзер Вильгельм II, её внук; цесаревич Николай Александрович в сопровождении братьев своего отца, императора Александра III.

Наследник российского престола наконец-то получил разрешение своих царственных родителей вступить в брак с гессенской принцессой. Он намеревался не откладывая сделать официальное предложение во время праздников по случаю бракосочетания её брата. Как полагали, болезнь Александра III вынудила его изменить своё первоначальное решение.

В тёплый апрельский день в Кобурге в присутствии многочисленных августейших родственников состоялась помолвка старшего сына императора России с внучкой английской королевы принцессой Гессен-Дармштадтской. И коль скоро это произошло, Александр III и его супруга прислали вежливое поздравление, а императрица Мария Фёдоровна даже написала сыну: «...Спроси у Аликс, какой камень она любит больше — сапфир или изумруд? Я хочу знать это на будущее...»

Что же побудило Алису Гессенскую, которой к тому времени исполнилось двадцать два года, дать своё согласие на предложение наследника российского престола? Ведь сомнения в возможности перемены религии принцессу всё ещё не оставляли. Была ли это искренняя любовь к молодому цесаревичу, ради которой девушка готова была отказаться от своих убеждений, или же ею руководило желание стать со временем первой дамой в огромной Российской империи?

По этому поводу возникло потом много всяческих толков и домыслов, растянутых на долгие годы. Ответом послужила семейная жизнь этой замечательной супружеской пары.

Через несколько дней после помолвки Аликс уехала в Дармштадт, а оттуда в Англию. Между молодыми людьми началась ежедневная регулярная переписка.

В июне 1894 года цесаревич прибыл в Англию. Английская королева сердечно приветствовала жениха своей внучки в Виндзорском дворце. Александр III послал в Виндзор священника Иоанна Янышева, который должен был преподать его будущей невестке основы православной веры. Тридцать лет назад этот церковный служитель готовил к принятию православия датскую принцессу Дагмару, ставшую российской императрицей. Затем в течение долгого времени он занимал должность ректора Петербургской духовной академии, а последние годы являлся духовником их величеств. Вместе с отцом Янышевым приехала в Англию и Екатерина Адольфовна Шнейдер, бывшая учительница русского языка сестры Аликс, великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Ей было поручено обучать немецкую принцессу языку страны, в которой той вскоре предстояло жить. Прислал царь невесте сына и свой подарок — ожерелье из жемчуга работы знаменитого Фаберже, представляющее огромную ценность. Получила Аликс подарки и от своего будущего мужа: кольцо с рубинами, которое она потом всегда будет носить вместе с нательным крестом, ожерелье из крупного розового жемчуга, браслет с изумрудом и бриллиантовую брошь с сапфиром. Передавали, что бабушка-королева, увидев все эти драгоценности, с улыбкой покачала головой и сказала своей любимице: «Теперь, Аликс, смотри не загордись».

Несколько недель наречённые провели вместе. Пожалуй, это было самое счастливое время в их жизни. На полях дневника Николая Аликс написала: «Мне снилось, что я любима, я пробудилась и обнаружила, что это правда, и я благодарю Бога за это. Истинная любовь — это дар, который Бог даёт нам ежедневно, всё сильнее, глубже, больше и чище». А когда жених уезжал, принцесса написала: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моём сердце, ключик потерян, и тебе придётся остаться там навсегда».

Этим словам суждено было сбыться. До конца жизни чувство взаимной любви этой четы не остывали. Не могли охладить их ни сплетни, ни интриги, с которыми им пришлось столкнуться впоследствии не один раз.

Свадьба была назначена на весну 1895 года. Но судьба решила распорядиться иначе. 5 октября Аликс, будучи в Дармштадте, где она ожидала приезда своего жениха, получила телеграмму, срочно вызывавшую её в Крым. Отъезд произошёл поспешно. На поезде принцесса через Берлин доехала до границы России, где была встречена сестрой Эллой. На имя Аликс от московского губернатора поступила телеграмма: «В минуту вступления её Великогерцогского Высочества на нашу родную русскую почву Москва сердцем и мыслями вместе с Вашим Императорским Высочеством встречает Вашу Августейшую сестру. Горячие наши молитвы сопутствуют Вашим Высочествам туда, где ныне сосредоточены все надежды и сердца России».

Принцесса ответила: «Глубоко тронута, что Москва вспомнила обо мне в минуту вступления моего на почву новой для меня, но уже давно дорогой родины. Сестра и я от души благодарим древнепрестольную столицу и не сомневаемся в горячности её молитв о здоровье нашего возлюбленного Государя. Да поможет нам Бог. Алиса». Поездом, как обычные пассажиры, сёстры прибыли в Симферополь, где их встретил наследник престола. Он привёз их в Ливадию. Там, несмотря на недомогания и слабость, император Александр III ласково приветствовал свою будущую невестку.

Аликс поняла, что недалёк тот час, когда её Ники должен будет занять место угасающего богатыря-отца, и ей было больно, что ближайшие родственники государя явно игнорируют наследника и обращаются с ним, как «с пустым местом», словно не он, а кто-то другой возьмёт бразды правления в свои руки. В дневнике жениха она сделала такую запись:

«Любимое дитя, молись Господу! Он утешит тебя. Не чувствуй себя униженным. Твоя Санни (так называл её Николай. — Прим. авт.) молится за тебя и любимого нами больного... Будь твёрд и сделай так, чтобы доктора приходили к тебе ежедневно и сообщали, как он себя чувствует... чтобы ты всегда первым знал об этом... Ты — любимый сын отца, и тебе должны говорить всё и спрашивать у тебя обо всём. Прояви свою собственную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, любимый».

Это было со стороны принцессы первой попыткой оказать давление на Николая, пока ещё цесаревича. Что побудило её к этому? Честолюбие или боль за самого близкого ей человека, которого природа не наградила силой воли, столь необходимой для державного правителя? Да он и не был готов принять на себя тяжесть царского наследия. Отцу исполнилось лишь сорок девять лет, кто бы мог подумать, что этот мощный человек так рано оставит престол.

Вскоре царь скончался. На следующий день невеста его наследника была миропомазана. Молодой император издал свой первый указ, который провозглашал новую веру, новый титул и новое имя принцессы Алисы Гессенской, лютеранки, ставшей православной великой княгиней Александрой Фёдоровной.

Гроб с телом усопшего был доставлен в Санкт-Петербург. У Николаевского вокзала членов царской семьи ожидали красные золочёные кареты, обитые чёрным крепом. Около четырёх часов траурный кортеж по грязным от мокрого снега улицам медленно продвигался к Петропавловскому собору. Город безмолвствовал, слышались лишь приглушённая дробь барабанов, стук копыт и колёс экипажей да печальный звон погребальных колоколов. Гессенская принцесса, теперь уже великая княгиня Александра Фёдоровна, закрытая густой вуалью, ехала в отдельной карете вслед за семьёй Романовых. Люди в толпе старались разглядеть свою будущую императрицу. Иногда слышался шёпот: «Она пришла к нам за гробом, плохое это предзнаменование».

Таким было начало восхождения на «Голгофу» для немецкой принцессы, разделившей трон с последним российским императором. Разве могла она предполагать, что её въезд в Санкт-Петербург будет столь мрачным!

Холод одиночества и страшные предчувствия сковывали сердце бедной девушки, слёзы стекали по щекам. Она едва сдерживала рыдания. Аликс знала, что её жених хотел, чтобы их свадьба состоялась в Ливадии и чтобы она въезжала в российскую столицу уже супругой царя. Но братья его почившего отца, великие князья, воспротивились этому. Было принято решение, что венчаться наречённые будут в столице после похорон императора.

Пока принцесса Аликс остановилась в Петербурге у своей сестры, великой княгини Елизаветы Фёдоровны; Николай же занял свои комнаты в Аничковом дворце. Виделись они лишь урывками. Как могла, невеста поддерживала своего Ники́: «У тебя много тяжёлых обязанностей; да даст тебе Господь сил нести и исполнять их. Позволь той, которой Господь даст скоро стать твоей единственной жёнушкой, разделять с тобой все радости и печали».

