Покрутив в руках припыленный обрывок плаща, с понятным сожалением отбросил отслуживший кусок в сторону мусоропровода.

Проводив взглядом его разлапистое бесшумное неточное (недолетное) приземление, с прерывистым детсадовским вздохом обозрел свое личное оружие, - резкое недавнее безуведомительное падение совершенно не отразилось на целостности его материальной части.

Опустив "наган" в оставшийся левый карман плаща, отяжеленным стариковским пехом двинулся выручать поверженного философствующего чекиста.

Подхватив понуро притихшего Нила Кондратьича под мышки, не испрашивая никаких его профессиональных советов, поволок тщедушнее тело внутрь квартиры.

Грозный "калашников", покряхтывающий хозяин двухсекционного жилища, надежно заклещил на увядших остроперых лацканах своими пигментными склеротическими кулачками, - их истончившийся ветхо-глянцевый кожный покров выгодно оттенял ладную знобко-вороненую боевую сталь.

Только опустившись (с моей наянливой помощью) в изрядно просиженное кресло, обитое протершейся лопнувшей черной кожей, контуженый собственник, вновь доверительно косясь своими (вновь знакомыми и привычными для меня) лазорево-замутнеными зрачками, ласково оглаживая еще неподержанный изящно-ребристый магазин-рожок, минуту назад слепо брякнувшийся на его ветхие ножные костяшки, предложил откушать с ним и его гостьей чаю.

- Володька, ты теперь волен, пить чай с кем душа просит, да! Сердце, дружок, оно все равно свое потребует. И нервам передых надобен. И организму, опять же. И гостья-милка к случаю, как она тут и есть. А ребятишки от нас никуда не денутся. Да, Володька. Ежели не дотерпят ушмыгнут, - все равно назад пригонят. Потому что теперь ты для них вроде дармового медка. А шальным навозным мухам дармовая пища всегда сладостна, да. Ну, как, Володечка, отогреем сердчишко твое обиженное?

Я, наконец, оторвался от тупого созерцания блеклых очей подраненного чекиста, - тревожно заозирался, отыскивая "гостью-милку", о которой, по мнению моего простодушного радушного хозяина давно томится моя душа и прочая мужская физиология.

Никаких признаков коварного женского пола я не обнаружил. Хотя, надо признаться, некая загадочная эфирная волна, настоянная на чужеземной парфюмерии, накатывала из полуприкрытой двери каморки, подразумевающей спальню.

- Нил Кондратьич, голубчик, вы в своем уме!? При таком параде - за чайный стол... Если я не ослышался - где-то здесь среди нас особа нежного пола, - верно, я понял вас?

-Шурка, а ну хватит притворяться спящей царевной! Ишь моду взяла жеманиться! У нас дорогой гость, - будь добра, удовлетвори моего старинного дружка. Не куксись, да! Шурчик, кому говорю!

- Нил Кондратьич, мне бы ванную - минут на пять!! От меня такой о з о н... И вообще! - панически запахиваясь в остатки плаща с давно подзабытой нервной дрожью запротестовал я, трусливо отступая в прихожую.

Но старик-хозяин с железной чекистской хладнокровностью, еще пуще возопил в сторону притаившейся спальни:

- Эй, негодница, а ну-ка проводи дорогого моего дружка в ванные апартаменты! И оммой его, где следует. Сама ведь будешь пользоваться, да. Будет тебе в шпионку играть! Явка твоя раскрыта, - вон и Володька ждет. А что ты хочешь, - обоссали дружка, чтоб волю сломить. Известное средство, да, против стойкости. Почему и вонючий, да!

Затейливо (по кривой) пятясь в прихожую, я с нервным сатирическим смешком сверлил бархатную недвижимую щель притаившейся спальной каморы...

И пятился благополучно и дальше, когда бы ни уперся глупой спиной и голой ногой в нечто теплое, одушевленное, монолитное... Я весь внутренне передернулся, - видимо, старик, прав: нервы к концу ночи начали отказывать. Хотя по-настоящему ужасаться вроде бы не пристало молодцу, - вроде бы успел кое-что пережить, перечувствовать в эти пополуночные веселые мгновения...

Поворачиваясь вослед законно любопытствующей голове, с туповатой медлительностью гиппопотама соображал: что же за ловушка перекрыла мне путь к отступлению, - и, самым натуральным бараном, уперся бровями в самое натуральное подгрудье... Надушенное иноземным цивилизованным запахом, женственное, упружистое, нездвигаемое, уходящее в поднебесье потолка прихожей...

Каким-то совершенно чудесным мановением за моей спиной абсолютно бесшумно изваялась женская двухметровая (а возможно и больше!) конструкция... Ожившая античная Галатея!

-Позвольте, сударыня... Мне бы туда, в ванную... Извините, что наступил на вашу ножку, - полились из меня, минуя мою волю и разум, какие-то пошлые речи.

- Дедуль, слышь - первый раз вижу чудика, который принял меня за пустое место! Лепечет, что отдавил мне что-то! Вот чудик! А воняет, точно писсуар на нашей базе! И где ты, дедульчик, таких засранцев откапываешь?

Голос, который снисходительно ронял уничижительные характеристики по поводу моей сконфуженной персоны, более бы соответствовал девице несколько иной конституции.

А точнее - совершенно противоположной, подразумевающей (на слух, будящий штампы) миниатюрное эфемерное создание природы, а не этот фундаментальный постамент, на котором вольно расположился обширный ширококостный каркас, незамысловато обложенный плотной медно-загорелой грудой мышц, сглаженных тугим подкожным салом.

Контраст фигурального сложения и звуки, которые рождались (чрезвычайно нежные, хрупкие, беззащитные) из мясистой губной щели, создавал незабываемое фантасмагорическое видение роботизированного существа, пола - неопределенного, мифологического, виртуального...

Монументальное зефирное видение, втиснутое в трикотажную алую майку и обтяжные шорты однако, откликалось на грубовато-фамильярное обращение: "Шурка!"

- Шурка, етишо мать, это еще ты зачем там?! Подслушивала, негодная, наши мужские секреты! Кто позволил тебе, Шурка, своевольничать? Человека облили чужой ссакой, - мучили, значит! А она тут тебе познания о мужицких писсуарах, остроумка, етишо мать! Проводи человека в ванную, - оммой, как ты умеешь!

Почти с настоящей серьезностью разорялся гостеприимный, нервически двигающийся в кресле, подбитый хозяин, опираясь на могуче-изящное тело "калашникова", уложенное на оба продавленных подлокотника.

Я только собирался возблагодарить чересчур радушного повелителя этого корпусного создания, полагая как-нибудь перевести на юмористический лад некоторые забористые места его заботливой речи, как почувствовал, что мой левый локоть вместе с рукой, впрочем, и весь остальной достаточно потрясенный (всеми перипетиями этой чудной ночи) организм оказался в натурально железных захватах некоего механизма...

Переведя спертый дух, я сообразил, что меня по каким-то соображениям пока оставили в живых "главных свидетелях" - или еще для какой федеральной надобности, - и окончательно очухался в ванной комнате. То есть, непосредственно в пустой холодящей желтоватой чугунной емкости.

Самое драматическое, что я пропустил и этот переместительный пространственный маневр, и то, как меня разоблачили от нестерпимо благоухающих трусов и освободили от провонявшего чужой псиной подержанного разодранного моционного смокинга...

Не обнаружив поблизости какое-либо подобие фигового листка, я не посчитал нужным - а впрочем и приличным в данной недвусмысленно банной ситуации, - интеллигентно хоронить в ладонях собственное кустистое мужское естество.

Зато, буквально впритык - у носа, с юношески призабытым сердечным трепетом, обнаружил впечатляющий кратер пупка той самой гулливерских объемов девицы-Шурочки, в первозданном ослепительно шоколадном неглиже...

- Ну что, засранец, будем "оммывать" тебя, как я умею? Не забоисся? - откуда-то с поднебесных антресольных высот зажурчала участливая речь голой атлетки-грубиянки.

С профессиональной искусствоведческой медлительностью, мой жадничающий взгляд, отвоевывая пядь за пядью живое дышащее пространство могущественной девичьей гладкой плоти, закарабкался вверх, полагая со всей тщательностью обследовать, сей медно-золотистый утес...

Мои научные изыскательские надежды не оправдались. Там, под облаками, вместо вожделенно возлежащих классически-ренессанских чаш-персей торчали тугие конические грушки-груди, украшенные лиловыми маслинами сосков.

- Ну, налюбовался, натешился? Ладно, поворачивайся своим обоссаным тылом, будем мыться. Там поручень для полотенца, вот и цепляйся за него обеими ручками. Ну, чего зря лупишься? - с деловито-начальственной фамильярной нотой пролились нежные девичьи звуки.

Пытаясь подчиниться суровато добродушной команде девицы, я нехотя заскользил с аккуратных геометрических вершин невозмутимого утеса. Благополучно миновав знакомый золотящийся кратер пупка, машинально застрял у порога в известную расщелину-пещеру, известную с библейских времен, известную благодаря прельстительным советам змея-искусителя...

Тщательно прибранный (до синюшной лобковой полированности) мясисто-выпуклый арочный вход, с пошлой зазывностью манил вовнутрь, суля экскурсанту незабываемое путешествие по неизведанным загадочным лабиринтам девичьего лона гулливерки.

Странно, но сердце мое (вначале процедуры лицезрения обнаженной натуры щербетно занывшее) не стучало громче обычного.

Тот же тренированный ритм вежливо восхищенного знатока-ценителя, привыкшего к подобным (ошеломительным для рядового зрителя) вернисажам, путешествиям и прочим мило-занятным времяпрепровождениям.

И мне было чрезвычайно конфузливо за свое созерцательное ровно колотящееся сердце.

Неужели эти пошлые ночные приключения так злонамеренно подействовали на мои нервы...

Неужели возраст дает о себе знать? Сигнализирует, так сказать...

Такая сдобная беззащитная плотская девочка-утес! - а Я?!

Почему внутри сволочная вялость и педагогическое бессильное любопытство?

- Ну, засранец, чего новенького разглядел? Давно бабу не видел, что ли голяком? Успокойся! Все то же. Никаких секретных штучек. Все вы знаю, - на одну колодку! Главное, чтоб пирожок бабский под рукой, снисходительно ворчливо журчала девочка-Шурочка.

Не уводя бессмысленно завороженных глаз от подступов к "несекретному бабскому" объекту, я, не прокашлявшись, отозвался хриповатым, точно перестуженным голосом:

- Саша, а вы ведь совсем еще ребенок! Зачем вы так со мной? Я же все-таки взрослый мужчина... Я же... тоже...

- Ой, да молчал бы ты - жекольщик обидчивый! Взрослый он! Я, знаешь, видала всяких мужичков. А вот обоссаных чужой мочой и поэтому очень гордых, - знаешь, первый раз повезло! Ладно, засранец, помою так и быть. Мне деда не указ! Вот... А потом погляжу на твое поведение. Взрослое. Может и допущу. До себя. На часок. Ежели не опоздаешь... А пока душик примем, массажик сделаем.

Во время этого убедительного дидактического монолога, я, наконец, интеллигентно прокашлялся, прочистил голосовые связки, одновременно чувствуя, что меня понемногу отпускает какой-то едва ли не юношеский ступор пришибленности. Отчего и позволил себе хиловато поюморить:

- У вас, милая Саша, прямо вокзал. Все по расписанию. Так сказать, блюдя график, - не удержался я от мелкого сарказма.

И вдруг с какой-то стати, моим безвольно висящим рукам возжелалось эмпирического тактильного контакта. Так сказать, проверенным опытным методом определить наличие...

И добровольно уходя от пошлого искуса, поворотился своим бледным и бедным (едва подло не униженным) целомудренным гузном к добровольной банщице-массажистке, добровольно подчиняясь странной совершенно незнакомой незлобной девичье-гулливерской власти...

С Е Г М Е Н Т - II

1. Приметы зверька

Чудовищно пряные surprises, прошлогодней мерзкой осенней пополуночи, в которые я подлым образом оказался вовлечен, точнее сказать, предстал в них полноправным главнодействующим персонажем...

Персонажем от воли и желания, которого вдруг стали фатально зависимы множество второстепенных, побочных, эпизодических действующих лиц странной метафизической пьесы, с привесьма запутанной фабулой и мило-жутковатым сюжетом, позаимствованным из личной моей жизни. Жизни обыкновенного столичного обывателя, в силу неких неизъяснимых обстоятельств, обретшей высший мистический смысл, и, обнаружившей в своем рутинном безоблачном прозябании такую массу вельзевуловых очарований, такую бездну дьявольских откровений и прельщений, - в которых, впрочем, благополучно обретаюсь и поныне...

Обретаюсь в качестве, - не то закланной ритуальной sacrifices, не то палача, осознавшего в какой-то миг - миг приведения окончательного приговора, - что сие ремесло дано мне в наказание за будущие престрашные не прощаемые прегрешения перед людьми и Создателем...

Та чудовищно чудесная прошлогодняя ночь, в сущности, так и застряла во мне до теперешнего дня. Благозвучного благодушно-солнечного осеннего дня. Обыкновенного столичного дня, которому остались считанные недели до ужасно любопытной (для истинного христианина) феноменальной мистической даты - 2000-й год от Рождества Христова...

Жутковатые бесконечные часы той н о ч и протянули свои склизко-липучие нескончаемые бестелесные щупальца именно в этот час, в котором нынче я так легкомысленно и бесцеремонно расположился, подразумевая использовать эту довольно мизерную временную передышку для собственного холостяцкого немудреного удовольствия: предаться обоюдоскороспелому флирту-блуду на собственной законной квартирной территории, которую мне, благодаря чуду, в лице представителя некой таинственной и не менее воинственной всемогущей организации, удалось сохранить, уберечь, но опять же взамен за будущие мои услуги в качестве или виде...

Но об этом чуть позже и, разумеется, с подробностями, от которых вполне возможно у некоторых добропорядочно внимающих приключится некоторое психическое недомогание, связанное с частичной (эпизодической) потерей сна, аппетита в связи с приобретением какой-нибудь очередной пошлой фобии...

