Призрак в зеркале

*****

В комнате с белым потолком развлекаться нечем, кроме как самокопанием. Стерильное чистилище для составления повинной, открывающей двери в ад. В этот раз, надо понимать, с отсрочкой. Единственное, что можно было заключить исходя из имеющейся информации — то, что я пока жив.

Поза моя почти не отличалась от принимаемой в кокпите. Разве ноги находились ещё выше по отношению к туловищу и ни на что не жали, а, напротив, растягивались, напичканные какими-то железками и подвешенные за тросы. Зато, если в моих руках оказывалась тарелка, а несколько позже — книга, это отдалённо напоминало руль.

Один томик раньше всех обнаружился рядом на тумбочке. «Anna Karenina» — прочёл я название. С таким же успехом могли бы подсунуть Библию. Естественно, первым делом меня интересовала свежая пресса, а не бессмертная классика. Но, пока я пребывал в бессознательном состоянии, более актуальные события вытеснили воскресные новости с газетных полос. Телевизора в реанимационном отделении не предполагалось. А время глянцевых спортивных журналов по теме ещё не подоспело.

На мои устные попытки что-то выведать кроме собственного здоровья медперсонал только пожимал плечами: Мэврик, Лайквуд? За какой клуб играют? Вообще не футболисты? Тогда не слышали. Похоже, при такой «нарастающей» популярности автоспорта в Федеративной Республике Вольфганг Фон Трипс и Штефан Беллоф останутся последними быстрыми немцами.

Единственная надежда возлагалась на молодого практиканта, насвистывающего мотивчик с субботнего концерта, ещё тогда меня доставший. И выяснилось: да, он кое-что слышал о гонке какой-то заокеанской серии на трассе по соседству. Вроде, даже кто-то погиб. Бред! Вот он я — вполне себе живой, хоть и не сказать, что невредимый. Не могло же что-то ещё там стрястись за оставшийся круг в режиме жёлтых флагов!..

Родных уговорили не прилетать, убедив, что жизни их незадачливого родственника угрозы нет. Поэтому первой моей связью с вменяемым англоязычным миром оказался тот, кого меньше всего хотелось видеть. И на его физиономии, впрочем, непроницаемой как всегда, взаимно не наблюдалось малейших признаков сочувствия или ободряющей, хотя бы вымученной, улыбки.

— Как ты? — сухо бросил босс. Не похоже, чтоб он грудью пробивал сюда дорогу сквозь заслоны в белых халатах. Проще поверить, ему пришлось пересиливать собственное нежелание. Но здоровьем подопечного, доставленного без сознанья в госпиталь на медицинском вертолёте, хоть ради приличия, глава команды иногда должен интересоваться.

— Вам, наверно, больше моего известно, — посетовал я. — Здешние врачи немногим разговорчивей Пита Зебровски.

— Гляжу, травмы не затронули твоей привычки не к месту юморить.

Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но по выражению лица догадался: шеф не настроен давать подробные пояснения на сей счёт. Вместо них он молча протянул газету, ту самую, которую я искал, развёрнутую на нужной (последней) странице.

«Штайнвальд. Сумбур на фоне трагедии» — пафосно гласил заголовок. Что за манера у пишущей братии дочерна сгущать, запугивая доверчивых обывателей! Например, озаглавить заметку: «В аэропорту столкнулись два самолёта» — когда речь идёт о царапине, полученной при манёврах на рулёжке. И успокоить читателя не раньше, чем из его кармана будет выужено столько-то центов или пфеннингов в обмен на пахнущий и пачкающий типографской краской листок некачественной бумаги, мало пригодный и для нужника. Разве не моветон обозвать не смертельную аварию «трагедией»?!.

Но фотография, вставленная ниже, смазанная и нечёткая, реабилитировала автора. С неё знакомо и зловеще ухмылялась маска-смайлик, выглядывая из-за чудом уцелевшей дуги безопасности. Текст под фото продолжался: «…А тем временем из Соединённых Штатов пришло печальное известие. Спортивный мир скорбит. После неравной борьбы со смертью оборвалась жизнь молодого таланта…»

Глаза защипало, как будто перед ними опять возник тот засвеченный камень… Разумеется, Боб Мэврик на данный момент замкнул трагический список жертв автогонок. Вряд ли кто-то туда проскочил за вечер воскресения. И именно его имя я сумел на ощупь прочитать на последнем надгробии из проклятого сна, который впоследствии неоднократно мне приснится.