Брачная церемония состоялась через неделю после погребения Александра III, в день рождения вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны — по этому случаю протокол допускал краткое прекращение траура. По воспоминаниям одной из фрейлин принцесса Гессенская в этот день была очень грустна и бледна. Вместе с матерью Николая она проехала по Невскому проспекту в Зимний дворец. Там перед знаменитым золотым зеркалом невесту по традиции должны были нарядить дамы из императорской фамилии. Это было своего рода ритуалом, длившимся около трёх часов.

На Аликс надели парадное платье из серебряной парчи и подбитую горностаем парчовую мантию с длинным шлейфом. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна сняла с себя сверкающую бриллиантами брачную корону, поднесла её на красной бархатной подушечке гессенской принцессе и бережно возложила эту корону ей на голову. Через галереи дворца женщины вместе прошли в церковь, где уже ждал Николай, одетый в мундир гусара. Взяв зажжённые свечи, жених и невеста подошли к митрополиту. После краткой церемонии венчания они стали мужем и женой. И хотя по случаю бракосочетания молодого императора съехалась вся её семья, Александра Фёдоровна, как она теперь звалась, чувствовала себя сиротливо. Своей старшей сестре Виктории она затем напишет в Англию: «Наша свадьба казалась мне просто продолжением панихиды с тем отличием, что я надела белое платье вместо чёрного».

В Аничковом дворце, где отныне предстояло жить новобрачным, Мария Фёдоровна встретила молодых по русскому обычаю — хлебом-солью. Там же прошла и их первая брачная ночь. Ещё до того, как идти спать, Александра Фёдоровна записала в дневнике мужа: «Наконец-то вместе, на всю жизнь, и, когда кончится эта жизнь, мы встретимся снова в другом мире и останемся вместе навечно. Твоя, твоя». А на следующее утро под влиянием доселе неведомых ей чувств она писала: «Никогда не предполагала, что могу быть такой счастливой в целом мире, так чувствовать единство двух смертных. Я люблю тебя, в этих трёх словах вся моя жизнь».

Спустя двадцать пять лет один из свидетелей бракосочетания напишет: «Это был самый несчастливый брак, создавший самую несчастную семью в истории романовского рода». Это вполне перекликается с философией Аликс, которая как-то в письме к своему жениху написала: «Поскольку прошлое миновало и никогда не вернётся, а будущего мы не знаем, то лишь настоящее можно назвать нашей собственностью».

Итак, немецкая принцесса, получившая британское аристократическое воспитание, стала женой молодого российского царя. Не обученный и не подготовленный к управлению государством, скорее солдат, чем правитель и политик, сын Александра III и датской принцессы Дагмары стал главой огромной империи, занимающей шестую часть суши нашей планеты. Отныне ему были подвластны сто семьдесят миллионов людей, говорящих более чем на двухстах языках и наречиях. С первых же дней правления на супруга Александры Фёдоровны стала оказывать давление вся семья. Особенно четыре брата почившего императора, которые сочли, что молодой и неопытный племянник не может самостоятельно решать государственные вопросы и нуждается в их опеке. Великие князья вообще не замедлили продемонстрировать свою полную независимость, чего не могли себе позволить при прежнем государе, державшем всех Романовых в полном подчинении своей воле.

Всё это, естественно, задевало самолюбие молодой императрицы, которая хоть и пыталась порой направить своего Ники на самостоятельную стезю, но прекрасно сознавала и свою неопытность. Ведь в отличие от своей свекрови, да и всех других принцесс-цариц, которые вступили на престол лишь через несколько лет после своего замужества, принцессе из Гессена пришлось сразу же по приезде в Россию стать супругой императора. Всё было новым: традиции семьи Романовых, народ, язык, обстановка при дворе. Но, будучи человеком долга, она по мере своих сил старалась помочь мужу.

Многими годами позже сестра Николая II, великая княгиня Ольга Александровна, напишет о жене своего брата: «Она была просто совершенство в своём отношении к Ники́, особенно в первые дни, когда на него свалилось столько государственных дел. Её мужество, несомненно, спасло его. Неудивительно, что он звал её «солнышко» — её детским прозвищем. И она оставалась единственным светом в его далеко не безоблачной жизни...»

Вплоть до осени 1895 года продолжался траур — не было торжественных приёмов, балов, спектаклей. Зиму молодожёны прожили в Аничковом дворце, где императрица Мария Фёдоровна оставалась полной хозяйкой. Николай немало времени проводил с матерью, чтобы несколько утешить её своим присутствием, иногда обращаясь к ней за советом по какому-либо политическому вопросу. Александра Фёдоровна не привлекалась к этим беседам. В глазах вдовствующей императрицы она оставалась молодой девушкой, только недавно приехавшей из Германии в Россию и не разбирающейся в вопросах государственной политики. Да и взаимная ревность, столь часто возникающая между свекровью и женой сына, создавала определённую напряжённость. Мария Фёдоровна, приятная в обхождении и интересная собеседница, была крайне властолюбивой женщиной, а после смерти мужа эта её черта достигла своего апогея. Немалое раздражение Александры Фёдоровны вызвал отказ свекрови на просьбу Николая передать ей фамильные драгоценности, традиционно переходившие от одной российской императрицы к другой, хотя протокол требовал, чтобы супруга царя надевала их по официальным случаям. Лишь когда невестка заявила, что к драгоценностям она не питает никакого интереса и вообще никогда не будет их носить, мать-императрица, чтобы не доводить дело до публичного скандала, вынуждена была уступить.

Как и многим молодым жёнам, Александре Фёдоровне нелегко было адаптироваться в новой для себя обстановке и осознать столь резкий поворот в своей жизни. Сестре она написала: «Я не могу ещё реально ощутить, что я замужем, это как будто затянувшийся визит... Я плачу и терзаюсь целыми днями, потому что чувствую, что мой супруг так молод и неопытен... я одинока большее время... Мой муж целый день занят и проводит все вечера с матерью».

Домашнее напряжение продлилось несколько месяцев. Весной молодожёны уехали в Петергоф, а к осени стали обустраиваться в новом для себя доме в Царском Селе. Они решили поселиться в Александровском дворце, построенном ещё Екатериной II для своего любимого внука Александра. Там же была подготовлена и детская комната. В семье ожидалось прибавление.

3 ноября 1895 года в Царском Селе родилась первая дочь, Ольга. «Какое огромное счастье, у нас появилась такая чудная малышка, о которой так приятно заботиться», — писала Александра Фёдоровна сестре. Молодая мать чувствовала себя хорошо, она сама нянчила и купала ребёнка, пела колыбельные песни, вязала кофточки, чепчики, носочки. В этом императрица-принцесса видела отныне своё основное назначение. Но Александра счастлива. Она мать ребёнка от самого близкого ей человека...

Новый 1896 год царская семья встретила в специально подготовленных для неё помещениях Зимнего дворца. В Петербурге начался зимний сезон. Александра впервые побывала в Петербургском театре оперы и балета, посетила Французский театр. 11 января во дворце состоялся первый большой бал с выходом их величеств. Присутствовало более трёх тысяч человек, перед которыми и предстала молодая императорская чета. Они открыли бал своим танцем.

Весной 1896 года должна была состояться коронация, подготовка к которой была начата задолго. В назначенный день и час в Зимнем дворце собрались церемониймейстеры и сановники двора для принятия и перевоза императорских регалий на станцию Николаевской железной дороги. Из Бриллиантовой комнаты дворца вынесли на подушках к парадным каретам:

цепь ордена Святого Апостола Андрея Первозванного: малую — Государыни Императрицы Александры Фёдоровны и большую — Государя Императора;

державу — целиком из золота, обрамленную сапфирами и бриллиантами;

скипетр — со знаменитым Орловским диамантом;

две короны: малую — Государыни Императрицы и большую — Государя Императора, украшенную 4936 бриллиантами весом в 2858 карат, — наследство Екатерины II.

Для каждой регалии предназначена была отдельная карета, запряжённая цугом в четыре лошади. Десять дворцовых гренадеров под командованием генерал-адъютанта сопровождали царские регалии до Москвы в особом экстренном поезде. В Первопрестольной поезд встречал московский генерал-губернатор. В сопровождении придворных чинов императорские регалии были перевезены в Оружейную палату Кремля.

