Про отряд Бороды

«Поздрав, Бродари!»

Случалось ли вам плыть на пароходе по Дунаю? Необъятно широка гладь великой реки – от одного берега едва различим другой. По этой большой водной дороге, протянувшейся от Альп до Чёрного моря, через земли восьми государств, непрерывно идут морские, большой осадки, грузовые суда, речные буксиры с баржами, величаво, как белые лебеди, плывут пассажирские пароходы. На судах можно увидеть флаги и заморских стран.

Даже в самую тёмную, непроглядную ночь полна жизни эта международная водная дорога. Белые и красные светляки бакенов, береговых маяков и створных огней указывают путь. Отражаясь в быстротечном зеркале воды, движутся огни судов. Россыпью золотистых искр сверкают на берегах огни селений и городов.

Осенью сорок четвёртого года Дунай был другим.

…Ни огонька на берегах. Ни огонька на фарватере. Пустынен Дунай там, где линия фронта пересекает его возле стыка трёх границ – румынской, болгарской и югославской. Где-то на берегах, скрытые тьмой, таятся немецкие батареи, нацеленные на реку. Кто же в этот ночной час рискнёт пойти с низовья, с той стороны, где советские войска?

Но что это? Чуть слышно рокочет мотор какого-то судна, идущего против течения серединой реки. Ночная тьма скрывает его, на нём не зажжены ходовые огни. И, наверное, не слышен рокоток мотора немецким наблюдателям – до берегов далеко.

А если услышат? Если услышат и бросят осветительную ракету? В беспощадном белом свете её станет виден маленький катер с невысокой надстройкой, с развевающимся на речном ветру советским военно-морским флагом. Такого флага ещё не видывали в этих местах воды Дуная. Маленький, совсем не военного вида катерок первым несёт его здесь.

Это катер разведчиков, которыми командует старший лейтенант Калганов. Не так давно сменили матросы ленточки на бескозырках, и теперь на них вместо литер «Черноморский флот» ещё не потускневшим золотом горит: «Дунайская флотилия». Не так давно пели:

Отряд Калганова – теперь разведывательный отряд созданной вновь Дунайской флотилии. Катер, на котором идут разведчики в эту тёмную осеннюю ночь мимо занятых врагом берегов, они шутя называют своим флагманом. На борту катера не написано названия. Но уже вся флотилия знает его под именем «Жучки». Так прозвали катер сами разведчики за поворотливость, за то, что на нём везде легко проскочить. «Жучка» – катер трофейный, захваченный разведчиками Калганова у отступавших немцев.

С двадцать четвёртого августа, как только вошли в Дунай первые боевые корабли флотилии, у разведчиков стало много спешной работы. Они отыскивают наиболее безопасные пути прохода для кораблей флотилии, выясняют, расспрашивая жителей, не заминирован ли фарватер. Разведчики высматривают, где стоят на берегу вражеские батареи, уточняют, где удобнее высадить десант, захватывают на берегу «языков». Пройдены уже сотни километров дунайского водного пути. Остался позади Измаил и вся родная земля. Пройдены берега Румынии, которая с двадцать четвёртого августа стала не воюющей с нами страной, а союзной. Позади вся Болгария, где уже победил народ, восстав против фашистов. Фронт безостановочно движется на запад вдоль Дуная. Вместе с войсками навстречу течению идут корабли – бронекатера, прозванные «речными танками», мониторы с их мощными пушками, тральщики, вылавливающие мины. Путь кораблей – к Белграду, до которого ещё не одна сотня километров. И, прощупывая этот путь, идут тёмной и холодной осенней ночью вверх по Дунаю на «Жучке» разведчики, идут в неизвестность: ведь они – самые первые.

Куда пробирается «Жучка» этой ночью? Она идёт к югославскому селению Радуевац. Возле Радуеваца, на дальних подступах к Белграду, враг создал мощные оборонительные рубежи.