Безусловно, подобных слабоватых духом я бы попросил далее не беспокоиться и порекомендовал переключиться на более отвечающее им времяпрепровождение: вязание крючком, лицезрение футбольных и хоккейных баталий, чае- и водкопитие, милое домашнее лото, преферанс, бридж., подкидной дурак, и непременное штудирование добрых мистерий Эдгара По, маркиза де Сада, Конан Дойля, мистеров Кунца и Кинга, - впрочем, и приевшаяся жвачка видеоужастиков сгодится...

Итак, та давнишняя милая н о ч ь вновь напомнила о своем существовании.

Причем, напомнила не в часы, отведенные для мирных обывательских сновидений, а в самый разгар обеденного перерыва, прерваться на который законным образом пришлось не мне, а моему чародейственному визави, вполне стандартной внешности и наружности служащей конторы по найму супердив, у которых работа - есть тяжелая трудовая повинность, в качестве фланирующей вешалки на всякого рода VIP-престижных возвышенностях, помостах, подиумах.

Вешалке, похоже, только вчера стукнуло шестнадцать. То есть, по возрасту, эта грациозно-угловатая девица запросто могла быть вписана в мой все еще советский паспорт, в графу: дети.

Однако, это гибкое, увертливое, еще пахнущее (разумеется, гипотетически, в моем взрослом воображении) подростковой прелью подмышек, создание в эти скоротечные обеденные минуты изо всех своих сил толкала меня на модно-активные плотские проступки, нимало не помышляя о моем квазиродительском реноме.

Каким же манером меня совращали?

Если быть пунктуальным, то "предлагалась" эта нимфетка безо всяких вуалированных так называемых "взрослых" уведомляющих знаков внимания.

Милая вешалка, так и не удосужившись обозначить вслух свое имя, прозвище или хотя бы псевдоним, действовала по моему старорежимному разумению заслуженного ловеласа, в пределах антиразумных манер.

То есть, до такой степени топорно и чудаковато...

Чем, впрочем, чрезвычайно живописно, напоминала перезастоявшегося лопуха-новобранца, впервые получившего долгожданную увольнительную и оттого возомнившего себя ухарем - при всем глянцевитом параде, тошнотворно пахнущим кирзою, ваксой, дешевым одеколоном, сверкающим, взятыми напрокат, гвардейскими значками, пуговицами, пряжкой и собственным надраенным белозубым дерзко-щенячьим оскалом...

В приставшей прямо на улице, прямо посреди пешеходного подземного перехода, вызывающе броско "прикинутой" малолетке присутствовали все вышеперечисленные щенячьи причуды-причиндалы, - впрочем, в аллегорическом переносном смысле.

Ее бесшабашная запанибратская настойчивость и напористость поначалу (в первые мгновения), следует признаться, даже несколько ошарашили. Привели в давно призабытое "мальчишеское" смятение, которое я по мере своих худородно актерских данных попытался закамуфлировать под эдакие снисходительные мало поощрительные междометия и оборонительные трусоватые подглядывания за резвящимся ребенком самого нежного и чудного пола.

И опомнился молодец-дядя, когда почувствовал, что его локтем, спрятанным в черную лайковую кожу "косухи" как бы, ненароком, но при этом с фамильярной надежностью завладела цепкая малолетняя лапка, профессионально усаженная воронеными пиками ногтей.

Завладела, как бы для невинной страховочной цели: в пешеходном туннеле не все осветительные плафоны были задействованы.

На выходе из полутемного неглубокого подземелья, уже находясь, на виду у простодушно пышущих ясно-прохладных солнечных лучей, мой расслабленный взрослый локоть, нежданно оказавшийся в нахальном девчоночном серебристо-черном плащевом запоре-кренделе, никоим образом не собирались размыкать.

Не решившись сразу вежливо отшить нахаленку-девочку, я позволил проклюнуться и утвердиться обыкновенному мужскому любопытству. Тем более что...

В общем, до сего дня, что-либо подобное со мною... Когда мою сорокалетнюю особу вот так нагло, посреди бела дня, на виду у мало любознательных прохожих подцепила некая-то прелестная, годящаяся мне в дочки, пигалица...

В общем, спрятав на "пока" известное осторожничание и мужественное недоумение, я стал выдавать вслух не пресные здравомыслящие: "ну-ну", "ишь ты!", "ага", - но и более сложные словосочетания, типа: "а вы уверены?", "что вы говорите!", "вам можно верить?", "стало быть, нам по пути."

На последнее мое несколько двусмысленное протяженное предложение, с присутствием утвердительной интонации я получил тотчас же исчерпывающий недвусмысленный ответ, как раз в стиле этой уличной нахалки-лолитки:

- Дружочек, я тебя прибарыжила. И ты теперь мой! Проникнись информацией и перетери ее мозгами. Ты реальный кекс. Я за тобой давно сыскаря кинула. Не парься, не потей зря. Я тебя буду любить долго. Целых две ночи! А захочу и - год! Я все могу, дружочек.

Эта бесконечно бесхитростная и одновременно куражливая девчоночноя речуга вновь слегка пригнула мою много претерпевшую за последний год свободную (освободившуюся!) холостяцкую выю, - а нужно ли тебе, дядя Володя, это шаловливое приключение на задницу?

Приклеившаяся девица, абсолютно по-приятельски дернула мой задумчивый локоть вниз к себе, хотя ростом ее Бог не обидел. Еще пару сантиметров и пришлось бы мне задирать голову на это бесцеремонное создание с аспидно-черной, прореженной платиновыми метелками, челочкой. Мой огрузневший локоть еще раз по-свойски встряхнули, отвлекая от излишней рефлексии...

- Простите за назойливость... Вы, девушка, приставлены кем-то? Вам дано указание проследить, чем я...

- Ты что, кекс! Ты за легавую меня держишь? Ты дурачок, я для собственного удовольствия клею тебя. Такой большой - и такой дундучок! Даю палец на кон - с такой телкой, как я - не спаривался! Нет, ты не смотри! Конечно, когда жил в моих летах имел молоденьких. Кто спорит! А сейчас - я знаю, только тащишься и дрючишь в мыслях. Я выиграла, ведь по честному!

- Знаешь, - с не напускной строгостью покосился я на свою говорливую спутницу. - Знаешь, возможно я чересчур старый и немодный, но... Понимаешь, это твое...

- Ладно! Рожай, рожай, дружочек. А вообще - не порть впечатление от нашей первой свиданки. И так занудства хватает на свете. Я говорю вслух самую дурную правду. Я так устроена от рождения. Меня мои предки стали бояться и уважать с трехлетнего горшка. Я им сразу дала понять - меня лучше не трогать и не воспитывать. Все вокруг все врут и одно мочальное притворство.

- Считаешь, именно все лгут, как мочалки? Странно... - попытался я неуклюже реабилитироваться, подлаживаясь к широкому свободному, совершенно не дамскому шагу-пеху девицы.

- Мочалками, к твоему сведению, кличут телок и вообще всех пилок. Я сказала - мочальные придурки все задышали, загадили. У них прокисшая моча в мозгах хлюпает. Не выливается вся из писок. Застревает в мозгах, разжижает там все. И ходят всю жизнь с мозгами прокисшими, вонючими. И рожают уже вонючих. И ты, дружочек, тоже из этих мочальных мэнов. У меня полтора часа свободы. Предложи даме досуг. Только, чур, без спаривания! На мне рабочий макияж, и вообще мы еще малознакомы.

- Прости за неученность, а почему ты говоришь?.. Ну, этот специфический эпитет, скорее для животных, а? Спаривание...

- Дружочек, все остальные словечки врут про это дело. Трахаться! ерундовское книжное словечко. Вот послушай - потрахаться - это значит, чтоб в темпе, чтоб скорость. И вообще одна торопежка и никакого человеческого чувства. Как между песиками. А - спаривание - это как раз по мне. Насадилась - и, балдеешь! Чуть-чуть подвигаешь, отпустишь. Неторопливо, с растановочкой обратно впустишь. Знаешь как клева! Вот сам попробуй, чтоб без долбешки-торопежки. Неужели не пробовал?

Не поворачивая к любительнице неспешного соития головы, даже напротив, слегка стушевавшись от вкось брошенного взгляда, обогнавшей и на миг обернувшейся молодящейся мадам пенсионного призыва, я все же не стал излишне тянуть с ответом:

- Почему же! Всякое, знаешь, доводилось. Честно сказать, таких вот уличных филолого-эротических монологов не доводилось слушать. Неужели вы новейшее поколение Джульет - такие, что ли... Откровенничать с прохожим, знаешь...

- Кекс, ты реальный мужик. Успокойся. Но любишь прикинуться беспонтовым челом. А по правде, я не люблю свое лошарное племя. Мне его сразу и жалко, и сразу блевать от него хочется. Я еще удивляюсь, как вы мужики возитесь с нами. Жадные, врут на каждом шагу, завистливые, всегда готовенькие трахнуться, а сами ждут за свое удовольствие денег, подарков, услуг. Знаешь, если про нас, про пилок прогнать все, что я знаю про нас - у тебя банан навечно завянет. Понял?

- Благодарствуем, конечно, за заботу, так сказать. Учтем на будущее. Что-то ты намекала о досуге... Полтора часа, говоришь... А что можно успеть за это мизерное время? С траханьем - пардон! - вопрос относительно спаривания на повестке дня не стоит... Стало быть ведем тебя в ближайшее кафе, бистро, "макдональс"...

- Дружочек, а скажи по честному - у тебя стоит на меня? Только, не лепи горбатого, а по честному!

- Честное набоковское - маячит, так скажем. Но сейчас, блюдя благовоспитанность, - лежит. Тебя устраивает мой ответ? - блюдя интеллигентность, ответствовал я, прислушиваясь к некоторым областям организма.

- Жрать хочу, аж жуть! Но нельзя - с л у ж б а. Чашку кофе и пару шариков мороженного - разрешается. Только, отсусоливаю бабло, я! Я знаю здесь недалеко классный малюсенький трактир. Я тебя сняла, я тебя - и веду. И давай не упирайся. Время - мани. У меня - бабло. У тебя не знаю. По видухе - за академика можешь косить. На санитара морга - не потянешь. Нынешние крутые, шагреневые "косушки" не напяливают. Пальтишки кашемировые, машинки штатовские. А может и ты на "колесах" жигулевских, жеванных, родных?

- Это ты обстоятельно заметила. "Меркуриями", "фордами" и тем паче внедорожниками-тягачами уличный господин не обременен. Потому как - суета и морока. Обременен - разведенной женой и сыном школяром решающего последнего класса. Есть и непыльная работа. Прокормляет пока. Так что ничего "клевого" вам мадемуазель не светит. Правда, ready, так сказать, согреть. Обыкновенным мужицким соучастием, и прочим сопутствующим, так сказать.

Насчет "прочего сопутствующего", разумеется, я несколько погорячился, но смазливая лолитка, настроившись на деловой шаг, можно сказать, пропустила мимо ушей (открытых, аккуратно прижатых, украшенных парой разнокалиберных серебряных колечек) мою не нарочно (или все-таки нарочно?) оброненную информацию.

Мы шагали нога в ногу дружным спаянным (слава Богу, пока еще не спаренным) тандемом в направлении некоего "классного" трактира, в котором мы, ежели верить моей спутнице - "классно поторчим".

Кстати, ежели совсем, по честному, меня эта нагло навязавшее свое присутствие правдолюбка-любительница - любительница вещать всяческие двусмысленности, почти не заинтересовала. Даже как женщина эта разухабисто рассуждающая нимфетка меня мало раззадорила.

Я никогда не относил себя к любителям юношеской свежатенки. Хотя подобные заморочки нынче чрезвычайно популярны - и не обязательно у новоявленных буржуинов.

Доброжелательно расположившись за отдельным столиком пищеблока типа "трактир", заказав пару "капучино" с мороженными фирменными шариками, утыканными мелко колотыми орешками-ассорти, я наконец-то по-настоящему позволил своим умудренным сорокалетним глазам вдоволь обозреть живой выпукло наштукатуренный лик приставшей малолетки-незнакомки.

Девчоночная свежая физиономия (как бы ее не макияжили) странно контрастировала с манерно-вульгарными монологами вдруг примолкшей владелицы, и вроде как утерявшей интерес к моей взрослой созерцательной мордуленции, все еще хранящей снисходительное выражение, припрятываемое в легком прижмуре век, в примороженных углах губ, изредка прикладывающихся к остывающим краям чашки.

Свою порцию мороженного я вежливо игнорировал, полагая отдать ее "главной" заказчице, примолкшей и рассеянно вперившейся куда-то в сторону пустующего бара-буфета.

Меня сия неожиданная молчаливая пауза совершенно не тяготила. Девочке вздумалось поиграть в самостоятельную крутую "телку-пилку". Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы... Любопытно, а родители сей дивы, кто они, кем трудятся в этой жизни?

- Дружочек, я знаю, чем заняты твои извилинки, - безо всякого предупреждения прервала уютную паузу девчонка, простодушно морща свой не загаженный думами высокий интеллигентный лоб, который даже бесшабашной начесанной черно-платиновой челке не удалось замаскировать.

- Прелестное дитя одарено ясновидением? - меланхолично заметил я, изобразив углом рта и щекою материалистический скепсис.

- Да на твой мордашке, дорогушка (браво, девочка, новый свежий эпитет!), все твои скучные родительские заботы приколоты. Ты весь сразу на ладошке. И хочется, и колется...А кто-то не велит. Я понимаю тебя, дорогушка, ты не прочь спариться. Но! Но тянешь себя за хвост назад. Ты не ссыкун, я знаю. Ты нормально осторожный. Почему не снимаешь и путанье. Хотя бабки позволяют. Сам портишь себе прожиточную норму. Почему тебя - я сама и склеила. Ты не как все. Ты иной. Тебе не идет, знаешь что?

- Не знаю, проконсультируй...

- Консультации нынче, дядя, бабок стоят. Запомни!

- Готов по таксе, так сказать...

- Ух, и долдончик ты, даже шутить по путевому разучился! Ничего, со мной поводишься, - научишься в раслабон входить. Зачем тебе знать про свои бяки. Какой ты есть - такой и нравишься.

- Да уж, с кем поведешься... Послушай, я тебе так и не представился. Значит так: можно звать дядя Володя, а можно...

