Припарка для целителя

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Осенние сев и жатва закончились; в Жироне устроили ярмарку и отпраздновали день своего святого, блаженного Нарсиса, спасшего город от французов в ходе жуткой осады во времена дедов и прадедов. Близилась зима, наступили недели проливных дождей. Даже когда они на время прекращались, в воздухе стоял отвратительный сырой холод. Дни стали короче, солнце — когда оно появлялось более слабым. Писцы жаловались, что даже в полдень им плохо видно. В вечной битве между жуткой чернотой ночи и милосердным светом дня побеждала ночь.

Епископ вернулся в Жирону в хмурый, пасмурный день, сопровождали Беренгера стражники и слуги, его врач, Ракель и Юсуф. Хотя жар у него прошел, он был слишком слаб, чтобы протестовать против унизительности возвращения на носилках, а не верхом на своем коне или спокойном муле.

Исаака, Ракель и Юсуфа дома встретили жарко горящие камины и обильно накрытый аппетитными блюдами стол. Привлеченный неизбежным шумом их возвращения Даниель отложил инструменты и объявил дяде, что намерен устроить на полдня выходной.

— Скажи сеньору Исааку, что мы заглянем перед ужином, — спокойно сказал Эфраим, и Даниель выбежал на негреющее послеполуденное солнце. Тут же на стол поставили еще один прибор, и Даниель аккуратно сел рядом с Ракелью.

Узнав, как выглядит замок в Круильесе, сколько в нем спален, как он обставлен, Юдифь покачала головой.

— Похоже, слишком скромно для замка, — сказала она. — Я думала, они безмерно богаты.

— У них поблизости есть еще один замок, гораздо больше этого, — сказала Ракель. — Но его преосвященству нравится этот, он попросил отвезти его туда. Когда ты вернулся в Жирону? — обратилась она к Даниелю. — Мы, должно быть, находились очень близко друг от друга.

— В некотором роде, — ответил он.

— Как тебе понравилось путешествие в обществе юного сеньора Рувима? — продолжала она, поддразнивая. — Он не казался мне идеальным спутником, правда, я почти не общалась с ним. Стал он интереснее при долгом знакомстве?

Даниель поперхнулся куском жареной рыбы.

— Ты не слышала? — спросил он. — О замечательном бегстве Рувима в руки пиратов?

— О чем это ты? — спросила Ракель.

— Я не смеюсь, — ответил Даниель. — Это в высшей степени нелюбезно, но он начинал раздражать меня. Потом, едва мы приехали в Сант-Фелиу, начался набег — там было несколько в последние годы — и он выбежал наружу словно хотел присоединиться к ним. Мы обыскали весь город и окрестности под дождем и ветром, но нигде его не нашли.

— Что случилось с ним? — спросил Исаак.

— Этого никто не знает, но сеньор Мордехай получил письмо от своего торгового агента, там говорится, что на берег был выброшен труп, сильно поврежденный морем. У него были светло-каштановые волосы, на ногах сапоги, похожие на те, что были у Рувима. Агент пишет, что не уверен, но его опознали, как Рувима, и на этом все.

— Ты не думаешь, что это был Рувим? — спросил Исаак.

— Не знаю. Мне трудно поверить, что с ним могло случиться такое. Но с другой стороны, трудно было бы поверить, что он выбежит из дома во время набега на город. Прошу прощенья, но мне Рувим не нравился. Если он мертв, жаль, но скорбеть по нему я не могу.

И с этой завершающей элегией разговор перешел на более приятные темы.

Во дворце в первые несколько дней епископ только и делал, что уютно спал в своей постели, согретый огнем камина и меховыми одеялами, да искушаемый лучшими блюдами, какие могли приготовить на его превосходной кухне. Потом мало-помалу вернулся к работе. Однажды он подписал несколько важных документов — неотложных лицензий и разрешений, — которые Бернат положил перед ним. Несколько дней спустя настоял на том, чтобы прочитывать материалы, которые подписывал. На другой день потребовал изменений в тексте одного документа, и все облегченно вздохнули. Его преосвященство возвращался в нормальное состояние.

На следующее утро епископ вошел в кабинет и вызвал Берната с писцом.

— Где все? — спросил он, глядя на свой стол. На столе не было ни бумаг, ни пергаментов. — Тут не видно даже пылинки.

— Я думал, ваше преосвященство еще не готово заниматься старыми делами, — ответил его секретарь. — Поэтому держу их у себя в кабинете.