…3а полночь. Небо плотно закрыто тучами. Моросит мелкий осенний дождь. «Жучка» тихо подходит к заросшему ольхой низкому берегу неподалёку от Радуеваца. С борта на берег спрыгивают четверо и тотчас же скрываются в мокром оголённом кустарнике. Круто отвернув, «Жучка» уходит, теряется во тьме…

Тот, который первым из четверых уверенно вошёл в скользкий от сырости ольшаник, не принадлежал к отряду. Это был югославский партизан, по имени Радуле. Он вёл за собой трёх разведчиков: матросов Чичило, Глобу и Морозова – старшего группы.

Прибрежный кустарник был пройден. Разведчики остановились на кукурузном поле, где торчали, опустив пожухлые листья, стебли, с которых уже давно собраны початки. Радуле, немного говоривший по-русски, вполголоса сказал:

– Деревня близко. Там партизанская квартира. Переоденемся в местную одежду, расспросим обо всём, возьмём проводника дальше.

– Веди, Радуле! – согласился Морозов. Радуле повёл разведчиков напрямик, кукурузным полем. Сапоги вязли в раскисшей от осенних дождей почве. То руками, то лицом идущие задевали не видные в темноте мокрые шершавые кукурузные стебли и листья.

В деревню вошли не по дороге, а садами. Радуле, сказав разведчикам, чтобы они подождали, пошёл к хате. Сквозь шелест дождя было слышно, как Радуле осторожно постучал в окно, как скрипнуло оно, открываясь.

Радуле вернулся, тихо позвал:

– Пошли.

В хате их встретил хозяин – черноусый человек средних лет, в холщовой рубахе, белеющей из-под овчинного жилета. Пожимая каждому руку, он взволнованно шептал:

– Поздрав, дружебники советски! Поздрав, бро-дари! О! Првие советски до нас![2]

Окна в хате были плотно занавешены, тускло светил красноватый язычок коптилки.

Суетясь, хозяин вытащил откуда-то глиняный, оплетённый соломой пузатый кувшин, заткнутый кукурузным початком:

– За вас! За нашу победу! Но Морозов остановил его:

– Спасибо, друг, нельзя нам сейчас.

Хозяин с сожалением вздохнул, отставил кувшин с вином. О чём-то оживлённо переговариваясь с Радуле, он то лез на печь, то заглядывал в угол, задёрнутый пёстрой занавеской, то выбегал в сени, возвращался, таща какую-то одежду.

Прошло немного времени. Из хаты вышли четверо в крестьянских кожушках и брезентовых куртках, какие носят местные рыбаки. Оружия у них не было видно: пистолеты и гранаты спрятали под одеждой. Последним вышел хозяин дома.

Садами, потом по мокрому жнивью убранного поля, под мелким обложным дождём, долго шли трое разведчиков и Радуле за своим проводником. В винограднике, где среди высоких кольев темнели узловатые, со сморщенными листьями лозы, провожатый остановился, что-то зашептал Радуле.

Тот, выслушав, перевёл разведчикам:

– Здесь шоссе рядом, из Белграда на Радуевац. Немцы ездят… Место подходящее.

Проводник, попрощавшись, ушёл.

Засели в винограднике возле обочины шоссе. По-прежнему монотонно шелестел дождь. Разведчики прислушивались: не едет ли кто-нибудь? Но пуста была теряющаяся во тьме дорога. Наверное, ездить ночью гитлеровцев отучили югославские партизаны. Пожалуй, придётся ждать до рассвета.

Близилось утро. Дождь постепенно редел. Вот он совсем прекратился. Ещё недавно разведчикам, продрогшим и всю ночь не смыкавшим глаз, хотелось согреться, хотя бы минуточку поспать. Но сейчас, когда побелело небо, они уже не замечали усталости. С нетерпением смотрели на дорогу. Вдали на шоссе послышался глухой нарастающий гул. Это со стороны Белграда в направлении Радуеваца шла колонна грузовиков.

