Призраки войны

Глава 1

Звук шагов раздался почти за гранью восприятия. Даже во сне Кунг Ко Фонг узнал эти шаги. Просыпаться ему не хотелось. Сон был его единственным прибежищем. Но эти знакомые ненавистные шаги вторгались в сон, будили; гремели, как барабанная дробь.

Фонг проснулся в холодном поту.

Американцы спали. Казалось, ничто не может пробудить их от тяжкого забытья. Они так долго находились в заключении в лагере номер пятьдесят пять, что перестали бояться капитана Дая. Но Фонг боялся по-прежнему. Капитан Дай поставил себе целью, сделал смыслом всей своей жизни сломить дух Фонга.

Фонг сел. В хижине было еще темно. Кровь так громко стучала в ушах, что он не сразу расслышал шум, доносившийся снаружи. Не сразу Фонг понял, что весь лагерь пришел в движение. Люди перебегали с места на место. Звякали о землю лопаты. И что самое главное – гудели моторы. Грузовики. Много грузовиков. И другие машины. А ведь бензин был в страшном дефиците с давних времен – еще до того, как Фонг родился в провинции Куангтри.

Что бы ни заставило капитана явиться сюда среди ночи, ясно одно – причины были очень, очень серьезные.

Когда заскрипел отпираемый замок, Фонг растолкал остальных обитателей хижины. Бойетта, Понда, Коллетту и всех прочих. Последним – чернокожего гиганта Янгблада, который продолжал храпеть даже после того, как проснулся, и смолк только тогда, когда его затуманенные глаза, уставившиеся в низкий соломенный потолок хижины, перестали моргать, привыкая к темноте.

– А? Что? – пробормотал Янгблад, так сильно вцепившись в руку Фонга, что у того заныли кости.

Из всех американцев только Янгбладу удалось не похудеть за годы плена. Даже в самые тяжелые времена, когда заключенных кормили лишь бурдой из рыбьих костей, Янгблад не потерял в весе ни грамма.

– Дай! – отрывисто сообщил Фонг. – Дай пришел.

– Твою мать! – выругался Янгблад. – Хреновые вести.

Дверь хижины с грохотом распахнулась, и луч фонарика вперился в глаза узникам.

– Встать! Встать! – пролаял темный силуэт, угадывавшийся по ту сторону луча.

Для вьетнамца он был довольно высок. Его пистолет был в кобуре на поясе. Капитан Дай настолько не боялся своих пленников, что даже не счел нужным кобуру расстегнуть.

– Что случилось? – спросил кто-то по-английски.

– Встать! Встать! – повторил капитан Дай, вошел в хижину и пнул ногой первого, кто ему подвернулся. Фонга.

Фонг скорчился от боли. Но не издал ни звука.

Узники поднялись на ноги. Руки их безвольно повисли. У серых арестантских роб не было карманов, и пленники так и не научились распоряжаться своими руками. Один за другим узники вышли в ночь.

Лес подступал к самому лагерю – шевелящаяся темная стена девственно-первозданной зелени. Сам лагерь был ослепительно ярко освещен. Двухэтажные домики, в которых жили офицеры, разбирали и укладывали на грузовики. Палатки тоже снимали. Запасы провизии – мешки с картошкой и рисом – стояли на земле, и живая цепь солдат в зеленой форме занималась погрузкой их в кузов крытого брезентом грузовика.

– Похоже, мы отсюда переселяемся, – прошептал Бойетт.

– Не разговаривать! – рявкнул капитан Дай.

Он хоть и был высок для вьетнамца, но отнюдь не широк в плечах и казался выпиленным из длинной и узкой доски. Лицо – изрыто оспинами, а кожа – сухая, как пергамент. Но глаза горели ярко – черные алчные глаза ворона. В грязных широких, как лопаты, зубах была зажата сигарета.

Пленников окружили солдаты – не всегдашние охранники, а явно откуда-то специально присланные. Облачены они были в форму цвета хаки, а на зеленых касках имелось одно-единственное украшение – красный кружок с золотой звездой посередине. Из-под касок смотрели глаза – жестокие и безжалостные.

– За мной! – скомандовал Дай.