— Может, не всеми сегодня, Бернат, — сказал епископ, — но, если не начну, они вскоре станут неразрешимыми.

Бернату хотелось сказать, что они больше, чем неразрешимые, но он удержался.

— Хорошо, ваше преосвященство. Что принести? Последние сообщения или ранние?

— Неси все, Бернат. Я хочу знать, что мне предстоит, а не открывать это с легкими ежедневными потрясениями.

Бернат бросил свирепый взгляд на писца, тот подскочил и вышел вслед за секретарем из кабинета. Вернулись они с огромными кипами документов.

— Положить их на мой стол? — спросил Бернат.

— Нет-нет, — ответил Беренгер. — На мой. И давай посмотрим, что я смогу завершить до обеда. Из уважения к моему врачу я буду работать первую половину дня, и только.

Два дня спустя властный звонок у ворот заставил Исаака выйти во двор. Сырой, холодный ветер с гор пронизывал до костей. Исаак содрогнулся.

— В чем дело, Ибрагим? — спросил он.

— Я пришел от его преосвященства, — раздался мальчишеский голос, не дав привратнику ответить. — Сеньор Исаак, вам нужно немедленно идти во дворец.

Исаак слегка нахмурился. Ему в это утро нужно было посетить четверых пациентов, и он ждал только возвращения Ракели с визита, чтобы отправиться к ним.

— Епископу требуется ваше присутствие, сеньор Исаак, — сказал мальчик, голос его от страха сделался тонким.

Исаак немного подумал и решил, что пациенты могут немного подождать.

— Возвращайся, скажи его преосвященству, что буду во дворце, как только сделаю необходимые приготовления, — сказал он мальчику. — Ибрагим, скажи Юсуфу, пусть прекращает занятия.

Врач вернулся в уютную, рационально обставленную комнату, которая представляла собой его кабинет, гербарий и, когда он возвращался поздно ночью от пациента, спальню. Надел теплый камзол и плащ, при этом думая, что ему потребуется для всех пяти пациентов.

Наконец вошел, зевая, Юсуф.

— Посылали за мной, господин? — спросил он.

— Да, — ответил Исаак. — Только думал, что прерываю твои занятия, не сон.

— Прошу прощенья, господин, — заговорил мальчик, — но я…

— Ничего, — сказал Исаак. — Я разложил то, что нам, возможно, потребуется. Уложи все в этом порядке, а потом надень теплый плащ.

— Ваше преосвященство, вы нездоровы? — спросил Исаак. — До меня доходили слухи, что ваши силы и здоровье крепнут с каждым часом. Я надеялся, они правдивы.

— Совершенно, совершенно правдивы, — раздраженно ответил Беренгер. — Я чувствую себя хорошо, так хорошо, что дошел до той части работы, которую мой секретарь считал несущественной.

— Почему несущественной, ваше преосвященство? — запротестовал Бернат. — Я считал ее не срочной.

— Правда? — сказал Беренгер. — Ты не считаешь угрозы против меня, его величества и некоторых его чиновников существенными?

— Да, они существенны, ваше преосвященство, — упрямо ответил Бернат. — Но можно ли представить, что они будут выполняться? Нет.

Беренгер засмеялся.

— Бернат так давно не слышал моего смеха, — сказал он, — что думает, я разучился смеяться. Но если говорить серьезно, мой добрый отец Бернат, я склонен согласиться с тобой, однако думаю, что скрывать это не нужно. Если угрозы реальные и с ними можно столкнуться, оставлять их без внимания нельзя.

— Тот человек бредил, ваше преосвященство, — сказал Бернат. — Его слова были едва понятны.

— Вот почему я послал за сеньором Исааком. Он тоже слышал эти слова. Исаак, здесь у меня донесение сержанта о том случае. Когда я начал читать его, Бернат, то решил, что врач может помочь нам, если ему позволить добавить свое знание к тому, что написал сержант.

— Возможно, — сказал секретарь тоном человека, терпение которого мучительно испытывают.

— Прежде всего, — заговорил Беренгер, — наш добрый сержант Доминго утверждает, что описал умершего в Круильесе человека владельцу таверны в Паламосе, и тот сразу же узнал в нем одного из двух людей, остановившихся у него на ночь. Наш покойник, очевидно, назвался Хуаном.

