Призрачный Странник

Глава 5

— И внутреннее сканирование корабля ничего не обнаружило? — Капитан взглянул на мистера Спока, последнего из группы сотрудников научного отдела и службы безопасности, которые в течение часа обследовали малую лабораторию всевозможными аналитическими приборами.

Спок помолчал, оглянувшись через плечо на маленькую, ярко освещённую комнату с разбросанными колбами и разлитыми по полу жидкостями. Она не была герметично опечатана, и всё же что-то в этой ситуации казалось ему необъяснимо тревожным.

— Ответ отрицательный, капитан. Ни сканирование, проведённое непосредственно после аварийного карантина, ни повторное, которое только что завершилось и показало все жизненные формы на борту, включая растения в ботаническом отделе, в комнате отдыха и в каюте мистера Сулу.

— Очень может быть, что это один из питомцев Сулу смылся на волю и просунул щупальце через решётку, — пробормотал Маккой. Скрестив руки на груди, он печально созерцал царящий в лаборатории хаос. Ещё несколько офицеров безопасности подошли к ним из-за поворота коридора, где они все собрались, — главные помещения Отдела безопасности располагались всего в нескольких переходах отсюда. — Помните ту штуковину с золотистыми цветами, которую он притащил с Иолоса Шесть?

— Едва ли Aetavis Spengleris мог проявить интерес к таким белковым цепочкам, как у жизненных форм Персис-Нова, которым был посвящён ваш эксперимент, — сдержанно заметил Спок. — Его привязанность к вам объяснялась исключительно температурой вашего тела. Большинство растений совершенно лишены эстетического вкуса.

— Я так и подумал, когда оно принялось увиваться за вами, — парировал Маккой.

Спок чуть приподнял бровь и снова повернулся к капитану. В этот момента из-за поворота коридора появилась доктор Гордон — она шла со стороны рабочего кабинета сестры Чепэл.

Спок прекрасно понимал, что это не его дело, равно как и любой другой из многочисленных романов Кирка; и всё же он обратил внимание некую странность в том, как доктор Гордон приближалась к капитану, — как она на мгновение остановилась, завидев его, и потом подошла медленным неуверенным шагом, словно боялась встретить отказ. Сегодня утром на мостике он заметил её разочарование, когда Кирк не проявил благодарности в ответ на её решение остаться на «Энтерпрайзе» — решение, которое заставило Спока серьёзно усомниться в её способности мыслить логически. Лично он считал, что с её стороны было неразумно ожидать похвалы за разрушение или в лучшем случае, приостановку её карьеры — даже от человека, ради которого эта жертва была принесена.

Но почему она чувствовала себя — или боялась быть — отвергнутой — для Спока это было загадкой.

— Я просмотрела все предварительные отчёты исследователей по флоре и фауне Пигмиса, — сказала она хрипловато и отрывисто. — Ни одно из этих существ не смогло бы проникнуть в запертую лабораторию или даже попасть на корабль незамеченным…

— Насколько вам известно, — мягко сказал Кирк.

Хелен растерянно замолчала.

Чуть дальше по коридору начальник службы безопасности ДеСаль вскрыл другой выход вентиляционной шахты и проверял квадратный металлический канал с помощью инфраскопа и увеличителя, ища следы или пятна на тонкой плёнке влаги, скопившейся на поверхности фильтров. В лаборатории сестра Чепэл помогала корабельному фотографу — тот делал снимки разлитых жидкостей под всевозможными углами, при разном освещении и со всех мыслимых ракурсов, чтобы передать их на анализ компьютеру и самому ДеСалю.

— Вы сами сказала, что это всего лишь предварительные отчёты, — продолжал капитан. — Ваши…

Он умолк на середине фразы, обдумывая что-то, затем сказал:

— Исследовательские отряды провели только беглый осмотр планеты. Даже Шорак и его группа видели только маленький уголок этого мира и никогда не постигнут в полной мере…

Он снова запнулся, и между бровей его внезапно легла складка, как будто он тщательно подыскивал слова, выбирая из множества противоречивых мыслей, которые он хотел выразить.

