Природа. Человек. Закон

Колодец вовсе не бездонен

«Задачами советского водного законодательства являются регулирование отношений в целях обеспечения & интересах настоящего и будущих поколений научно обоснованного, рационального использования вод для нужд населения и народного хозяйства, охраны вод от загрязнения, засорения и истощения, улучшения состояния водных объектов…?(Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 1).

Рассказывают, что бедуины, прилетевшие в США, на все чудеса современной техники и прочие ухищрения цивилизации глядели с бесстрастием, достойным жителей великой пустыни Сахары. Ничем не могли удивить их, пронять, как ни изощрялись предприимчивые гиды. И только когда привезли бедуинов на берег Ниагарского водопада, удалось американцам наконец достичь того, что они тщетно пытались сделать при помощи современных чудес электроники и древнего как мир стриптиза. Гости были ошеломлены этим нескончаемым потоком чистой прохладной воды, не хотели уходить от него, все смотрели и смотрели с восторгом и говорили, что, когда вернутся домой, никто не поверит, что, на свете существует такое чудо из чудес.

Они-то знали цену воде.

Мы этой цены не знаем. Нет, вообще-то кое-что знаем и даже немало, как нам кажется, но в том-то вся и беда, что эти «знания вообще», что не можем мы ежедневно, ежечасно испытывать тот восторг, который ощущают жители пустынь при виде такой обыденной для нас воды. А не мешало бы и нам проникнуться хоть чуть-чуть этим их восторгом. Ибо вода и в самом деле одно из первых чудес среди Главных чудес природы.

Вода, в сущности, относится к земным (да и космическим тоже) минералам. Но это настолько странный, из ряда вон выходящий, даже при рассмотрении невооруженным современной физической и химической аппаратурой глазом, что его по праву можно рассматривать отдельно. Примечательно, в процентном отношении гидросфера занимает примерно столько же поверхности Земли, сколько вода по объему в теле человека, что-то в пределах двух третей того и другого. Но комментировать этот факт мы не собираемся, мало ли бывает случайных совпадений. Еще примечательнее то, что вода буквально пронизывает как тело (во всяком случае изученные человеком слои биосферы) Земли, так и тела всех без исключения живых существ. И если косное вещество биосферы в принципе вполне может существовать без воды, то живое — ни в коем случае. Даже вымороженные в космическом абсолютном нуле (−273 °C) или прожаренные на солнечном жару споры должны, для того чтобы оставить себе надежду возродиться когда-нибудь к жизни, сохранить какой-то минимум воды. Ибо даже с частичной потерей воды живое теряет и жизнь, а уж с полной — и подавно.

Удивительные, во многом и до сих пор загадочные, свойства воды всегда интриговали людей. Ее физические свойства служат серьезнейшим опровержением механистическому подходу к явлениям даже косной природы. Изменчивость водной стихии издревле служила дежурным тропом поэтам всех времен и народов. Химики выяснили, что не только океанские или речные массы воды изменчивы; сама по себе она, даже в стакане, в спокойном и невозмутимом, казалось бы, состоянии постоянно меняется. Из школьной химии мы знаем, что молекула обычной воды имеет постоянную структуру — два атома водорода и один кислорода. Так-то это так, но оказывается еще, что три эти атома сочетаются в каждой молекуле по-разному, и сочетаний этих 42! Правда, устойчивыми из них являются только 9, но и того достаточно, чтобы сказать: на самом деле мы пьем воду, состоящую из смеси вод девяти химических свойств. И все эти разнообразные молекулы одной и той же воды постоянно взаимодействуют между собой, изменяют свою структуру и, следовательно, состав. Бот и получается, что не только нельзя дважды войти в одну и ту же реку, как утверждал Гераклит, но и выпить дважды одну и ту же воду невозможно. И может быть, недаром у древних греков самым ярким символом изменчивости было морское божество — Протей.

Легко расступающаяся, легко же и дробящаяся на капли, вода обладает, оказывается, большой силой сцепления молекул. Поставьте в стакан с водой тонкую стеклянную трубку, жидкость тут же поднимется в трубке выше уровня стакана. Очевидное это свойство — результат преодоления атмосферного давления силой сцепления молекул воды. И иголка держится на ее поверхности отнюдь не потому, что на стали оказался слой жира, как уверяли, во всяком случае нас, школьные учителя. А из-за большого поверхностного натяжения слоя воды. Причем чем чище вода, тем сильнее поверхностное натяжение. Ученые утверждают, что если бы им удалось совершенно избавить воду от примеси, то по озеру такой воды можно было бы и летом кататься на коньках.

При нагревании тела расширяются, при охлаждении — сжимаются. Эта аксиома, с учетом которой строятся все человеческие сооружения, подверженные климатическим или иным колебаниям температуры, опровергается водою. До 4 °C выше нуля она еще согласна вести себя, как все остальные земные тела, но при температуре ниже этого уровня она вопреки аксиоме начинает расширяться и, превращаясь в лед, увеличивается в объеме примерно на 11 процентов — коэффициент расширения для природных тел невиданный, даже если исключить тот феномен, что это происходит отнюдь не при нагреве. Сила ее расширения при этом колоссальна, давление на стенки, сдерживающие ее желание расширяться, доходит до 2500 кгс/см²! Удара в две с половиной тонны весом на каждый квадратный сантиметр поверхности не выдерживает самая прочная порода и сталь. А сама она к увеличению давления гораздо индифферентнее, чем любое твердое вещество, и пробовать спрессовать ее во вдвое меньший объем — только даром время и силы терять. При увеличении давления она, опять же вопреки всем правилам, установленным для других минералов, начинает замерзать при более низкой температуре — минус 3° и ниже. Потому-то и не промерзают глубины океанов до дна (правда, тут еще помогает и повышенная соленость).

И, пожалуй, главная для живых существ особенность — вода вступает в, если перефразировать метафору академика Ферсмана, дружеские связи со всеми минералами Земли. «Вода точит камень» не потому, что легчайшая струйка воды нежно касается грубой твердости гранитного валуна или скалы. А потому, что растворяет минералы, из которых состоит гранит и прочие твердые породы, и рассеивает их по земле, морям и океанам на радость жизни.

Для организма биосферы вода имеет главенствующее значение. В сущности, конечно, отделять ее от атмосферы или литосферы, выделять и отдавать предпочтение какому-либо из этих трех косных компонентов биосферы нельзя — все они необходимы друг другу и жизни, и это лишь кажется, что, поскольку бывает и полностью водная жизнь, она вполне могла бы обойтись без атмосферы. Ни в коем случае. И не только потому, что без защитного атмосферного слоя и самих вод Мирового океана, рек и озер не существовало бы, но еще и потому, что именно атмосфера снабжает эти воды кислородом, азотом, углекислотой, необходимой для существования жизни в воде, перемешивает водные толщи, обогащая их этими веществами, равномерно распределяя в водах минеральные соли Земли.

Современные ученые полагают, что жизнь на Земле зародилась в водах Мирового океана. Если даже это и не так, если местом зарождения жизни в действительности было какое-то иное место (некоторые, как мы знаем, утверждают, что она могла зародиться в Космосе), то уж, без всякого сомнения, ее существование и развитие без вод Мирового океана было бы невозможно. Это вода укрывала первые, робкие и слабые ростки жизни от всяческих невзгод: жуткой жары или, наоборот, жуткого холода поверхности Земли, плохо защищенной от огромного перепада температур первобытной углекислотной атмосферой, защищала от жестких космических излучений, способных убить все живое во мгновение ока, питала растворенными ею минеральными и органическими веществами первые микроорганизмы, а позже давала возможность осуществлять фотосинтез — то самое преобразование углекислотной атмосферы в кислородную, благодаря которому мы существуем. В этом процессе хлорофилл расщепляет именно воду, усваивая водород для собственных нужд и высвобождая свободный-кислород, которым мы дышим.

В сущности, любой организм, тело любого растения и животного представляет собою как бы губку, пропитанную водой, жадно вбирающую ее из источников и атмосферы.

Сок растений, протоплазма клеток и кровь животных, межтканевая жидкость и лимфа, жидкие среды глазного яблока и ликвор спинного мозга, смазки суставов и плевры, другие специализированные жидкостные среды, — все это существует и работает на основе воды, легко растворяющей минеральные соли и легко же с ними расстающейся, проникающей вместе с ними под воздействием гидростатического давления, создаваемого работой сердца, сквозь стенки кровеносных сосудов всех тканей организма.

Подсчитано, что в среднем человек за сутки принимает с пищей 2,5 литра воды (точнее — 2,2, а еще 0,3 литра образуется в ходе обменных процессов из жиров организма). Считается, что столько же и выводится из его тела за те же сутки: с мочой, потом, другими выделениями (причем с дыханием и потом выходит до 40 процентов воды). Однако это вовсе не значит, что организм схож с водопроводной трубой и все, что выпито, тотчас же протекает, не задерживаясь. Исследователи установили, что выпитая нынче вода уйдет из организма только через 6, а то и через 12 дней — все зависит от микроклиматических условий, в которых находится тот или иной человек, и других факторов. И за это время она успевает проделать гигантскую работу.

Путь воды начинается в желудке и кишечнике, где она, растворив переваренные частицы питательных веществ, поступающих с пищей, проникает, перенося их через стенки пищеварительного тракта, в кровь. Насыщенная аминокислотами, глюкозой и другими сахарами, жирными кислотами, минералами разносит она их по кровотоку и межтканевой жидкости к каждой из миллиардов клеток, из которых состоит наш организм. Вместе с ними проникает она через мембрану (когда возникает необходимость выровнять осмотическое давление) в плазму клетки, выносит оттуда продукты распада, образовавшиеся при синтезе питательных веществ, и вновь по кровотоку устремляется к почкам и печени, где и откладываются ненужные и вредные вещества, выводящиеся потом из организма с мочой, которая является не чем иным, как отработавшей свою 6-12-суточную смену и свершившей свыше 1000 оборотов по организму водой с растворенными в ней отходами жизнедеятельности нашего тела.

Так удаляется более половины суточной нормы воды. Еще четверть выделяется с потом и опять же уносит значительную долю всевозможных отходов и примерно пятая часть ее (свыше 400 граммов) улетучивается вместе с дыханием.

Запасы воды в нашем организме велики — от 30 до 50 литров (в зависимости от веса тела и пола человека: в женском теле воды на 10 процентов меньше, чем в мужском). Но все это — тот основной неделимый фонд, который организм не может расходовать, не подвергая себя опасности. Даже при незначительном обезвоживании плазма крови и другие внеклеточные жидкостные среды организма начинают густеть, следовательно, концентрация солей в них повышается, изменяется — увеличивается осмотическое давление, вода клеток и эритроцитов устремляется в зоны большей концентрации солей, клетки сморщиваются и…

Лучше уж этого «и» не допускать.

Правда, существуют животные — верблюды, курдючные овцы, суслики, тушканчики, — которые сравнительно долго могут обходиться без воды, превращая специально для этого накопленный жир в воду. И при этом получается довольно большой выход влаги: из 100 граммов жиров организм синтезирует 107 миллилитров воды. И хотя человеческий организм так же получает из жиров около 300 мл воды, доказывать, что ты верблюд, все же не стоит. Поэтому как можно осторожнее относитесь к доморощенным диетам, рекомендующим минимальное потребление воды. Лишнюю воду организм (мы говорим о норме, а не о болезнях, при которых приходится применять мочегонные средства, чтобы увеличить диурез, а тем самым «осушить» внутренние жидкостные среды от излишков воды) всегда выводит, не задерживая. И тысячелетняя практика йогов показывает — это всегда идет на пользу.

Вода, которую мы пьем, различается не только по структуре сочетаний атомов молекул. В разных районах не то что там земного шара или континентов — областей страны и даже в расположенных неподалеку друг от друга колодцах — вода различается по химическому составу растворенных в ней солей. И хотя полностью их влияние на здоровье человека еще не исследовано, но некоторые общие принципы этих влияний выяснены.

