Пробуждение

Глава 15

Наступил вечер. Сенины после дневного труда, поужинав, сидели вместе, размышляя о божественных истинах. Они прочитали Псалом 50: "Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои..." - Думая о своих злодеяниях, - сказал Се-нин печально, - я не могу от всего сердца благодарить Господа за то, что вы, матушка моя, и Циля меня простили, как и Господь меня простил из любви Своей великой, и Спаситель меня кровью Своей омыл навсегда.

- Это, сынок, были не только твои грехи, - сказала мать его, схватив сына за руку.

- Верно, - подтвердила Циля, - это были и наши грехи, и Бог нам всем их простил.

Она встала, чтобы убрать со стола. Положив руку свою на плечо мужа, она с любовью посмотрела ему в глаза. И он с благодарностью ответил ей тем же.

- Посиди еще, Циля, вымоешь посуду после. Я вам что-то хочу сказать.

Немного позже молодая женщина, вытерев стол и по просьбе матери достав для работы мешок с перьями, села возле своего мужа. Они сидели рядом так мирно, что их недавняя прошлая жизнь, казалась нереальной. С выздоровлением Цили снова расцвела и ее красота. Сенин все еще был статным мужчиной с приятной наружностью, хотя уже немного поседевшим. Как благодатно сказались на них обоих милость Божья и человеческая любовь!

- Мартыновы мне пишут, - начал сапожник, - что они имение наконец записали на свое имя. До рождества они еще Не знали точно, будет ли оно им принадлежать, и поэтому не могли туда ни переехать, ни привести там что-нибудь в порядок. В имении достаточно строений, но все очень запущены. Они также пишут, что ищут умелых, старательных работников и обещают хороший заработок; работа по сравнению с нашей здешней - детская игра. Работникам разрешается держать для себя птицу и свинью. Если экономить, можно немного накопить денег и со временем купить что-нибудь существенное для своего хозяйства. Так как я перестал пить, то они предлагают и нам поработать у них. Моя мать помогла бы нам в нашем доме. Зимой и в плохую погоду я мог бы сапожничать. Я думаю: не от Бога ли эта возможность - приобрести обратно то, что я растратил? Мы бы не навсегда, а только на несколько лет нанялись к ним в работники. Земли мы бы там покупать не стали, а берегли бы каждый грош, чтобы вложить его в наше здешнее имение и поправить его к нашему возвращению. Дом и поля можно выгодно сдать в аренду, чтобы уплатить налоги, а заработанное у Мартыновых нам бы оставалось. Так вот, слово за вами.

- Делай, что считаешь нужным, сынок! Я пойду с тобой и помогу, сколько смогу, - сказала мать дрожащим голосом, со слезами на глазах.

Жена склонила голову на сложенные на столе руки и молчала.

- Циля, почему ты молчишь? - спросил ее муж.

- Потому что я боюсь!

- Ты боишься!? - воскликнули муж с матерью. - Чего же?

- Вы, мама, разве не знаете, чего? - Лицо Цили побледнело. Сжимая лоб руками, она оглядывалась в комнате, как человек, который должен расставаться со всем, что ему дорого.

- Циля, ты боишься, что я снова вернусь к своему старому греху! - догадался ее муж.

- А ты уверен, что этого не случится? Мы жили без Бога, без Христа, без Его Слова; мы оба не послушались ни Бога, ни родителей, да, мы служили сатане в аду. Сбежав в то утро от тебя, окровавленная и израненная, будто собаки меня рвали, я бежала из этого ада. Днем и ночью я видела перед собой ту страшную разруху и опустошение, дрожала при мысли, что мне снова придется вступить в этот ад. И когда вы меня привели в этот чистый обновленный дом, с любовью приготовленный для нас людьми, мне показалось, что я вхожу в рай. Ты был уже не тем диким зверем, но и не тем, ради которого я согрешила, переступив пятую заповедь, а стал новым, добрым человеком. Я боялась, что это лишь сон и что я снова очнусь в аду. Каждый день и каждую ночь, прожитые мной в этом раю, я начинала и заканчивала на коленях перед Господом Иисусом Христом. И теперь мне уходить из этого рая? И зачем?

