Природа жестокости

Часть третья

Жестокость — признак более глубокой причины

Глава 9

Это самая долгая неделя в моей жизни. С тех пор, как я удалила те фотографии, Роберт дуется на меня. Когда я вхожу в комнату, где сидит он, то просто хочу выбежать оттуда. Моя копия «Орестеи», которую я швырнула в него, всё ещё лежит на траве в саду за домом — молчаливый и неподвижный след того, что произошло.

По некоторым причинам я не могу заставить себя выйти и поднять её. Не хочу вспоминать то чувство, когда я обнаружила, что Роберт зациклился на мне, и это слишком не похоже на его прошлые издевательства. Моё сердце трепещет, но желудок выворачивает.

Дома я постоянно пытаюсь находиться с Сашей, по крайней мере, её болтовня скрывает напряжение, возникшее между мной и Робертом. По-моему, она это заметила, но ничего не говорит.

В четверг утром я готовлюсь к своему последнему рабочему дню на неделе в Алистере. Мне нужно прийти туда после обеда, поэтому я провожу своё свободное утро, просматривая телевизор и складывая чистое бельё.

На экране Молли Уиллис поёт чувственную песню, и я не могу оторвать своего взгляда от певицы. Песня заканчивается, и камера возвращается к ведущему Филлипу Шофилду. У него такое выражение лица, будто он из-за всех сил пытается сдержать смех.

Жаль, что Филлип Шофилд не мой отец. Он был бы идеальным сочетанием заботы и радости. Если в твоей жизни нет отца, то ты склонен фантазировать, что было бы, если случайная знаменитость оказалась твоим отцом.

Он берёт у Молли короткое интервью, спрашивая: «Правдивы ли слухи о вашей беременности?» На девушке надеты большие фиолетовые солнечные очки, поэтому лица не видно.

— О, Филлип, — говорит она, — на прошлой неделе я съела за обедом ростбиф — это и стало причиной этих слухов. Действительно, девушек иногда раздувает, ты же знаешь.

Не знаю, возможно, из-за строения рта она кажется довольно грустной, несмотря на то, что улыбается.

Филлип смеётся и сворачивает интервью, похвалив её за самый лучший сингл и музыкальный клип, который с невероятной скоростью распространяется в интернете. Также он отмечает, что она совершенно не выглядит раздутой сегодня, показывая её подтянутый животик поверх чёрных сексуальных штанов.

Закончив сворачивать бельё, я беру свои вещи для работы, закрываю дом и направляюсь на станцию метро. Когда я добираюсь до ресторана, то попадаю в час-пик. Данни отпросилась на два часа раньше, поэтому не хватает людей. Я верчусь, как белка в колесе, поскольку бегаю от столика к столику, принимая заказы, доставляя еду, и интересуюсь, нужно ли клиентам что-то ещё и т.д.

К концу смены, в 7.30, моя униформа официантки практически прилипает ко мне. Со стороны Алистера, несправедливо заставлять свой штат носить такие узкие чёрные юбки в летнюю жару. С другой стороны, ресторан, вероятно, имеет слишком высокий уровень для футболок и шорт.

Я так рада закончить работу, что просто выбегаю из этого места, полностью готовая к хорошему ужину и пораньше лечь спать. Но добравшись до станции метро, я понимаю, что вышла из ресторана без своей сумочки. Я запускаю руку в карман своей юбки и с облегчением обнаруживаю, что, по крайней мере, мой проездной и мобильник со мной. Слишком уставшая, чтобы возвращаться в ресторан за сумочкой, я решаю просто оставить её там до понедельника и иду на платформу. Но пока я жду поезда, меня поражает ещё одна неудачная мысль. В ресторане было настолько оживлённо, что я совершенно забыла принять инсулин и перекусить. И от этого у меня появляется ощущение тошноты.

Обычно я нахожу где-нибудь ванную для того, чтобы принять своё лекарство, но поскольку дорожный набор находится в сумочке, которую я забыла в ресторане, этот вариант не работает. Ощущение болезни накатывает на меня так быстро, что мне не хватает сил вернуться за лекарством, но дома лежит мой основной запас, поэтому я решаю сесть на метро. Ведь я смогу продержаться час, надеюсь.