Давным-давно известно, что чистейшая вода горных альпийских потоков порождает кретинизм. Происходит это потому, что она слишком стерильна и не содержит тех микроскопических примесей йода, которые необходимы для нормального функционирования щитовидной железы. И хотя, как выяснено, главную насущную дозу йода человек получает с растительной пищей, но и в этом виновной оказывается стерильная вода: в районах, с нейодированной водой и растительная пища содержит слишком малое (накопленное, видимо, из воздуха) количество — зерно в 10, а картофель в 30 раз меньше, чем в районах с нормальной водой.

И потребность-то в нем до смешного мала. По данным Международной комиссии по радиологической защите, обстоятельно исследовавшей этот вопрос, в среднем в организм человека континентальных районов мира попадает в сутки всего пять сотых микрограмма йода (в приморских районах — 35 мкг)! И даже этой мельчашей дозы нам достаточно, чтобы не заболеть.

Не менее важно, оказывается, и то, сколько содержится в воде кальция. Все мы знаем, что бывает она мягкой, когда мыло дает обильную пену и смыть его с рук доставляет немало труда; и жесткой, в которой мыло вовсе почти не мылится. Последняя — с повышенным, по сравнению с нормой, содержанием кальция.

Недавние исследования в Японии, в 49 штатах Северной Америки, во всех регионах Англии показали прямую зависимость сердечно-сосудистых заболеваний от содержания кальция в воде. Оказалось, что чем вода мягче, тем больше таких заболеваний в расчете на 100 000 жителей. Так, в Англии было обследовано 83 города в самых различных районах страны. Оказалось, что смертность от сердечно-сосудистых заболеваний мужчин в возрасте 45–64 лет имеет четкую обратно пропорциональную зависимость с содержанием в воде кальция. Так, в Галифаксе, где его концентрация имеет 34 миллиграмма на литр, с 1958 по 1964 год умерло от них 862 мужчины, а в Испуиче, где потребляют воду с концентрацией кальция 358 мг/л, за то же время — 499 человек. Удалось вывести и некую закономерность: «В среднем с каждым увеличением содержания кальция на 25 мг/л смертность снижается примерно на 50 человек на 100 000 жителей», — пишет М. Гарднер, специалист по общественной медицине Саутгемптонского университета.

В США, в штате Флорида население округа Монро до некоторых пор употребляло поверхностные воды, накапливающиеся в результате выпадения дождей в различных водоемах и неглубоких колодцах. Естественно, вода была мягкой, того же кальция содержалось всего 0,5 миллиграммов на литр. После того как в округе были пробурены глубокие артезианские колодцы и его жители стали получать жесткую воду с содержанием кальция 220 мг/литр, всего за четыре года смертность от сердечно-сосудистых заболеваний снизилась ровно наполовину.

Однако несмотря на выявление столь четкой зависимости заболеваний сердца от уровня содержания в воде кальция, в некоторых других районах земного шара выявить такую взаимосвязь не удалось. И это говорит о том, что проблема гораздо сложнее, чем первоначально полагали ученые. Скорее всего человеческому организму для нормальной жизнедеятельности необходим целый комплекс растворенных в воде природных минеральных солей, причем в определенных концентрациях и соотношениях (так, выяснено, что на сердечно-сосудистую систему влияет соотношение кальций: натрий — чем меньше в воде первого и больше второго, тем выше процент заболеваний), а кальций является в данном случае индикатором этой концентрации, что, конечно же, не умаляет его значимость для нормальной работы организма.

Вот почему никакая искусственно опресненная вода не может заменить воды природной. Понятно, что искушенный ум «технаря» тут же выдаст резонное возралсение: «А почему бы не минерализовать опресненную воду до природных кондиций?» Да потому, что это очень и очень дорогостоящая процедура. Одно только кальцинирование опресненной воды представляет собой сегодня почти неразрешимую проблему: для этого необходимо пропускать ее сквозь огромную толщу природных известняков — практически закачивать в недра Земли, чтобы уже потом добывать обогащенную кальцием. А еще в природной воде содержатся необходимейшие нашему организму ионы лития, ванадия, марганца, хрома, магния и других микроэлементов и все в определенной концентрации, определенных соотношениях.

Уже в 60-х годах нашего столетия обнаружилась в мире нехватка чистой природной воды. Оказалось, что ее поразительно мало для неимоверно разрастающегося человечества и еще более неимоверно разрастающейся промышленности. Мы с гордостью произносим, что Байкал заключает в себе 20 процентов всей пресной воды земного шара. Но подумайте только: что на карте мира представляет собой это озеро? Еле заметная точка в масштабах Земли. А в этой точке сосредоточена пятая часть всех пресных вод! Еще одна точка — Великие американские озера, да ниточки — опять же в масштабах земного шара — Амазонки и Ла-Платы несут более половины пресных вод Земли, и только примерно четвертая часть ее мировых запасов распределяется более или менее равномерно, да и то в умеренных поясах планеты.

Сегодня более четверти населения земного шара, примерно 1 миллиард 250 миллионов человек, что составляет более чем четырехкратное количество населения Советского Союза, страдает от острой нехватки пресной воды. Во многих районах ее ценность намного превысила цену полезных ископаемых. Например, в странах Персидского залива литр пресной воды стоит столько же, сколько три литра нефти. И совсем недалек тот день, когда вместо газопроводов и нефтепроводов станут строить грандиозные межконтинентальные водопроводы и торговать питьевой водой будет гораздо выгоднее, чем всеми остальными природными ресурсами. Ибо если без нефти, газа, угля, руд металлов и прочих ископаемых еще и можно хоть как-то прожить, то без питьевой воды жить, как мы знаем, невозможно.

В этом смысле наша страна является одним из самых богатых регионов — запасы пресной воды составляют примерно четвертую часть от общемировых. Только вот если дело дойдет до торговли ей, мы едва ли сильно разбогатеем. Разве что пустим в распыл Байкал, в котором содержится 80 процентов всех наших запасов. Ибо все остальные большие водоемы и речные артерии почти полностью непригодны уже сегодня для питья без самой серьезнейшей и дорогостоящей очистки воды. И если нынешний воздух сравнивают с аэрозолью, то воду в них можно вполне назвать суспензией, настолько насыщена она всевозможными примесями — загрязнениями промышленности, транспорта, сельского хозяйства.

«Водопользователи обязаны:

рационально использовать водные объекты, заботиться об экономном расходовании воды, восстановлении и улучшении качества вод;

принимать меры к полному прекращению сброса в водные объекты сточных вод, содержащих загрязняющие вещества;

не допускать нарушения прав, предоставленных другим водопользователям, а также нанесения ущерба хозяйственным природным объектам (землям, лесам, животному миру, полезным ископаемым и другим);

содержать в исправном состоянии очистные и другие водохозяйственные сооружения и технические устройства, влияющие на состояние вод, улучшать их эксплуатационные качества…» (Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 17).

Мы уже говорили о тесной взаимосвязи атмосферы и вод Земли, о том, что воздух насыщает воду кислородом, углекислотой и прочими необходимыми для развития водных растений и животных газами и веществами. К сожалению, нынче атмосфера снабжает реки, озера, моря и океаны не только этими необходимостями, но еще и всеми теми вредными соединениями, что выбрасывают в атмосферу промышленность и транспорт. Большая часть их — те, что не успели задержаться в наших легких и вообще в организме, в листьях растений, оседают на поверхность водоемов и землю вместе с дождями, росой, прочими осадками и просто сами по себе. С земли они смываются дождевой и снеговой водой и по капиллярам ручейков и мелких речек стекают в крупные водные артерии биосферы, накапливаются в озерах и морях, отравляя в них жизнь.

Ну и, конечно же, огромную массу отравляющих веществ несут в воды Земли промышленные, транспортные и бытовые стоки, смывая с сельскохозяйственных угодий тысячи и тысячи тонн инсектицидов, гербицидов и прочих пестицидов.

Сброс загрязненных сточных вод промышленностью, синтетических моющих средств с бытовыми сточными водами, смыв инсектицидов и гербицидов с полей и других сельскохозяйственных угодий в реки и озера, загрязнение флотом мира, особенно нефтеналивными судами, морей и океанов нефтепродуктами — величайшая угроза для жизни не только водных растений и животных, но и для самого человека. В одном кубическом сантиметре воды у истоков Рейна содержится от 30 до 100 микробов, а в низовьях от 100 до 200 тысяч. Каждый день в низовья

этой реки скатываются 30 тысяч тонн всевозможных химических соединений. Б США только в озеро Верх нее поступает ежегодно 20 миллионов тонн промышленных отходов, а озеро Эри вообще превращено в отстойник сточных вод. Большинство химических соединений, попадающих в гидросферу Земли с промышленными отходами, бытовыми стоками и смывом с сельскохозяйственных угодий, имеют стойкую тенденцию накапливаться в организмах водных растений и животных. Те же инсектициды способны концентрироваться, в 100–500 тысяч раз превышая в живых организмах содержание их в воде. На озере Клир-Лейк в Калифорнии при обработке берегов инсектицидом в самых незначительных дозах некоторое время спустя обнаружили, что планктон накопил уже его в 400 раз больше первоначальной концентрации, рыбы, питающиеся планктоном, — еще больше, хищные рыбы — больше уже в 16 000–180 000 раз, а гагары, питающиеся этой рыбой, почти все погибли. Их численность упала с 1000 пар до 36 бесплодных особей. Не менее значительно и то, что большинство этих соединений угнетают процесс фотосинтеза водорослей, а значит, гибель угрожает и растениям и животным гидросферы и за счет отсутствия пищи, и из-за того, что кислород водной среды исчезает, не восполняется водорослями. Причем концентрация вредных веществ может быть ничтожно мала. Присутствие только одного грамма хлорорганических инсектицидов в миллионе граммов (тонне) воды уничтожает до 95 процентов содержащегося в этой воде планктона всего за каких-нибудь 4 часа!

Уменьшение биомассы планктона и, как следствие этого, животного мира гидросферы, приводит к сокращению популяций и наземных животных. Тех, что питаются водной растительностью и живностью, — водоплавающих птиц, выдры, норки и т. д. И в конечном счете, все это неблагоприятно сказывается на самом человеке.

Питаясь загрязненным воздухом, загрязненными водами и загрязненной почвой, наземные растения, в том числе и культурные злаки, овощи, фрукты, аккумулируют в себе эти вредные химические соединения. Питаясь этими растениями, животные, в том числе домашний скот, накапливают еще большую концентрацию этих вредных веществ в тканях своих организмов. Иногда это приводит к гибели: те же хлорорганические инсектициды отрицательно влияют на нервную и эндокринную систему позвоночных животных (помните пример с гагарами?). В том числе и у человека, который не может не питаться хлебом, овощами, фруктами и мясом. В 1961 году в теле каждого жителя США в среднем обнаружилось 925 миллиграммов хлорорганических веществ, во Франции — 370 мг. Причем год от года это количество все более и более нарастает. А период существования этих веществ, без потери ими высокотоксичных свойств, от 33 до 240 лет. Не менее вредны и другие химические соединения, способные накапливаться и все больше концентрироваться в организме растений — животных — человека. В том числе большая из них часть канцерогенна, вызывает у людей раковые заболевания. Другие — мутагенны: проникая сквозь барьер плаценты в зародыш плода животных и человека, они вызывают необратимые мутационные изменения наследственных признаков, нарушая стройную и строгую взаимосвязь всех систем организма, начиная от ДНК-РНК и заканчивая нервной системой и мозгом.

Никто не проверяет в домашней лаборатории добытую им самим или купленную на рынке речную и морскую живность — рыбу, креветок, мидий, устриц — на присутствие в них вредных химических веществ. Да и дичь — уток и гусей не подвергают химическому анализу. Так что вполне возможно, гибель для подавляющего большинства людей грозит именно отсюда. И уже без сомнения — от грозящего голода. Сокращение мировой добычи «даров рек и морей» и вполне возможное почти полное их исчезновение в гидросфере Земли уничтожает один из главнейших источников продуктов питания всего человечества. А в нынешнем мире и так, по данным ЮНЕСКО, умирает от голода и недоедания свыше 400 тысяч человек каждый год.