— На мой взгляд, даже их наблюдения были… во многом ошибочными.

Маккой изумлённо обернулся на эти слова; Спок выразительно поднял бровь, но Кирк покачал головой, не умея или не желая добавить ещё что-нибудь к сказанному.

— Разумеется, мы не исключаем возможности, что нарушитель вошёл в лабораторию совершенно нормальным способом — через дверь, — проговорил Спок после небольшой паузы. — Равно как и возможности, что нарушителем является один из членов экипажа…

— Кому могло понадобиться срывать этот эксперимент? — резко спросил Маккой, и Спок взглянул на него с лёгким удивлением:

— Я не берусь судить о причудах человеческих мотиваций, доктор. Я лишь говорю, что в погоне за практически невероятным мы не должны забывать об очевидном. Взломать простой защитный код на двери такого типа чрезвычайно просто.

— Нет, — тихо сказал Кирк. Его взгляд двигался — уже не беспокойно а, скорее, последовательно и вдумчиво, — от входа в разорённую лабораторию, вдоль изогнутых светло-голубых стен, задерживаясь на вентиляционных решётках, дверях, ремонтных люках и трубопроводах, что вели в недра корабля, в лабиринт тоннелей и переборок. ДеСаль и его помощники упаковывали свои находки, и вид у них был не слишком радостный; место происшествия было сфотографировано вдоль и поперёк, Маккой и Чепэл принялись собирать разбросанные колбы и чистить заляпанный стол вакуумным пылесосом.

— Нет, здесь что-то есть. Я знал это, когда мы были в транспортном отсеке. Я чувствовал это.

— Данные компьютерного анализа не выявили никаких отклонений… — начал Спок.

— Это лишь показывает, что у компьютера есть свои ограничения.

У себя в каюте мистер Спок с обычной своей неторопливостью включил компьютер и снова просмотрел результаты осмотра, проведённого службой безопасности в малой лаборатории, результаты сопутствующего биосканирования всего корабля и результаты предыдущего сканирования во время аварийного карантина. Он также запросил отчёт о последних полученных данных из аналитической лаборатории, зная, что ДеСаль, несмотря на поздний час, ещё работает там, пытаясь извлечь хоть крупицу информации из своих скудных находок. Но, как он сам недавно сообщил капитану Кирку, здесь не было никаких отклонений.

И всё же Спок не мог побороть тревоги. Он знал, что капитан обладал чрезвычайно развитым умением распознавать сигналы подсознания, той способностью чутко реагировать на почти незаметные странности в привычном течении дел, которую земляне обычно называют «шестым чувством», — хотя в действительности это не что иное как более эффективное применение имеющихся пяти.

И он безоговорочно доверял мнению капитана. В десятках запутанных и опасных десантных миссий, а также в сотнях шахматных партий он видел, как работают интуиция и чутьё Джеймса Кирка, и знал, что капитан обладает свойством, которого ему самому недостаёт: убеждённостью в том, что твёрдое знание фактов не даёт полной картины, и умением заполнять эти пробелы.

Капитана что-то беспокоило. Спок понял это ещё утром, на мостике — прочёл по следам стресса, бессонницы и утомления на его лице. Он подозревал, что Кирк провёл большую часть ночи без сна, — скорее всего, просматривая те же самые результаты сканирования на своём мониторе, пытаясь найти какую-то ускользнувшую от них деталь, улику, которая подтвердила бы то, что говорил ему инстинкт, — что вопреки всем свидетельствам на борт корабля проник незваный гость.

Но, как и Спок, он ничего не нашёл — ибо здесь нечего было искать.