- Все приехали! Кончай базар, нашелся мне родственничек! Еще мне не хватало извращенцев! Следи за слоганом, дорогушка. Если я влипла в тебя, это не значит можно крошить батон, - с какой-то стати всерьез запричитала симпотюля-приставуля.

- Ты чего, милая? Кто тебя укусил? Вот еще - милые семейные сцены...Знаешь, подобные перепады настроения характерны для наркоманов...

- Вот опять хамишь девочке. Смешной! Для нормально колонутой, ну которые ширяются, - нужен ты больно. Совсем, что ли разучился сечь женскую психо? Совсем засиделся в девках. Дерьмом тепленьким обложился. Мечтаешь, вырастет огурец, да! Эх ты! А я дура - размечталась.

- Позвольте вам, милая девушка, заметить: слушать ваши милые девчоночные речи - слишком долго - скучное занятие. Давайте прекратим эту пьесу и, довольные сами собой, разбежимся, как в море корабли, - попытался смягчить я последним крылатым выражением суровость собственного монолога.

- А-а, вот и попался! Сразу заговорил своим голосом. А то ишь - дядя Володя он! Я тебя Вовиком буду звать. Нет, не буду. Вовик - как кликуха, как Бобик! А ты совсем не песик. Ты - хозяин пса! Потому что ты - ты, что-то такое знаешь, что никакой легавой псине ни в жизнь не догадаться.

Еще хорошенько не вникнув в (якобы) бесхитростный смысл девчоночных иносказаний, я обнаружил внутри себя - где-то в районе солнечного сплетения, - обнаружил ледяное премерзкое крошево. Эта девочка-всезнайка, невзначай (так хотелось мне думать), эдак походя, тронула во мне нечто такое, к чему я сам запрещал себе прикасаться.

З н а н и е, которое хоронилось во мне, в моей сущности, в моих "мочальных" мозгах - о н о, сидящее во мне, будучи сейчас как бы в коконе, напрочь скрытое ото всех любопытствующих равнодушных или безжалостных (что, в сущности, все равно), - з н а н и е представляло собой гибельную ловушку для "непосвященных". Одновременно же несло моему Я - вследствие моей беспечности, разгильдяйства и обыкновенного мальчишеского бахвальства, непременно жесточайшие прижизненные муки, которые неизвестно когда бы имели финал избавления от непосильного ярма жизни.

Боже мой, откуда взялась эта наглая бульварная пигалица?!. Кто же она такая... Кто она? Кто ее послал? Неужели приклеилась просто так, из одного глупого любопытства малолетки-развращенки?..

Да-а, дядя Володя, а нимфеточка-то с грязным секретом... Как она умеючи распустила-разметала липкие паутинки. Паучиха-лолитка... Как профессионально "склеила" взрослого балбеса! Ай да блядешечка!

Маленькая ничтожная рабыня, посланная ее законным рабовладельцем...

И ведь когда еще обмолвился о "знании" - микроскопически поделился с чудным и чудесным человечком, чудом сохранившим искреннею бесхитростную душу - Цимбалюком, который до сих пор так и не обнаружил себя...Никаких признаков присутствия моего давнишнего, старозакаленного приятеля... И дверь до сих пор опечатана...

- Влад, а ты чего такой нездешний? Припух, понимаешь, в одиночку. В таинственность играешь, да? Может ты вовсе другой, а я дурочка, навыдумывала невесть чего. Ну-ка, не отворачивайся, а смотри прямо и твердо. Как ведут себя примерные мальчики? Фи-и, и глаза стали не те. Чужие-причужие, как у моей бывшей классной. Ладно, дружочек, замнем. Не тужи на жизнь! Я скоро тебя отпущу. И побежишь по своим суперменским делам. Или у тебя - делишки? Нет, Владо, ты не лимонный миллионер. У тебя настоящие мужские дела. Я угадала?

- Да, девочка, угадала. В свободное от основной работы время подрабатываю. Тружусь наемным убийцей. Нас в прессе окрестили красивым нерусским словом - к и л л е р. И шагал я на рекогносцировку местности. Визуально изучить, так сказать, подходы. И, разумеется, пути отхода. Да вот ты малость помешала. Случайно... Маленькая нештатная ситуация, из которой я обязан выйти, как всегда с минимальными потерями.

- Во, врун-то! Загибаешь классно. Ты, наверное, книжки про киллеров сочиняешь. Вот, отдай эту бумажку трактирному лакею. И сдачу оставь лакею. Ладно, ладненько, а то я материться захочу. Понял! Кончай вынимать мозги! Ты мне немножко надоел. Своим правильным родительским сопением. Своим задрочем совсем детским. Тоже мне - наемник-бык на палочке! Разве маленьким девочкам можно врать? Спорим, что расколю тебя? И скажу кто ты по жизни, а? Испугался!

- А ты, оказывается, и спорщица, голубонька! Все-таки назови, как звать величать тебя. Только не лги старшему по возрасту и стажу, так сказать... вранья.

- Вот прилепился! Господи, ну зови Настенной или Настюхой. Не нравится мне мое имечко. Как из сказки. А я девочка из жизни, с самого донышка ее. Какая я к черту - Настенька! Во, - и лакей наш на горизонте. Сунь сам ему. Я пойду отолью. И не вздумай сделать ноги. Веревочками потом не привяжешь. Я "динамистов" убиваю на месте. Понял, дружбанчик!

И не дожидаясь от меня вразумительных возражений, деловито упорхнула в сторону трактирного сортира. Лишь полы распахнутого аля летучая мышь плаща, точно расправленные серебристо-ночные крылья экзотической летуньи, шумно прошуршали в шаге.

Странное все-таки дите свалилось на мою шею...

Все! Следует на этом мило фривольном пункте поставить жирную твердую точку.

Небрежно подошедшему официанту, обряженному под русского самодержавного полового, вручил Настину ценную бумажку, на которой изящно расположилась колесница о четырех античных лошадях (на знаменитую Гоголевскую русскую тройку сия монументальная композиция не тянула) оценочный эквивалент этой растиражированной картинки - 100 русских (или россиянских) рублей, которых, впрочем, едва хватило, чтобы расплатиться за мизерные порции кофе и миниатюрные вазочки с льдистыми кругляшами.

Девочка не строила из себя крутую вумен-мамзель, - чаевых остались крохи.

Студенческого возраста половой, видимо, машинально поставил на поднос и мою нетронутую порционку мороженых шариков, и, вяло изобразив приветливость, заскользил на кухню, наверняка чертыхаясь про себя по поводу маловытных клиентов, которых надо сказать в этот обеденный час почти не прибавилось. Три или четыре что-то поглощающих пары, явно из постоянной близ служащей клиентуры.

Не успел я насладиться идиотским пусто столовым уединением, как у входа засверкал шикарный осточертевший силуэт, который, совершенно игнорируя ненавязчивый интерес мирно обедающих, отпустил в мой одинокий адрес заботливую задорную реплику:

- Владо, а ты чего примерз? А пописать!! Я тебя здесь покараулю. Давай, давай - снимайся!

Я постарался преодолеть расстояние нас разделяющее, как можно достойнее, неторопливее. Однако некоторая ненавязчивая суетливость присутствовала в моих респектабельных снисходительных движениях к выходу из трактира.

- Ну, ты чего, дружочек? Здоровье дороже. Мочевой пузырек чай не казенное имущество.

- Настенька, ты меня достала своей медицинской осведомленностью, негромко, с долей родительского раздражения проборматывал я на ходу, увлекая под руку, дурно воспитанное, хамоватое цивилизованное столичное дите, джульетиного романтического возраста.

Минут через пять эта обаятельно наянливая девочка со сказочным именем, наконец-то отстала (отклеилась!) от меня. Выцарапав, предварительно мой домашний телефон. О своих координатах даже не заикнулась, посоветовав на прощание в своей хамски грациозной манере:

- Ты, Владо, не парься. Я тебя сама отыщу. Вот будешь посреди ночки выть от тоски по пиписке. А тут я - и нарисуюсь! Во будет зажигалово! Договорились, дружбанчик? Чтоб пистончик был наготове! Все - я кульно опаздываю! Привет цыганку-Фараону! Пока!!

И "актуально" изъясняющееся дите отскочило от меня к бордюру тротуара, привычно призывно голосуя чужое авто. Причем, от парочки родимых "неактуальных" "жигулей" с капризной нервозностью отмахнулась, прогоняя их брезгливым потряхиванием, стилетно заманикюренных, пальчиков.

Поношенному сероватому туловищу "ауди" так же была дана отставка.

Неслышно тормознувшее (как бы прильнувшее) "правильное" вишневое "вольво" пташка Настена приняла благосклонно, и, дождавшись, когда предупредительно изнутри откупорили дверцу, не испрашивая позволения, сразу же по-свойски плюхнулась внутрь, скрывшись за поволокой тонированных стекол.

Да-с, дядя "Владо", и цыпку же ты себе подцепил. Вернее, - тебя, голубу, подцепили, как щуренка... Кралечка-бандиточка из фирмы: "мы шушерочки на все готовые!" ...Вот, Настенька, уже чувствуется твоя уличная академия. Академия подворотных нравов! Да-с. И вечно-то тянет в идиотские приключения. А приключение с секретом, - откудова милая птаха знает о наличии любимчика Фараона? Даже о масти проговорилась... Ничего подобного! - никаких проговорок. Все заранее режиссировано! А может, и сам сболтнул, похвастался?

И что за натура такая, преподлая, - если залез по дурости в дерьмо всей туфлей - тут же забочусь, чтоб огрузла по щиколотку!

Дубина ты, "Владо"! Зачем тебе сдалась эта наглая пацанка?! Ясно, зачем! По телефону узнает адрес, и припрется как миленькая. С парочкой интеллигентных "бычков"... И делай с ними, что хошь! Тебе что, мало тех прошлогодних пришельцев? Наверное, маловато...

А впрочем, месторасположение моей берлоги эта краля каким-то образом...Нет, каков! Нашел достойный объект для замедленного секса спариваться с уличной проституткой-гимназистской... Фантазер ты, дядя Володя!

"Пистончик" ей готовь, понимаешь...Хорошо, если обыкновенная сумасшедшая путанка. Ведь очевидно, у Настеньки, явно не все шарики дома... А ежели все-таки подосланная? Кем, спрашивается?.. Вспомнили - и решили таким вот интеллигентным ненавязчивым способом напомнить...

Какой-то комок в горле, точно спичками обкушался... Похоже, самый натуральный гастрит на нервной почве. Боже, современные детишки совершенно не считаются с нами взрослыми балбесами. И мой балбесик, Пашка, такой же нахальный и бессовестный. И такой же бесшабашный, и веселость, абсолютно неадекватная... Мутированное цивилизованное грядущее племя монстров.

А пока такие вот монстрики пристают и учат жизни... А может наоборот, этой нахаленке моя поношенность как раз по "прикиду", или как там у них...

А как она бедных "жигулевских", точно столбовая барынька, отослала куда подальше... Пикапчик почти новенький, белый - как раз под ее серебристо-мышачий нарядец... Вот, елки-замоталки, задачку себе придумал!

2.Забавы неумышленные

Прошла неделя после дурашливого хулиганского уличного рандеву с малолеткой милашкой, носящей русское сказочное прозвище - Настена.

Пошла - следующая, с обыкновенными рутинными часами: просиживанием форменных штанов в офисе Банка "Русская бездна", послесменным нездоровым отсыпанием, торчанием перед обрыдлым телеэкраном, уединением с давнишними знакомцами: Чеховым, Элиаде, Газдановым, Шмелевым, Гончаровым, Екклесиастом, Маклиным, Акутагавой, Ницше, Буниным, Сан-Антонио, Кафкой... И вновь возвращался к целительным шмелевским текстам.

И, разумеется, поверхностное штудирование газет: правых, левых, скандальных, резко оппозиционных и мягко ворчливых.

Позвонил паре старинных подружек. Одна, тотчас же поделилась женской радостью - менопауза оказалась ложной, пришли долгожданные "болезные" дни...У второй - дражайший супруг ранее уговоренного срока явился из заморского коммерческого вояжа.

Хотел, было потревожить еще каких-то подзабытых постельных пассий, да чего-то лень-матушка навалилась.

И чтобы, как-то встряхнуться взялся за пустяковую приборку: мытье полов, удаление пыли с корешков книг...

С приборкой проваландался аж дня три, безропотно дивясь всякой накопившейся дряни, засунутой, рассованной по разным темным углам, шкафам и полкам.

Затеял между делом и стирку в допотопной отечественной "Малютке", в который раз давая себе честное пречестное слово, что на днях непременно же разживусь порядочной современной, по возможности, германской, стирально-сушильной системой. Пересилю свою всегдашнюю нелюбовь к шастанью по магазинам, - доеду до ВВЦ, а уж там сориентируюсь...

Выкручивая очередной здоровенный двуспальный пододеяльник, еще раз торжественно поклялся - после очередной рабочей смены не отлеживать дурные ленивые бока, а снять нужную сумму (не в родном офисе, там у меня годовые проценты копятся) в обыкновенном полугосударственном Сбербанке, и...

На этих мечтательных здравомыслящих картинках и протарахтел мой старинный чужеземный телефон. Вновь напомнив о моей давнишней мечте: приобрести зуммерный аппарат с определителем. Собираюсь осуществить эту детскую грезу именно с "той" кошмарной осенней ночи...

Старый мой приятель-телефон заполошно-настырно подавал все признаки своей неувядаемой жизнестойкости. Как бы по-стариковски едко дребезжа: мол, и мы на что-то еще годны - дринь-передринь!!!

И вот тут-то меня осенило: этакая беспардонная манера свойственна одной моей уличной страннице, которую стал уже подзабывать...

Оставив в покое толстенный удавный жгут пододеяльника, - услугами прачечных всегда брезговал пользоваться, - обстоятельно, явно провоцируя себя на неспешность, вытер руки. Мелькнула дурашливая мысль: а не смазать ли натруженные холостяцкие персты кремом для рук...

Не срубая углы, отправился в комнату. Возле изголовья во всю буянил элегантно-жабного колера, когда-то модный геометрически приплюснутый пластмассовый аппарат.

