Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ

Тело Мэнкупа увезли. Доктор, фотограф и часть детективов ушли. Мун и Дейли сидели в примыкающей к холлу комнате, которую уже окрестили своей, и вполголоса беседовали. Особенно смущало Муна странное стихотворение. Знаменитое стихотворение Гёте, согласно классическому толкованию, выражало тоску утомленного жизненным бременем человека по вечному покою.

— Возможно, цитата относится к статье, которую писал Мэнкуп, — пробормотал он. — Не мешало бы найти ее. — Услышав стук в стену, Мун крикнул: — Войдите!

Вошла Ловиза. Сухие глаза, свежеприпудренные щеки, гладко расчесанные пряди волос. Лишь черное платье воспринималось как траур по усопшему.

— Я стучала сначала в дверь, но это бесполезно, — объяснила она. — Можно присесть? Оказывается, вы детективы? Почему же Магнус ничего не говорил об этом?

— Как будто вы не знали этого, — резко сказал Мун.

— Ах, в кафе? Это было недоразумение. Я просто не поняла Лерха, он действительно имел в виду, что вы работаете в отделе уголовной хроники, — не совсем уверенным тоном заявила Ловиза.

— Вы зашли к нам только затем, чтобы разъяснить это недоразумение? — Дейли усмехнулся.

— Так это не самоубийство? — не реагируя на замечание Дейли, тихо спросила она.

— Кто вам сказал?

— Никто. Но комиссар только что допрашивал меня. Он задавал странные вопросы.

— К сожалению, убийство. Это подтвердила пороховая проба…

— Пороховая проба? Что это такое?

— После выстрела на пальцах остаются следы пороха. У Мэнкупа их не обнаружено. На пистолете тоже нет отпечатков его пальцев.

— А чьи же? — В ее голосе как будто слышалась тревога.

— Чистая работа, никаких отпечатков! Между прочим, пистолет системы «Вальтер». — Мун посмотрел на Ловизу. — Точно такой вы взяли у Мэнкупа. Где он?

— Собиралась после спектакля отдать ему, но… — Она замолчала.

— И что же?

Резкий тон Муна заставил ее продолжать:

— Что-то помешало. Какое-то мрачное предчувствие. Оставила в театре… У меня тоже взяли эту, как вы ее назвали, пороховую, — быстро добавила она, словно стараясь убедить в своей непричастности.

Мун мысленно извинился перед комиссаром Боденштерном. Судя по снятию пробы, тот наконец повел следствие в правильном направлении. Но все оказалось не так-то просто.

— Вас действительно кто-то запер? — Ловиза спросила с сомнением.

— Неужели вы не слышали, как я колотил стулом о стену? — с иронией отпарировал Дейли.

— Комиссар задал мне тот же вопрос. Магде и Лерху тоже. Никто из нас не слышал. Психологически это вполне объяснимо. Нервное потрясение. Дитер был первым, он успел уже прийти в себя, поэтому единственный из нас обратил внимание…

История с дверной щеколдой была самой загадочной. Мун успел уже проверить — благодаря свежей смазке она задвигалась совершенно бесшумно. По его настоянию Енсен и тут снял отпечатки пальцев. Единственные найденные принадлежали Баллину. Отсутствие других следов на задвижке и пистолете доказывало, что убийца действовал в перчатках.

— Комиссар пытался выяснить, не притрагивался ли кто-нибудь к оружию или трупу, — продолжала Ловиза. — Главным образом он интересовался вами.

— И что же вы ответили?

— Правду! Я как бы отсутствовала. Лерх стоял прямо передо мной, поэтому я невольно замечала его. А вас — нет.

Мун и Дейли переглянулись.

— Ну вот, видите! — пробормотал Мун. — Позвоните в гостиницу, Дейли! Если только они еще не сдали наши номера другим. Возможно, Мэнкуп звонил из ресторана по этому поводу.

— Нет!

Ловиза судорожно глотнула, словно пытаясь втолкнуть обратно вырвавшееся помимо воли восклицание.

— Я так и думал, что вы подслушивали. — Спокойный голос Дейли подчеркивал, что речь идет о не требующем доказательств факте. — С кем он разговаривал?

— Понятия не имею! — Ловиза встала. — И вообще вы не имеете права!.. Я случайно уловила несколько слов. Случайно! — подчеркнула она. — Магнус упомянул в разговоре ваши имена, но не в связи с гостиницей.

— А в связи с чем?

