Призрачный Странник

Глава 14

Они вычистили кормовую секцию — с генератором на каждой палубе это не заняло много времени — и длинный, тесный трюм, забитый воздухообменным механизмами, терминалами видеосвязи и насосами, протянутыми вдоль верхней части инженерного корпуса. Теперь они собирали генераторы на шестнадцатой палубе, готовясь к последней стадии обработки.

Здесь было темно. Джим Кирк чувствовал тонкую зудящую вибрацию, терзающую нервы и сознание, и знал, что надо идти дальше, вниз… вниз — но куда? Он больше не мог вспомнить, где он находится и что это за тёмное место, полное машин, сотрясающееся от мерного гула двигателей. Он заблудился, и даже если он продолжит двигаться, это лишь ненадолго отсрочит его смерть.

Он устал, слишком устал. Воющее марево протонного поля, проникавшее сквозь потолок седьмой палубы от генераторов, установленных на пятой, терзало его и сбивало с толку; чтобы избежать его, он бросился вниз сквозь ближайший аварийный люк — и обнаружил, что ниже седьмой палубы нет прохода в кормовой отсек, откуда можно было бы уйти глубже, в безопасный пока инженерный корпус. Он попал в ловушку.

На минуту он поддался страху, осознав, что ничего не может сделать, кроме как спускаться дальше, убегая от облавы, через комнаты отдыха, через цеха и грузовые отсеки, пока они не загонят его в угол, на запасной пульт управления фазерными батареями на одиннадцатой палубе…

Загонят его в угол. Скотти, и ДеСаль, и все остальные, с кем он работал и дружил… А генераторы для них сделал Спок… Спок, которого он пытался спасти и даже не знал, удалась ли попытка.

Но, думая об этом, он одновременно вспомнил опасливо крадущиеся тени энсинов Гилдена и Адамс, что волокли первую из многих порций спасённых от уничтожения бумажных подлинников в своё потайное хранилище под внешней обшивкой корабля… вспомнил слова Гилдена: «И, между прочим, это просто смешно, что на восьмой палубе нет прямого прохода от кормового лифта к центральному… Что они подумают? Что мы с голоду совершили налёт на пищевые синтезаторы?» И ответ Адамс: «Там находится линия доставки пищи…»

И по этой линии доставки он ускользнул из западни, из последних сил удерживая призрачную форму своего тела, отчаянно пытаясь воскресить в памяти и представить себе, как колени упираются в ребристое резиновое покрытие технического жёлоба, идущего поверх конвейера, как руки касаются его металлических стенок.

На какое-то время он был в безопасности.

Но в глубине души он понимал, что выгадал для себя лишь несколько лишних минут — и какое это имело значение?

Удалось ли женщинам вызволить Спока? Он вывел из строя дверной механизм шлюза, но не знал, сохранился ли этот сбой, когда он бросился наверх, в залитые ярким светом, смертельно опасные для него помещения лазарета, где мог найти по крайней мере Чепэл и Хелен. Он повредил систему контроля давления — хватило ли этого, чтобы его друг не погиб от удушья и клеточного распада?

Он вспомнил, что вроде бы собирался вернуться на ангарную палубу и проверить. Но последнее, предельное усилие воли, потраченное на то, чтобы сорвать крышку вентиляционного люка в лаборатории, мучительное напряжение, что потребовалось для начертания букв на водяной плёнке, — это исчерпало его энергию до конца, и теперь все мысли, все образы в его сознании понемногу меркли, смешивались и угасали в изнеможении. Он уже не понимал, что это за место, заставленное гудящими механизмами, и как он сюда попал…

Туманная дымка, обрывки воспоминаний — вот и всё, что осталось от него и скоро должно было исчезнуть.

— Джим?

Голос был тихим и доносился откуда-то снаружи. Он узнал этот голос, он слышал его в прошлом… Так трудно было вспомнить, кто он есть, так трудно восстановить облик и форму бывшего тела, разобраться в мутной путанице воспоминаний, из которых состояла его жизнь. Но тот, кто звал его… когда-то он знал этого человека…

— Джим, я знаю, что ты здесь. Пойдём, Джим, пойдём со мной. Спок придумал, как тебя спасти.