В конце мая в ясный солнечный день состоялся торжественный въезд их императорских величеств в Кремль: император на коне, а императрицы в каретах. Венчание на царство проходило по строго отработанному ритуалу и длилось около пяти часов. В конце Александра Фёдоровна встала на колени перед супругом-царём, он надел на её голову унизанную бриллиантами корону, затем нежно поцеловал, помог подняться и, взяв под руку, подвёл к трону. Закончился церемониал коронации тем, что императрица-мать, а вслед за ней и каждый член императорской фамилии по одному подходили к тронам, на которых восседали их величества, и приносили присягу. Впервые коронация российского императора, восемнадцатого царя Романова, была запечатлёна на фотографиях.

Гессенской принцессе церемония венчания казалась своего рода мистическим бракосочетанием её с Россией. Как писали потом очевидцы: «Взгляд её как будто блуждал в таинственных далях и будто не замечал того, что совершается вокруг; казалось, что в этот великий момент она не ощущала ни радости, ни гордости».

Сама Александра Фёдоровна напишет в Англию, что в тот день она впервые почувствовала себя государыней-матушкой русского народа и осознала своё назначение.

Следующий день по старой русской традиции принадлежал народу. На Ходынском поле, расположенном на окраине Москвы, должно было состояться массовое гулянье. Намечалось также, что перед собравшимися предстанет императорская чета.

По этому случаю там скопилось около полумиллиона людей, желающих увидеть царя и царицу, а также выпить пива, которым будут угощать по милости государя. Вдруг прошёл слух, что пива всем не хватит. Задние стали напирать, доски, прикрывающие траншеи, которые использовались ранее для военных манёвров, проводившихся на этом поле, не выдержали, и произошло страшное... В результате столпотворения около тысячи четырёхсот человек погибло, несколько сотен получили увечья.

О случившейся трагедии доложили царю и царице, но, вероятно, не в полном объёме. Многое от них в тот день скрыли, либо стараясь уберечь их величества от излишних переживаний, либо намеренно... В Москве же на следующий день быстро разошлась весть, что в тот вечер, когда над жертвами трагедии лились слёзы, царь и царица танцевали на балу, устроенном в их честь французским послом. Это сочли бесчувственным со стороны нового государя, проявившего равнодушие к народному бедствию. Хотя бал состоялся опять же по настоянию великих князей, дядей Николая II, которые решительно высказались за то, чтобы царская чета присутствовала на этом важном, по их мнению, политическом мероприятии. Александра Фёдоровна, едва скрывая слёзы, вынуждена была сопровождать супруга, не сумевшего и на этот раз противостоять своим маститым родственникам. Ей казалось, что события на Ходынке — предзнаменование чего-то грозного в будущем. На принцессу с её тонкой душой и философским складом ума это произвело тягостное впечатление. Её одолевали дурные предчувствия.

Летом 1896 года молодая царская чета посетила Всероссийскую промышленную художественную выставку в Нижнем Новгороде. Принимали её восторженно — это радовало Александру Фёдоровну, которая воочию убедилась, что русский народ принял её как свою государыню-матушку.

В августе и сентябре Николай II с супругой и маленькой Ольгой совершил поездку по странам Западной Европы. Они посетили Австрию, Германию, Англию и Францию. В Англии состоялась первая встреча королевы Виктории со своей правнучкой, родившейся в далёкой России. Говорили, что английская королева с малюткой на руках выглядела значительно моложе своих лет и сияла от гордости.

В Париже российский император и его супруга присутствовали при закладке моста имени Александра III. Этот мост и сегодня своей красотой и монументальностью привлекает внимание многочисленных гостей французской столицы.

Молодая российская императрица — высокая, стройная, красивая — держалась с большим достоинством и была олицетворением власти и величия. Она вызывала общие восторги. А в западных газетах писали, что царь и царица выглядят как глубоко любящие люди...

В течение следующих пяти лет у Александры Фёдоровны родились ещё три дочери: Татьяна, Мария и Анастасия. «Но где же наследник престола?» — говорили в свете. Пошли толки и пересуды. Злые языки передавали друг другу, что рождение первой девочки разочаровало родителей, появление второй их омрачило, а при рождении следующих двух они уже не скрывали своего явного огорчения.

Конечно же Александра Фёдоровна очень хотела, чтобы у неё родился сын, молила Бога об этом — ведь должен же быть продолжатель рода Романовых! Но и своим девочкам была бесконечно рада, лично ухаживала за ними, занималась их воспитанием. В дела мужа она до 1902 года практически не вникала, главной её заботой были дети. Царская семья жила большую часть времени в Александровском дворце. Он мало был похож на царскую резиденцию, да и располагался этот дворец несколько в стороне от других роскошных построек Царского Села. Здесь императорская чета и обосновалась, немного по-сельски, немного по-английски (Александра всё ещё по своей натуре оставалась англичанкой). Очень редко их величества приезжали в Петербург, так что покои в Зимнем дворце чаще всего пустовали.

Источником постоянной поддержки для супруги российского царя оставалась королева Виктория. С тех пор как внучка Аликс вышла замуж, они регулярно писали друг другу письма. Любящая бабушка всегда беспокоилась за исключительную застенчивость своей внучки, опасаясь, что быстрый взлёт от принцессы до царицы не даст ей возможности приобрести непринуждённость и уверенность в великосветском обществе. Что, собственно, и произошло... Между императрицей и российской аристократией постепенно возник замкнутый круг непонимания и отторжения. Шумные обеды, большое общество принцессе были не по душе. Ей было очень трудно привыкнуть к своему положению императрицы, и притом в обстановке самого пышного европейского двора, наиболее подверженного интригам и проискам различных кругов. Нелегко было определиться и в рангах придворных, случались ошибки в обращении, что приводило принцессу-царицу в смущение и способствовало её отчуждённости. По сравнению с дружеским расположением и непринуждённостью вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны её невестка казалась холодной и высокомерной. Общество почти отвергало молодую государыню.

«Она считает себя умнее и образованнее всех и хочет завести у нас свой западный строй», — заговорили при дворе. А в глаза конечно же поклонение и раболепная покорность. Всё это императрица Александра Фёдоровна очень хорошо понимала. Улыбка на лице и притворно-фальшивые разговоры не могли скрыть ненавистную злобу и зависть.

В большую семью Романовых принцесса Гессенская тоже не вписалась. «В семье её невзлюбили, — напишет великая княгиня Ольга Александровна. — Из всех Романовых ей досталось больше всего злословия... Я вспоминаю, что многие вещи я едва выносила, будучи подростком. При дворе моей матери считали, что она всё делала не так... Даже в самый первый год — я помню это очень хорошо — если Аликс улыбалась, считали насмешкой. Если выглядела грустной — говорили, что злится».

Да и сами Романовы в то время не были уже такой сплочённой семьёй, как раньше: скандальные истории с молодыми великими князьями, их расточительный образ жизни и сомнительные знакомства. Об этом знали многие. Напряжёнными были отношения царской четы со старшим поколением великих князей, которые пытались «давить» на государя и обращались с ним порой с высоты своего возраста. Семейные праздники, устраиваемые при Александре III, становились всё реже. Романовы не скрывали своей обиды на отношение немецкой принцессы к традициям их семьи. Её поведение они считали желанием императрицы изолировать их от дворца и от особы царя. Дяди, тёти, кузены привыкли к частым визитам и приглашениям на обед, а Александра Фёдоровна со своими частыми недомоганиями, вызванными постоянными беременностями и родами и желанием побыть наедине со своим мужем-государем, нечасто делала такие приглашения. Кроме того, к роли хозяйки молодая царица всё ещё не могла привыкнуть, мешали её застенчивость и замкнутость. Стеснялась, что плохо говорит по-русски, чувствовала себя в обществе некомфортно. Всё это принималось за высокомерие и отталкивало новых российских родственников.

В январе 1901 года пришла весть о смерти королевы Виктории. Ещё несколько месяцев назад Александра Фёдоровна, словно чувствуя предстоящую вечную разлуку со своей бабушкой, писала своей подруге в Англию: «Как сильно я хотела бы увидеть её дорогое старое лицо... Будь это не так далеко, я бы бросила всё на несколько дней, оста вила бы даже мужа и детей — ведь она была мне почти как мать, особенно с тех пор, как двадцать два года назад умерла моя мама». Получив известие о смерти королевы, Александра Фёдоровна хотела немедленно выехать в Виндзор, но её уговорили не делать этого: она вновь ожидала ребёнка. На панихиде в англиканской церкви в Петербурге императрица плакала, не скрывая своих слёз. Сестре Виктории она написала: «Я до сих пор не могу представить, что её нет, что мы никогда не увидим её больше... Она была в нашей жизни единственной, и дороже и лучше её не было никого... Англия без королевы кажется невозможной».