Спок долго сидел, устремив взгляд на монитор, в тёплом полумраке комнаты. Хотя «Энтерпрайз» был построен в расчёте на экипаж, состоящий в основном из землян, установка температурного режима в его каюте на максимальный нагрев позволяла приблизительно воссоздать приятную жару Вулкана. Через некоторое время он потянулся к пульту, ввёл новую команду и кадр за кадром прокрутил видеозапись событий, произошедших в транспортном отсеке прошлой ночью. Он увидел самого себя, нажимающего кнопку аварийного карантина, но, как ни странно, на записи не было той характерной мерцающей вспышки — фантомного отражения, которое, по мнению остальных, и ввело его в заблуждение.

Там не было ничего.

Ничего, кроме его воспоминания о мгновенном, мимолётном ощущении, будто в транспортном отсеке находится нечто, чего здесь быть не должно.

А потом он услышал позади очень тихие, почти беззвучные шаги.

Реакция Спока была мгновенной. Поворачивая голову, он уже знал, что здесь кроется какая-то аномалия; в его каюте, несмотря на скудное освещение, не мог спрятаться никто посторонний — иначе его чуткий слух уловил бы дыхание, скрип обуви, тысячу других неразличимых шорохов, которые производит одетое человеческое тело…

И за его спиной действительно никого не было.

Несколько секунд он просто сидел вполоборота, разглядывая через плечо маленькую, просто убранную комнату. На звездолётах даже офицерские каюты были невелики и не могли похвастаться ни архитектурными излишествами, ни обилием уюта. Несмотря на последующее примирение с отцом, разрыв Спока с семьёй был, при всей его безукоризненной вежливости, достаточно бурным; поэтому он сохранил лишь несколько сувениров с Вулкана — память о мире, где его всегда считали полукровкой и чужаком. На полке была выставлена небольшая коллекция геологических диковинок, собранных им на разных планетах; три терминала на рабочем столе предоставляли ему доступ к любым программам и научным трудам в любое время дня и ночи. На его спартанском ложе можно было бы играть в орлянку, пожелай кто-нибудь воспользоваться столь нелогичным методом для проверки жёсткости постели и гладкости аккуратно расправленного покрывала.

В этой комнате решительно негде было спрятаться, и все её углы без труда просматривались с того места, где он сидел.

Всё же мистер Спок поднялся на ноги и, повторяя недавнее поведение капитана Кирка, медленно прошёлся по маленькому помещению, весь обратившись в зрение и слух, в поисках ещё какой-нибудь странности, ещё одного намёка на то, что он услышал, — или думал, что услышал.

Конечно, он ничего не нашёл. Списав всё на случайное отражение звука, но отметив в памяти это происшествие, чтобы позже обдумать его тщательнее, Спок разделся, принял душ, совершил вечернюю медитацию и лёг спать.

— Джим?

Неяркий свет из коридора — здесь, как и на всей офицерской палубе, освещение было притушено, создавая на «Энтерпрайзе» искусственную ночь, — отразился в глазах человека, сидящего за небольшим столом, и Хелен замерла. Странная, почти звериная настороженность блеснула в его взгляде, когда он резко повернулся к ней, и на долю секунды ей показалось, что она смотрит в глаза незнакомцу.

Потом дверь закрылась за её спиной, и тень снова упала на его лицо, — но голос, позвавший её, был голосом Джима Кирка:

— Хелен!

Он поднялся, шагнул к ней и заключил в объятия.

— Джим, погоди!

Она упёрлась ладонями в его широкие плечи, пытаясь отстранить его; на долю секунды он ещё крепче стиснул её, жадно привлекая к себе, и, чувствуя беспощадную силу этих рук, она вдруг поняла, что не сможет вырваться.

Но в следующее мгновение он ослабил хватку и отступил, разглядывая её. В сумраке его лицо, отмеченное непривычной усталостью и напряжением, казалось непроницаемым.