— Да, — сказал Исаак. — Когда я только вошел в ту комнату, он сказал мне, что его зовут Хуан Кристиа. Когда я спросил, не конверсо ли он, раз у него такое имя, он разозлился. Не знаю, почему. Это имя нечасто дается рожденным в вашей вере, ваше преосвященство. Что еще разузнал добрый сержант?

— Пусть Бернат прочтет нам остальное, — сказал епископ.

— Я прочел весь этот документ дважды, — сказал Бернат. — Думаю, будет проще, если расскажу вам, что в нем. Когда умерший уезжал из Паламоса, у него было твердое намерение вернуться. Он оставил какие-то свои вещи у хозяина таверны. В тот же день попозже их забрал его друг.

— Если наш Хуан Кристиа был прав в своих догадках, — сказал Исаак, — его друг к тому времени знал, что он уже не вернется.

— Это кажется правдоподобным, — сказал Бернат. — Кроме того, сержант узнал от хозяина, что юный друг похитил значительную сумму золотом из кошелька покойного. И что одежда умершего была пропитана морской водой. Я спросил слуг, которые ухаживали за Хуаном Кристиа, они сказали, что его камзол был жестким и обесцвеченным, словно от соли.

— Он говорил, что его бросили в море, — сказал Исаак.

— Тогда понятно, — сказал Бернат. — Я недоумевал по этому поводу. Сержант еще узнал, что хотя все точно описывали покойного, никто как будто не обращал внимания на его товарища, кроме хозяина таверны, который сказал, что он похож на ангела, и родственника гончара, тот сказал, что у него светлые волосы — цвета соломы или рыжеватые.

— На ангела! — сказал Беренгер. — А как искать его по этому признаку? В той местности полно ребят, которых кто-то сочтет «похожими на ангела». Да и кто знает, как выглядит ангел? Если это единственное описание, мы ничего не знаем о нем. Однако меня больше заботят слова покойного, которые сообщил сеньор Исаак и записал твой писец, Бернат.

— Можно, чтобы их зачитали вслух, ваше преосвященство? — спросил Исаак. — Я хочу освежить свою память относительно точных слов его последних речей.

— Конечно, — ответил Беренгер и кивнул писцу, тот стал читать свои записи ясным, скучным, бесцветным голосом.

— Спасибо, — сказал Исаак. — Это было очень полезно.

— Полезно? — переспросил Беренгер. — В каком смысле?

— Я был не уверен в некоторых подробностях и теперь имею гораздо более ясное представление о том, что он говорил.

— Я нет, — сказал епископ. — Скажите, сеньор Исаак, какой смысл вы извлекли из его слов?

— Думаю, — ответил Исаак, — что он то и дело переходил от правды к невинно звучавшему вымыслу, который приготовил для данного случая.

— Что представляет собой невинно звучащий вымысел?

— Что он отправился в Барселону на честном торговом судне. Судно попало в шторм, и когда казалось, что оно пойдет ко дну, добросердечные моряки, не заботясь о собственных жизнях, усадили его в шлюпку, чтобы он мог спастись.

— Это казалось правдой, — сказал Бернат.

— Нет, — ответил Исаак, — потому что он время от времени страдал от жутких приступов боли, вызванных адом, который ему дали. При этом всякий раз путался и говорил необузданно, но, полагаю, правдиво. Во время этих приступов он сказал, что находился на судне, капитану которого хорошо заплатил за проезд его повелитель, но вместо того, чтобы высадить на берег, как было условлено, его выбросили за борт.

— Поступок бессовестных людей, сеньор Исаак, — осуждающе сказал Бернат.

— Пиратов, — сказал епископ.

— Я так думаю, ваше преосвященство, — сказал Исаак. — Кроме того, подозреваю, что ангельского вида парень и его ученик, которого он научил всему, что знал, одно и то же лицо.

— Что это был за человек, которому мы пытались помочь? — спросил Беренгер.

— Знаток ядов, ваше преосвященство, — ответил Исаак. — Он точно знал, каким ядом его отравили, и сказал, чтобы я составил смесь трав и других ингредиентов, которая могла помочь ему, если б он принял ее значительно раньше. Подозреваю, он был этим и полезен своему повелителю, кем бы тот ни был.

— Д’Арбореа? — спросил Беренгар. — Ты ведь говорил мне, Бернат, что он упоминал судью? А его величество все еще на Сардинии.