Грохот приближающегося поезда только усиливает моё беспокойство. Через секунду кто-то близко подходит ко мне. Я поворачиваю голову и вижу, что это Роберт, возвращающийся с работы.

— Лана, — говорит он низким голосом, кивая головой.

Встреча с ним приносит мне облегчение, и я моментально забываю, что мы не разговариваем.

— О, Роберт, слава Богу, — вздыхаю я, обвивая его руками.

Он перемещает лицо к моим волосам, и я чувствую, как мужчина резко вдыхает.

— Ну, не то, чтобы я жалуюсь, или что-то ещё, но ты в порядке? — осторожно спрашивает он, захваченный врасплох моим объятием.

Я отстраняюсь.

— Да нет, я имею в виду, что просто рада видеть тебя.

На какой-то миг у него на лице появляется выражение сильного желания, но быстро исчезает. Рассмотрев меня, он говорит:

— Ты не очень хорошо выглядишь.

Роб прижимает руку к моей пояснице, и мы входим в вагон.

Свободных мест нет, и едва хватает места стоять, поэтому я упираюсь плечом в грудь Роберта, а он держится за поручень.

— Со мной всё будет в порядке, как только я доберусь до дома. Сегодня в ресторане было очень многолюдно, и я не приняла свой инсулин. Затем я ушла и забыла взять сумочку, поэтому сейчас мне действительно нужно добраться до дома, где я приму лекарство и что-нибудь поем. В принципе, чувствую себя дерьмово.

Все мои слова выскакивают слишком быстро.

Его выражение лица смягчается, и он притягивает меня так, что я основательно прислоняюсь к нему, переместив на него всю тяжесть своего тела.

— Господи Иисусе, ты уверена, что с тобой всё будет в порядке? Ты сильно потеешь.

Он проводит большим пальцем по моему виску.

Я дарю ему нерешительную улыбку.

— Возможно, это просто из-за жары.

— Да, — соглашается Роб, обводя глазами мои черты лица. — Такое часто случается?

— Никогда. Я никогда не забываю свой инсулин. Быть уверенной, что сахар в моей крови в норме — главное для меня. Это была слишком утомительная неделя.

Я поворачиваю своё лицо так, что оно располагается на изгибе его шеи. Чувствую себя слишком плохо, чтобы нервничать о том, что нахожусь близко к нему, нуждаясь в комфорте сильного тела Роба больше, чем злиться из-за тех фотографий, которые он сделал. Мужчина напрягается, а затем расслабляется, обнимая меня руками.

— Это моя вина? — спрашивает он у моих волос.

— Частично, — честно говорю ему.

— Сожалею, — шепчет Роб.

— Я тоже сожалею. Мне не надо было удалять твои фотографии. Это было ужасно. Просто я была так смущена ими и шокирована.

Также где-то очень-очень глубоко в душе я польщена сверх меры, но никогда вслух в этом не признаюсь.

— Успокойся, — говорит Роберт, и нежно проводит по моим волосам. — Мы можем поговорить об этом позже. Просто давай сосредоточимся на том, чтобы ты добралась до дома.

Закрыв глаза, я позволяю ему держать себя и использую близость, чтобы вдохнуть запах Роба. Я почти уверена, что он делает то же самое. Одна его рука на моём плече, другая — на талии, и почти касается моей задницы, но не совсем. Я провожу носом по его шее, и он ближе притягивает меня, обвивая рукой, вокруг талии, как тисками. Я тоже обвиваю его руками, и мужчина рычит.

По-моему, я чувствую касание его губ на своих волосах, но не уверена. Кажется, поездка длится вечность не только потому, что мне плохо, а из-за того, что я вполне осознаю те моменты, когда Роберт двигает своим телом, вызывая новые ощущения от наших объятий. Он касается бедром моего бедра, щекой — моей щеки. Думаю, мы делаем вид, что приспосабливаемся, а на самом деле, просто так мы можем робко касаться новых мест.