Грубоватым хозяйским жестом подхватил плоско изогнутую трубку, и, с интонацией пресыщенного миллионами звонков телешоумена, вякнул, точно отпыхнулся:

- Да, слушаю вас...

- Он еще слушает! Дружбанчик, отлепился, что ли от кого? Я уж подумала - все, голяк с моим кексом Володечкой. Ну, помнишь уговор насчет пистончика? У меня парочка классных гандончиков джапанских! Загеленные? А хочешь - и так, а?

- Опять, милаша, хамишь. А, впрочем, бог с тобой, золотая рыбка. Ежели иначе не обучены. Послушай, деточка, - ну пошутили пора и честь знать. Зачем тебе, так сказать, старье? И потом, статью в УК о растлении маменькиных дочек, вроде не отменили. Вот когда отменят... В общем, гуд бай, бэби! И, пожалуйста, сделай милость, - не звони больше. У меня своих дел - взрослых, вредных, заметь, для здоровья - предостаточно. Оболтуса, таких же вредных лет, воспитываю. А тут еще, можно сказать, дочка нашлась-обнаружилась прямо... на улице. Смешно! Все, деточка, привет родителям!

И не кладя трубку, нажал свободной правой пятерней на рычажок телефона. Ну, вот и все приключения на сегодня. Забавная, все-таки птаха привязалась... Липучая, главное! Нет, все правильно! Таких шустрых следует отшивать сразу... Впрочем, эта неугомонная козочка, все равно отзвониться. И непременно скажет какую-нибудь девчоночную гадость...

Мелодичный, мягко вызванивающий забавную электронную трель, дверной звонок (старый страшный допотопный электрооповещеватель, сменил через неделю, после "ночных событий") предуведомил меня, что кто-то горит желанием пообщаться со мною, таким нелюдимым.

Отныне у нас (с котом, разумеется) дверь бронированная, сваренная из пары стальных листов, оснащенная фирменными сейфовыми замковыми штырями-языками, специальным потайным внутренним засовом, который разве что от автогена смягчит свой железный литой нрав. Военный телескопический глазок так же внушал уверенность в прочности и скрытности оборонительных рубежей нашей малогабаритной секционной крепости.

Впрочем, эти хитроумные военизированные охранительные сооружения все равно были глупостью взрослого дитяти, уверовавшего, что таким примитивным образом можно превосходно поиграть в прятки с нехорошими злобными дядьками.

Не знаю, но этот монументально сейфовый бред, как бы игнорируя весь мой умудренный скептицизм, привносил в мою контуженую душу некоторое спасительное (а сущности, относительное, страусинное) умиротворение.

Дверная электрическая трель не прекращала своей занудной птичьей песни ни на секунду, будоража некоторые мало уютные воспоминания, именно своей настойчивостью и церемонностью...

Однако сердечного панического трепета мой как бы заждавшийся (до сего дня, до сей минуты, настроенный на волну нежданных ночных визитеров) организм не позволил себе.

Я ждал, не только тех звероподобных наглецов, унизивших мою грешную трусливую плоть, но и того маломерного представительного мужчину, адепта неких тайных карательных возможностей, который вроде бы сумел мне, аффектированному балбесу, внушить какие-то странные тезисы о какой-то латентной непреходящей борьбе с тонкими (в том числе и явными, ныне чрезвычайно преуспевшими) силами мирового зла, и вроде бы даже завербовать меня в некий изотерический Орден справедливости, который представляет интересы некой могущественной организации, которая не то противостоит, не то ведет необъявленную третью Мировую войну...

Корректнейший Игорь Игоревич, тогда же рекомендовал ждать и быть готовым влиться в ряды "активных сторонников", и ничего более в этой прескверной жизни не страшиться...

Трель дверного звонка начинала напоминать идиотский индюшачий клекот!

Я прилежно делал вид, что меня в данную историческую дату нету за этой обыденно дерматиновой (осадной!) дверью. Я свободный холостякующий господин, - я могу быть сейчас, где мне заблагорассудится.

К примеру, - в Зоологическом парке. У вольера с экзотической птицей страус Эму. В крайнем случае, хмуро созерцаю - аппетитно отвратительную птицу, украшенную вислым, стариковски мошоночным зобом, - индюка...

Это сволочное мелодичное чириканье вдруг включило в моих мозгах некий мыслепроектор, который с невероятной сказочной быстротой возвратил меня со всеми потрохами в ту дивную бесконечную ночь престранных свиданий...

Меня пользовали в виде безропотного приспособления в банной процедуре.

И драили мою насквозь провонявшую шкуру, следует отметить, чрезвычайно ответственно, со всей физкультурной девичьей добросовестностью.

И уж, разумеется, я не пытался перевести сей обстоятельный гигиенический акт в более приземленный, интимный. Ничего подобного блудящего даже в мыслях не ворошилось, - а зря, говорил я себе по прошествии энного времени...

Отнюдь, - я пребывал в образе послушного примерного мальчика-барчука, которого дворовая крепостная дебелая девка изо всех своих крепостных сил и усердий избавляла от налипшей, кажется, в самые глубины пор, едучей унизительной мочевой слизи...

Изрядно надоевший беспрерывный птичий гостевой клекот-призыв, внезапно оборвался.

Я не без оснований подозревал, что за дверью, глумливо втихомолку подхихикивая, оттаптывая мой новенький каучуковый коврик, хорониться известная мне, малолетняя особа, тиская в ладошке сотовый переговорник...

Однако вслед за противно выжидательным затишьем, вновь затарахтел мой передохнувший телефонный могикан.

Определенно, тебя, дядя Володя, обложили. Нормальная планомерная нудная девчоночная осада...

И откуда в тебе, парень, столько глупости - раздаривать личные номера личных холостяцких телефонов?

А собственно, чего я трушу?

Боже мой, а почему бы ни попить чаю с представителем вредной очаровательно чуждой расы...

А стирку - к черту!

- Опять хулиганишь? - безо всякого предисловия начал я выговаривать в многократно задышанную чужими глотками мембрану, полагая компромиссно-мирным путем решить проблему нежданной (но тайно, ненавязчиво, ожидаемой) гостьи-грубиянки.

- Не вздумай открывать! Слышишь, ты, дружбанчик? Это не горбыль! Я рядом, в берложке Цимбалюка. Не вздумай, если... Эти козлы! - эти сучары-лошары хотят сгрести бабло с тебя! И ломятся кипишно сюда! Слышишь, не отпирай калитку! И не вздумай капнуть в ментуру! У них там свои люди прикупленные. Молодец, Цимбалюк, у него такие замочки с заморочками! Я говорю по...

Тахикардийные зуммеры дали ясно понять, - с хулиганистым абонентом приключилось нечто нездоровое и, возможно, насильственное...

Да, я не ошибся в своих светлых предчувствиях: "та" ночь решила вновь возвратиться в мое настоящее во всей своей предсказуемости и чаровательности. Возвратиться, не дожидаясь черного ночного разбойничьего часа...

Сумеречные существа с сумеречными намерениями вполне освоились с дневным образом жизни. Они - эти преподлые сущности - находят некий надмирный высший смысл, - осуществлять свою сумеречную премерзкую деятельность, именно на солнечном людном пространстве.

Сумеречным господам стало не обременительно некоторое дозированное паблисити.

Не одним же жалким продажным комментаторам, обозревателям, ведущим и прочим актеришкам-шестеркам блистать с телеэкранов, взирать с заглавных полос газет, лакированных журнальных и книжных обложек, выглядывать из электронных бездн Интернета...

Безусловно, ни в какую милицию звонить я не стану. Зачем мне (нам!) лишние свидетели...С той злополучной ночи в моих мозгах каким-то неизъяснимым чудесным образом поселилась череда неких чисел - числом семь...

Эти числа, с некоторым сердечным трепетом и вызволил из любезно напрягшейся памяти.

И, прибегнув к помощи допотопного телефонного диска, попытался дозвониться до совершенно неизвестного мне абонента, уведомляя свои адекватно функционирующие (фонтанирующие!) надпочечники, что с чрезмерным выбросом боевого адреналина не стоит спешить.

- Это есть "первосвидетель", - опустив всяческие пожелания здоровья, выпалил сразу же условленную фразу пароля, и, услышав в ответ два условленных слова: "Принято. Прием", - тут же перешел к прозаической информации: - Какие-то подонки насилуют мой дверной звонок! И рядом, в квартире Цимбалюка... Ее тоже ломают! Я не открываю...

- Здравствуйте, первосвидетель. Сколько их? Возраст? Пол?

- Да, простите, здравствуйте! Какой к черту пол! Звонок... Дверь выламывают у Настенки!

- Уточните: звонок или дверь? - бесстрастным маловыразительным баритоном бормотала мембрана. - Подойдите к глазку. Изучите оперативную обстановку. Затем доложите.

Этак меня оконфузить! Откуда эти тайные "помощники" доперли, что их клиент еще не добрался до дверного глазка?

- Понял! Минутку...

Почти шпионским неслышным шагом - а, честнее сказать: малость трусоватым перешагиванием, предварительно, вылезши из разношенных шлепанцев, приблизился к крепостной двери.

Отопрелым ногтем, неслышно приподнял черную пластиковую шторку телескопического подглядывающего устройства. И, придерживая дыхание, приник к хитроумному окуляру, и...

И кроме сплошной чернильной гущины - никаких зрительных впечатлений! Порядочная ночная чернь посреди, так сказать, солнечного полдня...

Впрочем, спокойствие, дядя Володя! Никакой мистики, - эти притаившиеся подонки чем-то непроницаемым заклеили выходной наблюдательный глаз. Обыкновенные профессиональные черти...

- Вован, а Вован! А ты че притих там, а? - донесся до моего настороженного уха знакомо чарующий дребезжащий говорок. - Ты, мышь серая, ты че, падла, замуровался? А?! А бабахнем твою сраную чугунную калитку, а? Или сам сдашься, а? Мумло мумучее!

Отвечать на подобные неинтеллигентные вопросы без команды свыше...

И, поэтому тем же хладнокровно неслышным манером, возвратился в комнату, и, прижимая впритык к губам терпеливо ожидающую трубку, соорудив из слегка завлажневшей щепоти конфиденциальный рупор, зашептал:

- Глазок заклеен снаружи. Видимо жевательной резинкой. Один из них он психопат и коротышка, - звал меня. Требовал открыть. Иначе...Эти подонки знают - я дома!

- Они точно осведомлены? Или - догадываются о вашем присутствии? совершенно невозмутимым чиновничьим тоном говорили со мною по ту сторону провода.

- А какая, в сущности, вам разница? Откуда я знаю, что эти недоумки знают?! - тяжелым придушенным шепотом попытался вознегодовать я. - Выходит, я должен...

- Спокойно, первосвидетель. Должны не вы, - а вам. И вы в этом убедитесь, если пойдете и откроете дверь.

- Вы что же, полагаете, я шутки ради звоню вам? Ко мне только что ломились самые натуральные отморозки. Этот негодяйский недомерок - угрожает взорвать дверь! И потом, в квартире Цимбалюка - прячется моя знакомая. Звонила только что. И почему-то связь оборвалась...Советовала ни в коем случае не отпирать подонкам. Она молоденькая совсем и дура в придачу. Какого черта ее понесло в опечатанную квартиру?

- Слушайте меня внимательно, - не напрягая голосовых связок, вновь деловито перебил мое обывательское недоумение казенный умиротворяющий баритон. - Эта девушка наш человек. Ваше первое впечатление оказалось верным. Вы молодец. "Настя" - это ее псевдоним - талантливый, подающий надежды, молодой сотрудник. "Настя", нелегально вас охраняла. Затем ей поручили стать вашей любовницей.

- Вы что там, господи, с ума сошли! Она же - девчонка! Школьница, наверняка. У вас, что - контингента постарше не отыскалось? Ну, господа хорошие...Ну, братцы!

- Спокойно. Нашему агенту, "Насте", - двадцать один год. Выпускница актерского отделения. Амплуа - травести. На провинциальных сценах играла девочек, мальчиков. Вас устраивает наша информация? Учтите - информация для служебного пользования. Мы вам доверяем.

- Слава богу, хоть не мальчика разыграла. Странно, сейчас за дверью сплошная тишь... Интересно, а почему ваше начальство решило - мое тайное хобби: лолитки с паскудным поведением? Никогда не наблюдал за собой подобной психомании... Режиссеры, ядреная сила! Я вам повторяю, - как я отопру дверь, ежели ваш, подающий надежды суперагент, строго настрого навизжала по телефону... Тихо! Там кто-то снова шебаршиться...

- Спокойно, первосвидетель. С вами работал начинающий профессионал. Агент "Настя" - стажер. Отсюда прямолинейность суждений. Излишняя перестраховка. Я не прошу - я приказываю, - вы подходите к вашей двери, и подчеркиваю, - не спрашивая ваших противников, последовательно отпираете все замки. Скрытую щеколду - в последнюю очередь. Исполняйте. Отбой.

После последних благожелательно полувоенных напутствий, казенный баритон тотчас же сгинул, воткнув в мою уставшую отдавленную ушную раковину электронные равнодушные однотонные: бип-бип-бип...

Все, дядя Володя, кинули черти на произвол судьбы! Спокойствие, только спокойствие, - карлсоны чертовые! Выгребайся тут в одиночку!

Ладно. Братцы тайные начальники, а если ваш внештатный "первосвидетель" возьмет и ослушается и не откупориться... Ведь, братцы нелегалы, ведь натуральные недоноски и твари за порогом дышат!

Не открою, и что? Ведь сам же слышал, как торжественно пообещали дверь взорвать...

А эта практикантка шпионских наук, куда она-то, голова бедовая запропала? Или "эти" знают, что делать их тайному сотруднику...

Одни вопросительные знаки на повестке дня. Где бы приличные ответы добыть, дядя Володя?

А может взять и исполнить телефонный наказ!

Не завизированный он какой-то, несолидный... Самодеятельностью отдает.

Не открыть - взорвут к чертовой бабушке. Это для них игрушки. Медли, не медли... Тихо открыть, и тихо-тихо, отступив в ванную, закрыться там с моей не апробированной (лично мною) революционной пушкой...