— Он просил кого-то зайти к нему… Еще сегодня, — Ловиза поспешно направилась к дверям. — Больше я ничего не знаю.

— Надеюсь, ваше незнание не распространяется на телефон гостиницы… забыл, как она называется, — Мун вопросительно посмотрел на Дейли. — Кажется, что-то календарное.

— Отель «Четыре времени года», — подсказала Ловиза. — Телефон 34-10-14. Только не пытайтесь придать моей осведомленности уголовную окраску. Это я заказывала для вас номера, Магнус не мог отлучиться днем из дома, он ждал звонка из Мюнхена.

Дверь хлопнула. Они опять остались вдвоем.

— Картина начинает проясняться! — сказал наконец Мун. Этому предшествовала длительная пауза, заполненная нервными попытками зажечь сигару.

— С Ловизой? — кивнул Дейли. — Она знает, с кем Мэнкуп разговаривал из ресторана.

— Не уверен, — Мун покачал головой. — С ее стороны было бы проще утверждать, что она вообще ничего не слышала. Я говорю о комиссаре Боденштерне. Вы поняли, почему он так интересуется, не притрагивались ли мы к пистолету и трупу?

— Не совсем.

— Его почему-то устраивает самоубийство. Отсутствие отпечатков пальцев? Пороховая проба, выпавшая у Мэнкупа отрицательно? Это препятствие преодолимое. Он берет пробы у остальных. Результат тоже отрицательный. Остается только выдвинуть предположение, что мы…

— Понял! — Дейли схватился за голову. — Мы нарочно стерли отпечатки пальцев Мэнкупа с оружия и порох с его пальцев, чтобы заработать предусмотренную в контракте сумму. Но это ведь чудовищно!

— Другого объяснения у меня нет.

— Остается факт, что нас заперли. А поскольку никто, кроме убийцы, не был заинтересован в нашей изоляции… — пытался возразить Дейли, но Мун сердито прервал его:

— Все идет к тому, что комиссар спустит нас с лестницы. А ночевать по его милости на улице, да еще в этом проклятом немецком городе, где полиция выгораживает убийц, я не собираюсь! — не очень логично, но с тем большим негодованием объявил Мун. — В первую очередь надо позаботиться о гостинице. Звоните по тому телефону, что в холле.

— Какая разница? — Дейли пожал плечами.

— Врага никогда не следует предупреждать о своей капитуляции. Тогда остается пусть крошечный, но все же шанс, что капитулирует он. — Мун пытался улыбнуться. — К тому же хочу с вашей помощью провести некоторую проверку. В холле дежурит детектив. Сделайте вид, что собираетесь выйти.

— Не думаете ли вы, что комиссар уже распорядился содержать нас под арестом?

— К нам тест не имеет никакого отношения.

— К кому же?

— К Мэнкупу, вернее — к его гостям.

Судя по выражению лица Муна, сейчас было не время добиваться объяснения его маловразумительных слов. Дейли оставалось только гадать, что за этим кроется.

Когда он входил в холл, часы одним-единственным, повисшим в воздухе сигналом отметили час ночи. Дежуривший у дверей детектив сидел за огненно-красным низким столиком и, зевая, рассматривал соблазнительных журнальных красавиц. Перед ним стояла раскрытая коробочка с тонизирующими леденцами «Колаф-риш». Запихнув конфетку в рот, он попрощался взглядом с округлыми формами предыдущей красавицы и приступил к изучению следующей.

Полчаса назад Дейли перелистывал тот же журнал. Неужели прошло всего тридцать минут? Неужели один лишь единственный час вместил в себя все — от двенадцати ударов, к которым примешался похожий на выхлоп шампанской пробки выстрел, до пустого холла с равнодушным полицейским, утомленным ночным бдением? Все еще недоумевая, зачем это понадобилось Муну, Дейли подошел к выходной двери. Она открылась почти бесшумно. Почувствовав сквозняк, детектив поднял голову.

— Ошиблись дверью, коллега! Уборная вон там!

— Мне послышался подозрительный шум, — пробормотал Дейли.

Детектив с журналом в руке выглянул на лестничную площадку.

— Нервы, коллега! А я уже подумал, не спрятался ли там репортер. Вот когда они нагрянут, тогда начнется шум.

Дейли, твердя про себя номер гостиницы, подошел к телефону. Оказалось, что узнавать его у Ловизы было совершенно не к чему — на ярко-красном столике лежал справочник. А между тем Дейли готов был поклясться, что заметил его впервые. Такова психологическая власть чрезвычайных событий: внимание концентрируется на одних деталях, совершенно игнорируя другие.