На каждой остановке люди входят и выходят, но я чувствую себя так тщательно окруженной ими, что едва ли замечаю это. Мы делаем пересадку на «Кингс Кросс», а Роберт всё время поддерживает меня, обнимая рукой. Нам остаётся несколько остановок до Финчли, когда поезд неожиданно останавливается посередине чёрного тоннеля. У меня расширяются глаза от страха, и я смотрю на Роберта. Очевидно, какая-то задержка. Просто надеюсь, что не долгая. Подняв мой подбородок, он заставляет меня заглянуть в его глаза и потирает мою поясницу, успокаивая, и в этот момент из динамика разносится голос машиниста:

— Можете уделить мне ваше внимание, пожалуйста? Произошёл временный сбой сигнала на линии. Я бы хотел извиниться за задержку. Надеемся, что всё будет в порядке, как только возможно.

— Вот, дерьмо, — бормочу я.

— Всё будет хорошо, Лана. Просто расслабься, — говорит мне Роб, и его низкий голос делает что-то с моей подложечной ямкой.

Мне нужно почаще болеть, лишь бы вызывать заботливую сторону Роберта, подобную этой.

— Господи, я так рада, что ты был на станции, — шепчу я ему. — Это был бы ад, если бы я была одна.

— Ну, ты не одна, и вскоре будешь дома, — ласково говорит он.

Наступает минута молчания с ворчащими по поводу задержки пассажирами вокруг нас. Мы находимся там, где невозможно поймать сигнал телефона, и это сильнее ухудшает ситуацию. Никто не может позвонить и сказать, что задерживается.

— Мне очень нравится, как ты пахнешь, — говорит Роберт, нарушая тишину.

Повернув голову, он немного наклоняется и проводит носом по моей шее. Это так приятно, что я даже не могу сопротивляться.

Всё, что я делаю — бормочу: «Ммм—хммм», закрыв глаза, будто это развеет моё смущение.

В конце концов, через пятнадцать минут поезд снова едет. Выйдя на остановке, Роберт немедленно ловит такси и нас быстро доставляют домой. Расплатившись с водителем, он помогает мне добраться до входной двери и удивляет меня тем, что подхватывает на руки и несёт наверх в мою комнату.

Осторожно положив меня на кровать, он спрашивает:

— Где ты хранишь своё лекарство?

На меня накатывает волна головокружения, и я откидываюсь на подушку.

— Первый ящик, — вяло отвечаю я, указывая на тумбочку.

Открыв его, он роется и находит мой набор, пока я стаскиваю туфли и расстёгиваю сбоку молнию юбки-карандаша с высокой талией.

Роберт сидит рядом со мной на кровати и выглядит таким потерянным, всматриваясь в инсулиновый шприц.

— Я не знаю, что делать, — говорит он, будто впервые в своей жизни чувствует себя растерянно.

— Я могу это сделать, — устало успокаиваю я его. — Пожалуйста, просто помоги мне избавиться от этой юбки.

Когда поражает болезнь, то в мозгу не остается места для скромности. Я просто хочу чувствовать себя лучше, и если это значит, что Роберт увидит меня в нижнем белье, так тому и быть.

Он покусывает нижнюю губу.

— О, да, конечно.

Наклонившись вперёд, мужчина обнимает меня рукой за талию, легко приподнимает, стягивает тугую юбку по моим бёдрам и снимает. Сидя в одних трусиках, которые, к счастью, являются милой чёрной парой, я расстёгиваю последние пуговицы своей блузки и стягиваю её со своего живота. Затем я приступаю к работе над тестированием сахара в крови.

Роберт внимательно наблюдает; когда я прокалываю палец, вытекает капля крови. Его взгляд время от времени скользит по моему нижнему белью и голой коже, а дыхание Роба прерывается. Чёрт побери, неужели его заводит этот холодный и клинический процесс? Я сижу здесь больная, уставшая и потная в своей постели? Если так, тогда я не понимаю влечение.

Я поднимаю на него взгляд, пока готовлю инсулиновый шприц, а взгляд Роба сконцентрирован на старых следах от игл на моём животе. Заметив, что я смотрю на него, взгляд Роберта становится мягким, и он протягивает руку, нежно проводя горячей ладонью по шрамам. На какой-то момент мы соединяемся — он касается моих шрамов, а я наблюдаю за ним. Прежде меня никто так не ласкал. Мужчина кажется таким полным благоговения.

