Пробуждение: преодоление препятствий к реализации возможностей человека

Одним из самых неприятных и оскорбительных замечаний, сделанных Гурджиевым, было его утверждение, что человек – это просто машина. Машины – это шумные, грязные, лишенные какого-либо разума вещи, без конца тупо выполняющие одни и те же повторяющиеся задания, не способные управлять сами собой и управляемые другими, а затем в конце концов ломающиеся и разрушающиеся – конечно же, я не похож на это!

Эта идея весьма обидна для большинства людей, и они яростно отрицают, что они подобны машинам, не говоря уже о том, что они действительно являются машинами. Это особенно интересно с психологической точки зрения. Если идея о том, что человек – это машина, действительно лишена всякого смысла, почему же она так оскорбительна для человека? Глубинная психология показала нам, что те вещи, которые люди больше всего отрицают, нередко оказываются для них хотя бы частично истинными. И, к сожалению, Гурджиев был прав: с практической точки зрения мы действительно являемся машинами во множестве аспектов, о которых сами не отдаем себе отчета. Нам есть от чего огорчаться.

Академическая психология также рассматривает человека как машину, хотя редко утверждает это так прямолинейно, как сделал Гурджиев. Вводные курсы психологии традиционно преподносят студентам идею, что целью психологии является понимание человеческого поведения – то понимание, которое подтверждается предсказанием и контролем поведения. В принципе если бы вы знали все о генетическом устройстве человека и обо всех психологических событиях в его личной истории, то его поведение могло бы быть полностью предсказуемым. И вы могли бы тогда делать примерно такие заключения:

«Мистер Смит имеет биологический тип 1376 с общей психологической историей типа 242, несколько видоизмененной событиями X, Y и Z в его личной истории. Поэтому когда человек типа А спрашивает: «Как дела с проектом?», то, при наличии обстоятельств М, N и Q, Смит должен покраснеть, ответить «прекрасно» и погрузиться в двенадцатисекундную фантазию о прогулке на лодке по озеру». И это бы в точности соответствовало тому, что происходило бы в подобном случае.

Из столь высокого уровня предсказуемости следовала бы абсолютная управляемость. Вам оставалось бы просто создавать обстоятельства, необходимые для того, чтобы получить желаемую реакцию.

Оскорбительность идеи, что мы являемся механическими, предсказуемыми и контролируемыми существами, является одной из причин, по которым представители академической психологии редко высказывают эту идею прямо. Действительно, как вы можете ожидать поддержки и уважения от человека, если вы говорите ему, что он просто машина? И как вы можете уважать самого себя, если вы просто машина? Большинство современных дискуссий в отношении социобиологии возникли как раз потому, что эта дисциплина со всей явственностью указывает на машиноподобные качества. Гурджиева, конечно же, не интересовало социальное признание его идей в обычном смысле. Он намеренно хотел шокировать людей настолько, чтобы это создало для них возможность начать работу по выходу из состояния машины. Академическая психология не признает возможности пробуждения и выхода за пределы механического состояния, так что она маскирует свои антигуманные философские принципы от себя самой, равно как и от других.

Изучая машины, мы можем кое-что узнать о самих себе. Однако полное признание и изучение наших собственных машинообразных качеств позволяет сделать тот шаг, который машина предпринять не может: мы можем стать действительно человеческими существами и превзойти наши машиноподобные качества и нашу незавидную судьбу быть машинами.

Идея изучения нас самих как машин может быть весьма полезной. Подобно любому высказыванию, утверждение «Человек – это машина» является всего лишь аналогией, но она может дать нам уникальную точку зрения на нас самих, если мы будем подходить к ней достаточно серьезно. До недавнего времени, однако, существовали технические ограничения для использования этого метода в полной мере. Обычные машины, даже самые сложные, столь очевидно являются механическими, ограниченными и тупыми по сравнению с живым человеком, что нам трудно видеть в них наше собственное отражение. Пожалуй, мы можем замечать аналогии с некоторыми из наших наиболее стойких и стереотипных привычек, но все равно мы ощущаем себя неизмеримо более разумными и утонченными, нежели машины. Мы можем наблюдать, как оросительный насос непрерывно крутится, перекачивая воду из канала в канаву, и увидеть в этом аналогию с чем-то в нашей жизни.

Некоторые из нас, например, имеют привычку постоянно перекладывать бумаги с одного края стола на другой. Но при этом я все считаю себя настолько более утонченным, чем эта машина, что аналогию нельзя провести достаточно далеко. Или все-таки можно?

АВТОМАТИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ

Я консультировался с одним из моих духовных учителей, как мне лучше представить идеи Гурджиева о том, что человек является машиной. У нас произошел следующий диалог:

УЧИТЕЛЬ: Итак, Чарли, в чем твоя проблема?

Я: Я раздумываю о том, как лучше всего использовать аналогию с машиной в изложении идей Гурджиева.

УЧИТЕЛЬ: То есть ты пришел ко мне потому, что раздумываешь, как лучше всего использовать аналогию с машиной в изложении идей Гурджиева?

Я: Да.

УЧИТЕЛЬ: Ты уверен?

Я: Да, это сейчас меня интересует больше всего.

УЧИТЕЛЬ: И что же тебе кажется проблемой?

Я: Я опасаюсь, что читатели будут сразу же обескуражены и не захотят пойти дальше и узнать то, что действительно ценно.

УЧИТЕЛЬ: Как давно ты опасаешься, что читатели будут сразу же обескуражены и не захотят пойти дальше и узнать то, что действительно ценно?

Я: С тех пор, как я начал работу над этой книгой. Гурджиев очень строг к людям.

УЧИТЕЛЬ: И какие у тебя есть предложения по этому поводу?

Я: Быть может, мне следует смягчить наиболее нелицеприятные части?

УЧИТЕЛЬ: Ты сейчас говоришь несколько неуверенно.

Я: У меня есть кое-что очень ценное, чем я хотел бы поделиться с другими людьми, но мне не хотелось бы преждевременно их оттолкнуть и лишить их шанса чему-то научиться.

УЧИТЕЛЬ: То есть ты не хотел бы их оттолкнуть и лишить их шанса чему-то научиться?

Я: Совершенно верно.

УЧИТЕЛЬ: Понятно.

Я: Так как мне следует поступить?

УЧИТЕЛЬ: Почему ты об этом спрашиваешь?

Я: Я бы хотел получить совет.

УЧИТЕЛЬ: Ты считаешь это желание получить совет нормальным?

Мой учитель продемонстрировал некоторые качества, которые, как мы думаем, свойственны только человеческим существам. Учителя больше интересовали мои побуждения и чувства, чем просто внешнее содержание моего вопроса – это та способность, которую я отмечал у некоторых действительно искусных учителей.

В этом эпизоде мой «духовный учитель» преподал мне хороший и довольно неприятный урок. Имя моего учителя – Элиза. Это компьютерная программа, причем даже не какая-то особо сложная программа, работающая на сверхмощном компьютере, а небольшая программа для домашнего компьютера. Можно добавить еще такую «оскорбительную» подробность, что эта программа была написана специально для того, чтобы проиллюстрировать неадекватность попыток имитации человеческого интеллекта с помощью компьютера, в особенности в такой тонкой области, как психотерапия. Однако оказалось, что программа работает лучше, чем представлял себе ее создатель, и теперь некоторым людям нравится такой компьютерный «психотерапевт», и они говорят, что получают пользу от диалогов с ним. Высшие достижения человеческого разума определенно находятся за пределами какой-либо компьютерной имитации, но этого нельзя сказать в отношении большей части того, что принято считать обычным интеллектом.

Человек может выглядеть как поступающий разумно и сознательно, но при этом может действовать автоматически. Ошибочно считая себя действительно осознающим, человек тем самым закрывает для себя возможность настоящего сознания. Именно поэтому так важно понимать, что имел в виду Гурджиев, когда говорил, что человек является машиной.

Гурджиев постоянно подчеркивал, что почти все человеческие страдания и несчастья проистекают из того факта, что наша жизнь проходит автоматически, будучи составленной из механических действий. Вы (ваше поведение, ваши мысли, ваши чувства) являетесь скорее следствием внешних, исторических причин, нежели действительной причиной, инициатором желаемых вами действий. Весь ужас этого факта состоит в том, что мы не просто подобны машинам, а на самом деле являемся ими, причем большую часть времени.

Что означает быть машиной? Как мы становимся автоматическими, механическими? Для ответа на эти вопросы мы будем мысленно конструировать машину для выполнения некоторой полезной работы, начав с самой примитивной, тупой машины, которая постепенно совершенствуется и становится все более разумной. По мере того как мы будем добавлять машине все новые и новые аспекты разумности, мы можем лучше понять, что же такое разум, и нам станет ясно, что имел в виду Гурджиев, когда говорил, что, для того чтобы считаться нормальными с точки зрения многих обычных общественных норм, мы, к сожалению, даже не нуждаемся ни в каком подлинном сознании. Это будет долгий, зачаровывающий и порой неприятный анализ, но он, я надеюсь, заложит основу для того, чтобы мы в конце концов превзошли наше теперешнее состояние, в котором мы являемся машинами.

ОЧЕНЬ ПРИМИТИВНАЯ, ТУПАЯ МАШИНА

Представим себе, что мы находимся на складе. Одинакового размера квадратные ящики поступают в здание по ленте транспортера. Все они одинаково стоят на транспортере и расположены через одни и те же промежутки. По каким-то причинам нам не хочется нанимать человека, который бы снимал эти ящики с ленты транспортера. Нам хочется, чтобы на складе была машина, которая поднимала бы каждый ящик и ставила его на другой транспортер, который бы передавал ящики к тому месту, где их нужно складывать. То, что нам нужно, – это разновидность подъемного крана, снабженного парой захватов, которые могли бы захватывать ящик, поднимать его, переносить его на нужное расстояние к другому транспортеру, опускать там и раскрывать захваты, чтобы ящик мог двигаться по этому транспортеру дальше. Таким образом, наша машина должна быть способной поднимать захваты, поворачивать сам подъемный кран от одного транспортера к другому, выжидать фиксированные промежутки времени, пока поступит следующий ящик, и затем повторять весь этот цикл перестановки ящика с одного транспортера на другой. Мы будем называть этот механизм подъемным краном первого поколения.

Такой кран первого поколения может выполнять полезную работу. Но он также весьма подвержен ошибкам, так как не обладает механическим разумом для того, чтобы справляться с возможными изменениями в ситуации. Такой кран продолжает работать по абсолютно фиксированному циклу, вне зависимости от того, что происходит в окружающем мире. Предположим, что по каким-то причинам расстояние между ящиками нарушилось и стало длиннее или короче. Захваты будут захватывать пустой воздух и так же старательно переносить его на другой транспортер, в то время как ящики будут падать в конце первого транспортера.

СЕНСОРНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

Мы можем добавить нашему крану небольшое количество «сенсорного интеллекта», позволив ему воспринимать окружающую среду, так чтобы это восприятие управляло его поведением. Например, вместо того чтобы кран просто механически повторял цикл переноса, давайте определим в качестве начальной точки этого цикла момент, когда захваты начинают опускаться на ленту транспортера, по которому поступают ящики, и в качестве конечной точки – их возвращение в исходное положение над этим транспортером. В конечной точке работа крана каждый раз останавливается в ожидании сигнала начать новый цикл.

Если мы теперь установим датчик с переключателем на конце подающего транспортера, то мы получим зачатки самого простого сенсорного интеллекта. Мы используем при этом чувство прикосновения, тот вид чувства, который возник одним из первых в процессе эволюции жизни. Теперь когда ящик действительно доходит до конца ленты конвейера, он толкает переключатель, который срабатывает и посылает крану сигнал начать свой рабочий цикл. После этого кран будет опускаться и осуществлять перенос ящика на другой конвейер. Теперь то, насколько равномерно расположены ящики на ленте транспортера, уже не будет иметь значения, так как цикл перенесения ящика не будет начинаться до тех пор, пока ящик не достигнет такого положения, когда он может быть снят и перенесен на другой транспортер. Этот подъемный кран второго поколения с зачаточным сенсорным интеллектом будет явно более ловким, чем кран первого поколения.

Теперь мы подходим к тому, чтобы определить одно из качеств разумности – способность реагировать.

Разумное поведение возникает в результате ощущения того, что в окружающей среде действительно возникла подходящая ситуация, вместо автоматического предположения, что среда всегда благоприятна. Одна из проблем людей, когда они функционируют как машины, состоит в том, что они отнюдь не всегда проявляют это качество разумности.

СЛОЖНОСТЬ ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА

Возрастание механической разумности нашего крана, которое сейчас произошло, очень незначительно, поскольку он теперь способен воспринимать и реагировать лишь на один возможный тип изменения в окружающей среде, а именно на неравномерность расположения ящиков на ленте транспортера. Многие другие изменения будут приводить к неправильному функционированию, а иногда даже к разрушительному поведению. Рассмотрим второе возможное изменение: предположим, что транспортер, который относил ящики к тому месту, где их нужно было складывать, вдруг остановился. Кран будет ставить следующий ящик на предыдущий, который остался на своем месте, и все это кончится тем, что ящики окажутся на полу и, возможно, будут повреждены в результате падения.

Третье возможное незапланированное событие: предположим, что регулировка крана нарушилась, и он начал переносить ящики слишком далеко. Тогда ящики будут падать на пол по другую сторону транспортера. Если кто-либо будет работать там, то падение ящика может травмировать этого человека.

Мы можем увеличить механическую разумность нашего крана тем же способом, как и раньше, сделав его более «осведомленным» об окружающей обстановке. Мы можем установить специальный датчик на втором транспортере и соединить его с кнопкой выключения крана, который теперь будет прекращать свою работу, если второй транспортер остановится. Мы можем пойти еще дальше и соединить кран с кнопкой остановки первого транспортера, который теперь тоже будет отключаться для предотвращения нагромождения на нем кучи ящиков. Увеличивая сенсорный интеллект крана для одной специфической цели, мы получаем некоторое возрастание общей разумности, что может быть использовано и для других целей. Как мы увидим дальше, когда будем разбирать идеи Гурджиева о самонаблюдении и самовспоминании, добавление такого сенсорного разума в нашей жизни оказывается чрезвычайно полезным.

На тот случай, если стрела крана будет отклоняться слишком далеко, мы можем разделить работу нашего крана на два цикла вместо одного. Первый цикл будет состоять из поднятия ящика и перенесения его по направлению ко второму конвейеру; второй цикл будет состоять из опускания ящика, освобождения его из захватов и возвращения крана в исходную позицию. Тогда мы сможем установить сенсорный выключатель над вторым транспортером, чтобы кран, когда он находится в правильном положении, толкал этот датчик, что и будет завершать первый цикл. После этого кран будет прекращать свое движение и начинать цикл опускания ящика. Так постепенно наш подъемный кран стал в четыре раза более разумным, чем он был вначале, поскольку он теперь может реагировать на действительное положение поступающих ящиков на первом конвейере, останавливаться, если один либо другой транспортер прекращают свою работу, и не отклоняться слишком далеко, даже если нарушится регулировка самого крана.

ПРИСПОСАБЛИВАНИЕ К ЦЕЛИ

Пока что механический разум нашего подъемного крана третьего поколения принадлежит к категории «все или ничего». Ящик либо толкает, либо не толкает датчик, включающий кран; лента второго транспортера, на которую кран переносит ящики, либо движется, либо не движется; кран либо поворачивается в правильное положение, чтобы опускать ящик на ленту второго транспортера, либо не поворачивается. Но представим себе ситуацию, когда один из ящиков на ленте первого транспортера повернут углом. Будет ли угол ящика правильно давить на датчик переключателя, чтобы кран начал свой цикл подъема? Будут ли при этом захваты работать так, как надо? Они могут повредить ящик либо уронить его после того, как он будет снят с транспортера.

Если ящик будет повернут лишь незначительно, ни одна из этих проблем не возникнет, однако они будут иметь место, если он будет повернут слишком сильно. Но как определить это «слишком сильно»? И является ли это «слишком сильно» одинаковым для каждой из потенциальных проблем? Становится понятно, что нам нужен механический разум, который мог бы справляться с более сложными случаями, чем ситуации типа «все или ничего». Нам нужен механический разум, который обладал бы памятью о цели, воспринимал бы окружающую обстановку и оценивал ту степень, в которой она отличается от заданной цели, а затем соответствующим образом приспосабливал свое поведение для того, чтобы компенсировать те изменения в окружающей среде, которые могли бы препятствовать достижению цели.

Восприятие по принципу «все или ничего», «белое или черное» и соответствующее реагирование является, конечно же, главной проблемой в жизни человека. Кто-то может сделать вам пренебрежительное замечание, и тогда у вас в крови начинает усиленно циркулировать адреналин, ваши мышцы напрягаются, а ваше тело оказывается готовым к борьбе или к побегу, и вы чувствуете себя в угрожающей ситуации, сильно разгневанным или испуганным. Но ведь это было всего лишь незначительное словесное замечание; никакой реакции вашего тела вовсе не требовалось. Мы слишком часто реагируем либо чрезмерно сильно, либо недостаточно, в то время как нам нужно реагировать в точном соответствии с реальной ситуацией.

Этот тип механического разума для определения степени изменений в окружающей обстановке в ограниченной мере может быть запрограммирован в машинах, которые управляются компьютерами. Для того чтобы подъемный кран в нашем примере мог обнаруживать повернутые углом ящики и правильно работать с ними, нам нужно добавить к системе датчиков еще и телекамеру, направленную на ящик сверху. Сигнал с камеры поступает в компьютер, в котором специальная программа выделяет квадратную форму верхней крышки ящика независимо от того, под каким углом он расположен на ленте транспортера. Эта форма сопоставляется с информацией о заданной форме ящика в памяти компьютера: компьютер «узнает» ящик. Это позволяет ему также определить положение ящика на ленте транспортера.

Так, у нашего подъемного крана четвертого поколения компьютерная программа распознавания и контроля сможет вычислять угол, на который ящик повернут относительно своего стандартного положения на ленте транспортера. Снабдив кран поворачивающимися захватами, управляемыми компьютером, мы теперь сможем добиться того, что они будут поворачиваться в зависимости от положения ящика и брать его с транспортера правильно и надежно. Затем захваты будут поворачиваться, придавая ящику то положение, в котором он должен быть; теперь кран может переносить ящик на другой транспортер.

ОТ НЕГИБКОСТИ К РАЗУМНОСТИ

Есть и другой путь решения проблемы с неправильно стоящими ящиками, который не требует повышения механической разумности подъемного крана. Мы могли бы изготовить ленту транспортера таким образом, чтобы ее ширина в точности соответствовала ширине ящиков, а по краям ленты имелись приподнятые направляющие. Тогда ящики будут стоять на ленте транспортера ровно в любом случае, так как иначе стать они просто не смогут.

Однако за это решение нам придется заплатить определенную цену – если мы когда-нибудь захотим использовать наш транспортер для ящиков меньшего размера, то они снова смогут занимать неправильное положение на ленте и наша проблема возобновится. Если же нам понадобится транспортировать ящики большего размера, то они не будут помещаться на ленте транспортера. В этом случае нам придется полностью перестраивать транспортер, что может стоить достаточно дорого.

Два пути решения проблемы с повернутыми ящиками соответствуют двум общим направлениям, согласно которым действуют люди, пытаясь повысить эффективность своей деятельности и избежать ошибок. В одном случае мы можем устанавливать все больше ограничений в отношении того, что может происходить, делая ситуацию все более негибкой и пытаясь в первую очередь предотвратить возникновение проблем. Применяя этот подход к человеческой деятельности, мы принимаем новые и новые законы, пишем все более подробные книги правил, вводим новые таможенные пошлины, развешиваем все больше дорожных знаков, запрещающих разворот, и делаем многие другие вещи, для того чтобы ограничить то разнообразие человеческого поведения, которое может создавать для нас проблемы. «Хорошо ведущие себя», «предсказуемые», «негибкие» и «механические» люди делают функционирование всей социальной системы более гладким (выбирайте тот вид несамостоятельности, который вам больше нравится [5].

В предельном случае от людей вообще не требуется ничего, кроме следования предписанным правилам. И, как говорит старая шутка, «все, что не является необходимым, запрещено». Предписанные правила – это правила, относящиеся к поведению во внешней среде (типа знаков «разворот запрещен»), либо внутренние психологические правила (типа «приличные люди никогда даже не подумают о том, чтобы сделать то-то и то-то»). Для получения лучшего результата и те, и другие правила должны подкрепляться вознаграждением за их соблюдение и наказанием за их нарушение, равно как и силой бездумной привычки.

Альтернативным направлением являются попытки увеличить общую разумность людей, чтобы они могли поступать правильно не в силу предписаний, а по собственной инициативе. Например, иногда для экономии времени я проезжаю на почти пустой автостоянке по диагонали, вместо того чтобы следовать размеченным дорожкам. Большинство людей, которые на моих глазах поступают точно так же, умудряются при этом не столкнуться со мной, даже хотя (я надеюсь!) не существует никаких специальных узаконенных правил диагонального движения через автостоянку. Правда, несколько недель назад на меня чуть не наехали люди, которые неосторожно пересекали автостоянку, но, конечно же, я сразу отнес их к категории неразумных.

Если мы хотим жить в более гладком, более эффективном, менее опасном мире, то один из путей к этому – делать людей все более и более подобным машинам, машинам, в избытке наделенным механическим разумом. Можно также приложить множество усилий и использовать массу ресурсов для того, чтобы устроить мир так, чтобы нарушение правил было просто механически невозможно. Многие автостоянки уже сейчас снабжены каменными бордюрами или разделительными клумбами, что препятствует вам пересекать их по диагонали, когда они пустуют. Другое направление – это увеличение подлинной разумности, включая раскрытие и целенаправленное развитие исконно человеческих аспектов разума, которые не являются механическими.

Неприятная правда состоит в том, до какой степени машиноподобными мы действительно можем стать. Гурджиев видел те силы в нашей культуре, которые стремятся сделать людей более механическими; мы будем подробно рассматривать эти силы в других главах. Правильные и неправильные способы действия определены, и правила, как им следовать, тоже установлены. Тогда добродетель становится всего лишь вопросом соблюдения правил.

Проблема с попытками создания правил, которые охватывали бы все проявления жизни, состоит в том, что реальность часто оказывается гораздо более сложной, чем предполагают правила, или же она изменяется быстрее, чем это предусмотрено правилами. Тем не менее многие люди пытаются механически следовать правилам, чувствуя себя добродетельными, а на самом деле разрушая самих себя и других.

ДАЛЬШЕ ПО ПУТИ АВТОМАТИЧНОСТИ

Теперь мы можем представить себе, что те функции, для которых мы придумали разумный подъемный кран, выполняет человек, например, такой, как вы. Вы можете видеть, когда ящик действительно находится на ленте транспортера, даже если промежутки между ящиками меняются, протянуть руки и взять его с транспортера вне зависимости от того, как он повернут. Вы можете поднять ящик, перенести его на другой транспортер и правильно установить его там. Вы можете видеть, работают ли оба транспортера как следует, и выключить подающий транспортер, если остановился второй. Вы уже обладаете всеми теми качествами, которые мы определили как начальную стадию как механического, так и человеческого разума: вы помните общую цель, которая состоит в том, чтобы без повреждения переставлять ящики с одного транспортера на другой; вы воспринимаете окружающую среду для того, чтобы обнаруживать разнообразные вещи, которые могут помешать достижению цели; вы также можете вносить нужные изменения в свое поведение для того, чтобы компенсировать те изменения окружающей среды, которые препятствуют достижению цели.

Насколько долго вы останетесь разумным при такой работе?

Когда вы впервые приступаете к этой работе, она может показаться вам чем-то интересным. Что именно вам нужно делать? Как сделать это более эффективно? Но после какого-то времени (минуты? часы?) эта работа в совершенстве освоена, и она начинает надоедать вам. Вы стали слишком квалифицированным для нее. Что теперь?

Вы обнаруживаете, что вам уже не нужно уделять такое пристальное внимание работе для того, чтобы делать ее качественно. Фактически вы можете позволить своему уму отвлечься, вы можете мечтать о чем-нибудь, планировать, что вы будете делать после работы, раздумывать о том, заплатят ли вам достаточно за эту работу, разговаривать со своим коллегой, работающим на другом конвейере, и так далее. Вы без каких-либо сознательных усилий автоматизировали себя, позволив части вашего восприятия и суждения стать механическими, так что вы действуете подобно машине, автомату. Если ваши мысли, фантазии и разговоры более занимательны, чем перестановка ящиков, вы будете более счастливы, чем если бы вы уделяли внимание лишь текущей работе, которая вам уже надоела. Поскольку вам уже не нужно уделять так много сознательного внимания выполнению работы, она может казаться требующей значительно меньших усилий, и это мнимая выгода автоматизации.

Способность привлекать некоторую ограниченную часть нашего восприятия и разума для автоматического выполнения фиксированного задания, при полном или почти полном отсутствии осознания с нашей стороны, является одним из наиболее выдающихся умений человека – и в то же время одним из его наибольших проклятий.

ЦЕНА АВТОМАТИЗАЦИИ

В том простом примере, который приводился выше, автоматизация кажется желательной. Она делает вас более счастливым. Если часть вашего ума, не задействованная в работе, занята, например, планированием того, как улучшить другие стороны вашей жизни, то вы даже становитесь более эффективным. У вас больше сенсорных и интеллектуальных способностей, чем нужно для эффективного выполнения работы, и вы используете эти способности лишь в той мере, в какой это необходимо, уделяя остальную их часть своим собственным целям.

Если бы разумное использование избыточных возможностей ума было единственным или хотя бы наиболее типичным результатом, возникающим вследствие автоматизации, то тогда автоматичность не создавала бы в жизни человека никакой проблемы. Проблемы возникают тогда, когда реальность изменяется, а вы продолжаете реагировать автоматически, и/или когда с автоматическим реагированием ассоциируется (автоматическое) эмоциональное удовлетворение.

Когда у вас имеется стереотип автоматического реагирования, это означает, что ваше внимание очень специализировано. Когда возникает та или иная ситуация, она должна сопоставляться с внутренним представлением, которое при автоматичности оказывается стереотипным. Таким стереотипом может быть ящик на ленте транспортера, внешний облик незнакомого человека, словесное утверждение, определенный запах или что угодно еще. Эти стереотипы оказываются настолько близкими к некоторым ранее уже ставшим автоматическими аспектам внимания, что когда этот стереотип воспринимается , он ошибочно принимается за саму реальность.

Затем следует ваша автоматическая реакция. В действительной ситуации важно отличать саму ситуацию от стереотипа, иначе ваши автоматические реакции окажутся неуместными.

Вот пример: вы только что поставили на стоянку свою машину и идете по улице. К вам направляется человек, судя по всему, собираясь что-то вам сказать. Вы думаете о том, что вы собирались купить в магазине, к которому вы идете, но часть вашего внимания уделена приближающемуся к вам человеку. Он плохо одет и небрит. Часть вашего ума немедленно «воспринимает» его как нищего – человека того типа, который всегда вас раздражал. На самом деле это стереотип, поскольку существуют другие люди, которые могли бы быть плохо одеты на улице и намереваться что-то вам сказать. Но стереотип уже активизировался, а вместе с ним и ваша автоматическая реакция на нищего. На вашем лице появляется выражение презрения, и вы сворачиваете в сторону, избегая этого человека еще до того, как он заговорил с вами. Автоматически у вас возникают мысли о вашем собственном превосходстве, так как вы сами зарабатываете себе на жизнь; у вас также могут возникнуть мысли типа «Почему же правительство ничего не делает с такими людьми, как этот нищий?»

Это могло бы быть так, но в реальности, которую я придумал ради примера, небрежно одетый человек был профессором колледжа. У него был выходной, и он оделся в старую одежду, потому что занимался ремонтом машины, а сейчас ему понадобилось выйти в магазин за некоторыми запасными частями. Он увидел, что из вашей машины, находящейся на стоянке, вытекает масло, и направился к вам, чтобы предупредить об этом. Выражение презрения у вас на лице и попытка свернуть в сторону внезапно вызывают у него сильный гнев. «Ну и черт с тобой!» – тут же говорит он и уходит. Потом, когда вы уже уехали от стоянки, у вас заклинивает двигатель. Автоматическое восприятие, автоматические чувства, автоматическое поведение, автоматически последовавшая авария. Вы не увидели, что реальность отличается от вашего стереотипа, и он был для вас эмоционально значимым (связанным с чувством своего превосходства), что сделало ситуацию еще более негибкой.

Механический разум часто бывает полезным для утилитарных целей, но он оказывается опасной вещью в изменяющемся сложном мире. Механические, автоматические стереотипы, хорошо всем нам известные – это расизм, неравноправие женщин, национализм. Я привел лишь три эти примера, на самом деле их может быть гораздо больше. Автоматическое восприятие, автоматические эмоции, автоматические мысли и реакции в какой-то одной ситуации так часто ассоциируются с такими же автоматическими реакциями, мыслями и чувствами в другой ситуации, что мы теряем большое количество времени – а в самых крайних случаях и всю жизнь – в продолжающемся автоматическом существовании.

Автоматизация оказывается главным препятствием, если мы пытаемся пробудиться от того транса, который навязан нам нашей культурой. Однако если вам все-таки удастся пробудиться, то автоматизация может стать полезным инструментом, коль скоро вы сможете следить за ней с более пробужденного уровня сознания.

Мы действительно машины, и являемся ими в жизни слишком часто, но это вовсе не означает, что нам нужно ими быть.

В следующей главе мы вернемся к примеру нашего подъемного крана, добавляя ему новые степени механического разума и рассматривая параллели с человеком.

В этом разделе мы продолжим наше обсуждение, и я попрошу вас набраться терпения. Мы рассмотрим дальнейшие параллели между машиной и человеческим мышлением, которое обычно полностью автоматично, приукрашено и неосознаваемо. Для того чтобы произошло пробуждение, мышление должно стать более осознанным.