Значит, Спок выжил. Хорошо.

И он ещё больше сосредоточился, собирая остатки себя, как стягиваются вместе осколки гаснущей звезды, когда ни света, ни жара уже не осталось.

— Джим, следуй за мной. Мы внизу, на двенадцатой палубе, позади ремонтного цеха шаттлов.

Ремонтный цех? Что-то шевельнулось в памяти, складываясь в туманный образ: огромный отсек под самим ангаром, за которым были складские помещения, а за ними — грузовые трюмы…

— Мы знаем, что с тобой случилось. Мы можем помочь тебе… — голос отдалился. Потом раздалось шипение закрытой двери. Кирк шевельнулся, пытаясь вернуть себе память о ногах и руках, заставить себя идти следом за говорящим. Он мог бы поплыть, полететь, как облако… вот только он знал, что если забудет, как ходить по земле, то никогда не сможет вспомнить это снова. Но у него не хватало сил на то и другое.

Шаги, удаляющиеся прочь. И снова голос, шепчущий издалека… скрытный, затаённый, как голоса Гилдена и Адамс в полумраке главного коридора седьмой палубы; как голоса Бруновского и Миллера, бьющихся над компьютерными пультами в попытках заставить синтезатор готовить отдельные кофейные зёрна вместо обычного «плиточного кофе»; как голоса влюблённых, что порой гуляли по тёмным переходам нижних палуб, скрываясь от сплетен и от глаз нежелательных свидетелей.

Ну, конечно, подумал он. Если бы пришелец, Призрачный Странник, существо, истерзавшее его тело и разум, — если бы он узнал, что им всё известно, он наверняка нашёл бы способ убить их, как он пытался убить Спока и Хелен. По меньшей мере, как капитан, он мог держать их на гауптвахте, пока не станет слишком поздно…

И это «слишком поздно» уже почти наступило. Новая волна боли, сильнее прежней, докатилась до него, когда зачистка спустилась ещё на одну палубу, и индукционные генераторы снова заработали, и протонная волна подступила ближе. И, в любом случае, куда он денется? Это лишь вопрос времени…

Времени — но много ли у них времени? Они повернули обратно к Пигмису. Через три дня корабль подойдёт к планете.

Он что-то замыслил, этот Призрачный Странник, этот вор, который украл его тело, который отнял его корабль и команду, который надругался над его любимой женщиной и пытался убить его друга…

Ярость всколыхнулась в нём, ярость и прежнее упрямство, прежняя гордость. Я Джеймс Тиберий Кирк, подумал он. Я капитан «Энтерпрайза». Ты отнял мой корабль, ты повернул мой экипаж против меня и заставил их, как псов, охотиться за мной, но, клянусь богом, я уничтожу тебя, если смогу.

Это Маккой звал его.

Боунс.

Теперь он вспомнил.

Он огляделся вокруг, поворачивая тень своей головы. Он увидел, что находится в машинном отделении, управляющем работой шлюзовых дверей ангарной палубы. Должно быть, ковыляя вслепую, он спустился на один этаж ниже, чем собирался, пытаясь вернуться в ангар и узнать, выжил ли Спок.

Медленно, атом за атомом, — словно его тело ещё состояло из атомов, а не из электрических теней и воспоминаний — он собрал себя воедино, снова облекая свой бесплотный разум в память о плоти и память о корабле. Режущий вой протонного поля с верхних палуб мешал сконцентрироваться, но он постепенно восстановил в уме расположение технических проходов, соединяющих эту комнату с грузовыми отсеками, и люков, ведущих оттуда наверх, на ангарную палубу.

У него снова были руки и ноги. Своей волей он заставил их существовать. Медленно, ощупью, цепляясь за стальные кости своего корабля, как за руку возлюбленной, еле живой от боли и усталости, он побрёл вперёд, следуя за голосом друга.

