Призвание миротворца

Глава первая. Два миротворца

Мелфай очнулся от палящего в лицо солнца. Похоже, уже было даже не утро, а время близкое к полудню, когда в Мелисе наступает пик дневного зноя. Время, когда все благоразумные горожане сидят по домам или чайным, нежатся на берегу Лазурного залива или прохлаждаются в Роще дриад. Мелфай же лежал у грязной пригородной таверны посреди заплёванных, замусоренных грядок, на которых уже давненько не росло ничего кроме сорняков. Лежал на спине, раскинув руки, словно воин, павший на поле брани.

Павшим не павшим, но раненым он себя ощущал. Голову ломило от боли. Мелфай прикоснулся к лицу и тихо застонал: левая скула отозвалась тупой болью. Под глазом наверняка красуется огромный кровоподтёк.

Последняя картина вчерашнего вечера всплыла в памяти с удивительной ясностью. Звонко подлетает с его ладони динар, предназначенный для уплаты за ночлег и ужин, монету ловко подхватывает в воздухе левой рукой долговязый разбойник, а правой — что есть силы бьёт его, Мелфая, чуть пониже глаза…

Ох, и дельно же бьёт! Голова гудит как колокол… Славно же встретил путешественника весёлый Мелис! Впрочем, сам виноват. Думать надо было. Кудрявый, светловолосый парень с заплечным мешком, явно крестьянин из морфелонских провинций — чем не идеальная жертва для местных грабителей?

Мелфай приподнял голову, осматриваясь: сколько же он здесь провалялся?

— Очнулся, путешественник? Давай помогу.

Мелфай приподнялся, опираясь на локти и щуря глаза на странного человека, вздумавшего с ним заговорить. Серый халат, острая бородка, в руке посох, на конце которого играет солнечными лучами прозрачный кристалл. Маг, ясное дело! Борода и волосы седые, лицо моложавое, поди пойми, парень это или старик!

Маг придержал его под руку, пока Мелфай вставал, опираясь другой рукой о перекладину хлипкого, сломанного в нескольких местах заборчика.

«Проклятый разбойник, это ж надо так влепить! Ладно монету забрал, но бить-то зачем?»

— Славно тебя отделали. По дороге пристали или сам к ним подошёл? — спросил маг.

— Сам, — виновато опустил голову Мелфай. — Я только и спросил, можно ли переночевать здесь, как тот долговязый сразу: «Деньги есть?» Я подумал, что он хозяин или прислужник какой, да и показал ему динар. А он…

Мелфай скривился от нового приступа головной боли.

— Дальнейшее очевидно, — деловито заметил маг. — А много ли было, кроме того динара-то?

— Да было малость… — Мелфай вдруг вспомнил о кошельке на поясе, сунул руку… Кошелька, ясное дело, не было. Заплечный мешок валялся рядом на грядках, выпотрошенный и опустевший. — Даже книгу забрали злодеи. Зачем она им, безграмотным?

— Что за книга была? — поинтересовался маг.

— Путь Истины.

— А, вот как, — понимающе протянул собеседник. — Аделианин?

Мелфай с детства был приверженцем Пути Истины, но не считал себя настолько твёрдым в вере, чтобы называться аделианином.

— В Спасителя верю.

— Что же это Спаситель не уберёг твой кошелёк от разбойников? — спросил незнакомец с тонкой ехидцей. Ехидцей, присущей тем магам, который считали Путь Истины бесполезным сводом нравоучений.

— Кошелёк не вера: потерять легко, легко и восполнить, — переиначил Мелфай аделианскую поговорку «вера — не кошелёк: потерять легко, трудно восполнить». — Всё равно тех монет мне до Анфеи не хватило бы. Что так, что эдак пришлось бы в вашем Мелисе работу искать.

— Работу, говоришь. А что делать умеешь?

— Много чего. И рисовать умею, двери, окна расписывать, резьбе и плотницкому делу обучен.

— Вижу, мастак ты, парень. Такие в Мелисе нужны. А в Анфею зачем путь держишь?

Мелфай осёкся, впервые насторожившись за весь этот простоватый разговор. Теперь, глядя в серые маленькие с хитрым огоньком глаза мага, он уже точно видел, что этому человеку едва ли больше двадцати лет от роду. Мелфай, отметивший прошедшей зимой своё семнадцатилетние, был этому «старику» почти ровесником. От природы простодушный и словоохотливый, он легко мог заговорить на дороге и с угрюмым кочевником, и с грубым горным варваром. Однако этот маг его непривычно насторожил.

— Долгая история, — ответил он скрытно.

— А куда же нам торопиться в эдакую жарищу? — усмехнулся молодой маг. — Идём, тут неподалёку есть отменная чайная. Идём-идём, угощу я тебя по случаю.

По какому именно случаю, маг не уточнил. Мелфай охотно согласился, отбросив как суеверия дедовские рассказы о том, что ни один маг никогда и никого не станет угощать просто так.

Они двинулись по пыльной дороге, ведущей из предместий в сам Мелис — вольный город без крепостных стен. Из рассказов отца Мелфай помнил, что Мелис славится не только как купеческий город и центр торговых трактов, но и как самое развесёлое в Каллирое место празднеств и развлечений. Благоразумно сохраняя нейтралитет во всех войнах, Мелис мог себе позволить быть другом всем и никому. Здесь находили убежище и разноплемённые разбойники, скрывающиеся от правосудия, и беглые каторжники, и сбежавшие из своих сообществ маги.

Мелфай отметил, что в отличие от морфелонцев, мелисские горожане красовались разноцветной одёжкой. В грубую однотонную робу одевались лишь батраки. Одежды же большинства горожан выделялись множеством цветов — спрос на краску для одёж здесь всегда был высок. Богатые купцы, сопровождаемые парой-тройкой слуг, носили золочёные, серебрёные халаты, украшенные гильдейскими бляхами. Маги, которые в Мелисе являлись отдельным привилегированным сословием, отличались цветом халатов и мантий, а также знаками на них.

На двух молодых путников внимания никто не обращал. Эта пара ничем не выделялась. Только вот маг время от времени, осторожно поглядывал по сторонам, будто чуял слежку, и как бы невзначай касался большим пальцем кристалла на конце посоха.

Постепенно Мелфай разговорился. Странноватость серого мага больше не вызывала у него подозрений. «Да и на что мне рассчитывать теперь, как ни на помощь этого случайного встречного? — подумал Мелфай. — Без денег, сменной одежды, в стоптанных башмаках, совершенно один в чужом, незнакомом городе».

Поэтому свою невесёлую историю Мелфай рассказал вполне охотно. Был он сыном красильщика в одном из селений морфелонской провинции Мутных озёр, истерзанной болезнями, страхом перед нечистью, враждой с соседями и непомерными податями. Причём последнюю напасть терпеть было сложнее всего: мор можно пережить, нечисть отогнать, с соседями помириться, а вот супротив податей князя ничего не поделаешь. Тамошний вассал морфелонского короля — князь Кенодок, утомлённый бесконечными жалобами крестьян, обложил провинцию огромными податями. И счёл это весьма мудрым решением. По его убеждению, если люди начнут работать в поте лица от зари до зари, то перестанут волноваться из-за каких-то там болезней и лесных нелюдей.

— Да, князь ваш ещё тот подарочек! — усмехнулся маг. — А с соседями враждовали по какой причине?

— Лешак их разберёт! Всё вроде тихо-тихо, а тут бац! Как будто туча какая-то нагрянет, и все как один звереют. Вспоминают старые обиды, кто у кого клок земли отхватил, и за рогатины.

Мелфай очень не любил вспоминать эти картины. По природе добродушный, он не хотел, чтобы в душе вновь возгоралось едкое чувство вражды. Да и Путь Истины запрещает гневаться понапрасну. А то, что творилось в Мутных озёрах… Это не назвать обычными деревенскими ссорами и склоками. Нищета, болезни, нелюди — во всех напастях озёрники норовили обвинить соседей, заезжих колдунов, князя, а то и храмовников из столицы, приходивших помочь многострадальной провинции.

— И что? Кололи один другого рогатинами-то?

— Не, до драки редко доходило. Так, поджоги, наветы, сглазы, порчи. Словом, пакостили друг другу, как могли.

— Везде так.

— Может быть. Но у нас хуже. Ни в Морфелоне, ни в Тихих равнинах, ни даже в Унылой долине люди не затравливают добрых людей до смерти.

Мелфай тяжело вздохнул. Об этом говорить было нелегко. В Мутных озёрах это называлось «прогнать нелюдь к сородичам». Сперва находили виновного в падёже скота, пропаже ребёнка или ещё какой напасти. Виновным, как правило, оказывался тот, кто чем-то выделялся из среды остальных крестьян: знахарь, травница, книгочей, приехавший с миссией храмовник или мечтающий о подвиге юноша, имевший неосторожность призвать односельчан к походу против озёрной нечисти. Бывало виновными объявляли простых выпивох, блудников, забияк. Но куда чаще в напастях обвиняли просто молчаливых, замкнутых людей. Затем начиналась травля. «Виновных» сторонились, плевали в их сторону, проклинали. Были и храмовники, одобрявшие такую травлю, мол, таким образом можно изгнать зло из человека. Но Мелфай не раз видел, что не зло уходило из человека, а человек уходил из посёлка. Другие, кому некуда было уйти, уходили из жизни. Для этого даже необязательно было топиться. Достаточно остаться на ночь у одного из тех самых мутных озёр, от которых получила название провинция. Озёрная нечисть сама помогала несчастному покинуть неприветливый мир. Так или иначе, зло только множилось, умножались вражда и недоверие друг ко другу.

«Я положу этому конец! Я должен, обязан стать миротворцем! Это мне на роду написано!» — твердил Мелфай самому себе и в молитвах просил Всевышнего указать ему путь. Он жадно слушал любые сказания о миротворцах, благо, что настоятель местного храма — старый Спуриас — был настоящим кладезем таких историй. От него Мелфай услышал истории о всех семи миротворцах, что приходили в Каллирою за последние сорок лет. Отец Мелфая не одобрял его увлечений. Временами, будучи сильно пьяным, он твердил сыну, что тот — знатного рода и не пристало ему забивать себе голову храмовничьими байками. О каком «знатном роду» толкует отец, Мелфай не понимал, знал только, что родители его расстались по непонятной причине, когда ему было меньше года, и что мать его живёт где-то у Гор южных ветров.