В предыдущем разделе мы наделили машину, подъемный кран из нашего примера, некоторыми зачаточными формами интеллекта. В четвертом поколении своей эволюции подъемный кран уже мог распознавать некоторые изменения, происходящие в окружающей среде, и вносить соответствующие коррекции в свое поведение в соответствии с поставленной перед ним задачей – в данном случае это перестановка ящиков с одного транспортера на другой.

Для достижения способности реагировать на степень изменений, а не просто на изменения типа «все или ничего», мы добавили к подъемному крану компьютер, простейшую форму мозга. Коль скоро у нас теперь есть вычислительные возможности этого компьютера, давайте заставим наш подъемный кран пятого поколения совершить эволюционный скачок, который приблизит степень его разумности к тому интеллекту, который мы наблюдаем у человека.

Используя приобретение способности справляться с более сложными задачами как побудительный стимул для эволюции, давайте представим, что по транспортеру поступают разные ящики, которые затем должны переноситься на три разных транспортера в зависимости от типа ящиков, так как различная продукция, упакованная в эти ящики, должна храниться в разных частях склада. Таким образом кран пятого поколения из простого переносчика становится краном-сортировщиком, способным принимать решение о типе ящиков, прежде чем переносить их на соответствующий транспортер. Людям обычно приходится совершать выбор из множества различных возможностей, а не просто всегда одинаково реагировать на один и тот же стимул. Действительно, чаще всего мы предпочитаем принимать решение, которое затем побуждает нас действовать.

Ящики могут иметь разные размеры и содержать в себе разную продукцию. Часть продукции в ящиках легкая и хрупкая, часть – тяжелая и прочная. Тяжелые ящики с прочной продукцией требуют более сильного захвата, чтобы ящик не выскользнул и не упал при подъеме. Однако если то же усилие захватов использовать при подъеме легких ящиков, то они могут быть раздавлены. Таким образом, усилие захватов должно соответствовать типу ящиков.

Как и в предыдущих примерах, расположение ящиков на транспортере может быть разным: некоторые из них стоят правильно, некоторые повернуты под тем или иным углом. Иногда бывает более длинный промежуток времени перед тем, как по транспортеру поступает новый ящик; иногда бывает так, что несколько ящиков стоят вплотную друг к другу.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ СОБЫТИЯ

Мы бы не захотели нанимать рабочего, который бывает настолько поглощен своей работой, что не замечает неожиданных, но жизненно важных изменений в окружающей обстановке и потому не может на них реагировать.

Мы уже разбирали случай, когда один из транспортеров, на которые нужно перегружать ящики, останавливается. Но что делать, если он вдруг начал двигаться в обратную сторону? Или, например, представим, что на складе возник пожар, создающий угрозу для человеческой жизни и для всего оборудования. А что если какой-то посторонний человек вошел в зону работы крана? Или если за короткое время поступает так много ящиков, так что кран-сортировщик не успевает переносить их на другие транспортеры? Или же прекратилась подача питания на кран, и ящики начали нагромождаться возле транспортера? Если наш кран-сортировщик пятого поколения действительно совершил качественный скачок в своей разумности, то он должен реагировать на все эти возможные события.

ПРИОБРЕТЕНИЕ НОВЫХ ОРГАНОВ ЧУВСТВ

Наш первый эволюционный шаг состоит в том, чтобы добавить крану-сортировщику новые органы чувств. Отчасти эту задачу можно решить с помощью простых датчиков типа «все или ничего». Наши отводящие транспортеры должны быть оснащены датчиками, которые реагируют не только на то, движутся ли они или нет, но и на то, движутся ли они в правильном направлении. Датчик, реагирующий на высокую температуру, может служить сигнализатором возможного пожара. Простой измеритель напряжения может определять, поступает ли питание на подъемный кран.

Разобраться с различными размерами и разной ориентацией ящиков труднее. Кран четвертого поколения использовал телевизионную камеру над подающим конвейером, дополненную компьютером со специальной программой обнаружения форм и углов, так что он мог распознавать ящик и определять его ориентацию и местоположение. Чтобы это делать, ему приходилось обращаться к памяти компьютера, которая определяла, как выглядит ящик на телевизионном изображении.

Как нам иметь дело с ящиками разного размера (а также разного веса и разной хрупкости)? Для простоты мы можем составить компьютерную программу распознавания ящиков, так чтобы она исходила из допущения (как обычно поступают и люди), что все эти три параметра взаимосвязаны: маленькие ящики обычно легкие и хрупкие, а чем они становятся больше, тем они тяжелее и прочнее. Тогда программа распознавания может подавать команду захватам использовать небольшое усилие для маленьких ящиков, все более увеличивая его по мере увеличения размеров ящиков.

Коль скоро наш компьютер достаточно мощный, чтобы на нем могла работать программа распознавания ящиков по телевизионному изображению, давайте установим вторую камеру, которая будет обозревать то пространство вокруг крана, в котором было бы нежелательно появление людей. Изображение с этой второй камеры должно анализироваться в компьютере для обнаружения присутствия человека. Мы можем значительно упростить эту процедуру. Нам не нужно знать, что это за человек, мужчина это или женщина, какого он или она роста, или какого цвета одежда на этом человеке. В действительности нам даже не нужно знать, человек ли это. Если что-либо будет передвигаться в запретной зоне, мы хотим, чтобы наша программа обнаружения постороннего присутствия тут же это замечала и останавливала кран.

Однако в этой ситуации есть и своя проблема. Кое-что регулярно входит в запретную зону и движется в ней, а именно сам работающий кран. Нам бы не хотелось, чтобы управляющий компьютер крана-сортировщика останавливал кран каждый раз, когда он обнаружит сам себя. Основная функция разума живых существ состоит в том, чтобы узнавать самого себя и отличать себя от не себя. Иначе мы могли бы поедать самих себя! Таким образом, программа обнаружения посторонних объектов должна анализировать изображение, поступающее с камеры, чтобы распознавать форму и движения крана как отличающиеся от любых других форм, движущихся в запретной зоне. Тогда команда остановки крана будет подаваться лишь в том случае, если обнаружится что-то, по своей форме не являющееся краном.

Поскольку наш кран-сортировщик должен ставить разные ящики на различные транспортеры, программа распознавания должна не только воспринимать ящики, но и классифицировать их по одному из нескольких параметров. Для простоты представим себе, что это делается только на основе размера.

ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ДЕЛАТЬ ВСЕ СРАЗУ

Нам нужно, чтобы наш кран-сортировщик пятого поколения делал совсем немного вещей. Он должен (а) наблюдать за ящиками на подающем транспортере, (б) распознавать размер и расположение каждого ящика, поворачивать захваты в зависимости от расположения ящика, опускать захваты, когда ящик находится под ними, (в) захватывать ящик с усилием, соответствующим его размеру, и поднимать его, (г) классифицировать ящик по типу и направлять движение крана к соответствующему транспортеру, (д) поворачивать ящик таким образом, чтобы он был правильно ориентирован по отношению к ленте того транспортера, на который его нужно перенести, (е) установив ящик над нужным транспортером, (ж) опускать стрелу крана и раскрывать зажимы, (з) поднимать стрелу крана и (и) возвращать ее в исходное положение над подающим транспортером. В то же время система должна быть готова остановить транспортер и работу крана при сигнале тревоги в случае (к) пожара, (л) обнаружения посторонних в запретной зоне, (м) если любой из транспортеров останавливается или начинает двигаться в обратную сторону, или же (н) если на кран перестало поступать питание.

Все это представляется весьма сложным. Однако одним из результатов попытки создания все более разумных машин явилось то, что мы осознали, сколь многое в отношении наших простых действий мы считали само собой разумеющимся.

Понятно, что прекращение работы любого из транспортеров остановит процесс производства, так что это не должно происходить без необходимости. Поэтому возможность останавливать подающий транспортер, в том случае если любой из отводящих транспортеров останавливается или движется в обратную сторону, можно было бы далее усовершенствовать так, чтобы компьютер выключал подающий транспортер только в том случае, если он обнаружит на нем ящик, который должен быть перенесен на неисправный отводящий транспортер. Тем временем он мог бы подать сигнал тревоги обслуживающему персоналу, чтобы они починили неисправный транспортер, причем ремонт мог бы закончиться до того, как поступит новый ящик, предназначенный для этого транспортера.

Эта задача была бы вполне выполнимой, если бы наш компьютер имел неограниченные возможности по части программ и памяти. Но ни люди, ни компьютеры не обладают неограниченными возможностями. Хотя вы можете нанять много работников, чтобы они одновременно наблюдали за всеми этапами процесса, или можете купить очень мощный компьютер, но существуют экономические соображения: вам не хотелось бы вкладывать во все это слишком много денег без особой необходимости. Таким образом, на практике «внимание» нашего компьютера должно распределяться между всеми этими задачами так, чтобы, с учетом присущих ему ограничений, наилучшим образом соответствовать нашим целям.

Компьютеру нужно вполне ограниченное количество времени для анализа информации, поступающей по каждому из его сенсорных каналов, и столь же ограниченное время для вычисления того, что ему нужно делать с тем, что он обнаружит. Кроме всего прочего, компьютер может делать только одну вещь за раз, так что ему нужно будет потратить определенное время на одно задание, затем перейти к следующему заданию, затем к следующему и так далее. Последовательное выполнение серии этих заданий и возвращение к начальному состоянию – это цикл работы компьютера. Позволим ли мы компьютеру тратить столько времени, сколько ему необходимо на каждое задание, или равное количество времени на каждое задание (слишком много для одних, слишком мало для других), или более длительное время для решения более важных задач?

ПРИОРИТЕТЫ И ЦЕННОСТИ

Те приоритеты, которые компьютер определяет для разных задач, являются механическим аналогом человеческих ценностей. Не вдаваясь пока в детальное рассмотрение роли эмоций, мы можем заметить, что то, что вы цените, можно определить по количеству времени, в течение которого эти вещи занимают ваше внимание, и по их приоритету, который определяет, насколько вы готовы ради них отложить все другие дела, когда возникает подходящая ситуация. Например, я провожу много времени за чтением книг, что показывает, насколько я ценю чтение. Более того, мне не нравится, когда другие люди заговаривают со мной, если я читаю интересную книгу. Хотя, если бы вы прервали меня, чтобы сказать, что в доме пожар, я был бы искренне рад! Я ценю свою жизнь и жизнь моей жены, и мне также хотелось бы сохранить свой дом от разрушения – это явно более важно, чем чтение интересной книги.

Давайте зададим нашей компьютерной управляющей программе систему ценностей в виде распределения времени на разные задачи и приоритетности выполнения этих задач.

Предположим, что анализ сигналов от каждого из датчиков нашего компьютера, подключенного к крану-сортировщику, занимает одну десятую секунды. У нас есть восемь датчиков (датчики пожара, вторжения посторонних в запретную зону, остановки каждого из трех транспортеров и правильного направления движения каждого из трех транспортеров). Если мы сочтем, что информация от каждого из этих датчиков имеет одинаковую ценность, то мы можем запрограммировать компьютер так, что он будет поочередно анализировать сигналы от каждого из этих датчиков. В этом случае цикл обработки сигналов от датчиков будет иметь восемь шагов. Если сигналы подтверждают, что все в порядке, кран-сортировщик может проверить, не поступает ли ящик (девятая операция длительностью 0.1 секунды), и, если он окажется на месте, начинает выполнять задание по его сортировке и перемещению. Если ящик не поступает, то компьютер может снова начать обрабатывать контрольные сигналы от своих восьми датчиков. Так этот цикл повторяется снова и снова до тех пор, пока не будет обнаружен поступивший ящик.

Обнаружение поступившего ящика на девятой стадии приведет к тому, что будет определен его тип и ящик будет перемещен по назначению. Допустим, что это займет 9,1 секунды, после чего кран возвратится в исходное положение, и тогда общее время на то, чтобы проверить сигналы от всех датчиков, обнаружить ящик, переместить его, а затем возвратиться в исходное положение, составит ровно десять секунд.

Так как перемещение ящика занимает 9,1 секунды, в то время как проверка сигналов от датчиков занимает только 0,9 секунды, то мы в неявном виде задаем нашему крану-сортировщику систему ценностей, причем ценностей весьма материалистического толка. Мы можем выразить их в антропоморфной форме следующим образом:

Первая Заповедь: Если нет работы, которую нужно выполнять (нет ящика для сортировки и перенесения на другой транспортер), защищай человеческую жизнь и оборудование, посвящая 1/9 часть твоего времени проверке, нет ли в помещении пожара, и еще 1/9 часть твоего времени выяснению того, нет ли посторонних лиц в потенциально опасной зоне движения крана.

Вторая Заповедь: Если есть работа, которую нужно делать (сортировка и перемещение ящиков), отдавай меньший приоритет защите человеческой жизни. Защищай человеческую жизнь и оборудование, посвящая одну сотую часть твоего времени (0,1 секунды каждые 10 секунд) проверке, нет ли в помещении пожара, и еще одну сотую часть твоего времени выяснению, нет ли посторонних в опасной зоне.

В последнее десятилетие мы все больше осознаем, что порой то, что кажется простыми технологическими стратегиями и решениями, на самом деле оказывается выбором ценностей. Чем в меньшей мере мы признаем действительную сложность возникающих перед нами задач, тем больше потенциальных будущих неприятностей мы создаем для себя по причине своей собственной слепоты. Вероятно, наиболее мудрым будет предположить, что все планы в отношении того, как делать какие-то вещи, а не только те из них, что связаны с технологией, неявно касаются определенных ценностей, происходит ли это сознательно или бессознательно.

Автоматизм нашего мышления, восприятия и чувств, который мы рассматривали в предыдущей главе, способствует сохранению нашей слепоты по отношению к тому, что мы делаем. Ситуация стереотипно воспринимается как «инженерное решение» или «техническая проблема», и мы имеем тенденцию воспринимать наши предубеждения в отношении этой ситуации взамен ее действительной реальности.

Мы могли бы сказать, что наш кран-сортировщик пятого поколения способен разумно реагировать на опасные ситуации в то время, когда он не занят работой. Когда же он занят работой, он поглощен ею на достаточно долгое время, утрачивая на этот период контакт с внешней реальностью. Напрашивающиеся параллели со многими видами человеческой деятельности здесь достаточно очевидны.

Мы могли бы увеличить ценность, которую наш кран-сортировщик придает защите человеческой жизни, внеся изменения в программу цикла транспортировки. Напомним, что до этого кран, как только он обнаруживал поступивший по транспортеру ящик, переставал уделять внимание датчикам, связанным с состоянием окружающей среды до тех пор, пока он не завершал полностью цикл перемещения ящика, который занимал значительно больше времени, чем проверка состояния окружающей среды. Но мы можем изменить программу компьютера таким образом, что он будет контролировать наличие посторонних в зоне работы крана между разными стадиями в пределах цикла транспортировки. Теперь кран-сортировщик уже не так глубоко погружен в работу, он находится в большем «контакте с реальностью», с той реальностью, которую ценим мы, его создатели.

Отметьте, что мы заплатили определенную цену за то, что наш кран-сортировщик стал уделять больше внимания защите человеческой жизни. До того как мы добавили эту дополнительную проверку в цикл транспортировки, весь этот цикл занимал десять секунд. Если ящики поступали достаточно быстро, то кран мог сортировать и перемещать один ящик каждые десять секунд. После добавления дополнительных шагов проверки цикл стал более длинным и, соответственно, менее продуктивным. Настолько ли мы ценим человеческую жизнь, чтобы делать наш производственный цикл менее эффективным? Достаточно ли велика вероятность нахождения постороннего человека в зоне работы крана для того, чтобы оправдывать снижение продуктивности работы, или же мы принимаем слишком усердные меры защиты от очень маловероятного события?

Теперь наш кран-сортировщик усовершенствован настолько, что может приспосабливаться к тому, чтобы справляться с несколькими возможными типами изменений в окружающей обстановке. Он может быть более эффективным, действуя в соответствии с запрограммированной системой ценностей, а именно правильно переносить ящики самым эффективным способом, уделяя при этом внимание защите человеческой жизни и оборудования склада от возможной опасности. Смог ли бы какой-то разумный наблюдатель, не являющийся человеком, а также не имеющий никаких предубеждений о том, что жизнь и разум могут существовать только на органической основе, воспринимать наш кран-сортировщик как некое разумное животное? Мог ли бы такой наблюдатель приписывать ему сознание? Мог ли бы он воспринимать человека, делающего такую же работу, как этот кран, как полностью равного крану-сортировщику?

Принципиальной характеристикой разумной жизни можно считать ее стремление защищать саму себя и свое благополучие. Обычно цель самосохранения приоритетна по сравнению почти со всеми другими целями. Для того чтобы наш кран-сортировщик пятого поколения эволюционировал до шестого поколения, нам следует наделить его инстинктом самосохранения. Конечно, это утверждение не стоит воспринимать буквально, и нам нужно будет пойти на некоторые компромиссы. Как признавал Гурджиев, наша вовлеченность в другие аспекты жизни, особенно если она неосознаваема, часто мешает правильному функционированию нашего инстинкта самосохранения.

ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ

Наш кран-сортировщик пятого поколения является физическим устройством. Он имеет движущиеся части, которые могут изнашиваться. Мы можем сделать его из более качественных частей, если это, конечно, экономически оправданно в смысле стоимости замены деталей. Если мы все же займемся этим, то можно считать, что мы стремимся максимально продлить срок жизни крана. Короткий срок его жизни будет иметь своим последствием большую стоимость работ по ремонту, а частые остановки для ремонта приведут к снижению производительности и повышению стоимости продукции.

Для простоты давайте предположим, что главным источником износа являются опорные подшипники крана. Вне зависимости от того, насколько хорошо изготовлен подшипник, в нем всегда возникает некоторое трение. Трение вызывает тепло, равно как приводит к снашиванию подшипника. Тепло ускоряет высыхание смазки в подшипнике и таким образом еще больше увеличивает трение, которое в свою очередь создает еще большее количество тепла, и так далее, по замкнутому кругу. Для того чтобы продлить жизнь подшипника, не нужно позволять ему чересчур сильно нагреваться. Если же он нагревается слишком быстро, следует прекратить пользоваться им до тех пор, пока он не остынет.

МЕХАНИЧЕСКИЙ ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ

Наш кран-сортировщик пятого поколения не имел цели самосохранения, и у него не было возможности узнать, не перегреваются ли его подшипники или не изнашиваются ли они по этой причине слишком быстро. Когда по транспортеру поступал ящик, кран-сортировщик переносил его вне зависимости от того, перегрелись ли его подшипники или нет. И хотя кран уже прошел немалый путь эволюционного развития и приобрел достаточно большое количество разума, он все равно остается в полной зависимости от окружающей среды. Если вы точно знаете, что будет происходить в окружающей среде, то вы можете точно предсказать, как будет реагировать кран-сортировщик. Слово «механический» лучше всего описывает это поведение как в буквальном техническом смысле, так и в переносном смысле «тупости».

Существуют механические, негибкие способы продления жизни крана-сортировщика. Можно просто навсегда выключить кран, что чрезвычайно удлинит срок жизни его подшипников, однако полностью лишит его производительности. Использование его без перерыва, пока он не выйдет из строя, на некоторое время значительно повысит производительность, но высокая стоимость и большая продолжительность ремонтных работ сведут на нет такой кратковременный прирост производительности. Если ввести в конструкцию крана простое часовое устройство, которое будет периодически выключать его на пять минут через каждые пять минут работы, это даст механизмам достаточно времени для остывания. Но при этом также пришлось бы останавливать производство через каждые пять минут, а это слишком высокая цена за продление жизни крана. Как же нам дать крану новую степень разумности, которая позволила бы добиться оптимального сочетания производительности и срока службы оборудования?

Давайте предпримем некоторые шаги для продления срока службы подшипников нашего крана-сортировщика.

Во-первых, мы добавим Датчик температуры, который будет постоянно измерять, насколько нагрелись подшипники.

Во-вторых, мы введем в компьютерный мозг нашего устройства информацию о зависимости степени износа подшипников от температуры. Это может быть информация, например, такого типа: «При температуре двести градусов износ подшипников происходит на двадцать процентов быстрее, чем обычно; при температуре двести пятьдесят градусов он происходит на восемьдесят процентов быстрее, чем обычно, а при трехстах градусах он происходит на двести двадцать пять процентов быстрее, чем обычно». Это внешнее знание о зависимости износа подшипников от температуры, знание кого-то другого, которое вводится в память компьютера нашего крана.

В-третьих, мы запрограммируем систему ценностей, которая будет включать в себя продление жизни и поддержание максимальной производительности. Эту систему ценностей или рабочее правило можно было бы сформулировать так: «Останавливать кран и подающий транспортер сразу же, как только температура подшипников достигает трехсот градусов, и ожидать, пока температура не понизится до двухсот градусов, прежде чем снова начинать работу». Это наша система ценностей, но поскольку мы обладаем абсолютной властью программировать компьютер, то она автоматически становится системой ценностей крана-сортировщика. Теперь, обладая новым инстинктом самосохранения, кран-сортировщик эволюционировал до шестого поколения.

Если идея программирования системы ценностей в чем-то или в ком-то вызывает у вас дискомфорт, то этот дискомфорт вполне оправдан. Как мы увидим дальше, такое программирование вас самих происходит постоянно и многочисленными способами.

В завершение мы дадим компьютеру нашего крана-сортировщика шестого поколения в дополнение к его новому чувству температуры подшипников и к знаниям, как от этого зависит самосохранение, совершенно новую способность, которую можно назвать моделированием окружающего мира и вычислением, или моделированием, оптимальных способов действия. Эта последняя способность является новым эволюционным шагом, который приведет к возникновению крана-сортировщика седьмого поколения.

СОЗДАНИЕ И ОРГАНИЗАЦИЯ ОПЫТА

Обучение на опыте является основным признаком разума. Так что наш компьютер должен начать собирать информацию о событиях, которые происходили с краном-сортировщиком в его прошлом. В данном случае это аналог того, что мы обычно называем опытом.

Какие события, какой опыт могут быть в жизни нашего крана-сортировщика? Обнаружение вторжения посторонних в опасную зону. Обнаружение пожара в помещении. Сбор данных о поступлении ящиков, их ориентации и их размерах. Перемещение ящиков с одного транспортера на другие. Определение, когда подающий или отводящие транспортеры останавливаются или начинают двигаться в обратную сторону. Перерывы в работе, когда кран-сортировщик останавливался для ремонта.

Теперь мы добавили ему еще один сенсорный канал – ощущение температуры его подшипников.

Однако для того чтобы наш компьютер мог начать упорядочивать свой опыт, мы должны дать ему еще одно абсолютно необходимое чувство, чувство времени. С помощью установки внутренних часов и календаря компьютер теперь может помнить, что определенные события происходили в определенные моменты времени, например, «ящик размера N 3 был перемещен на отводящий транспортер N 3 в 16 часов 15 минут 22 секунды 14 июля 1985 года», или «остановка для ремонта по причине износа подшипника с 14 часов 10 минут 22 секунд до 20 часов 10 минут 22 секунд ровно шесть часов 10 марта 1986 года».

Теперь у нас есть содержание опыта, к которому можно обращаться. Этот опыт уже локализован в пространстве, так как каждая отдельная операция крана-сортировщика всегда подразумевает его определенное положение в пространстве. Теперь он локализован также и во времени.

ВРЕМЯ НА РАЗМЫШЛЕНИЕ

Поскольку нам хотелось бы получить хорошие результаты с помощью как можно менее дорогостоящего компьютера, мы не стали покупать для нашего крана-сортировщика действительно мощный компьютер. Если бы мы имели такой компьютер, он бы мог «размышлять» о своем прошлом опыте, одновременно выполняя свои основные функции по сортировке и перемещению поступающих ящиков. Нам не нужно такой большой вычислительной мощности компьютера, поскольку большую часть времени общий характер окружающей среды меняется весьма медленно, так что нам приходится думать о нем лишь от случая к случаю. Бывает, что ящики поступают через достаточно большие промежутки времени, и это время может использоваться компьютером для «размышления» о вещах, не связанных с непосредственными задачами. Для этого наш не самый большой и менее дорогостоящий компьютер вполне подходит.

Однако мы не хотели бы, чтобы такое размышление мешало сортировке и перемещению ящиков. Если ящики будут падать на пол, потому что в этот момент мозг крана-сортировщика «задумался», это будет слишком дорогостоящий путь улучшения функционирования нашей системы. Это должно быть «мышление», которое можно прерывать, которое можно как бы держать в узде.

Мы определяем компьютеру свободное время для «размышления», когда требования со стороны окружающей среды снижаются (ящик в данный момент не поступает). И хотя такое мышление периодически прерывается, его результаты вплоть до этого момента могут сохраняться, и процесс мышления может позднее продолжиться с того момента, на котором он был прерван. (Это даже лучше, чем обычное человеческое мышление, которое, будучи прерванным по той или иной причине, вынуждено начинать свою работу с самого начала!)

ОБУЧЕНИЕ НА ОПЫТЕ

Для обучения на опыте требуется: (а) чтобы вы могли накапливать прошлый опыт; (6) чтобы накопленный прошлый опыт был упорядоченным, например путем локализации в пространстве и времени; (в) чтобы вы могли избирательно вызывать воспоминания об отдельных событиях; (г) чтобы вы имели возможность сравнивать эти воспоминания и выполнять с ними другие логические операции – это то, что психолог Пиаже называл операциональным мышлением; (д) чтобы у вас имелась определенная система ценностей для того, чтобы определять степень желательности различных результатов деятельности, которые вы способны предвидеть с помощью операционального мышления; (е) чтобы у вас была возможность накапливать данные вашего операционального мышления – догадки, которые у вас возникают и возможные результаты, которые вы предвидите; наконец, (ж) чтобы вы могли изменять свое будущее поведение на основании накопленных догадок и предполагаемых результатов.

Операциональное мышление – одно из высочайших достижений человеческого ума. Оно состоит в возможности создавать образы или другие формы умственного представления о реальности. Эти образы могут быть основанными на чувствах, а могут быть абстрактными или символическими. После создания таких представлений вы можете произвольно манипулировать или играть с ними для получения ответов на вопросы типа: «Что произойдет, если...?» в пространстве вашего ума. Манипулирование этими образами может происходить в соответствии с определенной формальной логикой (каковых существует множество), быть нелогичным, или случайным, в одном из крайних случаев, или же быть антилогичным, или интуитивным, в другом крайнем случае. Это часто гораздо более безопасно, чем выяснять «Что будет, если...?» в реальной действительности. Например, что будет, если вы прыгнете вниз со скалы высотой в шесть метров?

Вы могли бы узнать это, совершив такой поступок. Но вы также могли бы обратиться к хранящемуся у вас в памяти опыту относительно того, насколько трудным было приземление, когда вы прыгали с разной высоты. Я прыгал с высоты полуметра: никаких проблем. Я прыгал с метровой высоты; приземление было несколько более жестким, но также не составляло особого труда. Я прыгал с высоты в два метра, и удар о землю был очень сильным. Мне пришлось быть очень осторожным, чтобы избежать травмы, и я бы не стал этого делать, если бы это не было действительно необходимо. Я никогда не прыгал с большей высоты, но я могу использовать свое операциональное мышление и представить себе, что прыжок с высоты в десять метров может стать причиной серьезной травмы. Поэтому я не буду прыгать с десяти метров. Операциональное мышление спасло меня от серьезной травмы.

Операциональное мышление также дает нам возможность быть более эффективными и изобретать новые способы выполнения тех или иных дел. Предположим, я хочу повесить книжную полку на имеющемся на стене пространстве необычной формы. Я мог бы сделать или купить множество книжных полок различных форм и размеров, чтобы примерить их все в нужное мне место, а затем отобрать только одну, а все остальные разломать или вернуть в магазин. Но это требует довольно большой работы и расходов. Вместо этого я просто представляю себе, как бы выглядели на моей стене полки разного типа, и выбираю наилучшее решение. Определение размеров имеющегося на моей стене пространства может дополнить работу моего воображения и мышления. Принимая решение построить книжную полку самому, я представляю себе все этапы этой работы и то, какие именно инструменты мне для этого понадобятся. После этого я могу пойти в магазин и купить все нужные мне инструменты за один раз, вместо того чтобы совершать много походов в магазин и пробовать разные инструменты, не зная, нужны они мне или нет.

Конечно же, я обычно забываю про какой-нибудь инструмент. Операциональное мышление может чувствовать, будто бы оно совершенно безукоризненно (этот важный недостаток мы обсудим позднее), но, оглядываясь назад, мы нередко можем видеть, как мы порой забывали сделать что-то важное или же приходили к неправильному выводу. Но тем не менее операциональное мышление обладает чрезвычайно большими возможностями, и когда мы даем его нашему крану-сортировщику, это оказывается гигантским скачком в его эволюционном восхождении.

Мы запрограммируем компьютер крана-сортировщика для совершения действий, свойственных операциональному мышлению, в свободное от основной работы время, когда он не занят транспортировкой ящиков и его датчики не обнаруживают поступления нового ящика.

Один из видов операционального мышления, который мы будем программировать у нашего компьютера, – это способность проверять адекватность накопленных знаний. Раньше мы уже вводили в него внешнюю информацию о зависимости скорости износа подшипников от температуры. Мы также вводили в программу внешнюю систему ценностей с целью максимально продлить срок службы крана с минимальными потерями производительности.

По мере того как такой кран работает в течение многих лет, у него будет много случаев «опыта» поломки подшипников, и он будет должным образом регистрировать эти события и время, когда они происходили. Кроме того, в памяти компьютера накопится большой объем данных о температурном режиме подшипников. В свободное от работы время компьютер может «размышлять» обо всех этих фактах путем вычисления действительной взаимосвязи между различными аспектами температурного режима (такими как средняя температура, максимальная температура или длительность циклов нагревания и охлаждения) и промежутками времени между случаями отказа подшипников. Что является самым ЛУЧШИМ показателем для предсказания поломки подшипников? Позволяет ли определенная комбинация названных параметров точнее предсказывать возможность поломки, чем какой-то один из них? Как эти вычисленные взаимосвязи согласуются с ранее заложенными в компьютер внешними знаниями и правилами поведения относительно зависимости износа от температуры? Будут ли расхождения достаточно большими для того, чтобы изменить первоначальные внешние знания или вовсе от них отказаться? Даст ли все это заметное улучшение производительности? В результате такого операционального мышления рабочий цикл всей системы может несколько измениться – например, могут быть предусмотрены более длительные перерывы для охлаждения подшипников, если они ломались слишком часто, или же, наоборот, более короткие остановки в работе (и, соответственно, большая производительность), если окажется, что износ подшипников происходит не так быстро, как это первоначально предполагалось.