Священный сон любимчика Фараона тревожить не счел нужным - в случае подлых событий, мой дружок ускользнет в безопасную ближайшую щель.

И, слегка покрывшись липкой изморозью, успешно укрылся в душном ванном пространстве, не забыв беззвучно задвинуть хилый миниатюрный шпингалет.

Опустивши настороженный взор на целенаправленный стальной ствол, вовремя определил - революционная "игрушка" не изготовлена к ближней игре. И всей малость отсыревшей мякотью левой ладошки уперся в потертую собачку курка, мягко отвалил его, придерживая нервическим указательным пальцем напрягшуюся спусковую угревшуюся скобу.

Как говорится, надейся на профессионалов, а сам не плошай!

Я был готов во всеоружии встретить незваных приятелей...

Внутренне я приготовился к самой затяжной самообороне...

Пару другую минут я вполне сумею продержаться. До подхода, так сказать, основных стратегических - сакральных сил...

Разумеется, я осознавал не только своими гражданскими мирно-обывательскими извилинами, но и всеми остальными храбро примороженными членами: ежели приключиться серьезное "отморозное" разбирательство - быть мне полноценным сырым мертвецом, со всем незатейливым представительским (для новопреставленного обывателя) ритуальным церемониалом.

И все равно, я надеялся на более оптимистический вариант.

Когда-то на заре туманной юности, по глупости дал себе честное слово: на первый раз дожить, дотерпеть до личного векового рубежа. А там, как говорится, Бог даст и...

- Вован! Сученок! Ты с кем в пряталки играешь? Ты че, мумло мумучее, забыл наш уговор? Ты, Вован, прикинь, сколько тебе нащелкало!

- Господин Типичнев, решил по собственной инициативе устроить нам нехорошим людям, - аля дефолт! - откуда-то из, оставленных без присмотра глубин моей личной крепости донеслась до моих взопревших мозгов чудесная интеллигентная реплика "длинного", который в этой малочисленной банде носил нашивки "авторитета".

Не знаю, но я почему-то был уверен, что этих мерзавцев давным-давно покарали. Не показательным государственным судом, а настоящим, изначально справедливым, который блюдет заповеди Ветхого завета и Корана: зуб за зуб, душа за душу...

Я почему-то полагал, что мои новые нелегальные знакомые, у которых моя скромная персона проходит под двусмысленным псевдонимом: "первосвидетель", непременно возьмут на себя неблагодарный труд по "зачистке" моих стародавних ночных визитеров. Какая-то странная неувязка с этими "нехорошими людьми"...

Тогда же, на исходе мудрено жутковатой ночи, оказавшись в домашних апартаментах старого матерого чекиста Бочажникова, а затем засунутый в ванну его внучкой, гориллоподобной красоткой, Шурочкой, с тем, чтобы "оммыть" меня, "как она умеет", - уже во время банно-инквизиторской процедуры я стал проваливаться в дебильно сладостную топь бессознательного существования.

И почти прикемарившего, пребывающего в младенческой истоме, позволил себя укутать в широченный Шурочкин махровый халат.

Я совершенно не препятствовал своему новому подчиненному положению, когда меня, точно маленького мальчишку, несли могучие Шурочкины длани несли, словно баюкая...

Моя правая отпаренная, чистая щека колко касалась обнаженной ядрено пьянящей девичьей грудной лепнины...

Брякнула меня Шурочка на приготовленную, благоухающую прачечным крахмалом, спальную лужайку, - брякнула с чувством исполненного солдатского долга.

И, - абсолютно удовлетворенный, - я задал знойного беспардонно беспробудного храповицкого...

И возвратился я тогда в пошлую явь ближе к обеденному конторскому часу.

И, обнаружил себя в невероятно гостевом неглиже в чужой постели...

В постели под одной прогретой невесомо громоздящейся допотопной супружней периной, имея перед, продирающимися ото сна, глазами чьи-то мощные шоколадные плиты лопаток, обрамляющие бронзовый торс, восходящий Монбланом к очугунело безмятежному крупу...

В тот солнечный обеденный полдень я, по каким-то движениям души (видимо, блюдя старорежимный гостевой этикет), законфузился, вот так, запросто овладеть чужой громадиной гладкой женской плоти...

- А, Вован, сделай добровольную признанку! С кем ты, сучара, шептался по телефону? И давай без базара - мы висели на проводе, и, честно слушали твой уболтаж о нас...

Одновременно с нежным последним междометием, гнусавый низкорослый оппонент, без уведомления дернул на себя ручку хлипкой клееной преграды, и тотчас же подцензурно выразил свое бандитское неудовлетворение.

Нелитературные эпитеты предназначались не моей затаившейся и горестно внимающей особе, а двери из стружечно-фанерного тела, из которой мазурик, с игрушечной проворностью, выхватил обыкновенную железную ручку, придерживаемую тремя цинготно расшатанными ржавыми шурупами.

Наконец-то я дождался мазохистского момента: наконец-то мою старую беззащитную жилплощадь взялись курочить и калечить давножданные пришельцы, добровольно возложившие на себя бремя неутешных кредиторов, возомнившие себя спонсорами моей вполне убого устроенной отшельнической жизни...

У меня вдруг сложилось стойкое болезненное убеждение, вернее, даже самочувствие: мою законную устарелую ручку выдернули не из трухлявой дверной рамы, а из моего живого тела, сочащегося не благовонной липуче холодильной влагой...

Я не успел толком осознать, как же мне достойно среагировать на подобное зверское членовредительство, как окостеневший указательный палец, охвативший смертоносной дугой спусковой крючок, пришел в самостоятельное движение, приведя в необратимое действие весь изготовленный слаженный механизм "нагана", облезшая мушка которого, рыскала, ища невидимую, матерно изъясняющуюся мякотную мишень...

После третьего невообразимо оглушительного залпа личного оружия, я с некоторым запозданием осознал: револьвер мой не зарегистрирован по учету предметов личной самообороны граждан, в связи, с чем меня ожидают весьма неуютные объяснения с представителями органов правопорядка...

Сознавая со всей сожалетельной отчетливостью сию юридическую промашку (пребывая в каком-то полуобморочном трансе от грохота револьверного, от сиреневой пороховой копоти), я с мальчишеским сладострастием пририсовал еще одну аккуратную дырку, правее и ниже трех предыдущих, "нарисованных", следуя простодушной логике, несколько вразнобой, - на уровне моего бледного, не украшенного, солидным "байским" брюшком, пупа.

И, здравомысляще удостоверившись, что длительное вдыхание вторичных продуктов собственной несдержанности и раздражительности все-таки не способствует полноценной жизнедеятельности мозга, я освободил защелку из паза и, разгоряченным задорным дулом позволил отпрянуть искалеченной ванной двери...

Беззвучно разворачиваясь на смазанных петлях, она, тем не менее, с какой-то стати притормозила свой стремительный вираж, и под углом 90* во что-то, упершись, окончательно застопорилась...

Прямо напротив выхода из ванной, на азиатских корточках, притулился мой словоблудливый приятель-пришелец...

... Этот, который, явно не в ладах с культурой повседневного литературного русского словоречия...

... Этот, который, в эту минуту, явно был не расположен, вещать на своем гонористом наречии...

... Этот, который, явно и внушительно страдал от моего слепо залетного самооборонительного огневого ответа на его дружелюбные вопросы...

3. Посвящение в иное...

... Голову мою валко мягко и нудно покачивало...

Неестественное пренепривычное покачивание основной части моего тела, которого в эти короткие проблески сознания, признаюсь, абсолютно не ощущал...

Зато, с необыкновенной болезненной отчетливостью, чувствовал емкий костяной сосуд, наполненный каким-то увесистым содержимым, которое - о, боже...

Этот чудовищно нелепый с о с у д - и есть истинное мое - Я!

Вместо обыкновенных анатомических подробностей: внутренностей, рук, ног, вчерашнего колита, надоедливой невидимой соринки в глазу, предпростудной сухости в горле и привычного не замечаемого невротического прокалывания в левой подмышке, чесучного аллергического ядрышка в подушной ложбинке, - вместо всего этого надоедливого родного, единственного и бесценного - жутковатые всполохи осознания - я, каким-то немыслимым безуведомительным манером-образом, - всего э т о г о безобразного богатства лишен, - напрочь (навечно?!) отторгнут...

Меня больше не существовало с е й ч а с...

Меня не б у д е т потом - в будущем...

В недавнем прошлом я существовал.

Я - б ы л...

Я - был м н о ю!

Сейчас меня куда-то подевали...

Забыли в прошлом...

Мерное жуткое п о к а ч и в а н и е.

Почему же оставили мне р а з у м...

И разум продолжает свою обычную бессмысленную деятельность, - он думает.

Он страшно недоумевает: кто отныне есть - он, то есть - Я?

И ответ, казалось, вот-вот будет дан, дан, дан...

Мою все еще соображающую (иногда!) отчлененную голову несли, вероятно, на каком-то ледяном хрустальном блюде.

Именно н е с л и...

Именно сумасшедше аккуратное колыхание могло исходить от чьего-то мерного непроворного загребающего шага...

При каждом последующем проблеске сознания, - в первые доли секунды мнилось: это с о н! Всего лишь дурное, навеянное киношными ужасами, милое вздорное с н о в и д е н и е, которое...

И только уверенное, могущественно монотонное колебательное движение куда-то вперед, враз отрезвляло: я присутствую при некоем, мертвецки забавном эмпирическом эксперименте, в котором мне, вернее - моей отчлененной голове отведена роль беззащитного подопытного кролика...

И вновь обвал в бесконечное бессознательное.

И вновь - тщедушная мгновенная молитва к Всевышнему...

И - вновь осознание своей теперешней ничтожности...

В один из бесконечных выплесков кошмарного присутствия себя в образе...презабавно укороченном образе отчлененной собственной головы, мои уши услышали чей-то голос, глуховатый, но достаточно внятный.

Смысл произносимых слов - они были явно не чужды моему увесистому содержимому, - вполне дурновато понимался мною, или тем, что подразумевалось под этим отчлененным предметом...

Я явственно слышал, - и одновременно не слышал...

Но всего мучительнее - это застрявшее недоумение: где же мой рот, и существует ли он вообще? Век, носа, щек, - их тоже не существовало...

Мучительство заключалось и в том, что я почему-то не догадывался подвигать глазные яблоки, - я их абсолютно не воспринимал.

Вместо привычного, неуследимого, не замечаемого вдоха-выдоха отупляюще безвкусное, ровно льдистое, мерно колыхающееся невидимое блюдо...

" Владмир Сергич! Вы есть здесь! Вы уже понимать человеческая речь. Вы все есть хорошо. Видеть - нет. Говорить - нет. Это есть временный труднасть. Все есть план. Вы представлен честь знакомство, который есть Главный существо этот мир.

" Ваш задач, раз - слушал. Два - хорошо слушал. Вы есть посвящать п о с т о ч е в и д е ц. Это есть ступень посвящать. Раз - не есть низко. Два - не есть высоко. Это есть заслуга ступень.

" Вы есть - внимать. Вы есть начать истинный божий откровение. Вы точно внимать.

... Неутомимая болтанка вдруг прекратилась. Видимо, мою, "хорошо" отчлененную ослепленную голову наконец-то донесли до места назначения.

Голос, подразумевающий игру в иностранца, пропал из моих мозгов также без уведомления, как и объявился.

Впрочем, мистический (с долей мерзкой торжественной придури) смысл прозвучавших слов, каким-то окольным манером, с некоторым запозданием стал расплывчато познаваем, - на уровне сновидческом, мистификаторском.

Ежели, все происходящее со мной - обыкновенный бредовый с о н, то я неволен, что-либо изменить в этой муторноватой темнице.

И все равно с о н какой-то ненастоящий, однотонный, без образный и безобразный - потому как в любом, даже мгновенном сонном провале непременно какие-то живые персонажи, инфузории и прочая сказочная и жутковатая живность...

Здесь же - непроницаемая тотальная м г л а!

Единственное малоуютное безысходное - дикое ощущение себя отчлененной, безъязыкой, ослепшей, но все рано что-то чувствующей - г о л о в о ю...

Прегадостное чувство обреченности.

Обреченности прозябать в подобном форс мажоре, - бесконечно.

Правда, чей-то могильно предупредительный голос, вроде бы уведомлял о каком-то "начать" - вероятно, начале интимного монолога с неким Главным персонажем... Уж не с самим ли Князем мира сего грешного и суетного...

Впрочем, кого только не встретишь в похмельных дурноснах!

Где же р е ч ь этого верховного существа?

Эдак и пробудишься ненароком, ожидаючи, черт знает кого!

Неужели, "Голова профессора Доуэля", не мистификаторская идиллия чудесного советского сочинителя?

А ежели все-таки предположить, что я каким-то чудесным образом застрял у клинического порога, в преддверии личных апокалиптических событий, первое из которых, - нечаянная встреча с инобытием, то откуда во мне - этот земной дурацкий скепсис?

Отчего никак не проникнусь торжеством момента?

М о м е н т а посвящения меня, расчлененного (по чьему-то сумасшедшему "плану"), в какие-то "заслуга"-ступени...

А может, дядя Володя, у тебя нормальный, вернее, патологический бред отравленного алкоголем мозга?

И все - и никаких доморощенных самодеятельных галлюцинаций...

" Мой дорогой гость, я вас приветствую!

" Спешу вас успокоить: вы в здравом уме. Ваша жизнь отныне - в совершенной безопасности. Ваши неприятные ощущения вскоре исчезнут. Исчезнут навсегда при одном условии. Будьте, уверены, никаких страшных и подлых клятв от вас не потребуется.

" Мы нуждаемся не в рабах.

" Нам нужны не фанатики, и, разумеется, не загнанные в тупик сломленные существа, именуемые людьми.

" Нам нужны - приверженцы.

" Нам нужны не слепые исполнители, но энергичные инициативные члены.

" Пожалуйста, не смущайтесь моей несколько бюрократической, но отнюдь не демагогической терминологии. Ведь вам важна суть. Вам, я полагаю, важно знать за кого вас здесь держат.

" Вы вполне сознательная самостоятельная человеческая единица. Вы, индивидуалист в правильном понимании этого термина.