Он повел узников мимо старого танка “Т-54”, на куполообразной башне которого был водружен красный флаг с желтой звездой посередине – флаг Социалистической Республики Вьетнам.

– Наверное, мы для них слишком много значим, раз они даже сняли танк с фронта, – сказал Понд.

– А ты присмотрись повнимательнее, – отозвался Янгблад.

Пушка у танка была не настоящая. Просто ствол дерева, раскрашенный под металл. Пленники обошли танк, и у всех разом оборвалось сердце.

– О Боже милосердный! – простонал Коллетта.

На платформе одного из грузовиков стоял стальной контейнер. Каждый из американцев был близко с ним знаком. Каждому довелось просидеть по нескольку долгих недель в полном одиночестве в удушающей пустоте наглухо закрытого ящика.

– Я не пойду туда снова! – вдруг завопил Коллетта. – Ни за что! Не пойду! Не пойду!

Янгблад сгреб товарища в охапку и бросился вместе с ним на землю, пока какой-нибудь чересчур нервный охранник ненароком не пристрелил его.

– Спокойно, дружище, спокойно. На этот раз ты будешь не один. Мы все туда лезем. – Он взглянул на капитана Дая. – Так ведь, капитан? Нас всех туда запихают?

Капитан Дай сверху вниз посмотрел на распростертые на земле тела. Солдаты стояли вокруг, направив на Янгблада и Коллетту стволы “Калашниковых”. Янгблад и Коллетта валялись на земле. Янгблад своим телом прикрыл судорожно дергающегося товарища по несчастью.

На какое-то время, показавшееся Янгбладу вечностью, даже тропический лес затаил дыхание.

– Встать! – скомандовал наконец капитан Дай.

Янгблад с трудом поднялся на ноги.

– Ну же, Коллетта, – потянул он друга за руку. – Вставай. Ты сможешь.

Коллетта бился в истерике.

– Ну хватит, Коллетта. Мы переезжаем. Там будет лучше. И ты не один, дружище.

Не переставая рыдать и сотрясаясь всем телом, Коллетта с трудом встал на негнущиеся, словно бы деревянные, ноги.

С одного торца дверь контейнера была распахнута, и американцев по одному затолкали внутрь. Внутри контейнера было темно, тепло, но не слишком душно. Последним из американцев на платформу грузовика поднялся Янгблад. Фонг последовал было за ним, но капитан Дай ударил его тяжелым ботинком по заплетающимся ногам.

Фонг упал на руки и так и остался стоять на четвереньках, поскольку капитан Дай не разрешал ему подняться.

– Вот ты и на коленях, – презрительно ухмыляясь, по-вьетнамски сказал Дай.

– Я споткнулся, – ровным, ничего не выражающим голосом отозвался Фонг.

– Американцы мне нужны, – медленно, с расстановкой произнес Дай. – А ты мне не нужен. Может быть, я убью тебя сейчас и оставлю тут на съедение тиграм.

Фонг ничего не ответил.

Дай взял у ближайшего солдата автомат и приставил к затылку Фонга. Потом надавил дулом на затылок. Фонг напряг шею. Если ему суждено умереть здесь и сейчас, то он умрет мужчиной, не оставив попыток к сопротивлению. А вкус грязи на губах он ощутит лишь после смерти.

– Но я оставлю тебя в живых, предатель трудового народа, если ты встанешь передо мной на колени и начнешь умолять о прощении.

Фонг медленно покачал головой.

Дай дослал патрон в патронник.

– Ты ведь и так на коленях.

– Я споткнулся.

– Ну, тогда я убью тебя за твою неловкость! – визгливо выкрикнул Дай.

Фонг ничего не ответил. Он испытывал скорее злость, чем страх, оттого что ему в затылок упирается дуло автомата. Ему уже не раз доводилось видеть нацеленное на него оружие, и каждый раз на одной прямой с дулом пистолета или автомата находилось искаженное ненавистью лицо капитана Дая. А сейчас, глядя на красную землю Вьетнама, а не в лицо самой воплощенной смерти, как-то легче было примириться с мыслью о неизбежном конце.