— Мы не знаем, состоял ли он на службе у судьи, — заговорил Бернат. — Он говорил о судье с крайним презрением, но не как о своем повелителе. Однако, поскольку наша епархия располагает его собственностью, в том числе золотыми деньгами, я позволил себе вольность — поскольку ваше преосвященство были больны — послать семейству Д’Арбореа запрос, не знают ли они каких-то родственников этого человека. Ответа пока не пришло.

— Правильно сделал, Бернат. Но я должен тщательно подумать, что еще нужно сделать, — сказал епископ. — Необдуманное обвинение могущественного аристократа может принести его величеству больше вреда, чем пользы.

— У меня создалось впечатление, — сказал врач, — что он состоял на службе у кого-то из семейства Д’Арбореа и был уволен, наверняка по серьезной причине.

— Ясно одно, — сказал Беренгер. — Он был одним из двух обычных негодяев, и если этот «ангельского вида» парень, Рафаэль, Рауль или Рамир, объявится, то будет схвачен. Хотя, как узнать его, не представляю.

— Парни с именами, похожими на «Рафаэль», встречаются почти так же часто, как ребята ангельского вида, — недовольно заметил Бернат.

Когда Исаак с Юсуфом вернулись, обед дожидался их уже почти целый час. К тому времени, когда они вышли из дома второго пациента, ветреная, неустойчивая погода сменилась сильным ливнем с ураганом. Ветер швырял дождевые струи почти прямо в лица: вода ударялась о мостовую с такой силой, что высоко разбрызгивалась, попадая на голенища сапог и полы камзолов и плащей. Когда они достигли крепкого каменного дома Исаака с топящимися каминами, оба промокли насквозь и дрожали от холода.

— Что вы делали там по такому дождю? — спросила Юдифь, вставая из-за стола, за которым собралась вся семья в ожидании их возвращения.

— Там просто мелкий дождичек, дорогая моя, — ответил ее муж. — Мы будем превосходно себя чувствовать, как только найдем сухую одежду.

— Пошли со мной, — сказала Юдифь, — я высушу тебя и найду что-нибудь теплое, во что одеться.

Исаак последовал за ней с подозрительной кротостью. Жена привела его в гостиную и поставила у огня.

— Стой тут, — сказала Юдифь и быстро, как только могла, пошла в спальню. Открыла большой шкаф и достала с полок большую кипу одежды. Тут же вернулась и положила одежду на кирпичи вокруг трубы, чтобы она согрелась. Потом быстро развязала шнурки, державшие запахнутыми капюшон и плащ Исаака, расстегнула его камзол и рубашку. Каждый предмет одежды от капюшона до чулок и сапог отправился в мокрую кучу на полу возле камина.

— Ты дрожишь от холода, — сердито сказала Юдифь.

Кухарка Наоми быстро вошла с большим льняным полотенцем, теплым от кухонного огня, и проворно вытерла его, как в то время, когда она была няней, а он ребенком.

Юдифь взяла рубашку, теплую от соприкосновения с кирпичами, и надела на него через голову.

— Безумие ходить по улицам в такую погоду, — сказала она, взяла теплые чулки у Наоми и неловко опустилась на колени, чтобы надеть их на него. — Нужно было вернуться домой, как только начался дождь. Как быть мне и младенцу, если ты заболеешь и умрешь? — добавила она, надевая на него второй чулок.

Наоми надела на него теплый камзол, пока Юдифь с трудом поднималась на ноги.

— Сеньора, я принесу его меховые шлепанцы, — сказала кухарка. — Я грела их у огня с тех пор, как только услышала, что пошел дождь.

— Ну, вот, — сказала Юдифь, застегивая последнюю пуговицу. — Так лучше. Теперь тебе нужно поесть горячего супа. Как себя чувствуешь?

— Лучше, — ответил Исаак, — однако мне все еще очень холодно.

— Я распоряжусь, чтобы в спальне затопили камин. Но сперва ты должен поесть.

Наоми принесла в столовую большую кастрюлю супа и поставила ее на буфет. От нее поднимался теплый запах курятины и трав, чеснока, лука, перца и шафрана. Положила в тарелку Исаака толстый кусок обжаренного на огне хлеба и налила туда супа.

— Вот, — сказала она, ставя тарелку перед ним. — Чесночный суп с хлебом. Наилучшая еда в такой день. А потом курятина из кастрюли с хорошим, укрепляющим соусом.

— Спасибо, Наоми, — сказал Исаак. — Я не мог просить ничего лучшего.

— Где Юсуф? — спросила Юдифь.