Настоятель Спуриас наоборот поддерживал Мелфая в его устремлениях: «Если Всевышний даровал тебе мечту — лелей её и береги, ибо мечта в сердце юноши, словно трепетный огонёк — любая невзгода может погасить его».

И Мелфай старался. Прислуживая в храме, он научился читать, прочитал все храмовые книги, узнал от местных сказителей всё, что только можно было узнать о миротворцах. Огонёк мечты разгорелся настолько, что Мелфай уже был готов покинуть отчий дом и отправиться к пророку Эйреному в легендарный Храм Призвания: не изречёт ли великий пророк и о нём пророчества?

Нужен был только толчок. И он случился. Когда Мелфай в очередной раз перечитывал «Сказания о миротворцах», сидя в храмовом саду, у калитки возник образ старого странствующего храмовника в запылённых коричневых одеждах. У старика был посох и походная сумка с торчащими из неё книжными свитками, а правой рукой он указывал Мелфаю на юг. Мелфай от изумления закрыл глаза, а когда открыл их — старик исчез.

Был ли это сон или видение, Мелфай толком не понял. Но в тот момент огонёк мечты вспыхнул в нём с такой силой, что мигом испарились все страхи и сомнения. Он не мог больше оставаться в опостылевшем доме. В тот же день он попросил у отца и настоятеля Спуриаса благословения на дорогу в Храм Призвания. Священник отнёсся к его намерению с пониманием, хоть и долго напутствовал о кознях врага и страшных опасностях, поджидающих юного пилигрима в пути. Отец же сперва высмеял Мелфая, затем, видя, что тот настроен серьёзно, выругал, но в конце концов смирился и благословил, заставив дать обещание вернуться не позже, чем через год.

Так начался путь Мелфая из Мутных озёр, который он в душе, пока ещё робко и с опаской, называл «началом пути Восьмого миротворца»…

— …Миротворец, значит, так-так, — пропустил чуть слышно маг.

Мелфай изумлённо остановился, протёр веки.

Где они? Сколько времени прошло?

Они стояли в центре оживлённого города перед величественным зданием. Оно было подобно замку с рядом колоннад и высоко взметнувшимися остроконечными башенками. Шпили их были украшены серыми флажками со змеёй-символом.

Интуитивно Мелфай взглянул на солнце: силы небесные, да никак часа два прошло, не меньше! Он что же, всё это время шёл рядом с магом и рассказывал ему свою историю? Мелфаю стало жутковато.

— Где это мы?

— У ворот Дома Гильдии серых магов, — отозвался странный знакомый, довольно усмехаясь.

— А как же чайная? — только и смог выговорить Мелфай.

— Здесь тебе будет и чайная, и ночлег, и школа жизни, если пожелаешь.

— Я… мне? Но я даже не знаю здесь никого! Это какая-то шутка, да?

— В этот раз никаких шуток, Мелфай из Мутных озёр, наивный мечтатель, не видящий в тумане своих мечтаний истинную силу, сокрытую в твоём сердце, — теперь серый собеседник заговорил точно как высокоучёный маг, вкрадчиво и загадочно, и даже голос его показался Мелфаю старческим. — Наш прорицатель не ошибся в тебе. Теперь я вижу твой дар не через шар гадательный, а своими глазами. Точнее, вторым зрением. Ты — будущий маг, Мелфай. Маг сильный и могущественный. Если, конечно, не станешь пренебрегать учёбой и тренировками.

— Маг? Я? — Мелфаю потребовалось полминуты, чтобы прийти в себя и осознать происходящее. Да, ему доводилось слышать такие истории, когда опытный маг замечал дар в простом деревенском пареньке и забирал того к себе в ученики. Но чтобы такое произошло именно с ним, так просто, на дороге…

Постой, на дороге куда? Налетевшее чувство восторга мгновенно остыло…

«Мой призыв. Моя цель».

Это испытание? Испытание его мечты, его веры, его пути?!

Хитрый маг поразительным образом угадал его мысли.

— Твоя мечта от тебя никуда не сбежит. И желание твоё примирять народы никуда не исчезнет. Если только ты не совершишь ошибку и не бросишься в погоню за своей мечтой прямо сейчас. Знаешь, когда чаще всего погибают мечты? Когда пытаешься достичь всего сразу, без кропотливой подготовки, без опыта, без силы и знаний. Предположим, ты подзаработаешь денег и доберёшься до Анфеи. Встретишь пророка, если он ещё жив. Представим самое невероятное: он и впрямь изречёт о тебе пророчество! Что дальше? У тебя ни денег, ни друзей, ни опыта — ничего. Ты ничего не знаешь о миротворцах, кроме тех небылиц, которые рассказывают старики в отдалённых селениях на ночь у костра. А сколько самозваных миротворцев уже объявлялось в Каллирое — с чего бы это людям верить, что именно ты настоящий? Что ты будешь делать, куда пойдёшь, кто поверит в твоё высокое призвание? Не знаешь. Не задумывался. Думал, там видно будет. Не будет, Мелфай, не будет. Голодный и оборванный ты вернёшься домой, чтобы окончательно похоронить свою мечту за мойкой полов в сельском храме.

Мелфай молча разглядывал свои ноги в истоптанных, прорванных башмаках. Впервые его путь на юг представился ему таким тоскливым и, вместе с тем, таким правдоподобным. Маг прав, ничего не поделаешь.

— И ты предлагаешь мне остаться здесь, в вашей Гильдии? Но ты ведь знаешь, у меня нет…

— Знаю, знаю, но от тебя ничего и не требуется, кроме усердия в учёбе и мелкой помощи по дому. Закон Гильдии непреложен: для каждого, кто имеет магический дар, двери Школы серой магии открыты. Ну так идём же, достаточно мы пожарились на знойном мелисском солнце.

— Но… — Мелфай покосился на заманчиво открытые ворота. Он как будто почувствовал, что если сейчас войдёт на порог Дома Гильдии серых магов, то идти на попятную будет поздно. Поход на юг к пророку и впрямь лучше отложить — с этим Мелфай почти согласился — не время, жизнь только начинается, успею! Однако на языке вертелся один очень неприятный вопрос, отдающий в сердце непонятной тревогой. — Но скажи, почтенный маг, это правда, что у вас не почитают Спасителя и не верят в единого Творца?

Маг хитровато хохотнул.

— Тебя это тревожит? Всего-то? Устав Гильдии не запрещает ученикам верить в Спасителя или в других богов, или во вселенских духов, или ни во что не верить. Верь во что хочешь, только молений громких не устраивай и духов преисподних не вызывай — вот наше правило.

Мелфаю стало неловко. В самом деле, чего это он спросил? Что он — ревнитель веры? Разве Путь Истины для него так же твёрд, как для тех миротворцев в сказаниях? Конечно же, нет. А раз нет, то и нечего строить из себя непоколебимого в вере аделианина.

Быстро отбросив странное чувство, побудившее его задать вопрос о вере, Мелфай отринул и последние колебания.

— Видать я и впрямь верный путь отыскал. Спасибо тебе, почтенный маг, что нашёл меня и привёл в этот дом.

— Не надо «почтенного». Называй меня по имени — Яннес.

Улыбнувшись, маг похлопал его по спине и вместе они резво вбежали по ступенькам в открытые ворота. И уже оттуда серый маг осторожно выглянул, опасаясь, как видно, всё той же слежки. Осмотревшись, он быстро ушёл вслед за своим новым подопечным, не заметив, как у палисадника противоположного дома мелькнула тень женщины в тёмной мантии, с закрытым сетчатой вуалью лицом.

Несмотря на дурную славу Ежовых прудов, утро у старого рыбака Преста выдалось славное. В садке уже было шесть рыбин, не меньше локтя длиной каждая. Если так пойдёт и дальше, то к полудню улов будет такой, что на рынке можно на целых два динара наторговать, да ещё и себе на уху останется. Главное, не зевай: на рыбу может и зверьё лесное позариться. Те же лесные коты, которые в этом голодном году просто обнаглели. На взрослого человека они не набросятся, но вот садок с рыбой стащить — это вполне. Но старый Прест прихватил с собой самодельное копьецо с костяным наконечником, и котам в случае чего не поздоровится. Куда сильнее суеверного рыбака беспокоили мутные воды озера: уж больно тихи они в это утро. Памятуя о водяной нечисти, старик то и дело вздрагивал, едва слышал короткий всплеск. Однако это плескалась рыба.

И тут Прест насторожился. Далеко, почти на самой середине озера пошли круги. Нечто крупное поднималось из глубины и вот-вот должно было всплыть на поверхность! Старик приготовился в один миг подхватить садок и удилище и дать дёру — нечисти он боялся пуще всего.

Но то, что Прест увидел через секунду, заставило его охнуть и разинуть рот. Посреди озера вынырнул человек. Именно человек, а не нечисть. Нечисть не станет бить по воде руками и жадно глотать воздух. Даже принявшая человеческий облик — не станет, так как никто из здешних жителей не поддастся на такую дешёвую уловку, никто не полезет спасать тонущего.

Парень, похоже, овладел собой, отдышался насколько мог и поплыл, широко загребая руками. Поплыл, о ужас, к нему, обомлевшему и трясущемуся старику Престу!

Рыбак сам не понял, почему не бросился наутёк. Просто сидел и смотрел, как подплывает этот странный парень, как с трудом выбирается на берег, как тяжело дышит, распластавшись на мелкой траве.

— Т-ты кем будешь? — заикаясь от изумления, спросил Прест. Страх перед гостем из глубины постепенно проходил. И не только потому, что тот лежал выдохшийся и не проявлял никакого интереса к старику. Парень странным образом внушал доверие — чувство очень редкое в Мутных озёрах.

Наконец парень поднялся и осмотрелся. Светловолосый, подтянутый, осанка не крестьянина, но и не знатного землевладельца. Явно нездешний. Штаны и рубаха невесть какого пошива. Был он бос, башмаки, очевидно, сбросил в воде, чтобы не утонуть… Хотя, где ему утонуть, если из глубины поднялся!