Это не пустое пророчество, а трезвый расчет, ибо очистку вод от загрязнений сегодня считают слишком дорогим удовольствием. И в самом деле — дорого. Очистка от загрязнений, да и то не полная, только вод реки Делавэр в США обходится ежегодно в 500 миллионов долларов, к концу 80-х годов достигнет миллиарда, а, если и дальше будет продолжаться загрязнение ее воды, к 2000 году придется расходовать свыше 2 миллиардов долларов каждый год! Помножьте это на количество загрязненных рек и озер всего мира и подсчитайте: хватит ли бюджетов всех стран на эти расходы? Да тут придется все национальные доходы отдавать на очистку рек.

Не стоит думать, что все это происходит только «там», «у них» «на Западе», как до поры до времени вольно или невольно уверяла нас печать. Рейн и Делавэр текут по нашей земле, только называются они по-другому: Волга, Кубань, Днестр, Клязьма, Дон и т. д.

«Все воды (водные объекты) подлежат охране от загрязнения, засорения и истощения, которые могут причинить вред здоровью населения, а также повлечь уменьшение рыбных запасов, ухудшение условий водоснабжения и другие неблагоприятные явления вследствие изменения физических, химических, биологических свойств вод, снижения их способности к естественному очищению, нарушения гидрологического и гидрогеологического режима вод…»(Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 37).

В своих истоках речка Клязьма, пожалуй, почище Рейна. Но вот десяток-другой километров ниже от кристально чистых истоков река несет уже не воду, а какое-то черное месиво с ежесекундно подымающимися из глубин пузырями дурно пахнущих газов. И все это в конечном счете попадает, особенно во время паводков, в Оку, а потом в Волгу. Клязьма не единственный мертвый и омертвляющий приток Оки. Протва и Пра, а в особенности Москва-река, ниже столицы, несут тысячи и тысячи тонн загрязненных всевозможными отходами человеческой деятельности вод. Да и в саму Оку сливается громадное количество отбросов различных производств, расположенных в городах и поселках по берегам реки, которая выносит эту суспензию в Волгу. У Волги в свою очередь тоже немало притоков, и почти все они в той или иной мере несут отравляющие воду вещества. Несут постоянно изо дня в день, из месяца в месяц, из десятилетия в десятилетие. И монотонное это течение разнообразится разве лишь только резким повышением концентрации отравляющих веществ из-за залповых сбросов, которые, несмотря на все строжайшие запреты, продолжаются и до сих пор и будут еще продолжаться в необозримом будущем.

В январе 1988 года Череповецкий металлургический комбинат произвел залповый сброс неочищенных стоков коксохимического производства в речку Серовку, приток Шексны. По Шексне эти отравляющие вещества попали в Рыбинское водохранилище и Волгу. Было отравлено 95 тысяч гектаров вод Рыбинского водохранилища, в том числе 500 гектаров заповедных нерестилищ. Госарбитраж при Совете Министров РСФСР взыскал с комбината за этот сброс и отравление водоемов около 20 миллионов рублей. Однако из фонда социально-культурного назначения в этот штраф было взыскано всего только 40 тысяч рублей — сумма мизерная для гиганта металлургии. Да еще несколько руководителей предприятия внесли 100-рублевые штрафы из своего кармана. Результат не замедлил сказаться: в апреле того же года на том же самом комбинате был снова произведен залповый сброс 30 тонн мазута. И это вдобавок к тем отходам нефтепродуктов, сульфатам, органическим и метал-лосодержащим отравляющим веществам, которые сбрасывают череповецкие металлурги в Серовку и Шексну постоянно, привычно, ежедневно, ежечасно.

И если бы это было на одном только Череповецком комбинате! Как говорится, «от Москвы до самых до окраин, с Южных гор до Северных морей» — буквально повсюду идет загрязнение рек и озер промышленными стоками. Даже наиболее благополучные в этом отношении предприятия, сбрасывающие свои отработанные воды с содержанием вредных примесей в разрешенных так называемых «предельно допустимых концентрациях» (ПДК), отравляют водоемы. Во-первых потому, что десяток расположенных в бассейне реки или озера промышленных и транспортных предприятий, даже соблюдая нормы ПДК, в общей сложности поставляют в воды в десять раз больше установленных норм, во-вторых, нигде, даже в Московском экономическом районе, где с контролем за соблюдением этих норм наиболее строго, нет такого случая, чтобы все десятки предприятий соблюдали их — в лучшем случае одно. А самое главное, вредные вещества способны накапливаться и в водорослях, и в животных, и в иле рек, отравлять их и служить долговременным источником отравления вод, даже если сброс промышленных стоков в них прекратится. Еще хуже обстоят дела с озерами. Если реки хоть как-то и промываются паводковыми стоками (хотя стоки эти отнюдь не чисты), то озера все накапливают в своих водах.

«Кондопожская губа Онежского озера была одной из самых богатых рыбой. Можно было прямо вблизи города поймать серебристого сига, отливающего медью жирного леща, щуку, судака для ухи или заливного. Сейчас рыбаки уезжают за сотни километров в другие районы Онеги. Если и выловишь рядом с Кондопогой какую-нибудь рыбину, то вряд ли будешь ее есть из-за специфического запаха. Да и воды для ухи из озера не зачерпнешь — пить ее нельзя.

Причина таких значительных изменений экологической среды, произошедших на протяжении жизни только одного поколения, — промышленные стоки» (Правда, 1988, 29 июня). Стоит, наверное, пояснить, что это промышленные стоки одного только предприятия — Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината.

Такая же участь постигла и Ладогу. И хотя работа Приозерского ЦБК приостановлена и есть надежда, что он уже не будет отравлять ладожские воды, но бреши, пробитые в целостной экосистеме озера, затянутся не скоро. Если вообще затянутся. Потому, что основа чистоты любого природного водоема — планктон, мелкие рачки и моллюски, питающиеся ими. Питаясь, вылавливая из воды планктон, они профильтровывают всю воду озера или реки, и в этих естественных фильтрах осаждаются и те отравляющие вещества, которые сбрасывает в воду промышленное предприятие, и те газовые выбросы, которые приносит и рассеивает в водоемах ветер. Несущие в своих тканях отравляющие вещества водоросли планктонные и другие животные-фильтраторы не только отравляют питающуюся ими рыбу, но и гибнут сами — массово гибнут, и потому воды рек и озер становятся мертвыми. А поскольку любое современное производство, даже металлургический комбинат, не то что ЦБК, сбрасывает наряду с различными вредными минеральными веществами еще и органические — азотистые, фосфорные и прочие отходы, начинается буйное размножение водорослей. Это отнюдь не означает оживления озера, напротив, ускоряет его гибель. В отсутствие животных нарушается тот самый закон всеобщего динамического равновесия, в котором только и может существовать любой организм. Перерабатывать водоросли становится некому, отпадая, они сгнивают и выделяют в воду продукты распада, ускоряя процесс омертвления вод.

Изощренный ум «технаря», привыкший иметь дело с простейшими, в сравнении с природными, процессами производства, самонадеянно считает, что любой омертвленный промышленными стоками водоем нетрудно оживить и даже облагородить, стоит лишь запустить туда ценные породы рыб (вспомним директора того комбината, о котором говорилось в начале этой книги). Легче и проще, чем осуществить смену оборудования в цехе или целиком на заводе. Были бы, мол, только средства.

Мы уже приводили цифру, сколько стоит очистка одной только реки Делавэр. И она отнюдь не самая высокая, поскольку Делавэр отнюдь не самая загрязненная река, да и очистка производится неполная. И если реку еще можно перегородить фильтрами ценой в добрый десяток миллионов долларов, расходуемых каждый год (десяток потому, чтобы добиться полной, на уровне естественной, чистоты воды), то озеро перегораживай, не перегораживай, и профильтровать полностью не удастся, разве что выкачать всю воду и выгрести весь ил — куда? — да пропустить через фильтры. Так что тут хоть миллиард долларов вбухай, толку никакого. В отравленной же воде рыба жить не будет и новые животные-фильтраторы не приживутся. И вода останется мертвой. Во всяком случае, до тех пор, пока отравляющие ее вещества не распадутся или не ассимилируются в безопасные соединения. А период распада большинства этих веществ — 200–300 лет.

Вот почему сегодня уже приходится не то что говорить — кричать о спасении Ладоги, Онеги да практически всех больших и малых озер страны и ее рек. Пока их вода совсем не омертвела, пока они, пусть еле-еле, но все же дышат и стараются справиться своими подорванными силами с непомерным грузом отравы, еще есть надежда на их возрождение. Но если они и дальше будут загрязняться, настанет тот момент, когда количество накопившихся вредных веществ превысит их и так уже ослабленные силы. Как та лишняя соломинка, что переламывает хребет и так до предела нагруженному верблюду, сегодня каждый не только залповый высокой концентрации, но обыденный, в пределах «допустимых концентраций», сброс может стать причиной экологической катастрофы, убивающей воды реки или озера. Убивающей. Ибо мертвая вода, которую не фильтруют, не оживляют ни животные, ни растения, непригодна ни для питья, ни для использования в промышленном и сельскохозяйственном производстве. Нет у нас триллионов долларов и рублей, которые необходимо расходовать ежегодно на ее очистку. Нет, ибо и вся-то стоимость промышленной продукции всей нашей страны едва достигает двух третей триллиона рублей. А если выпускать продукцию стоимостью 2 рубля, затрачивая только на очистку воды 3 рубля, такого никакая экономика не выдержит.

Странно, что такие технические (поскольку современное производство требует именно чистой воды) и экономические соображения волнуют сегодня в первую очередь людей, далеких от техники и экономики, — писателей, биологов и прочих ученых, но отнюдь не «технарей» и практических экономистов — руководителей производств и ведомств. Ну ладно, руководители предприятий. Их экологическое невежество хоть и наносит непоправимый ущерб не только природе, но и экономике страны, еще как-то объяснимо. Занятые сиюминутными делами, сиюминутными проблемами выпуска продукции в определенные, сиюминутные, сроки, они и приучены мыслить этой сиюминутностью и на то, чтобы оглянуться вокруг, увидеть пошире — а что это, собственно, и для кого я делаю? — не хватает у них ни ума, ни души. Но вот министерские работники да так называемые «ученые» из так называемых «научно-исследовательских» институтов, принадлежащих министерствам, им-то и времени, и средств, и информации, и должностных обязанностей отпущено предостаточно, чтобы мыслить именно широко, проблемно, иначе они и вовсе не нужны обществу. И даже подопечному им производству они с сиюминутностью не нужны, на предприятиях и собственной сиюминутности предостаточно, хоть отбавляй. Ведь эти руководители — работники министерств — обязаны прежде всего думать о перспективах развития и работы техники и связанной с этим экономики. Так нет же — заняты только тем, чтобы урвать побольше от природы сегодня, сейчас, а там хоть трава не расти!

И знаете — не растет.

Не где-то «там» — у них, на Западе или хоть у нас, но через сто лет. А именно у нас, сейчас, сегодня уже не растут во множестве мест ни травы, ни леса.

«Сброс в водные объекты производственных, бытовых и других видов отходов и отбросов запрещается. Сброс сточных вод допускается лишь с соблюдением требований, предусмотренных статьей 31 настоящих Основ»(Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 38).

«Сброс сточных вод допускается только в случаях, если он не приведет к увеличению содержания в водном объекте загрязняющих веществ свыше установленных норм и при условии очистки водопользователем сточных вод до пределов, установленных органами по регулированию использования и охране вод.

Если указанные требования нарушаются, сброс сточных вод должен быть ограничен, приостановлен или запрещен органами по регулированию использования и охране вод вплоть до прекращения деятельности отдельных промышленных установок, цехов, предприятий, организаций, учреждений»(там же, ст. 31).

В этом смысле симптоматична история Байкала. Более двадцати лет бьются передовые силы нашего общества за сохранение этого водоема поистине мирового значения. И все это время растут на берегах Байкала и рек, в него впадающих, гигантские промышленные комплексы и множество предприятий несколько меньших размеров, постоянно сбрасывающих в их воды десятки, если не сотни тысяч тонн отравляющих воду промышленных стоков, отравляющих своими дымами атмосферу над байкальским регионом и в конечном счете воды уникального озера.