Это скоро закончится. Должно закончиться.

Капитан Кирк (Нет! — сказал он себе, яростно тряхнув головой. Ярблис… Ярблис Гешкеррот… меня зовут Ярблис Гешкеррот, Призрачный Странник) смотрел остекленевшими, больными глазами на Голодных в красной одежде, которые в двадцатый раз демонтировали громоздкую протонную пушку, чтобы потом втащить её в турболифт и спустить ещё на две палубы ниже. Поначалу сама мысль о создании машины, подражающей вибрациям живого разума, вызывала у него отвращение. Теперь же он был очарован. Какую утончённость, какую дьявольскую аккуратность, оказывается, таил в себе этот путь познания вселенной, этот способ исследовать мир снаружи, а не изнутри.

Он отвёл взгляд, зная, что Голодным не нравится, когда на них смотрят слишком долго.

Его люди (Люди Кирка! Голодные! Тупые, прожорливые, неуклюжие…), самцы и самки, ходили вокруг, такие же притихшие, как с самого начала зачистки. Он запоздало догадался, что они тоже обеспокоены. Им самим было неуютно в мире, который они создали, их пугало могущество вещей, которыми они пользовались. Одна из охранников, темноволосая самка, прислонившись к стене, тихо разговаривала с каким-то самцом, и при виде её в человеческом теле, которое он присвоил, пробудилось жадное желание. Потрясённый, Ярблис отогнал предательскую мысль прочь, но она вернулась, и вместе с ней — навязчивое воспоминание о женщине Хелен.

Помотав головой, он отошёл в сторону, чувствуя необъяснимое омерзение при мысли о том, что он сделал, и о том, какое наслаждение доставило ему это тёмное насилие. Он не умел управлять такими желаниями, и он слишком мало знал о том, что надо и что не надо делать. Воспоминания об этом были смутными, запутанными и неприятными, ибо это была память тела, а не разума…

— Капитан… — Мистер Скотт, инженер, Скотти из воспоминаний Кирка, смотрел на него с глубокой тревогой в кофейно-чёрных глазах, поднимая деталь генератора с помощью накинутого на плечо ремня. — Я так и не спросил, вам удалось найти мистера Спока?

Кирк (Ярблис! Меня зовут Ярблис… Кто это — Ярблис?) кивнул.

— Он сказал, что собирается проверить доклад о явлении полтергейста на ангарной палубе, но с тех пор прошло почти два часа.

Как легко, как угрожающе легко это становится — говорить о часах и минутах… как просто думать, как они, когда нет ни солнца, ни луны, ни ветра, чтобы отмечать смену дней!

Он нахмурился, как это делал Кирк, и добавил:

— И это само по себе беспокоит меня.

Когда они обнаружат, что двери шлюза открыты, подумал он, когда они достигнут ангара, до которого им осталось всего несколько палуб, обработка пойдёт намного легче. У них не останется ни вопросов, ни сомнений. Они будут мстить за своего человека.

Кирк, настоящий Кирк, спас Хелен. С той минуты, как Ярблис выскользнул из ангара — а заставить Спока услышать голос, зовущий его голос из тени маленького корабля, было простейшей иллюзией, одной из тех, которыми он заманивал темнокожих клингонов-Голодных навстречу смерти, — он беспокоился, что Кирк сможет как-нибудь изловчиться и спасти ещё и Спока. Но до сих пор не было ни признаков тревоги, ни срочных вызовов от костоправа Маккоя, так что можно было не опасаться, что Спок выжил.

Инстинктивно он чувствовал, что Спок опасен.