Чтобы купить земли! Вы слышали, что рассказывала госпожа Гарак, когда она гостила здесь у своих родителей? Хотя она и хвалилась, рассказывая, сколько у них земли, она говорила, что живут они, как в цыганской будке, где нет ни праздника, ни воскресенья. Во всей округе нет церкви, зато есть пивная! И когда бабушка Ужерова посоветовала им каждое утро петь, читать Библию и молиться, Гарак, всплеснув руками, возразила, что на это нет времени, что у них все не так, как здесь у нас! Работники их забастовали бы, если бы хозяева не работали вместе с ними. А сколько им приходится платить! Там нужно рано вставать, чтобы работа не накопилась! И ты хочешь идти в такое рабство? Без праздника, без воскресенья? Наши здесь будут собираться вокруг Слова Божьего, а мы будем там, в чужой стороне, когда мы в вере еще не окрепли? Ни я, ни вы ручаться не можем, что останемся верными Господу. "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?" Если хотите - идите, я вам запретить не могу; но добровольно я в этот ад не пойду. Мне точно известно, что Господь нас туда не посылает, ибо Его воля такова, чтобы мы прежде искали Царства Божьего. Там мы его вряд ли найдем. Если бы здесь был голод или еще какая нужда - другое дело; а так?! Зачем нам уходить отсюда? Бог мне здесь каждый день дает работу, которая меня кормит. А земля? Сколько мне понадобится в конце земного пути, люди дадут!

Молодая женщина говорила сначала с горечью, а затем в ее голосе зазвучала решимость души, которая ни за какие блага не хотела ступить на скользкий путь.

- Ах, Циля, неужели ты думаешь, что я без тебя пойду? - вскрикнул Сенин. - Как ты себе это представляешь? Ведь я не к богатству стремлюсь, а к тому, чтобы тебе и матери вернуть то, что я растратил, чтобы совесть меня не мучила..

- Мне не жаль того, что пропало. У меня теперь большее сокровище, чем все потерянное, ведь я вижу тебя спасенным! Я тебя никогда не укоряла за прошлое. Если бы ты оставил свои грехи там, куда Бог их бросил, они бы тебя больше не угнетали. Но одно тебе скажу: ради тебя я оставила моего доброго отца, потому что тебя я полюбила больше, чем его. Но если ты меня хочешь увести куда-нибудь, где я могу потерять Иисуса Христа, я с тобой не пойду, потому что теперь Его я люблю больше, чем тебя, и не хочу повредить своей душе.

- Но Циля, - смело вмешалась свекровь, - зачем нам жить без Слова Божьего? Кто нам помешает день и ночь начинать с Ним?

- Работа нам помешала бы и работники! Если они там живут не лучше чем здесь - Цыгане, тогда в каких помещениях обитают работники? Может быть, все семьи ютятся в одной комнате. Мы еще никогда не жили вместе с другими людьми, которые не хотят знать Бога. Может быть, они утром и вечером будут ругаться, ссориться, а нам в той же комнате петь, читать, молиться? Вот если бы это были дядя Янковский или бабушка Симонова; они, может быть, и таких людей привели бы к Господу. Но мы еще не такие христиане, как они!

В комнате наступила тишина. Сенин сидел с опущенной головой. По природе своей он был упрямым человеком; задуманное он всегда хотел осуществить. Если он даже советовался с другим, то в конце концов поступал по своей воле. Циля хорошо знаЛа своего мужа, поэтому она и не пыталась его отговорить от поездки на новое место. Увидев, что мать Уже согласна с ним, она, как тяжело ей это ни было, решительно заявила, что не поедет с ними. Такого он не ожидал от своей жены. Ведь она теперь, как никогда раньше, искренне любила его, и в последнее время они, по ее словам, жили как в раю! Сенин вдруг встал и молча вышел. Через несколько минут он уже был У Янковского и сказал ему, что хочет посоветоваться с ним по одному делу. Они вошли в комнату. Сенин сообщил соседу о своих планах и намерениях, ничего не утаив также из сказанного Цилей. Он хорошо запомнил ее слова, но пока он говорил, их значение выросло перед ним во всей своей истине до громадных размеров.

- Скажите, пожалуйста, кто прав, - я или она? Я для нее и для матери моей лучшего хочу. Здесь мы никогда не поднимемся, не станем хозяевами, всегда будем только поденщиками!

- Я думаю, Сенин, что вы стремитесь к доброму, но дорога в ад, как известно, нередко бывает вымощена благими намерениями.

