Про других и про себя

НЕПРИЯТНАЯ ИСТОРИЯ

Воскресенье начиналось просто замечательно.

Но если бы оно так и кончилось!..

Проснувшись, Витяй глянул на окно во двор. Солнце ярким клином врезалось в дворовый угол, деля его на светлую и будто залитую тушью часть. Стёкла в окнах солнечной стороны горели жёлтым слепящим огнём. Витяй даже зажмурился. Потом открыл глаза и посмотрел на небо. Оно синело в квадрате крыш без единого облачка.

Витяй вскочил на подоконник и отворил форточку. Хотел было делать зарядку, да раздумал. Воскресенье — можно обойтись. Спрыгнув, босиком, в одних трусиках прошёлся по комнате. На столе аппетитно белела бутылка молока. Перевёрнутой тарелкой была прикрыта сковорода с макаронами. Рядом два бутерброда с колбасой. Надо было, как велела мать, вымыться и поесть. Но Витяй решил, что руки у него и так во сне не запачкались, и стал есть колбасу. Потом следовало пойти на кухню и разогреть завтрак. Этому Витяй давно научился. Он нередко оставался дома один. У матери бывали и ночные смены, и в праздники она, случалось, работала. Теперь мать была уже не кондуктором, а водителем троллейбуса. Про это Витяй рассказал всем своим знакомым. Не у каждого и отец водит троллейбусы.

Покончив с бутербродами, Витяй решил, что макароны прекрасно проглотятся неразогретые, и тут же принялся их уплетать, ловко подхватывая вилкой. Так он и кончал завтрак, в одних трусах. Это было даже интересно, а вымыться успеет и потом.

Как раз в это время зазвонил звонок в коридоре: «Ти-ир-р-ли... Ти-ир-р-ли... Ти, ти, ти».

Ясно, что Лёшка. Он всегда так звонил. В квартире никто, кроме Витяя и его мамы, на эти сигналы открывать двери не ходил.

Витяй проглотил макаронину и побежал в прихожую. Интересно, с чего это Лёшка явился с утра?

Открыв двери, он увидел друга аккуратно одетым, в чистенькой полосатой рубашке под курточкой.

— О! Ты чего это дикарём, чудик? — спросил Лёшка вместо «здрасте!».

— Зарядку делал, — придумал для порядка Витяй. — Проходи.

Вошли в комнату. Лёшка сразу увидел, что завтрак был съеден. Он всегда всё замечал.

— Ты это до физзарядки или после? — спросил Лёшка, показав глазами на стол.

— И до, и после, и посередине, — уклонился от ответа Витяй. — Хочешь молока?

— Можно, — вяло проговорил Лёшка. Но Витяй-то знал, что его приятель всегда не прочь поесть. Он протянул Лёшке полный стакан.

— На, я уже.

Лёшка со смаком выпил молоко и, поставив стакан, сказал:

— Нормально.

Витяй ждал. Сейчас он объяснит, зачем пришёл, да ещё в нарядном виде. И Лёшка сказал:

— Ты ничего не знаешь?

— А что?

— Не знаешь?

— Про чего?.. Про то, что в «Искре» в десять «Неуловимые»? Знаю.

— Не-а, не про то.

— Что на Суворовском машина асфальт сама кладёт и катает?

— Не-а. Про это всем известно. — Лёшка загадочно не спешил с новостью.

— Космонавты на орбите?! — взволновался Витяй. Он бросился к динамику, крутанул ручку. Заиграла музыка.

— Никто не на орбите. Все дома, — успокоил его Лёшка. — «Весенний базар» открылся, вот что. В саду на Невском.

По радио передавали. Всякие штуки продают, и тир работает, аттракционы... Помотали туда!

Новость была действительно стоящая. Витяй объявления по радио не слушал. Проспал. Теперь стоял и чесал в затылке. Потом, вздохнув, сказал:

— Денег нет. Есть двадцать копеек всего. — Он показал оставленную ему на кино монету.

— Базар смотреть бесплатно, — хитро ухмыльнулся Лёшка. — У меня пятьдесят три. Прибавить двадцать... Семьдесят три. Проживём.