Вопреки протестам настоящих ученых, а не «остепененных» прихлебателей из ведомственных институтов да тех, кто за изрядную мзду согласился составить технико-экономическое обоснование необходимости поставить целлюлозно-бумажный и картонный комбинаты именно на берегах Селенги и Байкала, выстроили Байкальский ЦБК, основываясь на том, что именно уникальная чистота воды уникального озера необходима для производства суперкорда для автомобильных и особенно для самолетных шин. И дело даже не в том, что этого суперкорда не получили и получить не могут, не в том даже, что давным-давно в мировой технике применяется корд не из целлюлозных нитей, а из синтетических, которые вдесятеро повышают прочность и ходимость шин, а в том что, обосновывая свое решение требованиями для производства чистейшей воды, стали тут же эту воду загрязнять всеми возможными и невозможными способами! Загрязнять поистине страшно.

«Один кубический метр отработанных вод целлюлозно-бумажного комбината обычно разбавляется более чем тысячью кубических метров озерной воды и тем не менее в подобных условиях гидробионты (водные животные и растения. — Авт.) не могут нормально функционировать. Если учесть, что объем стоков ряда крупных целлюлозно-бумажных предприятий превышает 300 тысяч м³ в сутки, причем в них содержатся высокотоксичные компоненты, которые даже при низких концентрациях способны оказать негативное воздействие на жизнь и поведение организмов, становится понятным, какую серьезную опасность представляют промышленные загрязнения для экосистемы Байкала» (Курьер ЮНЕСКО, 1987, ноябрь). То есть практически каждые сутки Байкальский ЦБК отравляет, уничтожает все живое в 300 миллионах кубометрах байкальских вод! В год, значит, отравляется около 120 миллиардов кубометров, да тут не то что Байкала, имеющего всего только одну пятую часть мировых запасов пресной воды, но всех вод мира не хватит на долгое время работы одного только Байкальского ЦБК! А потом что? А потом ищи новый Байкал, какого и не то что в нашей стране, но и во всем мире больше нет, а вернее, закрывай производство, которое не сможет уже потреблять загрязненную — им самим! — воду.

Уже к 1985 году Байкальский ЦБК загрязнил своими стоками более 60 квадратных километров акватории озера. На всей этой территории была зарегистрирована массовая гибель рачка эпищуры — основного звена в цепи питания байкальской живности, в том числе знаменитого и уникального байкальского омуля. Но если это явление у большой части людей, живущей далеко от Байкала, и не вызывает особой тревоги — омуля они не едали и надежд его попробовать не лелеют, — то гибель самого рачка, главного «санитара» и охранителя чистоты байкальской воды, как и других планктонных и придонных животных, предвещающая гибель уникального озера, по-видимому, может тронуть самое твердокаменное сердце. Байкал — единственный в мире и потерять его трагично не только для жителей Советского Союза. В его водах обитает почти 1800 видов растений и животных, причем три четверти (около 1400) видов, 11 семейств и подсемейств и 96 родов — эндемики, т. е. нигде в мире, кроме Байкала, не живут. Уникальность не только живого мира — растений и животных, но и вод, прилегающего ландшафта, словом, мировая уникальность и значимость всего того, что называется Байкалом, отмечена тем, что озеро в 1986 году включено ЮНЕСКО в список Международных биосферных заповедников.

Но всех этих соображений и тревог для руководителей Министерства лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР, Байкальского ЦБК и Селенгинского ЦКК как бы не существует. Комбинаты продолжают загрязнять озеро, убивать вредными газовыми выбросами в атмосферу лесные массивы на прилегающих к Байкалу территориях. По данным аэрофотосъемки, в 1985 году площадь ослабленных и усыхающих в результате деятельности промышленности в Прибайкалье лесов достигла полумиллиона гектаров и зона умертвленного леса с каждым годом разрастается все больше и больше. Это не считая того, что для производства целлюлозы ЦБК свели леса в непосредственной близости к Байкалу, в его водоохранной зоне, в зоне интенсивного сельскохозяйственного производства. «Из-за неумеренных вырубок в Бурятии эрозией охвачено около миллиона гектаров сельхозугодий» (Известия, 1986, 16 февр.). Экологи и экономисты подсчитали, что деятельность одного только Байкальского ЦБК наносит стране экологический ущерб в 50 000 000 рублей в сутки.

«Предприятия, организации, учреждения и граждане обязаны возместить убытки, причиненные нарушением водного законодательства, в размерах и порядке, устанавливаемых законодательством Союза ССР и союзных республик. Должностные лица и другие работники, по вине которых предприятия, организации и учреждения понесли расходы, связанные с возмещением убытков, несут материальную ответственность в установленном порядке?(Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 46).

Все это — и многое, многое другое: по вопросам ущерба, наносимого ЦБК Байкалу, написано множество томов научных исследований и рекомендаций — знают в Минлесбумпроме отлично. Но когда заходит речь о перепрофилировании ЦБК на иное, экологически более чистое производство, министр его М. Н. Бусыгин (теперь уже бывший — Авт.) отвечает: «Это не в нашей компетенции. Скажут нам убрать комбинат — мы его уберем. Это решаем не мы. Любое изменение даже плановых заданий, не говоря о том, быть или не быть комбинату, зависит от Госплана» (Известия, 1986, 16 февр.).

Заявление рассчитано на тех, кто не знает, что главное обоснование открытия или закрытия того или иного производства дает Госплану министерство той или иной отрасли, в данном случае Минлесбумпром, кто не знает, что для обоснования необходимости сохранения ЦБК на Байкале Минлесбумпром содержит там целый Институт экологической токсикологии, сотрудники которого из кожи вон лезут, пытаясь отработать ту зарплату, которую платит им Минлесбумпром, доказательствами полной безвредности ЦБК. И все, что опровергает эти доказательства, замалчивают, искажая истину.

«Р. К. Саляев, директор Института физиологии и биохимии растений СО АН СССР, рассказал:

— Наш институт работал с институтом токсикологии. Потом разошлись. Цели исследований оказались различными. Их не устроили наши выводы о заражении растений и почв Байкальским комбинатом» (Известия, 1986, 16 февр.).

«Бывшая работница Энергобумпрома, ныне пенсионерка Галина Константиновна Суслова, — пишет Валентин Распутин в статье «Что имеем», — написала мне, как давно еще, в 1974 году, ей было поручено подсчитать потери минеральных солей в содорегене-рационных котлах на Байкальском комбинате. Подсчитала, а потом, когда заглянула в отчет, увидела, что потери щелоков оказались меньше… в десять раз. Отчет составлялся на комбинате, но ушел в министерство и там не однажды, вероятно, им пользовались, чтобы доказывать безвредность своего производства».

Думать, что это было возможно только в 1974 году, а сейчас нет и не может быть таких подтасовок, по меньшей мере наивно. Наивно и предполагать, что такое случается лишь на Байкальском целлюлозно-бумажном комбинате.

Словом, возникает резонный вопрос: можно ли доверять судьбу озера мирового значения тем, кто использует только те данные, которые устраивают их собственное ведомство, в сущности, занимается подтасовкой фактов и, введя в заблуждение Госплан, на него же и кивает: он-де приказал, а мы простые нерассуждающие исполнители?

Ну а если они и в самом деле только, мягко говоря, простачки исполнители, то стоит ли доверять им руководство огромной и важнейшей отраслью народного хозяйства? Зачем нужны они? Для передачи указаний Госплана ЦБК и прочим производствам? Но с такой работой и безграмотный курьер справится — перенести бумажку с распоряжением из одной конторы в другую.

Читаешь историю Байкала и диву даешься. И в 1971 и в 1977 годах выходили хорошие и нужные постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, намечавшие меры «по обеспечению рационального использования и сохранению природных богатств бассейна озера Байкал». Ну ладно, сделаем скидку на застойный период, на старое мышление и т. д. и т. п., на что привычно сейчас ссылаются. Но вот уже в новое время, в 1987 году, вышло постановление ЦК КПСС «Об ответственности лиц, виновных в невыполнении ранее принятых решений по осуществлению природоохранных мероприятий бассейна озера Байкал». Всем, кажется, сестрам выдали по серьгам: кого выпроводили на пенсию, кого сняли, кому выговора влепили с предупреждением, что «если не будут приняты исчерпывающие меры по оздоровлению экологической обстановки», «они будут привлечены к строгой ответственности». И все не на уровне начальников цехов или директоров комбината, а на самом верхнем — министерском да госкомитетовском — уровне.

А в июне 1988 года — видимо, салютуя в честь годовщины выхода этого постановления, — ЦБК произвел залповый аварийный сброс громадного количества своих ядовитых промышленных стоков в озеро Байкал. Это вдобавок к тому повседневному яду, что он сбрасывает постоянно, так сказать, на узаконенных основаниях.

И залп этот — материализованное воплощение заверения М. Н. Бусыгина: «Я прежде всего обязан заботиться о благе советского человека» (Известия, 1986, 16 февр.). И объективно получается, что это «благо» он видит в гибели Байкала и прилегающих к нему огромных территорий лесов, в лишении наших детей и внуков свежего воздуха и чистой воды. За 20 лет работы Байкальский ЦБК загрязнил своими выбросами половину вод озера Байкал, и если не остановить, не пресечь это экологическое преступление сейчас, то те, что сегодня безмятежно посапывают в колыбельке, к совершеннолетию своему получат в подарочек мертвые воды и умерщвленные окрестности Байкала.

И если бы только Байкала! Ладога и Онега, практически все большие и малые реки страны находятся под прицельным губительным воздействием предприятий Минлесбумпрома. И в результате деятельности целлюлозных комбинатов, и из-за сплошной вырубки миллионов гектаров лесов, вследствие чего мелеют и вовсе пропадают ручьи и малые реки, из-за молевого — россыпью — сплава бревен по лесным и таежным рекам. Те самые деревья, что живыми очищали воздух и воду, устилая дно рек своими мертвыми телами отравляют их воды и живность продуктами своего распада. По данным Минлесбумпрома, и по сей день ежегодно теряется при сплаве 85 тысяч кубометров древесины.

«Лесины — куда ни глянь. В воде, на берегах Енисея и притоков. От устья Ангары до самого Ледовитого океана лежит своеобразный вал из бревен высотой в 5–6 и шириной до 15 метров. Миллионы, десятки миллионов стволов», «Нынче Кача — просто сточная канава. То же самое произошло с таежной красавицей Маной. Лет двадцать назад крайисполком запретил по ней молевой сплав леса. Приняли решение и благополучно о нем забыли. Сплав продолжается и сегодня. Река превратилась в своеобразное «бревно-хранилище» — от поверхности до дна забита стволами деревьев, которые потом выносит в Енисей»(Труд, 1988, 2 марта).

И это происходит не только на Енисее, но и на Северной Двине, Печоре, по всем почти малым рекам.

Происходит почти два десятка лет спустя после того, как вышло правительственное постановление (1970 г.), полностью запрещающее молевой лесосплав. И не кто иной, как Минлесбумпром, добивался «в порядке исключения» разрешить молевой сплав сначала до 1975 года, потом до 1980, теперь же получил разрешение на сплав до 1990 года. И обратились в Совет Министров РСФСР с просьбой разрешить молевой сплав до 2000 года. И что они жмутся да стесняются, непонятно. Просили бы сразу «в порядке исключения» разрешить губить реки на 100 лет вперед, чтобы был уже размах, так размах! Чтобы уж губить, так губить!