ИЕРАРХИИ ЦЕННОСТЕЙ

Отметьте, что мы дали нашему крану-сортировщику возможность изменять одно из правил своей работы, правило о необходимости остановки в том случае, если температура подшипников превышает определенное значение, с целью обретения запрограммированной цели-ценности оптимального соотношения между производительностью крана и продолжительностью срока его жизни. В этой конкретной программе операционального мышления мы не дали компьютеру возможности даже ставить под сомнение внешне заданную цель-ценность максимальной производительности и продления срока службы крана, не говоря уже о том, чтобы ее изменять.

Мы, люди, также обладаем ценностями, которые на первый взгляд кажутся неизменными. Так, например, для обычного человека невозможно убить себя самого путем остановки своего дыхания. Биологически заданная, встроенная в нас ценность выживания имеет явный приоритет над нашей способностью изменять ритм своего дыхания.

Однако лишь немногие ценности являются абсолютно неизменными. Обычно ценности иерархичны: я хотел бы делать А и Б до тех пор, пока это не будет мешать В и Г. Например, программа операционального мышления для максимального повышения производительности крана и продления срока его службы не относится к абсолютным ценностям. Раньше мы уже ввели в программу компьютера две ценности более высокого порядка – остановка работы оборудования и подача сигнала тревоги в том случае, если в помещении возникает пожар или же если в опасной зоне обнаружен человек. Остановка работы с целью спасения человеческой жизни является абсолютно более высокой в иерархии ценностей, чем максимальное повышение производительности. По крайней мере эти ценности являются приоритетными в той части рабочего цикла, где значительная часть времени крана-сортировщика уделяется проверке того, нет ли в помещении пожара и не появился ли кто-либо посторонний в опасной зоне.

Но предположим, что мы не запрограммировали компьютер крана-сортировщика, чтобы он проверял свои датчики, связанные с окружающей средой, в то время когда он «размышляет» об улучшении самого себя. Это можно назвать недостатком, если мы по-прежнему хотим придавать абсолютный приоритет защите человеческой жизни. Многим из нас свойственны такого рода недостатки. Мы погружены в свои мысли и не замечаем того, что происходит вокруг нас, иногда в результате этого подвергая себя большому риску.

Мы могли бы также назвать этот очевидный недостаток ценностями, обусловленными состоянием, так как приоритетность этих ценностей зависит от состояния (чувствования, то есть проверки датчиков, или мышления) крана-сортировщика. Как уже обсуждалось в первой главе, некоторые человеческие ценности также обусловлены состоянием.

Наш кран-сортировщик седьмого поколения дошел в своем развитии до того момента, когда он может проиллюстрировать одну из наиболее важных характеристик человеческого сознания: наш мозг моделирует наш мир. В следующей главе мы подробно рассмотрим эту мысль.

Наш кран-сортировщик седьмого поколения стал в достаточной степени разумным. Он имеет цели и ценности. Он может чувствовать окружающую среду и реагировать на события, происходящие в ней, в соответствии со своими целями, такими как сортировка и перемещение ящиков, чтобы быть продуктивным, или остановка работы, если в опасной зоне находится человек, для сохранения человеческой жизни. Он имеет чувство самосохранения, в том смысле, что он стремится свести до минимума износ своих подшипников. В действительности наш кран-сортировщик даже превзошел ту негибкость поведения, которая у нас обычно ассоциируется с машинами, поскольку он помнит свой прошлый опыт и способен упорядочивать его, моделируя окружающий мир в своем компьютерном мозгу, и он порой может работать новым, более эффективным образом, который позволяет ему успешнее достигать его целей.

Хотя мы не собираемся приписывать нашему крану-сортировщику настоящее сознание, давайте ради нашего обсуждения притворимся, что компьютерный мозг крана обладает сознанием. Теперь мы можем поставить вопросы «Что собой представляет его сознание?» и «Осознанием чего оно является?».

На обычном уровне обсуждения на вопрос о том, чем является его сознание, можно дать простой и прямой ответ: это совокупность электрических импульсов, проходящих по определенным электронным цепям компьютерного мозга. Специфическое функционирование компьютерного мозга в любой момент времени определяется тем, где находятся эти электрические импульсы и какие именно цепи в компьютере эти импульсы активируют в данный момент. Процессы вычисления в компьютере, которые можно было бы назвать мышлением, состоят из различных конфигураций движения электрических импульсов в компьютерных цепях. Любые состояния компьютера, любые его «чувства» или «мысли» могут быть точно определены и поняты как то или иное распределение импульсов в его электронных цепях. Поэтому можно сказать, что для компьютера сознанием является его электрическое состояние.

На вопрос о том, что осознает мозг компьютера, ответ так же прост и прям: он осознает электрические импульсы. Например, он не может видеть ящик на ленте транспортера, потому что ящики не попадают через сканирующую телекамеру внутрь компьютера; туда приходят только электрические импульсы. Ящик, попадающий в поле зрения камеры, создает в камере определенную конфигурацию электрических импульсов, которые передаются компьютеру, и именно эта конфигурация импульсов и «осознается» компьютером. У компьютера нет непосредственного восприятия чего-либо в реальном мире, он может воспринимать только конфигурации электрических импульсов, которые в его «сознании» ассоциируются с событиями и объектами реального мира. Если на складе возник пожар, то для компьютера огонь не является ни красным, ни горячим, ни опасным, ни красивым – для него это просто определенная конфигурация электрических импульсов, поступающих от пожарного датчика. Компьютерная имитация окружающей среды (его «образы») и его вычисления («мысли») являются только лишь конфигурациями электрических импульсов.

Этот упрощенный взгляд на то, что бы собой представляло компьютерное сознание, оказывается почти идентичным современным научным представлениям о природе человеческого сознания [6].

Предположим, что вы смотрите на огонь. Вы воспринимаете, что он красного цвета, вы чувствуете своей кожей тепло, которое от него исходит. Если огонь угрожает вам или вашему имуществу, то вы воспринимаете его как опасность. В другой ситуации и другом настроении вы воспринимаете его как нечто прекрасное. Все это действительно похоже на непосредственное восприятие внешней реальности, но наше современное понимание того, как функционирует мозг, говорит нам о том, что это восприятие на самом деле не является непосредственным, а осуществляется через многие промежуточные процессы, каждый из которых может изменять природу того, что мы воспринимаем.

Пусть огонь воспринимается нами как красный. Мы считаем, что понимаем физический мир достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что горящий огонь создает электромагнитное излучение. Некоторая часть этого излучения относится к такому диапазону частот, что она может восприниматься человеческим глазом, поэтому излучение такого типа мы называем светом. Свет определенной частоты не имеет никаких признаков цвета – это просто колебания световых волн определенной частоты. Если говорить еще более точно, это просто электромагнитное излучение; когда мы называем его «свет», мы просто говорим об излучении такого типа на языке, понятном для человеческих существ.

Это электромагнитное излучение проходит через хрусталик нашего глаза. Хрусталик может налагать свои ограничения на наше восприятие; он, например, не пропускает электромагнитное излучение более высокой частоты, которое мы называем ультрафиолетовым. Однако нет сколько-либо значительных проблем с прохождением излучения от горящего огня, которое позднее будет названо красным светом.

Излучение взаимодействует с определенными структурами в сетчатке глаза, называемыми колбочками, которые ответственны за цветовое зрение. Энергия света вызывает электрохимические изменения в колбочках, так что свет определенной частоты, попадая в колбочки, вызывает возникновение определенной конфигурации электрохимических импульсов – тех нервных импульсов, которые передаются по специальным нервам от глаза к мозгу. В мозгу эти нервные импульсы видоизменяются неким сложным и не вполне понятным нам образом, а затем, что загадочнее всего, конечная конфигурация электрохимических импульсов в мозгу имеет своим результатом наше восприятие-опыт того, что огонь красный. Именно структура и деятельность мозга и глаз создают у нас опыт восприятия чего-то красного, а не то, что красное могло бы являться одним из неотъемлемых свойств внешнего мира.

Вы, вероятно, видели странной окраски фотографии земной поверхности, полученные после компьютерной обработки изображения, переданного со спутников. На этих фотографиях водные пространства могут быть красного цвета, растительность может иметь голубой цвет, а безжизненные голые земли пустынь – зеленый. Эти снимки обычно называют фотографиями «в ложном цвете». Но в абсолютном смысле в цветах на этих снимках нет ничего ложного. Компьютерная обработка этих снимков включает в себя точно такое же произвольное моделирование внешнего мира, какое выполняет ваш мозг. Ваш мозг мог бы с тем же успехом и с той же пользой конструировать образ огня как опыт зеленого или голубого цвета взамен красного. Процессы конструирования и моделирования окружающего мира дают нам возможность выживания в этом мире, когда имеется закономерное и надежное соответствие между отдельными проявлениями внешнего мира и конструируемыми в нашем уме восприятиями этих проявлений. И если бы обычный огонь был всегда зеленым, все было бы в полном порядке.

Значит, цвета на снимке, полученном с помощью компьютерной обработки, сами по себе не являются ложными в каком-либо глубоком смысле; просто они не сконструированы в соответствии со стандартом системы зрительного восприятия человека. Тот красный цвет, который вы непосредственно воспринимаете, глядя на огонь, является произвольным построением вашего мозга. Тепло могло бы моделироваться мозгом так, что вы могли бы воспринимать его в виде ощущения, о котором сейчас думаете как о холоде. Коль скоро отношение ощущения холода к объектам и процессам внешнего мира, связанным с высокой температурой, оставалось бы всегда постоянным, так что вы знали бы, что вещи, которые вы ощущаете холодными, могут вас обжечь, это было бы ровно в той же степени полезно для выживания, как и ваш теперешний опыт связи ощущения тепла с объектами, имеющими высокую температуру.

Сходным образом опасность и красота огня, которые мы воспринимаем, являются произвольными построениями нашего мозга, а не непосредственными свойствами внешнего мира. В действительности эти два примера касаются даже более сложной деятельности построения-моделирования, осуществляемой мозгом, чем просто восприятие красного цвета или тепла, ибо теперь к построению-моделированию самого объекта прибавилась эмоциональная оценка внешнего мира как красивого или опасного.

Мы можем воспринимать огонь просто как огонь, а затем уже отдельно решать, красив он или опасен, но часто мы сразу же видим опасный огонь или красивый огонь. Значит, то, что мы непосредственно осознаем, представляет собой построения-модели нашего мозга, а не саму внешнюю реальность. Именно в этом смысле мы живем «в» имитаторе мира.

Таким образом, жизнь в имитаторе мира означает, что те вещи, которые мы считаем нашими непосредственными восприятиями физического мира, на самом деле являются произвольными конструкциями нашего мозга, а не самими вещами. Наш кажущийся непосредственным опыт мира на самом деле таковым не является.

Если бы этим исчерпывалось то, что означает жизнь в имитаторе мира, это не было бы слишком большой проблемой.

В повседневной жизни к восприятиям можно было бы относиться как к чему-то данному: какова бы ни была действительная природа огня, заставляет ли он меня чесаться, дрожать или чувствовать холод, или напряжение, или расслабление, или восторг, я все равно знаю, что огонь может меня обжечь, и потому буду обращаться с ним осторожно. Если мне любопытно, какова природа внешнего мира сама в себе и сама по себе, я могу использовать научные приборы и методы, чтобы узнать о тех ее свойствах, которые не представлены адекватно в моем (произвольно построенном) чувственном восприятии. К несчастью, жизнь в имитаторе мира имеет гораздо более важные значения.

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ПОСТРОЕНИЕ ВОСПРИЯТИЯ

Если восприятие включает в себя сложное и активное конструирование имитации реальности, то почему мы не осознаем этого процесса конструирования? И почему мы также не осознаем усилий, связанных с этим конструированием? Когда я поворачиваю голову направо, я сразу же вижу книжный шкаф. При этом я ни на мгновение не испытываю сомнения в отношении его формы и цвета и не чувствую никаких усилий, затрачиваемых для сравнения этих формы и цвета с моим прошлым опытом и вынесения решения, что книжный шкаф – это наилучшее, что я могу сконструировать из этих формы и цвета. Мой переживаемый опыт состоит в том, что я сразу вижу книжный шкаф.

Трудность распознания того факта, что восприятие является активным построением, состоит в том, что эта работа быстро становится автоматической и мы перестаем ощущать какие-либо усилия. Она также не занимает сколько-либо заметного времени. Раньше, когда мы были младенцами, нам приходилось работать над построением восприятия, но это было очень давно и сейчас уже забыто. Периодически нам и сейчас приходится сталкиваться со случаями неясного восприятия: что это за форма там, в темноте? Может быть, это куст? Притаившийся человек? Или животное? А, это просто припаркованный мотоцикл, на который я смотрю сзади! Теперь, когда вы увидели, что это мотоцикл, вам уже будет трудно воспринимать его как куст, животное или притаившегося человека. Подобный опыт должен настораживать нас в отношении сконструированной природы восприятия, но он случается столь редко по сравнению с мгновенным распознанием вещей в нашем автоматическом восприятии, что его воздействие оказывается незначительным.

Поразительным примером построения и автоматизации восприятия является классический психологический эксперимент. На испытуемого надевают специальные очки, призмы которых поворачивают зрительное поле в горизонтальной и вертикальной плоскостях, так что видимое чрез них изображение оказывается вывернутым наизнанку. Пол оказывается над вами, а потолок под вами; то, что было справа от вас, теперь слева, и наоборот. Описывать реакцию испытуемого как полное замешательство означало бы смягчать действительную ситуацию. Особенные затруднения вызывает движение, и некоторые испытуемые испытывают тошноту. Ведь весь набор зрительных и двигательных имитаций мира и ваших взаимоотношений с ним, накопленный на протяжении всей вашей жизни, теперь оказывается неверным в своих важнейших аспектах.

Испытуемый носит такие инвертирующие очки на протяжении нескольких дней или недель. Первоначально ему приходится делать восприятие и движение сознательными актами, вместо того чтобы позволить им происходить автоматически. Его автоматические реакции не работают. Например, если он видит нужный ему объект и этот объект явно находится слева от него, он должен двигаться в направлении, о котором его тело думает, что это направо.

Однако спустя несколько дней с испытуемым происходят удивительные вещи. Мир уже не выглядит для него вывернутым наизнанку! Он может протянуть руку и взять любую вещь без каких бы то ни o было вычислений, где в действительности правая, а где левая сторона. Произошли построение и автоматизация совершенно нового набора моделей восприятия. Испытуемый теперь чувствует, что он воспринимает мир непосредственно, как он есть, то есть так же, как он это ощущал до того, как надел инвертирующие очки.

Когда на завершающем этапе эксперимента очки снимают, то в результате этой новоприобретенной адаптации мир вдруг снова оказывается вывернутым наизнанку! Снова требуется сознательная коррекция воспринимаемой право– или левосторонней ориентации. Хотя после получения некоторого количества зрительного опыта прежняя, «нормальная» модель восприятия восстанавливается. Поскольку эта прежняя модель зрительной имитации мира заучена весьма основательно, для ее восстановления требуется значительно меньше времени, чем ушло на построение новой модели после того, как были надеты очки. Разумеется, старая модель имитации мира столь же произвольна, как и новая.

Менее радикальный пример, который вы можете проверить на себе, связан с чтением. Вы читаете слева направо и сверху вниз, но если вы перевернете книгу вверх ногами, эти направления теряют смысл. Вы можете разглядеть отдельные буквы и слова, и догадаться, что они означают, но это трудный и медленный процесс по сравнению с обычным чтением: вы почувствуете, что восприятие значения, обычно происходящее автоматически, в этом случае представляет собой активный, требующий усилий процесс.

Попробуйте прочитать вверх ногами одну-две страницы. Как ни удивительно, психологические эксперименты показали, что многие люди могут приблизиться к нормальной для них скорости чтения, прочитав таким образом одну или две страницы. После того как выполнена первоначальная работа, процесс построения имитации восприятия может быть удивительно быстрым.

Само по себе чтение является хорошим примером конструируемой природы восприятия. Исследования движений глаз показывают, что мы не смотрим на каждое слово. Вместо этого наши глаза перепрыгивают через несколько слов за раз примерно четыре раза в секунду. Острота нашего зрения такова, что в действительности с того расстояния, на котором обычно находится книга, мы способны ясно видеть только одно слово, так что мы видим одно слово и имеем смутное впечатление о том, что его окружает, например о длинных пустых промежутках, отмечающих конец абзаца. Если нам в общих чертах известен смысл того, что мы читаем, этого достаточно. Наш ум конструирует восприятие того, какими должны быть слова в промежутках между теми словами, которые мы видим ясно.

Когда тема меняется, мы уже не можем этого делать, и нам приходится смотреть на большее количество слов в строке. Если бы мы этого не делали, мы могли бы неправильно понять смысл того, о чем говорится в тексте. В действительности мы нередко продолжаем читать широкими скачками, и проходит какое-то время, прежде чем мы начинаем отдавать себе отчет в том, что мы на самом деле не понимаем, о чем читаем, и нам следует вернуться назад и более внимательно перечитать прочитанное.

Это конструирование того, что мы читаем при лишь частичном восприятии того, что действительно имеется в тексте, является одной из причин, почему столь трудна корректурная работа, особенно если дело касается текста, который мы сами написали. Мы знаем, что должно быть написано, и потому воспринимаем наши ожидания вместо того, что действительно есть в тексте. Искажение восприятия при корректурной работе, искажение, основывающееся лишь на холодных интеллектуальных ожиданиях, это почти ничто по сравнению с тем, что происходит, когда в дело вступают эмоциональные ожидания и желания.

ПЕРЦЕПТУАЛЬНАЯ ЗАЩИТА

Реальность бессознательных процессов, как умственных, так и эмоциональных, которые воздействуют на нас, но тем не менее остаются за пределами осознания, широко признается в современной психологии. Специфическая же форма бессознательных процессов, известная под названием перцептуальной защиты, является не столь общепризнанной, несмотря на наличие надежных экспериментальных данных, подтверждающих ее существование. Споры о реальности существования перцептуальной защиты были столь горячими, что я подозревал, что сама эта идея вызывает активное сопротивление. Ведь это слишком явное напоминание о том, насколько механическими мы являемся.

Перцептуальная защита – это форма защитного механизма, действие которого направлено на то, чтобы мы не осознавали те события окружающего мира, которые могут вызывать у нас неприятные и неприемлемые эмоции. Этот эффект был впервые отмечен экспериментально в некоторых исследованиях порога восприятия. Если слово вспыхивает на экране лишь на краткое мгновение, то каково минимальное (пороговое) время экспозиции, необходимое для его сознательного восприятия?

Если это слово появляется на слишком короткое время, например на одну сотую секунды или меньше, то вы видите только вспышку света, не различая даже общего расположения букв, не говоря уже о том, чтобы их узнать. Если слово появляется на экране на достаточно продолжительное время, например на четверть секунды или больше, вы сможете легко воспринимать слово. Если вы начнете с промежутка времени, явно недостаточного для восприятия, и будете постепенно увеличивать длительность экспозиции слова на экране, пока не будет происходить его правильное распознавание, вы сможете таким образом определить порог восприятия.

Такие факторы, как длина слова и его известность, заметно влияют на порог восприятия. Для длинных и незнакомых слов этот порог выше, чем для коротких и знакомых слов. Исследователи также заметили, что эмоционально заряженные слова, в особенности те, которые могут создавать у субъекта какой-либо личностный конфликт, имеют более высокий порог восприятия, чем слова такой же длины и степени известности, которые не несут в себе никакой эмоциональной угрозы. Так, например, исследования, проведенные несколько десятилетий назад среди студентов колледжа, которые навряд ли могли быть зрелыми в сексуальном отношении в те времена, когда сексуальность была явно более подавлена, показали, что слово «flick», как правило, имело более высокий порог восприятия, чем слово «flex», а они не будут совершенно уверены, что распознали их правильно. Дальнейшие исследования показали, что это объясняет лишь часть времени задержки восприятия, но все равно остается фактор перцептуальной защиты. Более прямым доказательством перцептуальной защиты является тот факт, что иногда при предъявлении эмоционально угрожающих слов с экспозицией значительно ниже порога сознательного восприятия испытуемого можно наблюдать у него физиологические реакции, ассоциирующиеся с эмоциями, например быстрые изменения электрического сопротивления кожи.

Психологи пришли к заключению, что в восприятии есть три стадии. Первая стадия – это начальное восприятие-узнавание, которое происходит вне сознания. За этим следует стадия распознавания потенциальной эмоциональной угрозы от воспринимаемого стимула. Если стимул классифицируется как несущий потенциальную угрозу, то это влияет на мозг, и в нем увеличивается порог для третьей стадии процесса, сознательного восприятия стимула.

Это увеличение порога применимо к стимулам, которые связаны с такими темами, от которых человек обычно защищается тем, что старается не иметь с ними дело. Для тех, кто обладает более активным типом защиты (см. гл. 13, «Защитные механизмы») может происходить снижение порога восприятия для соответствующих стимулов. Для других людей, или даже для одного и того же человека в разные моменты времени, может происходить искажение стимула, так что то, что воспринимается сознательно, в достаточной степени отличается от действительного стимула, чтобы быть менее угрожающим.

С точки зрения нашей модели имитатора мира перцептуальная защита представляется вполне понятным явлением. Определенная конфигурация стимула, уже до некоторой степени видоизмененная физической структурой наших органов чувств, достигает мозга. Там начинается заученный процесс моделирования этого аспекта реальности. Для создания соответствующей конструкции-имитации мира из памяти привлекаются данные о стимулах подобного типа. В случае перцептуальной защиты эти данные содержат в себе информацию о том, что этот вид стимулов является по той или иной причине эмоционально угрожающим. Это ведет к извлечению из памяти данных о том, как поступать с эмоционально угрожающими факторами такого рода. Если способ защиты состоит в том, чтобы не замечать угрожающий стимул, тогда имитация этого стимула строится так, чтобы быть менее заметной для сознания. Можно сказать, что имитация изменяется – или «искажается», если судить с точки зрения ее сходства с первоначальным стимулом, – в результате чего окончательная имитация, то, что будет воспринимать сознание, представляет собой нечто иное. Это «что-то иное» похоже на первоначальный стимул, но не тождественно ему. Так, например, слово «fuck» может восприниматься просто как вспышка света, не имеющая каких-либо явных признаков слова, или же может трансформироваться в восприятии в похожие по написанию слова «flock», «duck» или «tuck». Пока стимул не слишком интенсивен и не достигает порога восприятия, процесс имитации реальности идет по пути создания таких измененных, искаженных конструкций.

Все это обсуждение имитации реальности может создавать ощущение, что эта имитация является чем-то, не существующим на самом деле. Да, в одном определенном смысле так оно и есть. Но что касается того, что нами воспринимается, имитация, существующая в нашем уме, конечно же, является реальностью. Притаившийся в сумерках человек, которого вы ясно видите, является совершенно реальным фактом восприятия, он реально существует для вас в тот момент, когда вы его воспринимаете, даже если потом вы признаете, что вам просто показалось и на самом деле это была лишь плохая имитация куста в темноте. С этой точки зрения вся та реальность, в которой мы живем, также является имитацией.

Теперь мы можем понять важный аспект утверждения Гурджиева о том, что человек не находится в состоянии бодрствования. В ночных сновидениях мы видим целый мир вещей, которых нет в реальности, но ошибочно принимаем все это за реальность. По контрасту с этим в нашем состоянии бодрствования мы (как нам кажется) действительно воспринимаем реальность. Но если наша имитация мира имеет в себе серьезные искажения, так что мы ошибочно принимаем ее за реальность, то это можно назвать разновидностью сна, сна наяву, а не действительно пробужденного состояния.

В нашем исследовании параллелей между поведением разумной машины и человека неизбежно будет возникать тема эмоций, даже хотя эмоции не имеют точных механических аналогий. Поэтому пришло время более подробно рассмотреть природу эмоций.

Эмоции представляют загадку для нашего рационального ума. Мы любим их, мы ненавидим их. Жизнь без них лишилась бы смысла, и в то же время они могут разрушать жизнь. Мы пытаемся стимулировать эмоции и управлять ими, а некоторых из них мы пытаемся вообще избегать.

Наш усовершенствованный кран-сортировщик полностью отличается от человека. У него нет никаких проявлений, которые бы чем-то напоминали эмоции. Человек может испытывать гордость или приподнятое настроение, когда ему многое удалось, или испытывать депрессию, зная, что он болен и медленно умирает. Но мы не можем представить себе, что наш кран-сортировщик «чувствует себя хорошо», когда он эффективно перенес большое количество ящиков или, например, если он вовремя остановил работу и спас жизнь человеку, когда тот вошел в опасную зону. Вряд ли можно вообразить и то, что кран испытывает «депрессию», когда его подшипники изнашиваются слишком быстро.

ИМИТАЦИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ

Мы могли бы запрограммировать компьютерный мозг крана-сортировщика так, чтобы он внешне действовал так, как будто он испытывает эмоции. После периода высокопроизводительной работы он мог бы издавать довольный свисток, или же он мог бы становиться «упрямым» и нерасторопным после достаточно длительного периода низкой производительности, но зачем нам все это? Ни первое, ни второе ничего не даст для более оптимального выполнения краном своих задач. Наоборот, для того чтобы издавать свист, кран будет потреблять дополнительную энергию, которая тоже имеет свою стоимость. Если же кран будет «упрямиться» и демонстрировать свою неумелость, то это приведет только к снижению производительности и к убыткам.

С людьми все иначе. Проявление эмоций может служить определенной цели и в огромной степени влиять на успешность деятельности. Если вы довольны той работой, которую делаете, то вы, вероятно, сможете делать ее более длительное время и более эффективно, чем это было бы в ином случае. Отрицательные эмоции действуют двояко. Они могут снижать вашу результативность, но иногда могут и повышать ее. Например, если вы рассердитесь, когда ваша работа не ладится, вы можете вложить в нее больше энергии и все же завершить ее.

ЭМОЦИИ КАК САМОЦЕЛЬ

Эмоции в значительной мере создают мотивацию для внешнего поведения. Они также могут быть приятными либо неприятными сами по себе вне зависимости от внешних обстоятельств. Мы можем чувствовать себя лучше или хуже независимо от того, есть ли у нас для этого внешняя причина. Поскольку эмоции являются самоцелью и самоценностью, мы часто пытаемся создавать у себя хорошие чувства и избегать плохих вне зависимости от внешних обстоятельств. Это отсутствие прямой связи наших эмоций с внешними обстоятельствами создает как новые возможности, так и ловушки для человеческого ума, которые не существуют для механического разума нашего крана-сортировщика.

Предположим, что кран-сортировщик только что создал с помощью компьютера новую стратегию для повышения производительности и уменьшения износа своих подшипников. Он проигрывает новый паттерн в своем смоделированном мире прошлого опыта и обнаруживает, что эта новая стратегия действительно гораздо более эффективна, так что программы его действия изменяются, чтобы отразить в себе эту новую стратегию. Но сам кран-сортировщик не чувствует по этому поводу ничего, ни гордости от этого достижения и от совершенства своего ума, ни удовлетворения от хорошо сделанной работы. Он возвращается к выполнению своего цикла проверки сигналов от датчиков и ждет поступления нового ящика. Когда следующий ящик появляется на транспортере, кран работает с ним, согласно новой стратегии. После прохождения достаточно большого времени, когда новый опыт Усвоен, новая стратегия получает оценку своей эффективности в реальном мире ящиков и транспортеров, после чего она либо сохраняется, либо изменяется, либо вообще отвергается. Все это происходит совершенно бесстрастно и объективно.

Но если бы вы были рабочим, который выполняет эту работу, вы бы обрадовались, придумав новый способ делать то же самое более эффективно. Фактически чувство того, что вы умны и компетентны, появилось бы с первыми догадками относительно возможного усовершенствования вашей работы, еще даже до того, как вы проверили, будет ли от этого толк в действительности. Обычно само ощущение догадки или открытия приводит к немедленному эмоциональному вознаграждению: всем нам нравится чувствовать себя умными. Даже если это открытие оказывается неверным и вы позднее в нем разочаровываетесь, у вас все равно остается это первоначальное приятное ощущение, которое оно вам принесло. В дальнейшем, если при попытках приложения вашего открытия на практике оказывается, что оно не работает, у вас может возникнуть гнев: почему, черт возьми, этот проклятый мир не хочет соответствовать моему замечательному открытию!

Кран-сортировщик не испытывает ни удовольствия от своих открытий, ни разочарования или гнева, если эти открытия оказываются неэффективными. Если он работает лучше, чем раньше, то новая стратегия одобряется. Если нет, то нужно просто пересчитать все заново.

Вы можете употребить способность испытывать те или иные чувства во время работы для своей пользы. Поскольку вам нравится чувствовать себя умным, вы будете проводить больше времени в размышлениях о том, как можно было бы улучшить целый ряд вещей, даже если у вас и нет в этом прямой необходимости. Чувствовать себя умным – это уже само по себе вознаграждение. Но если вы умны, это может принести вам и внешние вознаграждения. Поскольку вам не нравится испытывать разочарование, то промахи вашего мышления могут побуждать вас стараться мыслить более разумно, чем обычно, и это увеличит ваши шансы на возможный внешний успех. Кнут и пряник приятных и неприятных ощущений всегда был мощным мотивирующим фактором.