— Какой год сейчас? Эпоха? — прошептал незнакомец со странным акцентом, какого старому Престу никогда не доводилось слышать.

— Год шестьсот сорок четвёртый, Пятая Эпоха патриархов, — не растерялся старик.

— Значит, три года прошло… как и у нас, — пробормотал парень и вроде как успокоился. — Что за край?

— Ежовые пруды.

— Никогда не слышал… Какая провинция?

— Мутные озёра.

— Это где-то около Морфелона? Далеко ли до города?

— Дня четыре пешком. Но ты, молодой, быстрее дойдёшь.

— В какой стороне?

Старик указал рукой.

— Туда, туда и ещё туда. Выйдешь на тракт, не собьёшься.

— Понятно. Спасибо.

Фразы парня были короткими, голос решительным, движения целеустремлёнными. «Что, и впрямь сейчас вот так в Морфелон потопает?» — удивился Прест.

Парень двинулся к лесу, наступил босой ногой на шишку, подпрыгнул и дальше пошёл уже осторожнее.

— Эй, да куда ж ты? Погоди, обсохнешь у меня, рыбы поешь. Дорога на Морфелон не близкая.

Парень остановился.

— Не могу, дед. Спешу сильно.

— Ну и далеко ты босой ускачешь? Идём-идём, пара старых сандалий у меня найдётся.

Сам не понимая, чем он так проникся к пришельцу из озёра, Прест подхватил садок, копьецо, смотал удилище и поспешил вперёд.

— Тебя как звать-то, утопленник?

— Марк. Маркосом у вас звали.

— У нас, это в Мутных озёрах, что ль?

— В Каллирое. Я был однажды в вашем мире… то есть, в вашей стране… ладно, неважно.

Старик торопливо вёл его по лесной тропинке.

— Откуда ты такой странный взялся? Приходишь, прям как миротворцы из сказаний.

— Я и есть миротворец, — оглянувшись по сторонам, сказал парень.

Старик Прест закивал, не переставая удивляться.

Спустя час Марк уже быстро шагал по пустой просёлочной дороге к морфелонскому тракту. На ногах его сидели старые потрёпанные сандалии, тело покрывала длинная рубаха до колен и рыбачья накидка. Кроме того, бедный, но добрый старик положил ему в торбу печёную рыбу, вязку сушёных грибов, три луковицы и ломоть хлеба. В благодарность Марк оставил ему свои штаны и рубашку. Старику они пригодятся, а ему незачем привлекать к себе внимание диковинной одёжкой из чужого мира.

Миссия! Марк понимал всю тяжесть ответственности, заключённой в этом слове. Но сейчас она его не пугала. Сомнения рассеялись, впереди простирался путь. Путь миротворца.

«Я в Каллирое! Я вернулся… вернулся! — ликовало сердце, переживая и восторг, и тревогу. — Седьмой миротворец вернулся в Каллирою!»

Удивительно, в своё время он провёл в этой загадочной стране не больше года, но сейчас ощущение было таково, словно он отдал этому миру как минимум половину своей молодой жизни. И жизнь его с тех пор принадлежит уже не одному, а двум мирам. Разговор со старым рыбаком мгновенно вернул ему способность понимать каллиройский язык и говорить на нём. Разум сам таинственным образом переводил слова и выражения, облегчая пришельцу из другого мира общение с каллироянами.

«Два мира. Такие разные и такие похожие, — думал Марк. — Мир высоких технологий, толерантности, глобализации и экологических проблем и мир средневековых замков, мечей, магии и чудовищ. Различны формы, суть же одна. Низость и благородство, трусость и отвага, равнодушие и милосердие… Сколько бы параллельных миров ни существовало во вселенной, они всегда будут родственны в том, что касается человеческой природы, личной морали и убеждений. А ещё — в духовных, неписаных законах, которые установил для них Творец».

«Ведь что я могу принести в мир Каллирои — человек из высокоразвитого общества? — задавался вопросом Марк, так и не уяснив, почему выбор Всевышнего однажды пал на него. — Технологии строительства? Но я не техник. Современную медицину? В медицине я тоже не силён — любой каллиройский травник знает о лечении здешних болезней больше меня. Демократию и право? Смешно. Стратегию и тактику? Наивно. Паровые машины? Огнестрельное оружие? Нет, нет и нет. Единственное, что я могу принести в Каллирою — это мои чувства, мои убеждения, мою совесть. Большего не выйдет».

Вскоре Марк оставил эти размышления. Вдыхая необычайно чистый воздух, он чувствовал как обостряется память, стремительно возрождая воспоминания о его первом посещении Каллирои. Тогда от внезапного перемещения он испытал настоящий шок. Потом оправился, осмелел. И не прошло и года, как слабый, боязливый юнец превратился в стойкого, опытного воина, способного сойтись в схватке с боевыми магами, перехитрить чёрного дракона, и даже победить того… кого Марк всеми силами старался не вспоминать.

Родной мир, который он покинул около часа назад, быстро забывался, становясь чем-то далёким и нереальным. В груди оставался отголосок того тоскливого чувства, охватившего его, когда он простился с друзьями и вышел из лагеря гуманитарной миссии, в которой проработал уже больше года, в открытые джунгли. Простился так, чтобы никто не вздумал его искать и слать тревожные письма домой. Все поверят, что он уехал на другой континент, как и хотел. Его не будут искать, не будут ждать — и это очень хорошо. Потому что неизвестно сколько времени он проведёт в Каллирое. Да и станет ли он стремиться покинуть её, когда завершит свою миссию, как это было в прошлый раз?

«Надо стать более чувствительным к Зову — тогда и гадать не придётся, — подумалось ему. — Циэль, моя светлая вестница, спасибо тебе за призыв! И за то, что придала мне смелости откликнуться на него!»

Зов, призывающий его вернуться в Каллирою, не давал ему покоя в последние ночи. Почему он не откликнулся сразу? Что его удерживало? Ни семьи, ни дома, ни близких людей, только суровая работа в жарких тропиках. А теперь, когда в гуманитарной миссии появились новые люди, там вполне могут обойтись без него.

А в Каллирое его ждёт миссия Седьмого миротворца. Теперь Марк не сомневался в этом. Иначе он попросту не попал бы сюда из родного мира. Невозможно найти портал в Каллирою своими силами. Невозможно по своей воле нарушить все вселенские законы и нырнуть из одного мира в другой. Только Творец этих миров способен дать такую возможность.

Вот только видение двух фигур на мутных берегах оставило Марку тревожный осадок в душе…

Скорее в Морфелон! Отыскать старых знакомых. Во дворце его точно помнят. Сам король благословил его тогдашнюю миссию. Весь Совет Епископов смотрел на Седьмого миротворца, когда он произносил знаменитую присягу несущих мир:

— Там, где ненависть, сеять любовь.

— Там, где вражда, сеять мир.

— Там, где обида, сеять прощение.

— Там, где неверие, сеять веру.

— Там, где отчаяние, сеять надежду.

— Там, где печаль, сеять радость.

— Там, где тьма, сеять свет.

«Интересно, кто сейчас проводник миротворцев?» — подумал Марк. И, вспомнив о прежнем проводнике миротворцев, епископе Ортосе, погрустнел. Доброго епископа давно нет в живых. И верного друга, странствующего рыцаря Хариса из Ордена молодого льва он тоже не встретит.

Но другие-то живы! Очень хочется верить, что за эти три года с ними ничего не случилось. Учитель-следопыт Калиган, вольный стрелок Автолик, несостоявшаяся ведьмочка Флоя и вечно таинственная, вечно непонятная в своих мотивах хранительница Никта.

«Где вы, друзья мои? Где вас искать?»

Марк шёл весь день и всю ночь, остановившись поесть и поспать только под утро, расположившись в одиноком пастушьем шалаше у озера. Он давно привык к длительным пешим переходам и дальняя дорога его не слишком утомляла. Сказывалась только резкая смена климата — лёгкое головокружение и сонливость, но всё с лихвой восполняла неугасимая жажда странствий, восторг возвращения в мир, который стал для него родным.

Под утро его разбудил мелкий дождь. Началась типичная для лесного морфелонского края погода.

К величественным стенам Морфелона Марк подошёл к ночи третьего дня пути. Мелкий дождь к тому времени перерос в проливной. Марк промок насквозь. В темноте перед ним выступали высокие зубчатые стены, тянувшиеся далеко-далеко вокруг города. Несмотря на позднее время, городские врата были открыты, как и в прежние времена. По мнению властей, открытые врата служили символом мира и спокойствия в королевстве. И хотя жизнь морфелонцев за пределами столицы была не такой уж мирной, этого правила, похоже, никто за прошедшие три года не отменял.

В окнах сторожевой заставы у городских врат горел огонёк. Марк решил, что никто не обратит внимания на одинокого путника, бредущего в город, но ошибся. Едва он подошёл к воротам, как из караулки вышел здоровенный бородатый стражник с факелом. Из-под капюшона огромного плаща дыхнуло перегаром.

— Кого лешаки несут в такую пору?

— Срочное послание в Иерон, — уверенно ответил Марк. Представляться пьяному стражнику не было смысла, всё равно не поверит.

Впрочем, Марк не кривил душой. У него действительно было важное послание для королевского двора: «Седьмой миротворец вернулся»!

— Да хоть к тварям гадесовым у тебя послание, плати давай и топай, — грубо прикрикнул стражник. — Четверть динара — входная пошлина, да еще четверть за то, что в такую погоду треклятую.

Марк остолбенел. Пошлины за вход в Морфелон? Да ещё и так много? За полдинара в Морфелоне можно было найти пристойный ночлег, да ещё и на завтрак бы что-то осталось. Видать, плохо идут дела в королевстве.

— Что, денег нет? Тогда проваливай к лешакам собачьим, бродяга! — ругнулся бородач, злясь, что понапрасну вылез под дождь. — Давай-давай, напросишь милостыни у дороги, тогда и придёшь.