Всё-таки он был ничего, Лёшка. Не ушёл на базар один.

— Я — р-р-р!.. В три момента! — Босиком Витяй кинулся к шкафу, отыскивая новую рубаху. — Пей ещё молоко. Там осталось, хочешь?!

Лёшка покосился на бутылку:

— Да хватит. Там лимонаду попьём. Ты давай скорей, физкультурник.

Для экономии до Невского шли пешком. Тем более и так вполне поспевали к открытию. Витяй тоже выглядел по-воскресному. Куртка и брючки в порядке, и ботинки начищены. Лёшка — в своей любимой кепочке. Витяй — в берете. Шли, наслаждались редкостным днём. Май, а тепло, как летом. На углу улицы Некрасова даже продавали квас из цистерны. И очереди никакой. Дядька сидел на табурете и читал газету. Но пить квас не стали. Берегли деньги на базар.

В саду на фонарях были установлены алюминиевые динамики, из всех гремела одна и та же музыка.

Витяй с Лёшкой сперва неторопливо обошли все ларьки. По-разному разрисованных киосков было много. В одних продавали детские матроски, летние костюмчики и другую никому не нужную ерунду. В других были книжки. Тоже детские. Их разбирали мамы для своих малышей. Потом ещё была палатка спорттоваров. Тут продавались мячи, ракетки, удочки и другие толковые вещи. Рядом торговали резиновыми надувными игрушками. Под крышей ларька навешаны разные полосатые зебры, крокодилы, жирафы и глазастые рыбы. Витяю и Лёшке всё это было ни к чему. Что они, маленькие, что ли? Вот если бы купить в «Спорттоварах» надувную лодку. Накачать её и поплыть по Неве. Это бы — да!.. Но какая тут лодка, когда у них на двоих семьдесят три копейки?!

Постояли у культтоваров. Витяю понравился набор цветных карандашей. Целых две дюжины в металлической коробочке. Хорошо бы ими порисовать! Рисовать он любил. Но сейчас об этом не имело смысла думать. Лучше потом попробовать поговорить с матерью.

К тому времени, когда закончили обход всех аттракционов, прикидывая, как лучше потратить деньги, Лёшка уже проголодался и предложил съесть по булочке с маком, которые продавались в открытом со всех сторон буфете. Купили и, стоя у высокого стола без стульев, уплетали их, запивая лимонадом. Очень было приятно есть под музыку сдобу и пить лимонад. Почему-то именно в эту минуту у Витяя появились хорошие мысли, вроде того, что неплохо бы попасть на представление в цирк, где выступает Карандаш, или подарить Лёшке трубу. Лёшка давно мечтал играть в духовом оркестре. Но в оркестр при Дворце пионеров его не взяли. Послушали, как он тянул ноты, и сказали, что у него не тот слух. Лёшка считал, что его не поняли. Если бы у него была труба, он бы показал им, какой у него слух. Витяй особенно-то в это не верил, но всё же полагал: бывают случаи. Человека не признают, а он вдруг оказывается потом — талант! Про это он и в книжках читал.

Погуляв по базару и постояв у тира, решили, что стрелять не стоит. Деньги простреляешь наверняка, а попадёшь ли куда-нибудь — это ещё вопрос. Так сказал Лёшка, а Витяю — что, ему хоть и хотелось стрельнуть раз-два, пришлось согласиться. Тогда на оставшиеся деньги купили по самому большому брикету мороженого. Вот это было да! Раскошелился Лёшка. Витяйкины-то копейки давно кончились. Особое удовольствие заключалось в том, что с брикетами можно было ходить и разглядывать где и что хочешь.

Когда уже приканчивали брикеты, оказались у длинного прилавка, где продавали картинки, нарисованные на дереве.

Люди стояли у прилавка, и каждый выбирал, что ему нравилось. Картинки были разные. Аист в гнезде, на дощечке, похожей на косой срез берёзы. На других — кипарисы над морем, в нём столбиком отражается луна. Ещё яхта с парусом, а на лакированной фанере — павлин с распущенным разноцветным хвостом.