— Говорят, этот Мэнкуп был коммунистом. — Возможность прогнать сонливость за счет подвернувшегося собеседника явно обрадовала детектива. — А жил — дай бог! И журнальчики! — Он подмигнул. — Такой пропаганде и я охотно поддаюсь! — Не дождавшись ответа, он снова уткнулся в страницу.

Подняв трубку, Дейли сделал любопытное открытие — телефон был параллельным. Комиссар Боденштерн из кабинета Мэнкупа с кем-то разговаривал. Судя по интонации — со своим непосредственным начальством.

— Да, конечно, господин оберкомиссар! Им здесь нечего делать! Поскольку они приглашены самим Мэнкупом, от них трудно ожидать объективной точки зрения. Уже не говоря о весьма солидной сумме, предусмотренной по контракту… — Боденштерн замолк, выжидая ответа.

— Я наведу справки! Ждите у телефона! — начальственно заявил его собеседник.

Боденштерн, не вешая трубки, обратился к Енсену:

— Поосторожнее, Енсен! Я намного старше вас, так что не обижайтесь на мои дружеские советы. Правосудие правосудием, но бывают случаи, когда излишнее усердие вредно. Дитер Баллин из могущественной династии Баллинов. Если мы его тронем, может разразиться такой скандал… — Боденштерн не договорил, его прервал детектив, приведший на допрос Баллина. — Садитесь, господин Баллин, — сухим голосом предложил Боденштерн.

— Протоколировать? — спросил Енсен.

— Обойдемся! Господин Баллин, можете ли вы присягнуть, что американцы ничего не трогали в этой комнате?

— Могу. С той секунды, когда я привел их, до той, когда господин Мун при мне запер комнату, они не притронулись ни к…

— Ладно! — отмахнулся Боденштерн. — А что это за таинственная история с задвижкой? Может быть, им только показалось, что их заперли?

— Нет! — так же твердо ответил Баллин. — Я точно помню, что отодвинул ее.

— Подумайте, господин Баллин! Шок, нервы, галлюцинации… Если вы находились в состоянии аффекта…

— Не беспокойтесь, господин Боденштерн, могу заверить вас, как старого знакомого…

— Я вижу вас первый раз в жизни! — отрубил Боденштерн.

— Если не считать пресс-конференции после ареста Мэнкупа. — В голосе Баллина ощущалась ирония. — Я понимаю, что мысль арестовать его убийцу не вдохновляет вас. Не беспокойтесь! Это самоубийство. Я в этом убежден.

— Несмотря на улики? — вставил с сомнением Енсен.

— Несмотря!

— Так, так! — Слышно было, как Боденштерн барабанит пальцами по пистолетной кобуре. — Пока вы ходили за американцами, прошла примерно минута?

— Да.

— А поскольку ни один из трех оставшихся с мертвым не замечал, чем занимается другой… — Боденштерн размышлял вслух.

— Алло! — раздалось на том конце провода.

— Комиссар Боденштерн слушает. — По голосу чувствовалось, что он весь превратился во внимание.

— Советую поделикатнее! Детективы с международным именем, прекрасные связи с прессой. Жена Дейли — известная ясновидящая, с ней консультируются даже члены конгресса.

— Но… — Боденштерн осторожно прочистил горло.

— Я разделяю ваши чувства. — Начальственный голос излучал служебную ласку. — Черт с Мэнкупом! Прекрасный случай продемонстрировать беспристрастие нашей юстиции. Это куда важнее! Завтра утром жду с докладом!

— Слушаюсь, господин оберкомиссар! — Боденштерн положил трубку.

Дейли сделал то же самое. Подслушивание уже и так чрезмерно затянулось. Но, оказалось, детектив даже не заметил, что Дейли не набирал номера.

— Занято? — сочувственно спросил он, одновременно перелистывая страницу. — Хотите конфетку? Освежает! — Он протянул коробочку. — Тоже мне прогресс! — Он бросил в рот леденец. — Телефонов навалом, а дозвониться все труднее. С транспортом то же самое. Скоро мы вернемся к добрым старым временам. Если хочешь договориться о свидании, плюнь на телефон и топай сам. А будешь дожидаться соединения, так она за это время успеет уже с другим повстречаться… и все прочее тоже успеет.

Позвонить в гостиницу Дейли так и не удалось. Комиссар Боденштерн пригласил их к себе.