Счастьем императрицы Александры Фёдоровны стали её дети и уют домашнего очага. Она любила сидеть за своим письменным столом, заваленным полураскрытыми книгами и тетрадями, на котором стояла небольшая лампа. Охотно совершала прогулки в открытой карете, любуясь красотами природы, немало времени проводила за молитвой. Воспитанная в строгости англиканской церкви, немецкая принцесса с увлечением восприняла обрядовую сторону православия и проявила горячий интерес к православной вере. Чтение литературы по истории Русской церкви, паломничество и поклонение святым мощам, собирание икон стали неотъемлемой частью её жизни. В Петербурге она нередко посещала богослужения в Казанском соборе, а иногда с одной из своих фрейлин приходила в церковь между службами, покупала свечи, ставила их перед иконами и преклоняла колени в тени одной из колонн. Особенно почитала царица икону Богородицы, которая превратилась для неё в амулет, обладающий чудодейственной силой. О чём она просила Божью Мать? Конечно же о сыне.

И вот эти мольбы, казалось, были услышаны. В один из жарких летних дней 1904 года в Петергофе императрица-принцесса родила долгожданного мальчика. Это случилось 30 июля. По всей стране стреляли пушки, звонили колокола, развевались флаги. Впервые в истории России после правления двух первых Романовых наследник престола родился от царствующего отца. Он был на редкость красивым ребёнком, со светлыми вьющимися волосами и ясными голубыми глазами. Крестили цесаревича в петергофской церкви в присутствии большинства членов семьи Романовых. Приехал на крестины из Дании и прадед царского сына, король Христиан IX, которому к тому времени уже исполнилось восемьдесят семь лет. Обряд крещения совершил отец Янышев, он и провозгласил имя Алексей, которое носил второй царь из дома Романовых, Алексей Михайлович, особенно почитаемый Николаем II.

В этот день царская чета приняла много гостей, спешивших поздравить Николая и Александру с рождением сына-наследника. Императрица, возлежавшая на кушетке, улыбалась, сияя от гордости, и не переставала бросать нежные взгляды на своего супруга, стоявшего рядом. Как она была счастлива в эти минуты!

Но счастье это оказалось недолговечным. Спустя шесть недель в дневнике Николая появилась такая запись: «Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с несколькими перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать... хирурга Фёдорова, который в 7 часов наложил повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел. Как тяжело переживать такие минуты беспокойства».

На следующий день царь записал: «Утром снова появилась кровь на повязке, но кровотечение скоро остановилось. Маленький спокойно провёл день, и его здоровый вид несколько успокоил нашу тревогу».

Родителей охватил страх, который с ростом мальчика увеличивался всё больше. Алексей начал ползать, затем ходить, но, когда спотыкался, на руках и ногах появлялись шишки и синяки, превращавшиеся через некоторое время в тёмно-синие опухоли: под кожей кровь не могла свернуться. Самое страшное подтвердилось: сын болен гемофилией. Гром среди ясного неба? А может быть, и нет! Небо-то не было совершенно ясным...

Носителем страшной болезни была королева Виктория, от которой она перешла к её младшему сыну, принцу Леопольду, скончавшемуся двадцать лет назад в возрасте тридцати одного года. Он приходился дядей Аликс, и о причине его кончины ей было известно. Гемофилия перешла и к двум из пяти дочерей английской королевы, принцессе Алисе и принцессе Беатрис, которые перенесли её и в своё потомство. От Алисы эта болезнь перешла к её младшему сыну Фридриху, не дожившему до четырёх лет, и к дочери Ирене, вышедшей замуж за Генриха Прусского, младший сын которых умер незадолго до рождения цесаревича Алексея, когда ему исполнилось четыре года. И вот теперь у единственного сына принцессы Гессенской, который должен продолжить династию Романовых, обнаружились признаки этого неизлечимого недуга. Значит, он перенял от своей матери гемофилию... Александра Фёдоровна, которая так долго ждала и так много молилась, чтобы Бог послал ей мальчика, это открытие буквально сразило. Она была в шоке. Вот уж неожиданный удар судьбы!

С этого момента принцессе-императрице была уготована безрадостная жизнь, полная страхов за своего ребёнка. Худшего страдания, чем наблюдать, как мучается беспомощное дитя, не придумаешь ни для какой женщины. Когда Алексея ужасная боль не лишала ещё сознания, он просил о помощи свою мать: «Мама, помоги мне, помоги!» А она не в силах была это сделать, и крики ребёнка словно ножом пронзали её сердце.

О болезни наследника престола знали лишь в узком мире Царского Села. Стало это известно и Пьеру Жильяру, который тринадцать лет провёл при дворе последних Романовых. Он приехал в Россию из Швейцарии в 1904 году в возрасте двадцати пяти лет, двумя годами позже начал учить царских дочерей французскому языку. Шесть лет приходил во дворец каждый день давать девочкам уроки. Это был образованный и очень милый человек, которого все полюбили. О цесаревиче долгое время ему почти ничего не было известно. Он видел мальчика ребёнком на руках матери, позже в коридоре дворца, затем в парке. Лишь в 1912 году — Алексею было уже восемь лет — учителю-швейцарцу сообщили о заболевании наследника и поручили ему заниматься с ним французским языком.

В своих воспоминаниях Пьер Жильяр рассказал о следующем эпизоде: «Однажды утром я застал мать у постели сына, он провёл очень тяжёлую ночь. Доктор Деревенько был обеспокоен, так как кровотечение не останавливалось и температура повышалась. Воспаление распространялось, и боль была сильней, чем днём раньше. Цесаревич лежал в постели и жалобно стонал. Его голова покоилась на руках матери, а маленькое смертельно бледное личико было неузнаваемо. Иногда стоны, прекращались, и он бормотал только одно слово — «мама». Мать целовала его в волосы, лоб и глаза, как будто прикосновения её губ уменьшали его боль и возвращали к жизни, которая покидала его. Вспоминаю об этой пытке его матери, я, бессильный свидетель мук её сына в эти ужасные часы, — матери, котором знала, что она сама является причиной этих страданий, так как она передала эту ужасную болезнь, против которой медицина была бессильна. Только сейчас я понял тайну трагедии её жизни...»

Для Александры Фёдоровны и её мужа начались годы напряжения и тревоги, вечного страха за единственного сына. В их жизнь вошёл Григорий Распутин, крестьянин-странник из Тобольской губернии, о чудодейственном целительском даре которого в высшем свете Петербурга ходила молва. Однако до широкой известности Григория Распутина, до шумной популярности, окружившей его спустя несколько лет, было ещё далеко. Сибирский странник и предсказатель, человек с бледным лицом, длинными прямыми волосами и большими пронизывающими глазами, обладающими сверхъестественной гипнотической силой, с длинной чёрной бородой, в некотором роде был той экзотической фигурой, которую охотно стали приглашать в дорогие гостиные как редкое «угощение» для гостей. В 1905 году по рекомендации ближайших родственников Романовых Распутина пригласили и в Царское Село рассказать о своих странствованиях. Об этом человеке потом будет написано много правды и лиги, реального и вымышленного, чаще всего его имя будет стоять рядом с именем императрицы Александры Фёдоровны. Сейчас мать-царица, все помыслы которой отныне были связаны с желанием облегчить страдания больного ребёнка, хваталась, как утопающий, за любую соломинку. И вот одна соломинка не дала её Алексею уйти на дно небытия.

Однажды, когда наследнику престола было три года, он, играя в саду, упал и ударился. Это случилось в Царском Селе. Нога в месте удара сильно распухла, от внутреннего кровотечения приобрела тёмно-синюю окраску. Не прошло и двух часов, как мальчик начал корчиться от невыносимой боли. Кровоизлияние остановить не удавалось, и врачи, принимавшие все меры, чтобы помочь ребёнку, которого оставляли уже последние силы, объявили родителям, что надежды нет. В полном отчаянии императрица велела срочно вызвать сибирского богочеловека, думая, что его молитвы, возможно, дойдут до Господа и её сын будет спасён.