Решение вашей жены - не менять Слово Божье на наживу - мне кажется более правильным. Петр тоже дерзал заверить Христа, что останется Ему верным, и против Его воли последовал за Ним во двор Каиафы. Но когда сатана там начал просеивать его через свое сито, Петр не устоял. Циля права, она хочет избежать этого просеивания, чтобы не отпасть от Господа. Вы - спасенный милостью Божьей пьяница и злодей. В силах ли вы устоять при ежедневном общении с такими же людьми? Нет, наверное... А что вы, собственно, хотите? У вас здесь свой домик, ваша жена и мать прилежно трудятся, вы свободный гражданин и сам себе хозяин. Вы, кроме как во время обучения ремеслу и на военной службе, никогда еще не служили другим. А на новом месте вы станете слугой, а ваша жена - прислугой. Сможете ли вы оставаться смиренными даже тогда, когда увидите всякие глупости со стороны наемных работников? Циля ваша снова такой красавицей стала! Здесь, в деревне, никто не осмелился бы обращаться с нею недостойным образом. Жена работника никогда не пользуется таким уважением, а вы знаете, что в мире много распущенных мужчин. Вы же не удержались бы не ударить такого, если бы он только пошутил с ней? Недавно я получил письмо от товарища по военной службе.

Мы в России, в плену, вместе нашли Христа. Он словак и тоже хотел купить земли здесь, в республике. Желая получше узнать жизнь земледельцев, он пошел по колониям навестить своих земляков, которые там принадлежали к христианским общинам и проповедовали о Царстве Божьем. Он надеялся, что увидит в них идеал, свет и соль, но, к сожалению, нашел соль, лишенную силы, а свет, если не потухшим, то поставленным под сосудом, и не встретил ни одной души, приобретенной для Христа. У этих собственников, в самом деле, много земли, они подняли свои хозяйства, но какая польза от этого, если они для дела Божьего мертвы? Так и с вами будет, сосед, если вы предложение Мартыновых назовете волей Божьей. На самом деле оно не что иное, как искушение.

- Нет, господин Янковский, этого со мной не случится, - ответил сапожник. - Я понял, что вы с Цилей правы. Такую чудовищную жизнь, как вы мне нарисовали, я никогда не смог бы перенести. Лучше я буду жить бедным поденщиком в нашем "раю", как сказала Циля. Я не хочу стать богатым и повредить своей душе. Я благодарю вас!

- Подождите немного, сосед, - задержал Янковский спешившего домой Сенина, - у меня тоже есть предложение для вас. Хотя оно и не столь блестяще, как вам показалось то, от Мартыновых. Присядьте еще ненадолго!

И Матьяс предложил соседу позаботиться об ограде вокруг его полей. Время работы в лесу и на полях будет оплачиваться по соглашению, но не деньгами. И вдруг, совсем неожиданно для Сенина, Янковский спросил его, не хочет ли он приобрести по нынешней цене поле, которое когда-то принадлежало родителям Цили и было куплено матерью Матьяса. Он хотел дать Сенину возможность отработать за эту, дорогую для соседа, землю.

- Поле засеяно. Так как я думаю, что оно будет вашим, я отдаю его вам уже в этом году; семена возвратите мне осенью.

Вот уж радости было в этот вечер в доме Се-ниных! Циля прибежала к соседям поблагодарить их, и, не застав хозяина, она осыпала словами благодарности и благословениями Аннушку, которая сердечно порадовалась за соседей.

- И вы бы ушли теперь, когда Господь Иисус Христос обратил нашего пастора и мы в доме Божьем будем слушать одни Божьи истины? Мой отец сказал, что мы, верующие, теперь стеной должны стоять вокруг нашего пастора, как нашими молитвами, так и жизнью, потому что враг не дремлет.

- И чего только не придумает этот Янковский! - удивлялись люди в Зоровце. - Огородить поля! Лес для ограды он давно уже закупил, но сколько проволоки и труда еще понадобится! И тот луг он купил лишь для того, чтобы огородить свое имение, - осуждали его одни.

- Что удивительного? Вернувшись из Америки, Матьяс свой луг под склоном горы засадил фруктовыми деревьями. Теперь это уже настоящий сад. Но плодов от него он еще не ел, их собирает молодежь, поэтому сучья на многих деревьях обломаны. Вот он и строит ограду. И скирды сена сохранятся, и на полях потравы не будет, - брали его под защиту другие.

- Да, это так, но во что это обойдется? - продолжали сомневающиеся.

- Нам-то что за забота? Кто с Богом дружит, тому и святые помогают, - благословляли Матьяса те, кто сочувствовал ему.

Не успели люди оглянуться, как прошла масленица, и желавшим пожениться пришлось поспешить, так как наступал великий пост. В Зоровце люди привыкли в это время, как и в предрождественские недели, ежедневно ходить в церковь. Может быть, они тем самым хотели наверстать упущенное? Нередко прежде в это время в церкви сидело всего несколько нищих, старух и мальчиков-хористов. Но теперь все было иначе: такого количества людей в церкви, как в этом году, еще не бывало. Все говорили, что в доме Божьем теперь совсем не так, как в минувшем году.