— Я только что звонил своему начальству, — заявил он, с хмурой любезностью придвигая Муну пепельницу. — Енсен, переводите! И, кстати, потушите верхний свет! При интимном освещении и говорить приятнее, и лучше думается.

Кабинет принял прежний вид. Полутемная комната, с густыми тенями по углам и светлым кругом настольной лампы.

Освещала она по-прежнему пишущую машинку, но вложенный в нее листок со странным стихотворением уже покоился в папке вещественных доказательств. Лампа освещала рабочее кресло, но человек, сидевший в нем час с лишним назад, уже лежал в холодильной камере морга. Лишь проведенная мелом линия на черном зеркальном письменном столе, обозначавшая расположение рук в момент смерти, да меловой контур пистолета на полу напоминали о Магнусе Мэнкупе. Муну полезла в голову всякая мистическая чушь. Каббалистические триангулы и септаграммы, которые средневековые колдуны вычерчивали на месте, где, подвластный их заклинаниям, должен появиться дух усопшего.

— У меня есть для вас кое-что новое. Впрочем, пусть расскажет Енсен, поскольку это его открытие. На авторство самой гипотезы я тоже не претендую. — Предоставив слово своему помощнику, Боденштерн вместе со стулом отодвинулся в темноту.

— Мы с комиссаром пришли к заключению, что никого из присутствующих, пожалуй, не имеет смысла подозревать, — осторожно начал Енсен.

— Значит, это все-таки убийство? — резко спросил Мун.

— Ловиза Кнооп упомянула на допросе, что господин Мэнкуп ждал сегодня ночью еще одного гостя.

— Помните? — Дейли повернулся к Муну. — Разговор с нами откладывался именно из-за этого человека.

Мун кивнул.

— Продолжайте, господин Енсен. Если не ошибаюсь, ваша гипотеза связана с бутылкой шампанского, которую вы, судя по ее отсутствию, вместе с обоими стаканами уже приобщили к вещественным доказательствам?

— Превосходно! — раздался из темноты голос Боденштерна. — Правда, такую мистическую прозорливость я бы скорее ожидал от господина Дейли.

— От меня? — не понял Дейли.

— Мне говорили, что ваша жена весьма популярная ясновидящая.

— Если вы считаете, что таланты одного супруга передаются другому, господин комиссар, то почему бы не поручить расследование этого дела вашей жене? — отпарировал Дейли. — Во всяком случае, смотреть на нее будет куда приятнее.

Боденштерн собирался что-то сказать, но Енсен мягким жестом остановил его:

— Господин Мун совершенно прав. На одном стакане я нашел отпечатки пальцев Мэнкупа, на другом — чужие. Учитывая звукоизоляцию стен и ковровую дорожку, которая полностью заглушает шаги, гость мог пройти к Мэнкупу совершенно не замеченным и так же уйти.

— Вы согласны с этим? — Вопрос Муна был адресован Боденштерну.

Боденштерн неопределенно пожал плечами.

Воцарилось молчание.

Мун разглядывал пепельницу — память о редакционной работе Мэнкупа. Сквозь темноватое стекло просвечивала шапка журнала, на ней крупными литерами: «Гамбургский оракул» и мелкой вязью девиз: «Постой, мгновенье!»

Внезапно Мун повернулся к Енсену:

— Вы не знаете, чья это картина?

Удивительное полотно почти полностью сливалось с темнотой. Темнота поглотила все — баховские краски стен, диван, на котором недавно лежал мертвый Мэнкуп, даже зеркальный потолок. Не связанный ни с чем, свободным воздушным шаром висел над темнотой светлый круг с письменным столом и четырьмя фигурами вокруг него. Отрезанный от мира, изолированный тишиной квартиры, затерянный в пространстве и времени исследовательский пункт, где человеческая смерть превращается в бесстрастную абстракцию гипотез. Но стоило Муну посмотреть на невидимую в темноте картину, как комната оживала, наполнялась немым эхом титанической битвы.

— Я уже обратил на нее внимание. Прямо выворачивает наизнанку. — Енсен словно вылез из панциря. У него рождался другой голос, другая мимика. Он назвал незнакомое Муну имя живущего в Греции немецкого художника. — Идея, почти целиком выраженная в краске! Какой силой надо обладать для этого!.. А в наших музеях нет ни одной его картины.

— Какая картина? — Боденштерн придвинулся поближе.

Енсен молча указал на стену.

— Ах, эта! — Боденштерн с облегчением вздохнул. — Вы говорите, немецкий художник? А я полагал — сам Мэнкуп, так сказать, автопортрет души. Сплошная черная вакса! Абстракционизм для сапожников!