Сестра императора Николая II, Ольга Александровна, напишет потом в своих воспоминаниях:

«Он приехал во дворец около полуночи или даже позднее. Я к этому времени ушла к себе, а рано утром Аликс позвала меня к Алексею. Я глазам своим не поверила. Мальчик был не только жив — у него был здоровый вид. Он сидел в постели, температура нормальная, глаза ясные, и не следа опухоли на ноге. Вчерашний ужас стал бесконечно далёким кошмаром. Позже я узнала, что Распутин даже не дотронулся до ребёнка, а просто стоял у постели в ногах и молился. Конечно, тут нашлись люди, утверждавшие, что молитва Распутина просто совпала случайно с выздоровлением моего племянника. Но прежде всего — любой доктор подтвердит, что такие сильные приступы не проходят за какие-то несколько часов. Во-вторых, такое совпадение могло быть, скажем, раз или два, но я даже не могу сосчитать, сколько раз повторялись такие случаи».

Так или иначе, но силой своей внутренней энергии, необычной для простого смертного, сибирский мужик-странник смог действительно помочь больному ребёнку. Тем самым он внушил императорской чете, что их сын будет жить благодаря его чудодейственному воздействию.

Однажды Распутину удалось прийти на помощь больному мальчику даже без личного общения с ним. Это случилось осенью 1912 года. Тяжелейший приступ со смертельным кровотечением начался в Спале, где в охотничьих угодьях польских королей царская семья находилась на отдыхе[5]. Из Петербурга срочно были вызваны врачи, но ни один из них не мог облегчить страдания ребёнка. Не помогали и болеутоляющие средства. Мать, в слезах, не отходила от его постели и безмолвно молила Бога избавить её мальчика от страшной пытки. Она была уверена, что сын умирает. За несколько дней её волосы из солнечно-золотых превратились в седые. О тяжёлой болезни наследника престола в Петербурге уже знали, в церквях проводились специальные богослужения. И вот в самый, казалось бы, безнадёжный момент Распутину, находившемуся у себя на родине, в Сибири, императрица отправила телеграмму, умоляя его помолиться о сыне. Ответ пришёл незамедлительно: «Господь услышал твои молитвы и видел твои слёзы. Не печалься, маленький не умрёт». Кровотечение остановилось через день. Вопреки приговору медиков цесаревич Алексей поправился.

С этого момента Александра Фёдоровна была твёрдо убеждена, что жизнь её сына находится в руках Распутина. Она сама готова была на него молиться, так как в лице этого полуграмотного мужика нашла свой покой, он стал психологической неизбежностью и властителем ума и души этой блестяще образованной женщины. Но всё это вызывало негативную реакцию в обществе. О Распутине и императрице стали ходить нелепейшие слухи. Ольга Александровна с горечью вспоминает, какой вал клеветы поднялся вокруг Александры Фёдоровны:

«Все они накинулись на мою бедную невестку сначала за то, что по её вине наследник родился больным, а потом за то, что она пыталась найти средство от его болезни. Справедливо ли это? Ни мой брат, ни Аликс не верили, что этот человек наделён сверхъестественной силой. Они видели в Распутине крестьянина, чья глубокая вера обратила его в инструмент воли Божьей, который мог быть использован только в случаях болезни Алексея».

Для императрицы-матери Григорий Распутин был не «Гришка-сектант», не «Гришка-развратник», о котором спустя несколько лет стали так говорить и писать, а один из светочей истины, человек, который имел чудодейственные способности. Все другие аспекты личности этого спорного человека её не интересовали. Он стал вхож в царскую семью, его привечали, к его советам, даже касающимся высшей политики, прислушивались. «Может быть, правду говорят, что этот... загипнотизировал царицу и царя?» — задавались вопросы. Никому, кроме самого узкого круга царской семьи, не была известна истинная причина такого, казалось бы, парадоксального сближения Распутина с императорской четой: тайна болезни наследника престола хранилась с особой тщательностью. Поэтому люди и не могли понять, почему это вдруг Распутин приобрёл такую власть над императрицей, а её уединённость приписывали отвращению к чуждой ей России, даже близкие родственники замечали, что «Распутин раздражает общество и, компрометируя царскую семью, ведёт династию к гибели», на что обычно слышали возражение: «Распутин — великий молитвенник, а все слухи — клевета... Его ненавидят за то, что мы любим его». «Как они не могут понять, что молитвы Григория охраняют жизнь нашего сына, наследника престола России, и почему пренебрегают этим», — возмущалась императрица Александра Фёдоровна.

Всё это имело печальные последствия... «Роковое влияние Григория Распутина, — как напишет Пьер Жильяр, — было главной причиной гибели тех, кто думал найти в нём своё спасение».

Волнения, связанные с болезнью сына, серьёзно отразились на здоровье, принцессы-императрицы, и без того пошатнувшееся из-за частых беременностей. Она не знала дня без болезненных ощущений. В письмах к родным принцесса признавалась: «У меня каждый день болит голова. Сердце болит и расширено... временами чувствую, что больше не могу, и тогда накачиваюсь сердечными каплями...»

Фрейлина Буксгевден вспоминает: «Она постоянно испытывала боль, часто задыхалась, а тут ещё почти хроническая невралгия лицевого нерва, вдобавок к радикулиту, от которого она долго страдала».

Николай II вывез супругу на лечение в Германию. «Ты не думай, что моя болезнь угнетает меня саму. Мне всё равно, вот только мои дорогие и родные страдают из-за меня, да иногда не могу выполнять свои обязанности. Но если Бог посылает мне этот крест, его надо нести. Наша милая мамочка тоже потеряла здоровье в раннем возрасте. Мне досталось столько счастья, что я охотно отдала бы за него все удовольствия; они так мало значат для меня, а моя семейная жизнь так идеальна, что сполна возмещает всё, в чём я не могу принять участия». Так императрица Александра Фёдоровна писала в своём письме сестре Виктории.

С каждый годом прогрессировала нервная возбудимость. Как отмечают очевидцы, наступали минуты, когда нервы её отказывались служить, воля угасала, самообладание исчезало, появлялись истерика и депрессивное состояние: одиночество пугало, общество раздражало, музыка возбуждала, прогулка утомляла.

Несколько выравнивали душевное состояние императрицы поездки в Ливадию и особенно морские путешествия на царской яхте «Штандарт», где она была отделена от мятежной земли спокойным водным пространством. Здесь она чувствовала себя обновлённым человеком, лишённым долгое время свободы, воздуха, света. На пароходе не было той церемонности, которая «давила», с командой общались свободно, корабельных офицеров нередко приглашали на обед за царский стол. Императрица большую часть времени проводила, сидя на палубе: что-нибудь вязала или вышивала, писала письма, наблюдала за полётом чаек. Это да ещё смена пейзажных картин береговой полосы могли отвлечь императрицу от постоянно сверлившей её мозг мысли о болезни сына, о своей ответственности за него.

Любила Александра Фёдоровна делать фотоснимки островков, попадавшихся на пути. Они казались ей одинокими корабликами, для которых лучше было бы утонуть в морской пучине и скрыться под огромной толщей воды, чем соединиться с огромным континентом, полным суеты. Порой эти островки она в мыслях сравнивала с декоративно расставленными детскими игрушками, радующими глаз своими живописными формами и красками.

«Какой волшебной сказкой могла быть жизнь, если бы люди поняли, как хороша природа!» — восклицала она.

Своё настроение принцесса-царица передала в стихотворении «Два века»:

Единственное, что утешало душу гессенской принцессы, — это сознание того, что она принадлежит любимому мужу и детям, воспитываемым ею заботливо и разумно. Поскольку царская семья жила среди просторных парков Царского Села, девочки могли заниматься спортом: велосипед, верховая езда, теннис — или работать в саду. К сожалению, этих радостей был лишён их младший брат, лишь постоянное внимание, уделяемое ему окружающими, могло в некоторой степени восполнить недостаток подвижных игр. У него были друзья — мальчики, которых выбирали из числа детей дворцовых слуг, воспитателей и доктора, но он был под постоянным контролем старших. После болезни в Спаде при нём неотлучно находился доктор Деревенько, ассистент известного хирурга, профессора Фёдорова. Мальчик привязался к нему и любил играть с его сыном. Девочки имели больше свободы. Мать проявляла свой авторитет только при необходимости, чтобы не нарушать атмосферы абсолютного доверия, царившего между нею и дочерьми. Даже своим фрейлинам она не поручала постоянного надзора за детьми. Сама охотно присутствовала на уроках, интересовалась их проблемами, была в тесном контакте с учителями.