Ибо отравление вод разлагающимися телами деревьев-утопленников далеко не самое страшное в печальной судьбе малых сплавных рек. Самое страшное для них наступает тогда, когда лесопромышленники начинают чистить реку от завалов, заломов и топляков. Мощнейшие бульдозеры идут по дну этих рек, перемалывают все живое и буквально выворачивают речку наизнанку. Вся, за десятки, сотни тысяч лет сложившаяся структура русла и дна реки полностью разрушается, переворачивается, и теперь для восстановления нормальной жизни реки потребуется опять же десяток, если не сотня тысяч лет. Да где там! Больше, гораздо больше, ибо мы берем нормальные условия восстановления, а норма эта уже разрушена лесозаготовителями — лес-то вокруг сведен и разрушена вся экосистема, складывавшаяся миллионы лет.

Такая вот «забота о благе советских людей» проявляется Минлесбумпромом «и лично».

И не стоит думать, что это отзовется когда-то, пусть даже через десятки лет, но в будущем. Отзывается такая «забота» сегодня, сейчас, на нас с вами. Кета, семга, чавыча, красная икра, кто помнит о том, что они некогда лежали на прилавках магазинов в свободной продаже? Как говорится, старожилы не припомнят. А ведь было это, было. И едали. Сплав на дальневосточных и северных российских реках погубил нерестилища этих ценных пород рыб. Да так, что даже в магазинах городов и поселков Дальнего Востока сегодня продается лишь рыба-сабля да угольная рыба — до океанских вод Минлесбумпром пока еще не добрался. Нельма, сиг, хариус, семга в северных реках так же начинают существовать только в воспоминаниях, а на прилавках магазинов их и памяти даже не осталось.

«Надо ясно осознавать, — говорит главный государственный санитарный врач РСФСР К. Акулов, — что малые реки определяют качество воды крупных источников. Более того, лес сплавляется молем и по тем рекам, откуда мы непосредственно пьем воду — по Северной Двине, Чусовой, Сухоне, Вычегде, Томи… После молевого сплава никакая очистка не помогает — вода остается малопригодной для питьевых целей. Резко падает содержание кислорода, увеличивается бактериальная загрязненность воды. Зачастую мы вынуждены тянуть водопровод от другого водоема, чтобы обеспечить людей нормальной водой и не ставить под угрозу их здоровье».

Так что, как видите, не когда-нибудь, не в будущем, а уже сегодня, мы, люди, о благе которых так печется Минлесбумпром и «лично», терпим громадный ущерб. Специалисты-лесопромышленники подсчитали, что для того чтобы на 275 реках России прекратить молевой сплав, им потребуется затратить 5.5 миллиарда рублей.

Специалисты ВНИПИэкономики Минводхоза СССР подсчитали, что для того чтобы вернуть этим рекам чистоту, нужно будет затратить до 8 миллиардов рублей. И это только чтобы дойти до уровня, когда из речки можно будет брать воду для питья, не более того. Восстановление же загубленных нерестилищ ценных пород рыб, прежнего поголовья их в сплавных ныне реках и вовсе, если даже возможно, то выльется в астрономические цифры затрат. И затраты эти пойдут из нашего с вами кармана, ухудшив наше с вами качество жизни. И чем дальше будет продолжаться сплав, тем дороже обойдется восстановление рек.

Такова истинная цена разговорчикам о «заботе о благе советских людей».

— И что вы так накинулись на этого беднягу, — спросил нас один приятель, которого можно бы было назвать добродушным скептиком. — Что вы думаете, он не хотел бы, чтобы все реки и озера были чистыми? Уверен — хотел бы. Да вот обстоятельства не позволяют. И любой на его месте поступал бы так же.

Обстоятельства, конечно, серьезный резон. И мы отлично понимаем, как непросто совместить современные требования и производства, и экономики страны, и запросы роста материального благосостояния людей с требованиями экологической сохранности природы. Как трудно преодолеть многие обстоятельства. И можно бы было вполне понять и посочувствовать бывшему министру и потужить вместе с ним над этими трудностями, если бы видна была хотя бы попытка преодолеть обстоятельства.

Что сделал бы на его месте любой честный человек, ну хотя бы в вопросе с тем же Байкалом? Внял бы основанным на беспристрастных научных исследованиях выводам независимых от его собственного ведомства ученых — и биологов, и экономистов, и технических экспертов, единодушно выступающих с общегосударственных позиций. Среди них — немало ученых с мировым именем.

«Академик Борис Николаевич Ласкорин — председатель комитета ВНТО по защите окружающей среды и заместитель председателя комиссии по охране природных вод при Президиуме АН СССР. Он был в трех государственных комиссиях по Байкалу и всю подноготную байкальской истории знает от начала и до конца. Вот что он сказал:

— Мы допустили не одну, не две, а целый ряд ошибок при строительстве БЦБК. Главная ошибка — в научном прогнозировании. Кордное производство следовало развивать на основе высокопрочных синтетических волокон и металлокорда. От применения шин на целлюлозном корде вместо современного мы несем убытки. Вторая ошибка — в выборе площадки для комбината. Для предприятия такого рода необязательна была байкальская вода, а местная древесина не годилась для получения суперцеллюлозы. Прибавьте сюда еще сейсмичность района, которая может себя показать в любой момент. Третья ошибка — в обосновании технологической схемы. Не могло быть никаких иллюзий относительно качества очистки…

Член-корреспондент АН СССР Василий Федорович Евстратов, тридцать лет проработавший в Институте шинной промышленности, добавил:

— Замминистра нефтехимической промышленности Соболев, я помню, еще тогда отказывался: не нужна нам байкальская целлюлоза. По своим физико-механическим свойствам она не в два, не в три раза, а минимум на порядок уступает синтетическим волокнам» (Известия, 1986, 16 февр.).

А вняв бы этим достаточно авторитетным заявлениям, пошел бы М. Н. Бусыгин во всесильный, по его мнению, Госплан и на основе того, что ни по техническим, ни по экономическим (убыток от корда, плюс экологический ущерб в 50 миллионов рублей каждые сутки), ни по экологическим соображениям Байкальский ЦБК не устраивает экономику страны, добился бы (или во всяком случае потребовал бы) перепрофилирования производства комбината. Думаем, что всесильный Госплан на это требование министра ответил бы согласием. Тем более, что:

«По данным Совета по изучению производительных сил при Госплане СССР, по балансу потребностей народного хозяйства страны в кордной целлюлозе Братский комплекс полностью (курсив наш. — Авт.) удовлетворяет сегодняшний и перспективный спрос с учетом экспорта» (Известия, 1988, 17 июня).

Не знать этого министр, в ведении которого находится Братский ЛПК, как вы понимаете, не может, а Госплан, по-видимому, только рад будет избавиться от ненужного ему и невыгодного стране производства целлюлозного корда на Байкальском ЦБК.

«Иное дело — растворимая вискозная целлюлоза, часть которой Байкальский комбинат дает на основе так называемого «холодного облагораживания». Но сейчас при реконструкции Братского ЛПК можно было бы, судя по расчетам Сибгипробума, создать такие мощности там. При этом затраты потребуются небольшие» (Известия, 1988, 17 июня).

Не знать об этих расчетах подведомственного ему института министр также не может. И получается, что нет никаких таких особенно трудных обстоятельств, которые бы препятствовали ну, пусть на первых порах не полному перепрофилированию БЦБК, но хотя бы значительному сокращению его вредного производства, а значит, полному прекращению загрязнения уникального озера.

Понятно, не один М. Н. Бусыгин должен нести ответственность за экологические преступления, совершаемые предприятиями Минлесбумпрома. Ведь не он же лично поганит реки и озера вредными сбросами, губит леса вредными газами, перемалывает бульдозерами и тяжелыми тракторами лесную почву и русла рек. Руководители лесопромышленных предприятий, инженеры, техники, рабочие — вот кто в равной мере с министром творит все эти безобразия. Но ведь опять же отношение к делу подчиненных зависит прежде всего от позиции, занятой их руководителем. Каков поп, таков и приход.

«Я за то, чтобы страна стала как можно богаче, — рассуждает начальник крупнейшего в России объединения «Красноярсклеспром» И. Кириллов. — Ведь нужда в лесе огромная, а у нас из-за перестоя на корню погибает до 40 миллионов кубометров древесины, в то время как рубим всего 22 миллиона…

Кириллов готов доказать, что молевой сплав на реках — не преступление, а экономически оправданное действие».

Как видите, и подчиненный повторяет фразу министра о «заботе о благе? — , только выражает ее иными словами. И подчиненный прибегает ко лжи, чтобы оправдать творимые им экологические преступления. Ибо «гибель на корню перестойного леса» — миф, которым лесопромышленники манипулируют издавна для запугивания непосвященных. На их языке «перестойными» считаются сосны и ели, достигшие 100-летнего возраста. Полная же жизнь и ели и сосны 150–200 лет. Сто лет для хвойных деревьев — возраст полной и высшей зрелости, примерно такой же, как 40-летний рубеж для человека. Деревья не помидоры, которые могут в неделю вызреть и начать массово гибнуть. Объявленные лесопромышленниками (точнее, им в угоду это объявляют закупленные на корню так называемые «ученые») перестойными, деревья только несколько сокращают после векового возраста ежегодный прирост биомассы, но зато с каждым годом качество древесины этих стволов улучшается. Недаром наши предки предпочитали строить дома из кондовых, 120-150-летних сосен и лиственниц — дома, которые стояли по два века в отличие от тех, которые выстроены были из молодых, 70-80-летних деревьев, не выстаивавших и полвека. Так что для вырубки «перестойного» леса есть еще по меньшей мере 20 лет в запасе, тогда как ликвидировать его «Красноярсклеспром» может своими мощностями всего за два года. Не знать этого руководитель лесопромышленного объединения не может. А вот поди ж ты — запугивает! «Гибелью на корню» грозит. И губит реки, основное богатство страны, под прикрытием «заботы о благе» и «увеличения богатства страны».

Ну, а уж ежели высокое начальство так рассуждает — и поступает! — то подчиненным, как говорится, и сам бог велел. И директор леспромхоза или комбината без всяких колебаний отдает приказ сбросить в воду рек и озер десяток-другой тысяч бревен или сотню-другую тысяч тонн ядовитых стоков. И мастер лесоучастка ничтоже сумняшеся пошлет бульдозериста ликвидировать залом, тот затор, который создают свободно сплавляемые молем бревна иной раз на протяжении нескольких километров реки. И бульдозерист покорно сядет в кабину и ликвидирует затор, а заодно с ним и реку. Нет, вода все так же будет течь, но это станет уже не река, а сточная канава, мертвый канал для пропуска деловой древесины и дров.

И даже если бульдозерист понимает, что делает худо (а чаще всего и в голову не берет, поскольку в леспромхозах, как правило, работают варяги-приезжие, убежденные, что они в нем временно, и потому относящиеся к окружающей природе в лучшем случае с полнейшим равнодушием), что зазорно губить реку, он все равно ее губит, рассуждая, точь-в-точь как министр, «прикажут прекратить — прекращу». Но пока приказывают — губить. И приказывает в конечном счете министр. Вот почему мы обращаем все претензии именно к нему.

Что, конечно же, не снимает вины с его подчиненных. Ибо приказ приказом, но если тому же бульдозеристу прикажут разрушить собственный дом со всею его обстановкой, он что, сделает это? А ведь наша земля — ее реки, леса, озера — это наш единственный родной дом и деваться из него больше некуда. И разрушать его, даже подчиняясь приказу, преступно.

Слишком много у нас на недавней памяти творилось преступлений, прикрытых фразой «приказано — делаю», чтобы оправдывать скрывающихся под маской тупых, нерассуждающих исполнителей, слишком много натворили они бед, чтобы терпеть их существование.