— Я усадила его на кухне, где могу присматривать за ним. Он переоделся в сухое, дрожит, как щенок, но ест суп.

— Они останутся дома, кто бы ни приходил с любыми рассказами о болезни, пока не удостоверюсь, что оба здоровы, — твердо сказала Юдифь.

— У меня есть нуждающиеся в лечении пациенты, — сказал Исаак.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала Юдифь.

— Папа, я пойду к ним, — сказала Ракель. — Вы с Юсуфом оставайтесь у огня.

— Тебе нельзя выходить одной, дорогая, — сказал Исаак огорченно, но не сердито.

— Я не пойду одна. Возьму с собой Лию, которой полезно прогуляться, и Ибрагима, он достаточно большой, чтобы выглядеть защитником, хотя и не особенно сильный, — сказала Ракель. — Буду благополучной и респектабельной. Если беспокоишься, возьму с нами Даниеля, вчетвером мы нанесем на сапогах грязи в дома твоих пациентов.

— Признаю свое поражение, — сказал Исаак. — Постараюсь выпить свой суп.

Однако, несмотря на теплую, сухую одежду, на горячий хлеб и чесночный суп, на теплую спальню, где Юдифь уложила его в постель с горячими, обернутыми мягкой тканью камнями для согрева ног, Исаак проснулся утром с жаром и больным горлом.

Поэтому Ракели пришлось заботиться не только о его пациентах, но и о нем.

— Ракель, дело не в том, что я промок вчера, — хрипло прошептал он. — Это та самая болезнь, которой страдают трое моих пациентов.

— Папа, то, что ты промок и замерз, не пошло тебе на пользу, — сказала его дочь. — Выпей это, а потом нужно будет похлебать горячего бульона. Думаю, ты будешь более покладистым пациентом, чем его преосвященство.

Прошло две недели, прежде чем Юдифь позволила приближаться к мужу с чем-то хоть отдаленно связанным с его работой. Друзья приходили с изысканными блюдами и клялись, что они легко пройдут в самое больное горло. Из сада и с огорода его преосвященства, хорошо укрытых от непогоды, доставили много поздних плодов и трав, вызвавших у Наоми скупое восхищение.

Наконец Юдифь смягчилась. Муж ее поднялся с постели и раздраженно слонялся по дому два-три дня. Жалобы слуг, что он мешает их работе, становились все громче и громче, Юдифь впустила в дом посыльного от епископа.

— Его преосвященство сказал, что не хочет отрывать вас от теплого камина, если вы все еще ощущаете последствия болезни, — сказал мальчик, словно повторяя наизусть трудный текст, который никак не мог вызубрить. — И если не можете пойти, то можете послать… что вы ему даете?

— Отчего страдает его преосвященство? — спросил Исаак. — Это, знаешь ли, важно.

— А. От подагры. Он сказал, что это подагра.

— Право, нужно пойти обследовать его, — сказал врач. — Думаю, день наконец-то солнечный.

— Да, сеньор Исаак, — сказал мальчик. — Когда я выходил из дворца, солнце было таким ярким, что слепило. Трамонтана унесла все тучи, солнце нагрело булыжники мостовой. Но в тени холодновато, — обеспокоенно добавил он.

— Видимо, да, — сказал Исаак. — Но мой самый теплый плащ защитит меня от легкого холода.

— Я принесу его, — сказала Юдифь. — И пришлю Юсуфа.

— Я здоров уже несколько дней, ваше преосвященство, но жена держала меня у камина, опасаясь, что я сделаю что-то глупое и слягу снова. Ваш вызов оказался приятным. Я плохо переношу безделье.

— А я плохо переношу подагру, Исаак, — недовольно сказал епископ. — Эти глупцы не хранили в достаточном количестве смеси от подагры, поэтому, когда начался приступ, под рукой ничего не оказалось. Но с вашей стороны очень любезно, что пришли.

— Я дал Хорди еще один запас. Он сейчас заваривает для вас чашу. Можно освидетельствовать ступню, чтобы определить, как протекает болезнь?

Бесшумно вошел Хорди. Взял стул одного уровня со скамейкой для ног епископа и подставил его Исааку.

— Спасибо, Хорди, — сказал Исаак, очень осторожно беря ступню.

— Поражаюсь, как вы смогли узнать, что это Хорди. Он ходит так бесшумно, что если я не видел его, то думал бы, что он не существует.