Разбрызгивая грязь и ревя, огромные машины с крытыми брезентом кузовами прошли мимо. Морозов наторённым глазом разведчика успел заметить, что они нагружены ящиками с боеприпасами; запомнил, какие опознавательные дивизионные знаки имеют машины на бортах. Немного погодя в том же направлении прошло ещё несколько грузовиков. Прогромыхали мимо, оглушительно лязгая гусеницами, три больших тягача с пушками на прицепе. Морозов отметил и это.

Долго сидели разведчики близ обочины, наблюдая за движением. По тому, сколько и каких машин проходило, можно было предположительно установить, какие силы подтягивает противник.

Машины двигались вереницами. Пеших или едущих на повозках гитлеровцев, как назло, не появлялось. И становилось всё более очевидным, что здесь, на шоссе, тем более уже днём, вряд ли удастся взять «языка». Но всё же Морозов решил подождать ещё – вдруг представится какая-либо возможность. А тем временем Радуле пусть сходит и разведает, как безопаснее пройти в Радуевац. Там, несомненно, много немцев. В тылу они менее осторожны, чем на прифронтовой дороге, значит, будет легче взять «языка» и собрать сведения о противнике.

Радуле ушёл.

Сидя с Глобой и Чичило в засаде у дороги, Морозов с тревогой думал: когда вернётся Радуле?

А Радуле осторожно шёл к Радуевацу полем, чуть в стороне от дороги.

В этот серый осенний день безлюдны были поля и виноградники со стоящими кое-где среди них сарайчиками, в которых обычно хранится инвентарь.

Но вот Радуле показалось, что возле одного из сарайчиков тянется вверх в безветренном утреннем воздухе лёгонький дымок. Он подошёл поближе к сарайчику, спрятался за мокрыми виноградными лозами, присмотрелся. Перед дверями – таганок-треножник, под ним вьётся огонь, облизывая закопчённый котелок. Возле огня, нахохлившись, укрыв плечи кожушком, сидит черноволосая девчушка лет двенадцати, большой деревянной ложкой мешает в котелке. Из глубины сарая слышится какое-то тюканье: не то тешут, не то рубят. Наверняка здесь нет немцев.

Радуле, уже не таясь, подошёл к огню:

– Здравствуй, красавица!

Девочка молчала, глядя на него с удивлением, но без особого страха.

– Кто тут есть, кроме тебя? – спросил Радуле.

Девочка не успела ответить – из сарая вышел старик, седовласый, с длинными сивыми усами, свисающими к бритому подбородку, с морщинистым лицом, в распахнутой старенькой суконной куртке, с топором в руке.

Старик, оказавшийся жителем ближней к Радуевацу деревеньки, охотно вызвался помочь. Он рассказал, что в их деревушке стоит около батальона немцев, прибывших два дня назад, а есть ли они в соседних деревнях и сколько их – не знает. Но внучка – он показал на девочку – сможет обойти ближние деревни и узнать всё, что нужно. Ей это будет сделать легче: на неё не обратят внимания.

В ответ на расспросы Радуле о немцах в Радуеваце старик ответил: «Слышал, что их там много, но сам в Радуеваце не бывал». Старик сказал, что на окраине Радуеваца живёт его ровесник и старый приятель Иосип Ковачевич. Пусть Радуле ведёт советских товарищей к Иосипу, тот им поможет.

Старик посоветовал идти в Радуевац под вечер, когда туда обычно возвращаются местные жители, у которых были какие-либо дела на поле. К тому времени вернётся и внучка.

Договорившись со стариком, что тот будет ждать русских к вечеру, Радуле вернулся к разведчикам. Он нашёл их на прежнем месте, у дороги.

Когда короткий осенний день подошёл к концу и начало смеркаться, Радуле, Морозов, Чичило и Глоба пришли к сараю. Девочка уже вернулась. Радуле расспросил её. Она подробно рассказала обо всём, что видела: в какой деревне сколько немцев, в каких местах они роют окопы, где стоят их пушки.