Казалось, что, с тех пор как похоронили старого Бенека, пастор будто переродился, его было не узнать. Особенно это сказалось на его отношении к своим пасторским обязанностям; а службы по воскресеньям, в предпасхальные дни и занятия перед конфирмацией он проводил с особым усердием. А еще по воскресеньям после обеда он (словно у него было мало работы!) ходил в небольшие деревушки и проводил там богослужения, перенеся второе богослужение в Зоровце на вечер. Среди недели, когда люди собирались у Янковского, он появлялся и там, но только как слушатель.

- Я у вас отдыхаю, - говорил он и лишь по особой просьбе молился в конце собрания. Пастор попросил учителя разучить с детьми любимые словацкие песни и петь их по воскресеньям на вечерних богослужениях. Как это дивно звучало в доме Божьем!

Так прошел великий пост, уже был конец марта, и подходила Страстная пятница. Наступила весна, и молодежь в Зоровце запела новые песни. Вокруг Аннушки и Степана Ужеро-ва собрался довольно большой кружок. Песни звучали на полях во время работы, особенно там, где виднелись белые быки Ильи Ужерова; пели женщины, стирая белье на берегу Вага, и эхо вторило им: Хорошо, если сердце свободно, Хорошо, если нету в нем зла! Хорошо, хорошо и спокойно, В той душе, где всегда тишина.

В тихое утро Страстной пятницы пастор возвращался со своей утренней прогулки. Звучавшая песня была ему знакома, но сейчас, в этот тихий утренний час, словно весь мир вокруг пел ее. Сначала он шел вдоль бурного Вага, потом свернул на тропу вдоль притока реки, которая протекала между полями в низине и была окружена проволочной оградой.

"Это та самая Ольховая низина, которую недавно купил Янковский", - подумал пастор. Часть низины заросла акацией и шиповником.

Воду окружали высокая ольха и цветущие ивы, в которых жужжали пчелы. Ограда еще не была закончена. Пастор любил эту сухую тропинку, ведущую через поля Янковского. Нередко он отдыхал на каменной скамье под ольхой с книгой в руке и, возвращаясь домой, всегда останавливался побеседовать с работниками, которые попадались ему навстречу. Обычно они его провожали домой. В этот день ему встретились Сенин и Звара, которые уже давно не пропускали ни одного богослужения, и ему было удивительно приятно по говорить с ними. Сегодня молодой пастор хотел погулять подольше, так как он до девяти часов был свободен. Поднявшись по вытоптанным ступеням на небольшую скалу, он прислонился к старой цветущей вербе, высоко поднявшейся над своими подругами, и жадно обежал глазами чудесный весенний мир. Видны были часть Вага, поля, луга, лесистые склоны в прозрачном тумане, который быстро таял на солнце. На лугу у его ног благоухали нежные фиалки, над головой заливисто пел жаворонок. Все пело песнь воскресения; ветры на крыльях своих несли весну.

Пастор вдруг почувствовал, как он молод душой и сердцем . Слишком рано стали угнетать его житейские заботы. Будущий душепопечитель оказался сиротой, когда больше всего нуждался в отце. В школе никто не пробудил в нем идеалы, которые способны воодушевить молодежь. Заботы, казалось, с самого детства состарили его душу. Он не был мадьяром, то есть венгром, по духу, ничто серьезно не связывало юношу с воспитавшим его миром. Но он не был и тайным словаком, как его отец, - он был никем. Богословие он, как и большинство его коллег, изучал ради будущего заработка. Христа он не знал и не любил; не было у него, значит, религиозного идеала и никаких других увлечений, которые могли бы стать содержанием его жизни. Пастор был непьющим и некурящим, потому что в студенческие годы, когда он однажды заболел, разумный врач посоветовал ему не приобретать эти дурные привычки, если хочет долгой жизни. Значит, непьющим он стал вовсе не потому, что хотел собственным примером помочь своему погибающему от пьянства народу, так как он вовсе не любил этот народ. Он не понимал его души, потому что не знал ее. У этого молодого человека не было никаких пристрастий, и он был сохранен от ошибок. В нем все - сердце, душа и дух - словно спало. Пробуждение от этого сна в последние месяцы было мучительным для него, но, пробудившись наконец, он увидел свет Христа. Пастор Моргач возродился к новой жизни, и, глядя теперь на весенний мир, он почувствовал, что весна пришла и в его сердце, что в нем пробудилась и заявила о своих правах молодость. Невольно ему вспомнились слова: Приветствую тебя, весна! Ты молодость мне принесла.