Дай передернул затвор. Фонг вздрогнул. Но вслед за щелчком никаких других звуков не последовало. Капитан Дай, задыхаясь от ярости, бросил автомат на землю, рывком поднял Фонга с земли, швырнул в стальной контейнер и захлопнул дверь.

Внутри контейнера пленники постепенно свыклись с теснотой, каждый нашел себе местечко возле стены. За долгие годы плена у них выработалось основное правило поведения: в любой ситуации найти такое место, которое можно было бы назвать своим, и только своим.

Никто не проронил ни слова. Мотор грузовика затарахтел. За ним – моторы других машин. Последним зарычал и пришел в движение танк “Т-54”. Караван тронулся в путь.

Спать никто не мог. Все думали только об одном: куда их везут и зачем?

Рокочущий баритон Янгблада прервал воцарившееся молчание:

– Куда бы нас ни везли, – заявил он, – все лучше, чем было раньше.

– А может, и хуже, – возразил Понд. – Может, они собираются нас расстрелять.

– Для этого им не надо было сворачивать лагерь! – фыркнул Янгблад.

– Вы не умрете, – ни к кому в отдельности не обращаясь, заметил Фонг. Голос его звучал глухо, словно бы доносясь издалека.

– Как это? – не понял Янгблад и подвинулся поближе к все еще дрожащему вьетнамцу.

– Дай говорит: американцы ему нужны. Я не нужен. Вы не умрете.

– А что еще он тебе сказал?

– Ничего, – ответил Фонг.

– Ну, ладно. Будем держаться. Что бы ни случилось, будем терпеть. Как и всегда. Мы терпим, и нам удается справиться с трудностями.

– Ты всегда так говоришь, Янгблад, – проворчал Понд. – Но пока это ни к чему не привело.

– Это привело к тому, что мы все еще живы! – огрызнулся Янгблад. – Это не так много, но все же кое-что.

– По мне лучше смерть, чем кланяться этим косоглазым каждый день.

– Понимаю. Но что ты предлагаешь? Сбежать нам не удастся. Красножопые захватили всю страну. И в Камбодже тоже они. Бежать некуда. Разве что ты собираешься вплавь пересечь Южно-Китайское море.

Никто не рассмеялся в ответ на эту шутку.

– Им придется открыть дверь, чтобы нас накормить, – все тем же равнодушным тоном заметил Фонг.

– Что ты хочешь этим сказать, дружище? – не понял Янгблад.

– Я покойник. Даю меня не сломить, но в любом случае он убьет меня. Я так и так покойник. Мне нечего терять. Я убегу.

– Слушай, Фонг, брось свои косоглазые шуточки, – отмахнулся Бойетт. – Это невозможно.

– Нет. Я решил. Слушайте, Янгблад прав. Убегут все – плохо. А у одного человека, только не белого, есть шанс. Главное – убежать из Вьетнама. Потом Камбоджа. Потом Таиланд. Я это сумею. Я не американский солдат. Я пойду. Я расскажу миру.

– Это смешно, – горько молвил Бойетт. – Если бы кому-то было до нас дело, то давно бы уже что-нибудь предприняли. Знаете, мой парень уже совсем взрослый – школу, наверное, заканчивает. А жена за эти годы могла уже сотню раз снова выйти замуж, пока я тут гнию. Мне некуда возвращаться. Давайте посмотрим правде в глаза – мы все здесь подохнем.

– Нет. Американцы вернутся. Спасут.

– Конечно-конечно, Фонг. Почему бы тебе не достать свой “кодак” и всех нас тут не сфотографировать? Что-что? У тебя нет вспышки? Ай-ай-ай, как не повезло. А может, если мы вежливо попросим, капитан Дай прострелит еще несколько дырочек в стене этого сраного ящика, чтобы тут стало посветлее?

– Заткнись, Бойетт, – осадил товарища Янгблад. – Продолжай, Фонг. Как ты собираешься доказать, что мы тут в плену? Ну-ка, расскажи. Дай нам хоть маленькую надежду. Я так давно уже ни на что не надеялся, что совсем забыл, что такое надежда и с чем ее едят.

Фонг сунул руку под пояс своих грязных хлопчатобумажных брюк. Потом обхватил пальцами широкое запястье Янгблада и переложил в его громадную лапу какой-то изящный металлический предмет.