" Индивидуалист никогда не пойдет против своих земных коренных интересов. Иначе - о н - тотчас смешается со стадом.

" Вы, Владимир Типичнев, всегда чуждались стадности. Вы - типичный человек-одиночка. Ваше фамильное прозвище - есть зеркальное подобие вашего человеческого предназначения.

" Посягать на ваше индивидуальное одиночество мы не собираемся. Напротив, мы морально и материально поддержим вас в настоящем и будущем.

" Поверьте нам, в ближайшем будущем вашему брату индивидуалисту придется трудно. Вам придется выбирать: примкнуть к стаду или стае - или же, оказаться отвергнутыми теми и другими. А это будет означать для вас оказаться вне законов человеческого племени.

" Вас вынудят примкнуть к изгоям людского рода: бомжам, нищим, рабам и прочим.

" Надеюсь, перспектива быть выброшенным на задворки, на помойку человечества вас - именно вас, Владимира Сергеевича Типичнева, - вряд ли привлечет.

" Разумеется, мы берем в ряды приверженцев не всех так называемых индивидуалистов. У нас чрезвычайно обширное и качественное досье на каждую подходящую кандидатуру.

" Допускаем к Посвящению в наше Братство - е д и н и ц ы.

" Отбор - жесточайший. Никаких сантиментов и компромиссов. Никаких привилегий, облаченным земной суетной властью.

" Быть истинным индивидуалистом - это знак Свыше.

" Вы, Владимир, отмечены этим редким знаком-отличием. В сущности, мы вас не рекрутируем, - мы открываем вам глаза на ваше истинное Предначертание в этой земной юдоли.

" Вы отмечены - з н а н и е м прежде-посвященного.

" Воистину прекрасно Таинство, дарованное нам блаженными богами: смерть для смертных уже не зло, но благословение.

" Будучи рядовым жителем этой местности, вы были правы, что ни с кем не поделились вашим з н а н и е м.

" Если угодно, - вы, Владимир, имеете полное право называть себя - ж р е ц. Отныне, - вы знаете с е б я.

" Я - Верховный жрец Братства.

" Вы - рядовой жрец.

" Так распорядились Свыше.

" В моем высоком ранге нет ничего для вашей сущности обидного, уничижительного.

" Вы равный, - среди нас - равных.

" Почему Провидение выбрало вас в качестве тайного сосуда, - этого никто не знает. Следовательно, распоряжаться сим таинственным содержанием, а правильнее сказать - содержимым, ни я - Верховный жрец, ни вы, обладатель сего мистического нектара, который есть - ступень к Высшему з н а н и ю не в праве в индивидуальном порядке.

" За ослушание и не почитание этого, Свыше знака судьбы - жуткая и бесконечная кара на психическом уровне жалкого человеческого существования.

" Отныне - вы наш б р а т.

" О нашем земном мистическом Братстве осведомлены исключительно п о с в я щ е н н ы е.

" Ритуал первичного посвящения в наши ряды - именно таков. Последующие ступени имеют свои ритуальные градации. Формы разные, не всегда приятные, понятные и объяснимые на уровне обыкновенного человеческого разума.

" Главное - суть происходящего в вашем, - отныне открытом для Братства, - сознании.

" Обыкновенные человеческие сущности - изначально ничтожны в своих желаниях, порывах плоти и разума.

" Предназначение обыкновенных сущностей - служить в качестве органического и мозгового удобрения.

" В отсутствие полноценного качественного перегноя, сдобренного человеческими душами, - не вырасти полнокровному вселенскому Колосу Высшего Миросозерцания.

" Мы, ж р е ц ы исполняем здесь на Земле постсозидательную роль истинных селекционеров, умеющих и имеющих Высшее право отбирать среди низших (все люди, находящиеся вне нашего Братства п о с т о ч е в и д ц е в - принадлежат исключительно к низшему уровню человеческих сущностей), специфические человеческие души-сущности, обладающие изначальной генетической адаптированной склонностью к вырождению, как в психическом, так и физиологическом плане.

" Эти "специфические" люди подчас не очень отличимы от основного человеческого стада. Их можно встретить в каком угодно обличии и обществе. Проститутка и министр, вымогатель и пенсионерка, гимназист и президент корпорации, нищий и журналист.

" Отныне ваша, Владимир, священная обязанность - отыскивать именно подобных "специфических" особей человеческого рода. Готовить и пестовать их для нашей Высшей нужды.

" И в момент наступления великого часа Исиды подготовленные низшие существа пойдут в переработку под удобрение.

" Через определенное время у вас появится помощник. Он введет вас в курс ваших жреческих обязанностей. Полностью освоившись с ролью п о с в я щ е н н о г о - вам будет дан з н а к - вы физически устраните помощника.

" Мы, б р а т ь я - истинные индивидуалисты. И действовать приучены и обязаны в одиночку.

" Осознав свое могущество над остальными сущностями человеческого рода, вы, найдете истинное упоение т в о р и т ь - в земном безусловном одиночестве.

" Отныне вы, Владимир, уведомлены: вы - о д и н о к и на этой грешной земной бренной местности.

" Но, знайте же, вы наш Брат, вы, - не одиноки в Непознаваемом Высшем Вселенском Разуме.

" Это з н а н и е будет вас сопровождать на протяжении всего вашего земного ничтожно малого служения-существования.

" Отныне у вас есть своя единоличная ячейка во Вселенских Сотах Абсолюта.

" Вы - п о с в я щ е н ы, и поэтому вы - в е ч н ы!

" Ибо, как говорят те, кто всеведущ в таинствах, - много тирсоносцев, да мало вакхантов...

" Наш девиз - Everything and Nothing, - отныне ваш...

...Еще не открыв глаза, - они жили в эти пробуждающиеся мгновения чересчур самостоятельной жизнью, не позволяя налитым сновидческой дурью векам двигаться, тормошить себя, - я обнаружил основательный пахуче липучий слюнной натек под левой отлежалой щекою.

Удивительно, но спать, - тем более залеживаться до сладких мальчишеских пузырей - на левом боку я совершенно разучился. То есть, если даже не нарочно поворачивался на запретную табуированную сторону организма, все равно тело тотчас же отыскивало любое другое, самое отъявленное нелепое положение, избегая почивать на сердце.

И объяснение этому чудесному факту было до чрезвычайности не таинственно: мою голову в левоспящем состоянии сейчас же, в обязательном порядке, населяли монстры, упыри, кикиморы и прочие залетные змеи-горынычи, имеющие своей подлой целью сотворить с моим отдыхающим организмом всяческие жуткие ужимки и скабрезные каверзы, от лицезрения и участия в которых, я не имел ни малейшего удовольствия и отдохновения, получая взамен дурное постсновидческое сердцебиение, а подчас и удовлетворительной силы невротические колики в сердечной области...

Одним словом, не в моих всегдашних постельно-почивающих правилах отдаваться во власть дедушке Дреме Марфеичу, отдавливая сердечную сумку.

Не трогаясь со слюнной лужицы, я приотворил правое свободное око и сразу же обопнулся о родной голодный бодрый зрак, надежно сидящий в угольно зализанной шкуре. Шкура носила древнее царское должностное прозвище Фараон.

- Фарик, братуха, - начал я с фамильярного обращения, едва двигая спекшимися ото сна губами. - А ты чего, забыл разбудить, да? Я что - сплю и сплю, все...

Мой глянцево прибранный кот, выразительно длительно зевнул, по-родственному демонстрируя интимную сиреневую пещеру зева, видимо, слегка досадуя на мою беспробудную распростертость.

Великолепные жемчужные клыки зверя являли такую показательную девственность, что любому догадливому любящему хозяину давно бы сделалось совестно за собственное затянувшееся эгоистическое почивание.

- Фарик, а ты совсем голодный, да? - все тем же занудливым неподобающим тоном осведомился я у моего интеллигентного сожителя. - Что, ни одной косточки "вискаса", да? Нигде не завалялось... Фараон, ты мне друг, или совсем наоборот, да?

Моего терпеливого приятеля, подобные гнусные расспросы никогда не доставали. Но, возможно, слегка утомляли притязанием на некое проходное одушевленное сочувствие.

Вот именно, я изо всех только что проснувшихся сил жаждал жалости и обыкновенного кошачьего соучастия от свалившихся на мою холостяцкую голову, совершенно нежитейских перемудренных, происшествий.

Всякого рода малоуютные странности вот уже, который месяц сопровождали мою, - до недавнего времени - бесхитростную, малопритязательную жизнь одинокого столичного волка-холостяка.

Я, в сущности, перестал принадлежать самому себе.

С какой-то стати за меня стали решать, - как и чем, мне жить дальше...

Причем, самое мерзкое ощущение - это беспомощное барахтанье в паутине повседневного неведения. Эти тенета соткали-выковали именно под меня, под мою вполне беспечную сугубо типичную, вдруг (наконец-то!) заполучившую свободу, натуру, еще не успевшую насладиться этой самой дурацкой освобожденностью от рутинных, внятно громыхающих, в особенности в последние похолодавшие годы, супружеских кандалов...

Кажется, только-только освободился от мягко чугунных семейных оков, и - нате вам: дорогой господин Типичнев, будьте так любезны, примерить наши фирменные браслетки "посвященного посточевидца"...

А что сие означает, и почему непременно во сне, и непременно же в присутствии усеченной бедовой головы, отмеченного свыше "индивидуалиста"...

А незадолго до примерки "иных" наручников - мерзостный унизительный этюд общения с тандемом профессионально "отмороженных" пришельцев...

Затем, короткое общение с неопознанным (лично мною!), в ножевых прободениях, остывающим трупом, который был некогда моим соседом Цимбалюком...

Затем, не менее поучительный моноразговор с неким Игорем Игоревичем, полномочным представителем некоего тайного карательного органа...

Затем...А затем провал! Провал...

Нет, черта с два! господа - так я вам и отдался!

Я искренне убежден - со мною что-то творилось после милого задушевного наказа предупредительного Игоря Игоревича... Со мною, что-то творили! Но почему же - позорный провал памяти?! И чьи-то странные, отдающие невообразимой древностью слова-внушения: " Мой сон запретил мне описывать то, что находится за стенами святилища; да и понятно, что непосвященному не подобает слушать о том, что ему запрещено видеть..."

- Дружище, Фараон, пойми и меня - я не желаю быть игрушкой в чьих-то нежных руках... Быть и г р у ш к о й - это, пойти, препаршивое ощущение. Бр-р! Быть и жить в собственной напрочь отъятой башке, - а, приятель! А вдруг вся эта мистификация - обыкновенный пустопорожний сон, - ведь на сердце же угарно забылся! Глупый, такой, преглупый с о н-д у р ь!!

Мой безропотный голодный слушатель при последнем сдвоенном истеричном эпитете, по-дружески игнорируя мои все еще сонно таращащиеся глаза, которые буравили его холодные янтарные прорези, поворотился ко мне своим главным нервическим органом - черно-бархатным хвостом, вздыбив его султаном, и исчез из поля моего зрения.

Голодный прирученный приятель плюнул на мои бессмысленные вопросительные восклицания и отправился в поход в окрестности своей пластиковой плошки, в надежде добыть одиночные, завалившиеся припыленные заморские сухари, - современная цивилизованная сбалансированная гранулированная кошачья жратва...

Дорогое, как бы удовольствие, зато чрезвычайно бесхлопотное для ленивых эгоистических хозяев.

- Фарик, душа моя, брось, не унижай себя крохами...Твой любимчик, сейчас уже... И даст свеженького, вонюченького жменю... В сущности, как мало нам, животным земным тварям, надобно: миску жратвы, и - на боковую... А все остальные причуды - так, по лукавой зависти и дурости. Вы, которые домашние и прочие звери - чище, благороднее, опрятнее. Вы, которые звери взаимно вежливы с природой, которая для вас д о м, в котором всегда есть п и щ а. А природа всегда божественна и права. Цунами, извержения, всемирные потопы, - все это для гигиены матушки родительницы Земли. А я вот взял, гад такой, и приручил твою нежную утробу к пошлым фальшивым заморским сухарям... Ладно, не обижайся, дружище Фараон, дам я тебе эту сбалансированную гадость.

Я сидел на кухне, с вялым аппетитом откушивал свой первый единоличный чай.

Меня не волновало, в каком количестве и качестве я употребляю бутерброды, - под видом завтрака или раннего полдника.

Настенные электронные часы, безмятежно тукая секундной стрелкой, показывали: без четверти шестнадцать - самое разгильдяйское времяпрепровождение для профессиональных лодырей, среди которых значится и моя по чеховски скромная фамилия - Типичнев. А с недавней поры, с подзабытой человеческой обязывающей приставкой - г о с п о д и н Типичнев.

Меня не отвлекало от тусклого чаепития и мое любимое одомашненное существо, с удовольствием (или с неудовольствием - в зависимости от своего настроения) отзывающееся на милое древнеегипетское прозвище-величание земного божества...

Мое черное личное божество, отменно пообедавши тремя видами сухостойного чужеземного питания, справивши малую и большую нужду, самодовольно дремало на подоконнике, изредка отзываясь разжмуренными веками на очередную спикировавшую асфальтово-чернушную ворону.

Чернявые колготистые заоконные приятельницы с вечно сорванными нахрапистыми глотками, с ехидным постоянным удовлетворением приветствовали моего любимца и проказника, душеутешника и двурушника, чревоугодника и...

А совсем недавно я ухватился за хвост любопытной (в сущности, немудреной, а возможно и напротив - умудренной) мысли: у меня исподволь накопилась зависть к бытию моего кастрированного дружка.

Я завидовал хладнокровию и брезгливости (с долей свирепого неприятия), которые он, подлец, не маскируясь и не конфузясь, порою демонстрировал, - ежели вдруг, морда к морде сталкивался с особой противоположного нежного племени.

Бывало, выйду на лестничную площадку к мусоропроводу, и оставлю предусмотрительную щель в дверях. А мой любознательный и чуть встревоженный брюнетистый дружок, возьми и протиснись в сквозящую брешь...

А на бетонных утоптанных ступенях в позе классической "незнакомки" приблудившаяся волоокая мадам Мура (всех малознакомых кошек я кличу именно так, шаблонно), с холодным увлажнившимся носом, с заострившимися ушами, с легкомысленным нечесаным хвостом и прочими муркиными приспособлениями для обольщения засидевшихся одомашненных отъевшихся пижонов...

