Про падение пропадом

Из подготовительных материалов к повести: фрагменты, фразы, наброски

Перл Джойс был ранен и чудом выжил. Он рассказывал, что знает, что такое смерть — это когда на небе начинает расти трава, а потом ты летишь в эту траву, вроде бы с того неба, которое выше этого, что у нас над головой.

«Это обман природы, — возражал Теркел, — я тоже был ранен и лежал, уткнувшись лицом в землю. А когда открыл глаза, земля была так близко от глаз, что казалось — земля не наверху, а подо мной».

Говорил: сначала подумал, что его уже засыпали, потому что боль была тяжела, как двухфутовый слой земли над головой, но потом всё стало на свои места, и он понял, что засыпан не землёй, а болью.

Он вспомнил того грязного, слепого старика, от которого разило потом и гнилым перегаром. Он мыкался по залу таверны, налетал на людей, столы, стулья и упрямо двигался от препятствия только влево, как танк без левой гусеницы. Вспомнил, как поймал его за руку и спросил:

— Что ты ищешь, приятель?

Он вздрогнул, точно его поймал за руку бог.

— Я ищу выход. Покажи, где выход.

Священник подтолкнул его к выходу.

Он остановился и неожиданно сказал:

— Нет. Это вход.

Глядя на толпившийся на площади народ, на махавшие из окон женские платочки, на оживленные стайки детей, Батлер с эшафота сказал:

— Безлюдная страна, безлюдные площади.

Голова его покатилась, как горшок с горящими углями. Лучше быстрая смерть, чем медленная жизнь.

Орган был не популярен. Но сюиты Перселла, в конце концов, переложили на орган, и самые грустные из них звучали, как несуществующий шум моря в горловине раковины, и были ничем иным, как ровным глухим и тихим шумом тишины в ушах замерших в ожидании людей, которые верят, что услышат его.

Срок жизни точно рассчитан на количество наших страстей и желания так, чтобы к старости мы не могли бы чего-то хотеть. Бессмертие не нужно человеку, потому что он не камень. Чтобы от жизни получать радость, мы должны хотеть, радость нам приносят сбывшиеся и даже не сбывшиеся желания, всё, что бабочка переживает за одну ночь.

Он смотрел на потолок и думал, что все вопросы, на которые даны непонятные ответы, растворяются в отчаянии, потому что сознание человека, пока он жив, прокладывает слишком узкую дорогу для двоих, и по дороге этой можно идти только один за другим, но не вместе, и проложенная дорога, как правило — всего лишь тёмные мили беспросветного пути — по городам, пыльным и неуютным, по полям — под зимней, весенней, летней, осенней тоской, через реки — по мостам, вплавь, в брод, по берегу.

Гречиха и рожь под солнцем светились, переливались, как ровная шерсть, ветер словно играл чистыми загривками; у природы нет ничего забытого…

Извержение красоты…

А когда через много лет придет твое время, будь спокоен, ничего не бойся. Смирись, это неизбежно. Знай — ты уходишь отсюда — ко мне.

Люди более всего лживы на исповеди, ибо главное для них на исповеди обелить себя…

История человека кругла, как земной шар.

Выясняется, что уметь все — это крайне мало.

Корабли много быстрее рек, но ни один корабль не может взять на буксир реку…

А потом я почувствовал себя так, словно умер тысячи и тысячи лет назад и вернулся теперь издали веков, чтобы вновь увидеть, посмотреть, поймать промелькнувший луч, мимолетное, короткое событие света, которое при недолгой, в общем-то, жизни моей и было самым главным.

Тяжелый, как мокрые флаги…

Никто нам быть не велел. Мы порождение взрыва.

Каменное племя, трещина на камне, падающее дерево, вянущая трава, стареющий человек, новый век, новый король — стрелки часов. Морщины, как прожилки на листе, как лапки паука. Мир во сне — больше Вселенной. Крейг открыл глаза и не смог поднять головы. Земля была так близко от глаз, что казалось — земля не под ним, а над ним. Умереть весной, все равно, что родиться осенью.

Ничто так не обедняет мысль, как выражение ее в словах.