Все великие княжны были очень хороши собой, воплощение свежести и здоровья, но отличались друг от друга характером и наклонностями.

Старшая, Ольга, из всех сестёр была, пожалуй, самая умная, весёлая и очень музыкальная, она могла сыграть на слух любую услышанную мелодию или исполнять без нот. Выделялась она и своей безграничной откровенностью и искренностью.

Татьяна была ближе всех к матери и очень добра. Она готова была отказаться от своих планов, чтобы сделать то, о чём её попросили, охотно нянчилась с младшими, обладая практическим умом, помогала в организации официальных церемоний, устраиваемых царской четой.

Мария обладала талантом в рисовании. Она не отличалась большой самостоятельностью и самолюбием, ей даже нравилось быть в подчинении своей младшей сестры Анастасии, которая была заводилой во всех проделках и буквально блистала остроумием. Казалось, эта девочка ничего не боялась и не знала, что такое робость.

Несмотря на столь разные темпераменты и характеры, все четыре сестры были едины в любви друг к другу. В юности они утвердили своё единство ещё тем, что установили одну подпись на всех — ОТМА, составленную из первых букв их имён. От имени ОТМА они сообща делали подарки и писали письма, высказывали свои желания или протесты — последнее было чрезвычайно редко. Всё это, однако, не исключало личной независимости каждой и не мешало проявлению их индивидуальности. По мере того как девочки взрослели, шитьё и вышивание заменили им игрушки. Мать не любила видеть их сидящими без дела. Часто в комнате императрицы проводились «семейные вечера»: музицировали, читали, беседовали, занимались рукоделием. Приглашались иногда на такие семейные посиделки близкие друзья или родственники. В светских приёмах, за исключением тех случаев, когда этого требовал дворцовый этикет, дети, как правило, не участвовали.

«Какой пример, если бы только о нём знали, давала эта столь достойная семейная жизнь, полная такой нежности! Но как мало людей о ней подозревали!» Это слова Пьера Жильяра, находившегося в тесном контакте с царской семьёй, укрытой от посторонних взоров и равнодушной к общественному мнению.

Центром дружной семьи был конечно же Алексей. Сёстры обожали его, родители боготворили. Он, словно барометр, определял погоду в доме: когда хорошо себя чувствовал, дворец преображался и всё вокруг казалось радостным и светлым.

Атмосферу семейного тепла и счастья поддерживала, как могла, мать-императрица, для которой её семья была самым важным в жизни. Никогда дети не видели сердитого взгляда или раздражённого слова между родителями. Для отца их мать всегда была «солнышко» или «родная», а она открыто боготворила своего избранника. Их отношения можно назвать нежным и трогательным романом двух глубоко любящих людей. Как-то, накануне своего дня рождения, Александра написала мужу: «Любимый мой, мне не нужно подарка. Твоя любовь для меня больше, чем всё, что ты мог бы мне подарить». Он был для неё любимым человеком, мужем, отцом её детей.

«Ах, если бы дети наши могли бы так же быть счастливы в своей супружеской жизни», — писала Александра Фёдоровна в своих письмах.

Со своим мужем принцесса-царица разлучалась редко, но если это и случалось, то часто писала ему письма, обращаясь с самыми нежными словами:

«Моё милое сокровище, мой родной...»

«Мой любимый из любимых...»

«Мой муженёк, ангел дорогой».

И подписывалась очень трогательно:

«Всегда твоя жена «солнышко».

«Вся твоя маленькая жёнка».

«Покрываю тебя нежными поцелуями и остаюсь твоей собственной».

Когда началась Первая мировая война и Николай II длительное время находился вдали от семьи в Ставке главнокомандования, в своих письмах, проникнутых тревогой за своего суженого, Александра Фёдоровна жаловалась на своё женское одиночество. Каждую разлуку с мужем она воспринимала чуть ли не как драму. «Мой ненаглядный, — писала она ему тут же вдогонку, — как ужасно чувствовать одиночество после твоего отъезда. Хоть со мной и остались наши дорогие дети, с тобой уходит часть моей жизни, — мы с тобой одно». Помимо посылаемых телеграмм она почти ежедневно писала ему, отражая в письмах и свои весьма интимные чувства:

«Ты мне будешь больно недоставать, мой собственный, дорогой. Спи хорошо, моё сокровище, моя постель будет, увы, так пуста...»

«Я жажду обнять тебя и положить свою голову тебе на плечо. Я томлюсь без твоих поцелуев, без твоих рук. Только ты, мой застенчивый влюблённый, даёшь мне поцелуи и объятия, которые возвращают жизнь».

«Посылаю тебе несколько ландышей... я поцеловала нежные цветы, и ты их также поцелуй...»

Таков лирический тон её писем, таков настрой её обращений к мужу после двадцати лет брака.

Письма императрицы Александры Фёдоровны были найдены в Екатеринбурге после убийства царской семьи. Они лежали в чёрном кожаном чемоданчике с выгравированными на нём инициалами — Н. А. Написаны они были по-английски, лишь некоторые слова и отдельные фразы по-русски.

Круг друзей супруги последнего российского императора был крайне ограничен. Единственным человеком, которому она всегда полностью открывала свою душу, была Анна Вырубова, пользующаяся последние десять лет её неизменным расположением и неотлучно находившаяся при царской семье. В своих мемуарах, выпущенных в Финляндии, где бывшая фрейлина и личный друг царицы, одна из самых ярых поклонниц Григория Распутина, прожила после крушения монархии в России более четырёх десятилетий, она рассказывает о тех качествах гессенской принцессы, которые либо не были известны широкой публике, либо намеренно умалчивались её недоброжелателями. В её воспоминаниях есть и такие строки:

«Часто я читала в книгах западных авторов, что царь и его семья жили в постоянном страхе, что народ ненавидел их и они справедливо боялись этой ненависти. Ничего более далёкого от правды невозможно себе представить. Никогда ни Николай II, ни Александра Фёдоровна не боялись своих людей. Их невероятно раздражал надзор полиции, обеспечивающей их безопасность, и самым большим счастьем для них было очутиться без сопровождения в толпе русских людей, которых они любили».

Находясь в Крыму, Александра Фёдоровна не раз вместе с детьми и фрейлинами участвовала в распродаже шитья и вышивок, изготовленных собственными руками. У неё на ялтинском базаре был свой киоск, там и выставлялись вещи на продажу. Нетрудно себе представить, сколько людей собиралось вокруг киоска. Каждый хотел подойти поближе, чтобы получить покупку из её собственных рук, посмотреть на её дочерей и на наследника престола, которого мать иногда брала с собой.

По своей инициативе супруга императора учредила работные дома в России, школы для сиделок и ортопедические клиники для больных детей. На нужды благотворительности она выделяла и часть своих собственных денег. Особую заботу Александра Фёдоровна уделяла народному искусству и кустарным промыслам. Чтобы не дать угаснуть старым умирающим крестьянским ремёслам, она организовала школу, где молодые крестьянки и монахини проходили двухгодичный курс, чтобы затем в деревнях и монастырях обучать других рукоделию и прочим искусствам.

Многие современники отмечали доброе и заботливое отношение принцессы-императрицы к людям. «Она проявляла интерес ко всем при дворе: от первой фрейлины до последней служанки — и часто помогала скромным людям и их семьям так, чтобы никто не знал об этом. Она была справедлива в истинно христианском смысле и помогала людям независимо от их положения в обществе. Она с готовностью навещала как больную служанку, так и любую из фрейлин», — писала фрейлина баронесса Буксгевден.

В Ялте и Царском Селе императрица часто посещала больницы, говорила слова утешения больным, некоторым затем писала письма, посылала цветы и книги. Нередко к ней во дворец приходили женщины-просительницы, причём принимала она их порой без придворных дам и официальных церемоний, чтобы «гости её чувствовали в ней только сострадающую их горю женщину».