Медленно приятели двигались вдоль прилавка, любуясь картинками. Посетители охотно покупали их. Друзья уже дошли до конца прилавка, и тут Витяй замер. Перед ним лежали светленькие дощечки величиной немногим шире и длинней записной книжки. На них был нарисован Чарли Чаплин. Стоял в своём смешном пиджачке и опирался рукой на согнутую тросточку. Ноги в широченных, гармошкой, штанах — врозь. Башмаки длинные, с загнутыми вверх концами. Стоял и смотрел из-под шляпы на Витяя своими добрыми, доверчивыми глазами.

Витяй видел по телевизору несколько картин с Чаплином. А во дворе у них жил невысокий дядька с усиками, какой-то музыкант. Мальчишки его называли Чарли Чаплином. Называли все, а придумал Витяй. Тот дядька забавно ходил, почти бегал, похоже на Чарли, и здоровался с соседями, приподнимая шляпу, совсем как Чарли свой котелок.

Витяй и сам умел ходить под Чаплина, чем потешал всех в классе. Он умел и рисовать великого комика, но, понятно, не так ловко, как было на дощечке. Имей Витяй такую, он повесил бы её над кроватью и по утрам здоровался с артистом: «Привет, Чарли!» Всё это, по душевной простоте, он сейчас высказал Лёшке. Потом жалел, что и завёл этот разговор. Денег у Лёшки всё равно оставалось не больше гривенника. Но тот понимающе согласился:

— Хороший Чарлик.

И принялся внимательно разглядывать дощечки, то ту, то другую, будто выбирал, какую лучше купить. Продавщица меж тем моталась от одного конца прилавка к другому, получая деньги и выдавая сдачу. Неизвестно зачем Лёшка очень громко сказал:

— Хватит смотреть. Всё равно не купишь, пошли, — и потянул приятеля из толпы.

Теперь Лёшка быстро шагал впереди. Витяй едва успевал за ним, не понимая, куда так спешит друг. Наконец они оказались в глубине сада у высокого каменного забора. От людей, ходивших по базару, здесь их заслонял начинавший зеленеть густой кустарник. Лёшка остановился, поглядел на своего приятеля и, подмигнув, спросил:

— Понравились тебе эти Чарлики, ага?.. Хотел бы иметь дома такого?

К чему было спрашивать? Витяй пожал плечами. Но тут Лёшка, довольно улыбаясь, произнёс:

— Держи, мечтатель!

При этом из рукава его куртки выскочила и оказалась в Лёшкиной руке фанерка с Чаплином. Витяй был ошеломлён.

— Откуда у тебя?

— От верблюда, — сказал Лёшка и крутанул дощечкой перед глазами друга.

— Бери. Дарю!

Но Витяй не взял дощечку с Чарли Чаплином. Уши его вспыхнули. Невольно он спрятал руки за спину.

— Ты это что?.. Ты свистнул, да?.. — тихо и немного испуганно проговорил он.

— Подумаешь! Видал, их там навалом!.. — никак не ожидая такой реакции, не очень уверенно продолжал Лёшка.

Витяй не находил слов. Ему сделалось так стыдно за друга, будто дощечку с прилавка стащил он сам. А Лёшка ещё стоял с протянутой рукой. Кажется, до него начало доходить, что случилось неладное, но он ещё хорохорился.

— Не беспокойся, не обеднеют. Я же для тебя... Берёшь?

— Нет, — решительно мотнул головой Витяй. — Ни за что!

— Ну и не надо. Задрожал, да?.. Бери. Им и не сосчитать их. Никогда не узнают. — И так как Витяй продолжал отнекиваться, Лёшка сердито крикнул: — Не хочешь — и не надо. Вот твой Чарли! — размахнулся и забросил дощечку в кусты. Но бросил недалеко, а так, чтобы её было легко найти. И Витяй сейчас же кинулся за картинкой, поднял её и вернулся.

— Нужно назад отнести, — мрачно сказал он.

Лёшка даже свистнул от удивления.

— Ага! И сказать, что она к нам с неба упала?

— Ну, может, незаметно положить, где была... И всё.