— Джим, в чём дело? — Её голос слегка дрогнул. В его объятиях она хотела найти утешение после всех дневных переживаний, но вместо этого почувствовала странную отчуждённость, словно что-то стояло между ними, словно он что-то скрывал от неё.

Кирк слегка наклонил голову, и свет ночника из спального отделения озарил тонким сияющим контуром его светлые волосы. Он ничего не сказал.

— Мы были… искренними… друг с другом, — проговорила она, запинаясь на каждом слове и проклиная себя за неумение выразить свои мысли; она не знала, как объяснить всё и не разрушить ненароком то, что соединяло их. — Пожалуйста, скажи мне правду.

— Правду о чём?

Его голос был жёстким, механическим, незнакомым. А ведь недавно ей казалось, что она может распознать каждый его оттенок, каждое выражение…

Она думала, что знает его. Что теперь делать? Притвориться, что всё хорошо, и надеяться, что оно уладится само собой?

— Правду обо мне, — с трудом выдавила она. — Правду о… о нас. Сегодня утром на мостике, когда я сообщила, что остаюсь на корабле, ты просто… просто сказал: «Ну ладно, хорошо»…

Она остановилась, не находя нужных слов, боясь показаться этакой изнеженной мимозой, которая вешается ему на шею, напоминая о воображаемых обещаниях, и ноет, что он уделяет ей мало внимания. Но что-то здесь было неправильно. Она не могла сказать — что именно; не могла сказать, откуда ей это известно. Но почему-то руки, лежащие на её талии, жгли, как раскалённое железо.

Он всё ещё молчал, и она торопливо продолжала:

— Но ты был… удивлён, или выглядел удивлённым… Тебя беспокоит, что я решила остаться? Я всё ещё могу вернуться… — и сердце у неё сжалось при мысли о том, что непременно скажет Номиас.

Его молчание — такое расчётливое, вдумчивое молчание! — сводило её с ума.

— Джим, ну скажи что-нибудь! Что с тобой творится? Я знаю, что ты любишь свой корабль, что для тебя важна твоя карьера, но я же не прошу тебя…

Её голос пресёкся. В отчаянии она вглядывалась в его лицо. Он стоял спиной к тусклому свету ночника, и тень скрывала его черты, но Хелен почти слышала, как крутятся шестерёнки его мыслей, вычисляя, прикидывая, составляя одно объяснение за другим. Держа руки на его плечах, она чувствовала, как напряжены мышцы под её ладонями, и ощущала исходящую от него нерешительность, пока он размышлял, как лучше ответить.

Наконец он сказал:

— Хелен, я… Ты говоришь, что сегодня утром я реагировал не так, как ты ожидала. Но как, по-твоему, я должен был отреагировать?

— Я не говорила этого! — взмолилась она, сердитая, усталая, смущённая до глубины души. — Я просто спрашиваю, как ты к этому относишься?

Снова долгая пауза. И медленно, осторожно, будто собирая по кусочкам фразы из предыдущих разговоров:

— Это нечто, чего со мной никогда прежде не случалось. Это… непривычно для меня…

Он снова заколебался, потом быстро закончил:

— Хелен, мы можем поговорить об этом в другой раз?

— Прости! — Её охватило раскаяние. — Мне не следовало вываливать на тебя свои проблемы. Ты увидел… или почувствовал что-то в транспортном отсеке, да? То же, что чувствовал мистер Спок?

— Да, — Он как будто ухватился за возможность сменить тему. — Да… что-то проникло на корабль. Я знаю это. Я чувствую. Дай мне несколько дней, Хелен. Мы… мы обязательно обсудим это. Мы во всём разберёмся. Но не сейчас.

— Ладно.

Это лучше, чем ничего, подумала она, — может быть, дело вовсе не в ней.

Она повернулась, собираясь уйти, но его руки неожиданно сжались, и он снова притянул её к себе. Скорее удивлённая, чем обрадованная, она уступила.