Когда Радуле перевёл ответы девочки Морозову, тот сказал:

– Поблагодари девчурку и деда, да пора идти. Проверив ещё раз, надёжно ли спрятаны под одеждой гранаты и пистолеты, каждый из разведчиков взял по большой вязанке топлива – сухих кукурузных стеблей, которые им приготовил старик. Попрощавшись с ним, полевой тропкой, которую он им указал, направились к Радуевацу.

В селение вошли ещё засветло, не возбудив ничьих подозрений. Нашли нужную хату, пробрались к ней задворками, бросили вязанки, постучали.

Иосип Ковачевич сначала испугался, увидев незнакомцев. Но, узнав от Радуле, кто послал их, стал очень приветлив. Он довольно подробно рассказал, сколько немцев в Радуеваце, где их склады боеприпасов, береговые батареи, нацеленные на Дунай. Сообщил также, что в Радуеваце немало немецких моряков: где-то неподалёку германское командование приказало затопить корабли. Моряки же поставлены в оборону по берегу.

– Будем брать «языка» непременно из моряков! – сказал товарищам Морозов. – От такого пленного сможем узнать, где на реке мины поставлены, где затопленные корабли фарватер загораживают.

Иосипа расспросили, заходят ли моряки во дворы.

– Шляются! – со злостью ответил старик. – Проклятые, требуют вина, сала – всё им подавай! Бесплатно!

– Эх, сюда бы какой-нибудь сейчас заглянул! – сказал Чичило. – Сцапали бы как миленького.

– Сейчас едва ли зайдёт, – ответил Иосип, когда Радуле перевёл ему слова Чичило. – Попозже по дворам шатаются, после ужина.

Посоветовались, как вернее действовать, чтобы захватить «языка». Решили разбиться на две пары; в одной Морозов и Радуле, в другой Чичило и Глоба, Каждой паре действовать отдельно, так шансы на удачу удвоятся. Договорились, что к полуночи все должны вернуться к сарайчику старика.

Тем временем быстро темнело. Пора было начинать действовать.

Было решено, что первыми из хаты выйдут Чичило и Глоба и отправятся к порту.

Иосип сказал, что недалеко от порта живёт его знакомый. Этот человек, как и все жители, зол на гитлеровцев и с радостью поможет русским братьям.

– Пойдём туда! – заторопил Чичило Глобу. – Может, какого пьяненького подберём. А заодно поглядим, что на пристани делается. – И попросил Радуле: – Скажи хозяину, чтобы провёл нас к его знакомому, нам бы скорее самим с ним познакомиться.

Когда Иосип, отведя Чичило и Глобу, вернулся, Морозов сказал ему:

– Выйдем все трое. Будем ждать, не покажется ли какой-нибудь немецкий моряк.

Улицу уже окутывали серые осенние сумерки. В этот вечерний час, как обычно, люди выходили за ворота подышать свежим воздухом, поболтать с соседями. Это выглядело бы очень по-мирному, если бы в деревне не было гитлеровских вояк. По двое, по трое, а иногда и в одиночку, не спеша, бродили они по улицам, провожаемые враждебными взглядами.

Радуле, Морозов и Иосип стояли возле дома. Рыбацкая куртка Радуле и видавший виды кожушок Морозова не могли вызвать подозрения. Морозова могли выдать, пожалуй, лишь его желтоватые волосы, каких нет ни у кого из местных жителей. Но он тщательно спрятал волосы под помятой, выцветшей шляпой, которой снабдил его после высадки на берег хозяин партизанской квартиры. По внешнему виду Морозов вполне мог сойти за серба. Радуле вёл с хозяином спокойный разговор на их родном сербском языке, а Морозов делал вид, что принимает участие в этой по-крестьянски неторопливой беседе.

Морозов приглядывался к немцам, которые один за другим показывались на улице. Но на тех, что в армейских шинелях, он не обращал внимания. Его интересовали немцы в тёмно-синей морской форме.