– Что это? – удивился Янгблад.

– Ручка.

– Откуда?

– Нашел на земле. Чернила есть.

– А бумага?

– Нет. Не надо бумаги. Бумагу можно потерять. Есть способ получше.

– Продолжай, Фонг, – воодушевился Янгблад. – Я, кажется, начинаю понимать. Чую: мне понравится твоя затея.

Грузовик остановился, когда было уже за полдень. О том, что день давно наступил, говорил яркий свет, пробивавшийся сквозь дырки в одной из стенок контейнера – следы коротких автоматных очередей.

Кто-то швырнул камень в стенку контейнера – сигнал, чтобы пленники отошли подальше от двери. В тесном замкнутом пространстве удар прозвучал особенно громко, и у многих от неожиданности лязгнули зубы. Пленники сгрудились у глухой стены, напротив двери. Все, кроме Фонга. Невысокий жилистый вьетнамец присел на корточки возле двери. Все тело его напряглось. В руке он сжимал серебристую ручку, как кинжал.

Гофрированная дверь контейнера распахнулась.

Возле грузовика стоял один-единственный охранник. Автомат висел на плече. В руках у него была большая деревянная миска с супом из диких трав вперемешку с красным перцем.

Фонг кошкой метнулся к охраннику.

Охранник, опешив от неожиданности, выронил миску. Фонг ударил его ногой по горлу, сбил с ног и сорвал с плеча автомат. Охранник неловко схватился за серебристую ручку, которая торчала у него из груди, напоминая сломанную кость. Приклад автомата обрушился на его череп, охранник тяжело осел, а спустя мгновение голова его глухо стукнулась о землю.

– Молодец, Фонг!

– Давай, друг, жми!

– Заткнитесь! – заорал Янгблад. – Фонг, закрой дверь. А потом – ноги в руки. Но сначала спрячь тело.

Фонг в последний раз взглянул на товарищей по несчастью, сгрудившихся в глубине контейнера, помахал им рукой, захлопнул дверь и потащил труп охранника в заросли.

Там он снял с трупа всю одежду и завязал в узелок. В кармане Фонг нашел бумажник, где лежало почти двести донгов, удостоверение личности и складной нож. В правом ботинке обнаружил небольшой мешочек с бетелевой жвачкой. Ботинки Фонг брать не стал – они бы только замедлили его продвижение.

Склоны близлежащих холмов были окутаны дымкой, и Фонг направил свои стопы именно туда. С большим трудом карабкался он вверх по склону, цепляясь за жесткую траву.

Взобравшись на вершину холма, Фонг огляделся. Местность была ему незнакома, и он решил, что, наверное, находится на севере, где никогда не бывал. Но на западе он увидел участок свежевзрытой земли – такие шрамы оставляют на земле бомбы. Фонгу часто приходилось их видеть еще тогда, когда в стране находились американцы. Но те давние шрамы уже заросли.

Фонг понял, что находится на территории Камбоджи, где вьетнамская армия борется с камбоджийскими партизанами.

Через некоторое время далеко внизу снова зарычали моторы – караван тронулся в путь. Один за другим грузовики исчезали из виду, направляясь дальше на запад, в глубь территории Камбоджи. Но даже спустя несколько часов после того, как они скрылись из виду и шум их затих вдали, Фонг все еще сидел неподвижно на вершине холма, ожидая наступления темноты.

Когда ночные цикады завели свои громкие песни, Фонг спустился с холма. Он был очень напуган. Один в стране, где он для всех враг. Камбоджийцы убьют его за то, что он один из ненавистных оккупантов. А соотечественники примут его за солдата и отправят воевать. И неоткуда узнать, далеко ли до Таиланда. Но решение было принято, и отступать от него Фонг не собирался.

В последующие дни Фонг питался молодыми побегами бамбука и насекомыми. Бамбук был в изобилии, и еще Фонг научился взбираться на деревья, ветки которых нависали над плоскими камнями, и ждать, когда появится какой-нибудь жук покрупнее. Чтобы насекомое не удрало, Фонг оглушал его плевком бетелевой жвачки. В этом “соусе” жуки были вполне сносными на вкус. Но жвачка скоро кончилась.