— Абстракционизм? — удивился Енсен. — Вы, должно быть, не всмотрелись как следует, господин комиссар.

— Не сомневаюсь, Енсен, что вы разбираетесь в живописи, — во всяком случае, лучше, чем в криминалистике. Но если вы увидели в ней нечто большее, то только через специальные очки. Вы случайно не подписчик «Гамбургского оракула»?

Довольный своей шуткой, Боденштерн подошел к Муну.

Тот не пошевельнулся. Невидящие глаза были устремлены на светлый круг над головой. Полусонное лицо и колпачок пепла на конце сигары свидетельствовали о полном отключении.

— Уважаю думающих людей, — сказал Боденштерн. — Судя по всему, мы проторчим здесь до утра. Предлагаю послать за пивом и закуской, пока прожорливая волчья стая не заблокировала выход. Между прочим, не мешало бы подбросить им какую-нибудь временную версию.

— Сперва надо известить жену Мэнкупа! — Мун внезапно встал.

Залитый ровным люминесцентным светом, длинный коридор лежал в мягкой тишине. Из холла доносился шелест толстой журнальной бумаги. Двери выстроились в ряд, непроницаемые, глухие. Лишь за одной слышалось жужжание голосов. Это была комната скульптора.

Пренебрегая вежливостью, Мун нажал на дверную ручку.

— Потерпишь! Всего одна неделя!

Эта неизвестно к кому обращенная фраза Баллина застала Муна на пороге. Баллин замолк. Никто ему не ответил, хотя не было сомнения, что появление Муна прервало беседу на полуслове.

— Жена Мэнкупа в Гамбурге? — спросил Мун, рассекая рукой клубы дыма. — Настоящее купе для курящих! А тут еще я со своей сигарой. Как вижу, закурила даже будущая звезда театра… как он там называется? — Мун посмотрел на Ловизу.

— Театр «Талиа»! — подсказал Баллин. — Лучший в городе. Ло отчаянно повезло.

— Через неделю мой первый спектакль, — прошептала Ловиза, не глядя на остальных.

— Тем более незачем портить голос! Открыли хотя бы окно!

Никто не тронулся с места. Что ж, если им необходима такая атмосфера, пусть наслаждаются. Мун нахмурился:

— Так что же, она в Гамбурге?

— Кто? — с недоумением спросил Баллин.

— Я спрашивал о жене Мэнкупа.

Баллин, заторопившись, перевел вопрос на немецкий.

— Лизелотте? — первой откликнулась Магда. — Кажется, да. На днях я встретила ее в «Плантен унд Бломен» на демонстрации мод.

— Мэнкуп развелся с ней?

— Собирался. Разрыв произошел совсем недавно.

— Разве она не уехала к родителям в Мюнхен? — спросил скульптор. Обнаружив, что кисет с табаком пуст, он с отсутствующим видом набил трубку раскрошенной сигаретой.

— Нет, Лизелотте наняла отдельную квартиру. — Баллин оказался самым осведомленным.

— Где? — равнодушно поинтересовалась Магда.

— В Уленхорсте, на берегу Внешнего Алстера. Помните, она еще уговаривала Магнуса купить там дом? Самый подходящий район для урожденной фон Винцельбах…

— Разве ты поддерживаешь с ней связь? — изумилась Ловиза.

— Да нет! Собственно говоря, все это я знаю от Магнуса. — Баллин зажмурился от дыма. — Если надо, могу дать адрес и телефон.

Записав и то и другое на сигарной коробке, Мун повернулся к дверям. Потом как бы невзначай спросил:

— Вы оставались здесь ночевать при жене Мэнкупа?

— Вы меня спрашиваете? — откликнулся один Баллин.

— Магнус выстроил эту квартиру с расчетом на наши длительные визиты. — Глубоко затянувшись, Ловиза закашлялась. — Правда, при жене мы оставались не так часто, как в последнее время.

— И занимали те же комнаты, что сегодня?

— Да, — подтвердил Баллин. — Собственно говоря, в моей комнате жил Клаттербом, но в таких случаях он ночевал в холле.

Таинственный Клаттербом оказался слугой Мэнкупа. Со времени отъезда жены Мэнкупа он жил у каких-то родственников. Был ли он уволен или отпросился в отпуск, никто не знал. Мэнкуп был немногословен и все, что касалось его личных дел, обходил молчанием. Последние две недели убирала и стряпала какая-то женщина, приходившая к обеду… Узнав, что отношения между Мэнкупом и Клаттербомом до самого конца оставались дружественными, Мун потерял к слуге всякий интерес.