— Прости, друг, но мне, правда, в Иерон позарез нужно. Там меня знают, я пришлю тебе пошлину с гонцом…

— Зубы вздумал заговаривать?

Бородач переложил факел в левую руку, и Марк тотчас понял, что это движение означает. В отличие от ненавистных бродяг, этот верзила зубы никому не заговаривал. Он попросту их выбивал.

— Ухожу, ухожу, — поспешил крикнуть Марк, отскакивая в сторону. Был ещё шанс просто дёрнуть в ворота, пользуясь тем, что бочкоподобный стражник явно не отличается резвостью ног… Однако в караулке сидели два молодых арбалетчика, а Марку вовсе не улыбалось получить добротный арбалетный болт в спину.

Можно было пройтись вдоль стены, обойти город, поискать брешь или иную лазейку. Прежний Марк, нерешительный и робкий, каким он был в своё прошлое посещение Каллирои, так бы и поступил. Но Марк теперешний не желал искать долгих путей к цели. К тому же, несмотря на закалку, он продрог до костей и был неимоверно измучен трёхдневным переходом. Хотелось поскорей оказаться во дворце, поесть, помыться и выспаться. Разумеется, после того, как он встретится с новым проводником миротворцев и хотя бы отчасти узнает о своей миссии. А заодно — об обстановке в стране и хоть что-нибудь о старых друзьях…

От этих предвкушений Марк ощутил горячий прилив сил. Выбрав участок полегче, он полез по мокрой, каменной стене, цепко хватаясь пальцами за вымоины и трещины. Таковых к счастью было немало, древняя крепостная стена давно нуждалась в ремонте.

«Низко же ты пал, миротворец, если пробираешься в дружественный город, словно вор или лазутчик! — пришла язвительная мысль. Марк нашёлся, что ответить. — Как бы не так! Вор или лазутчик попросту отвесил бы стражнику полдинара и вошёл в город, как к себе домой».

Крепостную стену никто не патрулировал — кому охота в такую погоду? Отлежавшись на каменном полу, мокрый и вконец измученный, Марк спустился в город. Благо, что дворец был рядом.

Огромная городская площадь, посреди которой красовались семь высоких фонтанов, пустовала. Не видно даже ночной стражи, в чью обязанность входит постоянное патрулирование вокруг дворца.

Сам Иерон выглядел как и прежде величественно и захватывал дух. Несмотря на ночь и дождь, Марк не мог не залюбоваться великолепными башнями, балконами и мостами, ведущими с одной башни на другую…

И всё-таки здесь чувствовалось что-то не то. Город изменился.

Марк подошёл к высоким арочным воротам дворца и решительно постучал железным кольцом. Ждать пришлось долго: лишь после трех минут настойчивого стука маленькое решётчатое окошко на воротах тихо скрипнуло. Грубоватого вопроса Марк решил не ждать:

— Я Маркос-северянин, Седьмой миротворец! Быстро позови проводника миротворцев или кого-нибудь из его помощников…

Стражник равнодушно захлопнул окошко.

— Вали отсюда, свинья пьяная, — только и соизволил хмыкнуть.

Марк заколотил с накипающим нетерпением.

— Открывай! Доложи обо мне, не то пожалеешь! Ты хоть слышал о Седьмом миротворце?

Окошко отворилось снова. Из него вылетел смачный плевок — Марк едва увернулся. Раздосадованный промахом стражник выругался так грубо, что Марк невольно поморщился: всё-таки Иерон был не просто дворцом короля, но и храмом Всевышнего.

«Нет, я так дела не оставлю! Да и что ещё мне остаётся делать? Те немногие, кого я знал в Морфелоне, могут быть только здесь».

Настойчивость его была вознаграждена. Открылась небольшая дверка калитки, сбоку от ворот, и перед Марком предстал усатый стражник. Не тот, что плевался, а другой — постарше и поприветливей.

— Ну и чего шумишь? Чего ломишься? Знаешь же, что не пустят. Дубинкой по лбу просишь? Это будь любезен.

Дубинки, однако, у стражника не было, но из-за пояса торчал топорик на длинной рукояти.

— Ну хоть ты-то знаешь, кто такой Седьмой миротворец?

— Слыхал, слыхал, — протянул стражник сонно. — Ну и что с того? Бумаги есть? Печать есть? Или я тебе на слово должен верить?

— Верить мне не нужно. Просто позови вашего проводника миротворцев, он и сам поймёт, кто я.

— Кого-кого? — нахмурился стражник. — Проводника? Миротворцев? Дык, епископ Ортос давно уж почил, славной ему вечности.

— Я знаю. Но что, неужели не избрали другого?

— Не-а, не слыхивал. Как сгинул Ортос, так никто на эту должность и не просился. Был, говорят, какой-то там проводник, но далеко на юге.

Прежняя решительность Марка быстро таяла. Всю дорогу от Мутных озёр до Морфелона ему казалось, что стоит лишь добраться до дворца, как всё разрешится само собой. Он получит кров, деньги, оружие, проводника, а главное — цель! Цель и смысл своих мучительных попыток вернуться в этот мир!

Теперь же всё складывалось как нельзя хуже. Оставалось рассчитывать на старых друзей или хотя бы на то, что его помнят в Иероне.

— Тогда позови принца Афарея. Он меня знает.

— Афарея-то? — было слышно, как за воротами гадко хохотнул хамоватый стражник. Усатый же, похоже, имел совесть. — Нездешний ты, парень, не иначе как из Дальних земель пришёл. Погиб наш принц Афарей. Пал в Амархтонской битве.

Эта новость была ещё более неприятной.

— Погиб? А орден его? Есть кто-нибудь из ордена?

— Рассеялись остатки. Нет больше Ордена молодого льва.

— А Гурд? Булавоносец Гурд, здоровый такой…

— Да кто ж Гурда не знает! — повеселел стражник. — В походе наш заводила. В Спящей сельве опять солимы восстали. Где-то там он воюет.

Марк прикусил губу. Оставался последний самый трудный путь: записаться на аудиенцию к королю, рассказать всё о себе. Сомнительно, что старый король его помнит, но вдруг.

— Как к королю попасть?

— К какому это королю? — стражник косо посмотрел на Марка, как на опасного сумасшедшего, но тут, о чём-то подумав, успокоился. — Эх, да ты ведь в своих Дальних землях ничего не слыхал небось. Нет больше короля. Почил наш Сиятельнейший Патриарх. Не прожил и года после гибели сына.

— Умер? Но… кто тогда сейчас на престоле?

— Наместник Кивей правит, да Совет Епископов… Ладно, давай топай отсюда, — стражник заметно забеспокоился, словно почуял приближение строгого начальника стражи, вздумавшего обойти посты.

— Куда же мне идти? — потупил взгляд Марк.

— А откуда пришёл, туда и возвращайся. Домой иди.

За дверкой послышался звук засова. Марк понял, что если он постучится в третий раз, то ответом точно будет дубинка по голове или что похуже. Он медленно отошёл от ворот и в изнеможении опустился на траву под декоративными кустами. Сил больше не осталось. Он был измучен, голоден, мокрый до нитки, со сбитыми в кровь ногами. Нищему и то лучше. Нищий всегда найдёт себе сухое местечко где-нибудь под мостом.

«…Домой… домой иди…» — издевательски повторялось в голове.

Отчаяние накатило стремительно, как морская волна. Марк обхватил согнутые в коленях ноги и безумно уставился на семь фонтанов посреди площади. Что делать, куда идти? Он никого больше не знает в этом городе. Да и в провинциях никого не знает, кроме того доброго старика в Ежовых прудах. Где искать старых друзей, по каким уголкам Каллирои разбросала их судьба?

Выход напрашивался сам собой — идти в Мелис, к вольному стрелку Автолику. Долгая дорога в восемь дневных переходов будет тяжёлой. Поначалу он будет питаться грибами и кореньями, а когда леса закончатся, он прибьётся к какому-нибудь каравану, будет выполнять любую работу, лишь бы его взяли до Мелиса…

«А что дальше? Почему ты не думаешь о том, что будет дальше, миротворец? Пускай ты найдёшь Автолика и он примет тебя в свой дом. Ты получишь пищу и крышу над головой, но что произойдёт с твоей неведомой пока миссией, с твоим призванием?»

И внезапно осознав эту мысль, Марк ощутил озноб — не холод от дождя и ветра, а страх, пробирающий до костей.

«А что, если нет никакой миссии? Что, если я попал сюда не так, как следовало? Что, если я очутился здесь лишь по собственной гордой прихоти, по нелепому желанию прорваться в запретный мир? Что тогда?»

Это предположение обдало опустошающим одиночеством. Не боязнью оказаться без друзей — к этому Марк был готов, а одиночеством абсолютным: оказаться без цели, без смысла, без веры, когда жить просто не для кого, не для чего и незачем.

«Вздор, бред, быть такого не может! Невозможно по своей воле перейти из одного мира в другой! Просто я сильно устал».

Хорошо было тому прежнему Марку, который попал в этот мир боязливым и слабым. Его встретил простоватый рыцарь Харис, отвёл его к доброму епископу Ортосу. Всё ему рассказали, утешили, ободрили…

«Но разве ты не изменился, миротворец? Разве зря прошёл все нечеловеческие испытания? Разве зря закалялся твой характер, как добротная сталь для рыцарских мечей? Вставай, воин, нечего мокнуть! Твоё прибытие в Каллирою не прихоть и не случайность. Нет и не может быть таких случайностей! Ты призван. Встань и иди, миротворец!»

Марк встал и резко утер с лица дождевые капли, катившиеся по щекам словно слезы. Затем поправил рыбацкий плащ и решительной походкой направился к сонному центральному кварталу. Для начала нужно обогреться и выспаться. А новый день откроет новую дорогу.

Мелфай был в восторге от своего нового жилища. Уютная светлая комната с кроватью, столом и двумя стульями, с окнами, выходящими на городскую площадь — это была роскошь для юноши, выросшего в бедном селении Мутных озёр. Отменная банька, отмывшая его от дорожной пыли и снявшая головную боль, плотный ужин — морская рыба, которую он отродясь не ел и наконец — чистые хлопчатые одежды и серый парчовый халат ученика Школы серых магов.