Шагая по коридору к лифту, он думал о вулканце. Как все Голодные, Спок больше обращал внимание на внешность, а не на внутреннюю суть. Но когда Ярблис впервые замыслил захватить тело Кирка и использовать корабль Голодных для страшного дела, которое должно было навсегда защитить его мир от их губительного влияния, он ещё не знал, что его маскарад окажется не таким полным, как было задумано. У них не было Сети Сознания — он до сих пор не мог представить себе, как это может быть, потому что боль отделения от Сети терзала его каждую минуту, и с этой болью ему приходилось жить, как с отверстой раной, — и всё же они знали друг друга лучше, чем он думал. Он знал, что совершил несколько ошибок. И Спок, Вычислитель Всего, кое-что вычислил по ним.

Он посмотрел вокруг себя, на стерильные белые стены, на плоский пол, на плоский потолок… всеми силами души он ненавидел это плоское место, насквозь провонявшее смрадом Голодных. Вот во что они превратили свой мир, подумал он. И теперь соблазнят его народ, чтобы превратить настоящий мир, истинный мир, прекрасную Рею, обитель Матери-Души в такое же ненавистное место, где всё поделено на Моё и Не-Моё, на Не-Тронь-Меня и Другие-Которые-Не-Я… соблазнят их обещаниями будущей жизни, такой простой, такой изобильной…

Но смысл жизни не в простоте и изобилии. Смысл жизни — в красоте, а красота заключена в опасностях, в холоде и голоде так же, как в покое и уюте. И этого им никогда не понять.

Пройдёт поколение или два — и многие в мире тоже перестанут это понимать. И со временем все они тоже превратятся в Голодных.

И красота Реи начнёт умирать.

Но этого он не допустит.

Он протянул руку — слабую маленькую руку с крошечными пальцами! — прикоснулся к плоской, холодной стене, которая никогда не была частью чего-то живого, и улыбнулся скупой, усталой улыбкой.

Это место, этот корабль теперь принадлежал ему. Если бы он не был так измучен, если бы его кости не ныли от горького, разъедающего душу одиночества, он бы торжествующе рассмеялся. Потому что когда он сделает своё дело, с этим будет покончено, и никогда больше Голодные не смогут осквернить его мир, и не купят души его людей в обмен на сладкие мечты о сытости.

— Бригады зачистки спустились на девятнадцатую палубу, — доложила лейтенант Ухура с порога почти пустого зала, включив коммуникатор и изо всех сил надеясь, что она отсоединила нужный контакт и что их разговор нельзя засечь с мостика. — Есть что-нибудь?

Голос Хелен, ещё хриплый от последствий газового отравления и вдобавок искажённый помехами плохой связи, ответил:

— Пока ничего. Он сидит в машинном отделении, в темноте, и ждёт. Там так холодно, что трудно разобраться… происходит ли что-нибудь.

Ухура сочувственно отметила, что Хелен всё ещё не может заставить себя произнести имя капитана.

— Держи меня в курсе, — тихо сказала она и отключилась. В 7:35 утра (Ухура чуть не застонала при мысли о предстоящей вахте на мостике после ночи вроде той, что ей пришлось пережить) комнаты отдыха в главном и инженерном корпусе, как правило, пустовали, зато спортзалы и помещения для активного отдыха пользовались неизменной популярностью среди тех, кто любил с утра пораньше размяться и хорошенько разогнать кровь по телу, и тех, кто хотел «покончить с этим мучением» до начала рабочего дня.

В этот час зал с бассейном, на пороге которого она стояла, должен был быть полон мужчин, и женщин, и весёлых голосов, далеко разносящихся над водой. Топот, резкие звуки ударов и ритмичная музыка доносились бы из спортзала, где поклонники боевых искусств выполняли перед завтраком свои утренние ката, и из танцевального класса, где Органа отрабатывала с ученицами плие и растяжки.

Но тревога, которую Ухура заметила прошлой ночью на жилых палубах и в комнате отдыха, всё ещё не утратила силы. Одинокий пловец упорными гребками продвигался по бледно-аквамариновой глади бассейна; спортзал и танцевальный класс были погружены в молчание, как пустые дома с зачехлённой мебелью. Может быть, кто-то из членов экипажа, занимавшихся в инженерном корпусе, пошёл сегодня утром в главный корпус… этого она не знала. Никто не может подолгу оставаться в напряжении, и атмосфера нервозного ожидания по большей части сошла на нет, вытесненная простой усталостью, однако Ухура догадывалась, что экипаж в основном предпочитает не рисковать, пока не будет объявлено, что пришелец благополучно уничтожен.

