Притяжение (СИ)

Глава 37

Кирилл

На улице темно к тому времени, как выдыхаю сигаретный дым в раскрытое кухонное окно.

Ветер с улицы пробирает.

Передергиваю голыми плечами, в очередной раз за этот день прикидывая, который час. Шаги за спиной почти беззвучные, но в квартире слишком тихо, поэтому услышал их, еще когда они были в коридоре.

Маша прижимается к моей спине, обняв руками талию. По полу гуляет сквозняк. Через шелк ее халата ребрами чувствую острые, как камешки, соски и мягкую грудь. Прикосновение губ между лопаток шевелит на шее волоски.

Прикрыв глаза и сделав еще одну затяжку, говорю:

— Что ты делаешь? Иди в постель. Простудишься.

В ответ Маша кладет на место своего поцелуя щеку.

Я знаю, что сама она не терпит таких прикосновений. Сдерживаю пульсирующую внутри злость на того ублюдка, который привил ей эти реакции. Она не терпит, когда кто-то сзади. Когда кто-то дышит ей в шею. Стряхнув пепел в кофейную чашку, которую нашел в шкафу, настаиваю:

— Маша…

— Все нормально…

Ладонями она гладит мой живот, и ее пальцы холодные, но сама она чертовски теплая. И она упирается лбом мне в спину, дыша не очень ровно.

— Я хотела тебя увидеть…

— Я сейчас вернусь.

— Я говорю не про сейчас. Я хотела тебя увидеть. Я… боже, я такая дура…

Выдохнув, заверяю:

— У меня нет поводов считать тебя дурой.

— Зря… — почти шепчет. — Я дура… самая настоящая…

— Маша…

— Я хотела тебя увидеть, — обрывает.

— Это не делает тебя дурой.

Возможно, анализировать нашу с ней ситуацию я буду не в состоянии никогда. Я не собираюсь анализировать, я просто… блять, принимаю все, как есть.

— Я сделала ужасную глупость… — слышу тихое сообщение. — И я… очень сильно расстроилась…

— Что ты сделала? — спрашиваю с нежностью, которую не могу и не хочу скрывать.

Она щекочет мне спину своим громким дыханием, и для меня в этом нет ничего невыносимого. Все точно наоборот. Ее дыхание меня успокаивает, потому что я знаю, что это она и она здесь, за моей спиной. Я просто, твою мать, спокоен, будто все органы на месте и работают, как часы.

— Я… только не говори, что я дура, даже если так подумаешь.

— Договорились… — улыбаюсь.

Отделившись от меня, отходит в сторону. Босая, как я и предполагал. Затушив сигарету, закрываю окно, пока Маша забирается на стул и укладывает подбородок на согнутые колени.

— Я отдала машину своему племяннику. Покататься, — утыкается в колени лбом. — Ему девятнадцать. Он… безответственный и… он дал прокатиться какому-то другу, и тот… поймал на дороге лед и въехал в ограждение…

— С ним все в порядке? — спрашиваю, остановившись над ней.

— Угу… — со всхлипом качает головой.

— Машина… в общем, я решила ее продать… там сильные повреждения и… в общем, сильные…

Положив на пояс руки, говорю:

— В этом нет ничего страшного.

Я действительно так считаю, но мне жаль, что это случилось. Я знаю, что ей понравился мой подарок. Черт. Мне жаль, что это случилось, но, очевидно, не так как Маше, потому что она начинает плакать. По-настоящему. Ее плечи трясутся, а всхлипы глубокие.

— Твою мать… — тру ладонями лицо, чтобы встряхнуться. — Главное, что никто не пострадал.

Вскинув лицо, смотрит на меня мокрыми глазами, в которых океан злости.

— Я себя ненавижу! — выкрикивает хрипло. — Я хотела его ударить. Своего племянника. Но ведь я сама виновата!

Наклонившись, проталкиваю руку под ее колени и поднимаю со стула. Обняв меня за шею, тесно прижимается к ней лицом, продолжая плакать, и в ее слезах по-прежнему много злости. Никакого смирения в них нет. Она слишком огненная единица, чтобы выражать свои эмоции в полсилы. То качество, в котором я так люблю греться.

Пройдя через коридор, несу ее в гостиную, где сажусь вместе с ней на диван.

Маша сворачивается на моих коленях в клубок. Поймав ее руку, прижимаю к губам и целую центр ладони, потом целую пальцы, и прижимаю их к своей щеке.

Зная, как не любит она темноту, жалею, что не включил по дороге свет. Того, что идет из кухни и прихожей, для меня более, чем достаточно, но для нее, должно быть, маловато.

Просунув пальцы под ее волосы, глажу шрам за ухом, пока Маша расслабляется в моих руках и позволяет поцеловать свой лоб.

— Ты его ударила?

— Нет… Я боюсь. Не знаю, зачем мне эти курсы. Самооборона. Я никого не смогу ударить по-настоящему…

— Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется этого делать, — говорю мрачно.

— Я сказала, что не хочу его больше видеть. Никогда.

— Это так?

Положив голову на мое плечо, Маша затихает на несколько секунд, после чего говорит:

— Я никого не хотела видеть. Кроме тебя…

Откинув голову на спинку дивана, смотрю в потолок.

Я бы сказал, что нахожусь в аналогичном состоянии и сейчас. И я не знаю, что с этим, твою мать, делать.

— Пф-ф-ф… — шумно выдыхаю.

— Не говори ничего… — шепчет Маша. — Если… тебе нечего сказать, просто не говори. Я бы никогда не поднялась в твой номер без предупреждения. Я знаю, что ты уедешь. Мне не нужно… пустых слов, понял?

— Вполне, — отвечаю, стискивая зубы до щелчка.

— И…

— И?

— Не вздумай купить мне еще одну машину. Я ее не приму.

— Почему?

Подняв голову, Маша смотрит на меня с нежностью, от которой чувствую себя безмозглым ребенком, и это превосходство, каким бы нежным оно ни было, слегка задевает. Я бы сказал, что оно слегка бесит.

Очертив пальцем мою бровь, ведет им по моей щеке, напрягая меня до самых пяток этим взглядом.

— Потому что я так решила, милый, — произносит почти осязаемо ласковым голосом.

Я напрягаюсь еще сильнее, ведь уже знаю, что несмотря на этот тон, переубеждать ее в решениях — все равно, что башкой ломать стену.

Вернув голову на спинку, снова смотрю в потолок, пока Маша покрывает поцелуями мою шею и грудь, оседлав бедра и положив ладонь на мой член поверх трусов, кроме которых на мне ничего нет.

Я реагирую на темп ее дыхания, которое ускоряется. Твердею под ее бедрами, которые раскачиваются и трутся о мои, но, кажется, теперь она возьмет от меня что ей нужно, даже если я и дальше буду изображать гребаное бревно.