— Врачи божатся, ты сможешь плясать уже на рождественском балу, — продолжил босс всё тем же ледяным голосом. — Поэтому говорю без обиняков — ищи себе другую команду. Мы не продлеваем контракт.

— Я, честно, и не рассчитывал.

— А я очень даже. Стыдно признаться, ты напомнил мне его… До того злосчастного предпоследнего поворота предпоследнего круга. Хотя нет! Боб ни разу не терял голову, впадая в эйфорию или фрустрацию, и если надо было просто приехать к финишу, спокойно доезжал. Так что, когда в следующий раз захочешь покончить собой, выбери иной способ, нежели наша машина. И команде не придётся втирать прессе про технические проблемы. Мне же впредь наука — не менять изначально принятое решение. Надо было полностью сняться с финальных этапов. Боб, даже мёртвый, не нуждается ни в чьих подачках — ни твоих, ни белобрысого мошенника, и тут не упустившего случая покрасоваться. Зачем покойнику добытое другими, думающими исключительно о себе? Вот ведь парадокс, он любил жизнь и гонки. И не мыслил первое без второго. Но кому-то, знать, нравится отбирать то, что любим, и оставлять — что презираем и ненавидим.

«Чего он несёт?!. — вскипело во мне негодование. — Взаправду нафантазировал себе, будто усадил в кокпит своей драгоценной самовозки латентного суицидника?!.»

— И кого берёте на освободившееся место? — не скрывая желчи, поинтересовался я. — Если парня, что не полез в открытую калитку, предпочтя дождаться, когда вылечу — передайте ему моё им восхищение. Он далеко пойдёт!..

— Хватит ёрничать! Разглядел своё «привидение»? Хотел от него удрать, да не вышло? И где оно пригрезилось — в зеркалах, или воспалённом мозгу? Даже догадываюсь, кто тебе подселил в него эту ересь. Вас засекли накануне. Выпивающих в кафешке с тем журналюгой…

— Не надо так о моём старинном друге! И я пил только сок…

— Кому-то собутыльник, — не услышал меня шеф, — а кому-то будущий тесть. Но откуда тебе знать! Ты же у нас не интересуешься светской хроникой!

— Верно. Области наших интересов как-то не пересекаются.

— Уверен? А то б знал, что дочка этого «рыцаря пера» от первого брака помолвлена с Лайквудом.

Меня словно в прорубь окунуло. Даже начал смутно припоминать, где мог видеть раньше лицо застенчивой журналистки. «Познакомлю с дочуркой…»! Курт забеспокоился, его изобретательного красноречия не хватило произвести впечатление? Если так, то он сильно себя недооценил! Надо же такое сочинить! Призрака — двойника будущего зятя и главного соперника приятеля-неудачника. Чтобы окончательно расшатать тому, внезапно вкусившему дурманящий аромат успеха, и так неустойчивые нервы. Финансовое благополучие будущей семьи ребёнка, разумеется, поважнее них или даже жизни отпрыска добрых знакомых, по детской наивности посвятившего тебя в старшие друзья. А может понадеялся, что не стану упираться и сдамся, пустив тридцать первого к победе, приехав к своему главному позору. Тогда он ни черта не разбирается ни в людях, ни в автогонках!.. Журналист, называется! «Портретист смерти»! Захотелось не просто пофотографировать, а поучаствовать в создании натуры?!.

В юные годы, ещё не выбрав окончательно стезю, теперь приведшую на реанимационную койку, я грешил сочинительством мистических историй в подражание тогдашним мэтрам ужасов вроде нынешнего Стивена Кинга. Эксперименты со свечой и зеркалом — из тех времён. Это Вангер мне присоветовал: дабы убедить читателя, нужно поверить самому. И чёрт побери! Даже сейчас я готов был поклясться, что он искренне верил в тот пьяный бред, который нёс тем субботним вечером! Иначе с чего б я в него уверовал?!.

— Делай выводы сам, — видя моё состояние, насколько мог, смягчил голос шеф. — Сращивай кости, восстанавливай нервишки, короче — возвращайся в реальность. А чтоб упростить тебе задачу, открою одну деталь. Машина, на которой в семьдесят пятом разбился Золтан Раш, была синей. Только номер на обтекателе и заднее антикрыло — золотистыми. Из-за чего соперники, преимущественно наблюдая, как он уезжает от них, и прозвали его «жёлтым призраком».