Но я спокоен за гигиеничность и мужественную девственность моего личного самодержца, даже ежели на дворе вовсю бушует грязная мартовская капель.

Моего смоляного дружка дешевыми дамскими приемами-призывами (несмотря на всю их девичью прельстительность или матронную изощренность все равно, они всегда рутинно одинаковы) не проймешь.

И поэтому я спокойно вожусь с мусоропроводной пастью, загружая ее поднакопившейся малогабаритной дрянью, и, позволяю себе наблюдать давно знакомый мне этюд кратковременного обольщения черно-атласного индивидуя замазуристой клочковатой особой, имеющей тайное женское желание умыкнуть в ближайшую нанюханную щель, подвал - короче, бомжовский приют какого-нибудь нормально зазевавшегося недотепистого домашнего мурлыку-обалдуя.

С искренним живо-заинтересованным чувством живописать жизнь обыкновенного - с полноценным мужеским аппаратом - кота, мне как бы не с руки.

А, в сущности, физиологическое житие подобного домашнего животного всегда как бы под рукой, стоит лишь протянуть ее...

Именно, - существование моей собственной индивидуальной персоны мне чрезвычайно знакомо, и кажется порою, чересчур одномерным, пошлым, сиюминутным, удовлетворяющим какие-то совершенно мелкие желания-цели...

Впрочем, застряв на жизнеописании образа жизни моего верного домашнего сотоварища, я тщусь исповедаться именно о собственном, запутавшемся, - и в последние месяцы, со странной методичностью сводящего с ума...

4. Будни демона

Сегодня я возвращался домой один.

Дома меня не поджидала ни единая человеческая сущность.

Однако одна живая душа наверняка беспокоила свое малокалиберное сердчишко, ненароком теряя, бесконечную нить своих кошачьих битв-сновидений, озираясь, в печальном недоумении: куда это снова его любимый диктатор запропал? Ведь тревожные ночные тени давным-давно повылезали из своих черных кладовок...

Я спешил домой, догадываясь, что мой вечно дрыхнущий сожитель, скорее всего, подъел все свои сухари-звездочки, и вполне возможно поругивается вслух по поводу моего затянувшегося дневного моциона. Тем более что текущий месяц полностью в нашем холостяцком распоряжении, очередной, полагающийся мне отпуск решил потратить именно в эти предзимние всепогодные недели.

Вернее, дело было так. Мне домой позвонил н е к т о, конфиденциально обозвал "первосвидетелем", и порекомендовал написать заявление о предоставлении мне законного отпускного месяца. "А дальше, если сочтем нужным, - продлите его за свой счет. Возьмете отпуск без содержания"

Я не стал напрягаться и задавать глупых уточняющих вопросов относительно времяпрепровождения в отпускные дни. Тем более, звонивший дежурный куратор не посчитал нужным уведомить меня о дальнейшей тактике моей "индивидуальной" жизни "посточевидца"... Главная суть моего теперешнего существования мне изначально доступна: я схожу с ума, но не очень быстрыми темпами.

Мне кажется, с той самой осенней ночи я постоянно пребываю в некой полусновидческой эйфории. А точнее сказать - в полубредовом самосознании. Я вполне отчетливо сознаю: моя "индивидуальная" воля, мои мыслительные функции мне не подотчетны.

Будучи порядочным природным индивидуалистом, я пытаюсь хорохориться: говорю и размышляю на своем привычном полуироническом полуинтеллигентном сленге, - однако, отныне моя личность, - по-настоящему, на уровне психопатологии - р а з д в о е н а.

И меня эта извне привнесенная психопатическая вивисекция почти удовлетворяет.

Видимо, моей матушке-судьбе угодно все то, что приключилось с ее бренным сыном. А то, что приключится с ним в будущем - на то воля Господня, и, вероятно, тех человекоподобных законспирированных существ, обративших на мою "индивидуальную" особу свой всепроницающий "братский" взор.

При других обстоятельствах, при другом политическом (застойном) режиме, обмолвись я об этих своих "душевных" озарениях кому не следует, скорее всего, давно бы превратился в законного обитальца "палаты №6".

А так ничего, даже где-то благоденствую внешне, ни в чем таком не испытываю нужды, - потребительской.

Внутренне, вообще раскрепощен, и достаточно самокритично и юмористически оцениваю свою будущую роль "посвященного посточевидца" в толпе бедных, озабоченных, вечно страдающих, мнящих себя - по аристократической подсказке одного пролетарского графа - в с е л е н н ы м и. В то время, как весь этот сонм страждущих человеческих сущностей, оказывается - обыкновенный вселенский н а в о з...

Мою же индивидуалистскую душу по Высшему Небесному Указу - выхватили из этой душистой колыхающейся кучи, с тем, чтобы переобучить ее в нужном (Высшим Силам) русле.

А затем, с пользой (для кого, мой потерявшийся мозг до конца еще не уразумел) бросить ее на мистическое борение с чуждыми сущностями.

Сии сущности до сего дня, успешно овладевают душонками земных человечков, подчиняя их, заставляя людишек действовать во вред себе, - во вред своей тленной недолговечной сущности, во вред своему человеческому роду, во вред собственному будущему, которого осталось сущие десятилетия, если не вмешаются Высшие Добрые Силы Вечной Тьмы, - орден ВЫДьСВЕТ...

До недавнего пор все мои познания о Мире, Добре, Зле, - о Высшей справедливости укладывались в удобопонятную схему - коммуно-атеистическую, дарвинскую. Затем, по мере расставания с милыми ленинскими иллюзиями всеобщего благоденствия и равенства, она (схема) усложнялась библейскими постулатами о Божественной вере в Дух Божий, во Христа - Сына Божьего, заступника рода людского грешащего...

Сейчас я посвящен в совсем "иное" знание, которое невозможно (да и нельзя) растолковать ни словами, ни текстами любой заумной сложности, ни химическими формулами, ни математическим (или каббалистическим) строем цифр.

Существуют всего несколько символов, зашифрованных как бы самой природой, подвигающих к отгадке внешности некоего Ключа от замка, запирающего некую д в е р ь Высшего Познания...

Один из символов располагается в местности, которая когда-то была наречена Московией.

Именно присутствие этого (якобы) естественного природного знака догадала первостроителей первопрестольной ставить земляные валы, возводить рубленные крепостные стены, выкладывать каменные, на столетия, рубежи, именно в тех местах, на коих им и полагалось покоиться до тайноозначенного вековечного часа, который еще не вступил в свои земные истинные права...

Мне позволено вымолвить вслух:

"Всего "вселенских" ключевых знаков на Земле с е м ь. И без познания их Высшего смысла никогда не подойти к разгадке человеческого, земного, вселенского существования.

"Если непосвященный человек по какому-то чудодейственному наитию, следуя дьявольской подсказке, сумеет постигнуть суть открывшихся ему символических ключей, - его ждет нескончаемая, непереносимая жизнь песчинки, бесконечно кружащейся в Абсолютной Мгле Бездны Вселенской Н о ч и.

Полагаю, вышеизложенное есть подтверждение дилетантского (домашнего) диагноза в отношении душевного и психического (человеческого) самочувствия господина Типичнева, в бесспорной правильности эпикриза которого носитель (или обладатель диагноза) абсолютно не заблуждается.

Тем хуже для него, - таков, вероятно, будет ответ здравомыслящих господ человечков на пробормоченные философско-мистификаторские эскапады.

Тем сквернее для вас, господа эксперты, - оброню я этим здравым мизантропам.

Тем печальнее для всех нас, - добавлю я снисходительным тоном многомудрого, многопретерпевшего родителя.

Тотальное перманентное расстройство суетного обывательского мирного цивилизаторского ума, напрочь отлепившегося от природы, от той ее сути, за которую когда-то идеалистически ратовал французский несколько подзабытый мудрец мосье Руссо.

Если не исполняются законы Божии, заповеди Христовы, - отчего же должны претворятся в жизнь законы придуманные умом человеческим, - это лишь одно вольно пересказанное недоумение, которое не давало покоя умнице французу.

Почему же меня, рядового столичного потребителя нынешней малоосмысленной и малорадостной жизни вдруг стали посещать подобные философические гости?

Зачем я им, - двусмысленным непрошеным гостям надобен?

Чем я им - интересен?

Допускаю, что данный мне от рождения образ иррационального мышления не до такой степени типичен, как я сам до сего дня полагал. Хотя Бог меня знает... Хотелось бы иногда верить в свою, что ли неодинаковость, неординарность. Ну и прекрасно, ну и поверил этой тщеславной мыслишке, - ну и что?

Для кого и для чего нужно, чтобы я мыслил о своей родной особе с эдакого самодовольного самодеятельного пьедестала?

Ведь все, что со мною творят некие малопорядочные, чрезвычайно законспирированные, безмерно (или без меры?) могущественные с и л ы - ведь это же самый натуральный детсадовский лепет!

Кому в наше собачье (прошу пардон у невинных собачек!) - в наше ч е о л о в е ч е с к о е время, когда люди ежеминутно, по всей необъятной местности, именуемой до недавнего времени Советской империей, гибнут точно подопытные лабораторные теплокровные существа, на которых ставят некий опыт некий всемирный лишенный д у ш и цивилизатор-гомункул, - кому лично я сверхинтересен со всей своей индивидуалистической требухой?

Зачем мне дурят голову какими-то фантастическими сюжетами о какой-то моей и н и ц и а ц и и, после которой я уже не принадлежу своему - Я...

Все это было бы смешно, если бы не касалось личной моей жизни, которая вот уже почти целый год, оказывается, не совсем принадлежит мне.

Обращаться в какие-нибудь легальные организации, отвечающие за мою гражданскую безопасность, я до сих пор не решился. Какие такие тревожные криминальные доводы-примеры я предоставлю в пользу защиты моей бесценной жизни?

В сущности, меня вправе направить на принудительное спецлечение, если бы я решил настаивать, что весь этот б р е д, творящийся со мною, совершенно реален, именно в этой вполне благоустроенной жизни разведенного господина Типичнева.

Но, скорее всего, никуда бы не запрятали, - в связи с моим мирным тихим душевнонедужием, бросили бы на произвол судьбы-свободы...

Вот ежели на меня что-то этакое найдет-накатит, и я, для облегчения собственной души, кого-нибудь прирежу-придушу, и поленюсь замести кровавые следы содеянного, тогда будьте любезны, господин хороший, который душевноболящий, препроводитесь в психостационар на полное полуголодное гособеспечение...

...Я спешил домой, сидя в полупустой электричке метро. Сидел, совершенно не тревожась, на том месте, которое днем предназначалось исключительно для пожилых, инвалидов и пассажиров с детьми.

Впрочем, в обычные дневные часы эти спецместа запросто бронируют достаточно румяные и маловозрастные существа человеческого рода, которые или дремлют понарошку, или сидят уткнутые в книжки-газеты-журналы, или нахально таращатся на пассажиров, подпадающих своим обликом под грозно рекомендуемый трафарет, отпечатанный прямо за стойкими равнодушными молодецкими выями-шейками.

Поэтому, в утренние сонно-бодряцкие часы, оказавшись втиснутым в одно из этих "мест", я стараюсь с бездарным притворством изобразить из себя мертвецки спящего (интеллигентно соплю, клюю носом, вздрагиваю коленкой) пассажира, пока сидящие рядом с неохотой или припрятываемой конфузливостью уступают незаконно захваченные угретые седалища.

Хотя, по утрам, возвращаясь после суточной смены, случается, сморит и неподдельная дремотная вялость.

...Аспидный циферблат моего японского самозаводящегося хронометра парой позолоченных стрелок демонстрировал точное время - 23.37, - самое привлекательное, зазывное для любовных и хулиганских элементов.

Моя голова, повинуясь моим полулюбознательным соображениям, оборотилась фасом в одну сторону, затем в противоположную. Уставшие глаза машинально зафиксировали какое-то странное безмолвное шевеление в хвосте салона.

На излюбленных бомжами креслах расположилась какая-то похоже глухонемая троица.

Два парня призывного, а скорее студенческого, возраста и соответственно в спортивно-поношенном "прикиде", по-приятельски зажимали третьего члена - белобрысую востроносую субретку, изредка немо вскидывающую новомодные на пятидюймовой золотой платформе бахилы.

Чрезмерно продолжительно пялиться на молодежное немо возящееся трио мне не позволила не излишняя деликатность, и, отнюдь, не выпячиваемая не любознательность.

Если бы моя жизнь зиждилась на моей прирожденной воспитанности и нелюбви к двусмысленным фактам, которые буквально заполонили все мое теперешнее существование, - я бы давным-давно в одночасье превратился в алчущего приверженца-изыскателя метафизического философского камня...

Сколько их таких, урожденных с деликатной душою и сердцем бродит, катастрофически изнашиваясь, по столичным прибрано нарядным частным улицам и проспектам...Слава Богу, я не из благородного свободного племени бомжей.

В общем, у малоделикатного созерцателя слегка недужила шея, обыкновенный эпизодический хондроз или миозит. Шейные мышцы и позвонки чрезвычайно нежная область, и заполучить недолгую занудноватую хворь в нынешних, вечно продуваемых непогодами и сквозняками столичных пределах, волен каждый не обремененный излишней самозаботливостью.

Хотя голова и вернулась в исходное положение, секторальное видение правого глаза продолжало фиксировать обрывки явно затянувшейся глухонемой мизансцены противоборства молодых соседей по полупустому, яростно несущемуся салону, пестрящему всякого рода оптимистически глянцевой рекламой, в том числе и цитатами великих и малых мира сего суетного.

Однако то, что отразилось в глазу в следующее мгновение, тотчас же заставило меня перебороть болезненное смирение, - вослед храброму движению головы я развернулся и корпусом.

Блондинистая долгоносая суперкраля, каким-то хитрым манером высвободилась от фамильярных приятельских (а возможно и чужих) обжиманий. И, выявив свой баскетбольный рост, балансировала на золотых носорожьих лодочках, сжимая обеими руками некую штуковину, источающую кинжальные брызги, - и, что есть мочи, кружила ею прямо перед собой, на манер самодеятельного пропеллера...