Да не обидятся на нас руководители и работники других промышленных министерств и предприятий за то, что мы так много места уделили Минлесбумпрому, а их даже и не упомянули хотя бы кратко. Понимаем, несправедливо это: они в неменьшей степени заслуживают звания разрушителей родной земли, отравителей ее рек, озер, лесов, почв, атмосферы. Металлурги и химики, нефтяники и машиностроители, транспортники и горняки, энергетики и работники легкой промышленности словно бы включились в общесоюзное соревнование за первенство: кто больше и эффективнее загадит и умертвит прилегающие и отстоящие как можно дальше водоемы и территории. Просим извинения, что не можем раздать завоеванные ими призы и в утешение скажем лишь: пусть примут все, что говорилось о М. Н. Бусыгине, предприятиях и работниках Минлесбумпрома на свой собственный счет. Ибо позиция лесопромышленников, к глубочайшему сожалению, не уникальна, а типична. И повсюду прикрываясь маской исполнителей вышестоящих приказов и опостылевшими уже звонкими фразами «заботы о благе народа» в той или иной мере, так или иначе, не мытьем, так катаньем ведется загрязнение, отравление, уничтожение природных экосистем и в конечном счете уничтожение человека. Ибо регистрируемое ныне огромное увеличение — в 20–30 раз! — количества заболеваний, в том числе наиболее тяжелых и страшных, увеличение, полностью связанное с загрязнением окружающей среды промышленными отходами, как вы понимаете, отнюдь не служит продолжению жизни человека и калечит его потомство.

Огульное охаивание? Отнюдь нет — нелицеприятная правда. Ибо даже лучшие из лучших, те, что скрупулезно соблюдают ПДК в своих дымовых и сточных производственных выбросах и не производят аварийных залповых сбросов (а много ли таких? Раз, два да обчелся!), вносят очень значительную лепту в загрязнение окружающей среды. Потому что, как мы уже говорили выше, выбросы с ПДК вредных веществ от многих предприятий суммируются, накапливаются в воздушном бассейне, водах, почве и таким образом достигают превышенных, недопустимых концентраций. Так и получаются курьезные заключения в большинстве городов: «За год количество вредных выборосов сократилось, однако уровень концентрации вредных веществ в атмосфере, воде, почве за это время возрос в 2–3 раза». И особенно это страшно для озер и прочих закрытых водоемов. Тут вредные вещества, поступающие даже в самых наинижайших концентрациях, за годы и годы сбросов, превращают всю воду в ядовитый раствор или суспензию. Впрочем, и открытые водоемы — реки, хоть и уносят часть смертоносных сбросов, но и накапливают их в водорослях, животных, донном иле. А главное, уносят на более или менее большие расстояния от мест сброса и только. В конечном счете, любая река, как «Волга впадает в Каспийское море», вливает свои воды в озера и моря и уже там происходит концентрация отравляющих все живое веществ.

Тем более, что ПДК — не столько допустимые, сколько предельные концентрации вредных веществ, за пределами которых — опасные для здоровья и жизни людей последствия. А у нас их принимают за норму и превышение «всего» в 2–3, а то и в 5-10 раз не почитается даже нарушением, бесстрастно констатируется СЭС. Тогда как это уже преступление — превысить ПДК хотя бы даже на одну сотую предельно допустимой концентрации.

Тем более, что установленные в нашей стране ПДК отнюдь не самые оптимальные. Так, грузовые автомобили с нормальным, по нашим нормам, выбросам выхлопных газов не пропускаются санитарным надзором западноевропейских стран из-за их опасного воздействия на окружающую среду. Вот и приходится на границе перегружать экспортный товар в чужой транспорт или закупать чужие грузовики для бесперебойной транзитной доставки международных грузов. И уж подавно — тем более, что многие наши нормы ПДК не имеют не только серьезных, но и вообще никаких научных обоснований (если, конечно, не считать научными обоснования сотрудников ведомственных НИИ, составленные по принципу «чего изволите»). Шесть раз менялись нормы ПДК промышленных стоков того же БЦБК, с каждым разом все ужесточаясь. А комбинат, даже полностью соблюдая самую жесткую из них, продолжает отравлять воды и живность Байкала. Как вы думаете, на чем основывались первые, высокие нормы ПДК?

Так что даже те, кто считает, что их совесть чиста в этом отношении, ибо их-то не упрекнешь в нарушении норм, должны всегда помнить: и их предприятие повинно в создавшейся кризисной экологической ситуации, и им предстоит немало еще сделать для того, чтобы их совесть была действительно чиста перед природой и людьми.

Но вот уж кого совершенно нельзя обойти в разговоре о защите природы и человека, так это работников сельского хозяйства и тех министерств, которые оказывают им активную помощь в омертвлении вод страны и их обитателей. По массированности и масштабам вредного воздействия на водные экосистемы — от ручьев и прудов до рек и морей — сельское хозяйство, пожалуй, превосходит ныне даже Минлес-бумпром. И в этом ему активнейшим образом помогают и химики, и мелиораторы, и прочие, причастные к сельскому хозяйству министерства.

Те, кому сегодня за сорок, еще помнят, что всего три десятка лет назад, можно было пить воду из любой речки, пруда, озера, не опасаясь, что вместе с глотком воды хватишь добрую порцию отравляющих веществ. Из пионерлагерей и просто так, самостоятельно мы уходили в турпоходы, привязывая стоянки и ночлеги к любой речке или озерцу, лишь бы была вода. Нынче детей пионерлагеря если и водят в походы, то обусловливают стоянки требованиями, чтобы находились они в местах, где имеются водопроводы или артезианские скважины, проверенные СЭС. Иначе вполне может случиться беда, пусть даже не такая страшная, о которой мы рассказали в начале книги, но ведь любое отравление, даже легкое, не только мучительно, но и чаще всего опасно по своим последствиям, ибо в той или иной степени действует разрушительно на организм, на его основу — клетки и их генетический аппарат. И это опасно вдвойне, если отравления протекают не остро, не проявляются сразу же, а происходят отсроченно — иной раз на много лет. Острое отравление еще хоть можно распознать, от чего, и принять соответствующие лечебные меры (если они есть, а то ведь и не бывает). Скрытое же — зачастую лечить уже поздно…

«В случаях, угрожающих здоровью населения, органы, осуществляющие государственный санитарный надзор, вправе приостанавливать сброс сточных вод вплоть до прекращения эксплуатации производственных и других объектов…»(Основы водного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 31).

И если наибольшая часть промышленных загрязнений опасна, то попадание в организм инсектицидов, гербицидов, дефолиантов и прочих химических «спасателей» урожаев опасно особенно. Ибо и созданы и нацелены они в первую очередь на разрушение живых организмов — их эндокринной и нервной системы, клеток и их генетического аппарата.

Четверть века прошло с тех пор, как книга Рейчел Карсон «Безмолвная весна» потрясла мир рассказом о тех вредоносных, убийственных воздействиях, которые несут всему живому, в том числе и человеку, пестициды, и в первую очередь печально знаменитый ДДТ. По требованию общественности и ученых всего мира два десятка лет назад была заключена международная конвенция, запрещающая применение ДДТ. Конвенцию эту подписала и наша страна.

Но. «Экономика должна быть экономной». Не пропадать же хорошо налаженному производству. И химкомбинаты продолжали выпускать ДДТ. Не пропадать же изготовленному добру, и продолжались «массированные многократные химические обработки, преимущественно авиационные, когда пестициды плотной пленкой ложились не только на поля, а и на луга, пастбища, водоемы», — писал в «Труде» (1988, 25 авг.) министр здравоохранения Азербайджанской ССР Т. Касумов. — И чаще всего это был препарат ДДТ. Тот самый высокотоксичный пестицид, использование которого в сельскохозяйственном производстве страны было официально запрещено в 1970 году. Как правило, ежегодно Совет Министров республики обращался с ходатайством в Минздрав СССР, и без особых уговоров главный санитарный врач страны давал разрешение на использование ДДТ в сельском хозяйстве Азербайджана «в виде исключения».

Сколько их было, таких «исключений»!

По применению пестицидов в расчете на гектар площади Азербайджан занимает первое место в стране. Если этот показатель в целом по Союзу колеблется в пределах 2–5 кг на гектар, то в наших хлопководческих и овощеводческих районах он доходит до 40, а в виноградарских — до 183 кг. Между тем, по Данным ВОЗ, средняя нагрузка пестицидов равна 1,9 кг на гектар в европейских странах, 1,5 — в США, 0,13 — в Латинской Америке… (стоит, наверное, пояснить, что ни ДДТ, ни иные высокотоксичные пестициды там не применяются).

Мало поддаваясь биологическому распаду, ДДТ, другие опасные пестициды еще долгое время будут сохраняться в круговороте природы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Впрочем, эти последствия мы ощущаем уже сейчас. Деревья, гибнущие на корню, опаленная в разгар лета листва, отравленные реки и озера, земля, пропитанная ядами настолько, что уже не может и долго еще не будет в состоянии родить здоровые плоды. Это, увы, печальная реальность наших хлопкосеющих районов. Анализ, проведенный сотрудниками республиканской СЭС, показал, что многократное превышение допустимой концентрации пестицидов определено в каждой четвертой пробе пищевых продуктов из Нефтечалинского, в каждой восьмой — из Бардинского, в каждой десятой — из Ждановского районов.

Все эти грубейшие нарушения не могли не сказаться на здоровье людей.

Сравнительное комплексное исследование, проведенное в двух хозяйствах Агдашского района, выявило весьма характерную картину. Показатели общей заболеваемости детей в возрасте до 6 лет в зоне мощной химизации (колхоз «Узбекистан») оказались в 4,6 раза выше, чем в зоне минимальной химизации (колхоз «Кавказ»). В том числе болезни кожи — в 5,6 раза, хронические расстройства питания и нарушения обмена веществ — в 4,2 раза, нервной системы и органов дыхания — в 3,1 раза, органов пищеварения — в 3,6 раза, снижение реактивности организма — в 2,5 раза, отставание в росте и физическом развитии детей до 1 года — на 12 процентов. Более того, одна из основных причин высокой детской смертности в сельских районах — также пестициды.

Не стоит думать, что только ДДТ столь опасен для человека. На смену ему пришли пестициды, иной раз и более токсичные, вызывающие самые серьезные заболевания. Тот же бутифос, долгое время — свыше двадцати лет! — использовавшийся для дефолиации хлопчатника — обнажению его кустиков от листьев, мешающих при уборке хлопка, — признанный источник заболеваний гепатитом, болезнью печени, известной еще под названием желтухи.

«Прошлой осенью комиссия медиков по поручению Совета Министров УзССР провела полные ток-сологические исследования шести различных дефолиантов, в их числе бутифоса. Проверка шла на полутора тысячах лабораторных животных. Эпидемиологи контролировали воздух, воду и пищевые продукты по всей республике. Заключение комиссии (в изложении) таково: бутифос при внутрижелудочном воздействии и вдыхании относится к веществам высокоопасным. При накожном воздействии — чрезвычайно опасным. Бутифос обладает мутагенной активностью и снижает иммунитет. Бутифос стал повсеместным загрязнителем воздуха, воды водоемов, продуктов питания. Данные обследования населения требуют запрещения его применения» (Лит. газета, 1987, 7 янв.).

Осенью 1986 года в Папском районе Наманган-ской области Узбекистана при уборке хлопка отказались от применения бутифоса. Район отлично выполнил все государственные планы и повышенные соцобязательства по сдаче хлопка.

«При этом за сентябрь — октябрь (месяцы, когда обычно применяются дефолианты. — Авт.) в районе было выдано только колхозникам, занятым на дефолиации, на 379 больничных листков меньше, чем за то же время «бутифосного» 1985 года. Рабочих дней потеряно меньше на 7580, пособий по нетрудоспособности выплачено меньше на 43 900 рублей! Да черт бы с ними, с рублями, ведь более чем вдвое уменьшилось в сравнении с позапрошлой осенью число заболеваний гепатитом! В одном районе сотни человек остались здоровы!» (там же).

Казалось бы, после таких выводов срочно надо запрещать применение опаснейшего препарата. Запретили. Но:

«В марте прошлого года главным санитарным врачом СССР было запрещено производство и применение высокотоксичного и крайне опасного для здоровья людей и окружающей среды пестицида — бутифоса, — пишет уже цитированный нами выше министр здравоохранения Азербайжданской ССР Т. Касумов в «Труде» (1988, 25 авг.). — А спустя полгода наша санитарная служба обнаружила, что в некоторых районах, в частности в Сальянском и Нефтечалинском, широким фронтом используют его для дефолиации хлопчатника. Выяснилось, разрешение это выдал председатель Всесоюзного объединения «Союзсельхозхимия» А. Гуленко».