Весь день она хотела этого. Хотела, чтобы вечер закончился именно так.

Но больше, чем телесная близость, ей нужна была поддержка и ободрение — а сейчас, вопреки его словам, она чувствовала лишь растущее замешательство, не зная, будет ли лучше уйти или остаться, настоять на своём или подчиниться его желанию. Никогда ещё она не ощущала так остро, что он, как все мужчины, принадлежит к совершенно чуждому ей виду; и когда он потянул её в сторону кровати, Хелен вдруг захотелось, чтобы Ухура была рядом и подсказала ей, что делать.

Резкий звук вырвал Спока из глубокого сна. Он очнулся в кромешной слепой темноте и некоторое время лежал, прислушиваясь к плотной, давящей тишине вокруг и гадая, что это было.

С точки зрения логики, он не должен был ничего услышать. Звуконепроницаемые стены были чрезмерной роскошью для стандартных кают, однако в условиях пятилетнего похода всё же требовалась некоторая степень звуковой защиты, и все члены экипажа — даже такие любители повеселиться, как мистер Скотт и Брэй из ремонтной бригады — строго соблюдали правила, запрещающие шуметь в неурочный час. И хотя мистер Спок мог расслышать голоса из-за дверей всех комнат, мимо которых он проходил, и иногда — сквозь стены собственной каюты, в большинстве случаев даже его сверхчувствительный слух не различал отдельных слов.

Но сейчас, лёжа и прислушиваясь, он не слышал ничего, ибо то был самый глухой час искусственной ночи «Энтерпрайза».

Шум двигателей? — размышлял он. Но низкочастотный пульсирующий гул машин и электронных систем, что, подобно сосудам и нервам, пронизывали металлическую плоть корабля, звучал, как всегда, — обычным ритмическим фоном для всех остальных шумов. И всё же у Спока осталось впечатление, что разбудивший его звук был издан именно кораблём, не человеком…

Потом он услышал его снова — где-то рядом… Почему-то ему не казалось, что источник звука находится в одной комнате с ним, хотя, логически, в противном случае он не мог бы так ясно различать его.

Кто-то… стучит по переборке?

Этот странный шум не мог быть ничем иным, кроме стука: тупые, тяжёлые, яростные удары. В их ритме крылось нечто, наводящее на мысль о разумном существе, а не механизме — словно кто-то, лишённый дара речи, кричал от горя и безысходности.

В комнате похолодало. Спок установил таймер на понижение температуры в ночное время, чтобы имитировать пустынный климат Вулкана, к которому привык его организм, но этот холод был другим — липким, злым, пробирающим до костей. Спок плотнее закутался в одеяло, но это не помогло — через несколько секунд он откинул его, включил ночник в изголовье и подошёл к двери.

Вполне возможно, подумал он, разглядывая слабо подсвеченный ряд закрытых дверей других офицерских кают, выстроившихся вдоль изогнутого коридора пятой палубы, — что стены сами передают звуки определённого тона, если их частоты попадают в резонанс; и, действительно, это явление объясняло и тот тихий, едва заметный шум, что потревожил его сегодня вечером. Или, с большой долей вероятности, звук мог донестись из коридора — слух вулканца часто улавливал шаги и голоса людей, проходящих за дверью его комнаты.

Когда Спок вернулся в каюту, стук прекратился. В помещении было теплее, чем ему показалось в первый момент после пробуждения; зябко, как ночью на Вулкане, но уже без того леденящего холода. Он включил верхние лампы и в их стерильном белом свете ещё раз обошёл маленькую комнату, уделив особое внимание вентиляции, — ему пришло в голову, что звук мог передаваться по трубопроводам или вентиляционным шахтам.

Не найдя никаких зацепок, он выключил свет и снова лёг.

Но часом позже он ещё бодрствовал, когда услышал за дверью спотыкающиеся шаги и приглушённые всхлипывания женщины, что возвращалась в свою каюту.