В 1906 году одна из молодых фрейлин императрицы, двадцатитрёхлетняя княжна Соня Орбелиани, тяжело заболела. Медленно прогрессирующая болезнь позвоночника — такой диагноз был поставлен врачами. Девушка была сиротой, и Александра Фёдоровна ухаживала за ней, как за собственной дочерью: поместила во дворце рядом с комнатами великих княжон, ежедневно навещала, а при сильных приступах боли сидела у её постели. Когда же Соня могла сидеть в кресле-качалке, её привлекали к участию в жизни семьи и двора, чтобы как-то скрасить её безрадостную жизнь.

Через девять лет фрейлина умерла. Императрица Александра Фёдоровна писала:

«Вот и ещё одно верное сердце ушло в страну неведомую! Я рада, что здесь для неё всё кончилось, потому что в дальнейшем ей суждены были тяжкие страдания. Да упокоит Господь её душу с миром и да благословит её за великую любовь ко мне во все эти долгие годы. Никогда это дитя не жаловалось на здоровье — даже парализованная, она до конца умела радоваться жизни. Что за великая тайна — жизнь. Вот все ждут рождения маленького существа, а вот уже ждут расставания души с телом. Что-то великое во всём этом, и чувствуешь, как малы и ничтожны мы, смертные, и как велик наш Отец Небесный. Трудно выразить на бумаге все мысли и чувства, я ощущаю себя как человек, который весь вверил себя лишь попечению Божию, ожидая от него счастья души своей; охватывает благоговейный страх и чувство святости момента — такое тайное можно постичь только там».

Наступил 1914 год. Лето в том году выдалось особенно жарким и душным. Ни одной капли дождя не выпало на иссушенную землю. Вокруг Петербурга стали возникать торфяные пожары, повсюду ощущался запах гари. Все жили ожиданием грозы. И она разразилась, но гроза совсем иного рода. Началась война с Германией.

Много лет императрицу Александру Фёдоровну занимало лишь воспитание детей, вечное беспокойство за сына, дела милосердия и забота о своём слабом здоровье. Но с началом войны она решила откликнуться на призыв мужа, высказанный им в письме из Ставки главнокомандования. «Будь моими глазами и ушами там, в столице, пока я здесь. Тебе надо только сохранять мир и согласие среди министров — этим ты окажешь огромную услугу и мне, и нашей стране», — написал он ей. И императрица в отсутствие царя стала курировать работу министров. Сначала это были робкие шаги. Зная свою неопытность, чтобы быстрее войти в курс дела, Александра Фёдоровна пыталась узнать о деятельности государственного аппарата от тех министров, которым доверяла. Постепенно она стала проявлять больше усердия, побуждая членов правительства к переменам, которые считала необходимыми.

Как свидетельствует фрейлина Александры Фёдоровны баронесса Буксгевден, подыскивая людей для назначения на посты и зная всё, что за этим последует, императрица практически шла на ощупь, не имея возможности проверить достоверность информации. Её единственный критерий был: преданы ли эти люди царю? «Сама того не сознавая, она часто ошибалась, её сбивали с толку люди, которым она доверяла. Она ведь сама никого не «открывала» — все имена кандидатов, о которых она сообщала императору, были именами известных чиновников, прежде занимавших высокие посты». При этом умная, высокообразованная принцесса вскоре безоговорочно подчинилась советам и видениям Григория Распутина, не проявляя ни малейшего сомнения в его божественном озарении. В чудодейственную силу «друга», как она его называла, Александра Фёдоровна искренне верила, его появлению во дворце приписывала особое значение.

«Бог для чего же нибудь послал его нам, — писала она царю. — Очень важно, что мы имеем не только его молитвы, но и его совет».

Эти-то «советы» и вызвали в стране «министерскую чехарду»: за тридцать один месяц сменилось шесть министров внутренних дел, три министра иностранных дел, четыре военных министра и даже четыре премьера. Всё это не могло не вызвать разброд в стране и недовольство в обществе. Императрица же считала основной своей задачей оберегать полноту власти своего державного супруга, призывала его к твёрдости и непреклонности.

«Ты должен показать, что у тебя свои решения и своя воля, — наставляла она мужа. — Заставь их дрожать перед твоим мужеством и твоей волей... ты повелитель и хозяин России...», «Мы должны передать Беби сильную страну и не смеем быть слабыми — ради него, иначе ему будет ещё труднее царствовать, исправляя наши ошибки и крепко натягивая вожжи, которые ты распускаешь... Да будет твоё наследие более лёгким для Алексея! У него твёрдая воля и своя голова. Не давай ничему ускальзывать из твоих рук и не заставь его возводить всё сызнова. Будь твёрд».

За каждым движением царя следят глаза Александры Фёдоровны: каждый его неловкий шаг она исправляет, вмешивается в вопросы, касающиеся лишь лично царя, совершая при этом одну ошибку за другой. Возникло мнение, что государь всего лишь марионетка в руках своей жены — всё делает лишь по её указке.

На немецкую принцессу-императрицу обрушилась лавина грязи и клеветы, не прекращавшаяся все военные годы: газетные страницы были полны непроверенными фактами, сенсациями, провоцирующими скандал, ложными обвинениями во всяческих грехах вплоть до шпионажа в пользу немцев. В адрес Александры Фёдоровны направлялись анонимные письма, в которых так называемые патриоты России требовали её покинуть страну. Больше всего обвинений супруге царя досталось из-за её отношения к Распутину, который действительно сыграл зловещую роль в судьбе царской семьи. Уже через несколько месяцев после начала войны стали распространяться упорные слухи, что именно «Гришка», которого к тому времени окружила шумная популярность как нечестного, хитрого и распущенного мужика, контролирует правительство, а немецкая принцесса, допущенная государем к рулю власти, находится полностью под его влиянием.

Недовольны были и многие родственники царя, относившиеся с явной неприязнью к его супруге. В высшем свете стали распространяться всевозможные слухи и сплетни. Любой самый нелепый вымысел принимали за истину, каждый шаг императрицы воспринимался с заведомой предвзятостью. По воспоминаниям приближённой царицы Лили Ден, Александра Фёдоровна знала и читала всё, что о ней писали. «Но хотя анонимные письма и стремились очернить её, а журналы поливали её грязью, ничто не могло запятнать светлую её душу. Я видела, как покрывалось бледностью её лицо, я видела, как её глаза наполнялись слезами, когда до неё доходили особенно мерзкие слухи».

Многие в аристократических кругах критиковали императрицу даже за её работу по уходу за ранеными, считая, что это ниже её достоинства. А она, пройдя курс сестёр милосердия, вместе со своими старшими дочерьми работала в царскосельском лазарете: промывала раны, делала перевязки, ассистировала при операциях.

Царские дочери охотно фотографировались вместе с ранеными воинами. В 1915 году были опубликованы шестьдесят фотографических снимков её императорского величества государыни императрицы под названием «Из моего альбома». (Вся прибыль от этого издания целиком поступила в пользу раненых солдат).

«Некоторым может показаться, — говорила Александра Фёдоровна мужу, — что мне не обязательно это делать, но я не просто присматриваю за госпиталем, а помогаю, насколько возможно, ведь от этого только добро. Сейчас на счету каждый человек...»

Сестре Виктории она писала в Англию:

«Только что умер на операционном столе офицер. Очень тяжёлая операция прошла удачно, а сердце не выдержало. Тяжело в такие моменты, но мои девочки должны знать жизнь, и мы через всё это идём вместе».

Но сердце самой царицы уже с трудом выдерживало все нагрузки. Участились сердечные приступы, прогрессировала нервная возбудимость. Сильным потрясением для её израненной души было убийство Распутина, совершенное незадолго до нового 1917 года. Это событие надломило волю, сознание не покидала мысль о безысходности. И когда 8 марта 1917 года генерал Корнилов, главнокомандующий Петроградским военным округом, прочитал уже бывшей царице постановление Временного правительства об её аресте, Александра Фёдоровна, сделав бессильный жест рукой, не произнесла ни слова... Конвой окружил дворец в Царском Селе, повсюду стали сновать солдаты, и она отнеслась к этому несколько равнодушно. Её беспокоило лишь состояние дочерей, заболевших корью, да судьба супруга, с которым прервалась связь (об отречении его за себя и за сына-наследника она уже знала). Страшную весть принёс во дворец великий князь Павел Александрович ещё 3 марта.