Поразительно! Нет, не это распоряжение поражает, поступок этого чиновника вполне ясен — что еще прикажете делать с бутифосом, которого у него осталось даже после прекращения производства более чем на 9 миллионов рублей? «Экономика должна быть экономной». Да и план по «химизации» сельского хозяйства надо выполнять. А что до людей, которых поражают болезни, до детей, которые рождаются уродами, дебилами (помните, бутифос мутаге-нен, значит, вызывает те самые генетические изменения, которые уродуют организм или делают его нежизнеспособным), умирают, не успев пожить, в младенческом возрасте, то они для А. Гуленко вроде бы и не существуют за дальностью от его московского кабинета расстояния. Но вот что совершенно невозможно понять, так это позицию местных руководителей. Райкомов, исполкомов, агропромов, сельскохозяйственных предприятий. Летчиков невозможно понять, распылявших отраву над полями. Ведь кому-кому, как не им, живущим в этих самых местах, знать, видеть детские мучения и слезы? Не первый год, не третий, а двадцать второй год применяется бутифос, и за это время можно было насмотреться на мучения людей.

Ах, как мы возмущались, как проклинали американских летчиков, сбрасывающих во время вьетнамской войны дефолианты на джунгли! Какие небесные и земные кары призывали на головы этих нелюдей. Но там была война, и американцы сыпали яд на территорию своих врагов. И не видели последствий пакостных дел своих. Что же у нас-то ведут химическую войну против своего народа? Чем он, кормящий, одевающий, обувающий, предоставляющий персональные лимузины чиновникам, так уж провинился перед ними?

Несопоставимо? А с кем еще сопоставлять? С гитлеровцами? Но они, даже когда им очень туго пришлось, отравляющих веществ не применяли. Соблюдали Гаагскую конвенцию.

Понятно, не потому, что были слишком милосердны, просто боялись ответных действий союзников.

А тут ответных действий ожидать не от кого. Никто не придет, не распылит в служебном кабинете отравляющих веществ. Так что, сыпьте, не жалея…

И ведь сыплют. И сыплют не чиновники собственноручно — механизаторы «Союзсельхозхимии», летчики гражданской авиации. «Ссыпали ядохимикаты в прямом смысле на головы людей, не успевших укрыться в поле от внезапных — вне графика и объявления — полетов авиации» (Труд, 1988, 25 авг.). А как же? Им тоже план выполнять надо, иначе премии за хорошую работу «на благо народа» не получат. А что попадают в ядовитое облако люди, в основном школьники, мобилизуемые в это время на уборку хлопка и прочих сельскохозяйственных культур, так сами они и виноваты, в следующий раз не будут попадаться.

А ведь и в самом деле, многие уже второй раз могут и не попасть на это поле. И ни на какое поле вообще…

— Ну, уж вы это слишком! — возмутится наш добродушный скептик. — Нельзя же так обижать людей!

А калечить, уродовать, убивать детей не слишком? Вон, в результате химизации в Приаралье «во много раз, особенно в Каракалпакии, за последние годы увеличилась детская смертность: из 1000 рожденных детей умирают 92. В раннем возрасте уходят из жизни матери, не доживают свой век старики. Рак пищевода стал одной из распространенных болезней. Свирепствует гепатит, желудочные заболевания, вспышек которых здесь раньше не было» (Московские новости, 1988, 16 окт.).

Один из каждых одиннадцати живущих — смертник. А оставшиеся десять?

Именно дети приняли на себя главный удар химизации сельского хозяйства. «Ни для кого уже не секрет, что после увлечения этими пестицидами в Молдавии стали рождаться умственно неполноценные дети. Сегодня в Молдавии действует около пятидесяти школ для больных детей. Но это только часть из них. — Многие родители не захотели расстаться со своим горем, и, таким образом, почти в каждом молдаванском селе, в каждой школе, в каждом классном журнале после списка учеников следуют три-четыре пропущенные строчки, после чего пять-шесть фамилий, напротив которых — ни единой отметки.

Долгое время считалось, что виной всему — алкоголь, однако ученые из Молдавского института гигиены и эпидемиологии пришли к заключению, что если какую-то часть случаев можно объяснить злоупотреблением спиртными напитками (хотя молдаване всегда употребляли традиционно вино и дебилы рождались редко, не чаще чем у непьющих. — Авт.), то остальные, несомненно, результат интенсивной химизации»(Лит. газета, 1987, 29 июля).

А сколько среди тех десяти оставшихся страдают другими заболеваниями!

И все же, зачем так резко? — не сдавался добродушный скептик. — Надо ведь войти в положение людей. Сами говорите, не ведают, что творят.

Так пусть — ведают. Хватит, в конце концов, обтекаемых или в лучшем случае эзоповских завуалированных фраз. Давайте наконец называть вещи своими именами, оценивать действия без скидок на «объективные причины» да смягчающие обстоятельства. Нет их, ни причин, ни обстоятельств, оправдывающих преступление перед жизнью и людьми.

Долгие, очень долгие годы в стране «во имя блага людей» людей калечили и убивали самыми разнообразными способами. Настолько долго, что мы уже привыкли к этому чудовищному явлению и успокаиваемся над трупами убитых, когда нам объясняют, что это было сделано «во имя идеи», «во имя укрепления индустриальной мощи и обороны страны», «во имя счастья всего человечества», что «лес рубят — щепки летят».

Подумать только, Раскольников убил старуху-процентщицу и ни в чем неповинную сестру ее и своим злодеянием и раскаянием потряс мир. А в наши дни спокойно отдаются разрешения на искалечение и убийство сотен и тысяч стариков, молодежи, детей. А мы все ищем мягкие да обтекаемые выражения, чтобы, не дай бог, не обидеть преступников!

Нет, нет, до тех пор пока мы не станем давать истинную оценку их деяниям без всяческих деликатных эвфемизмов, пока не станем привлекать их к общественной и юридической ответственности, называя тех, кто убивает отравляющими веществами, без всяких околичностей убийцами, все эти преступления против Жизни и людей будут продолжаться. «Во имя блага». Чьего?

Пусть примут это на свой счет не только те, кто участвует в убийственной химизации сельского хозяйства, но и те, кто ядовитыми газами и стоками своих промышленных предприятий отравляет воздух, воды и в конечном счете здоровье людей и саму их жизнь.

И не только «чиновники» и «бюрократы», как принято нынче ругаться для того, чтобы провозгласить свою непричастность, взвалить, как древние евреи, на «козла отпущения» все грехи, а самим продолжать подчиняться их распоряжениям да разрешениям на отравление всех и вся с бодрыми криками: «чего изволите» да «что прикажете»! Что, бульдозерист, выворачивающий наизнанку таежную речку, не понимает, что убивает ее? Что, летчик, сбрасывающий на головы людей ядохимикаты, не ведает, что творит? Что, сталевары, нефте-, био- и прочие химики не знают, как опасны выбросы из их дымовых и сточных труб? Что, водитель мощного грузовика, волочащий черный шлейф дыма, который надолго залеживается над улицей, не видит, что он делает? А ведь все это убивает воздух, воды, живность и в конечном счете — людей. И обо все этом не раз, не два, а уже на протяжении по меньшей мере десятка лет говорят газеты, радио, телевидение — те средства массовой информации, которые читает, слушает, смотрит каждый. Согласны — мало еще говорят. Согласны — употребляют обтекаемые фразы да эвфемизмы. Но мы уже привычно слышим за самым невинным сообщением обобщение. «Уж если даже в газете это пропечатано!» «Даже по радио говорят!» Так что утверждать, что не знают, не ведают, особенно того, что прямо-таки бьет в глаза, что проявляет себя явно и тут же, на месте, не стоит.

Происходит какая-то нелепая всеобщая техническая и химическая война всех против всех. Лесопромышленники, сводя на громадных площадях леса, уничтожая реки, уменьшают сток главных водных артерий страны, питающих сельскохозяйственные поля. В этом им отменно помогают и металлург ги, и химики, и работники прочих отраслей промышленности, использующие технологию с огромными безвозвратными потерями воды. Получающие мало влаги растения в наиболее плодородных, но и засушливых тоже, — регионах страны, ослабевают, становятся легкой добычей насекомых-вредителей сельскохозяйственных культур. Чтобы избавиться от вредителей и собрать урожай, работники сельского хозяйства применяют химикаты — да побольше, да покрепче, да поядовитей. Яды эти не столько отравляют вредных насекомых, которые очень быстро приспосабливаются к ним и в последующие годы размножаются в еще больших, чем прежде, количествах, поскольку их враги, питающиеся ими, накапливают, как мы знаем (ну, хотя бы на примере с гагарами), в своем организме ядов в десятки тысяч раз больше и, понятно, погибают — сколько самих крестьян и их детей. И накапливаются в тех овощах, фруктах, хлебе, которые присылаются из плодородных районов на стол работникам лесо- и прочей промышленности. Как мы уже тоже знаем, до четверти всех пищевых продуктов растениеводства бывает отравлено этими ядами, которые и попадают в организм тех, кто находится иной раз за тысячи километров от регионов, где распыляются пестициды. И в первую очередь страдают, конечно же, дети. Иной раз это сказывается тотчас же из-за повышенной восприимчивости организма, но чаще всего впоследствии, когда в тканях организма накопление ядов достигнет определенной концентрации. А не накапливаться они просто не могут, поскольку постоянно и ежедневно вводятся с пищей, а биогенному разложению не поддаются.

Накопившиеся на поверхности почвы ядохимикаты, осевшие вредные вещества, выброшенные дымовыми трубами промышленности и выхлопными транспорта, смываются дождями и в конце концов стекают в реки и озера, смешиваясь там с промышленными стоками. Полная очистка от всех этих веществ даже в столичном водопроводе невозможна, вот почему для Москвы ищут источники именно чистейшей воды, скажем, Верхней Волги, не замутненной еще ни промышленными, ни сельскохозяйственными стоками. И так или иначе, вредные вещества, выброшенные из труб промышленности и транспорта, из распылителей сельхозмашин и самолетов, проводящих химизацию, возвращаются опять к людям, но — уже в их организм, отравляя его. Возвращаются и с питьевой водой, и с водой, которая шла на полив сельскохозяйственных культур из загрязненных рек и озер. Она сделала свое дело и ушла в воздух и почву, оставив вредные вещества в тканях растений — их плодах, клубнях, семенах, которые мы употребляем в виде фруктов, овощей, картофеля, круп и хлеба. Возращается и накопившись в тканях домашнего скота, птицы, рыбы, возвращается в их мясе и молоке, которые мы едим, и так или иначе, быстро или медленно, но в любом случае отравляет человеческий организм. «Содержащий диметилртуть фунгицид использовался для протравливания зерна, — пишет известный американский ученый профессор биологии Колумбийского университета Д. Эренфелд. — Это зерно скармливалось курам, и органические соединения ртути накапливались в белках яиц. Если такие яйца съедал человек, то ртуть накапливалась в мозгу, почках и других тканях, а у беременных женщин могла через плаценту попадать в организм эмбриона. Смертельные отравления получили жители японских прибрежных деревень, питающиеся рыбой из залива Минимата, в которую попадали сточные воды, содержащие ртуть завода по производству пластмасс.

К сожалению, в нашей стране серьезных биохимических анализов причин тяжелых заболеваний и смертей, как правило, не делается, просто констатируется, что смерть наступила от болезней мозга, сердца, почек, печени, врожденных изменений внутренних органов и т. д., а чем они обусловлены, что их вызвало, даже у молодежи и детей, ни исследуется. Еще в недавнем прошлом если какой-либо патологоанатом и добивался выяснения с помощью биохимических анализов и определял вредное воздействие тех или иных токсичных веществ, находившихся в воздухе, воде, пищевых продуктах, то сведения эти становились предметом особой секретности, возводились на уровень важнейшей государственной тайны. Да что там сведения о заболеваниях и смертях, даже данные о загрязнении окружающей среды не публиковались и считались секретными, а тех, кто пытался их раздобыть и рассказать об этом людям, ждали серьезные неприятности. Но от этого мы отнюдь не меньше получали высокотоксичных и канцерогенных веществ, чем жители США и Японии, Франции или Англии. Напротив, обстановка секретности не позволяла организовать общественность, основную силу в сокращении загрязнения окружающей среды, да и сами руководители предприятий, ведомств и прочих ответственных за отравление воздуха и вод учреждений, не имея соответствующей информации, в основном по этой именно причине относились к разговорам о вредности их производств с недоверием и равнодушием.