— Именно поэтому. Все остальные слуги, отец Бернат, отец Франсеск производят тот или иной шум. Но ступня вашего преосвященства очень горячая и, должно быть, мучительно болит. Нужно было вызвать меня пораньше. Боюсь, вы слишком смелы и решительны.

— Видимо, следует сказать, упрям, Исаак, друг мой. Это так. Однако, в конце концов, я вас вызвал.

— Я приготовил микстуру, сеньор Исаак, — произнес мягкий голос ему в ухо. — Сколько еще нужно добавить туда другой?

— Пожалуйста, Хорди, полную столовую ложку, — ответил врач. — А потом горячую припарку, чтобы уменьшить воспаление, затем тазик холодной воды, размешать в ней эти соли, чтобы снизить температуру пораженных суставов.

Когда лечение было окончено и епископ получил облегчение, насколько оно было сейчас возможно, он откинулся назад в кресле с подушками, держа ногу на скамейке.

— Самое худшее время для приступа подагры, — раздраженно сказал он.

— Жаль, что это случилось, едва вы оправились от другой болезни, — сказал Исаак.

— Конечно, — сказал Беренгер, — но я виню в этом поваров, которые слишком обильно кормят меня, считая, что я очень похудел и это бросает тень на их мастерство.

— Поговорю с ними еще раз, — сказал врач.

— Я уже говорил с ними, сеньор Исаак. Нет, проблема в том, что здесь находится делегация из Паламоса с жалобой на пиратские набеги. Их ободрил успех Сант-Фелиу-де-Гиксолса, добившегося помощи его величества в строительстве укреплений, очевидно, они только и ждали, когда я поправлюсь и прекратятся дожди, чтобы нагрянуть сюда. Они явились вчера вечером к ужасу всех на кухнях, их не предупредили, что здесь появятся пятеро советников со всеми слугами, которых нужно разместить и кормить.

— Они не писали? — спросил Исаак.

— Писали, но их посыльный оказался ненадежным. По пути его обнаружили на постоялом дворе, тратящим полученные деньги на бесчисленные кувшины вина. И взяли сюда вместе с письмом. Они хотят изложить свои жалобы мне, так как не смогли добиться приема у управляющего провинцией сеньора Видаля де Бланеса. Хотя встреча с ним не принесла бы никакой пользы. Это не вопрос о прощении и уплаты штрафа в десять су. Его величество будет решать этот вопрос сам, и я знаю, что он уже основательно это обдумал. Когда он захочет выслушать горожан, то даст им знать.

— Чего же они ждут от вас, ваше преосвященство?

— Думаю, ожидают, что я обращусь к его величеству и буду изо всех сил убеждать его от их лица. Возможно, ждут, что епархия вызовется построить им новые стены или отправить флотилию для патрулирования их вод. Боюсь, эта встреча будет неприятной.

— Ваше преосвященство, такие чувства не помогут оправиться от приступа подагры. Сон, покой, хорошая, очищающая кровь диета из трав и не слишком жирной пищи — вот что вам нужно. Собственно говоря, они помогут не хуже моих жалких лекарств.

— Буду помнить об этом, когда встречусь с этими господами. Стану хранить спокойствие, улыбаться и обещать сделать все, что смогу. Потом напомню им, что такие решения связаны с обороной королевства, а не только их города, и принимать их должен его величество. После этого могу предложить им разделить со мной обед из хлеба, воды и супа из трав. При этой мысли епископ засмеялся и покачал головой. Это поразит их. Но я хотел бы знать, существует ли какая-то связь между последними набегами и нашими нынешними трудностями на Сардинии. Схватить бы несколько человек с этих мародерских кораблей и выяснить, откуда эти корабли и их капитаны.

— Как думаете, откуда?

— Не знаю, — ответил епископ. — Из Генуи? Из Северной Африки? Откуда-то дальше? Те, кто слышал разговор членов команд, говорят, что они набраны отовсюду. Но меня интересуют капитаны и судовладельцы.

— Ваше преосвященство, вы полагаете, что ими движет желание вызвать поражение королевства?

— Я не думаю так, друг мой. Движет ими только стремление наполнить свои сундуки золотом. Кстати, один из делегатов от Паламоса сказал мне, что очень сожалел, узнав о вашей смерти, и спросил, нужен ли мне еще другой врач, поскольку у него есть юный родственник, который вполне мог бы занять эту должность.

— О моей смерти? — переспросил Исаак.

— Они нахлынут в город, чтобы заменить вас, — сказал епископ.