На пятый день Фонг отказался от своего первоначального намерения приберечь боеприпасы только на случаи самообороны. Почти теряя сознание от голода, он застрелил небольшую обезьянку и съел ее сырой. Кости он нес целых три дня, прежде чем позволил себе роскошь насладиться сладким живительным мозгом.

Когда Фонг израсходовал последний патрон, он закопал автомат, потому что боялся, что голод заставит его жевать деревянный приклад, а это верный способ угробить желудок. К этому времени его серая арестантская роба превратилась в сплошные лохмотья, и он переоделся в военные брюки цвета хаки. Рубашку он надеть не осмелился. Рубашка впитает пот и прилипнет к спине. По ночам он неимоверными усилиями заставлял себя спать лежа на животе. Стоит только оцарапать спину – и можно считать, что все его мытарства и страдания были напрасны.

Фонг все шел и шел на запад. Время для него ничего не значило. Он обходил населенные пункты, контрольные посты и старался держаться подальше от тех мест, откуда доносился грохот военных действий. И потому он все больше и больше отклонялся к югу.

Однажды ночью он почуял в воздухе запах соли. Поэтому днем, когда он спал, ему приснилась рыба. Голод непрерывно жег все его внутренности, и Фонг решительно двинулся на юг.

Он подошел к реке. Проделав вниз по течению несколько километров, Фонг добрел до рыбацкой деревни – несколько домиков на сваях прямо в воде. В деревне готовили рыбу и варили рис – от этого запаха его затошнило. Но Фонг был слишком слаб и не решился украсть еду. По-пластунски он добрался до одной из лодок и залез в нее.

Течение медленно несло лодку вниз по реке. Фонг лежал на дне лодки и смотрел, как над головой проплывают звезды. В лодке он нашел рыболовную сеть и время от времени жевал ее, наслаждаясь вкусом соли. В конце концов он заснул.

Фонга разбудили первые лучи солнца. Он сел в лодке. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалось неестественно бирюзовое море. Прекрасное море. И смертельно опасное. Южно-Китайское море – так его некоторые называют. Но беженцы с завоеванного коммунистами Юга называют его Морем Смерти и Пиратов. Многие из тех, кому удалось бежать из страны после падения бывшего сайгонского правительства, стали жертвой этого моря.

Фонг присел на корточки и принялся распутывать рыболовную сеть. Рыболовецкие суда сидели на воде, как жирные клопы. Если это камбоджийцы, они скорее всего не обратят на него внимания. Если это тайцы, то они могут оказаться и пиратами.

Фонг забросил сеть и, когда почувствовал сопротивление, втащил ее в лодку. Рыбу он съел жадно, даже не удосужившись предварительно ее убить. Кровь текла по его пальцам. Чувство было восхитительное, прохладная мякоть живительным бальзамом словно бы сама вливалась в глотку. Фонг поймал еще две рыбины и впервые за многие месяцы ощутил, что сыт.

Может быть, течение отнесет его к берегам Малайзии, а может быть, прибьет к таиландскому берегу, где, если ему удастся избежать встречи с пиратами, он сможет найти приют в одном из фильтрационных лагерей, а потом отправиться в Америку. Он слышал о том, что многие беженцы проводят в таких лагерях долгие годы, ожидая разрешения на выезд в США, но его-то пустят сразу, как только он покажет свое доказательство. В этом у Фонга не было ни малейшего сомнения.

Внезапно ход его мыслей прервали пронзительные крики о помощи. Звук далеко разносился над водой, и человеческий голос звучал так же громко, как храмовый колокол. Кричала по-вьетнамски женщина, призывая неизвестно кого на помощь:

– Помогите! Помогите!

Ее крик подхватили и другие голоса. Фонг поднял голову.

В воде низко сидело тяжело нагруженное суденышко. Волны перехлестывали через борт. Фонгу было достаточно одного взгляда, чтобы понять, насколько судно перегружено. Перегружено людьми. Палуба была вся заполнена мужчинами, женщинами, детьми. Некоторые уже попрыгали в воду.