В результате загрязнения вод страны мы теряем огромную массу ценнейших продуктов питания. Речь идет о пресноводной рыбе и рыбе наших прибрежных морей. До революции по меньшей мере третью часть каждого года все население страны питалось — во время установленных постов — рыбой. И отнюдь не хеком, бельдюгой и простипомой. И мы еще хорошо помним, как на прилавках магазинов свободно лежали свежий и мороженый судак, щука, налим, сом, без каких-либо ограничений продавалась вобла, в любое время можно было купить осетрину, белужий бок, севрюгу в любом — от свежего до копченого — виде. Нынешнему поколению — мы имеем в виду молодежь — увы, даже названия эти иной раз неизвестны, а уж вкус и подавно.

Конечно, в исчезновении из свободной продажи многих, особенно ценных, пород рыбы повинны и гидростанции — их турбины, перемалывающие планктон и мальков, их водохранилища, уничтожившие места нереста рыбы. Но главную вину за то, что мы вынуждены нынче употреблять рыбу-саблю, несут все-таки промышленные и сельскохозяйственные предприятия, отравившие реки, озера, моря страны.

Впрочем, не предприятия. Ибо когда говоришь о неких «предприятиях», получается, воспринимается, как «некто», некая сторонняя, не зависящая от нас и не причастная к нам сила. Мы вроде бы в стороне. А между тем, именно мы работаем на этих предприятиях или способствуем в той или иной мере их деятельности, даже самые заядлые гуманитарии, зарывшиеся в фолианты, ибо это мы потребляем, этого мы требуем, чтобы было больше, больше, хотя бы той же бумаги для тех же фолиантов, не говоря. обо всех прочих наших потребностях. Это значит, в загрязнении, в отравлении всего и вся повинен и участвует непосредственно каждый из нас.

Понятно, в той или иной мере. Но не стоит утешать себя тем, что «я» наношу наименьший ущерб. Все эти небольшие ущербы, сливаясь воедино, образуют большую беду.

«Аральское море, дававшее 40 тысяч тонн ценных рыб, полностью потеряло свое значение, — писал в «Правде» (1988, 9 мая) министр рыбного хозяйства СССР Н. Котляр. — Уловы ценных рыб в Азовском море упали в 25 раз. По данным АзНИИРХ, за последние пять лет среднегодовая концентрация пестицидов в Азовском море возросла более чем в пять раз. Величины содержания ядохимикатов в кубанских лиманах в 1985–1986 годах достигали сотен ПДК.

В Каспийском бассейне среднегодовые уловы наиболее ценных промысловых рыб — судака, сазана, леща, воблы, сельди — снизились более чем в шесть раз». «Вылов ценных видов рыб (осетровых, сельдевых, частиковых), составлявший в 1948 году около миллиона тонн, снизился в 5 раз» (там же). А население страны с тех пор увеличилось почти вдвое. Так что кусок осетрины или судака, который в 40-50-х годах съедался одним человеком, причитается сегодня десятерым. Понятно, он опять же достается одному, а девять десятых населения страны этой рыбы и запаха не слышат.

Конечно, не одни загрязнения промышленными, бытовыми и сельскохозяйственными стоками повинны в сокращении запасов и уловов рыбы. Перекрытие плотинами гидростанций и создание водохранилищ, отбор воды рек для поливов на орошаемых землях, уничтожение лесных массивов и таежных речек нанесли громадный урон рыбному поголовью. Но если в этом случае еще и есть какая-то надежда, что, ну пусть не через сто, а, скажем, через тысячу лет, рыба освоит новые нерестилища, приспособится жить и то поднимающихся, то текущих вспять, то падающих водах водохранилищ гидростанций, но вот на то, что она приспособится жить в отравленных водах, надежды нет.

Ибо промышленные и сельскохозяйственные яды убивают не только рыб, но и мириады живущих в воде животных, иной раз микроскопических, но имеющих огромное значение для всей экосистемы реки, озера, моря. И как пища для рыб — вспомните, даже самые большие в мире животные, киты, питаются планктоном и вырастают на этой микроскопической пище до 33 метров длиною и 150 тонн веса! — и самое главное как фильтраторы, очистители вод от всевозможных взвесей и вредных веществ. С их гибелью, а также потому, что в сточных водах содержится громадное количество органических соединений, азотов, фосфатов и прочих растительных удобрений, попадающих и с химических и прочих производств, и с полей колхозов и совхозов, начинается буйное размножение водорослей. Водоросли ежегодно отмирают в большой массе — ведь питаться ими и поддерживать необходимое равновесие уже некому, число животных или резко сократилось, или они и вовсе вымерли — сгнивают и отравляют еще больше воду выделяющимся при гниении растительных масс сероводородом. Количество кислорода в воде резко падает, и на помощь гибнущей экосистеме кидаются сине-зеленые, которые плодятся с чрезвычайной быстротою, удваиваясь каждые 20–30 минут. Начинается «цветение» воды, а по сути, возвращение ее в первобытное, какое было миллиарды лет назад, состояние. Даже оставшаяся в реке, озере, море рыба, та, что питалась расплодившимися водорослями, гибнет. И от накопления в ее тканях ядовитых веществ, и от уменьшения кислорода в воде, и оттого, что из-за усиленной работы жабрами (из-за недостатка кислорода) пропускает через них большое количество воды, буквально насыщенной водорослями и сине-зелеными, и жабры забиваются этими растениями.

Летом 1988 года в Балтийском и Северном морях были отмечены массовые заморы рыбы из-за того, что жабры их были сплошь забиты расплодившимися в результате полнейшего загрязнения этих морей водорослями. Тем же летом отмечена и массовая гибель в Северном море у берегов Скандинавии и Англии тюленей.

Гибнут и черноморские дельфины — те самые, необычайный ум которых столь недавно так поразил людей, что они взяли их под охрану. Сейчас дельфины гибнут и из-за общего загрязнения Черного моря промышленными, бытовыми и сельскохозяйственными стоками, из-за отравления рыбой, в тканях которой накопились ядовитые вещества, и из-за небывалого приближения к поверхности моря сероводорода, некогда находившегося на глубине ста метров. Сегодня он уже поднялся до уровня семидесяти метров, а в прибрежной зоне находится на 5-6-метровой глубине. Сокращение поголовья черноморской рыбы вызвало массовое размножение медуз: с обычной для Черного моря квоты в один миллион тонн медуз их численность поднялась до полумиллиарда тонн. А в Азовском море только за четыре года (1980–1984) биологическая масса медуз выросла с нуля до 13,5 млн. тонн!

«Свято место пусто не бывает». И место белуги, севрюги, осетра, судака, кефали заняли сегодня, как видите, медузы — организмы примитивные и потому неплохо себя чувствующие в загрязненных и насыщенных водорослями водах. Их столь быстрое и массовое размножение в Черном море — в 500 раз! — обусловлено сокращением поголовья бентосных — питающихся придонной живностью — рыб, которые уже не поддерживают на прежнем равновесном уровне количество гидроидных полипов, являющихся одной из фаз чередования поколений медуз. И хотя медузы — чрезвычайно интересные и необходимые в экосистеме морей существа, их необычайное размножение не сулит экосистеме Черного моря ничего хорошего. Сегодня почти каждый кубический километр черноморской воды содержит миллион тонн медуз — несколько миллиардов особей, поедающих и вытесняющих другую живность, — что нарушает равновесие экосистемы, по существу, разрушает ее, поскольку преобладание какого-то одного вида ведет к неминуемому выеданию тех ресурсов, которыми пихается этот вид, в конечном счете к массовому его вымиранию и омертвлению всего бирма, в данном случае Черного моря. Это даже в той случае, если загрязнение его вод промышленными, бытовыми и сельскохозяйственными стоками совершенно прекратится. Продолжение же загрязнения омертвит море еще быстрей.

Еще печальнее ближайшая судьба Азовского, моря. Проникновение в его воды черноморских медуз в результате повышения солености и минерализации этого моря — первый звонок о его начавшейся гибели. А последним гвоздем в его гроб станет дамба, которую по очередному бредовому «проекту века» собираются соорудить в Керченском проливе, чтобы спасти Азовское море от проникновения черноморских соленых вод. Это спасение точь-в-точь схоже с тем, которое было представлено в карикатуре дореволюционного журнала: на дереве над пропастью повесился человек. Два дурака с огромными ножницами перерезают веревку, на которой он висит, и радуются: «Хорошо, что мы подоспели вовремя!»

Потому что перерезать дамбой «веревку» Керченского пролива, через который дышащее на ладан Азовское море снабжается пусть соленой, пусть относительно, но все же чистой черноморской водой, значит, окончательно сбросить Азовское море в пропасть интенсивного разрушения его экосистемы. Надежда, что оно опреснится в результате того, что соленая черноморская вода перестанет поступать, а сток Дона и Кубани, снизившийся за последние годы почти вдвое, разбавит азовскую воду до уровня солености, в котором смогут плодиться и размножаться, как прежде, проходные и полупроходные рыбы, иллюзорна. Ибо стоит только представить, какой именно водою разбавляют воды моря Дон и Кубань, чтобы понять — в виде замкнутого озера Азовское море обречено на быстрое умирание. Промышленные и бытовые сбросы, ядохимикаты, стекающие с полей и рисовых чеков, быстро убьют еще пока сопротивляющихся антропогенному давлению морских животных, а содержащиеся в водах Кубани и Дона органические вещества промышленных и бытовых стоков, минеральных и органических удобрений в десятки, в сотни, в тысячи раз ускорят уже начавшуюся эвтрофикацию — буйное, ничем не сдерживаемое разрастание водорослей, потерю водою кислорода, а в результате этого заполонение их сине-зелеными. Дамба, защитив Азовское море от проникновения естественных морских солей и вод, насыщенных кислородом, превратит его в болото, заполненное гниющими водорослями и ядовитыми веществами химического просхождения.

Образное выражение «водные артерии» очень точно определяет роль рек в живом организме биосферы. Как и в организме животных капилляры, сосуды, артерии, вены разносят по всему телу кровь, которая не только снабжает клетки кислородом и всеми необходимыми для жизни существа веществами, но и забирает от клеток выделяемые ими продукты распада, так и капилляры мелких речек и ручьев, сосуды рек средних и артерии больших снабжают растения и животных влагой и растворенными в ней минералами и вымывают и уносят продукты их распада и образовавшиеся вредные минеральные соединения в озера и моря, где эти вредные вещества изымаются (как у нас в печени), а затем перерабатываются и обезвреживаются мириадами озерных, морских и океанских жителей. А очищенная испарением вода поднимается в атмосферу, собирается в дождевые облака и снова поступает в капилляры, сосуды и артерии речек и рек. Так же, как и наша печень кровь, реки, озера и моря могут очищать загрязненную вредными веществами воду только до известной степени насыщенности. Когда ядов становится слишком много, они заболевают, перестают нормально функционировать и в конечном счете гибнут.

Не менее страшно и то, что сегодня в районах интенсивных промышленных и сельскохозяйственных загрязнений вредные химические вещества, ядохимикаты и минеральные удобрения проникают в подземные воды. Высокое их содержание находят в водоносных горизонтах, расположенных более чем на 50 метров в глубь земли. Грунт, насыщенный этими ядами, уже не способен фильтровать, делать чистой — родниковой и колодезной — подземную воду. Так что, если не прекратятся загрязнения, на очереди тотальное загрязнение всех вод Земли. Ибо, как мы знаем, даже дождевая вода сегодня чаще всего содержит ядовитые соединения газовых выбросов.

Так, отравляя артерии организма биосферы, мы отравляем самих себя.