Мы считаем, что у животных эмоции почти всегда связаны исключительно с внешними событиями. Животное испытывает страх или гнев, когда оно находится в угрожающей ситуации, а удовольствие – когда происходит что-то приятное. В отличие от этого одна из величайших человеческих возможностей, так же как и одно из величайших проклятий, – это наша способность создавать имитации мира (и нашего собственного внутреннего состояния), состоящие из воображаемых проекций и идей, относящихся к реальности. Животные тоже в некоторой степени могут имитировать свой мир, но нет сомнения, что мы, люди, можем делать это в гораздо большей мере. Эти имитации вне зависимости от того, насколько точно они отражают мир, могут вызывать эмоции. Эмоции являются одной из форм энергии, источником силы. Что произойдет, если в ваш процесс имитации реальности добавить энергии, особенно если это неверная имитация?

Когда вы думаете о том, как лучше сделать свою работу, или имитируете это в уме, то положительные, вознаграждающие и подкрепляющие вас чувства, которые вы получаете от этого, могут быть не менее или даже более сильными, чем положительные чувства, вызванные действительной ситуацией, в которой вы находитесь. Когда вы беспокоитесь и думаете о чем-то, что может пойти не так, как надо, то страх, страдание, гнев или депрессия, возникающие в результате этого, будут не менее, или даже более сильными, чем те отрицательные чувства, которые вызываются действительными событиями. Ваши воображаемые образы могут иметь над вами не меньшую, а возможно, даже и большую власть, чем ваша реальность.

Если мы снова обратимся к вашей работе в роли крана-сортировщика, то та сила, которую эмоции могут добавить к вашей имитации мира, может вдохновлять вас на то, чтобы выполнять работу лучше, повышая ваше мастерство, или же эмоции могут разрушать ваше мастерство и вас самого.

Представьте, что вам пришла в голову хорошая идея о том, как улучшить вашу работу, но в этот момент ящик, появившийся на ленте транспортера, прервал вашу мысль. Компьютер крана-сортировщика при этом просто прекратил бы вычисления, выполнил бы свою задачу по сортировке и транспортировке ящика, а затем вернулся бы к своим вычислениям с того места, где он их прервал, во время следующего перерыва в поступлении ящиков. Вы же скорее всего утратите нить своих размышлений, и вам потом уже трудно будет вернуться назад. Вы можете даже рассердиться на ящик за то, что он прервал ход ваших мыслей в самый неподходящий момент. Может показаться совершенно нелогичным сердиться на неживой объект, такой, как обыкновенный ящик, но тем не менее мы поступаем так довольно часто. На самом деле, ваш гнев из-за того, что вашу мысль прервали, может быть настолько сильным, что вы можете работать «спустя рукава», захватывая ящик с чересчур большим усилием, которое может повредить его, или же позволяя ящикам скапливаться в кучу, прежде чем вы почувствуете желание их переносить.

Предположим, что у вас возникла совершенно замечательная, на ваш взгляд, идея о том, как вам улучшить выполнение вашей работы. Характер вашей личности может быть таким, что вы захотите увлечься этой идеей и тем эмоциональным удовлетворением, которое с ней связано. Однако по причине бывших у вас в прошлом разочарований вашему характеру свойственна неуверенность, и вам бы не хотелось рисковать возникшим у вас чувством удовлетворения, пытаясь проверить свою идею на практике. Реальность своенравна и жестока: она может не соответствовать вашим прекрасным идеям, поэтому не лучше ли просто сохранять чувство удовлетворенности собой в собственном уме, в своей имитации мира. И действительно, один из описанных Гурджиевым основных типов ложной личности, который в более поздних учениях получил название «План Эго», проявляет склонность поступать именно так. Для него лучше постоянно пребывать в мечтаниях о том, как можно замечательно и гениально улучшить мир, чем пытаться иметь дело с самим этим реальным миром. И вы продолжаете работать по-старому, пусть даже и не самым эффективным образом, с улыбкой на лице и со знанием того, какой вы гениальный и замечательный.

Предположим, вы берете свою замечательную идею и пытаетесь воплотить ее в жизнь. Но, к сожалению, возникают сложности, которых вы не учли, и новая стратегия оказывается хуже, чем старая. Если механический кран-сортировщик попытался использовать новую стратегию и она оказалась неэффективной, то он просто возвращается к старому способу работы, до тех пор пока операциональное мышление его компьютера не предложит что-нибудь лучшее. Новый способ снова оценивается, после чего принимается либо отвергается исключительно на основе его действительной эффективности в реальном мире. Но в вашем случае вы можете рассердиться, что ваше открытие оказывается неэффективным. Вы начинаете полагать, что дело тут не в вас или вашей идее, а в том, что в мире что-то не так. Может быть и так, что ваше восприятие настолько искажено, что это не позволяет вам видеть неправильность вашей идеи. А поскольку вы эмоционально привязаны к этой идее, то вы считаете, что она, конечно же, не может быть плохой.

Программа имитации реальности, созданная для крана-сортировщика, имеет четкий критерий для того, чтобы принимать или отвергать ту или иную конкретную модель. Повышают или понижают стратегии, создаваемые в процессе имитации, его способность оптимальным образом достигать заданных целей и ценностей? Любая смоделированная стратегия, которая способствует достижению цели, считается «хорошей» и проходит проверку на практике без какого бы то ни было вмешательства эмоций.

В значительной мере наши человеческие планы следовало бы оценивать, как нам самим, так и другим людям, по этому же критерию. Учитывая наши ценности и цели, будут ли новые стратегии, создаваемые операциональным мышлением с помощью имитации мира, увеличивать или уменьшать оптимальность их достижения в реальности? Но модели к тому же могут вызывать эмоции, в зависимости от которых вы чувствуете себя хорошо или плохо, и это, в дополнение к адекватности ваших моделей (а порой и вопреки ей), решающим образом влияет на то, как вы себя ведете в ситуациях реального мира.

С добавлением фактора эмоций мы утрачиваем дальнейшую возможность понимания человеческих реакций на основе параллелей с нашим примером крана-сортировщика, поскольку появление эмоций означает наличие чего-то явно человеческого, чего нет у крана. Однако оказывается, что и наши эмоции могут быть полностью автоматизированы и действовать так же механически, как и любая машина, – об этом мы будем еще не раз говорить в этой книге. Мы способны быть эмоциональными машинами.

Мы едва коснулись темы эмоций, остановившись больше на их отрицательном, нежели на положительном аспекте, но мы еще вернемся к этой теме в некоторых последующих разделах, в особенности в четырнадцатой главе, где мы обсудим идею о том, что люди обладают «трехчастным мозгом», причем эмоции потенциально могут быть столь же разумными в своей сфере, как интеллект в своей. У нас есть возможность быть эмоционально компетентными, а может быть, даже эмоционально гениальными, и тогда свет и жизненная сила вернутся в нашу жизнь.

И тогда, перефразируя Водсворта, можно будет сказать:

И теперь мы его увидим со всеми возможностями и богатством чувств взрослого человека.

А сейчас мы обсудим некоторые из специфически человеческих аспектов нашего состояния сна.

Одним из наиболее фундаментальных психологических процессов является обусловливание. Хотя мы обычно считаем, что обусловливание свойственно только низшим организмам, оно очень распространено в нашей повседневной жизни, даже если оно и не осознается.

КЛАССИЧЕСКОЕ ОБУСЛОВЛИВАНИЕ

Психологи различают две формы обусловливания в зависимости от того, какой из процессов обусловливания при этом задействован.

Классическое, или павловское, обусловливание было впервые продемонстрировано Иваном Павловым в 1927 году. Когда голодной собаке показывают пищу, у нее начинается выделение слюны. Пища в этом случае была названа безусловным раздражителем, а выделение слюны – безусловным рефлексом. Выделение слюны является естественной и автоматической реакцией на вид и запах пищи, в результате чего пережевывание и переваривание пищи происходит легче.

Затем экспериментатор начинает звонить в колокольчик (это было названо условным раздражителем) примерно за секунду до того, как собаке показывают пищу. В норме звук колокольчика не вызывает у собак выделение слюны, но после нескольких попыток обусловливания, в ходе которых за звуковым сигналом неизменно следовала пища, выделение слюны у собаки начинало происходить уже от одного звона колокольчика. Так выделение слюны становится условным рефлексом, обусловленной реакцией на условный раздражитель, в данном случае, на звон колокольчика. Почти все виды сенсорных стимулов могут быть обусловлены таким образом, что будут вызывать выделение слюны.

Обычное объяснение классического обусловливания состоит в том, что в мозгу собаки формируется устойчивая ассоциация: вслед за звуком колокольчика ей дают пищу. Предвкушение получения пищи активизирует соответствующие области мозга, и в результате этого происходит выделение слюны. Последовательность ожидания и реакции становится автоматической.

Вторая форма обусловливания известна как инструментальное обусловливание. При классическом обусловливании условный раздражитель сочетался с безусловным раздражителем (а за этим следовала безусловная реакция) вне зависимости от того, что делало подопытное животное. Собаки Павлова могли лаять, скулить, зевать, моргать глазами или делать что угодно еще, но вскоре после того, как раздавался звон колокольчика, им неизменно давали пищу. При инструментальном обусловливании животное должно вести себя определенным образом, демонстрируя обусловленную реакцию, для того чтобы получить вознаграждение. Возможно, лучше было бы называть это условной реакцией – когда нет работы, нет и оплаты, – но обычно используется термин «обусловленная реакция».

Типичная процедура инструментального обусловливания может состоять в том, что голодная крыса помещается в специальный ящик, в котором на одной из стенок есть выступающий рычаг. Такой ящик обычно называют «ящиком Скиннера». Крыса ищет пищу, но не находит ее. Случайно, в процессе исследования окружающей среды, она нажимает на рычаг. Переключатель, связанный с рычагом, запускает подающий механизм, и в кормушке появляется пища. Крыса может ее есть.

Нажимание на рычаг отнюдь не является нормальным для крысы поведением. Та окружающая среда, в которой обычно находится крыса, не содержит в себе никаких рычагов, которые были бы связаны с подающими пищу устройствами, и крыса нажала на рычаг чисто случайно. Она может потом долгое время не нажимать на рычаг, и когда она снова сделает это, то это получится непреднамеренно, но крыса снова получит пищу. Постепенно крыса начнет нажимать на рычаг снова и снова – она поймет связь, существующую между нажатием на рычаг и получением пищи. Нажатие рычага становится обусловленной реакцией, или «условным рефлексом». Безусловным ответом на это и вознаграждением будет поедание пищи. Этот тип обусловливания называется инструментальным, поскольку условная реакция является инструментом, или средством, достижения цели.

Вознаграждением при инструментальном обусловливании так же может быть избегание неприятных раздражителей. Например, крыса может быть помещена в ящик с двумя отделениями и с полом из металлической сетки. В ящике зажигается красный свет, и через несколько секунд после этого на левую часть металлического пола на короткое время подается ток. Если крыса в это время находится в левой половине ящика, она получает неприятный для нее удар током. Однако она может научиться условной инструментальной реакции, которая состоит в том, чтобы перебегать на правую часть пола, когда зажигается красный свет. Ее вознаграждением теперь является избегание удара электрическим током.

Инструментальное обусловливание во многом подобно тому, что мы обычно называем обучением. В случае примера, приведенного выше, легко представить себе, что крыса просто научилась тому, что вслед за появлением красного света в определенной части клетки вскоре происходит неприятное событие. Поскольку крысе не нравятся неприятные ощущения, то она уходит с этого места.

Однако в случае классического обусловливания происходит нечто большее, чем просто обучение. Собака может научиться тому, что вслед за звуком колокольчика ей дадут пищу, но у нее при этом нет выбора, выделять слюну или нет. Выделение слюны, которое является условным рефлексом, происходит автоматически. Классический условный рефлекс имеет обязательный характер и обладает мощным принуждением.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ОТ МОЗГОВОГО ЦЕНТРА УДОВОЛЬСТВИЯ

Одна из наиболее драматических форм инструментального обусловливания может быть продемонстрирована после того, как в центр удовольствия в мозгу подопытного животного вживлены электроды. Если теперь рычаг с переключателем будет подключен к источнику электрического тока, который будет возбуждать этот центр удовольствия, животное быстро научится нажимать на рычаг. На самом деле оно научится нажимать на него непрерывно, так часто, как только возможно. Были случаи, когда животные стирали себе лапы, нажимая на рычаг, и при этом они не обращали внимания на пищу и воду, несмотря на голод и жажду, а также игнорировали сексуальное поведение партнера противоположного пола. Прямое возбуждение мозгового центра удовольствия может быть очень мощным подкреплением!

Имитация реальности вне зависимости от того, реалистична она или нет, также может вызывать эмоции, которые оказывают воздействие на мозговые центры удовольствия. И мы становимся обусловленными, искажая нашу имитацию реальности таким образом, чтобы она вызывала у нас приятные ощущения. Кроме того, как было обнаружено исследованиями в области психопатологии, внешне неприятные чувства нередко имеют скрытую вторичную выгоду, позволяя нам испытывать по поводу них положительные ощущения. Поэтому имитация реальности, которая кажется приносящей нам страдания, может иметь скрытую компенсацию – мы подробнее рассмотрим этот случай позднее.

Обусловливание первого либо второго типа может возникать очень быстро, иногда с первого же раза. Это оказывается в особенности справедливым в том случае, если безусловная реакция вызывает сильные эмоции. В то время как первоначальное обусловливание может быть связано с весьма специфическим стимулом, условная реакция может носить обобщенный характер, так ее начинают вызывать ситуации, все меньше и меньше похожие на первоначальную. У людей обусловливание часто не проявляется открыто, поскольку условная реакция на определенные стимулы вырабатывается на уровне мышления и чувств. Такая реакция может не проявляться в наблюдаемом поведении, однако она имеет важное значение, поскольку автоматически управляет нашими умственными и эмоциональными процессами и удерживает нас от пробуждения.

Формирующаяся при обусловливании связь между ранее нейтральным стимулом и условной реакцией на него возникает в результате преднамеренного соединения условного раздражителя и безусловной реакции. Предположим, что мы разрушаем эту связь, продолжая предъявлять условный раздражитель, однако более не сопровождаем его безусловным раздражителем.

Этот процесс называется угасанием. Вначале условный раздражитель будет продолжать вызывать условную реакцию. Затем он будет вызывать такую реакцию лишь от случая к случаю и в конце концов не будет вызывать вообще. Так условная реакция угасает.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБУСЛОВЛИВАНИЕ

Но какое же отношение обусловливание имеет к человеческим существам? К вашей жизни?

Я однажды попытался объяснить большую важность обусловливания в человеческом развитии моим слушателям в одной из программ «Тренинга повышения осознавания». Судя по выражению их лиц, они не думали, что это может иметь какое-либо непосредственное отношение к их собственным жизням. Обусловливание для них было какой-то весьма абстрактной вещью, связанной с психологическими экспериментами над крысами в «ящиках Скиннера», а вовсе не частью их повседневной жизни. Для того чтобы показать, как дело обстоит в действительности, я провел следующую демонстрацию классического обусловливания у людей.

Сначала я объяснил слушателям, что я собираюсь делать, в том числе и то, что это может быть отчасти неприятным, хотя и поучительным. Затем я спросил у них, кто хочет участвовать в эксперименте. Участвовать захотели все. После этого я разделил слушателей на пары. Один человек в паре взял на себя роль того, кто проводит обусловливание, а другой – роль того, кого обусловливают. Я объяснил, что периодически буду производить необычный звук, хлопая двумя металлическими линейками, и этот звук должен будет стать условным раздражителем. Услышав этот звук, «обусловливающие», стоящие за спиной «обусловливаемых», должны были выжидать примерно одну секунду, а затем несильно ударять своего партнера по щеке и говорить «Плохой парень!» или «Плохая девчонка!» в зависимости от того, кому что было нужно. Удар должен быть достаточно сильным, чтобы причинить боль, но явно не настолько сильным, чтобы вызвать какие-либо физические травмы. Удар по щеке и обвинение были безусловными раздражителями. Боль от удара и обусловленные прошлым опытом неприятные ощущения, связанные с этим обвинением, представляли собой безусловную реакцию.

Затем я начинал ударять линейками одна об другую, произвольно изменяя интервал между звуками, так что никакого явного ритма нельзя было уловить. Я хотел, чтобы обусловливание производилось необычным звуком, а не временными интервалами.

После примерно дюжины таких опытов стало понятно, что у большинства испытуемых возникло обусловливание. Я видел, как они дергались, ожидая предстоящего удара.

Затем я ввел в эксперимент изменение для того, чтобы сделать обусловливание более основательным и чтобы все это больше напоминало испытуемым повседневную жизнь. Психологические исследования показали, что если условный раздражитель всегда соединять с безусловным, то научение происходит быстро, но так же быстро происходит и угасание. Для того чтобы сделать обусловливание более прочным и замедлить его угасание, следует создать для организма нерегулярный режим подкрепления. Вы продолжаете предъявлять условный раздражитель, но соединяете с ним безусловный раздражитель лишь время от времени и непредсказуемым образом. То есть условный раздражитель иногда сопровождается безусловным раздражителем, а иногда дет. Это значительно увеличивает прочность обусловливания.

Я проинструктировал «обусловливающих», чтобы в дальнейшем, когда они услышат звук удара металлических линеек, они не всякий раз шлепали «обусловливаемых» по щеке и говорили «плохой парень» или «плохая девчонка», а делали это лишь время от времени и совершенно непредсказуемым образом. После этого мы провели еще дюжину попыток.

Теперь испытуемые непроизвольно дергались всякий раз, когда раздавался звук удара линейками. Действительно, те, кто видел с близкого расстояния меня и линейки у меня в руках, дергались даже тогда, когда моя рука делала самое незначительное движение. Обусловливание было полным.

Затем я положил линейки и спросил у тех, кто подвергался обусловливанию, что они чувствовали. Мои слушатели провели вместе много времени и уже выработали доверие друг к другу и способность делиться своими чувствами, так что они давали более прямые и честные ответы, чем это обычно бывает в формальных экспериментальных ситуациях. Если отбросить поверхностный интеллектуальный интерес, то эти ответы были полностью негативными. «Тревога», «Испуг», «Я не мог оторвать глаз от этих проклятых линеек!», «Я была готова заплакать».

Когда мы обсудили все эти реакции более детально, стало ясно, что сам по себе удар по щеке вызывал потрясение, но когда после этого еще и ругали («Плохой парень!», «Плохая девчонка!»), то в сочетании с ударом по щеке это было гораздо хуже. Возвращались воспоминания обо всех детских наказаниях, и смысл бранных слов становился реальным: некоторые из испытуемых действительно начинали чувствовать себя подобно плохим детям. У них возникали сильные и не соответствующие реальности чувства по отношению к тем, кто их «обусловливал». «Я ей не нравлюсь!», «Я должна ему нравиться, несмотря на то что ему приходится наказывать меня за то, что я плохая!» Употребляя психоаналитическую терминологию, можно сказать что у «обусловливаемых» развивались чувства переноса по отношению к тем, кто их «обусловливал», они нереалистически проецировали на них те чувства, которые в детстве испытывали по отношению к своим родителям.

Совершенно независимо от формирования специфического обусловливания, реакции испуга на звук ударяющихся металлических линеек, сам процесс обусловливания оказывал влияние на контакт обусловливаемых с реальностью. Их имитации реальности, особенно их имитированные восприятия своих партнеров, становились искаженными. Наши родители, учителя и близкие часто играют роль тех, кто обусловливает нас в процессе нашего развития, а наши близкие продолжают делать это и сегодня.

Обсуждение также выявило непроизвольную природу обусловливания. Испытуемые один за другим высказывали одну и ту же мысль, которая сводилась к тому, что хотя умом они понимали, что совершенно нелогично дергаться и приходить в волнение от звука ударяющихся линеек, особенно когда режим подкрепления стал нерегулярным, но они ничего не могли с собой поделать. Обусловливание, конечно, не является всемогущим, но оно часто может преодолеть силу нашей воли. Если мы не можем допустить для себя, что наша воля недостаточно сильна для того, чтобы преодолеть что-либо, то возникает соблазн сказать себе, что в действительности нам все равно, преодолеем ли мы это или нет; легче всего просто плыть по течению.

Мы также исследовали чувства тех, что осуществлял обусловливание. Возникали две основные реакции, часто смешанные друг с другом. Первая реакция – страдание и стресс от того, что нужно было делать. «Я чувствовал себя ужасно каждый раз, когда ударял его». «Это напоминало мне, как меня наказывала в детстве мать». «Мне приходилось заставлять себя это делать, все это казалось таким жестоким». Но поскольку у них было разрешение со стороны авторитета (ведущий сказал им делать это, так как это является частью их «роста»), то все участники выполняли это задание.

Вторая основная реакция тех, кто производил обусловливание, вопреки ожиданиям большинства из них, состояла в том, что они обнаруживали, что им нравится это занятие. «Я чувствовал важность и правильность того, что я делал», «Какая-то часть меня наслаждалась чувством той власти, которая у меня была».

Оба типа реакции обычно находили какое-то рациональное внутреннее объяснение у тех, кто был в роли проводивших обусловливание. Чаще всего они говорили себе, что делают это потому, что таковы инструкции авторитетного лидера. Это, разумеется, было правдой, но люди признавали, что эта мысль имела определенную эмоциональную окраску и ощущение фальши, и это вызывало у них подозрение, что тут что-то не так. Другие объяснения были еще менее реалистичными, как, например, мысль о том, что тот, кто подвергается обусловливанию, вероятно, в чем-то плох и потому заслуживает наказания.

Как и те, кто подвергался обусловливанию, те, кто его проводил также обнаружили у себя тенденцию к частичной утрате контакта с реальностью. Независимо от того, каким именно специфическим образом они оправдывали для себя свои действия, они проявляли склонность погружаться в фантазии, вместо того чтобы уделять внимание действительной реакции своих партнеров. Они также обнаруживали, что вспоминают, как когда-то в детстве подвергались наказаниям, и чувствуют себя такими же детьми. Имитация реальности у тех, кто проводил обусловливание, становилась искаженной.

Если считать, что моей целью было показать, что обусловливание играет важную роль в жизни моих слушателей, то демонстрация имела большой успех. Все слушатели почувствовали, что теперь им понятно, что такое обусловливание, и они признали, что это имеет отношение не только к человеческой жизни в целом, но и к их собственной жизни в частности. Проведенные позже обсуждения показали, что у слушателей появилась гораздо большая чувствительность к тем возможным способам, с помощью которых они могли подвергаться обусловливанию в своем собственном развитии.

Я сам, так же как и мои слушатели, воспринял эту демонстрацию как эпизод, вызывающий дискомфорт. Однако с точки зрения своей поучительности этот неприятный эксперимент стоил того, чтобы его пережить. Если вы не знаете, что вы чем-то обусловлены, то у вас мало шансов вообще что-либо с этим сделать, поэтому легкие неприятности – не столь уж большая плата за то, чтобы сделать для себя открытие такой ценности. Я часто рассказывал слушателям об этой демонстрации во время своих семинаров, но редко действительно прибегал к ней.

Демонстрация того, как происходит обусловливание, была завершена, но было бы неправильно на этом остановиться. Мы затем провели специальный сеанс угасания условной реакции: я повторял удары металлическими линейками, но за ними не следовало ни удара по щеке, ни неприятных слов. Так мы делали до тех пор, пока реакция страха не исчезла у всех тех, кто подвергался обусловливанию. Затем, хотя это и не входило в стандартную процедуру обусловливания, я сломал обе линейки и бросил их на пол, и все участники могли топтать их ногами. После этого те, кто проводил обусловливание, и те, кто ему подвергался, обняли друг друга, и от обусловленности не осталось ничего, кроме извлеченного урока.

В случае нашего крана-сортировщика аналогом обусловливания является простое программирование его компьютера. Мы программируем компьютер таким образом, что когда происходит событие А, то должен последовать ответ Б, вне зависимости от того, существует ли в действительности какая-то связь между А и Б. Мы вольны делать все что угодно, и мы всегда можем делать это с первой попытки. Для выработки условной реакции у человека может потребоваться много попыток, но иногда это может случаться с первой попытки, особенно если ситуация вызывает сильные эмоции. Обусловливание человеческих существ подобно программированию компьютера. По мере того как все большая часть наших переживаний и действий приобретает черты обусловленных реакций, мы сами становимся все более и более автоматичными.

Насколько большую роль играет обусловливание в вашей жизни? В какой мере то, что кажется естественной реакцией, является не частью вашей действительной сущности, а результатом навязываемой вам окружающими людьми и условиями вашей жизни взаимосвязи тех или иных событий?

Слово «транс» обычно имеет для нас отрицательный оттенок. Если кто-либо ведет себя бестолково, мы склонны говорить, что он находится в трансе. Транс не обязательно является просто пассивным отупением, но может включать в себя целенаправленное стремление к каким-то неправильным вещам.

Когда мы чувствуем, что кто-то находится в трансе, мы призываем его пробудиться и в полной мере использовать свои естественные способности.

Как научный термин слово «транс» теперь уже мало распространено, отчасти по причине своего отрицательного оттенка, а частично оттого, что его значение так и не определено достаточно точно. Всякий научный термин должен ясно описывать, что собой представляет явление, к которому он относится, не допуская путаницы между тем, что оно такое, и тем, что мы по поводу его чувствуем. Нас здесь интересуют именно отрицательные ассоциации.

Несмотря на положительные результаты использования гипноза в медицине и психотерапии и в качестве средства для ускорения обучения и несмотря на десятилетия усилий ответственных профессионалов в попытках выработать у общественности более положительное мнение о гипнозе, у подавляющего большинства людей гипноз по-прежнему ассоциируется с трансом. Сам гипноз при этом приобретает отрицательное значение: считается, что загипнотизированный человек пребывает в безжизненном, полусонном состоянии, под властью гипнотизера, который управляет и манипулирует им, пользуясь превосходством своих ума и воли.

Но, быть может, существует какая-то более глубокая причина для сохранения отрицательного образа гипноза как транса?

Гурджиев, помимо всего прочего, был еще и умелым гипнотизером. Он был знаком с теми восточными формами гипноза и способами его применения, которые до сих пор почти неизвестны на Западе. Гурджиев знал, что гипноз – это вовсе не какой-то экзотический и необычный феномен, и что гипноз в различных своих формах играет значительную роль в повседневной жизни почти всех людей.

Когда гипноз проводится формальным образом, то есть когда имеются гипнотизируемый «испытуемый» и «гипнотизер» и используется формальная процедура индукции гипнотического состояния, проверки его глубины, использования этого состояния и, затем, его прекращения, то мы признаем огромную силу гипноза. Но когда гипнозоподобные процедуры и состояния переплетаются с различными видами деятельности, встречающимися в нашей жизни, они далеко не столь очевидны, хотя могут быть такими же эффективными. Мы рассмотрим гипноз подробно, поскольку он может привлечь наше внимание к менее очевидным вещам, которые являются частью нашей повседневной жизни.

Гипноз пленял меня с самого юного возраста и был основной темой первых десяти лет моей научной карьеры. Мои магистерская и докторская диссертации были посвящены исследованию новых применений гипноза для активного управления процессом и содержанием ночных сновидений. После защиты докторской диссертации я два года интенсивно изучал гипноз в Стэнфордском университете и после этого еще несколько лет занимался подобными исследованиями. Я считаюсь специалистом по гипнозу, и все же после многих лет его изучения я по-прежнему нахожу его совершенно невероятным и поразительным.

ОКРУЖАЮЩАЯ ОБСТАНОВКА И ПОДГОТОВКА

Давайте рассмотрим современную процедуру гипноза, состоящую в использовании Стэнфордской шкалы гипнабельности, формы «С». Это стандартная процедура психологического тестирования, широко используемая исследователями для определения того, насколько испытуемый подвержен гипнозу.

В процедуре применения этой шкалы нет ничего явно театрального или таинственного. Гипнотизер не носит мантии и не делает «гипнотических пассов», нет здесь и всякого вздора вроде слов «Смотрите мне в глаза!». Она стандартизована настолько, что после первоначального знакомства с испытуемым экспериментатор просто дословно читает ее по печатной инструкции. Реакции испытуемого также оцениваются стандартным образом: «Двигается ли рука испытуемого менее чем на столько-то сантиметров за столько-то секунд?»

При этом обстановка играет незначительную роль. Обычно испытуемый – часто это студент колледжа, который хочет подзаработать, – приходит в психологическую лабораторию, которая в основном представляет собой просто тихую комнату с удобными стульями. Как правило, испытуемый раньше не был знаком с гипнотизером и не знает о нем ничего кроме того, что он, предположительно, компетентен в практике гипноза. После нескольких минут непринужденной беседы и заполнения анкет, что является типичным ритуалом знакомства, гипнотизер предлагает испытуемому сесть поудобнее. Он заверяет испытуемого, что в том, что будет происходить, нет ничего опасного или угрожающего, что в этом нет ничего неудобного или затруднительного и что подвергаться гипнозу – это, в общем, вполне нормальная вещь.

НАЧАЛО ГИПНОТИЧЕСКОЙ ИНДУКЦИИ

Формальная процедура гипнотической индукции [7] начинается с того, что испытуемого просят пристально смотреть на маленькое блестящее пятно на стене (это может быть, например, чертежная кнопка), слушая то, что говорит гипнотизер. Точка, на которой фиксирует внимание гипнотизируемый, называется мишенью.

Затем следуют многократно повторяющиеся внушения, которые должны направлять мысли и восприятие испытуемого. Эти «внушения» представляют собой просто словесные утверждения, которые увлекают за собой мысли испытуемого. Это могут быть, например, такие слова: «Подумайте о том, что бы вы чувствовали, будучи очень расслабленным и сонным». В печатной инструкции такие слова обычно слегка варьируются, а не просто повторяются в точности, и гипнотизер обычно должен произносить эти слова без долгих пауз, для того чтобы ум испытуемого был постоянно занят внушениями.