Она вздохнула. Времени оставалось в обрез. Она устало потёрла лицо и побрела к ближайшему лифту. Оставалось быстро перехватить чашечку самого крепкого кофе, принять душ и своей каюте и надеяться — скорее всего, тщетно — что сегодняшняя вахта окажется тихой.

— Ничего, — вполголоса сказал Боунс Маккой, глядя сверху вниз на женщину, что сидела на полу прямо у дверей машинного отделения. — Я побывал в каждом тёмном углу и в каждом служебном коридоре корабля, в таких местах, о которых я даже не подозревал раньше, но ничего не почувствовал. Не то чтобы я точно знал, что должен почувствовать… — Он заколебался, размышляя над этим. Потом медленно добавил: — Но, думаю, я узнал бы его.

Хелен кивнула.

— Думаю, мы все узнали бы… теперь.

Как ни странно, Маккою казалось, что она выглядит намного лучше чем даже вчера днём. Да, она была по-прежнему измождена, исчерпав до предела свою физическую выносливость… но тот убитый вид, та безнадёжная усталость, то выражение неотступного страха в её ореховых глазах — всё это исчезло. Перед ним всё ещё была женщина, перенёсшая тяжёлую травму, скорее эмоциональную, чем физическую; но в её лице снова светилась жизнь — жизнь, что была погребена под гнётом безысходного смятения и боязни безумия с той минуты, как они в последний раз поднялись с Пигмиса.

Коммуникатор тихо чирикнул. Хелен раскрыла его.

— Зачистка идёт на двадцатой палубе, — сказал приглушённый голос Ухуры. Было уже за восемь часов утра, и Маккой предположил, что она следит за переговорами бригад, подключившись к линии интеркома. — Есть новости?

— Ни одной.

Маккой фыркнул и отвёл глаза.

— Никогда мне не нравился этот чёртов транспортатор, — пробурчал он. — Перемешивать человеческие атомы, как бушель риса… наверное, так Призрачный Странник и расправлялся с клингонскими разведчиками там, на планете.

Хелен снова кивнула.

— Всё, что от него требовалось, — это улучить момент, когда они транспортируются на поверхность и захватить одного, а потом дождаться удобного случая.

— Но, с другой стороны, — продолжал Маккой, — я подозреваю, что лишь стабилизирующий эффект транспортного луча позволил Джиму остаться в живых.

Хелен скривила губы:

— Что наводит нас на весьма неприятные мысли касательно того, зачем Ярблис Гешкеррот решил присвоить себе место капитана звездолёта.

Потом из темноты машинного отделения позади до них донёсся шёпот Спока:

— Капитан?

Хелен и Маккой обернулись. Маленькая комната была погружена в сумрак, подсвеченный лишь слабым жёлтым мерцанием экрана и неярким огоньком горящей свечи, правдами и неправдами выпрошенной у помощницы канонира Бэрроуз, которая держала у себя целый запас, для религиозных целей или просто ради романтики — этого Хелен не знала. Отсвет пламени лежал на лице Спока, резко выделяя его угловатые ястребиные черты и оставляя в тени запавшие глаза. Спок добросовестно прочёл несколько книг, где говорилось о явлениях бестелесных существ, и одним из необходимых условий, неоднократно упомянутым в этих книгах, было приглушённое освещение. Возможно, отметил он, это требовалось для того, чтобы облегчить работу шарлатанам, но так же возможно, что световые волны сами по себе рассеивают и ослабляют силы создания, представляющего собой не что иное как набор электростатических импульсов.