— Сейчас я должна принять инсулин, — шепчу я, разрушая то, что мы делаем.

Он кивает, убирая руку с моего живота.

По-моему, Роб немного морщится, когда я, наконец, нахожу место и ввожу иглу. Закончив, я всё прибираю и снова падаю на подушку.

— Тебе нужно поесть? — спрашивает Роберт, помолчав пару минут.

— Да, — мягко отвечаю я. — Не мог бы ты что-нибудь приготовить мне? Это не должно быть слишком вычурным...

Он обрывает меня.

— Я приготовлю нам ужин. А ты не шевелись — просто оставайся здесь и отдыхай.

Роберт встаёт и наклоняется, чтобы запечатлеть поцелуй на моей макушке. Когда он уходит, моё сердце сходит с ума от тех переживаний в метро, от нашего нерешительного, но отчаянного стремления коснуться друг друга. Мой временный недуг помогает нам стать ближе. Боже, что же мы творим.

Несколько минут спустя я чувствую запах курицы и чеснока, доносящийся из кухни. Выбравшись из постели, я иду в ванную, одеваю ночнушку и умываюсь холодной водой с мылом. Затем возвращаюсь в постель и заползаю под одеяло.

— Непослушная! Я же сказал тебе не двигаться, — говорит Роберт, возвращаясь в комнату в футболке и джинсах.

Он несёт две тарелки, на которых лежит что-то, похожее на куриное жаркое.

— Мне нужно было освежиться, — отвечаю я, добавляя: — Выглядит и пахнет очень вкусно, Роберт. Я не знала, что ты умеешь готовить.

Пожав плечами, он усмехается.

— Я справляюсь. Вот, ешь.

Он вручает мне тарелку и вилку и располагается возле меня на кровати со своей порцией.

Я медленно ем, всё ещё дрожа от своей оплошности, ведь я редко забываю инсулин, если это вообще когда-либо было. Моя мама всегда вбивала в меня режим и велела придерживаться его. Я имею в виду, она звонит мне каждый вечер с тех пор, как я здесь, и наш разговор заканчивается её вопросом: «Забочусь ли я о себе и правильно ли питаюсь?».

Мне нужно узнать способ быть рядом с Робертом, который не приведёт в беспорядок мой рассудок, заставляя забыть о себе, потому что, Боже, помоги мне, я очень хочу быть рядом с ним. Всё вокруг замедляется, когда я с ним, и иной раз это становится совершенно эйфорическим. Я буду следить за движением его руки, предвкушая, попытается ли он коснуться меня. Или буду наблюдать, как Роб продвигает всё ближе свое тело ко мне, пока совсем не приблизиться.

Роберт звякает вилкой о тарелку, прерывая мои мысли. Он уже доедает свой ужин, а я — только наполовину.

— Ты лучше себя чувствуешь? — спрашивает Роб, нежно убирая мои взлохмаченные волосы от моего лица.

— Да, просто мне нужно немного времени, чтобы восстановиться после такой паники, — отвечаю я.

Роб кивает, поглощая меня взглядом своих карих глаз. Подвинувшись поближе, он кладёт свои руки мне на плечи и нежно сжимает их.

— Естественно, ты напугала меня. Мне не нравится видеть тебя больной.

— Это естественно для такой ситуации, — говорю ему я. — Мне нужно быть всё время очень осторожной. Это утомительно.

— Ты не можешь давать слабину, — добавляет он.

— Точно, — говорю я, съедая ещё одну вилку жаркого, и откладываю её в сторону.

— Моё поведение на этой неделе ничем не помогло, — продолжает Роб

— Точно, но я тоже виновата. Мне не следовало удалять те фотографии. Даже если мне не нравится быть в центре внимания или способ, который ты использовал, чтобы сделать их, они были твои, а я уничтожила их.

Роб задумчиво улыбается потере и поворачивает голову.

— Ну, я всегда могу сделать ещё.