Всё просто превосходно! Вот ведь судьба улыбнулась, хвала Всевышнему! Глядя на вечерние огни Мелиса, Мелфай подумал, как всё-таки здорово, что он, поборов в себе страхи и сомнения, отправился в эту дорогу! Он был верен своему призванию, и вот, Спаситель щедро вознаградил его.

«Но так ли лёгок должен быть путь Восьмого миротворца? — возникла сумбурная мысль. — Не слишком ли гладко всё идёт?.. А впрочем, почему должно быть иначе? Так устроен мир. То, чего одним приходится добиваться путём бесконечных тумаков и шишек, другим даётся в качестве подарка — велик Создатель!»

Успокоенный этими мыслями, Мелфай блаженно уснул в своём новом пристанище.

«Хорош миротворец! Чуть что не так — всё, раскис, распустил нюни, того и гляди, расплачешься. Думай сначала, думай, а потом хнычь. Хныкать — это когда уже совсем ничего не осталось».

Марк понял, что пробиваться во дворец бессмысленно. О Седьмом миротворце забыли или не хотят вспоминать. Ну и что с того? В Каллирое у него всё ещё есть друзья. И прежде всего — хранительница секретов Никта. Уж она-то точно знает куда идти и что делать Седьмому миротворцу. К тому же она хранит меч миротворца — легендарный Логос. Решено. Надо искать Никту! Вот только где?

«Погоди-ка, что там говорил тот стражник насчёт Гурда? — задумался Марк. — Гурд в Спящей сельве, потому как там снова начались волнения… наверняка что-то вроде новых Лесных Войн. Никта, помнится, собиралась вернуться в Спящую сельву. Если же там разразилась война, то хранительница просто обязана быть там!»

Взбодрённый этими мыслями, Марк отыскал пустой сарай у городского базара, где и провёл ночь. Обитавший здесь нищий принял его радушно: предложил гостю место на соломенной подстилке, дал обрывок старого одеяла, а наутро поделился сухарями, подмоченными дождём. Похоже, в это убежище редко забредал кто-то из бродяг на ночлег, а потому нищий был рад путнику, скрасившему его одиночество.

Разговорились. История нищего оказалась типичной: служил в королевской армии, потерял ногу, жил на довольствии властей, пока не выставили из дому за неуплату податей. Жена давно умерла, сыновья женились, детьми обзавелись. Живут бедно, обременять их собой бывшему вояке не хотелось. Так на старости лет и стал побираться.

— Да всё равно лучше, чем на иждивении этих кабанов упитанных из Иерона, — без сожаления говорил нищий. — Крыша над головой есть, а совестливые люди всегда монетку подадут. Эх, кабы не нога, отправился бы сам в Спящую сельву! Уж кем бы взяли, хоть лошадям корм подавать. Всегда мечтал по вековечному лесу побродить… Ты, молодой, если всерьёз в Спящую надумал, то гляди: там сейчас жарко, говорят. Солимы восстали — это тебе не арпаки какие-нибудь тупоголовые, мигом на вертел насадят. Да и кто тебя туда нынче пустит? Заставы там везде, уж я-то знаю. В дружину тебе надо наёмничью, парень.

— В какую дружину?

— Да разве не слыхал? Набирают вольных наёмников, да в Спящую отправляют. Ты, молодой, вижу, ратному делу обучен, смекалист, тебя точно возьмут. И платят там, говорят, порядочно, и кормят на совесть. Видать, совсем плохи дела в Спящей, ежели наместник так дельно за наёмников взялся.

Поблагодарив нищего калеку, Марк после недолгих раздумий решил последовать его совету. Ни денег, ни оружия, ни провианта, ни даже пристойной одежды — далеко ли он дойдёт в одиночку? А если и дойдёт, то как ему искать в незнакомых и опасных лесах Спящей сельвы хранительницу?

«Сам Спаситель привёл меня к этому нищему, — подумал Марк. — Наймусь в войско, получу хлеб и крышу над головой, а как только разузнаю, где Никта — уволюсь или сбегу. Всё будет славно!»

Отыскать пункт найма оказалось легко, наёмников набирали у городских казарм, недалеко от Иерона. Марк ненадолго задержался на дворцовой площади, где у помоста толпился многочисленный городской люд. Глашатай, произносивший пафосную речь, был облачён в коричневые одежды, как храмовник, а поверх них лежала лилового цвета мантия. Марк обратился к одному горожанину, достаточно бедному на вид, чтобы снизойти до разговора с таким оборванцем, как он, и узнал, что красноречивый оратор — Глашатай Войны из замка Сарпедон. Воины этого легендарного замка верой и правдой служат морфелонскому наместнику Кивею и повсеместно призывают народ к войне против злой нечисти.

— Не будьте равнодушными, славные сыны великого народа! — взывал глашатай. — Жестокий враг рода людского засел в Спящей сельве! Мерзкое порождение Гадеса и Амартеоса — бездушная нелюдь — истребляет поселения наших соплеменников. Имя этой нелюди — солимы! Это хитрые, коварные бестии. Они никогда не вступают в честный бой, а нападают подло, из засад. Но даже этот коварный враг был бы уже повержен нашими славными воинами Дубового Листа, если бы ему не помогали гнусные изменники рода людского. Имя этим изменникам — вольные охотники, кочевые лесовики, сельвейские нимфы, а коварней всех — лесные чародеи. Подлые предатели, совершившие необратимый грех против собственной плоти, впустившие в своё тело нечистых духов сельвы! Да не смутит никого из славных сынов Морфелона человеческий облик этой нелюди! Они враги всего сущего, способные лишь осквернять и опустошать! Вступайте в ряды славного войска Дубового Листа, благородные жители королевства! Вместе мы очистим наш край от мерзкого врага!

Далее Глашатай начал описывать в жестоких подробностях преступления, совершённые нелюдями-солимами и их приспешниками в людском обличье. Понимая, что ничего дельного здесь не узнать, Марк последовал в ворота городских казарм.

Во внутреннем дворике двухэтажного каменного строения с решетчатыми окнами кучковались босяцкого вида мужчины, желающие записаться в войско Дубового Листа. Марк вспомнил, что Дубовый Лист был создан когда-то именно для лесных войн и вполне заслуженно считался элитным войском морфелонской армии. Сейчас, судя по активному найму бойцов, он отчаянно нуждался в пополнении.

Марк быстро разговорился с будущими новобранцами, прикинувшись деревенским парнем, который захотел поискать счастья в столице.

— А хорошо ли платят? — поинтересовался он.

— По пять монет в день обещают. По семь, если что-то умеешь, — пояснил угрюмый немолодой усач.

Плата была весьма неплохой. Марк вспомнил, что день работы чернорабочего в Мелисе оплачивался одним динаром, а в Морфелоне — и того меньше. Однако тут в разговор встрял толстый, бородатый мужик, уже успевший надокучить всем постоянными жалобами.

— Как же, как же! Это они поначалу такие добрые! — разглагольствовал он крикливым базарным голосом. — А как ранят тебя где-нибудь в лесах безлюдных, так никто с тобой возиться не станет. Не можешь идти — лежи, подыхай. Кто с наёмником нянчиться станет! Мы не воины Иерона, за таких как мы никто перед наместником не отчитывается. Нет твоего имени в реестре королевского войска — значит, и не было тебя. А как убьют — шиш твоей родне что-то дадут. Все заработанное тобой казначей прикарманит.

Марка эти речи ничуть не смущали. Он не собирался становиться подданным Морфелона и воевать в неспокойных провинциях во имя королевства. Его ближайшие планы касались только поиска Никты, а для этого войско, идущее в Спящую сельву, подходило как нельзя лучше.

Запись в дружину проходила здесь же в дворике. Суровый пожилой сотник в кольчуге и начищенных до блеска сапогах осматривал каждого, затем что-то коротко говорил писцу за столиком. Временами сотник требовал от наёмника показать свои умения. В воины записывали не всех. Тех, кто послабее и поглупее отправляли в обоз. Восвояси отшивали только калек, пьянчуг или известных в городе дебоширов. Хотя Марку показалось, что моральные качества будущих воинов Дубового Листа никого особо не заботят.

Похоже, сотник был недоволен тем, как проходил набор. Бои в Спящей сельве предстояли жаркие, походы тяжёлыми, а новобранцы его войска были далеко не в том благородном состоянии, какое требуется для славных побед.

— Имя или прозвище? — коротко спросил сотник, быстро осмотрев худощавую, но крепкую фигуру Марка и сразу решив, что тому самое место в строю.

— Подорлик, — ответил Марк. Называть имя Седьмого миротворца после вчерашнего не хотелось.

— Возраст?

— Двадцать пять.

— Что умеешь?

— Владею прямым обоюдоострым мечом.

Сотник кивнул стоящему рядом мечнику. Тот, ни слова не говоря, сунул Марку деревянный меч и стал в боевую стойку.

— Показывай.

Марк сбросил рыбацкий плащ, оставшись в одной рубахе до колен. Медленно провёл палкой по земле, вспоминая давние навыки. Память мгновенно отозвалась, быстро возрождая боевые техники меча, отточенные в прошлых схватках.

Он атаковал первым, как и полагалось новобранцу.

Мечник сделал ловкий обманный финт, намереваясь выбить оружие противника — приём простой, но против зелёных новичков — безотказный. Но Марк не стал дожидаться, пока тот завершит оборот, а просто крутанулся вокруг противника, обойдя его со спины. Короткий взмах — и кончик деревянного меча коснулся шеи мечника.

— Ловкий, рыболов! Гляди, как машет! — довольно загудели наёмники.

— Ещё раз! — рявкнул сотник.

Молодой мечник, вздумав отыграться за пропущенный удар, атаковал первым — чередой сильных размашистых ударов. Деревянный меч свистел с такой силой, что Марк решил не блокировать удары, а снова метнулся мимо противника и, крутанувшись, вновь оказался за спиной мечника. Палка легонько чиркнула мечника по спине. Наёмники снова одобрительно загудели.

— С кем доводилось драться? — резко спросил сотник, ничуть не подобрев.

— С арпаками, с песчаными керкопами, — поскромничал Марк. О более серьёзных противниках упоминать не стоило: не поверят.