«Отрёкся! Бедный мой, — один там и страдает. О Боже, как ему тяжело — и нет никого утешить», — были её первые слова. Несколько минут спустя она сказала: «Всё к лучшему. Это воля Божья. Бог допустил это для спасения России. Только так и нужно сейчас».

Александре Фёдоровне удалось несколько раз связаться с мужем по телефону, телеграммы же возвращались обратно с надписью на конверте: «Адресат неизвестен». Лишь 10 марта Николай Александрович прибыл в Царское Село. Жена была вне себя от радости. «Вместе! Наконец-то вместе!» Резкое изменение ситуации во дворце её уже не страшило.

Жизнь семьи теперь уже «полковника Романова» в Царском Селе была полна ограничений. Телефонные провода обрезаны, электричество отключено, лифт не работал. Александре Фёдоровне с больным сердцем трудно было подниматься по ступенькам в комнаты дочерей, всё ещё не оправившихся от кори. Гулять разрешалось лишь на небольшом участке парка. За всеми разговорами вне дома следили — велено было говорить только по-русски. Все приходящие и отправляемые письма тщательно проверялись.

Как родители, так и дети смирились со своим новым положением, приняли его как испытание, ниспосланное Богом. Духом никто не падал, на судьбу не жаловался; за помощью ни к кому не обращались. Александра Фёдоровна попросила лишь не закрывать подопечные ей военные госпитали. Семье предстояло ещё пройти последние, самые трудные шаги к своей «Голгофе», растянувшейся на длинные километры от Царского Села до Тобольска, от Тобольска до Екатеринбурга. Этот крестный путь принцессы Гессенской, ставшей супругой последнего русского царя, был длиной в одиннадцать месяцев.

В середине августа глава Временного правительства Керенский решил перевезти царскую семью в Тобольск, небольшой сибирский город с двадцатью тысячами жителей. Романовых сопровождали несколько приближённых и более трёхсот солдат охраны. В Тобольске им отвели двухэтажный дом губернатора, который обнесли высоким забором. К новым условиям стали постепенно привыкать. Младшие дети занялись учёбой. С ними занимались преподаватели Гиббс и Жильяр, покинувшие вместе с семьёй царя Петроград. Мать преподавала детям Закон Божий, много читала, в основном книги духовного содержания[6].

Хотя получать газеты Романовым не разрешалось, слухи о переменах в Петрограде до них доходили. 28 октября Александра Фёдоровна сделала следующую запись в своём дневнике: «2-я революция. Временное правительство выслали. Большевики с Лениным и Троцким во главе... в Смольном. Очень пострадал Зимний дворец». А в канун нового 1918 года она написала: «Господи, благодарю за то, что мы все семеро здоровы, вместе и в безопасности».

В марте 1918 года большевистское правительство заключило сепаратный мир с Германией в Брест-Литовске. Александра Фёдоровна в письме своей подруге Анне Вырубовой писала: «Объявлен мир, а немцы продвигаются всё дальше и дальше. Когда всё это кончится? Когда Бог дозволит. Как я люблю мою страну, со всеми её недостатками. Она мне всё дороже и дороже, и я каждый день благодарю Господа за то, что Он позволил нам остаться здесь, а не послал нас далеко отсюда... Я чувствую себя старой, о, такой старой, но я всё ещё мать этой страны, и её боль для меня то же, что и боль моего ребёнка, я люблю её, несмотря на её грехи и ужасы. Никто не сможет оторвать дитя от сердца матери, равно как и страну нельзя отделить, хотя чёрная неблагодарность России к своему Императору разбивает моё сердце. И всё же — это ещё не вся страна. Господи, помилуй и спаси Россию».

Условия содержания царской семьи постепенно ухудшались. По просьбе Александры Фёдоровны Гиббс, учитель английского языка, написал за неё письмо её старой гувернантке мисс Маргарет Джексон в Англию. Это была тонко завуалированная мольба о помощи. Аликс надеялась, что это письмо будет передано королевской семье Великобритании. И хотя за несколько месяцев до этого Англия предлагала царской семье убежище, на этот раз родственники не протянули руку помощи. 10 апреля представитель Министерства иностранных дел Великобритании заявил: «Правительство Его Величества не настаивает на своём прежнем предложении об оказании гостеприимства Императорской семье». Об этом официальном заявлении внучка почившей английской королевы Виктории не знала.

Вскоре события приняли критический оборот. Из Москвы поступил приказ вывезти царскую семью из Тобольска. Романовых перевезли в Екатеринбург и передали местным властям. Их поместили в доме, принадлежавшем инженеру Ипатьеву, неподалёку от центра города. Положение заключённых стало гораздо хуже, чем в Тобольске. Охрана была подобрана из солдат, крайне враждебно относившихся к семье бывшего царя. Двери между комнатами были сняты с петель, чтобы охранники могли просматривать все помещения. Нередко в адрес бывшей императрицы и её дочерей отпускались непристойные замечания. Перед единственным открытым окном установили железную решётку. Один раз в день приносили плохо приготовленную пищу.

Александра Фёдоровна стойко переносила все невзгоды этого ужасного времени, мужественно преодолевала лишения и нападки со стороны своих мучителей. С чем-то она смирилась, но чего-то и не могла принять. Неделями она отказывалась от приносимых из столовой обедов, ела одни макароны, которые верный лакей великих княжон, матрос Сиднеев, готовил ей на спиртовке. Редко пользовалась она и возможностью кратких прогулок, которые им разрешалось делать. Но даже в эти дни заточения принцесса-императрица не теряла своего царственного облика. Прямая, высокая, с неподвижным лицом, она казалась человеком, который не гнётся. «О Боже, спаси Россию!» — вот её ежедневная молитва.

В ночь на 17 июля 1918 года была совершена страшная жестокость — расстреляли всех членов царской семьи, доктора, слугу, горничную и повара. Как рассказывают свидетели, их разбудили в полночь и потребовали, чтобы все оделись и спустились вниз в подвальное помещение Ипатьевского дома, в котором они содержались.

Юровский, которому было поручено свершить это злодеяние, зачитал какую-то бумагу. Аликс успела лишь перекреститься, как была убита — почти одновременно с царём. Бог послал ей счастье не слышать криков сына, который ползал по полу, укрываясь от пуль. Трупы выносили на носилках, сделанных из простыней, натянутых на оглобли от стоявших во дворе саней.

«В лесу трупы сложили в яму и облили лица и все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения... Забросав тела землёй и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали — следов ямы не осталось» — так докладывал Юровский после выполнения задания. По официальным данным большевистского правительства расстрелян был лишь царь. О его супруге и детях — ни слова.

На следующий день после расстрела царской семьи была учинена жестокая расправа и над сестрой императрицы Александры Фёдоровны, великой княгиней Елизаветой Фёдоровной. Вместе с пятью другими членами семьи Романовых её вывезли в лесистую местность в шестидесяти километрах от Екатеринбурга, где они содержались под стражей, и живой сбросили на дно старого рудника. «Господи, прости им, не ведают, что творят» — таковы, по свидетельству очевидца, были последние слова Елизаветы Фёдоровны. Тело было обнаружено несколько месяцев спустя. Его останки были перевезены в Иерусалим и там захоронены.

В 1981 году Зарубежная православная церковь канонизировала царскую семью и отнесла их к лику святых, именуемых «страстотерпцы». Так называют тех, кто разделил с Христом страдания неправедно убиенного и претерпел на себе злобную ненависть убийцы.

17 июля 1998 года в Санкт-Петербурге в Петропавловском соборе состоялась церемония захоронения останков Николая II, его супруги-принцессы и их троих детей. Останки дочери Марии и сына Алексея среди убиенных найдены не были.

Трагически закончился недолгий жизненный путь гессенской принцессы. Познала она свет и тьму, радость и отчаяние, тепло солнечных лучей, согревавших душу, и тяжесть чёрных туч, сотканных из слёз, силу и слабость духа, добрые человеческие отношения и ненависть завистников и недоброжелателей. В книге одной из её дочерей было отмечено стихотворение, в котором отражено настроение внучки английской королевы Виктории, волей судьбы попавшей на российские просторы. Вместе со своим супругом она была венчана на царство и достойно разделила его трагическую участь, до последнего часа обращаясь к Богу со своими молитвами. Стихотворение так и называется — «Молитва».