Глава 42

Парковка перед больницей Сундсвалля была почти пуста. В пасмурный день длинное здание производило впечатление необитаемого. Бурый кирпич заштрихован белыми рамами словно бы незрячих окон. Йона прямо через низкий кустарник направился к входу в больницу.

На медицинском посту в холле никого не было. Комиссар немного подождал у регистрационной стойки с выключенной лампой; наконец возле поста остановился уборщик.

– Где у вас отделение судебной медицины? – спросил Йона.

– Это двадцать пять миль к северу отсюда, – приветливо улыбнулся уборщик. – Но если вы имеете в виду патологоанатома, я могу вас проводить.

Вместе они прошли по безлюдному коридору и в просторном лифте спустились в подземный этаж больницы. Там было холодно; большие плиты пола кое-где потрескались.

Уборщик открыл несколько тяжелых, обитых железом двойных дверей; в конце коридора показалась еще одна дверь, на которой висела табличка “Отделение клинической патологии и цитологии”.

– Удачи! – сказал уборщик, указывая на дверь с табличкой.

Йона сказал “спасибо” и пошел по коридору; на линолеуме виднелись следы колесиков от каталок и тележек. Комиссар миновал лабораторию, открыл дверь в секционную и вошел в выложенное белым кафелем помещение, где стоял сделанный из нержавеющей стали стол для вскрытия. С потолка свешивалась люстра; ее свет, вместе с сиянием ламп дневного света, производил гнетущее впечатление. Дверца морозильной секции зашипела, и двое мужчин выкатили оттуда поддон.

– Прошу прощения, – сказал Йона.

Тощий мужчина в белом халате обернулся. Блеснули очки-“пилоты” с белыми дужками. Главный патологоанатом Нильс Олен из Стокгольма, старинный приятель Йоны, которого все звали Нолен. Рядом с Ноленом стоял его юный ученик Фриппе; крашенные в черный цвет длинные волосы лежали прядями на белом халате.

– Как вы здесь оказались? – обрадовался комиссар.

– Мне позвонила какая-то женщина из уголовной полиции. Она мне угрожала, – сообщил Нолен.

– Анья.

– Я так испугался… Она зашипела: “Йона же не может доехать до самого Умео, только чтобы поговорить с судебным медиком”.

– И раз уж мы здесь, то воспользуемся случаем и съездим на Нордфест, – поделился Фриппе.

– В клубе “Дестройер” играют The Haunted, – сдержанно улыбнулся Нолен.

– Решающий аргумент, – согласился комиссар.

Фриппе рассмеялся; Йона разглядел под его белым халатом вытертые кожаные штаны, а под голубыми бахилами – ковбойские сапоги.

– Мы закончили с этой… Элисабет Грим, – сказал Нолен. – Единственная примечательная деталь – раны на руках.

– От того, что она пыталась защищаться? – уточнил Йона.

– Только не с той стороны, – сказал Фриппе.

– Можешь взглянуть на них, – предложил Нолен. – Но сначала уделим немного внимания Миранде Эриксдоттер.

– Можете сказать, когда они погибли?

– Температура падает, как тебе известно…

Algor mortis[8], – закончил Йона.

– Да, охлаждение идет волнообразно… и выравнивается, когда температура опускается до комнатной…

– Он и так знает, – сказал Фриппе.

– Значит… принимая во внимание состояние трупных пятен и окоченение, можно сказать, что девочка и женщина умерли примерно в одно время, не позднее прошлой пятницы.

Йона смотрел, как патологоанатомы подкатывают поддон к столу, считают до трех и поднимают легкое тело в запломбированном транспортировочном мешке. Когда Фриппе расстегнул мешок, по помещению распространился затхлый запах сырого солодового хлеба и застарелой крови.

Девочка лежала на прозекторском столе в той же позе, в какой ее нашли, – прижав руки к лицу и скрестив лодыжки.

Трупное окоченение происходит из-за того, что в неподвижных мышцах возрастает содержание кальция и связываются белки двух разных видов. Окоченение почти всегда начинается с сердца и диафрагмы. Через полчаса его можно наблюдать в челюстных мышцах, а через два часа – в шее.

Йона понимал: чтобы отнять руки Миранды от ее лица, понадобится немалая сила.

Ему в голову вдруг полезли странные мысли. Под прижатыми к щекам ладонями скрывается лицо не Миранды; лицо искажено, на нем повреждены или выколоты глаза.