Гипнотизер внушает, чтобы испытуемый продолжал пристально смотреть на мишень, что он может быть введен в гипнотическое состояние, если будет смотреть на блестящую точку и следовать инструкциям гипнотизера, сосредоточиваясь на том, что тот говорит. Гипнотизер внушает, что сам факт присутствия здесь испытуемого уже говорит о том, что он хочет быть загипнотизированным. Испытуемому нужно просто расслабиться и позволить, чтобы все происходило само собой.

Гипнотизер продолжает внушать, что если ум испытуемого будет уклоняться от того, чтобы следовать за голосом гипнотизера, то он будет мягко возвращать его обратно. С этими внушениями перемежаются заверения, что гипноз является совершенно нормальной вещью, подобной многим другим вещам, с которыми испытуемому уже приходилось сталкиваться, как, например, когда человек настолько поглощен разговором во время ведения машины, что совершенно не замечает пробегающего мимо ландшафта. Гипнотизер уверяет испытуемого, что его опыт будет очень интересным.

В это время испытуемый продолжает пристально смотреть на мишень. Хотя большинство людей не думают об этом, пристальное всматривание во что-либо утомляет глаз, и визуальный образ начинает подвергаться неожиданным изменениям. Отдельные его части могут быть ярче или бледнее, цвета могут изменяться, тени могут то появляться, то исчезать. Ранее в ходе индукции гипнотизер внушает, что такие изменения будут происходить, и когда они действительно появляются, испытуемый интерпретирует их как результат индукции, как признак того, что он начинает входить в гипнотическое состояние. С одной стороны, это не более чем трюк – эти изменения восприятия происходили бы и без гипнотической индукции. Но с другой стороны – это полезный и эффективный способ создания связи между идеями и опытом, между тем, что внушает гипнотизер, и тем, что действительно происходит. Это создает впечатление, что внушение действует, что усиливает веру испытуемого в то, что гипнотизер действительно вызывает у него гипнотическое состояние. Если внушение уже начало действовать, то действительным признаком этого будет тяжесть в глазах.

ПАРАЛЛЕЛИ СО СНОМ

Несколько минут спустя гипнотизер начинает внушать испытуемому, что у него появляется чувство усталости в глазах (что в любом случае весьма вероятно, поскольку он все время пристально смотрел на мишень), и что сейчас так приятно будет закрыть глаза – просто позволить им закрыться самим. Гипнотизер внушает, что испытуемый уже чувствует себя расслабленным и становится еще более расслабленным. Мысли о расслаблении приводят к расслаблению: тело становится онемевшим и тяжелым, веки тяжелеют, дыхание становится более глубоким и свободным, и испытуемый чувствует себя все более и более сонным. (Вы можете заметить, что даже само чтение этих слов уже навевает на вас сонливость. Сопротивляйтесь этому!) Гипнотизер внушает, чтобы испытуемый отказался от попыток активно контролировать свои переживания, чтобы он просто расслабился и погрузился в приятные чувства сонливости и расслабления. Он ощущает приятное тепло в своем теле; он погружается во все более глубокий сон. Но, несмотря на то что он погружается в сон, он продолжает явственно слышать голос гипнотизера, и он будет хотеть делать то, что тот говорит.

Аналогия со сном, в неявной форме проводимая во внушениях, и многократные упоминания о чувствах дремоты и сонливости оказывают очень сильное действие. Гипноз не обязательно вызывать с помощью намеков на состояние сна, но это самый распространенный способ. Сон – это универсальное измененное состояние сознания, которое все мы периодически испытываем и которое всем нам понятно. Конечно, между гипнотизером и испытуемым существует негласное понимание того, что это не обычный, а гипнотический сон, особое сноподобное состояние, в котором испытуемый слышит слова гипнотизера и реагирует на них.

По мере того как процедура гипнотической индукции продолжается, внушения состояния сна становятся все более частыми и прямыми. Вместо внушения, что испытуемый чувствует себя сонным, ему начинают говорить, что он действительно спит и что его сон становится все глубже и глубже. Потом к внушению добавляются слова, что ничто не может помешать приятному ощущению, возникающему в этом сне, и что испытуемый будет оставаться в этом глубоком сне, переживая все то, что ему будет внушать гипнотизер, до тех пор пока не будет произнесена команда пробудиться. Испытуемому говорят, что он даже может двигаться, открывать глаза или разговаривать в ответ на внушения гипнотизера, не пробуждаясь при этом.

Такая стандартная процедура наведения гипноза занимает от двенадцати до пятнадцати минут в зависимости от того, насколько быстро гипнотизер читает инструкцию. Вслед за этапом наведения используется стандартный набор инструкций для проверки того, как испытуемый реагирует и насколько глубоко он загипнотизирован.

ГИПНАБЕЛЬНОСТЬ

Реакции людей на эту процедуру гипнотической индукции сильно различаются. В одном из крайних случаев испытуемый может внезапно встать и спросить: «Когда же что-нибудь начнет происходить? Мне надоело». Но чаще бывает так, что взгляд испытуемого застывает; его веки начинают опускаться и в конце концов закрываются; возникает впечатление, что они закрываются сами по себе, помимо воли испытуемого. Как правило, потом испытуемый рассказывает, что так оно и было на самом деле.

Двенадцать стандартных тестов на определение внушаемости Стэнфордской шкалы восприимчивости к гипнозу, которые используются после стадии гипнотической индукции, предназначены для определения того, в какой мере поведение испытуемого соответствует поведению загипнотизированного человека в классическом случае. Первые из этих тестов довольно легкие, и их проходят многие люди; другие более трудные. Если принять количество пройденных тестов в качестве меры гипнабельности, в среднем получается почти стандартное колоколообразное распределение гипнабельности в популяции (Имеется в виду статистическая кривая равномерного распределения того или иного признака в популяции, или же зависимости некоторого случайного результата от числа попыток, имеющая симметричную форму, напоминающую колокол (так называемое «распределение Гамильтона»). – Прим. ред.).

Большинство людей внушаемы, или гипнабельны, в умеренной степени; очень немногие вообще не поддаются внушению, а некоторые являются очень гипнабельными. Распределение оказывается «почти» стандартным потому, что сильно гипнабельных людей существенно больше, чем негипнабельных. Это обычно интерпретируют так, что существует стандартное среднее распределение гипнабельности, поскольку такой способностью в той или иной мере обладает почти каждый человек. Однако есть небольшое количество людей, обладающих каким-то особым гипнотическим талантом, и именно за счет них повышается число тех, кто проходит все тесты. Если брать округленные цифры, то около пяти процентов людей демонстрируют почти полную невосприимчивость к этой (и к другим аналогичным) гипнотическим процедурам: они не гипнабельны. Большинство людей проявляют умеренную степень внушаемости; их легко погрузить в гипнотический транс средней глубины. Очень восприимчивы к гипнозу примерно десять процентов испытуемых, и некоторых из них можно загипнотизировать до чрезвычайно глубокой степени.

Вопреки распространенному мнению, степень гипнабельности человека никак заметно не связана с теми или иными характеристиками его личности. Глубоко гипнабельный человек вовсе не обязательно более умный или более глупый, более или менее доверчивый; это может быть мужчина или женщина, экстраверт или интроверт; здоровый человек или невротик. Идея о том, что гипнотизер подавляет волю гипнотизируемого, превращая его в немого, покорного и доверчивого исполнителя, на деле оказывается мало соответствующей действительности.

Теперь мы рассмотрим те эффекты, которые возникают в гипнотическом состоянии. Для удобства я опишу их так, как они проявляются у наиболее гипнабельных испытуемых, а не у тех, кто не очень хорошо подается гипнотической индукции.

ЭФФЕКТЫ ГИПНОЗА

Первый формальный тест на эффективность гипнотической индукции состоит в том, закрываются ли глаза испытуемого сами собой на определенной стадии наведения гипнотического состояния. Если этого не происходит, то гипнотизер предлагает испытуемому закрыть глаза намеренно.

Затем испытуемому предлагается вытянуть руку горизонтально перед собой и представлять, что она становится очень тяжелой. Испытуемый почувствует, что его рука тяжелеет, ее становится все труднее удерживать вытянутой, и она начнет опускаться, пока не ляжет на колени.

В следующем тесте испытуемый держит руки горизонтально перед собой на расстоянии около тридцати сантиметров одна от другой. Затем ему внушают, что между его руками постепенно начинает появляться некая сила, которая не позволяет свести руки вместе. Испытуемые нередко описывают это ощущение как взаимоотталкивание двух магнитов. Помимо сознательной воли испытуемого, его руки отталкиваются друг от друга и их невозможно свести вместе.

Затем проводится внушение восприятия, а именно внушается, что в комнату залетел комар. Этот надоедливый комар садится на шею испытуемому. Прихлопнуть его! Восприимчивые испытуемые убивают комара, прежде чем он сможет их укусить. Потом они сообщают, что слышали жужжание комара и чувствовали, как он садится им на шею.

После этого гипнотизер изменяет тип восприятия и начинает внушать испытуемому, что он чувствует сладкий или кислый вкус. У испытуемого может скривиться рот, настолько сильным может быть ощущение кислого вкуса.

Описанные выше внушенные состояния могут в той или иной степени испытывать достаточно большое число людей. Тех состояний, которые будут описаны дальше, достичь труднее, но они переживаются с полным чувством реальности происходящего (порой «реальнее», чем сама действительность) теми испытуемыми, которые имеют повышенную склонность к внушению.

Испытуемому снова предлагается вытянуть руки вперед. Теперь ему внушают, что руки настолько напряжены, что даже если он захочет согнуть их, то не сможет это сделать. Иногда испытуемый при этом пытается согнуть руки. Несмотря на большие усилия, его руки не сгибаются; привычный контроль над мышцами утрачен.

Теперь мы оставим тему измененного восприятия тела и реальности и погрузимся внутрь. Испытуемому говорят, что он увидит сон, яркий сон, после чего гипнотизер некоторое время молчит. Когда испытуемых просят сравнить реальность этих видений с привычными им ночными сновидениями, они сообщают, что порой эти видения столь же реальны, а иногда даже более реальны, чем сновидения. Внушение также может влиять на содержание видений, как, например, когда внушают, что видение будет отражать, что значит быть загипнотизированным.

Возрастная регрессия – один из наиболее драматических феноменов, связанных с гипнозом. Испытуемый сообщает, что он возвращается назад во времени, что он больше не взрослый человек, а гораздо моложе. Как правило, испытуемому внушают конкретное время, до которого ему следует регрессировать, например просят его вернуться в день своего рождения, когда ему исполнилось столько-то лет. Степень такой регрессии бывает различной, но наиболее восприимчивые испытуемые могут снова переживать себя в детском возрасте. Изменяется их речь и почерк, и они чувствуют, что они не просто вспоминают, а как бы заново переживают раннюю часть своей жизни.

Особенно драматичным бывает тест на невосприимчивость к запаху. Несмотря на то что я сам много раз проводил этот тест и наблюдал за тем, как испытуемые его проходят, он по-прежнему продолжает поражать меня. После того как испытуемому внушили, что он не чувствует никакого запаха, ему к носу подносят открытую бутылочку с нашатырным спиртом и предлагают как следует понюхать. Высокогипнабельные и находящиеся в глубоком гипнотическом состоянии испытуемые сильно вдыхают носом, не проявляют никакой реакции и отрицают наличие какого бы то ни было запаха. Запах нашатырного спирта не только очень сильный, но и вызывает весьма болезненные ощущения в обычном состоянии сознания. Хотя форма «С» Стенфордской шкалы не предусматривает дальнейшего тестирования болевой чувствительности, в других стандартных гипнотических процедурах используются разнообразные болезненные раздражители для проверки того, что испытуемый после внушения не чувствует боли. Эта способность ослаблять или устранять боль является одним из наиболее загадочных (и наиболее полезных на практике) аспектов гипноза.

Мы увидели, как связанные с внешним миром ощущения изменяются или полностью исчезают, и тогда внешнее восприятие заменяется видениями. Иногда внешнее восприятие может замещаться галлюцинаторным восприятием, восприятием того, чего вообще нет в физическом мире. В следующем тесте испытуемому говорят, что секретарь исследовательской лаборатории забыла задать ему некоторые предварительные вопросы и теперь задаст их через переговорное устройство. Восприимчивые испытуемые слышат эти вопросы и отвечают на них!

Затем проводится тест на крайнюю степень изменения восприятия, называемую отрицательной галлюцинацией. Испытуемому говорят, что когда он откроет глаза, то он увидит на столе перед собой две коробки. В действительности там стоит три коробки, но высокогипнабельный испытуемый видит только две. Сохранение гипнотического состояния с открытыми глазами также является признаком высокой гипнабельности.

В завершение гипнотизер внушает, что когда испытуемый пробудится от гипнотического состояния, он не будет помнить ничего из того, что происходило. Однако воспоминания возвратятся после того, как гипнотизер подаст определенный сигнал, о котором он сейчас сообщает испытуемому. Проводится процедура разгипнотизирования, и испытуемого спрашивают о том, что происходило. Высоко восприимчивый испытуемый говорит, что он пришел к гипнотизеру, сел и расслабился, а потом, должно быть, заснул, поскольку он ничего больше не может вспомнить. После того как гипнотизер подает сигнал, к испытуемому возвращается в полном объеме память о том, что с ним было.

Другой типичный гипнотический эффект, который обычно проверяют, хотя он и не включен в Стэнфордскую шкалу внушаемости, – это постгипнотическое внушение. Когда испытуемый находится в гипнотическом состоянии, ему внушают, что через некоторое время после его пробуждения гипнотизер будет подавать ему определенный сигнал, например, упоминать о том, что сегодня приятный теплый день. Всякий раз когда испытуемый будет слышать эти слова, он будет совершать какие-то специфические поступки, скажем, открывать дверь и выглядывать в коридор. Гипнотизер при этом внушает, что испытуемый не будет помнить о том, что ему было сделано такое постгипнотическое внушение.

После того как гипнотизер разгипнотизировал испытуемого и тот, как предполагается, возвратился в свое обычное состояние сознания, гипнотизер будет изредка использовать ключевые слова, как бы случайно употребляя их в разговоре. Испытуемый при этом будет выполнять внушенные ему действия, не помня о том, что он подвергался постгипнотическому внушению.

Например, если испытуемый должен будет открывать дверь и выглядывать в коридор, то после того, как это случится несколько раз, для большинства людей это может показаться довольно странным. Восприимчивые испытуемые находят разумное объяснение для такого поведения, часто даже если их об этом не спрашивают. «Мне показалось, что я слышал снаружи какой-то странный шум», или «Здесь так душно, я немного проветрю». Постгипнотическое внушение является поразительной демонстрацией того, насколько мы можем не осознавать причин своего поведения.

Несмотря на большие возможности гипноза, он не дает гипнотизеру полного контроля над испытуемым. Если гипнотизер внушает испытуемому, чтобы тот делал что-то действительно опасное или антисоциальное, например стрелял в кого-то, то испытуемый, как правило, будет игнорировать внушение или будет пробуждаться от гипнотического состояния, иногда чувствуя при этом себя выведенным из душевного равновесия. Это обычно объясняют тем, что гипнотическое внушение является действенным лишь до те пор, пока оно не затрагивает наши более глубокие убеждения.

Но есть и другое, более неприятное для большинства из нас объяснение, которое станет более понятным, когда вы прочитаете следующий раздел о трансе согласованного сознания. Когда кто-либо подвергается гипнозу, гипнотизер может дать ему послегипнотическое внушение, что этот человек не может быть загипнотизирован никаким другим гипнотизером. Пока такое внушение действует – а это может длиться от нескольких часов в одних случаях до нескольких месяцев в других, – человек не будет подвержен гипнотическому воздействию со стороны кого-либо другого, но будет оставаться гипнабельным для того, кто сделал ему это внушение. При этом внушение может быть модифицировано таким образом, что человек будет гипнабельным для других гипнотизеров, но не будет реагировать на внушения определенного типа. Когда мы будем рассматривать структуру обычного сознания и его сходство с состоянием транса, мы увидим, что сопротивление антисоциальному внушению во время гипноза может быть частично связано с моральными принципами, но может и просто указывать на то, что самый первый для всех нас гипнотизер, наша культура, создала в нас что-то подобное постгипнотическому внушению, которое препятствует любым изменениям.

НЕДОВЕРИЕ К РЕАЛЬНОСТИ ГИПНОЗА

Поскольку часть вашего ума настроена весьма скептически, то ваше недоверие к реальности гипноза вполне понятно – особенно если прибавлю, что бывают и более драматические гипнотические феномены, чем те, что включены в вышеупомянутую Форму «С». У нас есть две других формы Стэнфордской шкалы гипнабельности для тестирования действительно гипнотически одаренных испытуемых.

Мне самому приходилось гипнотизировать людей с применением этих других шкал и наблюдать феномены, о которых я упомянул, множество раз. Я должен признавать реальность этих феноменов по причине своего многократного опыта. Но должен ли?

Все это имеет явный привкус волшебства. Не используются никакие психотропные вещества, не делается никаких операций на мозге, нет никаких мощных эмоций – ничего такого, что могло бы подтолкнуть человека к крайнему пределу его функционирования. Два незнакомых человека сидят в обыкновенной комнате. Один, называемый гипнотизером, не делает ничего, кроме как просто говорит какие-то слова другому, называемому испытуемым. Но при этом реальность испытуемого резко меняется, казалось бы, совершенно невозможным образом. Не волшебство ли это, когда заклинания (всего лишь слова) волшебника изменяют реальность?

ОБЪЯСНЕНИЕ ГИПНОЗА

Большую часть теоретиков, пытающихся понять и объяснить природу гипноза, можно разделить на две группы – доверчивых и скептиков. Доверчивые теоретики, как правило, принимают поведение испытуемого и то, что он сообщает, за чистую монету: когда испытуемый не реагирует на нашатырный спирт и говорит, что он не чувствует никакого запаха, это означает, что он действительно не чувствует никакого запаха. Скептически настроенные теоретики считают феномены гипноза по самой своей сути невероятными или невозможными, и поэтому они рассматривают поведение испытуемого как своего рода притворство: когда он вдыхает пары нашатырного спирта, это для него болезненно, но он ведет себя так, как будто не чувствует никакого запаха, и не говорит правды о своих переживаниях.

Я думаю, что определение первого класса теоретиков как «доверчивых» было введено в оборот скептическими теоретиками, так как слово «доверчивый» имеет оттенок некоторой наивности. Я буду использовать взамен слова «доверчивый» термин «эмпирический», чтобы в более нейтральной форме указать, что эти теоретики принимают поведение загипнотизированных испытуемых и их сообщения о своих состояниях в качестве достаточно точного отражения их переживаемого опыта.

Эмпирические теоретики сталкиваются с проблемами, когда пытаются дать более глубокие объяснения переживаниям людей, находящихся в гипнотическом состоянии. Почему переживаемый ими опыт может оказываться столь сильно измененным? Основная линия рассуждений состояла в том, что гипноз связан с глубокими физиологическими изменениями в нервной системе, которые сравнимы с теми, что происходят во время сна или в состояниях, вызванных приемом психотропных веществ. К несчастью для этой теории, подобных изменений не удалось обнаружить. Хотя электроэнцефалографические данные являются достаточно грубым показателем, картина биоэлектрической активности мозга у испытуемых в состоянии гипноза практически не отличается от той, что регистрируется у людей в обычных состояниях. Другие физиологические изменения в организме можно связать с релаксацией, которая является естественной частью гипноза. Однако можно устранить фактор релаксации и связанные с ним физиологические изменения с помощью специального внушения, но человек при этом по-прежнему будет оставаться в состоянии глубокого гипноза.

Мы, вероятно, сможем обнаружить какие-то физиологические изменения, происходящие во время гипноза, когда наша аппаратура станет достаточно совершенной и чувствительной. Уже есть намеки на изменение вызванных потенциалов мозга во время отрицательных галлюцинаций, но это не настолько большие изменения, чтобы они сегодня позволяли объяснить, чем является гипноз. И, что более важно, мы по-прежнему не способны объяснить, как столь глубокие изменения могут быть вызваны просто произнесением слов.

Скептически настроенные теоретики полагают, что поведение, которое обычно связано с гипнотическим состоянием, в действительности является «нормальным», и что оно находится в пределах наших обычных возможностей. Просто оно редко встречается и поэтому кажется необычным. Когда мы видим множество подобных проявлений в контексте того, что мы обозначаем как гипноз, мы ошибочно считаем эти проявления чем-то особенным. Кроме того, эти теоретики обычно полагают, что наблюдаемое подчинение внушениям по большей части является ролевой игрой. При этом испытуемый находится не в каком-то таинственном гипнотическом «состоянии», а в совершенно нормальном состоянии, разыгрывая роль загипнотизированного.

Скептические теории существуют с тех пор, когда гипноз был введен в нашу культуру Антоном Месмером под названием «животный магнетизм». Так, например, работавший в Индии британский врач Джеймс Эсдейл обнаружил, что гипноз во многих случаях можно использовать для обезболивания при хирургических операциях. В то время химические обезболивающие препараты еще не были открыты, и девяносто пять процентов пациентов, которым нужно было делать хирургические операции, умирали во время них от ужасных страданий. Эсдейл сообщал, что его пациенты в Индии не только не чувствовали никакой боли, но и девяносто пять процентов из них успешно перенесли операции.

Британские медицинские журналы отказывались печатать его статьи. Когда Эсдейл возвратился в Англию, он организовал демонстрацию своего метода для коллег из Британского Колледжа врачей и хирургов. Загипнотизировав человека с гангреной ноги, Эсдейл сделал ему ампутацию в присутствии своих коллег. Пациент при этом спокойно лежал и улыбался. Каким же было заключение скептически настроенных коллег? Они решили, что Эсдейл дурачит их, и что он нанял крепкого мошенника, заплатив ему достаточно много денег, чтобы тот лежал перед ними и притворялся, что он не чувствует боли. Да, видно в те времена мошенники были очень крепкими и мужественными!

ТРИ ИЗМЕРЕНИЯ ГИПНОЗА

Я полагаю, что в действительности реакции на гипнотическую индукцию могут быть весьма разнообразными, так что и эмпирическая, и скептическая позиция отчасти являются справедливыми в зависимости от того, о каком конкретном испытуемом и о какой конкретной ситуации идет речь.

Рональд Шор, выдающийся исследователь гипноза, говорил о трех измерениях глубины гипноза, о трех различных видах изменений психологического функционирования, которые могут возникать как по отдельности, так и в сочетании друг с другом в результате наведения гипнотического состояния. Эти три измерения гипноза таковы: вовлеченность в разыгрывание роли, транс и архаическая регрессия. Изменения в функционировании нашего ума в процессе повседневной жизни также происходят по этим трем направлениям.

Понятие разыгрывания роли является чем-то понятным для всех нас. Актер играет на сцене роль Гамлета, но при этом он знает, что он не Гамлет, а просто он сам, играющий Гамлета. Мы играем в своей жизни многие роли, понимая, что они явно искусственны, что это не мы сами. Так, например, когда испытуемому говорили, что секретарю исследовательской лаборатории нужно задать ему некоторые вопросы через переговорное устройство, испытуемый, который разыгрывает роль находящегося в глубоком гипнозе, может примерно прикинуть, какого рода вопросы вероятнее всего были бы заданы в этой ситуации, и будет вслух давать на них подходящие ответы. Но то, что могло начаться как преднамеренное разыгрывание роли, потом изменяется. Понятие вовлеченности в разыгрывание роли относится к тому факту, что мы можем начать отождествляться с той ролью, которую играем, вместо того чтобы просто намеренно ее разыгрывать. Когда мы начинаем вкладывать в роль свою душу, мы забываем о том, что это только роль. Она овладевает нами, и тогда уже не мы играем роль, а роль играет нас.

Некоторые люди действительно могут просто разыгрывать роль испытуемого, введенного в гипнотическое состояние, но в большинстве случаев эта роль начинает становиться автоматической, в той или иной степени бессознательной. В предельном случае испытуемый настолько глубоко вовлекается в свою роль, что начинает проявлять все внешние признаки поведения, характерного для того, кто глубоко загипнотизирован. На самом деле ему даже не приходит в голову, что у него есть какой-то выбор; он автоматически соглашается с имеющимися у него ожиданиями в отношении того, как должен себя вести человек в гипнотическом состоянии; он забывает, что он играет роль. Однако если его потом спросить о том, что он испытывал, он скорее всего скажет, что не замечал ничего, что было бы за пределами обычного. Он не чувствовал, что его рука тяжелая, хотя, очевидно, не было никаких разумных причин делать что-то другое, кроме как опускать руку, как будто он ощущал, что она наливается тяжестью. Вовлеченность в разыгрывание роли является формой отождествления, мощным процессом, который мы подробно рассмотрим в главах одиннадцатой и двенадцатой.

Измерение транса связано с ослаблением той интеллектуальной структуры, с помощью которой мы оцениваем свои переживания. Шор назвал эту структуру обобщенной ориентацией реальности. Я бы назвал это иначе, ориентацией в согласованной реальности (ОСР), чтобы устранить значение «заслуживающий доверия», которое подразумевается словом «общий», и напомнить, что наше отношение к реальности является в большой мере результатом существующего в рамках нашей культуры общего согласия, или консенсуса, в отношении того, что нужно считать реальным и важным. Эти факторы воздействия культуры мы рассмотрим подробнее в следующих главах.

Обычно когда другой человек что-то говорит вам, то это немедленно и автоматически оценивается по отношению к накопленным вами знаниям, которые составляют часть ОСР. Если, например, продавец говорит вам: «Это самый лучший товар из имеющихся в продаже», то вы немедленно и автоматически оцениваете это в терминах вашего связанного с ОСР знания о том, что продавцы часто преувеличивают и даже обманывают, когда говорят о тех вещах, которые они хотят продать. Вы принимаете это утверждение, но добавляете к нему ограничение относительно того, что его истинность вызывает сомнение.

Поскольку ОСР уменьшается в результате наведения гипнотического состояния, то утверждения гипнотизера перестают автоматически оцениваться. Так, например, в начале процедуры наведения гипнотизер может внушать: «Было бы так приятно погрузиться в сон». Если бы ОСР функционировала у вас в полной мере, вы могли бы подумать: «А действительно ли я хочу сейчас уснуть? Является ли сон таким приятным? Или же я пропущу что-то интересное, если сейчас усну? Он говорит, что я уже сонный, но действительно ли я чувствую сонливость?» При происходящем автоматически угасании ОСР по мере того как вы все более погружаетесь в гипнотическое состояние, это утверждение становится простым, безоценочным утверждением факта: да, действительно было бы так приятно погрузиться сейчас в сон.

Ваш опыт становится «диссоциированным», т.е. отделенным, отмежеванным, и уже не ассоциируется сознательно или чисто автоматически с соответствующей информацией – этот момент мы также обсудим подробнее в дальнейшем.

Таким образом, измерение транса характеризуется тем, что опыт переживается изолированно, без сознательной или автоматической оценки по отношению к вашему общему ОСР-знанию. При этом оценивание либо не производится вообще, либо происходит с точки зрения тех специфических форм знания, которые соответствуют состоянию транса. Испытуемый, который глубоко загипнотизирован и вошел в состояние транса, испытывает все классические феномены: они для него совершенно реальны, и то, что он внешне реагирует так, как если бы он действительно переживал то, что ему внушают, на самом деле является прямым и откровенным отражением его внутренних переживаний.

Измерение гипноза, которое связано с архаической регрессией, развивается из тех переживаний, которые мы имели в детском возрасте по отношению к нашим родителям. Мы были маленькими, ничего не знающими и почти бессильными, мы обладали лишь очень незначительной степенью понимания себя или внутреннего самоконтроля. Наши родители были для нас гигантами, обладавшими знанием, силой и властью, далеко превосходившими наше понимание. По сравнению с нами они были подобны богам. Мы развили в себе автоматическое восприятие их как богоподобных существ, полностью понимающих нас и рассчитывающих на безусловное послушание. Взамен этого они давали нам в награду свою заботу о наших физических потребностях и любили нас. Наши ожидания оправдывались.

Под поверхностью нашей сложно организованной взрослой личности продолжает существовать этот набор автоматических отношений, и он может действовать без нашего осознавания. Фрейд, говоря об этом явлении, называл его трансфером, или переносом – мы переносим это идущее из детства сознательно-эмоциональное отношение на некоторых людей, с которыми мы связаны в нашей жизни, и часто результаты этого бывают неприятными и вызывают замешательство. Предположим, начальник поручает вам выполнить для него определенное задание, и, когда вы это делаете, некоторая часть вашего ума переносит на образ начальника образ вашего отца. Все ваши ожидания в отношении того, как ваш отец должен к вам относиться, начинают окрашивать ваши взаимоотношения с начальником. Поскольку ему неизвестно, что он, как вы ожидаете, обязан любить вас и понимать ваши глубочайшие чувства, так что вам даже не нужно выражать их внешне, вам кажется, что своим отчужденным поведением он отвергает вас, игнорирует эту вашу потребность. Вы начинаете считать, что вы не нравитесь ему. Так начинает накапливаться непонимание.

Одной из реакций на введение в гипнотическое состояние является неосознаваемый перенос на гипнотизера того отношения, которое у вас было к одному из ваших родителей (или к ним обоим). Гипнотизер теперь обладает такими же волшебными качествами, которыми вы наделяли в детстве одного из своих родителей. Естественно, что те вещи, которые он внушает, воспринимаются вами как истина. Ведь будет очень плохо, если вы не будете повиноваться тому, что говорит гипнотизер (родитель). Эта ситуация может периодически создавать эпизоды интенсивных эмоций в ходе гипнотической процедуры, равно как явно выражаемое внешнее согласие с тем, что говорит гипнотизер.

В процессе гипнотической индукции испытуемый может демонстрировать значительные психологические изменения в одном или нескольких из этих измерений. Все эти измерения измененного психологического функционирования воздействуют на нас в повседневной жизни в значительно большей степени, чем мы осознаем.