— Иди положи, если сумеешь. Сцапают тебя и — будь здоров — в милицию. Я не понесу. Выбросил, и всё тут. Да ну тебя!

Витяй стоял растерянный. Потом заявил:

— Пойду и отнесу.

— Приятель увёл, скажешь?

— Нет, про тебя не скажу.

— Тогда тебя и сграбастают.

— Пусть. Потом отпустят.

— Матери сообщат и в школу.

— Ну и пускай, — упрямо стоял на своём Витяй. Сжимая дощечку в руке, он двинулся в сторону базара, но не сделал и нескольких шагов, как Лёшка догнал его и потянул за рукав:

— Притормози, чудило! Видали, какой!.. Ты что, значит, порядочный, а я, значит, по-твоему, последний мазурик, так, да?!

Казалось, Лёшка был готов зареветь от обиды. Какое-то время оба молчали. Не глядя на друга, Лёшка было снова попытался уговорить его:

— Давай бросим. И точка. Никакой для нас пользы. Значит, мы в порядке.

— Нет, — совсем как-то по-взрослому возразил Витяй. — Нельзя так. Не по-честному.

— Не по-честному! — передразнил его Лёшка. — Ладно, пусть по-твоему. Сейчас будет на месте. — Лёшка вырвал дощечку из рук товарища и, снова упрятав её в рукав, зашагал дальше. Витяй поспешил за ним. Вскоре они уже были у злополучного прилавка. Как нарочно, народу сейчас у прилавка было совсем мало. Лёшка в нерешительности остановился и поглядел на Витяя. Тот понимал: положить картинку было куда труднее, чем тогда стащить. Витяй ждал, не зная, как помочь другу. Повременив, Лёшка всё-таки решился. Он подошёл к прилавку и, будто разглядывая дощечки, двинулся вдоль него. Недолго постояв возле Чарли Чаплинов, вернулся к ожидавшему его Витяю.

— Не могу. Смотрит она. Погорим как пить дать.

Не знал, как быть, и Витяй.

— Давай в милицию снесём. Я видел, тут есть, — придумал он. — Скажем, нашли. Кто-то, скажем, наверно, стащил, да испугался и бросил...

— Ага! Поверили тебе! Дураки там сидят, в пикете?!

— Ну и что, что не поверят, а мы пришли. Боишься?

— Во, видали — герой! Ясно, что боюсь.

— А свистнуть не боялся?

— Ну, знаешь!.. Я же... — Не находя слов, Лёшка запыхтел от возмущения. — Сейчас узнаешь, как я боюсь. Поглядишь, какой я тебе боязливый!

С отчаянием всё это выпалив, Лёшка круто повернулся и быстро зашагал в сторону. Витяй догнал его и пошёл рядом. Он знал: если уж Лёшка сказал — сделает. Может, остановить его?.. Может, и в самом деле? Подумаешь, картинка на фанере, всего за девяносто копеек... Бросить, и всё тут... Витяю было жаль друга. Сам он его надоумил пойти в милицию, а что будет теперь?.. Может, остановить?.. Но внутри кто-то другой словно твердил Витяю: «Нет, иначе нельзя. Как же потом ты станешь дружить с Лёшкой? Следить за ним станешь везде, что ли?! Да и сам, получается, чем лучше?» Одно он решил для себя твёрдо: не оставит он Лёшку одного, что бы там ни было.

Так, не обмолвившись больше ни словом, они дошли до домика, на дверях которого краснела стеклянная табличка:

[ПИКЕТ МИЛИЦИИ]

На миг Лёшка задержался. На Витяя он не смотрел. Может быть, ждал, что тот остановит его. Но Витяй молчал, и Лёшка шагнул на ступеньки, ведущие к двери в пикет.

— Я с тобой, — сказал Витяй, шагнув за товарищем.

Лёшка пожал плечами, дескать: «Ты-то при чём тут?» — но всё-таки его, наверно, тронуло, что приятель не оставлял его.