Он проводит большим пальцем взад-вперёд по крошечному пятнышку на коже моего плеча, и моё сердце ускоряет темп.

— Так или иначе, зачем тебе подобные фотографии? В них нет никакого смысла.

— Для меня в них есть смысл. Большие сцены — это хорошо и здорово, но я человек деталей. Это небольшие вещи, которые завораживают меня.

— Это очень... профессионально. Я никогда не думала, что ты — художник, но сейчас, когда думаю об этом, отчасти, да. То, как ты используешь камеру — это необычно и уникально. Ты не делаешь снимки, как большинство людей, просто и прямолинейно. Твой материал всегда под определённым углом, с которого другой человек и не подумает, что его снимают, — я делаю паузу, чтобы увидеть, как он впитывает мои слова, будто они смысл его жизни. — Как я сказала, они профессиональные, — заканчиваю я, смущаясь.

Роб широко улыбается мне и крепче сжимает мои плечи.

— Ах, ты понимаешь меня, Красная Шапочка. Я не был уверен, понимаешь ли ты, но ты понимаешь.

Мой телефон гудит на тумбочке с именем Саши, вспыхивающим на экране. Я отстраняюсь от Роберта и отвечаю на звонок.

— Привет, Саша, что случилось?

На заднем плане шум и музыка. Похоже, она в пабе или ресторане.

— Привет, малыш, ты дома, в целости и сохранности?

— Да, на самом деле, я уже в постели. У меня был тяжёлый день, поэтому здоровья ради, я легла спать пораньше.

При этом Роберт издаёт громкое мурлыканье, потирая моё плечо. Я толкаю его локтем, чтобы он заткнулся.

— Что это? — спрашивает Саша.

— Ммм, просто фильм на моём ноутбуке.

— О, хорошо. Ну, а с тобой всё в порядке? Тебе не нужно, чтобы я вернулась домой, верно?

— Нет, со мной всё хорошо. Ночной сон, и я буду в полном порядке.

Роберт хихикает и снова мурлычет. Я сильнее толкаю его локтем. Он начинает целовать мою ключицу, и я таю.

— Круто. Прости, я не сказала об этом раньше, но парни с работы устроили импровизированную вечеринку, и меня заставили пойти на неё. Я буду дома поздно, если в конечном итоге, не усну у кого-то на диване.

— Ладно, Саша, веселись, — говорю я.

— Спи спокойно, малыш, — говорит она, заканчивая разговор.

Я хмурюсь на Роберта.

— Ты — дьявол. Если бы она узнала, что это был ты... что бы ты тогда делал?

Выпрямившись, он отстраняется и смотрит на меня.

— Кого это волнует? Чем раньше она узнает о нас, тем лучше.

— Нас? — спрашиваю я.

— Нас, — твёрдо заявляет он и начинает дорожку из поцелуев вниз по моему горлу, а рукой продвигается по моей ночнушке к вершине бёдер.

Воздух покидает мои лёгкие, и я чувствую, как нарастает беспокойство — это то, что происходит со мной, когда я остаюсь наедине с парнем, и всё начинает двигаться в сторону интимности. В моей голове вспыхивают картинки в непрерывном замкнутом круге истории моей мамы с места преступления.

— Мы не можем, мне тяжело дышать. Саша будет дома.

Он смеётся, не переставая целовать меня.

— Саши не будет дома.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я знаю, где она на самом деле, и это не рабочая вечеринка.

Я отталкиваю его от себя.

— Что?!

Роб откидывается на спинку кровати, выдувая воздух через рот.

— Удивительно, как ты можешь быть так близко с моей сестрой, Лана, проводить с ней так много времени, и всё равно ты до сих пор ещё по-настоящему не знаешь её.

Я скептически прищуриваю глаза.

— Я знаю Сашу лучше, чем большинство людей.

Он ухмыляется.

— Ты совершенно слепа. Ты даже не видишь самое очевидное. Возможно, ты очень близка, но никогда не сможешь взглянуть на всю картину целиком.

Ладно, теперь мужчина начинает бесить меня.

— Хорошо, если всё это правда, тогда что же я не знаю о ней?

Роб складывает на груди руки и невозмутимо сообщает:

— Она — лесбиянка, Лана.