— У меня кончаются сигареты, — Магда заглянула в свой портсигар, — можно сбегать до табачного автомата?

— Как хотите! — Мун пожал плечами. — Вы не под арестом. Но не советую.

— Как это понимать? — резко спросила Магда.

— В ваше отсутствие может возникнуть вопрос, на который ответить смогли бы только вы, госпожа Цвиккау!

— Вы ошиблись, — поправил Баллин, — Магда Штрелиц! — Он, смеясь, прокомментировал на немецком последнюю фразу Муна.

Магда и скульптор переглянулись.

— Это правда! — Скульптор не выдержал первым. — Можете нас поздравить!

— Когда? — Баллин вытаращил глаза. — Почему вы ничего не говорили?

— Разве одна Ло имеет право на секреты? — Магда грациозно обняла скульптора.

— Ангажемент и свадьба разные вещи! — Баллин все еще недоумевал.

— Не успели, Дитер! Это произошло только сегодня! — оправдывался скульптор.

— То-то Магнус объявил, что у него сегодня праздник. — Лихорадочный румянец на лице Баллина все сгущался. — Выходит, он один достоин этой чести, а мы с Ло вам больше не друзья.

— Нет, этого не может быть! — Ловиза вскочила. — Именно сегодня!

— Что такое? — спросил Мун.

Баллин перевел.

— Простите, но Магнус Мэнкуп ничего не знал. Несмотря на свое прозвище «Гамбургский оракул»! — Мун протянул визитную карточку. — Поскольку тут написано: «Надгробные скульптуры Л. и М. Цвиккау», не удивительно, что я первым узнал эту радостную новость. Удивительно другое… — Мун сделал паузу.

— Что? — отрывисто спросил Баллин.

— Господин Цвиккау, вытаскивая кисет из кармана, только что обронил карточку на глазах у всех. Почему я один заметил это?

— На то вы и детектив, — принужденно рассмеялся Баллин.

— Что ж, пожалуй, все! — Мун бросил остаток сигары в пепельницу. — Насчет сигарет не беспокойтесь! Комиссар собирается послать за пивом, заодно купит и вам. Какую марку?

— «Рамзес». Три пачки, пожалуйста! Нет, хватит и одной! — порывшись в сумочке, быстро поправилась Магда и протянула Муну монету.

Мун сунул ее в карман. У дверей он задержался:

— Кстати, господин Баллин, почему вы лично считаете, что Мэнкуп покончил самоубийством?

— Я этого не говорил! — взорвался Баллин.

— Вы так убедительно возмущаетесь, что я охотно поверил бы, не существуй в этой квартире параллельного телефона. Дейли случайно подслушал вашу беседу с Боденштерном.

Баллин вздрогнул, но почти мгновенно перестроился на улыбку.

— О чем только не приходится думать в наше время, если не желаешь, чтобы твои секреты стали достоянием широкой публики! — Точно так же, как незадолго до этого, во время стычки с Мэнкупом, Баллин с необычайной легкостью перешел от гнева к добродушному юмору.

Скульптор и Магда переговаривались на немецком. Ловиза не слушала. Открыв наконец окно, она окунулась в ночной холодок. Дым вихрем взвился вверх и, закручиваясь спиралями, устремился к открытому окну. Лицо Баллина, стоявшего как раз на полпути к окну, почти скрылось за сизоватой пеленой.

— По правде говоря, я действительно не исключал этой возможности. — Его приглушенный голос прорывался сквозь дым. — Знать, что тебя в любую минуту могут убить! На месте Магнуса я не вынес бы такого давления! Тем более в одиночку. Даже с нами, ближайшими друзьями, он не поделился своими опасениями!

— Это началось всего недели две назад, — возразил Мун.

— О нет! Значительно раньше, сразу же после тюрьмы. Я понял только сегодня. Вот почему он за эти два года нигде не бывал, кроме разве редакции, и то раз в неделю. Боялся за свою жизнь.

— По-вашему, получается, что Мэнкуп только и ждал нашего прибытия, чтобы капитулировать? — усмехнулся Мун.

— Это мне тоже непонятно.

Дым почти весь улетучился. Закрывая за собой дверь, Мун увидел серьезное, ясное, спокойное лицо Баллина. Лишь постепенно терявшие окраску склеротические жилки напоминали медленно затягивающиеся трещины недавнего землетрясения.