Они вошли в совсем небольшую комнату. За столом сидел милиционер с погонами капитана и говорил по телефону. Он поднял взгляд на вошедших, но ничего не сказал, а продолжал слушать кого-то в трубке. Мальчики ждали. Наконец капитан сказал в телефон: «Есть! Так и сделаем... Всего» — и положил трубку. Он выпрямился и, оглядев вошедших, спросил:

— В чём дело?

Витяй ждал, что Лёшка сейчас, ища поддержки, взглянет на него, но Лёшка, будто Витяя тут и не было, подошёл к столу и положил дощечку с Чарли Чаплином перед капитаном.

— Вот, — тихо сказал он. — Я взял. Сам не знаю, как это... Капитан посмотрел на дощечку, потом опять на Лёшку и, наверно не поняв его, спросил:

— Где взял?

— Там. — Побледнев, Лёшка мотнул головой в сторону сада. — Называется «Сувениры»... Тётенька торгует.

— Украл?

Это резкое слово прозвучало так, что Витяй вздрогнул. Внезапно у него заныло в животе. Капитан взял дощечку и посмотрел на неё, потом опять обратился к Лёшке:

— Украл, а потом испугался и сам пришёл, так?

— Взял, — глухо повторил Лёшка, и Витяй увидел, что плечи его друга мелко дрожат. — Взял, а потом...

— Берут что-либо только со спроса, — продолжал капитан, разглядывая Чаплина. — Ты и дома так всё берешь и уносишь?

— Дома — не-а, — еле выдавил Лёшка. — Иначе отец поддаст.

— Ага, а чужое, государственное, значит, можно?

Лёшка молчал, уставившись в пол. Он снял свою кепочку и мял её в руках.

— Отец кто у тебя? — серьёзно спросил капитан, оставив фанерку.

— Обыкновенный. Жестянник... Кровельщик.

— Так, рабочий человек, значит, а сын — воришка? Витяй похолодел. Дело, кажется, приобретало плохой оборот. Сделав шаг вперёд, он, неожиданно для себя, выпалил:

— Мы вместе, товарищ капитан!

Милиционер метнул на него быстрый взгляд:

— Что вместе? Сговорились заранее?

Не понимая, зачем он это делает, Витяй кивнул.

— Понятно, — медленно проговорил капитан. — Вдвоём, выходит... С чего же пришли сюда?

— Не-а, — отчаянно запротестовал Лёшка. — Врёт он. Он и не знал... Я ему подарить хотел. Ему Чарли нравится.

Милицейский капитан опять взял в руки дощечку, перевернул её, посмотрел на цену и сказал:

— Та-ак. Хороший подарок. А вы знаете, что за такой подарок бывает?

Мальчики молчали. Витяй был даже рад тому, что теперь они как бы оба виноваты.

— Трудовая колония — вот что за такой ворованный подарок полагается, хоть вы и несовершеннолетние, — строго продолжал капитан. — Знаете?

— Знаем, — еле слышно проговорил Лёшка.

Капитан всё ещё рассматривал дощечку. Наверно, Чаплин нравился и ему.

— Это ты его надоумил сюда прийти? — мотнув головой в сторону Лёшки, обратился он к Витяю.

— Он сам решил, когда я не взял. Зачем мне такой?..

— Ворованный, — подсказал капитан. — Выговорить трудно, да? Давно вы в приятелях?

— С детского сада. Живём в одном доме. И в школе вместе.

— Старые друзья, значит. — Теперь капитан почему-то обращался к одному Витяю. — Бывало с ним раньше такое, не помнишь?

— Не было, — твёрдо сказал Витяй. — Иначе бы мы не дружили.

— Ничего я не таскал, дядечка капитан, и теперь никогда не буду, я сдуру... Честное пионерское! — торопливо заговорил Лёшка, но милиционер оборвал его.

— Ты этим словом не кидайся! — прикрикнул он. И уже спокойнее добавил:— Узнают пионеры про твой фокус, что скажут?

Лёшка снова стих, а капитан переводил взгляд с Лёшки на Витяя и опять на Лёшку. Помолчав, он задумчиво проговорил:

— Что же мне делать с вами?