Право, теперь я в бешенстве.

— Ух, ты такой субъективный, Роберт. Просто потому что она так одевается...

— Это не потому что она так одевается, — прерывает он меня. — Я знаю, что она — лесбиянка. Я узнал это, когда нам было по семнадцать лет, и видел, как однажды летом она миловалась с девушкой в гостевой комнате нашего отца.

От осознания у меня краснеют щёки. У меня в голове всё встаёт на свои места. Все те мужчины, с которыми она ходит на свидания, и с кем заканчивает, так никогда снова и не встретившись.

О, мой Бог. Роберт прав.

Моя лучшая подруга во всём мире — лесбиянка, а я никогда этого даже не замечала и никогда не предполагала. Я просто думала, что она бы рассказала мне. Почему же не рассказала мне?

— Она призналась тебе? — спросила я с некоторой ноткой ревности.

Я ничего не могу поделать, но мне ненавистна мысль, что Саша рассказала Роберту что-то такое важное, но не подумала рассказать мне.

— Я спрашивал её об этом несколько раз, но она всегда отрицает. Саша держит это так глубоко внутри себя, Лана, что возможно, она уже на полпути в Нарнию. У моей сестры серьёзные проблемы с публичным признанием.

— Но, почему? Никого даже не волновало бы. Все любят её, несмотря ни на что.

— Не все, — говорит Роберт. — Наш отец не смирился бы с этим.

— Ну, возможно, он не был бы на седьмом небе от счастья, но не думаю, что отказался бы от неё или что-то в этом роде.

Роберт качает головой.

— Ты не понимаешь. По-моему, мой отец великий человек во всех отношениях, но он старомодный. У него нет никаких проблем с гомосексуалистами, пока его дочь не одна из них.

— Бедная Саша, — шепчу я, и наступает минута затишья. — Так она сейчас где-то с... девушкой или что?

— Более чем вероятно.

— У неё... есть подруга?

— Не то, чтобы я знал об этом. Просто одноразовые встречи, полагаю.

У меня непроизвольно вытекает слеза. Человек, которого я думала, знаю лучше всех, вдруг становится чужим. Увидев слезу, Роберт смахивает её.

— Ты расстроена, потому что она скрывала это от тебя, — говорит он, угадывая мои мысли, и я киваю.

— Не стоит. Она никогда никому не рассказывала. Я один знаю, потому что видел её с той девушкой, и сложил два и два вместе.

— Я просто... хочу сказать ей так много, но не желаю заставлять чувствовать себя неудобно.

Глаза Роберта округляются.

— Ты не можешь сказать ей то, что я рассказал тебе.

— А я и не собираюсь, — успокаиваю его я. — Я просто хочу, чтобы у меня был способ сделать так, чтобы она сама мне рассказала.

— Возможно, она и расскажет, но для этого нужно время.

— Да, — шепчу я, положив голову ему на плечо.

Закрыв глаза, я не могу остановить мысли, пробегающие у меня в голове. Я вспоминаю всё пережитое с Сашей, пытаясь выяснить, были ли признаки того, что я просто не замечала. Роберт пальцами водит туда-сюда по моему позвоночнику, и прежде чем понимаю это, я засыпаю. Я просыпаюсь следующим утром, и то только потому, что он двигает меня для того, чтобы выбраться из постели.

Я сонно открываю глаза утреннему солнцу. Роб смотрит на меня, снимая футболку, в которой спал.

— Привет, — шепчет он.

— Привет, ты, э-э-э, был здесь всю ночь? — смущённо спрашиваю я.

— Да, я задремал после тебя. Прости, что разбудил, но мне нужно собираться на работу.

— Всё нормально, — отвечаю я, уютно устраиваясь под одеялом, чтобы вернуться ко сну.

Роб наклоняется вперёд и целует уголок моего рта. Я слегка подпрыгиваю.

— Увидимся позже, — говорит он с улыбкой, выходя из комнаты.

Минуту спустя слышу звук душа в ванной, а ещё через минуту забываю свою неловкость от того, что всю ночь делила постель с Робертом, и снова засыпаю.