К этому суденышку на большой скорости приближался катер. Но, в отличие от первого судна, на его борту находились только мужчины. В руках у них были пистолеты, винтовки, автоматы, тяжелые дубинки, пики, молотки. На головах – оранжевые повязки, горевшие ярким пламенем на фоне смуглых лбов.

Пираты! Проклятие Южно-Китайского моря.

Катер приблизился к перегруженному людьми суденышку, стукнулся об него бортом, и оба судна оказались сцепленными намертво. Пираты бросились на абордаж, как полчища голодной саранчи.

Они избивали пассажиров суденышка дубинками, стреляли, резали мужчин и детей. Старух выкидывали за борт. Женщин помоложе избивали и переправляли на борт пиратского судна, а там загоняли в трюм.

Фонг отвернулся. Это были его соотечественники. Вьетнамцы, которые даже десять лет спустя после оккупации их страны готовы были рискнуть жизнью ради свободы. А он ничем не мог им помочь.

Фонг понял, что нет никакой надежды добраться до Малайзии. Он уже готов был и сам выпрыгнуть за борт, но вода была насыщена кровью. А кровь привлекает акул.

Фонг принялся грести руками. Он надеялся, что верно выбрал направление.

А крики продолжали нестись:

– Помогите! Помогите!

Потом еще много часов подряд Фонг молился памяти предков.

Берег был ярко-зеленым и казался прохладным в лучах заходящего солнца. Лодку Фонга потихоньку несло к берегу. Мучительно медленно.

Фонгу не терпелось поскорее очутиться на земле, он хотел было прыгнуть в воду и добраться до берега вплавь, но вовремя вспомнил, что может сделать соленая вода с его спиной. И как он ни боялся береговой охраны, все же досидел в лодке до того момента, когда она зашуршала наконец днищем о песок.

Фонг набросал в лодку камней и затопил ее, а сам бросился под сень прибрежных зарослей. Подошвами босых ног он с наслаждением ощущал прохладу земли. Где он находится, он, разумеется, не знал. Может, это Таиланд, может, Камбоджа, а может, и Вьетнам.

Фонг уже начал терять надежду, что когда-нибудь окажется в безопасности. Но была ночь, и он все шел и шел вперед. Его подгоняло не столько желание жить, сколько память об американских друзьях, которые уже так долго жили в плену, что потеряли всякую надежду. Их последней надеждой был он, Фонг. И он не имел права их подвести.

Вдруг Фонг замер от неожиданности. Он услышал, как лает собака. Собака! Лай доносился издалека. С километр или около того. Фонг прислушался. Сердце его бешено колотилось. Но лай не повторился. Может быть, это просто галлюцинация?

Фонг пошел вперед по узкой тропинке в джунглях, напевая старинную народную песню “Темна тропинка к дому, где живет моя любимая”. Его душили рыдания – он горевал о Вьетнаме, прежнем, казалось, утерянном навсегда Вьетнаме.

Впереди показалась деревня. И снова залаяла собака. Залаяла и опять замолчала. Надо бы приглядеться повнимательнее, на цепи она или нет. Фонг по-пластунски прополз почти до крайних домов деревни. Собака залаяла снова. Веселый, беззаботный лай. И тут Фонг увидел ее саму – желтую, поджарую. Собака не была привязана.

Какой-то человек швырнул ей кусок мяса. Мясо?! Человек был примерно одного возраста с Фонгом, лет около тридцати.

Фонг поднялся и без страха направился прямиком в деревню, подняв руки и демонстрируя всем, что он без оружия. Он знал, что находится в безопасности. Сомнений в этом быть не могло. Это не Камбоджа – красные кхмеры уничтожили всех взрослых мужчин, способных носить оружие. И это не Вьетнам. Ни одна вьетнамская деревня не могла позволить себе такую роскошь, как домашняя собака. Ведь мясо в страшном дефиците, а собаки такие вкусные!

Это Таиланд!

– Я вьетнамец! – закричал Фонг, когда его окружили любопытствующие жители деревни. – Я вьетнамец! Отведите меня в лагерь для беженцев. Я знаю об американцах, пропавших без вести. Понимаете? Пропавшие без вести. И я могу это доказать.