Привыкай, я так решил

82. Анжела

— Пороли тебя в детстве? — спрашивает Евдоксия, приподнимая ветки и буквально затаскивая меня вглубь. В чащу леса. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь хотя бы запомнить дорогу.

Хотя… конечно, это бесполезно. Лес же!

Но ведь она здесь не останется? Значит, надо все же держатся этой странной бабы. Только так домой попаду.

— Чего не отвечаешь?

— А? — я уже и вопрос-то забыла. Все мои мысли о том, как спастись.

— Пороли тебя, говорю, в детстве? — повторяет она свой вопрос.

— Нет, — отвечаю, подозрительно глядя на Евдоксию. — А что?

Она останавливается, с легкостью отламывает солидный такой сук с высокого куста и звонко хлещет им в воздух.

Я часто моргаю и не свожу с нее взгляда.

Зачем ей сучок?!

— Вот и заметно, — смотрит на меня. — Придется наверстать упущенное.

— Вы… вы что? — пячусь назад. — Вы же не будете меня бить?!

— Вот еще! Руки марать о тебя! — фыркает. Совсем уже! Что значит «марать»?! — Но учти! — строго смотрит на меня и трясет в воздухе сучком. — Найдется тот, кто отхлестает тебя по попе! И это не все, что он сделает с твоей задницей.

Судорожно сглатываю. Делаю еще один шаг назад, цепляюсь за что-то ногой и падаю.

— Блин! — ругаюсь, ощущая, что штаны на попе намокли. Трава-то мокрая в лесу.

— Не ругайся. Вставай и пошли дальше.

— Искать того, кто мне задницу надерет? — зло отвечаю я, вставая. — Нет уж! Сами идите!

— Я-то уйду, — усмехается Евдоксия. — А ты останешься. Как дорогу найдешь? Тут спасителя нет. Все. Спугнула! Теперь только сама. Так что, вставай давай и пошли. Бобыль-траву до захода солнца сорвать надо, — и с этими словами она разворачивается и бодренько так шагает дальше.

Закатываю глаза, но следую за ней. Выбора-то нет!

Сама я точно из леса не выберусь. И Артура нет… эх… вспоминаю, как он спасал меня тогда. Неужели это все стоило таких усилий?

Тогда зачем он так поступил?

Вздыхаю.

По-видимому, громко. Потому что Евдоксия останавливается и поворачивается ко мне.

— Скучаешь? — спрашивает, как мне кажется, с улыбкой.

— Устала, — бурчу я. — Долго еще?

— А мы уже и пришли, — показывает рукой мне на небольшую поляну.

Мне здесь точно нравится больше — светло хотя бы. Даже последние лучи солнца заглядывают на полянку.

Сажусь на пенек.

— Чего уселась? — вот ведь зараза! Не даст передохнуть. — Только в кровати выносливая?

От возмущения просто открываю рот.

— Иди сюда, — кивает мне бабка. — Вот она! Бобыль-трава!

И с широченной улыбкой показывает вниз.

Нехотя встаю и иду.

— Где?

— Ну, наклонись. Что стоишь как столб?! Привыкай наклоняться-то, — усмехается.

— Для чего? — что-то меня уже бесят ее шуточки. Я на грани.

— Для мужика. Не пыхти. Вон, трава-то. Глянь.

И тычет в какую то обычную зеленую хрень. Ну, сорняк же! Что за шутки вообще?

Но ради того, чтобы меня, наконец, вывели из леса и отпустили, я готова не то что сорвать ее! Я съесть ее готова!

Тянусь к сорняку.

— Подожди! — бабка хватает меня за запястье.

Бросаю взгляд на руку, потому что рукав у Евдоксии задрался. Ну, ничего себе какая волосатая! И мощная какая.

Реально гром-баба. Не зря я ее боюсь.

— Мы как из леса выйдем, — говорю я вполне серьезно, — я вам телефон салона дам. Там эпиляцию качественно делают. Не больно даже. Я понимаю, что натуральный мех всегда в моде, но вы все же женщина.

В этот момент Евдоксия резко дергает рукав. А я и пальцы ее рассматриваю.

— И маникюр вам не помешал бы, — замечаю, качая головой. — Страшно подумать, что у вас на ногах и между ног.

— Все там нормально, — усмехается Евдоксия. Надо же, даже не обиделась. — Говори заклинание, прежде чем сорвать бобыль-траву.

— Какое еще заклинание? Я только трах-тибидох знаю, — пожимаю плечами.

— Это потом пригодится, — усмехается она. — Повторяй:

Бобыль-трава, отпусти меня,

Пошли мне мужика на букву «А»!

— Это что? — приподнимаю бровь.

— Заклинание. Чтобы сработало. Ну? Повторяй!

— Не запомнила. Повторите, — давлюсь от смеха. Диане расскажу — не поверит.

— Бобыль-трава, отпусти меня,

Пошли мне мужика на букву «А»!

Она с таким чувством произносит это. Ведь верит, похоже.

— А почему на «А»? — я хмурюсь и еще раз внимательнее вглядываюсь в лицо Евдоксии.