ОТВРАЩЕНИЕ К «ТРАНСУ»

В вышеприведенном описании гипноза и лежащих в его основе некоторых внутренних процессов я придерживался преимущественно научно нейтрального стиля изложения, по принципу «вот факты, я не предлагаю никаких оценок», что, как считается, должно отличать объективного ученого. Но даже несмотря на это, какого рода чувства возникли у вас по отношению к загипнотизированному испытуемому? Хотя испытуемый прежде всего сам дал согласие на то, чтобы быть загипнотизированным, разве он не отказался при этом от собственной воли в пользу кого-то другого и не перешел к более «примитивному» уровню психологического функционирования? Ведь в этом состоянии гипнотизер обладает чрезвычайно большой и сильной (хотя и не полной) властью над той реальностью, в которой пребывает испытуемый.

Я думаю, что отчасти наша неприязнь к состоянию транса, которое вызывают гипнотизеры, связана с тем, что на определенном уровне мы осознаем весьма неприятный для нас факт. Мы уже находимся в состоянии транса и проводим слишком большую часть нашей жизни в той или иной разновидности транса. Наше поведение и наши внутренние переживания уже в значительной мере контролируются другими людьми, и у нас мало надежд что-либо изменить. А гипнотическое состояние воспринимается нами как очевидный «транс» просто по той причине, что некоторые вещи, которые мы делаем в таком состоянии, являются социально необычными.

Современные психологические исследования раскрыли многие механизмы, посредством которых возникает и сохраняется наше трансоподобное состояние, но, как это ни странно, не смогли обнаружить сам тот факт, что мы находимся в трансе. Гурджиев отдавал себе отчет в нашем трансоподобном состоянии; он детально изучал те факторы, которые сохраняют у нас этот транс, этот сон наяву, и дал нам надежду на пробуждение и методы для того, чтобы выйти из этого сна. Если посторонний человек, гипнотизер, может оказывать на нас такое сильное воздействие, то каковы были бы наши возможности, если бы мы сами обрели контроль над своим разумом? Кроме того, гипнотизер ограничен еще и тем, что он, по всей вероятности, точно так же погружен в общий транс, как и вы сами. Предположите, что было бы, если бы мы пробудились и контролировали сами себя? Природа подобного транса наяву и наша возможность пробудиться от него – это то, чему посвящена эта книга.

В этой главе мы будем исследовать наше повседневное, «нормальное» состояние сознания, но мы рассмотрим его примерно таким же образом, как мы исследовали феномен гипноза. Что представляет собой та среда, в которой формируется повседневное сознание? Каковы процедуры наведения этого состояния? Какие феномены может вызывать «гипнотизер»? Нормальное сознание мы будем называть согласованным трансом; роль гипнотизера будет играть культура. «Субъект», то есть человек, подвергающийся этому процессу, – это вы сами.

Вначале это утверждение может показаться чем-то надуманным и искусственным, но мы постепенно увидим, что согласованный транс является гораздо более всепроницающим, могущественным и искусственным состоянием, чем обычный гипноз, и он весьма напоминает гипнотический транс. Согласованный транс связан с утратой большей части присущей нам жизненности. Он (в слишком большой степени) является состоянием приостановленной жизнедеятельности и неспособности к полноценному функционированию, своего рода оцепенением или ступором. Это также состояние глубокого отвлечения, громадного отхода от непосредственной сенсорно-инстинктивной реальности к абстрактным представлениям о реальности. Что же касается определения транса как «экстаза», то согласованный транс также содержит в себе то, что можно было бы назвать вознаграждением, но вот можно ли называть это вознаграждение «экстазом»?

Вспомним, что во второй части этой книги мы подчеркивали психопатологический характер повседневной человеческой жизни: чего не хватает в этой жизни, из-за чего она становится столь несчастливой? Любовь, смелость, сострадание, творчество – всех этих положительных аспектов жизни мы коснемся позднее. Здесь же я хотел бы остановиться на отрицательной стороне культуры и на том, как возникает транс согласованного сознания. Тем не менее мы нуждаемся в культуре. Она дает нам много чрезвычайно полезных вещей и является той матрицей, из которой должна вырастать наша возможная будущая эволюция. Нужно учитывать и то, что процесс наведения согласованного транса несовершенен. Все мы имеем нашу собственную личную историю, которая придает повседневному сознанию каждого из нас его неповторимые формы. Подобно тому, как люди обладают разной гипнабельностью, все мы в различной степени погружены в транс согласованного сознания. И хотя картина, обрисованная ниже, кажется слишком упрощенной и стереотипной, она тем не менее довольно точна.

КУЛЬТУРА

Антропологи определяют культуру как сообщество людей, разделяющих общие для них фундаментальные убеждения о мире и общие формы практической деятельности, направленной на то, чтобы иметь дело с миром. Эти люди взаимодействуют друг с другом таким образом, который обеспечивает выживание сообщества, равно как и укрепление и сохранение их основных убеждений. Когда мы говорим о китайцах, мы знаем, что имеем дело с совершенно иным взглядом на мир, чем когда мы говорим об эскимосах или англо-американцах.

Антропология внесла уникальный вклад в наше понимание культуры. Путем изучения детально описанных различий и сходств между многими культурами мы получаем большую возможность признать относительность многих (если не большинства) убеждений, свойственных нашей культуре. Сообщества разумных людей, которые прошли через основной тест на выживание в качестве культуры, имеют весьма разные убеждения в отношении многих из тех вещей, которые мы считаем очевидными или священными. Большая часть того, что для нас очевидно в отношении мира, что мы считаем непреложными священными истинами, может и должно быть подвергнуто сомнению.

В качестве примера я часто привожу своим слушателям такую гипотетическую ситуацию: «Вашего брата только что убили. Вы знаете, кто это сделал. Многие ли из вас будут вызывать полицию?» Обычно все поднимают руки. Но если я затем спрашивал, сколькие из них испытали бы позор и бесчестье, вызвав полицию, то встречал недоумевающие взгляды. Что я имею в виду, когда это спрашиваю?

С точки зрения достаточного числа культур, отличающихся от нашей, мои слушатели только что показали себя достойными презрения, лишенными чести людьми, от которых нужно держаться подальше. Ведь во многих культурах убийство близкого родственника касается чести семьи.

Личная месть со стороны семьи убитого – дело чести! Собираются ли эти люди исполнить почетный долг и лично отомстить за убийство? Нет, они предоставят это группе посторонних, чужих людей (полиции), которые делают это за деньги!

До какой же степени падения может дойти человечество! Неудивительно, что нельзя доверять чужеземцам, и что мир столь ужасен!

ОКУЛЬТУРИВАНИЕ

Когда мы рождаемся, мы обладаем большим количеством потенциальных возможностей, которые ждут своего развития. Но мы рождаемся не в той среде, которая полностью безразлична к нашим способностям, равно как и не в той, которая бы способствовала их полному развитию. Мы рождаемся с потенциальной возможностью лично мстить тому, кто убивает члена нашей семьи, и испытывать гордость, совершив такой порядочный и достойный уважения поступок. Но мы рождаемся и с потенциальной возможностью чувствовать себя вполне удовлетворенными, если всем этим будет заниматься полиция. Маловероятно, что обе эти возможности будут развиваться в нас одновременно.

Каждый из нас рождается в своей культуре, в сообществе людей, которые разделяют общую систему убеждений, придерживаются определенной согласованности о том, каковы вещи и какими им следует быть. Вскоре после того как мы рождаемся, наша культура, прежде всего через родителей, начинает осуществлять целенаправленный отбор наших потенциальных возможностей [8]. Некоторые из этих возможностей считаются хорошими и активно поощряются. Приведем следующий пример, который долгое время считался вполне правильным в нашей культуре и лишь теперь стал спорным: «Ты хорошая девочка, потому что ты рассказала учителю, кто ударил твоего маленького брата! Я горжусь тобой!». Другие возможности считаются плохими, им не дают проявляться и за них наказывают. «Ты плохая девочка, потому что ударила того мальчика, который ударил твоего маленького брата! Ты не должна делать так! Хорошие девочки не делают таких вещей! Как я могу любить тебя, если ты будешь так поступать? Уходи в свою комнату!»

Становление «нормальным», полноправным членом своей культуры включает в себя избирательное формирование, развитие в себе одобренных, санкционированных («естественность», «благочестие», «вежливость», «гражданские чувства») потенциальных возможностей и подавление при этом несанкционированных («злых», «криминальных», «преступных», «непочтительных») форм поведения. Хотя теоретически было бы вполне возможно только изображать соответствие социальным нормам, не превращая их в свои внутренние убеждения, для большинства людей это довольно трудно. Но с точки зрения культуры гораздо лучше, если ваш повседневный ум, привычный автоматизированный образ вашего мышления и чувствования, формируется так, чтобы отражать общепринятые в культуре убеждения и ценности. Тогда вы будете автоматически правильно воспринимать и интерпретировать события, так что для вас будет «естественно» действовать приемлемым для вашей культуры образом, даже если в этот момент на вас не будут оказывать влияние факторы социального принуждения. Когда вы автоматически думаете, автоматически ведете себя и вследствие этого чувствуете себя «нормально», когда внутренняя деятельность вашего ума автоматически отражает большую часть убеждений и ценностей вашей культуры – значит вы достигли состояния согласованного транса, порождаемого культурой. Этот взаимосвязанный набор убеждений включает в себя и веру в то, что у нас нет «системы убеждений». Иностранцы имеют странные «убеждения», но мы-то знаем, что на самом деле правильно!

Все культуры почти никогда не поощряют своих членов задавать вопросы. Проблема физического выживания была слишком актуальной для слишком многих людей на протяжении большей части нашей истории, и потому чувство, что именно с помощью нашей культуры мы только и остаемся живыми в грубом и враждебном мире, существует в нас на очень глубоком уровне, может быть, вообще изначально – так что не задавайте лишних вопросов, не раскачивайте попусту лодку, в которой вы плывете!

Культура пытается быть замкнутой системой. И тем не менее многие умные люди пришли к пониманию относительности культурных ценностей на основании своего собственного опыта. В прошлом это понимание могло прийти к тем, кто много путешествовал, и кто обладал достаточной открытостью, чтобы увидеть, что далеко не каждый иностранец является «дикарем» или «чужаком». Наше время является уникальным в том смысле, что стало доступным необычайно большое количество антропологического материала, связанного с относительностью культурных ценностей, что делает понимание этого факта более легким даже без путешествий по миру. Одна из форм самонаблюдения, о которой говорил Гурджиев и которую мы подробнее рассмотрим дальше, также может помочь нам преодолеть ограничения нашей культуры.

СУЩНОСТЬ

Гурджиев говорил, что новорожденный ребенок представляет собой чистую сущность. Эта сущность является вашим подлинным, самыми глубоким «я», вашими подлинными склонностями, желаниями, пристрастиями, симпатиями и антипатиями, тем потенциалом, который присутствует в вас до того, как процесс наведения согласованного транса начинает изменять эту подлинную сущность. Эта сущность является тем, кто мы действительно есть, когда приходим в этот мир.

Очевидно, что новорожденный имеет ограниченный набор возможностей. Он может спать хорошо или плохо, быть удовлетворенным или раздражительным, любить какой-то один вкус пищи и не любить другой. Кроме этого, врожденная сущность включает в себя – у тех детей, которые не имеют отклонений в развитии, – способность к научению языку и к восприятию культуры. Однако мы не являемся чистой доской, на которой культура может писать все что угодно без каких-либо последствий для нас. Мы также обладаем своим собственным уникальным генетическим и духовным наследием, которое начинает все больше проявляться по мере того как мы растем, и поэтому мы можем, например, не любить атлетические упражнения и предпочитать прогулки в лесу; находить вкус моркови отвратительным и любить запах пота, или же получать удовольствие от поэзии, находя при этом математику скучной и утомительной; или заниматься поисками внутреннего света, несмотря на насмешки окружающих.

Процесс порождения согласованного транса формирует сознание и поведение ребенка, «субъекта», чтобы сделать из него «нормального», чтобы обеспечить высший уровень стандартизации поведения и сознания у всех людей, так чтобы они соответствовали социальным нормам. Для того чтобы быть американцем, вы должны хорошо говорить по-английски, иметь достаточно приличные манеры, принятые в нашей культуре; вы должны смотреть по сторонам, когда переходите улицу, должны уважать своих родителей и учителей, с почтением относиться к американскому флагу; вы должны то-то, и то-то, и то-то... вы можете добавить сюда еще пять тысяч своих любимых убеждений.

Разумеется, мы как гипнотизеры от лица культуры вовсе не думаем о том, что мы делаем, как о наведении согласованного транса. Многих из нас привела бы в ужас сама идея наведения транса, включающего в себя снижение жизнедеятельности, ослабление контакта с реальностью и что-то похожее на оцепенение. Мы совершенно искренне считаем то, что мы делаем с нашими детьми, «образованием», обучением их навыкам, которые им необходимы, чтобы жить счастливо. Мы же просто помогаем детям, при чем здесь транс! Да, это, конечно, во многом правда. Например, ребенок должен научиться смотреть по сторонам, когда он переходит улицу, иначе он может погибнуть. Так же, как обычный гипнотизер использует некоторые истины (ваше зрение становится нерезким и вы начинаете видеть изменение цвета вокруг объекта сосредоточения) для того, чтобы вызвать обычный гипнотический транс, так и гипнотизеры от лица культуры используют многие истины для наведения согласованного транса.

Что же происходит с вашей изначальной сущностью при наведении согласованного транса?

Если вам очень повезло, и большая часть характеристик вашей сущности оказываются теми, что ценятся вашей культурой, наведение согласованного транса проходит гладко и не создает никаких конфликтов. Когда вы станете взрослым, ваша жизнь, вероятнее всего, будет «нормальной» и успешной. Если же ваша сущность является, например, несдержанной и агрессивной, и вам посчастливилось родиться в той культуре, которая восхищается жестокими и гордыми воинами, вы можете оказаться вынужденным иметь дело с реальными следствиями жизни в таком мире, но у вас не будет никаких мучительных проблем в отношении того, нормальны ли вы. Но предположите, что ваша сущность несдержанна и агрессивна, а вы родились женщиной в той культуре, где считается, что женщины должны занимать подчиненное положение и быть покорными. В этом случае у вас может быть масса неприятностей из-за вашего характера. И что еще хуже, этот аспект вашей сущности скорее всего будут считать неуместным и наказывать вас до тех пор, пока его внешние проявления не будут полностью подавлены. И, достигнув взрослого возраста, вы станете вести себя покорно и послушно и пытаться чувствовать себя действительно такой. Вы будете убеждать себя, что вы нормальный и хороший человек. Другие тоже будут говорить вам о вашей нормальности и будут принимать вас с дружескими чувствами, подкрепляя как ваше покорное поведение, так и ваше внутреннее чувство, что вы ведете себя правильно. Но нечто внутри вас, некая часть вашей сущности будет раздавлена. Если она раздавлена достаточно основательно, так что вы даже не чувствуете в себе вашего горячего темперамента, у вас может быть лишь смутное чувство, что что-то не так, что даже если вам и следовало бы быть счастливой, вы себя особенно счастливой не чувствуете. Некоторая часть вашей жизненной силы, вашей сущностной энергии будет утрачена и пойдет на поддержание состояния согласованного транса.

Если подавление было не настолько сильным, и вы осознаете, что есть много вещей, которые вызывают у вас гнев, но вы не хотите или не можете проявлять этот гнев, то вы можете испытывать беспокойство: «Нормальна ли я? Я не предполагала, что могу чувствовать вещи таким образом; нормальная женщина не должна расстраиваться в таких ситуациях». Некоторая часть вашей сущностной энергии утрачивается, будучи связанной этим узлом «невротического» беспокойства о том, нормально ли ваше поведение. И опять-таки вы утрачиваете при этом часть своей живости.

Теперь мы можем приступить к сравнению наведения согласованного транса с формальной процедурой индукции гипнотического транса.

ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА И ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ГИПНОЗА СО СТОРОНЫ КУЛЬТУРЫ

Напомним об окружающей обстановке в нашей модели гипнотической процедуры. Стэнфордская шкала гипнабельности предполагает относительно обычную окружающую обстановку, тихую комнату и удобный стул. Мысль о том, что сейчас будет происходить процедура гипнотизирования, добавляет немного очарования к этой обстановке и к самой процедуре, но обычная исследовательская атмосфера психологической лаборатории довольно быстро сводит это очарование на нет. Гипнотизер может быть старше по возрасту или иметь более высокий престиж, чем испытуемый, – он «специалист», но отношения во время процедуры гипноза – это, как правило, отношения между двумя нормальными, компетентными и достигшими взаимного согласия взрослыми людьми.

Хотя это, возможно, и не обсуждалось с достаточной ясностью, на гипноз налагаются некоторые явные ограничения. Например:

а. Процедура ограничена по времени, обычно она занимает один или два часа.

б. Испытуемый рассчитывает на то, что гипнотизер не будет его пугать, угрожать или причинять ему зло тем или иным путем.

в. Если процедура гипноза не получится так, как хотелось бы, то гипнотизер не будет упрекать за это испытуемого.

г. Гипноз может быть удачным и вызвать глубокий «транс», но испытуемый рассчитывает на то, что этот эффект будет лишь временным и что его опыт в целом останется неизменным.

Поэтому можно сказать, что формальная процедура гипнотической индукции – это добровольные и ограниченные во времени отношения между достигшими взаимного согласия взрослыми людьми, осуществляемые в научных или образовательных целях. Власть над собой, которую испытуемый передает гипнотизеру, ограничена как временем, так и другими достаточно глубокими этическими соображениями, уже упомянутыми выше. Глубокие изменения в переживаниях могут возникать на некоторое время, но испытуемый рассчитывает на то, что они не вызывают принципиальных или долговременных изменений в его личности или реальности.

Наведение согласованного транса начинается в таких условиях, которые дают гипнотизерам от лица культуры гораздо большую власть и влияние, чем когда-либо может быть дана в обычной процедуре гипнотической индукции.

Во-первых, наведение согласованного транса начинается не как добровольное и ограниченное взаимоотношение, основанное на взаимном согласии двух взрослых и знающих людей. Оно начинается с самого рождения. Новорожденный приходит в мир с неразвитым телом и столь же неразвитой нервной системой, его выживание, равно как и его счастье, полностью зависит от его родителей. У него есть своего рода естественное согласие на обучение, хотя отношения, основанные на власти, делают это согласие насильственным.

Пока ребенок будет медленно обретать сознание и способность удовлетворять свои собственные нужды, эти отношения власти будут оставаться очень несбалансированными на протяжении многих лет. На самом деле равновесие власти в гораздо большей мере напоминает то, что мы воображаем и потом превращаем в мифы – равновесие власти между богами и обычными смертными, – нежели отношения между взрослыми людьми. Родители и другие агенты культуры, выполняющие роль гипнотизеров, являются относительно всеведущими и всемогущими по сравнению с самим субъектом. Таким образом, окружающая обстановка при наведении согласованного транса предполагает, что те, кто выступает в роли гипнотизеров, наделены гораздо большей властью, чем в случае обычной гипнотической индукции.

Во-вторых, наведение согласованного транса не ограничено одним или двумя часами гипнотического сеанса. Оно включает в себя годы многократно повторяющихся наведений и подкреплений предыдущих наведений. Учитывая то, как дети воспринимают течение времени, гипнотизеры от культуры имеют в своем распоряжении целую вечность для того, чтобы работать над своими субъектами. Кроме того, предполагается, что согласованный транс должен продолжаться всю жизнь: нет никаких гипнотизеров от культуры, которые могли бы дать вам внушение проснуться.

Эта книга как раз и является таким внушением, внушением, предлагающим вам пробудиться. И я очень рад, что власть культуры уже не настолько сильна, чтобы такое внушение на пробуждение нельзя было сделать.

В-третьих, обычный гипнотизер не может использовать силу, для того чтобы убедить своего испытуемого сотрудничать с процессом внушения, – в обычной для таких случаев обстановке это только помешало бы делу. Напротив, гипнотизеры от культуры могут использовать при необходимости физические угрозы и приводить их в исполнение посредством подзатыльников, шлепков, порки, лишения привилегий или игрушек. Боязнь наказания и боли делает субъекта очень внимательным ко всем прихотям гипнотизеров от культуры и готовым вести себя желательным образом. Поскольку самый легкий способ действовать культурно санкционированным образом состоит в том, чтобы чувствовать это естественным для себя, страх наказания помогает структурировать внутренние умственные и эмоциональные процессы в соответствии с требованиями культуры.

Гипнотизеры от культуры не ограничены одной лишь возможностью физических угроз и наказания. Поскольку родители являются для субъекта основным источником любви и самоуважения, то ему можно пригрозить, что он будет лишен любви и одобрения, и даже действительно лишать его этого до тех пор, пока он не будет послушным. «Я не могу любить такого плохого маленького мальчика!» Манипулирование естественной любовью детей к родителям является еще одной вариацией на ту же тему: «Ты не должен был бы делать этого, если ты любишь мамочку!» Многие психологи чувствовали, что такое обусловленное использование любви («Я буду любить тебя, если...») в сочетании с отказом признавать собственное восприятие и чувства ребенка оказывает намного большее влияние, чем просто физическое наказание. А поскольку любовь и привязанность являются столь реальными и жизненно необходимыми, то манипулирование ими бывает чрезвычайно эффективным. Тот факт, что в большинстве случаев между ребенком и родителями действительно существует большая любовь, добавляется к тому замешательству, которое способствует наведению согласованного транса: когда поведение родителей манипулятивно, а когда это просто любовь?

В-четвертых, гипнотизеры от культуры могут предлагать свою любовь и личное признание в качестве награды за послушное поведение. «Какие у тебя хорошие мысли. Ты хорошая девочка. Я люблю тебя». «У тебя все пятерки! Ты такая умница!» Обычный гипнотизер в такой ситуации может предлагать свое одобрение («Вы все делаете хорошо»), но оно редко обладает такой же действенностью, какую для ребенка имеют любовь и одобрение родителей.

Личное признание является очень важным аспектом наведения согласованного транса. Все мы имеем «социальный инстинкт», желание принятия со стороны других, желание иметь друзей и свое место в обществе, быть уважаемым, быть «нормальным». В раннем возрасте это признание и самоутверждение исходит почти исключительно со стороны родителей: это они определяют, что значит быть нормальным. Когда ребенок устанавливает социальные отношения с другими взрослыми и другими детьми (которые также выступают в роли агентов культуры), он узнает многое о том, как он должен действовать, чтобы получить признание. По мере того как эти одобренные навыки поведения утверждаются и вознаграждаются, они оказывают дальнейшее влияние на формирование привычного образа мышления. Страх быть отверженным является сильным мотиватором. Все мы, вероятно, имеем те или иные воспоминания о детских мучениях относительно того, были ли мы «нормальными».

В-пятых, «субъекта», ребенка, в явном виде обвиняют в том, что он не ведет себя желательным для культуры образом. «Хорошие девочки делают уроки!» Если вы не делаете уроки, то вы плохая девочка. Никому не нравится, когда его считают плохим, так что угождать гипнотизеру от культуры куда более важно, чем угождать обычному гипнотизеру. Нам отказывают в признании столь разными способами, и нам говорят, что мы плохи столь часто, что это легко может вести к нарастанию общего чувства собственной никчемности и вины. На это накапливающееся чувство вины наслаиваются новые осуждения, придавая каждому новому инциденту гораздо большую силу, чем он имеет сам по себе. И это еще более усиливает глубинные чувства вины и неадекватности. Мифы о первородном грехе еще в большей мере ухудшают ситуацию.

Еще одним фактором, придающим процессу наведения согласованного транса огромную силу, является то, что психическое состояние ребенка во многих важных отношениях сходно с состоянием глубоко загипнотизированного субъекта. Это значительно увеличивает силу «внушений» гипнотизеров от культуры.

Например, в состоянии глубокого гипноза ориентация в согласованной реальности (ОСР) в значительной мере отходит на задний план. Когда испытуемому внушают определенное переживание, то и само это внушение и переживание происходят в относительной изоляции от других умственных процессов. Когда гипнотизер внушает вам, что ваша рука тяжелая, то накопленные ранее знания о нормальной работе руки и о соответствующих социальных ситуациях не приходят вам на ум сразу же и не лишают внушение силы.

В нашем обычном состоянии существует чрезвычайно большое количество автоматических ассоциаций предыдущего знания с появляющимися стимулами. Когда что-то происходит, это автоматически ассоциируется со всеми видами подходящих знаний и помогает вам принять решение о том, как вести себя в этой ситуации. Например, когда вы идете по улице, с вами заговаривает человек. Вы отмечаете странность его одежды, его взгляда, необычность того, как он произносит слова. Не очень задумываясь об этом намеренно, вы «сразу же понимаете», что это «сумасшедший». Накопленные вами одобренные культурой знания подсказывают вам, что лучше не связываться с сумасшедшими, так что вы не обращаете на него никакого внимания и уходите. Если бы в вас не возникла эта мгновенная ассоциация с образом «сумасшедшего», которая дает вам возможность реально оценить ситуацию как угрожающую или неприятную, вы могли бы связаться с этим «сумасшедшим», и кто знает, чем бы это все закончилось.

Ассоциации такого рода возникают настолько автоматически, что мы обычно этого не замечаем, и нам нужно взглянуть на диссоциацию, чтобы понять важность и распространенность ассоциации. Состояние психики ребенка подобно состоянию психики глубоко загипнотизированного субъекта, ОСР которого угасает до относительно неактивного состояния. У него нет достаточно большого количества информации, которая могла бы автоматически приходить ему на ум, и процесс ассоциации у него еще не столь автоматизирован, чтобы всегда придавать более широкий контекст происходящим событиям, и по этой причине внушения гипнотизера от культуры действуют в диссоциированном состоянии, когда ассоциации отсутствуют, что увеличивает их силу. Большая часть нашего окультуривания и обусловливания происходит в раннем возрасте, когда мы еще недостаточно освоили язык. Я подозреваю, что язык бесконечно усиливает нашу способность ассоциировать информацию, так что недостаточное владение языком вносит свой вклад в диссоциированность детского ума. Когда мы, как взрослые и мыслящие преимущественно с помощью языка люди, пытаемся понять процесс воздействия на нас культуры и происходящего при этом обусловливания, то оказывается, что вспомнить это довольно трудно, поскольку память об этом хранится не в словесной форме. Это в еще большей степени увеличивает силу окультуривания в раннем возрасте.

У испытуемого в состоянии глубокого гипноза, особенно если он далеко зашел в архаической регрессии, развивается состояние большого доверия к гипнотизеру. Это доверие действительно приобретает несколько волшебный, магический характер по той причине, что в процессе гипноза удивительные вещи начинают происходить только лишь потому, что гипнотизер сказал, что они произойдут. Дети испытывают похожее глубокое доверие к своим родителям. Как мы уже ранее отмечали, родители часто воспринимаются ребенком как всеведущие и всемогущие, поэтому и его доверие к ним имеет магический характер, что еще больше способствует влиянию на ребенка внушений со стороны родителей [9].

И, наконец, что важнее всего, согласованный транс рассчитан на то, чтобы быть постоянным состоянием, а не просто интересным опытом, который строго ограничен во времени. Умственные, эмоциональные и физические привычки нашей жизни закладываются в детстве, когда мы особенно легко внушаемы и уязвимы. Многие из этих привычек не просто заучиваются, но обусловливаются, то есть они обладают качеством принуждения, свойственным обусловливанию. Поскольку это автоматизированные привычки, то они не нуждаются в поддержке со стороны каких-то особых ситуаций, как это обычно требуется при формальной процедуре гипноза; они действуют почти при всех обстоятельствах. И вам уже не нужно специально прилагать усилия по поддержанию согласованного транса – он стал автоматическим.

Мы можем представить себе индивида, который смог бы понять, что те вещи, которые преподаются ему как столь важные и значительные, на деле являются не универсальными истинами, а всего лишь причудливыми представлениями конкретного племени, в котором ему случилось родиться. Однако большинство из нас не способно понять этого в отношении содержания согласованного транса, вызванного в нас культурой. В слишком многих отношениях именно мы сами и являемся этим трансом.

НАВЕДЕНИЕ СОГЛАСОВАННОГО ТРАНСА

Следовательно, процесс наведения в нас согласованного транса начинается в таких условиях, когда гипнотизеры от культуры имеют в своем распоряжений намного больше власти, знания, ресурсов и умений, чем мог бы надеяться когда-либо иметь обыкновенный гипнотизер. Гипнотизеры от культуры также обладают «могуществом неведения»: они не осознают, что сами находятся в согласованном трансе, и просто полагают, что действуют «естественным» образом. Ребенок, выступающий в роли субъекта, знает очень мало и полностью зависим от гипнотизеров от культуры в своем выживании, получении любви, счастья и признания. Стоит ли удивляться, что такой процесс наведения вызывает у него транс, который длится на протяжении всей жизни.

Наведение культурного транса состоит из нескольких основных групп внушений. Каждая из этих групп повторяется снова и снова, в различных формах. Ваше неподчинение приводит к наказанию, равно как вам внушают, что вы сможете вести себя как следует, если постараетесь, если вы хороший. Любовь, удовольствие и признание служат вознаграждением за послушание.

Одна из основных групп внушений направлена на развитие способностей, которые та или иная культура считает «хорошими». «Ты можешь подружиться с сыном наших (уважаемых) соседей». «Ты можешь выучить математику, тебе следует даже попытаться получать от нее удовольствие; это нужно тебе для того, чтобы преуспеть в жизни». «Будь мила со своим дядюшкой, он и вправду тебя любит, даже если ты так не думаешь». Это немедленные вознаграждения за развитие в себе тех способностей, которые ценит культура. Культура в явной и неявной форме обещает, что все, чего бы человек ни пожелал, все счастье, в котором он нуждается, достижимо путем развития этих способностей, становления «нормальным». Наиболее ясным примером этого является то, что обычно называется «американской мечтой» – каждый может стать миллионером, если будет напряженно трудиться.