Крест заложен в человеке с рождения, наряду с мозгом и сердцем, а гвозди для него вытачивает совесть.

…И смыло летящих собак лишь большое озеро, как смывает существующее надуманное…синь озера прекратила их полет, и они растворились в густой синеве, канули подобно сонму стрел, выпущенных в гигантскую стену водопада… Так в воплощенном невозможно рассмотреть изначальную мысль, его породившую. Воплощение — гроб задумки…

Истинную красоту можно создать только не думая.

Если люди должны произойти от обезьян, то мы весьма поторопились назвать себя людьми.

Завидую тому, чьи глаза еще не прорезались, а лопатки уже коснулись шершавых досок погоста.

«Все это ложь, — сказал палач. — Просто я больше ничего не умею».

Вернувшись домой с войны, приходилось защищаться от друзей, а не от врагов.

Тот слепой вечно хорохорился и говорил, что память — это то же зрение.

Если есть движение, значит, нет вечности.

Слепым виднее.

Для меня прекрасно небо — за ним никто не ухаживает.

Если хочешь узнать человека — смотри вниз.

Написание книг — это расставание с самим собой.

Регулярный, здоровый сон — это то, чем жизнь награждает тупых людей.

Лето в год моего шестнадцатилетия было летом необъяснимой спячки шмелей; даже молодые, маленькие шмели были сонны и вялы, они словно впадали в спячку еще в полете.

…Нет вселенной бесконечнее вселенной, чем вселенная глухонемого.

Возможно ли, чтобы сумасшедший человек был настолько подлым?

Это было золото, отливавшее серебром.

Имея детей, человек утрачивает право на самоубийство.

Портреты русских классиков на стене коридора школы:

Лицо Гоголя — не фас, не профиль, полуповернутое, кокетство смерти, протуберанс безумия, поиск черта в боге и бога в черте.

Лицо Достоевского — способен на великий обман; растительность густа, но ухожена.

Лицо Пушкина — черты стремятся сверху вниз, бакенбарды, нос — словно стекают…

Лицо Толстого —…хаос растительности, тайга в пору бурелома, кряжестность, тяжесть, переплетение хилого с могучим — сама природа и неизведанность самой природы…

Он не успевал дописать слово, а оно уже было в прошлом.

Настоящее — это внутренность минуты. Мы даже стареем в прошлом и умираем в прошлом…

Тяжелая бессонница — это перемалывание гвоздей в кофемолке.

Рябь огромных птичьих стай.

Что есть мир? Это есть ты. Ты открываешь глаза и начинаешь выдумывать. Господи, неужели этот ребенок, сомкнувший руки в локтях, голый и счастливый, имеющий челку и не противящийся ей, мой Санек? Мой сын? Мое светящееся будущее, мое бесформенное прошлое?

…что залежи великих знаний неотделимы от залежей вечной пыли.

…птицы в мокрой листве.

Больше всего в мире человеческом удивляет и угнетает мимолетность скорби по умершему; вместе с тем, я понимаю, что в этом и заключена мудрость.

Бесконечные аркады, которые рисовало мое воображение.

Повергнутый в изумление тем, что читая, начал ловить себя на мысли, что забывал дышать легкими, словно и не требовался воздух. Но книги отвратили меня от изучения фундаментальных наук, столь легко дававшихся мне ранее, основы которых остались в сознании, однако были не многим живее скелета.

Меня влекло к воде, дереву, камню. Постигнуть дерево.

Я понимал, что делимость элементарных частиц так же бесконечна, как и бесконечно приумножение пространства вселенной, конца этим путям нет, но это не наши пути.

Уильям Лоренц был настолько талантлив, что понимал, насколько это ужасно. Сначала он не мог заработать денег даже на то, чтобы загубить свой талант в таверне. Природа нагрузила его талантом, как нагружают тяжелой поклажей лошадь. Когда он начал работать в порту, у него появилось немного денег, и он убеждал себя, что его пальцы держат стакан крепче и нежнее, чем кисть и полотно.

Спасибо приятелям — он спился и не написал ни одной картины.