Ему вдруг показалось, что и для него наступила пора любви. Он понял, что всем сердцем любит эту чудную местность, потому что полюбил ее Творца, Который сохраняет ее красоту. Думая о жителях этой долины, он чувствовал, что они ему дороги, что они его братья и сестры. С радостью он хотел возвестить им сегодня о великой спасительной жертве, принесенной Иисусом Христом на Голгофе, и он знал, что они придут и с живым участием будут слушать его. Прежде он часто думал: "Зачем я, собственно, живу?" Лишь сознание, что он сможет содержать свою мать и обеспечить ей беззаботную старость, примиряло его с жизнью. Теперь молодой человек твердо знал, что перед ним стояла большая, очень важная задача, что ему было для кого и для чего жить. Его теперь воодушевлял идеал - всю свою общину привести в объятия доброго Пастыря, где он сам нашел покой и где он увидел Бенека и других, участвовавших в его пробуждении.

- Доброе утро, господин пастор, - услышал он вдруг знакомый девичий голос. Моргач оглянулся. По тропе, вившейся под его ногами, шла молодая девушка, образ которой как нельзя лучше вписывался в этот весенний мир. Она несла корзинку с нежными фиалками, и, несмотря на темный цвет ее одежды, соответствующий сегодняшнему дню, она сама была похожа на чудесный весенний цветок.

- Аннушка, вы здесь? - воскликнул пастор от неожиданности. Он протянул девушке руку, чтобы ей легче было взобраться наверх.

- Такая прилежная маленькая хозяйка! Как вы все успеваете?

- Я уже вчера все приготовила к сегодняшнему дню и попросила тетю Звару подать завтрак, так что все сделано.

- Вы хотели собрать фиалок?

- Да, отец и бабушка Симонова их очень любят. Но мне прежде всего хотелось побыть одной.

- Это почему же, Аннушка?

Пастор отодвинулся, приглашая ее сесть на каменную скамью. Места было достаточно, и она поставила свою корзинку около себя. Ему хотелось слушать и слушать ее, потому что ему очень нравился ее серебристый голосок. Она открыто посмотрела на него:

- Сегодня Страстная пятница; в тот раз Иисус Христос весь день был так одинок! Все ученики Его оставили. Одиноким Он стоял перед Пилатом, одиноким Он шел путем страданий, одиноким Он был на кресте и одиноким - в гробу. А потом люди чувствовали себя такими одинокими, когда не могли Его найти ни на земле, ни на небе.

Пастор молча кивнул головой.

- Странная мысль, но вы правы: ни на земле, ни на небе. И еще что вы думали об этом одиночестве, Аннушка?

- Я подумала, что сегодня весь мир об этом размышляет. Мне казалось, что сегодня даже воды Вага поют: "Умер, умер Иисус, Сын Божий". Затем я взглянула на зеленый холм, и мне показалось, будто он мне рассказывает, как Агнец Божий однажды, после тяжелой борьбы, покоился в черной земле. Я выучила песню, которую господин X. прислал нам на той неделе и которая так подходит к этому моменту.

- Вы можете ее спеть? Тогда спойте и помогите жаворонку хвалить Его.

Девушка сложила руки, и ее чистый голос зазвучал в тихой долине. Волны Вага, подхватив песню, понесли ее дальше:

У креста хочу стоять,

Созерцать душою,

Как с Голгофы благодать

В мир течет рекою.

Припев: У креста, у креста честь моя и слава.

Там спасенья полнота, на блаженство право.

У креста открылся мне

Кроткий Агнец Божий,

Он привлек меня к Себе,

Стал всего дороже.

У креста я буду ждать

С верой и надеждой,

Пока Бог велит принять

В царство безмятежных.

После того как девушка допела песню, пастор поднял склоненную голову и молодые люди внезапно встали, осознав святость момента, когда они, мысленно пройдя столетия назад, побывали непосредственно на Голгофе, где Агнец Божий склонился к ним с креста и благословил их. Безмолвно они оставили это тихое местечко и молча пошли домой. Приблизившись к ограде Янковского, пастор взял руку девушки и сказал: "Я благодарю вас, Аннушка!" Она, улыбнувшись, сказала, что ей пора домой, и убежала, а он еще долго смотрел ей вслед.

Бывают в жизни прекрасные незабываемые моменты - в этом сегодня убедился и пастор.