Он уже решил, что на этом проверка умений закончится, однако пожилой сотник кликнул другого воина. Перед Марком возник молодой крепыш. Он был на голову ниже Марка, но его рост компенсировался необычной широтой плеч и сильными жилистыми руками. Каждая из них сжимала по боевому топорику на длинной рукоятке. Косо улыбаясь и щуря хитроватые глаза, парень крутанул топориками в воздухе и как бы невзначай начал обходить Марка со спины. Если бы не хитрость в глазах, он бы походил на простоватого деревенского батрака, впервые глазевшего на воинов городских казарм.

Марк сжал палку обеими руками. Против него выставили противника ловкого и опытного, который, похоже, усвоил, что главное правило настоящего боя — это отсутствие всяких правил. Широкоплечий парень подмигнул, предупреждая о своей атаке. «Ах, какое благородство! — мысленно съязвил Марк. — Легко быть благородным с двумя боевыми топорами, когда у твоего противника палка вместо меча».

Топорики просвистели с губительной скоростью. Марк крутанулся, уходя вбок. Подставлять под удар свой деревянный меч было бы глупо: переломает и дело с концом.

— Сурок, Сурок вышел, — зашептались наёмники. — Сейчас он ему уши обрубит.

Сурок? Не слишком подходящее прозвище для столь ловкого воина! Топорики ударили одновременно сверху-вниз, вспарывая воздух у самых висков. Марк отскочил, не смея контратаковать. В следующий миг ему удалось отбить один топор в сторону, но второй едва не чиркнул Марка по уху.

«Ого, так и впрямь без ушей оставит! Надо было поддаться тому мечнику. Похвастать захотел, вот и напросился».

Марк пятился, отпрыгивал и крутился. С палкой против парных боевых топоров это была единственная разумная тактика. Он чувствовал на себе десятки пар глаз. Наёмники позабыли о найме, сотник и его подчинённые о наборе, все смотрели на редкий, необычный поединок.

«Поддайся. Хватит упрямиться. Не время. Вспомни, зачем ты сюда пришёл», — твердил рассудок. Однако Марка охватил небывалый азарт. За три года в родном мире его руки истосковались по мечу, а теперь, возрождая забытые движения ног, рук, корпуса, вспоминая блоки и выпады, душа и тело упивались свободой. Мышцы и связки напряглись до боли, но это было приятно…

«Поддаться? Как, если малейшее промедление грозит страшной раной?» — ответил Марк гласу рассудка.

Топорики широкоплечего скрестились, зажав в клещи деревянный меч Марка. Меньше доли секунды — пауза, после которой оружие будет вырвано из рук. Однако Марк не прозевал этот миг и сильно вздёрнул своё оружие вверх, разводя боевые топоры в стороны. Грудь и голова противника оказались открыты, и Марк, не теряя ни мига, шагнул вперёд, опуская деревянный меч на голову противника.

Доведи он удар до конца — противник бы мигом осел, а через минуту на лбу его вздулась бы большущая шишка. Но Марк не хотел нажить себе в войске врага, а потому резко остановил палку у самого лба широкоплечего парня…

Однако тот не счёл себя убитым, и в ту же секунду ударил двумя топориками сразу. Плавным движением Марк отвёл один замах вбок, попытался отпрыгнуть, но тут внушительный удар рукоятью второго топорика пришёлся ему по плечу. Выронив от неожиданности палку, Марк застыл, сжимая зубы от тупой боли.

Наёмники издали восхищённый вздох. Представление было окончено. Широкоплечий почтительно кивнул головой сотнику, затем Марку и убрал топорики в ремни за спиной. А через секунду старый сотник схватил Марка за локоть и быстро повёл в широкие двери казарм.

Оказавшись в пустой передней, сотник бесцеремонно развернул Марка лицом к лицу.

— Так, ну а теперь выкладывай, Подорлик, что ты за птица!

Марк скорчил невинную гримасу.

— Не вздумай врать, я враньё, как хмель чую! Я видел, как ты дрался. Если бы ты не был так благороден, этот Сурок уже на земле валялся бы, а ребята его откачивали. То, как ты меч держишь, и как двигаешься — с головой тебя выдаёт. Чего-чего, а с Лесным Воинством я не по слухам знаком. Вместе рубились, вместе братцев из беды выручали. Говори прямо: за что тебя из Воинства выгнали? Убил кого? Или предал?

Марк пошевелил губами, на ходу пытаясь сочинить что-то убедительное. Оправдываться под напором этих суровых глаз и шрамов над бровями было неловко.

— Присягаю и говорю истинную правду: я никогда не служил в Лесном Воинстве и с обычаями его незнаком. Но я знал одну девушку, воительницу, родом из лесного народа. Она и обучила меня многому из того, что ты видел.

— Как звать её? — пытливо спросил сотник.

Называть имя не хотелось, но выдумывать какую-то правдоподобную историю было опасно.

— Никта, дочь Сельвана из Сонной Дубравы.

— Гм-гм, — прокряхтел сотник, отпуская Марка. — Вроде не врёшь. Сельвана я знал, и о дочери его слышал. Но она, помнится, с миротворцем этим связалась, да на юг подалась.

Марк испытал неприятный осадок, хоть и не подал виду. Фразу «с миротворцем этим» сотник произнёс с таким пренебрежением, что Марк мог похвалить себя за то, что скрыл своё истинное лицо.

— А где она сейчас? — спросил он с интересом, который уже не было смысла скрывать.

— А где ж ей быть, как не на защите своего края? Как миротворец тот свалил, говорят, она в родные края вернулась.

— Может, свижусь с нею, — вроде как ни о чём не спрашивая, произнёс Марк.

Сотник не ответил, но в груди у Марка заиграла ободряющая музыка: появилось хоть какое-то подтверждение, что он на правильном пути.

Сперва наперво широкоплечий Сурок сводил его в баню, расположенную здесь же в городских казармах. Вода в лохани была холодной, и Марк с удовольствием остудил тело после жаркого поединка. К тому же на левом плече ныл огромный ушиб от рукояти топора, а холодная вода унимала боль.

— Не сильно я тебя, а? — спросил Сурок, интересуясь, само собой, не здоровьем новобранца, а результатом своей ловкости.

«Ладно, пусть тешится», — устало подумал Марк, решив, что лучше терпеть хвастовство этого парня, чем его нездоровое соперничество.

— Где учился? — входя в новую роль, Марк задал типичный для наёмника вопрос.

— У лесорубов наших, — ответил Сурок, скаля два большущих передних зуба — не отсюда ли прозвище? — Я-то сам родом из Спящей. Ну, не с самой сельвы, а с Предлесий, Сонная Дубрава селение, слыхал, может? Рубили дубы, лес сплавляли, а как лесные войны начались, так наши за оружие взялись. Меня вот с малых лет обучали.

— Лесорубы так топорами не машут, — усмехнулся Марк, не сомневаясь в том, что рассказ Сурка — чистейшее враньё. Где-где, а в Сонной Дубраве ему довелось однажды побывать.

— А что делать оставалось, когда лесная нечисть на нас попёрла всей уймищей! Обучаться стали ратному делу, топоры боевые мастерить, учителей толковых из Лесного Воинства позвали…

— Послушай, Сурок, — Марк вылез из воды, обвернувшись огромным куском белой ткани, заменявшим здесь полотенце. — Я аделианин, мне врать не к лицу, хотя порой приходится. Но чтобы врать так отъявленно, это прости, даже трактирного рассказчика не стоит.

— Да я… — возмутился Сурок.

— Я был в тех самых Предлесьях, и даже в той самой Сонной Дубраве. Видел тамошних жителей, называющих себя аделианами. Это жалкий сброд, способный лишь плевать злобой в того, кто пытается им помочь. Люди там и рогатины против арпака не удержат. Не знаю зачем ты мне врёшь. Наверное, у тебя есть причины скрывать правду. У меня, поверь, они тоже имеются, и прозвище Подорлик я придумал себе час назад. Так что давай сохраним свои тайны, но не будем забивать один другому уши небылицами.

Сурок молча потупил взгляд: короткие и жёсткие чёрные волосы, высокий лоб и маленький приплюснутый нос и впрямь выдавали в нем простоватого деревенского парня, но вот губы, то и дело складывающиеся в острую хитроватую ухмылку, говорили, что этот парень далеко не так прост, каким хочет казаться.

— Договорились, Сурок? — протянул руку Марк.

— Договорились, Подорлик, — ответил тот, обхватив его руку до локтя.

Взамен своей старой протёртой рубахи и рыбацкого плаща Марк получил тёмно-зелёные холщовые штаны с кожаным поясом, такого же цвета льняную рубашку и коричневый стёганый жилет. Ноги теперь были обуты в жёсткие, но удобные сапоги. Затем Сурок отвёл его в оружейную, где снова как перед поединком оглядел его фигуру, прикидывая, какой меч придётся ему впору.

— Так, этот мечара тебе тяжеловат будет, этот короткий, эта железяка и подавно, этот вообще для каких-то карликов держат, — деловито перебирал оружейную стойку Сурок. — А вот этот… погоди-ка, погоди… да, в самый раз!

Обоюдоострый меч был в меру тяжёлым, с прямым лезвием длиной около двух локтей. Шершавая рукоять с гардой в форме крестовины и утяжелённым круглым набалдашником была удобна как для одной, так и для двух рук. «Почти как мой Логос, — подумал Марк, сделав пару взмахов, — только чуть короче и легче. И рукоять не греет руки тем неповторимым живительным теплом».

— К такому мечу и щит бы в пару не помешал, — деловито заметил Марк.

— На месте получишь, — бросил Сурок. — Дерево в Спящей сельве добротное, зачем его сюда везти? Соорудили там оружейные и клепают.

— А с кем хоть воевать идём?

— Да всё с теми же нелюдями. Солимы бесчинствуют. Говорят, на прошлой неделе опять посёлок лесной укоренили. Никто не выжил.

— Укоренили? Уничтожили, что ли?

— Говорят тебе, у-ко-ре-ни-ли, — по слогам проговорил Сурок.

— А кто такие эти солимы?