Один из приставучих приятелей, похоже, обкуренный (или обколанный, черт их разберет!), с потусторонней ухмылкой, выпирающей изо всех юношеских черт бледно-восковой гладкой физиономии, не вставая, вдруг попытался нырнуть под этот доморощенный зеркально-осколочный вентилятор...

Эффект превзошел все невольно зрительские ожидания...

Растопыренная худая пятерня приятеля, унизанная штампованными ларечными железяками, настырно, по-приятельски лезущая, куда-то в брючно-кожаный промежный край ортопедически прикольных ножек подружки, буквально укоротилась (отстриглась!) на моих зрительских хлопающих глазах...

Причем, усекновение пальцев не воспрепятствовали и устрашимые (в черепах, крестах, пауках) декоративные перстни. Они с бренькающим стуком осыпались с жутко укороченной, замершей на миг ладошки, которую заторможено ощерившийся обладатель, взялся трясти, обильно кропя вокруг алым, точно надеясь этим шоковым движением вернуть на место, разбросанные на темном пластике белые недвижимые вещицы, еще минуту назад принадлежащие ц е л о м у юношескому организму...

Между тем второе существо абитуриентского возраста, которое при первой поверхностной приглядке я принял за особь, так сказать, мужественного рода, оказалось девицей, к тому же имеющей полноценные слух и речь. В особенности последнюю, которую это неопределенно-физкультурно обряженное принялось осваивать с таким подзаборным темпераментом, что финская кепка завернутая козырьком на затылок, окончательно съехала на макушку, обнажая цветастые (именно разноцветные) коротко стриженые кудряшки.

В переводе на общепринятый это улично-гражданское арго позволительно перевести так:

- Ты сучка! Ты глиста щенячья! Ты че учудила, кизда?! За такую кузявую байду твои моргашки через соломинку высосут! Брось свою чикалку, и давай собирай пальчики Джоника! Ты, клитор виртуальный! - и прочие девчушечные извращенные ругательства с примесью современных идиом, малопонятные моим ушам и архаичному разумению.

Какие-то секунды я пребывал в детсадовской растерянности, - весьма омерзительной для взрослого индивидуума, успевшего побывать в мерзопакостных, так сказать, нештатных житейских ситуациях. Но, следует признаться, жизненный опыт, лично меня - ничему такому сверхжитейскому так и не научил. Хотя, как знать...

Краем сознания, я успел зацепить информацию, передаваемую динамиками: через остановку родная станция, а ноги мои уже несли меня к месту дикой молодежной мясорубки.

Причем, сознание в эти спонтанные мгновения, как-то мало участвовало в моем вполне идиотском маневре.

Притом, что сидящая напротив парочка (каких-то широкоплечих дуболомов лет по тридцать) выпорхнула из салона, почти одновременно с моим поступательным передвижением к троице резвящихся экстремалов-недорослей.

- Парень! Ты очумел? Перетягивай кисть... Изойдешь кровью, дурак! это были мои первые приветственные слова, которые я почти пролаял.

Мои недоуменные сердитые приветствия, как бы выполняли разведывательную роль, предуведомляя одновременно же дурную троицу о моих мирно-санитарных трепыханиях.

Собственно, с моей стороны никаких таких дерзких шагов не виделось. Обыкновенный обывательский жест первой помощи задурившим юнцам. То есть, никакого особо возвышенного милосердия я не обнаружил в своем несколько взволнованном сердце.

Правда, девушка-блондинка, вообразившая себя пропеллером-истребителем, в совершенной отрешенности (забывчивости или задумчивости, черт разберет этих нынешних молокососов) продолжала вхолостую кромсать перед собою воздух.

Однако тем самым не позволяла изменить дислокацию своей паре приятелей, один из которых, продолжая брызгаться собственной кровью, загримировал физиономию в маску лучезарного мученика. А другой, оказавшись девчонкой, продолжал изливаться пустым матерным лепетом, переполненным какими-то компьютерными отморозными угрозами - в виде накачки этой "виртуальной сучки" автомобильным насосом через анальный проход...

Приблизившись на недопустимо (для беби-пропеллера) фривольную дистанцию к месту кровавого происшествия, я успел таки притормозить бесстрашный самонадеянный жест - перехватить за плечи явно свихнувшуюся белобрысую мокрушницу...И в полуметре от своего лица обнаружил свежий приток воздуха, - перед глазами мелькало нечто напоминающее раскрученный велосипедный серебристый обод - и лучше благоразумному туда не соваться...

Насчет благоразумия, - это жизненно уютное правило не из моей нынешней биографии, чересчур оберегать которую было противно моей натуре: чувство собственности собственной судьбы как бы похерилось, можно сказать, добровольно ликвидировалось...

- Послушай, ты утенок... с пропеллером... Знаешь, со мною этот номер не пройдет... Шейку твою утячью могу поломать, невзначай...

Озвучивались эти двусмысленные предложения приятным педагогическим баритоном, норовящим, если уж откровенно, соскользнуть в дешевый (приблатненый) истеризм.

- Дядечка, миленький! Эта, кизда, глухня дискачная! Прямо из пеленок глухня, сучарная! - заподпрыгивала на общественном диване девица в разноцветных куделях, залихватски прикрытых кепкой-финкой задом наперед.

Невнимательно наблюдая за кинжальными всполохами, как бы доверяя ширину рубежа глухонемой психопатке, с той же разбойно-профессорской интонацией, я попытался выразить законное недоумение:

- Ах, даже так! А где же тогда смысл, пардон... Столь горячей вашей речи? Как же тогда эту рубаку дурную... Вот молотит, дура! Этак и зарезать можно невинную прохожую душу...

- Дядечка, миленький! Пните ее, как следует в коленку! Она боли - ужас как не любит!

- И то... Значит не мазохистка, и то славно! Неутомимая, ты наша... Натуральная колхозная молотилка!

- Эта, кизда, ниндзю из себя корчит! Дайте ей прямо в клитор, пните! Пните! - не унималась разноцветная приятельница-девица, видимо, твердо уверовав: раз, миленький дядечка, не сдрейфил, не утек, - следовательно, драться горазд.

Огульно отрицать, что я не супермен, а, в сущности, нормальный пассажир-дурила, не известно, по какой надобности, решивший вмешаться в это шебутное кровавое дельце...

И драться, и, так сказать, повергать оппонента лицом ниц мне доводилось. И самого, случалось, били физиономией о малоприспособленные для воспитательных целей предметы. Впрочем, малоприспособленные и для косметического массажа-полива... Всяческие встречались недоразумения и гнусности в биографии "миленького дядечки".

В общем, я почти согласился с гуманными доводами цветастой подружки-матершинницы относительно нейтрализации самодеятельной белобрысой "ниндзи".

Безусловно, пихать свои подошвы в разные интимные девичьи места я не стану, но... Но сделать хулиганке больно, скорее всего придется. Иначе, этот метросалонный ночной фарс перейдет в следующую фазу-стадию, - в стадию нормального здравомыслящего ретирования с поля разборки. Или все закончится - реанимационным скоропомощным саквояжем...

Я как всегда выбрал самый оптимальный вариант, - интеллигентский, то есть, - идиотский ...

5. Явление ж р е ц а

Полуночная прохлада облепила все мое взмокшее лицо тотчас же на выходе из упруго бесцеремонных дверей метро.

Еще шагая по тоннелю, пустынному, умиротворенно мрачноватому, с наглухо задраенными железными ставнями киосков, я с удовольствием ощущал прилипчивую осеннюю знобкость.

C каким-то детским удовольствием ощущал (и даже пощупал!) свою, чудом, уцелевшую мордуленцию, на которую, с тупой незлобивостью неодушевленного автомата, покушалась одна маленькая дылдастая дрянь...

Слава Богу, и глаза, и шевелюра при мне в целости и сохранности. И какого собственно хрена полез к этим утерявшим всяческое здравомыслие человеческим выродкам?

Зачем эти странные существа существуют среди нас, нормальных, мирных - да каких угодно, - но людей же, черт возьми! Или я опять чего-то недопонимаю в нашей новейшей Истории...

А этот, как его - Джоник, - какого, спрашивается хрена, он на меня вызверился? Пропали пальцы пацана... А можно было и спасти... Хотя бы попытаться! Но самый заглавный и д и о т - это безо всякого сожаления - я!

Ну, потому что дурак. Не тот, что из милых волшебных сказок. А тот, которых полагается припрятывать в желтые стационары...Опять же загвоздка, у госказны нетути средствиев для содержания сих гуманитарных санучреждений.

Ну, какой нормальный, при здравом рассудке полезет в подобную бучу? Для усмирения подобных рутинных разборок сбрендивших наркомальцов, все-таки существует спецполиция...

Правильный занудноватый поток мыслей был прерван чрезвычайно тактичным тычком в почку, ту, что хорониться в левом подреберье. Несмотря на сугубо вежливое напоминание о месторасположении почечной лоханки, чего-то в ней прищемительно екнуло. И "ек" этот скользким холодком просквозил по всем позвоночным бугоркам и нервам.

Конечной остановкой прибытия нечаянной боли оказался мозжечок.

Поверхностно ознакомившись с маршрутом болевого сигнала, я, было, собрался отблагодарить нежданного любителя анатомических приколов какой-нибудь незамысловатой интеллигентской репликой...

Изобразив примерно мерзкое удовлетворение на физиономии, поворотил влево (не спеша, все еще щадя ее милую) шею, и заполучил третье удовольствие, но, слава Богу, не тактильного характера - я имел удовольствие нюхать воздух у черного стального ока, имеющего внушительную бровь-мушку.

Аромат присутствовал малознакомый - масляно-железистый. И, похоже, чересчур казенный - не бандитский, не "отмороженный". Или я опять чего путал...

Тактичное прерывание моих рефлектирующих дум произошло на ступенях, ведущих из полумрака переходного тоннеля на сумрачную, сдобренную пресной ночной сыростью, родную улицу.

Возвратив голову в привычное исходное положение, я, запоздало, безо всякой обидчивости охнул, выдохнув достаточно приличный эпитет:

- Скуроедство!..

- Топай наверх! Не вздумай дергаться. Укоротишь автобиографию, достаточно бесцветным сержантским прокуренным голосом, уведомил меня некто, имеющий право носить не зачехленным модернизированный (укороченный) вариант автомата Калашникова.

Будучи законопослушным гражданином россиянского происхождения, я запретил себе "дергаться". И, придерживая в заначке парочку адвокатских вопросов, в темпе загулявшего плейбоя, двинулся дальше наверх. Ощущая уже не только всей добропорядочной спиною, но, прежде всего, затылочной частью, точно там у меня обнаружился ранее дремавший третий глаз, - ощущая...

Я почти въяве наблюдал холодное бесстрастное убийственное око штатного (так, почему-то мне мнилось, или желалось) АКМ, готового напичкать (и надорвать) мое гражданское безвольное тело аптечно фасованномы жгучими свечками...

Впрочем, настоящего подлого страха я не заприметил в своем, бдительно колотящемся, сердце, - так, мало уловимая тахикардия.

Пребывая вот уже год в чине "первосвидетеля", я как-то странно успокоился за целостность своей, вроде бы, единообразной холостяцкой жизни.

Обладая статусом посвященного "индивидуалиста", я впервые по-настоящему понял (уразумел, с пионерской запоздалостью), что отныне положение мое: быть членом некоего нелегального элитарного (якобы!) с т а д а. Именно - стада...

Из которого, в любое мгновение меня позволительно выхватить любому вышепосвященному волку (жрецу-посточевидцу), - выхватить с единственно гастрономической целью, - возник бы аппетит...

Ощущение невероятного долгожданно чаянного одиночества, к которому я рвался все последние смрадно-семейные годы, - оно оказалось таким жалко коротким, точнее - невероятно укороченным, что... Что далее пребывать, жить существовать в элитарной шкуре "посвященной" овцы становилось все более гнусным, нетерпимым... Потому что о н о - мое время, - неизъяснимо жутковато замедлилось на какой-то точке отсчета моего нынешнего идиотского миросозерцания...

Сверхтягостное ощущение текущей жизни, в которой я присутствую в неком статичном, как бы навечно вымороченном и вымороженном состоянии человекоподобного болвана-робота...

Премерзкое самоубийственное состояние вечного неудовлетворения собой, когда я - всюду, и, всегда - рядом...Не внутри самого себя, не в растворенности в себе самом, таком родном и дурном, - отнюдь, - всегда принципиально, как бы сбоку.

Постоянное ощущение отторжения своего "я" от своей какой никакой непутевой души...

Отныне, - и откуда снизошло понимание сего умопомешательского феномена? - я и моя сущность, моя душа - мы существуем каждый сам по себе.

Причем, мое Я, как бы преобладает над душою, как бы ненавязчиво превалирует, - чтобы я как бы с ума не сошедши...

- Ну, ты оглох никак? - возвратил меня в грешную действительность равнодушный казенный глас.

Я находился в приятном, казенно наянливом окружении пары милицейских чинов, - все-таки, как там не злословь, а стародавняя прибаутка: моя милиция - меня бережет, очень соответствовала моему сатирическому настроению.

У одного, квадратно-образного, правое ватно-бетонное плечо изящно подчеркивала потертая бурая кожаная перевязь ремня модернизированного автомата, дулом которого он минуту назад, слегка внедрился в мою здоровую левую почку.

Другой чин, имея жердинистую осанку, поверх казенного кожзама, зачем-то напялил, явно не по росту, бронежилетку, которая скорее напоминала серую пластинчатую презентационную манишку.

- Я тебя спрашиваю - документы, есть какие? - оказывается всю ступенчатую дорогу, как и сейчас со мною общался, именно этот, жердинисто-бронированный, наверняка имеющий сержантские шевроны.

- Господин офицер милиции, позвольте выразить некоторое, что ли... попытался я вслух нащупать ноту, невинно обижаемого мирного жителя сего восточного округа.

- Для тебя, гада, я не господин! А таких господ, как ты - давить нужно, как клопов! Миронов, заряди хулигана в браслетки. Сейчас машина будет. С полным комфортом в клоповник поедешь...

Загрузка...