Озарённый пламенем свечи, вулканец сидел с закрытыми глазами, как странный, бесстрастный идол, положив вытянутые руки ладонями вверх на грязноватый пластик столешницы. В комнате было холодно, но почему — Хелен не могла сказать точно.

Вулканец заговорил опять, чуть слышно:

— Капитан, вы здесь?

И где-то раздался глухой стук, словно нечто твёрдое упало на бетонный пол.

— Приблизьтесь ко мне, — тихо сказал Спок. — Катра… сущность души. Внутреннее сознание. Его можно передать из тело в тело; его можно сохранить на время в другом разуме, как катра Саргона, его личность, была сохранена в вашем. Мой разум открыт для вас, капитан… Джим. Приблизься… мой разум открыт и готов. Я удалил электронную защиту вокруг центрального компьютера… Я приготовил программы искусственного интеллекта, чтобы сохранить твою память, твоё знание, твою суть… пока мы не сможем вернуть тебе прежний облик. Ты понимаешь меня?

Но ответа не было.

— Мы можем спасти тебя, — Голос Спока был чуть громче шёпота. — В виде компьютерной программы ты сможешь существовать бесконечно долго.

В комнате было всё так же тихо, но Хелен почувствовала пустоту, как будто присутствующее здесь нечто начало рассеиваться. Она вспомнила, что обработка идёт прямо над ними, всего несколькими палубами выше; а Джим уже больше недели существовал без тела. Очень может быть, что у него просто нет сил вернуться… или он забыл, как это сделать.

Она тихо приподнялась и взяла Маккоя за руку. Было ещё кое-что в прочитанных ею книгах о спиритических сеансах; кое-что, о чём Спок упоминал, но не принимал в расчёт. Теперь, неожиданно, она увидела в этом смысл. С помощью Маккоя она поднялась на ноги и потянула доктора в затенённую комнату. Без единого звука они сели на свободные стулья у стола. Рука Хелен осторожно сжала тонкие, сильные пальцы вулканца, поразительно тёплые из-за высокой температуры его крови, — и секундой позже Маккой взял Спока за другую руку. Как только он сделал это, замкнув тем самым круг, Хелен мгновенно ощутила, что Кирк где-то рядом.

Закрыв в темноте глаза, она чувствовала его, осязала его живое присутствие. Как если бы он стоял возле Спока… прямо за его плечом. Она не пыталась передать ему никаких мыслей, никаких образов; просто сидела на жёстком пластиковом стуле, расслабившись и позволив своему сознанию открыться, отпустив мысли на волю, чтобы дать ему ещё одну зацепку, ещё одно знакомое прикосновение… ещё один ориентир, по которому он мог бы найти дорогу назад. И так они сидели в глубоком молчании — живое кольцо энергии, дружбы и силы.

Потом она услышала, как дыхание Спока прервалось, и его пальцы сжались чуть сильнее. Он аккуратно высвободил руку, и, открыв глаза, Хелен увидела, как он снова повернулся к терминалу и опустил ладони на открытый корпус, над переплетением проводов. Лицо его было по-прежнему сосредоточенно, глаза закрыты.

Они с Маккоем переглянулись поверх стола, но доктор ничего не сказал. Движением брови она обозначила вопрос, и он кивнул.

Выдвинув простую клавиатуру терминала, Спок начал печатать. Долго время не было слышно ничего, кроме низкого, ритмичного гула двигателей, в который вплеталась едва ощутимая, дрожью отдающаяся в костях ультразвуковая нота и, как сухой контрапункт, — быстрый стук клавиш, выводящих на экран символы Логлана. Даже с открытыми глазами Спок имел всё тот же отсутствующий вид, но работал без колебаний, уверенный, спокойный и отрешённый от всего, и огромная тень колыхалась за его спиной на белой, заляпанной жиром стене.

Маккой и Хелен тихо поднялись со своих мест и встали за ним, глядя поверх его плеч на экран.

Под длинными столбцами Логлановских кодов вулканец набрал вопрос по-английски:

И, после долгой паузы, строчкой ниже возникли слова:

И экран погас.