— Солимов не знаешь? Воинственное, очень воинственное племя. Головы режут — только успевай подхватывать, — ответил Сурок, видно, сам толком ничего не зная.

— Люди или даймоны? — уточнил Марк. Ему отнюдь не улыбалось воевать непонятно с кем.

— А Гадес их ведает! Нет, не люди, это точно. Люди бы хоть раз в переговоры вступили и дали знать, чего требуют. А эти только и знают, что губить и разрушать. Вот чародеи лесные, которые им помогают — те люди. Да только такие люди, что лучше уж с даймонами дело иметь. Недаром же Глашатаи Войны чародеев этих нелюдью называют.

Чародеи леса. Марк слышал об этом племени магов и об их знаменитой лесной магии. Впрочем, он и магию их видел в действии — колдунья Амарта, печально известная ненавистница миротворцев, была наполовину лесной чародейкой. Но вот называть их нелюдью, пожалуй, чересчур.

— А чародеи чего взъелись? Они же после Лесных Войн вроде как притихли.

— А тьма их знает! — Сурок упорно продолжал косить под простого деревенского детину. — Хадамарта это лапа и Тёмного Круга Амархтонского. Как мы помогли южанам Падший город взять, так теперь и мстит нам Хадамарт.

Войско наёмников собиралось поспешно, было ясно, что в Спящей сельве дела плохи. Обозные торопливо грузили на телеги поклажи с провизией, палатками, колчаны со стрелами и жбаны с маслом. В тесных казарменных помещениях новобранцы спали на жёстких лежаках, ворочались и недовольно ворчали. Их готовили к походной неприхотливости. Обедали и ужинали здесь же, во дворе только разбирали кашу или похлебку в железные миски. Завтраком никого не кормили, приучая к тому, что все важные вылазки будут совершаться утром.

Сотника наёмничьего войска звали Фест. В целом он производил впечатление человека сурового, но незлобивого.

— Старина Фест — свой человек. Вояка старой закалки, хоть и с придурью порой, — заметил Сурок шёпотом. — Любит самолично чистить свои сапоги, вкусно жрать и наставлять новобранцев. Причём частенько ухитряется делать все три дела одновременно.

Вскоре Марк узнал, что со смертью старого короля Морфелон изменился. Поскольку прямых наследников престола не осталось, временным наместником был избран дальний родственник покойного короля — князь Кивей, правитель провинции Тихих равнин. В отличие от старого короля Кивей слыл волевым и решительным правителем, нетерпящим своеволия подданных. В короткий срок он склонил на свою сторону всех влиятельных князей королевства, подчинил себе купеческие гильдии, заправлявшие торговлей уже не одно поколение. Так же быстро Кивей сумел добиться полной лояльности Совета Епископов — высшей духовной власти Морфелона, от которой зависела будущая коронация наместника.

Особый упор Кивей сделал на укрепление военной мощи королевства: провёл военную реформу, создал новые виды войск, усилил военное присутствие в Амархтоне. На всё это требовались немалые деньги — возрастали подати, урезались любые льготы, кроме армейских, участились случаи конфискации имущества тех, кто лишь подозревался в призывах к мятежу.

И всё же, несмотря на растущую нищету, а в некоторых провинциях — повальное разорение, морфелонская знать и простой люд не собирались восставать. Наместник Кивей снискал себе славу великого защитника королевства от сил тьмы и восстановителя Священной Морфелонской Империи. Побывав на военных смотрах перед Иероном, Марк воочию убедился в умении этого правителя внушить доверие подданным.

— Морфелон был воздвигнут самим Спасителем как оплот истинной веры всей Каллирои! — с жаром говорил Кивей перед войсками, создавая впечатление повелителя, не склонного довольствоваться теми остатками былой империи, которой когда-то был Морфелон. — Губительные распри однажды раскололи нашу могучую державу, и нашей слабостью воспользовался враг. Но время раздоров и распрей закончилось! Как наместник славного королевства я не позволю никому встать на пути возрождения былого величия Священной Империи. Морфелон вновь станет главой Каллирои — для того Всевышний и вознёс меня так высоко. Мы уже доказали нашу отвагу и верность Пути Истины, освободив с помощью наших южных собратьев Амархтон. Мы изгнали из него самого Хадамарта! Так неужели Спаситель не укрепит наши руки, чтобы принести мир и процветание в те уголки нашего королевства, где ещё слышен злобный скрежет зубов врага?! Да, враг могуч и полчища его грозны. Он шлёт на нас Багровые Ветры и гонит орды нечисти. Но ему не сломить народ, свободный от ссор и распрей! Потому и силится враг разжечь бунты в провинциях, зная, что когда морфелонцы едины — ничто не спасёт его от справедливого возмездия, ибо мечи наши уже отточены и тетива натянута!

О том, что за напасть подразумевается под Багровыми Ветрами, Марк так и не понял.

— Разве ветер может иметь цвет? — спросил он у Сурка.

— Может, если гонит туман или пыль, — ответил тот. — В этом багровом мареве и вся беда.

— Что за напасть?

— Багровые Ветры веют с западных гор, двигая толпы нечисти на морфелонские земли. Спящая сельва первой приняла удар, потому наместник и шлёт туда войска.

— А кто наслал эти Багровые Ветры?

— А Гадес его поглоти — никто не знает. Одни говорят, это дело рук Хадамарта, другие — красных жрецов, третьи свято убеждены, что за западными горами объявился новый теоит, ещё более могучий, чем Хадамарт.

Услышанное не показалось Марку убедительным, но найти кого-либо, кто мог знать больше, ему пока не удавалось.

Прогуливаясь в свободное время по городу, Марк заметил, что с приходом новой власти в Морфелоне изменилась и мода. Морфелонцы традиционно носили длинную накладную одежду в тёмных приглушённых тонах, скрывающую формы тела. Ныне же Марк всё чаще замечал в одеянии мужчин скрытую воинственность — камзолы, увеличивающие ширину плеч и груди, грубые военные пояса, сапоги с железными подмётками. В женских же одеяниях скрывалось стремление подчеркнуть свою женственность — сужающиеся в талии платья, обтягивающие плечи накидки, распущенные волосы или косы, перевитые ленточками.

Казалось, изменилось и мироощущение горожан. Извечная сонливость морфелонцев не исчезла, но в ней теперь ощущалось какое-то скрытое стремление. В движениях и манере говорить выражалась надежда на возрождение Священной Морфелонской Империи, обещанное Кивеем.

Увеличилось число застав, патрулей. Появились оружейные мастерские, откуда раздавался стук молотка. В то же время Морфелон не был похож на город, находящийся в преддверии войны. Жизнь текла так, как если бы до этой войны было ещё лет двадцать, и у каждого оставалось вдоволь времени подготовиться.

В день перед выходом всем наёмникам выдали первое жалование. «Напрасно Фест выдал деньги бойцам», — подумал Марк, когда около десятка новобранцев вернулись поздно ночью в казармы вдребезги пьяными, притащив с собой нескольких сомнительного вида девиц. Но Марк ошибся. Сотник Фест выдал жалование именно для того, чтобы выявить из четырёх сотен наёмников самых неблагонадёжных — войску не нужны дебоширы, которые грабят по дороге своих же крестьян и насилуют женщин. Отобрав у горе-вояк оружие, Фест тут же отправил их на загородные рудники. Можно было не сомневаться, что там распустившиеся гуляки отработают в седьмом поту каждый пропитый динар.

Большинство же наёмников, и Марк в их числе, потратили свою первую получку с умом, приобретя всякие мелкие, но полезные в походе вещицы. Обойдя городской рынок, Марк не преминул заглянуть в заброшенный сарай к одинокому калеке, который приютил его в недавнюю ночь. Увы, нищего здесь не оказалось, очевидно, он просил милостыню где-то в городе. Марк положил ему под соломенную подушку три динара, начертив на полу угольком дубовый лист — знак славного воинства Морфелонского Королевства. Нищий сразу поймет, что его ночной гость нашёл себе занятие и дела у него идут неплохо.

После отбоя Марк всегда первым ложился спать и медленно засыпал под храп наёмников. Особенно громко храпел тот толстый бородатый мужик, постоянно жалующийся на несправедливость обращения с наёмниками, но, тем не менее, охотно пополнивший их ряды. Марк засыпал, вспоминая свой приход в Каллирою и переживания, связанные с ним. Вспоминал старого рыбака Преста, не пожалевшего для него старых сандалий, нищего калеку, разделившего с ним жилище, и того усатого стражника в Иероне, который по-людски обошёлся с ним, ответив на все вопросы.

«Я с самого начала встречаю здесь хороших людей. Должно быть, я всё-таки на верном пути!»

— Значиц-ца так, братья вольные наёмники, — начал поутру старый сотник Фест. — Отныне вы ратоборцы войска Дубового Листа — силы и гордости Морфелонского Королевства, оплота и защиты веры нашего края! Я не знаю, которые из вас по совести верят в Путь Истины, а которые только для виду. Каждого спрашивать не стану — первый же бой всё покажет. Но как аделианин и как слуга Морфелонского Королевства я поотбиваю копыта каждому, кто опорочит боевую славу Дубового Листа воровством или развратом! Если услышу жалобы от крестьян, что кто-то из вас кур крадёт или девок лапает — тот у меня в таких застенках окажется, что о самой вонючей морфелонской темнице мечтать будет!

В бой идём, в бой, а не бунтарей-разгильдяев усмирять. В бой с врагом хитрым и беспощадным. Какова кара за трусость и измену, небось, все слышали? Всякого труса и предателя наши следопыты уводят с вечера в такую чащу, откуда сам леший дорогу не найдёт, и там оставляют. Выберешься — получишь прощение. Однако доселе никто не выбирался. Что с таковыми ночью в сельве случается — это вы у тамошних следопытов спросите, которые порой косточки находят, они вам расскажут.

Но это я так, для всяких криводухих говорю, а таковых, надеюсь, среди вас немного. Для всех верных бойцов главное правило одно: в одиночку в бой не лезь и от своего отряда ни на шаг, даже нужду справить. Солимы — это вам не арпаки тупоголовые. Они на своей земле, в своей стихии сражаются. Они быстры, проворны и по деревьям бегают быстрее, чем любой из вас по земле. Если солим тебя первым заметил, можешь с жизнью проститься. Если окружают, норовят в плен взять — не давайся, лучше уж себе нож в горло. В плену с тобой такое сделают, что будешь молить о смерти и вечном Гадесе!