Вот три немца во флотских бушлатах со множеством блестящих пуговиц в два ряда и в бескозырках с куцыми ленточками повернули к дому напротив. Размашисто откинули калитку, ввалились во двор; их встретил суматошный собачий лай. Требовательно заговорили с женщиной, выбежавшей из хаты. Она стала что-то объяснять им, размахивая руками. Один из гитлеровцев громко выругался, все трое повернули обратно к калитке, вышли на улицу, о чём-то споря. Двое пошли дальше, а третий, завидев Радуле, Морозова и Иосипа, решительно направился к ним.

– Гутен абенд! – приветливо поздоровался Радуле с гитлеровцем.

– О, гут, гут! – расплылось в улыбке лицо немца. – Ферштеен зи дойч?[3] – Он был приятно удивлён.

– Да, понимаю, – по-немецки ответил Радуле. – В молодости я служил матросом на дунайских пароходах и бывал у вас. Немцы – хороший народ.

– О да! – восхищённо воскликнул немец. – Ты тоже моряк? И ты, видно, хороший парень, хотя и славянин!

Пока Радуле и немец вели этот взаимно любезный разговор, Морозов присматривался: на бушлате погоны с лычками. Из унтеров… Такого стоит взять! Морозов сделал незаметный знак Радуле.

А немец тем временем жаловался:

– Какое свинство! Мы были в пяти домах и нигде не нашли выпить! Мои приятели потеряли надежду, А я нет. Не найдётся ли вина в этом доме?

– Конечно! – приветливо сказал Радуле. – Я – моряк, вы – моряк. Моряк моряка угостит!! Пойдём, камрад!

Долгожданного «гостя» завели в хату. Как только за ним закрылась дверь, Радуле выдернул из-за пазухи пистолет и сказал:

– Тихо! А то – вот тебе вино! – и наставил пистолет прямо в лицо оторопевшему гитлеровцу.

– А это закусочка! – вытащил Морозов и свой пистолет.

– Если крикнешь, – пояснил Радуле по-немецки, – эту закуску получишь прямо в рот.

Гитлеровец словно остолбенел. Он стоял, глядя перед собой неподвижными, широко раскрытыми глазами.

За окнами было уже совсем темно. Пленного вытолкнули во двор, садами и огородами повели из деревни.

В темноте пасмурной осенней ночи, ведя пленного через пустынные поля, Радуле и Морозов держали путь к условленному месту – к сарайчику, где должны были встретиться с Чичило и Глобой.

Сарайчик был заперт, таганок убран, только чернели потухшие угли на том месте, где он стоял. Старик с внучкой давно уже ушли в свою деревню, домой.

Чичило и Глоба запаздывали.

Час шёл за часом. Морозов и Радуле тревожились всё более. Ночь перевалила уже за половину. Пойти разыскивать? Но как оставить «языка»? И главное, до рассвета надо успеть вернуться к своим, даже если не все смогут вернуться. Важно доставить пленного.

Всё нетерпеливее поглядывал Морозов на небо и на светящийся циферблат своих часов. Что же могло случиться? Может быть, Чичило и Глоба уже погибли?

Заметно посветлело небо. Морозов тяжело вздохнул, посмотрел в глаза Радуле. Тот понимающе кивнул. Пора…

«Что ж, пойдём?» – хотел сказать Морозов. И вдруг услышал шаги. Они приближались. Чичило с Глобой? Или враги? Могли ведь выследить… На всякий случай приготовили пистолеты.

Вот уже можно рассмотреть – по винограднику к сараю идут трое. Ну как среди них не узнать Чичило по его высокому росту, по походке вразвалку, как не узнать плотную, невысокую фигуру Глобы! А кто с ними третий?

Чичило и Глоба тоже привели «языка» – ефрейтора из горнострелковой дивизии, которого подкараулили на одной из улиц близ порта.

…Уже светало, когда в примыкающей к нашим передовым позициям густой дубовой роще разведчики попрощались с Радуле.

– Спасибо, друг!

– Вам благодарность! – ответил Радуле. – От всех нас, освободители. Мы ждём вас.