Вторая большая группа внушений сосредоточена на подавлении сперва поведенческих проявлений, а затем и внутреннего переживания мыслей и чувств, которые культура считает плохими. Например: «Ты не должен повышать голос на своего учителя!», «Неприлично (плохо) кричать на людей», «Нормальные люди спокойно говорят о различиях в своих мнениях, они никогда не повышают голос», «Твой учитель вовсе к тебе не придирается, так что нечего психовать!», «Ты хороший мальчик, что научился сдерживать свой нрав; так ты намного милее». Многие из внушений согласованного транса направлены на то, чтобы подавлять не одобряемые или неизвестные типы внутренних переживаний – лучше, если они вообще не будут возникать. «Джонни, тебе просто приснилось, что ты видел странного человека в своей комнате прошлой ночью, на самом деле ничего такого не было», «Это просто твое воображение», «Хорошие девочки никогда не думают о...»

Третья основная группа внушений посвящена созданию чувства долга по отношению к культурным нормам. «Мы гордимся, что мы американцы», «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? Доктором?», «Наверное, забавно хотеть быть мусорщиком, но, может быть, когда ты станешь старше, у тебя все же появится желание быть кем-то более уважаемым, например юристом или бизнесменом». Культура предоставляет возможности для того, чтобы сделать вашу жизнь безопасной, значимой и стоящей. Взамен вы должны верить в ее положительные ценности и в ее предубеждения и принимать их.

В нашей культуре принято считать, что вселенная – это холодное и враждебное место. Культура становится тем, что предохраняет нас от этой враждебной вселенной, нашей единственной надеждой. У нас есть кажущиеся нам естественными обязанности по сохранению культуры.

И нас, разумеется, учат, что мы самые лучшие. А если мы самые лучшие, то другие культуры можно сбрасывать со счетов как, в лучшем случае, странные, а в худшем – бесчеловечные и злые, в особенности если их действия могли бы заставить вас усомниться в ценностях вашей собственной культуры.

Существует общеизвестное высказывание, которое высмеивает авторитарные организации и культуры: «Все, что не разрешено, запрещено! Все, что разрешено, обязательно для всех!». К сожалению, это во многих отношениях справедливо для всех культур. К счастью для нас, существуют возможности, о которых культура даже не подозревает и потому они не запрещены, и есть как неудачники, так и подлинно зрелые люди, которые пытаются найти альтернативный образ жизни и восприятия мира, несмотря на то что это запрещено. Наша сущность желает жить и расти, и она будет пытаться расти вопреки любым запретам со стороны культуры. Добавим к этому тот факт, что в нашей культуре, особенно в нынешние времена быстрых перемен, достаточно нелогичных и противоречивых вещей, и что в ней есть много «трещин», через которые может найти выход подготовленный ум.

ПАРАЛЛЕЛИ МЕЖДУ ФЕНОМЕНАМИ ГИПНОТИЧЕСКОГО ТРАНСА И СОГЛАСОВАННЫМ ТРАНСОМ КУЛЬТУРЫ

Давайте рассмотрим некоторые параллели между феноменами гипнотического транса, которые мы обсуждали в предыдущей главе, и феноменами повседневного сознания, этого согласованного транса, вызванного культурой.

Гипнотические феномены, проявляющиеся в закрывании глаз, опускании руки или в невозможности свести руки вместе, являются тремя примерами автоматизированных телодвижений. Общим знаменателем этих гипнотических феноменов является то, что внушение гипнотизера создает мысленный образ движения, и тогда соответствующие этому образу движения тела испытуемого происходят автоматически. Ключевое слово здесь «автоматически». Испытуемый не чувствует, что он делает эти вещи произвольно. Его глаза закрываются, и его руки движутся сами по себе, как будто они обладают собственной волей, как будто он является лишь пассивным наблюдателем.

На первый взгляд эти феномены кажутся экзотическими: наше тело в повседневной жизни не может двигаться само по себе, а только лишь тогда, когда мы этого захотим. Но так ли это?

Рассмотрим поведенческие феномены сохранения «персонального пространства». Психолог Роберт Соммер из Калифорнийского университета в Дэвисе и другие исследователи показали, что у людей есть частично или вовсе не осознаваемое чувство окружающего их пространства, и они испытывают дискомфорт, если другие вторгаются в это пространство. Например, при беседе люди располагаются на некотором расстоянии друг от друга. Если один из собеседников будет приближаться, то второй станет отступать назад. Это поведение обычно является полностью бессознательным, автоматизированным и не требует сознательного внимания. Тело просто сохраняет правильную дистанцию, не беспокоя этим сознание. По сути дела гипнотизер от культуры когда-то внушил нам: «Нормальные люди сохраняют между собой такое-то расстояние (если только другой человек не является близким другом или возлюбленным и вы не обнимаете друг друга). А ведь ты хочешь быть нормальным».

Конечно же, все это не внушается прямо. Дети от природы склонны к подражанию. Мы видим то расстояние, которое (автоматически) сохраняют наши родители по отношению к другим людям. Мы видим, как они отступают, когда люди подходят к ним слишком близко. Быть может, нас наказывали, когда, став постарше, мы слишком приближались к ним или друг к другу. И мы подражали им. Вероятно, наше подражание сперва было сознательным, но оно скоро переставало осознаваться и делалось автоматическим. И сейчас мы автоматически держимся на «естественной» дистанции от других людей. Она кажется нам «естественной», но на самом деле она совершенно искусственна, как и многие другие проявления согласованного транса.

Это лишь небольшой пример автоматизированного поведения, так как в большинстве случаев поддержание личного пространства легко сделать осознаваемым, если привлечь к нему внимание людей и попросить их понаблюдать за собой. Однако когда сознательные действия становятся автоматическими, их бывает довольно трудно сделать снова осознаваемыми, в особенности если с ними связаны какие-то неприятные эмоциональные переживания. Например, представьте себе, что мальчик часто виснет у отца на шее и обнимает его, а отец отталкивает его, называя приставалой и подлизой. Мальчик может бессознательно сделать вывод: «Быть слишком близко = быть не любимым папочкой».

Интересная ситуация возникает, когда взаимодействуют люди, принадлежащие к разным культурам, в которых существуют разные понятия о том, какая именно дистанция между людьми является «правильной». Так, например, в Южной Европе люди при разговоре обычно стоят ближе друг к другу, чем американцы. И когда происходит встреча за коктейлем жителя Южной Европы с американцем, можно наблюдать, как американец медленно отступает, пытаясь сохранить привычную для него дистанцию. При этом он может чувствовать, что на него оказывают давление, и будет пытаться сохранить «нормальную» дистанцию. А европейцу может казаться, что его отвергают, и он тоже будет пытаться установить «нормальную» для него дистанцию при разговоре. Такого рода обстоятельства могут привести к осознанию существующих в различных культурах правил о том, какой должна быть дистанция между людьми. Однако если действует бессознательное уравнение «Быть слишком близко= быть не любимым папочкой», культурные правила о надлежащей дистанции между людьми могут так и не стать осознаваемыми: они содержат в себе опасность напоминания американцу о его страхе, что отец его не любит. В уме американца возникает удобное для него объяснение: «Эти европейцы... они такие напористые! Видимо, таков тип личности этого человека; мне неприятно с ним общаться». [10]

Поведение, направленное на поддержание личного пространства, имеет несколько характеристик, сходных с гипнотическим внушением. То, что кто-то стоит слишком близко или слишком далеко, является стимулом, который активизирует бессознательные, обусловленные и автоматизированные части нашего ума, заставляя нас исправить дистанцию. [11]

Гурджиев утверждал, что наши движения являются полностью автоматическими. У нас есть фиксированное количество характерных движений, поз, жестов, определений того, каким должно быть наше личное пространство, и тому подобного, и все эти автоматизмы проявляются в определенных ситуациях, когда действуют те или иные наши субличности. Тему субличностей мы подробно рассмотрим в последующих главах.

Описанный ранее случай, когда у испытуемого возникала галлюцинация садившегося на него комара, является примером гипнотического формирования отношения, которое в этом случае было отношением раздражения или досады. Гипнотизер внушает, что неподалеку жужжит комар, что он садится на шею испытуемого и собирается его укусить; при этом гипнотизер подчеркивает, что испытуемому не нравится этот комар и он может его прихлопнуть. Многие испытуемые будут действительно пытаться сделать это, и это будет их реакция на чувство раздражения. Некоторые действительно будут слышать гудение комара. Мы сосредоточимся на этом примере внушаемого раздражения и мышечной реакции на него, оставив пока тему галлюцинаций для дальнейшего обсуждения. Основной феномен, о котором мы здесь говорим, состоит в следующем: в ответ на указание некто выражает раздражение и реагирует на «опасность», которой в действительности нет.

Насколько часто бывает так, что вы читаете статью в газете о каких-то неприятных событиях, которые причинили вред кому-то другому, и это расстраивает вас? Вы читаете об убийстве в другом городе, это пугает вас, и вы начинаете беспокоиться о том, не может ли это случиться с вами. Это беспокойство может испортить вам весь вечер.

Один из величайших талантов человеческого ума (операциональное мышление) дает нам возможность читать об опасных событиях, которые происходят где-то в другом месте, и затем реалистически проводить параллели со своей жизнью и представлять, как вы могли бы оказаться в такой же опасности. Вы имитируете, моделируете свой мир на уровне ума, изменяете условия, смотрите, что после этого изменилось в вашей внутренней имитации реальности, и делаете выводы относительно того, как вам поступать. Чтобы прийти к этим выводам, вам не нужно было подвергать ваше тело риску в физическом мире. После этого вы можете предпринимать соответствующие действия для того, чтобы снизить риск. Возможно, вы поставите более качественный замок на дверь своей квартиры или решите, что, когда вы поздно возвращаетесь домой, вам не стоит идти по плохо освещенной улице.

Но в таком случае почему же у вас возникает чувство испуга? В особенности если учесть, что вы, вероятно, уже тысячи раз читали в газетах сообщения об убийствах. Ведь вы уже давно навели в своей жизни разумный порядок, так что в ней явно нет места ненужному риску. Почему же вы все равно продолжаете читать сообщения об убийствах в каких-то далеких городах, если вы знаете, что они вас пугают?

Каким-то образом гипнотизер от культуры внушил вам, что происходящие где-то далеко опасные и трагические события будут вас пугать. Это нечто вроде постгипнотического внушения. Возможно, это происходило посредством простого детского подражания: когда-то ваша тетушка читала такие истории и они очень пугали ее; вы подражали ей. Ведь разве она не была взрослой, одним из тех богоподобных созданий, обладающих всеведением. И если эти истории пугали ее, то они должны пугать и вас! Разве, например, ваша мать – один из гипнотизеров от культуры – не создавала для вас чувство защищенности и комфорта каждый раз, когда вы испытывали такой страх? Мы имеем еще одно бессознательное уравнение: «Чувствовать себя напуганным = быть любимым мамочкой!». Кроме того, страх намеренно использовался, чтобы контролировать наше поведение, когда мы были детьми: «Если ты будешь плохо вести себя, тебя заберет домовой!» Это может привести к следующему бессознательному уравнению: «Я напуган, значит, я хороший = мамочка меня любит». [12]

Такого рода автоматизированная и обусловленная реакция мешает нашей подлинной способности к эмпатии, к сопереживанию с другими людьми. Точно также переживание вашей собственной смертности и уязвимости является важным, но оно должно происходить подлинным, а не обусловленным образом.

Психотерапевты изучили феномен, называемый вторичной выгодой, который возникает, когда чувства или поведение, на поверхностном уровне представляющиеся явно несчастливыми, содержат в себе скрытую, обычно бессознательную компенсацию. Скрытая компенсация часто делает внешне неприятные или приносящие вред переживания вполне стоящими.

Вторичная выгода может оказывать очень сильное влияние на опыт и поведение.

Гурджиев наблюдал, что его учеников было легко заставить выполнять пугающие, неприятные и предъявляющие повышенные требования задания, но почти невозможно было заставить их отказаться от своего страдания. Я наблюдал то же самое у моих слушателей. Работать над чем-то неприятным в себе? Да. Быть счастливым и ласковым к себе хоть на пять минут? Ни за что!

Гипнотизеры от культуры связали многие реакции и следующие за ними формы поведения с самыми разнообразными стимулами. Многие из этих связей таковы, что объективный наблюдатель мог бы охарактеризовать их беспокойство в отношении воображаемых опасностей. Мы раздражены большим количеством комаров, которых на самом деле здесь нет. Отчего бы культуре хотеть, чтобы вы чувствовали себя в том или ином отношении уязвимым? Да потому, что тогда вы нуждаетесь в культуре для собственной защиты и, значит, навряд ли будете подвергать ее сомнению или сколько-либо активно ей противиться.

Галлюцинаторное восприятие комара, ощущение сладкого или кислого вкуса, слуховая галлюцинация, когда испытуемый слышит голос, – все это примеры того, как гипнотические внушения радикально меняют восприятие окружающего мира, замещая определенными ощущениями их отсутствие. На самом деле здесь нет никаких комаров, ничего нет и во рту испытуемого, никто ничего не говорит ему через переговорное устройство. И все же он слышит, как комар жужжит, и чувствует, как он на него садится; он ощущает сладкий или кислый вкус во рту, а какой-то голос задает ему вопросы.

Психологи проводят различие между иллюзиями и галлюцинациями. Иллюзии – это искаженное восприятие реальных физических стимулов в окружающей среде. Галлюцинации полностью порождены восприятием и не соответствуют ничему реальному. Если вы заходите в плохо освещенную комнату и на какое-то мгновение ошибочно принимаете пиджак, висящий на вешалке, за человека, скрывающегося в темноте, то это иллюзия. Если же вы видите, как этот несуществующий (по нашему общему мнению) человек выходит вместе с вами в хорошо освещенную и пустую комнату, то это галлюцинация. Мы можем рассматривать иллюзии и галлюцинации в качестве крайних точек всего множества возможных имитаций мира. В случае иллюзии имитация мира начинается с сенсорной имитации, но такая имитация оказывается весьма бедной. В другом крайнем случае, когда возникают галлюцинации, сам процесс имитации создает восприятие, внутреннюю модель, не связанную ни с какими внешними стимулами. [13]

Три описанных выше гипнотических феномена являются галлюцинациями. Галлюцинации могут возникать и в случае согласованного транса, но обычно возникновение галлюцинаций считается (другими людьми, также находящимися в согласованном трансе) настолько необычным явлением, что того, у кого они возникают, считают сумасшедшим. С другой стороны, иллюзии возникают постоянно, и их отнюдь не всегда признают иллюзиями. Если это просто небольшие изменения в восприятии внешнего мира, или если другие люди, к которым вы относитесь с уважением и которые также находятся в согласованном трансе (важные, «нормальные» люди), испытывают такие же иллюзии, то никто не считает, что это иллюзии, – все мы полагаем, что таково восприятие реальности.

Предположим, вы прочитали в газете историю о том, что казавшийся всем приятным и нормальным молодой человек внезапно оказался убийцей многих людей. Все его соседи были шокированы – ведь он был таким славным юношей! Был ли он настолько искусным притворщиком? Без сомнения, он должен был делать это очень ловко, но ведь наверняка было множество случаев, когда его поведение было «странным» и нетипичным. Наши органы чувств, наше восприятие могут быть чрезвычайно чувствительными, когда они функционируют надлежащим образом. Как же соседи могли не заметить ни одного из этих необычных случаев?

Оглядываясь назад, соседи, вероятно, начнут припоминать те странные вещи, которые этот молодой человек говорил или делал. Они видели все это, но тогда они еще «не понимали» этих вещей. Поскольку эти вещи не соответствовали их ожиданиям, то они их не воспринимали; то есть они вообще не включали их в имитации внешнего мира, которые создавал их ум. Наша культура воспитывает в нас дружелюбие, и мы стремимся воспринимать других людей как «приятных». Некоторые очень подозрительные соседи могли отметить эти странные вещи, но большинство прошли мимо них, сохраняя вежливое и «приличное» восприятие. Наше восприятие строим мы сами: мы отбираем (или скорее наши автоматические привычки отбирают) из огромной массы впечатлений вокруг нас лишь те, которые удобно соответствуют нашим ожиданиям.

Конечно, есть многие люди, которые искажают свое восприятие противоположным образом. Они усматривают зловещий смысл в совершенно невинных действиях. Их автоматизированная имитация реальности подчеркивает отрицательные аспекты ситуации вместо положительных. Действительно, в созданной Гурджиевым системе один из основных типов ложной личности постоянно усматривает в поведении других людей какие-то дурные возможности.

При гипнозе испытуемому можно внушить, что он видит сон. Нередко гипнотизер может определять содержание этого сна. Многие испытуемые переживают гипнотическое сновидение как яркую и жизненную фантазию; для некоторых из них эта фантазия может быть во многих отношениях столь же жизненной и реальной, как и ночные сновидения. Читатели, желающие получить более подробную информацию, могут просмотреть мою обзорную статью, посвященную гипнотическим сновидениям.

Наша западная культура не предпринимает особых попыток изучить влияние на нас ночных сновидений, но она внушает многим (хотя и не всем) людям, что к сновидениям нужно относиться как к чему-то тривиальному, что их вряд ли стоит даже вспоминать, не говоря уже о том, чтобы принимать их всерьез. Гораздо больше усилий направлено на то, чтобы влиять на природу и содержание наших грез и фантазий.

Когда, например, у вас последний раз были фантазии о путешествии в мир духов? Большинство из вас скорее всего ответят, что это было очень давно, если вообще было когда-либо. И лишь немногие скажут «вчера», но эти немногие редко обсуждают подобные вещи публично. Они знают, что, по общему мнению, «нормальным» людям не следует грезить о таких вещами. Деньги, секс, власть, приключения, путешествия по миру – все эти вещи являются подходящими темами для фантазий западного человека и не считаются странными. Содержание наших сновидений и грез обычно хорошо отражает нормы согласованной реальности. Конечно, большинство из «запрещенных» вещей, которые мы видим в сновидениях и о которых грезим, известны нашей культуре. Культура предусмотрительно создает специальные предохранительные клапаны, в которых официально запрещенные вещи используются для снятия психологического напряжения. Будучи способны не воспринимать эти вещи всерьез, видя в них просто «фантазии», мы меньше боимся их использовать.

Эффект возрастной регрессии при гипнозе имеет близкие параллели с согласованным трансом, проявляясь в феномене субличностей, или множественных личностей. Быть таким, каким вы были в пять лет, означает быть похожим на совершенно другую личность по сравнению с тем, кем вы являетесь в настоящее время. В определенных ситуациях мы не только исполняем определенную роль, но и отождествляемся с этой ролью, оживляя соответствующую субличность. Эти изменения происходят автоматически, и они вызываются соответствующими требованиями ситуации. Феномен множественных личностей является настолько распространенным и важным, что я в дальнейшем посвящу этому специальную главу.

Гипнотические феномены невосприимчивости к запаху нашатырного спирта и отрицательная галлюцинация восприятия двух коробок вместо трех являются крайними случаями невосприимчивости. Что-то физически присутствует перед вашим взором, но вы не воспринимаете этого. В простейшем случае вы просто не замечаете ничего, ваша имитация мира оказывается слегка искаженной. В наиболее развитой форме невосприимчивости вы не просто не воспринимаете запрещенный объект, но посредством положительной галлюцинации заменяете его на подходящий разрешенный объект, так что в вашем зрительном поле нет никакого разрыва. Высокогипнабельный испытуемый, например, не видит никакого разрыва или «размытого пятна» на месте третьей коробки. Обычно он видит фактуру поверхности стола на том месте, где находится третья коробка, так, как он бы ее видел, если бы там действительно ничего не стояло.

В согласованном трансе мы подобным же образом не видим всех тех вещей, в отношении которых гипнотизирующая нас культура внушает нам, что мы не должны их видеть. Особенно драматичный пример этого явления можно найти в сообщениях антропологов о жителях тропических островов, которые никогда не видели белого человека или корабля, который был бы больше, чем каноэ. Когда капитан Кук в первый раз причалил к берегу острова, местные жители не проявляли ни малейших признаков того, что они увидели корабль, хотя он был прямо перед ними. Но когда небольшая лодка отчалила от корабля и направилась к берегу, то они сразу же ее заметили и подняли тревогу, поскольку им казалось, будто она появилась из ниоткуда. Сама идея того, что может быть лодка такого размера, как корабль Кука, была невообразима для аборигенов. Все их лодки не выходили за пределы определенных размеров, поэтому в случае с кораблем Кука можно считать, что у них была отрицательная галлюцинация.

Для нас трудно применить эту идею к самим себе. Как может быть такое, чтобы некий объект находился прямо у нас перед глазами, но мы не воспринимали его? Вспомним историю об убийце, которую мы приводили выше: разве не было в его поведении много мелких странных поступков, которые могли бы насторожить других людей и навести их на мысль, что он опасен?

Невосприимчивость к запахам, как при гипнотической аносмии, является весьма интересным явлением. В нашей культуре принято считать, что в то время как животные имеют сильно развитое обоняние, у человека оно в большой мере атрофировалось. Однако на самом деле человеческое обоняние более чувствительно, чем мы это осознаем. Недавние исследования показали, что у людей вырабатываются ферромоны, химические соединения, оказывающие очень сильное воздействие на организм. Так, например, если женщины живут вместе, то через несколько месяцев их месячные синхронизируются и начинаются в одно время. Матери способны отличать одежду членов семьи от чужой одежды по запаху, остающемуся от небольшого количества пота на бывшей в употреблении одежде.

Многие люди, которым удалось пробиться через обусловленные культурой запреты, говорили, что они могут получать информацию об эмоциональном состоянии другого человека по его запаху. Некоторые психиатры заявляют, что они могут по запаху диагностировать шизофрению, так как шизофреники имеют характерный «странный запах». Если это действительно так (а мой опыт тоже подтверждает это) и если нам действительно интересно то, какие чувства испытывают другие люди («Ну как твои дела?»), то почему мы не обнюхиваем их подмышки, а, наоборот, пользуемся дезодорантом для устранения естественного запаха?

Будучи частью культуры, мы не очень интересуемся самим по себе процессом наведения согласованного транса. Мы весьма заинтересованы в «образовании», но мало осознаем, насколько значительная часть того, что мы называем образованием, является прежде всего наведением согласованного транса. Мы заинтересованы в том, чтобы было как можно больше «нормальных» людей, на которых «можно положиться», по сути дела погруженных культурой в транс субъектов, которые бы автоматически переживали и делали правильные вещи в соответствующих ситуациях. Когда нормальные люди видят определенный объект или событие «А», они «естественно» испытывают соответствующее чувство «Б» и совершают соответствующее действие «В». Это сравнимо с тем, как загипнотизированному испытуемому дается внушение, что если он видит или слышит «X», то он должен при этом испытывать «Y» и делать «Z».

НАВЕДЕНИЕ ТРАНСА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Хотя мы сосредоточили свое внимание на раннем детстве как на том времени, когда наведение согласованного транса происходит наиболее интенсивно, нам не стоит думать, что этот процесс прекращается, когда мы становимся взрослыми.

Согласованный транс постоянно усиливается и углубляется. Некоторые из этих усилий являются сознательными – как, например, телевизионная реклама, направленная на улучшение продажи товаров, или же (что в наше время почти то же самое) политическая деятельность, направленная на то, чтобы наиболее выгодно продать кандидатов или политические программы. Эта реклама основана на том, что наши ассоциации и наше обусловливание достаточно сходны и что правильная реклама будет манипулировать нами, вызывая желание купить те или иные товары. Обращение к рациональному мышлению в некоторых рекламах обычно также является манипуляцией: людям определенного типа нужно считать себя рациональными, и создатели рекламы дают им повод усилить свою веру, тем временем просто манипулируя ими, чтобы они купили соответствующий товар.

Большая часть усилий, направленных на усиление согласованного транса, не являются обдуманными или сознательными; они просто происходят механически. Каждый раз, когда вы реагируете на что-либо автоматическим, обусловленным образом и вам удается ничего не потерять или получить вознаграждение, согласованный транс подкрепляется. Большая часть наших социальных взаимодействий производит такой эффект. Я поступаю нормально, ты поступаешь нормально, и наши привычки нормального поведения понемногу становятся все сильнее и сильнее. Возможные неприятные последствия наших нормальных поступков могут быть большим благословением для нас, если мы пытаемся пробудиться, но мы не можем зависеть от случайного стечения неблагоприятных обстоятельств, которое бы могло нас пробудить. Кроме того, культура обусловливает нас не слишком глубоко задумываться о существующем порядке вещей, даже если наша жизнь не так хороша, как хотелось бы, поскольку дает нам надежду на то, что со временем все устроится к лучшему. Как мы подробнее рассмотрим в дальнейшем, нам необходимы постоянные усилия, чтобы нейтрализовать действие продолжающегося внушения, направленного на то, чтобы мы оставались в уютном сне согласованного транса; в равной степени необходимы усилия, чтобы понять, как этот транс развивается и как от него пробудиться.

Каждый из нас находится в глубоком трансе, в трансе согласованного сознания, в состоянии частично приостановленной жизнедеятельности, ступора, неспособности функционировать в полную силу своих возможностей. Автоматизированные и обусловленные стереотипы восприятия, мышления, чувствования и поведения доминируют в нашей жизни. В слишком значительной части нашей жизни мы оказываемся подобными усовершенствованному крану-сортировщику: мы пытаемся быть разумными и сознательными, но все это лишь автоматизированные программы. Многие из этих автоматизированных и обусловленных стереотипов восприятия и поведения могли быть в свое время полезными для адаптации, но больше они уже не эффективны: в действительности они начинают разрушать нас. Мы живем в ситуации массового безумия и вносим свой вклад в ее сохранение.

«Но позвольте, – можете вы сказать, – я вовсе не чувствую себя так, будто нахожусь в трансе!» Конечно, не чувствуете. Мы думаем о трансе как о чем-то необычном, а о нашем повседневном состоянии как об обычном. Мы можем осознать, что находимся в состоянии транса только путем размышлений об этом, как мы это делали в этой главе, а также посредством переживания того, что означает не быть в трансе, быть пробужденным. Мы продолжим рассматривать психологические данные о согласованном сознании в нескольких последующих главах, но в конце концов мы обсудим и то, как вызвать в себе моменты большей пробужденности, которые придают идее согласованного транса непосредственную эмпирическую реальность.

Подумайте о месяце и дне своего рождения. Назовем эту дату «днем М». Так, например, я родился 29 апреля. А сейчас прочитайте вслух два следующих утверждения, думая о своей дате рождения в том месте второго утверждения, где говорится про «день М»:

Все люди, родившиеся 29 апреля, зануды.

Люди, родившиеся в «день М», зануды.

Что вы думаете об этих двух утверждениях?

Если вы подобны большинству людей, то первое утверждение о людях, родившихся в тот же день, что и я, окажется для вас просто информацией – довольно резким, может быть, утверждением, но в сущности не более чем информацией такого же типа, как сообщение: «Сейчас в городе Фэрбенкс на Аляске температура воздуха минус тридцать девять градусов». Просто информация. Но то же самое утверждение о людях, родившихся в ваш день рождения (а это и вы тоже!), оказывает совсем другое воздействие. «Кто сказал, что я зануда?»

Анализируя несколько лет назад природу измененных состояний сознания, включая повседневное функционирование в нашем обычном состоянии, я определил один из компонентов сознания как подсистему «чувства тождественности».

Первоочередная функция подсистемы чувства тождественности состоит в том, чтобы приписывать качество «это я» определенным аспектам переживания, определенной информации в сознании и таким образом создавать чувство «эго». Предположительно, существуют временные структуры, содержащие в себе критерии относительно того, чему следует приписывать качество «это я». Любая часть информации, которой может быть приписано качество «это я», приобретает большую действенность и потому может вызывать сильные эмоции или каким-то иным образом управлять энергией внимания и осознавания. Если я говорю вам «лицо кого-то, кто вам не знаком, например мистера Джонсона, неприятное и отталкивающее», эта информация, вероятно, не будет представлять для вас особой важности. Но если я говорю вам, что «ваше лицо неприятное и отталкивающее», то это уже будет совсем другое дело! ...В определенных обстоятельствах это утверждение может предварять более агрессивные поступки, от которых вы хотите защитить себя, но часто за таким замечанием на следует ничего, кроме дальнейших слов того же сорта; но тем не менее вы реагируете на эти слова как на действительное физическое нападение. Добавление качества «эго» к информации радикально изменяет тот способ, которым информация обрабатывается всей системой сознания.

Вне зависимости от действительной природы структур, лежащих в его основе, процесс отождествления является одним из наиболее важных факторов, воздействующих на человеческую жизнь. Это процесс определения вас как всего лишь части того, чем вы могли бы быть. Давайте рассмотрим этот процесс, не очень вдаваясь сейчас в природу или качество объектов отождествления, вещей, людей, причин, понятий и т.д., которым приписывается качество «Это я!»

ВСЕОБЪЕМЛЕМОСТЬ ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ

Одна из причин, по которой мы сейчас не будем подробно касаться объектов отождествления, состоит в том, что этот процесс является настолько мощным и всеобъемлющим, что, как я подозреваю, человек может отождествляться с чем угодно. Ваше имя, ваше тело, то, чем вы обладаете, ваша семья, ваша работа, инструменты, которые вы используете во время своей работы, ваше сообщество, ваше «дело», страна, человечество, планета, вселенная, Бог, ноготь на вашем пальце, жертва из газетной статьи... Перечень тех вещей, с которыми люди могут отождествлять себя, бесконечен.

Как только вы отождествились с каким-то объектом, вы начинаете отдавать ему предпочтительное внимание и значительно большую психологическую силу по сравнению с другими объектами или идеями, которые для вас просто вещи или информация. Я буду напоминать вам об этом, говоря про «Я» или «мое». Эта большая сила может ограничиваться количеством внимания, которое вы готовы сосредоточить на объекте отождествления, но она может еще более возрасти за счет сознательного или бессознательного связывания с эмоциями, касающимися фундаментального биологического самосохранения. Так, например, словесное неуважение может угрожать какой-то части вас, с которой вы в данный момент отождествляетесь, но вследствие какой-то фундаментальной уязвимости оно активизирует инстинкты выживания, присущие вашему телу, в организме начинает вырабатываться адреналин, как будто существует какая-то действительная физическая угроза, и у вас появляется большое количество энергии, с помощью которой вы теперь сможете справиться с этой угрозой. Ведь угроза, направленная на объект отождествления, – это угроза моему «я»!