– Запроса о проведении экспертизы пока не было, – сказал Нолен. – Почему у нее руки прижаты к лицу?

– Не знаю, – тихо ответил Йона.

Фриппе фотографировал тело, стараясь ничего не упустить.

– Полагаю, речь идет о судебно-медицинском вскрытии и о том, что вам понадобится справка для предъявления суду, – официальным тоном объявил Нолен.

– Верно.

– Хорошо бы в расследовании убийств соблюдать большую секретность, – буркнул патологоанатом, обходя стол с телом.

– Опять ты заныл, – улыбнулся Фриппе.

– Да, я заныл, прошу прощения. – Нолен ненадолго задержался у головы Миранды и пошел дальше.

Йоне вспомнилось: “Трудно быть мертвым… Но живые не правы в своих резких границах различий. Ведь и Ангелы часто не ведают, с кем они – с мертвыми или живыми”[9]. Рильке.

– Трупные пятна указывают на то, что жертва лежала неподвижно, – пробормотал Нолен.

– А я думаю, что Миранду сразу после убийства перенесли в другое место, – заметил Йона. – По рисунку крови я сужу, что ее тело еще не окоченело, когда его положили на кровать.

Фриппе кивнул, подтверждая слова комиссара:

– Если ее перенесли сразу, то и пятна тогда еще не успели образоваться.

Йона заставил себя остаться у стола, пока врачи производили подробный осмотр. Комиссар смотрел на них и думал, что его собственная дочь ненамного моложе этой чужой девочки, неподвижно лежащей перед ним.

Желтая сеть сосудов уже просвечивала сквозь белую кожу. Вокруг шеи и на бедрах девочки артерии казались бледными реками. Плоский живот слегка округлился и немного потемнел.

Йона наблюдал за тем, что происходит в секционной, что и как делают судебные медики, смотрел, как деловито Нолен режет белые трусики и запечатывает их в пакет для последующего анализа, слушал рассуждения и выводы патологоанатомов – но в то же время мысленно находился на месте преступления.

Нолен констатировал полное отсутствие ран, которые указывали бы на сопротивление, и Йона слушал, как они с Фриппе обсуждают отсутствие повреждений на мягких тканях.

Ничто не указывало на борьбу или побои.

Миранда ждала удара по голове. Она не пыталась убежать, не оказывала сопротивления.

Йона думал о холодном изоляторе, где девочка провела свои последние часы, одновременно наблюдая, как врачи вырывают волоски вместе с луковицами для сравнительного анализа и наполняют кровью пробирки с составом, позволяющим крови не свертываться.

Нолен поковырял у девочки под ногтями, повернулся к Йоне и слабо кашлянул:

– Застрявших частиц кожи нет… Она никак не защищалась.

– Я знаю.

Когда врачи принялись изучать раны на голове, комиссар подошел ближе и встал так, чтобы видеть все.

– Сильный удар тупым предметом по голове, безусловно, есть непосредственная причина смерти, – объявил Нолен, заметив, как внимательно Йона наблюдает за обследованием.

– Удар нанесен спереди?

– Да, спереди и чуть наискосок. – Нолен указал на окровавленные волосы. – Височная кость сломана… Мы сделаем компьютерную томографию, но я полагаю, что с внутренней стороны черепа разорвался большой кровеносный сосуд и что осколки кости вошли в мозг.

– Совсем как у Элисабет Грим. Так что тут тоже окажется травма коры большого мозга, – заметил Фриппе.

– В волосах миелин, – указал Нолен, а Фриппе продолжил:

– В черепной полости Элисабет лопнул сосуд, кровь и спинномозговая жидкость стекли в носовую полость.

– Значит, вы хотите сказать, что время их смерти примерно одно и то же, – подытожил комиссар.

– Промежуток очень короткий, – кивнул Фриппе.

– Обеим наносили удары спереди, у обеих одна и та же причина смерти, – продолжал комиссар. – Одно и то же орудие убийства и…

– Нет, – перебил Нолен. – Орудия убийства разные.

– Но молоток?.. – почти беззвучно сказал Йона.

– Да, Элисабет раздробили череп молотком. Но Миранду убили камнем.

Комиссар не отрываясь смотрел на Нолена.

– Ее убили камнем?

Загрузка...