И снова умолк. В Лёшкиной голове, наверное, теснились самые горькие предчувствия, а капитан меж тем поднялся из-за стола, взял Чарли, опять посмотрел на Лёшку:

— Можно тебе после этого верить?!

— Можно, товарищ капитан! — вырвалось у Витяя. — Ручаюсь за него.

— Ручаешься?..

В свободную руку капитан взял цепочку с лежащими на столе ключами и звякнул ими. Вышел из-за стола и как бы скомандовал:

— Пошли!

— Куда? — перепуганно спросил Лёшка. У Витяя хуже прежнего заныло в животе. Неужели Лёшку посадят в камеру? Ну и натворил он, Витяй! Единственное, что его успокаивало, так то, что милиционер, кажется, не хотел уводить Лёшку одного.

— Туда, — ответил капитан. — Отнесём, откуда взяли, в «Сувениры». Скажешь продавщице, что взял, а заплатить забыл.

— У нас и денег нет. Всего одиннадцать копеек, — совсем потерянно проговорил Лёшка.

— Да ну, а я думал — ты богач. Скажи пожалуйста...

Делать было нечего, они пошли за милицейским капитаном. Шли по дорожке, чуть отступив от него, по правую руку. И хотя по радио по-прежнему звучала развесёлая музыка, они шли, с трудом делая каждый шаг. Так, наверно, подумалось Витяю, шли в кандалах каторжники.

Они уже приближались к прилавку, как капитан неожиданно приказал:

— Стойте здесь!

До «Сувениров» оставалось всего шагов с десяток. Приятели видели, как он подошёл к продавщице и, показав ей фанерку, положил её на прилавок. Тут тётка открыла рот и, всплеснув руками, закачала головой. Потом она посмотрела в сторону Витяя и Лёшки и сердито погрозила им кулаком. Капитан ей ещё что-то сказал, и продавщица ответила ему, тут же занявшись отвлёкшим её покупателем. Капитан козырнул ей и направился к ожидавшим своей дальнейшей судьбы друзьям.

— Ну вот что, — сказал он, подойдя. — Уголовного дела на первый раз, ввиду раскаяния в поступке, решено не возбуждать. — Он внимательно взглянул на Лёшку. — Надеюсь, и в последний раз? Стращать не стану. Большие уже. Сами понимаете, шутки с уголовным кодексом плохи.

И хотя говорил он самым серьёзным и даже строгим тоном, Витяй заметил, что глаза капитана будто улыбались.

— Свободны. Можете идти.

Тут произошло самое невероятное. Капитан козырнул Витяю. Да, именно ему, уж это точно. На Лёшку он даже больше не посмотрел и сразу же пошёл назад к своему домику.

Музыка, раздававшаяся из десятка динамиков, опять показалась Витяю весёлой. Что касается Лёшки, то он стоял, не решаясь сделать и шага. Скорее всего ему не верилось, что всё для него так благополучно закончилось и про всю эту историю не узнают ни дома, ни в школе. Уж на Витяя-то он мог надеяться.

— Идём отсюда, — сказал Витяй.

И они пошли. Молча вышли из огромных распахнутых чугунных ворот, свернули направо и зашагали через мост. Понемногу всё глуше доносилась музыка из сада. Они, не говоря друг другу ни слова, шли рядом. «Может быть, — думал Витяй, — Лёшка злится на меня за пережитый страх. Шутка ли, колония!.. — Но Витяй молчал, он не начинал сейчас разговора и ни в чём не раскаивался. — Пройдёт время, — рассуждал про себя Витяй, — и Лёшка поймёт, что я поступил правильно. А капитан этот — молодец. Поверил, что Лёшка и верно так, сдуру». Нет, Витяй не сомневался: Лёшка потом всё поймёт, хоть он и занозистый. Иначе как же дальше дружить?! А Лёшка вдруг остановился и сказал:

— Поехали на троллейбусе. На троллейбус у нас хватит.

И в троллейбусе и дальше, пешком до дома, они молчали.

Но было уже ясно: дружба их не распадётся. Ещё им придётся попадать в разные истории. Будут и хорошие, а эта, неприятная, когда-нибудь и забудется. Ведь они с Лёшкой ещё молодые!