Однако же, не страшитесь раньше времени. Будут вам и победы, и честь, и почёт, и двойное жалование, а уж проявишь себя — так и тройное, да звание десятника в придачу. Для воина-аделианина, ясен свет, не в этом награда, — лихой и грубоватый голос сотника немного смягчился. — Знаю, все вы наёмники, но не все за одни лишь монеты бьётесь… Селения наши гибнут. Люди из провинций бегут. Девчат и детишек нелюди воруют. Уж куда девают, никто не ведает… Наместник Кивей повелел уничтожать солимов до последнего нелюдя! Совет Епископов благословил великую миссию войска Дубового Листа! Так что, в дорогу, братья мои вольные! По своим сотням разойдись, вопросов глупых не задавай!

Четырёхсотенная колонна двинулась в дорогу. Погода стояла пасмурная, то и дело накрапывал дождь. Лето кончилось, понятия осени в Каллирое не было. Осень здесь называли ранней зимой, а весну — ранним летом. И эта ранняя зима в морфелонских землях была гораздо более суровой, чем в вечно солнечном, вечно тёплом краю южной Каллирои. Наёмникам выдали большие зелёные плащи без рукавов, в которые можно было завернуться с головой, но пока до них дело не дошло. Настоящие, валящие с ног ливни ожидались в Спящей сельве.

Спящая сельва. Марк когда-то шёл через Предлесья, но в самой сельве никогда не бывал. Видел только с высоких холмов её величественные кроны, раскинувшиеся до горизонта, будто висячий зелёный ковер. Из долины сельву пока не было видно — её закрывали толщи дремучих морфелонских лесов: не таких древних, и не таких опасных.

Повсюду ходили разговоры о врагах, с которыми вскоре предстояло сцепиться. Мало кто мог сказать о солимах что-то вразумительное. Марк пока что отсеивал все россказни, чтобы не создавать в воображении ложный образ врага, как и учил его когда-то следопыт Калиган. Это для простого новобранца лучше иметь хоть какое-то представление о враге, чем никакого. Чёткий образ, каким бы чудовищным не представила его фантазия — всё же лучше, чем томящий ужас неизвестного. Но не для истинного воина. Истинный воин, говорил Каллиган, никогда не станет засорять воображение всякими страшилками. Он будет по крупинкам собирать истинный облик своего врага, пусть неполный, нечёткий, но настоящий. И только узнав своего врага, он сможет предугадать его замыслы, понять его образ мышления, постичь его цели… и найти слабые места.

Уроки учителя Калигана возрождались в памяти с каждым шагом, приближающим Марка к Спящей сельве. Он не тешил себя надеждами, что ему удастся разыскать Никту до того, как он столкнется с первым врагом. Да, это не его война, не его миссия, но если начнётся бой — он будет драться, защищая себя и тех соратников, которые окажутся рядом.

— Что слышно о Лесном Воинстве? — как бы невзначай спросил Марк Сурка.

— А с чего ты взял, что я о нём что-то знаю? — чуть насторожился тот.

— Ну, ты же с сотниками нашими крутишься, они, небось, что-то говорят о лесных воинах.

— Да что там о них говорить! — отмахнулся Сурок.

— Будут нам помогать лесные воины, не будут? — Марк решил подобраться с другой стороны.

— Это вряд ли. Королевскую армию они не признают, а наёмников и вовсе презирают. Если в их леса забредёшь — пинками назад выпроводят, если повезёт, да ещё спасибо скажешь, если стрелу пониже спины не засадят.

— А чего так?

— Не любят они нас. Гордые сильно.

«Может, и гордые, но причина не только в этом», — подумал Марк, вспоминая недалёкую историю этого края.

Лет пять тому назад закончилась Эпоха Лесных Войн, длящаяся почти десятилетие. Даймоны Хадамарта в союзе с лесными чародеями вели войну с аделианскими общинами Спящей сельвы. Эта война измотала и озлобила очень многих. Морфелон, которому формально подчинялась Спящая сельва, не слишком помогал местному ополчению — Лесному Воинству — бороться с даймонами Хадамарта. Королевская армия только охраняла значимые для Морфелона Предлесья и окрестности сельвы, где находилось множество важных лесопилок и плавилен. В сельву королевские отряды углублялись только по крайней необходимости: вывести местный епископат или кого-то из крупных землевладельцев. На помощь Лесному Воинству рыцари Морфелона приходили редко и всегда с опозданием. Как в тот день, когда с лёгкой руки морфелонских предателей во вражеской засаде погиб один из создателей Лесного Воинства Сельван, отец Никты, а с ним — почти все его соратники.

Само собой, делиться своей осведомлённостью с Сурком Марк не стал. Он все ещё толком не представлял, кто этот хитроватый парень, уж очень умело косящий под простачка. Учитывая недоверие сотника Феста к Марку, Сурок вполне мог оказаться приставленным доносчиком. Невинно-простоватые глаза и хитровато скошенные губы парня не внушали Марку доверия.

— Слышь, Подорлик, ты в Спасителя веришь? — неожиданно спросил Сурок, обнажив два больших передних зуба.

— Да кто ж не верит? — простецки ответил Марк.

— Не о том я. Вот ты себя, помнится, аделианином назвал, а раз ты аделианин, то ведь и призвание своё должен знать, верно говорю?

— Может и знаю, — Марк решил продолжать осторожничать.

— А я вот своё пытаюсь найти. Только что-то не выходит у меня, — признался Сурок с таким искренним вздохом, что Марк охотно ему поверил. — А как ты своё нашёл, поделись секретом?

— Шёл и шёл, вот и нашёл, — пробормотал Марк, твёрдо решив не раскрывать своего настоящего имени соратнику. — Я не шучу. Сейчас, вот в эти дни, моё призвание — идти в Спящую сельву, сражаться за королевство. А там, глядишь, путь изменится и поведёт меня, скажем, в Мутные озёра — и это тоже будет моим призванием. Оставайся верным себе, своей совести, где бы ты ни был — вот и весь секрет.

— Вот тут ты прав, прав, Подорлик, — живо подхватил Сурок. — Это ты дельно сказал. Как там в Пути Истины сказано: «Тот, кто изменит стезю свою с бездорожья суеты и греха на Путь Истины — не останется прежним, ибо путь его проляжет в сердце его». Правда, чего уж там греха таить, я столько раз себя менял, но снова скатывался на бездорожье, — Сурок потупил взор, как будто о чём-то крепко задумавшись. — Тебя, брат, как я вижу, судьба потрепала, и ты изменился. Эх, Подорлик, мне бы твой путь пройти, чтоб и меня так же!

— У тебя всё впереди, — ответил Марк ничего не выражающим тоном, хотя был удивлён такой проницательностью и в то же время — неподдельной искренностью человека, желающего изменить свою натуру, но не в силах этого сделать. — Если ты действительно хочешь измениться, то будь внимателен к знакам, какие даёт тебе Всевышний. И тогда, можешь мне поверить: придёт день, и ты предстанешь перед таким выбором, который раскалённым ножом по сердцу пройдёт. И если найдёшь в себе отвагу в этот момент выбрать Путь, а не бездорожье… вот тогда сам поймёшь, кто ты. Потому что ни наши чувства, ни мысли, ни даже поступки никогда не откроют нам того, кем мы являемся. Это откроет нам только наш личный выбор, — окончил Марк словами покойного епископа Ортоса, запечатлёнными в памяти на всю жизнь.

Сурок несколько секунд глядел на Марка, словно пребывая в недоумении и замешательстве. Затем закивал головой, зашептал что-то вроде «да-да-да» и больше не произнёс ни слова.

Всю дорогу моросило холодным дождём. Шли быстро, останавливаясь лишь на лёгкий обед и на ночлег в придорожных селениях. Воинов приучали к быстрым переходам и быстрым привалам. Войско проходило через посёлки и небольшие городки. Здесь воины встречали радушный приём. Дубовый Лист, под стягом которого шли наёмники, в королевстве знали и уважали. Им приветливо махали крестьяне, улыбались девушки, кто-то из фермеров тащил с малыми ребятишками корзины с поздними фруктами, угощая без всякой платы. Предлесья любили Дубовый Лист, несмотря на то, что в последнее время под его знамёнами появлялось всё больше наёмников, среди которых, как известно, чаще всего встречаются воры и насильники. Но суровая дисциплина делала своё дело: крестьяне не разуверились в воинах, носящих на щитах и нагрудниках дубовые листы.

Наконец войско достигло Спящей сельвы — не просто границ морфелонской провинции, а того самого вековечного леса, от которого и произошло название этого края. Лес поражал всё человеческое существо. У Марка возникло ощущение давящих стен какой-то невероятно огромной крепости — возносящегося до самых небес грозного замка. Спящая сельва свободно открывала свою мощь, совершенно не боясь людей с их неутомимыми пилами и топорами. Неведомо, сколько тысяч или десятков тысяч лесорубов понадобилось бы правителю, вздумавшему вырубить эту лесную твердыню.

Боевой лагерь наёмников располагался всего в одном полёте стрелы от громаднейшей толщи вековечного леса. Лагерь окружал острый частокол, повсюду торчали дозорные вышки с лучниками. Среди шатров, палаток, шалашей и хибарок с соломенными крышами, поднимались дымы костров.

Лагерь был невелик, однако по слухам подобные лесные гарнизоны располагались вдоль всех неспокойных рубежей сельвы, и было их, по меньшей мере, десятка два. В этом лагере остановилась половина наёмников Феста, вместе с самим сотником, остальные двинулись дальше вдоль исполинского леса, хранящего мёртвую тишину.

«Это не моя война, не моя миссия. Я только найду хранительницу и тут же покину ряды наёмников», — повторял в уме Марк, но теперь, перед нависающей могучей толщей леса эти надежды показались ему очень-очень наивными.

Спящая сельва раскрывала свои объятия.