Для того чтобы во время моих семинаров проиллюстрировать процесс отождествления, я иногда кладу на пол посреди комнаты бумажный пакет. В нем нет ничего особенного – просто пакет. Пустая картонная коробка тоже вполне подходит для этого. Затем я предлагаю участникам семинара сосредоточить на этом бумажном пакете свой взгляд и свое внимание, пытаясь отождествиться с ним, почувствовать, что это «я», испытать любовь к этому пакету и попробовать относиться к нему так же, как к самому себе. Это отнюдь не сложное гипнотическое внушение или форма медитации; я просто между делом говорю об этом и повторяю инструкции два или три раза на протяжении минуты. Я прошу участников попробовать по своей воле управлять обычно непроизвольным процессом отождествления. Затем я внезапно подхожу к пакету и топаю по нему ногой. Люди подскакивают, у них непроизвольно перехватывает дыхание. Их лица выражают быстро сменяющуюся череду эмоций. Многие потом говорили, что они чувствовали физическую боль в своем теле, когда я раздавил пакет. Некоторые были настолько шокированы, как будто я физически ударил их. Но они понимают смысл происходящего. Можно легко отождествиться с чем угодно, и, таким образом, утратить власть над собой.

С некоторыми вещами отождествиться легче, чем с другими. Ваши ощущения (Я чувствую зуд) и ваше тело являются естественными кандидатами. Со своими мыслями (Я первый об этом подумал; Я подавлен) и чувствами тоже легко отождествиться, поскольку мы обычно приписываем себе авторство наших мыслей, а наши чувства совершенно очевидно происходят именно с нами. Особенно часто мы отождествляемся со своим именем.

Кожибский, основатель общей семантики, постоянно предупреждал, что карта не является территорией. Как психолог, я полностью согласен с этим, но могу добавить еще и то, что люди чаще предпочитают именно карты, а не территории! Действительно, часто легче бывает создать карту, внутреннюю имитацию реальности, делая с ней то, что вам нужно, чем иметь дело с территорией, с внешним миром.

Имена будут ранить меня.

Помните старую детскую считалку?

Будучи взрослыми, мы можем видеть, что эта считалка задумана для укрепления морали, хотя в действительности это явная ложь. Большинство из нас не так уж часто действительно получали травмы от палок и камей, как и от чего-либо другого, но насколько часто нас травмировали те прозвища, которые люди давали нам? Те вещи, которые люди говорили или, наоборот, не говорили в нужный момент? Мы отождествляемся с самыми разнообразными понятиями и объектами, и все они обычно имеют свои названия, или имена. Значит, нас можно психологически травмировать нападками на имена.

Все мы читали о «примитивных» культурах, в которых люди имели тайные имена. Эти «примитивные» люди якобы настолько глупы, что считают себя открытыми магическому нападению со стороны недружественных лиц, если те знают их тайное имя. Что это, суеверие или же, наоборот, большая, чем у нас самих, психологическая искушенность?

ПРЕИМУЩЕСТВА ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ

Мы обычно имеем большое количество социально обусловленных ролей, с которыми мы отождествляемся, как, например, родитель, образованный человек, хороший слушатель, политический деятель или столп общества. Мы также часто отождествляемся с другими людьми: оскорбление моей супруги – это оскорбление меня самого, и т.п. Столь же распространенным является отождествление с людьми, которых мы считаем образцами «героя» или «героини». Хотя может быть и так, что эти «герои» и «героини» являются в социальном смысле неудачниками – вспомним наше обсуждение «вторичной выгоды» в предыдущей главе.

С точки зрения гипнотизеров от культуры, отождествление является очень полезным процессом, по крайней мере когда у кого-то, находящегося в согласованном трансе, выработана условная реакция отождествления с социально одобренными ролями и ценностями. Такое отождествление является частью (негласно подразумеваемого) определения нормальности для той или иной культуры. Люди, которые автоматически отождествляют себя с государственным флагом и чувствуют себя персонально оскорбленными, когда читают в газете о том, что кто-то во время демонстрации сжег флаг, становятся теми, кого можно считать опорой официальной культуры.

Процесс отождествления также может казаться полезным и с личной точки зрения. Когда студентка подходит ко мне и задает мне вопрос, это немедленно активирует мою тождественность как профессора, для чего не требуется никаких сознательных усилий с моей стороны. Я действую так, как должен действовать профессор, и даю студентке ответ или рассказываю ей, где она может его найти. Это подкрепляет ее упорядоченное мировосприятие, в котором профессора всегда могут ответить на вопросы студентов. Это подкрепляет и мое упорядоченное мировосприятие, где я являюсь профессором, который всегда знает ответы на те вопросы, которые задают студенты, и кого уважают студенты, желающие знать ответы на вопросы. Все это кажется не требующим никаких усилий (хотя на самом деле отнимает массу энергии). В действительности мне приходится прибегать к осознанному волевому управлению вниманием, чтобы избежать в этой ситуации автоматического отождествления с моей ролью профессора, если я этого не хочу, – мы обсудим это подробнее, когда будем говорить о том, что Гурджиев называл самовспоминанием.

А вот другой пример кажущейся полезности отождествления – представьте себе, что я нахожусь в разгаре выполнения длительной и скучной работы, которая тем не менее должна быть сделана. Мне бы хотелось прекратить заниматься этой работой и отдохнуть или поиграть, занявшись чем-то более интересным. В моем уме начинают возникать идеи о других, более приятных вещах, которыми мне следовало бы заняться вместо моей наскучившей работы. Мне бы хотелось очистить свой письменный стол от всяких бумаг, мне нужно сделать несколько телефонных звонков и мне еще обязательно нужно сделать запасные копии некоторых моих компьютерных дискет. Эти идеи о более приятных занятиях (вне зависимости от того, истинны они или нет) возникают как попытки рационального оправдания моего нежелания продолжать необходимую, но скучную и утомительную работу. Мне приходится прилагать массу усилий, чтобы заставить себя выполнять ее. Но погодите! Ведь меня всегда считали надежным и обязательным человеком! Я отождествляюсь с образом надежного человека, на которого всегда можно положиться, с образом, которым можно гордиться. Если я завершу свою работу, то я буду вознагражден за это тем чувством гордости, которое испытывают все надежные люди, на которых можно положиться. И предвкушение моего (внутреннего) вознаграждения помогает мне продолжать работу.

Если мы продолжим рассмотрение этого примера, то мы увидим, что в этом случае речь могла бы идти скорее о смене отождествлений, чем о переходе от неотождествленного состояния к отождествленному. Сама по себе работа не является утомительной или вдохновляющей, она является лишь тем, что она собой представляет. Это люди испытывают усталость и скуку либо воодушевление. И все же работа, которая для одного человека является вдохновляющей или нейтральной, для другого может быть явно скучной и утомительной. Была ли моя первоначальная скука следствием того, что я, сам того не зная, отождествлялся с Я-концепцией человека, которому скучна эта работа, с одной из многих возможных Я-концепций?

Так отождествление может казаться полезным процессом для автоматической (и, быть может, эффективной?) мобилизации внимания и энергии для выполнения полезных задач. В действительности это может обходиться нам весьма дорого.

ЦЕНА ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ

Отождествление имеет свою собственную цену или же, говоря языком психологии, такие последствия, которые могут нам не нравиться.

Первая важнейшая расплата за отождествление следует из того факта, что оно имеет качество «статичности». Мы отождествляемся с вещами, которые наш ум молчаливо считает неизменными (например, мое тело, моя машина, моя собственность, прошлые события). Логически, сознательно мы понимаем, что это не совсем так, но мы редко думаем логично и в полной мере сознательно о том, с чем мы отождествляемся. Даже умственные построения, с которыми мы отождествляемся, обычно обладают качеством твердых и неизменных вещей: то, что вы говорили минуту назад, оказывается уже прошлым событием и, соответственно, тоже становится неизменным; вы предполагаете, что решения, которые вы принимали, всегда правильны. То понимание мира, которое у вас есть, должно быть абсолютной истиной. Вы должны всегда чувствовать себя хорошо.

Трудность, присущая отождествлению с чем-либо в физическом мире или в нашем собственном уме, состоит в том, что реальность непрерывно меняется. Многие философские учения и духовные традиции указывали, что реальность подвержена бесконечному изменению. Таким образом, когда вы отождествляетесь с чем-то, эта вещь будет изменяться, а не оставаться той же, с которой вы отождествились. Вы будете постоянно испытывать разочарование оттого, что реальность объекта вашего отождествления не остается той же самой. Как часто нам приходится слышать жалобы: «Он оказался совсем не тем прекрасным человеком, за которого я выходила замуж. Он изменился!» (с тем же успехом вы можете представить себе ту же жалобу, высказываемую от лица мужа). Или вам придется заставлять себя отказаться от вашего отождествления с изменившимся объектом. Ведь обычно процесс отождествления не терпит произвольного изменения, даже хотя его непроизвольное действие все время связано с множеством быстрых изменений.

Тело, которое является «мной», болеет, стареет и в конечном счете умирает. Моя машина приходит в негодность. Моя собственность постепенно износится, разрушится или может быть украдена. Я могу пытаться сохранить свою память о прошлых событиях, но память тоже может угаснуть, и тогда придется спрашивать у других людей, действительно ли происходили эти события. Но все равно память не может давать того удовлетворения, которое дает нам реальность. И казавшаяся мне блестящей догадка, которая у меня была в прошлом году, тоже начинает бледнеть: а была ли она вообще верной? Студентка в аудитории поднимает руку и говорит: «На странице 157 вашей книги «Состояния сознания» вы пишете, что...» Я не уверен, считаю ли я сейчас это утверждение достаточно адекватным, но ведь я должен защищать его, не так ли? Отождествляясь с теми или иными вещами, мы заранее обрекаем себя на неизбежные потери.

Незащищенность, проистекающая из принятого в нашей культуре убеждения, что вселенная враждебна, а мы слабы и полны недостатков, делает отождествление, кажущееся нам защитой от перемен, еще более заманчивым.

Вторая главная расплата за отождествление связана с тем фактом, что большую часть вещей и ролей, с которыми вы автоматически отождествляете себя, выбрали не вы сами. В процессе окультуривания, наведения согласованного транса вас обхаживают и обусловливают так, чтобы вы отождествлялись со многими ролями, идеями, людьми, делами и ценностями, которые могут не представлять никакого или почти никакого интереса для вашей сущности или даже противоречить ей. На самом деле некоторые из тех людей, с которыми мы отождествляемся, имеют множество вредных и психопатологических качеств, и, отождествляясь с ними, мы приобретаем многие из их недостатков. Это особенно справедливо по отношению к нашим родителям.

Обычно люди открывают в своей жизни факты этого непроизвольного отождествления достаточно поздно. Слишком часто мы слышим вещи типа: «Я заставил себя пройти юридическое обучение и заниматься юридической практикой двадцать лет, прежде чем я однажды осознал, что на самом деле право меня никогда не интересовало. Просто мои родители всегда ожидали, что я пойду по стопам отца. Что-то во мне постоянно испытывало ненависть к стрессам, которые связаны с этой работой, и я нажил себе язву и гипертонию. Мне пришлось потратить большую часть моей жизни на то, чтобы заниматься вещами, которые мне неприятны!»

Вспомним, что отождествление предполагает уделение внимания и энергии тем вещам, с которыми мы отождествляемся. Но мы не обладаем неограниченным количеством энергии и внимания, и если мы направляем свои энергию и внимание на определенные объекты, с которыми мы отождествляемся, это означает, что нам приходится отвлекать эту энергию и внимание от других объектов. Отождествление с теми вещами, в отношении которых у нас выработана условная реакция отождествления, не зависящая от предпочтений нашей сущности, является важным аспектом нашей жизни и того, что мы называем своей личностью. Тот факт, что мы автоматически отождествляемся со многими вещами, которые не мы сами выбираем, является одной из причин, по которым Гурджиев называл личность «ложной личностью''.

Третья главная цена, которую мы платим за отождествление, состоит в том, что этот процесс слишком сильно автоматизирован. Если бы ваши разнообразные, хорошо развитые тождественности [15] были подобны гардеробу, если бы вы могли сознательно выбирать, какие костюмы, какие тождественности являются наиболее подходящими для данной ситуации с учетом всего, что вы знаете, то в этом случае отождествление могло бы быть весьма полезным инструментом. Однако обычно происходит так, что некоторая ситуация «К» всегда автоматически активирует тождественность «К».

Если же на самом деле ситуация «К» оказывается более сложной, чем та, с которой может справиться тождественность «К» (которой «вы» в это время являетесь), то эта тождественность может потерпеть неудачу. Все остальные ваши тождественности и спрятанный за ними какой-то реальный «вы» унаследуют последствия поведения тождественности «К» в этой ситуации. Гурджиев подчеркивал это, говоря, что любая из ваших многочисленных тождественностей может подписать чек или выдать вексель: все остальные «вы» будете обязаны платить, нравится это вам или нет. Сколь часто нам приходится спрашивать себя: «И почему я обещал сделать то-то и то-то?» Та личность, которая спрашивает, вполне может быть не той личностью, которая обещала.

И последняя расплата за отождествление следует из того, что автоматическая доступность обусловленных тождественностей может скрывать от вас тот факт, что вы не знаете, кем вы на самом деле являетесь, вашей сущности, вашей глубочайшей самости, или подлинного «я», скрытого за этими поверхностными проявлениями. Действительно ли вы – это ваше имя? Или ваши роли? Ваши чувства? Ваш разум? Ваше тело?

Или же вы на самом деле нечто гораздо большее, чем все то, с чем вы отождествляете себя?

В следующей главе мы обсудим результаты привычных для нас отождествлений – состояния тождественности.

Какая из этих двух цитат, на ваш взгляд, принадлежит традиционно ориентированному психологу, а какая – духовному учителю?

В предыдущей главе мы исследовали распространенность процесса отождествления, то, каким образом качество «Это Я!» может быть приписано почти всему. Хотя мы можем отождествляться со многими вещами, у нас существуют привычные и автоматизированные стереотипы отождествления, взаимосвязанные множества объектов отождествления, которые образуют узнаваемые «состояния тождественности». В этой главе мы будем рассматривать эти состояния тождественности, или субличности.

НАШИ МНОЖЕСТВЕННЫЕ ЛИЧНОСТИ

Мы воспринимаем самих себя как нечто одно. Мое имя Чарльз Тарт, и это означает, что я, предположительно, являюсь единым организмом. Процесс отождествления автоматически заставляет нас говорить «Я!» почти всему, что проходит через наше сознание. Однако! бывают случаи, когда, мы видим в себе временные, но довольно сильные изменения, и тогда говорим о себе самом так, как будто бы это был кто-то другой: «Я тогда вообще не был самим собой». Часто мы выражаем это в такой форме «Прошу меня извинить, но я тогда был не в себе».

В психиатрии есть старый афоризм, что психопатология, будучи преувеличением нормальности, делает нормальность видимой. Те радикальные изменения, которые все мы относим к измененным состояниям сознания, являются очевидными примерами определенных изменений структуры нашей тождественности. В качестве образца можно привести случаи, когда человек находится в состоянии сильной интоксикации алкоголем или каким-либо другим психоактивным веществом, а также когда мы видим сны. При сильном стрессе мы также порой можем наблюдать, что наше чувство собственного «Я», чувство того, кто мы есть, может меняться весьма радикальным образом. Эти резкие изменения сознания делают видимыми перемены в самом процессе отождествления и в выборе объектов отождествления, которые иначе происходят на заднем плане и воспринимаются как нечто данное, оставаясь незамеченными. Однако идея о том, что эти массированные изменения каким-либо необычным качественным образом отличаются от нашего обычного, единого сознания, увековечивает эту великую иллюзию.

Мы действительно обладаем неким фундаментальным единством, которое проявляется в том, что физическое тело каждого из нас остается одним и тем же день ото дня. Наше единство заключается в том, что очень большое количество воспоминаний о фактах нашей жизни доступно нам почти всегда. Все эти воспоминания организованы по отношению к чувственным восприятиям одного тела, так что легко прийти к выводу, что они принадлежат одному «Я», или одной личности. Кроме того, люди называют нас (точнее, наше тело) все время одним и тем же именем и имеют устойчивые ожидания в отношении того, как мы будем себя вести.

Однако это не слишком достаточное основание для доказательства единства нашего сознания. Все эти факты о нашей жизни могли бы, предположим, храниться в памяти одного компьютера, который делал бы их постоянно доступными в одном «теле». Этот компьютер назывался бы все время одним и тем же именем, и люди имели бы неизменные ожидания в отношении того, что этот компьютер будет делать. Примерно до этого уровня развития дошел наш кран-сортировщик седьмого поколения. Захотим ли мы приписывать сознание, а тем более, единое сознание, этому компьютеру?

В предыдущей главе мы говорили о распространенности процесса отождествления. Практически всему может быть приписано качество «Я!». Это может происходить с огромной силой и почти мгновенно. Гурджиев так говорил об этом:

Когда Гурджиев высказывал подобного рода утверждения в начале нашего столетия, его слова, казалось, противоречили всему, что мы знали, и были явно оскорбительными для всего, во что мы хотели верить в отношении самих себя. Помните, я спрашивал, какая из двух цитат в начале этой главы, в которых говорится об отсутствии в нас единства, принадлежит духовному учителю. Так вот: ни та, ни другая.

Оба высказывания сделаны Эрнстом Р. Хилгардом, Почетным профессором психологии Стэнфордского университета. Это один из ведущих психологов в Соединенных Штатах, он является весьма уважаемым лидером психологического истеблишмента и не считается сторонником «крайних» идей, выходящих за рамки общепринятого мировоззрения. Мне посчастливилось быть сотрудником его лаборатории после защиты докторской диссертации.

Для понимания единства нашей личности или же, наоборот, отсутствия такого единства мы должны рассматривать материал гораздо больший, чем фактографические данные в нашей памяти, связанные с единичным телом. Мы должны включить в это рассмотрение наши склонности и наши антипатии, ценности, эмоциональные переживания, надежды и страхи, намерения, проявления бессознательного (здоровые и нездоровые) и многие более тонкие психологические процессы. Когда мы обсуждаем все наше психологическое функционирование, то честное самонаблюдение, так же как и наблюдение со стороны других, показывает нам, что мы являемся не чем-то одним, а многими сущностями одновременно. Если бы сделать всеобъемлющую «фотографию» нашего ума в какое-то одно мгновение времени, то на ней окажется совершенно другая личность, чем на такой же «фотографии», сделанной в другой момент. И действительно, если не принимать в расчет общее тело и содержание фактографической памяти, данное вам имя и устойчивые ожидания других людей в отношении вас, порой может показаться нелепым верить в то, что эти две личности вообще имеют хоть что-нибудь общее.

Это можно легко понять на примере следующих крайних случаев. Предположим, что вы наблюдаете себя в тот момент, когда вы находитесь в чрезвычайно угрожающей ситуации и разгневаны, или, например, в то время когда вы находитесь в безопасной обстановке и преисполнены чувства любви, или когда вы полностью поглощены какой-то интересной, но трудной работой. Вы будете выглядеть как совершенно различные люди. Гурджиев подчеркивал, что эти резкие отличия между нашими разными «Я» проявляются не только в каких-то исключительных случаях, но вообще чрезвычайно распространены. Таким образом, наше «Я» в разные мгновения может быть совершенно разными людьми. Позвольте мне сейчас дать определение состояния тождественности таким же образом, как я определил состояния сознания в первой главе.

Состояние тождественности для данного индивида (индивидуальные различия очень важны) является уникальной конфигурацией, или системой, психологических структур, или подсистем. Части или аспекты ума, которые мы можем разграничивать для аналитических целей (например воспоминания, ценности, умения) объединены в определенного рода паттерн, или систему, которой придается смысл «Я». Паттерн, или система, – это состояние тождественности. Природа этого паттерна и тех элементов, которые его образуют, определяют, что мы можем и чего не можем делать в этом состоянии. Например, в состоянии тождественности, которое обладает большими возможностями и уверенностью в себе, вы можете делать такое, о чем вы бы даже не мечтали в других состояниях.

Состояние тождественности представляет собой динамический процесс. Те или иные особенности его отдельных аспектов постоянно изменяются, даже хотя общая конфигурация остается одной и той же. Так, например, содержание нескольких моих последних мыслей изменяется от одной мысли к другой, но очевидно, что все они являются частями того присутствующего во мне паттерна, который я называю «писатель». Иногда я думаю, что состояние подобно жонглеру, который снова и снова подбрасывает несколько шариков по кругу: шарики все время находятся в движении, но рисунок их кругового движения остается одним и тем же.

Конфигурация состояния тождественности достаточно устойчива до тех пор, пока не происходит некоторое внешнее или внутреннее событие (или события), которые являются значимым стимулом для какого-либо другого состояния тождественности. Эмоции очень часто вызывают смену состояний тождественности. Обычный диапазон состояний тождественности, в которых мы функционируем, обычно именуемый личностью, на самом деле является тем, что Гурджиев называл «ложной личностью» (эта тема будет подробно обсуждаться в главе пятнадцатой), поскольку состояния тождественности насильно навязывались нам в процессе окультуривания, а не были выбором нашей сущности или нашего высшего сознания. Совокупность обычных состояний тождественности изначально существует в рамках общей конфигурации, которую мы называем обычным сознанием (согласованным трансом).

Иногда то или иное «Я» может сохраняться на протяжении минут или даже часов, но Гурджиев настаивал, что это не делает нам чести; это всего лишь механический результат сохранения тех обстоятельств, которые активизируют в нас эту частную форму «Я». Что же происходит с «Я», что дает ему возможность быть полностью сознательным на протяжении нескольких секунд в том упражнении, которое мы приводили во введении к этой книге? Будет ли это «Я» при отсутствии внешнего подкрепления замещаться через мгновение другим «Я», которому совершенно неинтересна возможность оставаться сознательным во время наблюдения за секундной стрелкой часов? Процессы отождествления, которые мы обсуждали в предыдущей главе, заставляют нас узнавать свое «Я» в каждом из состояний тождественности, через которые мы проходим, но все это не дает нам никакого постоянного, самоопределившегося «Я». Проявление различных «Я» в согласованном трансе является прямой аналогией постгипнотического внушения при обычном гипнозе: когда появляется внушаемый (условный) раздражитель, то появляется и связанное с ним поведение, условная реакция, то есть то или иное «Я».

Мы будем обозначать эти различные «Я» термином «состояния тождественности», который я ввел в ходе изучения состояний сознания. Состояние тождественности – это временная совокупность психологических факторов, обладающая узнаваемыми качествами, позволяющими вам (если вы приобрели навык самонаблюдения того типа, о котором будет говориться позже в этой книге) или же внешним наблюдателям, распознавать это состояние как отдельную сущность. Это распознавание другими людьми обычно выражается в словах типа «Джон снова пьян», «У Кэрол опять это ее настроение» или «Билл сегодня лезет в бутылку».

Состояние тождественности, как и любое другое состояние сознания, является определенной конструкцией. Отдельные характеристики (воспоминания, объекты отождествления, склонность к определенным настроениям, связанные с этим фантазии, те или иные умения и т.п.) временно объединяются вместе, функционируя как единое целое, которое имеет особый «букет». Это состояние тождественности затем определяет то, каким именно образом вы будете имитировать мир вокруг вас, и, значит, как вы будете воспринимать самих себя и ваш мир.

Человек, захваченный состоянием тождественности, обычно не знает, что он находится в каком-то отдельном состоянии, и не знает, что это состояние не представляет собой всю его сущность: в этом и состоит весь ужас согласованного транса. Все ваше сознание отождествляется с этим состоянием; ничего не остается за пределами такого состояния, и нечему предупредить вас о том, что происходит. Если бы вы сразу же поняли, что начинает происходить, что в вас начинает проявляться определенное состояние тождественности с известными вам свойствами, вам было бы гораздо легче. Вы смогли бы выбирать, позволять ли проявляться этому состоянию тождественности или попытаться воспрепятствовать ему. Если же вы уже находились бы в этом состоянии, то вы смогли бы принять решение, хотите ли вы оставаться в нем или нет. «Вот возникло состояние А, а я нахожусь в ситуации Б. Является ли состояние А подходящим для достижения моих целей в ситуации Б?» Эта способность выбирать состояние тождественности была бы подобна одному из аспектов просветления, которые мы обсуждали в первой главе, способности выбирать состояние сознания (измененное или обычное), которое будет наиболее подходящим для ситуации, в которой вы находитесь. Состояние тождественности, подобно измененному состоянию сознания, рассматривалось бы как инструмент, который вы будете использовать в соответствии с вашими задачами.

Если из прошлого опыта вам, например, известно, что в некотором конкретном состоянии у вас всегда возникают проблемы в ситуациях, подобных той, в которой вы сейчас находитесь, вы могли бы научиться выходить из этого состояния. Или же вы смогли бы намеренно использовать это состояние для достижения более масштабных целей и с учетом вашего более обширного знания, при этом не отождествляясь с таким состоянием. Но обычно мы всего этого не знаем. Мы автоматически говорим «Я!», «мое» по отношению практически ко всем состояниям тождественности, за что нередко приходится расплачиваться остальным нашим тождественностям и нашей подлинной сущности.

ОСЛОЖНЕНИЯ, ВЫЗЫВАЕМЫЕ СОСТОЯНИЯМИ ТОЖДЕСТВЕННОСТИ

Наиболее очевидные трудности, возникающие от обладания многими «Я», проявляются в случае так называемой «множественной личности». Множественные личности нередко имеют полную амнезию в отношении переживаний и действий их других «Я». У каждого из этих «Я» могут быть обширные пробелы в памяти, после чего они будут внезапно пробуждаться, находя себя вовлеченными в совершенно незнакомую ситуацию. Так, например телесные реакции при болезни или при приеме лекарств могут изменяться от одной личности к другой. Книги Кребтри «Множественный человек» (1985) и Кийса «Умы Билли Миллигэна» (1981) являются прекрасными описаниями случаев множественной личности. Однако мы остановимся на неосознаваемой множественности обычных людей, таких, как вы или я.

Чтобы рассмотреть некоторые осложнения, которые могут быть вызваны нашими многочисленными состояниями тождественности, я построю пример, основанный на некотором моем жизненном опыте.

Объективно ситуация такова. Через мой двор проходит небольшой овраг, по дну которого течет ручей. Я занимался определенной работой на дне оврага, ремонтируя мостик, который переброшен через овраг, и оставил там небольшую лестницу. Неожиданно сильный дождь, который шел всю ночь, затопил овраг, и вода смыла лестницу. Мне бы хотелось возвратить себе свою лестницу, и для этого я должен был пройти вниз по течению ручья через дворы других людей, пока я либо найду лестницу, либо приму решение, что я ее потерял безвозвратно.

Как именно я отправлюсь вниз по течению ручья? И кто именно во мне пойдет вниз по ручью?

У меня есть три доступных для меня состояния. Первое из этих состояний уходит своими корнями в мое детство. Мы можем назвать его «Исследователь». Исследователю нравится путешествовать повсюду и открывать новые для себя вещи. Эта особая форма отождествления включает в себя важные аспекты моей сущности, связанные с тем, что я всегда был любопытным в отношении всего. Исследователь также верит в то, что он имеет право ходить повсюду и возмущаться, что люди строят заборы и другие препятствия, которые ему мешают.

Второе состояние может быть названо «Хороший Сосед». Оно сформировалось в моей жизни гораздо позже и оно проявляется во мне, когда я думаю о себе как о владельце собственности, который ценит уединение и имеет исключительное право контролировать свои владения. Хороший Сосед также является дружелюбным человеком, который хотел бы поддерживать хорошие отношения со всеми своими соседями.

Третье состояние, подобно состоянию Исследователя, уходит своими корнями в мое детство. Мы назовем это состояние «Нарушитель Границ». Его мир полон интересных мест, владельцами которых, к сожалению, являются сильные и недружелюбные взрослые, которым нравится кричать на вторгающихся на их территорию мальчиков. Они пытаются ударить их и создают для них большие неприятности со стороны их родителей. Мир Нарушителя Границ абсолютно подчинен этим законам.

Мое физическое тело идет вниз по ручью, высматривая лестницу. На заднем дворе человека, с которым я не знаком, из окна выглядывает мужчина и кричит: «Что вы здесь делаете?» Мы пока не будем рассматривать возможные состояния тождественности, в которых мог бы находиться этот мужчина, и как они влияют на то, как он кричит. Будем считать его крик просто упрощенным описанием происходящего.

Как я буду реагировать на этот окрик? Какова моя внутренняя реакция, как я ее выражу и что произойдет после этого – все это в значительной мере зависит от того состояния тождественности, в котором я находился, когда этот мужчина на меня закричал.

Предположим, что во мне в этот момент преобладает Исследователь. Мое восприятие будет расценивать то, что человек крикнул на меня, как явно враждебное действие. Поскольку я не причиняю ему никакого вреда, проходя через его двор, с его стороны несправедливо на меня сердиться. В подкрепление моего чувства, что я являюсь жертвой несправедливости, я вспомню, что русла ручьев – это общественная собственность, так что этот человек не имеет права спрашивать у меня, почему я нахожусь в русле ручья: оно как бы не находится на принадлежащей ему территории. Это «воспоминание» вполне может быть выдумкой, а не действительной памятью, но в этом состоянии тождественности оно будет казаться мне действительной памятью, поскольку оно восполняет мою потребность в самозащите. Кроме того, поскольку мне приятно увидеть какое-то новое место, то окликнувший меня человек пытается препятствовать моему удовольствию.

Дискомфорт, вызванный во мне этим окриком, быстро переходит в гнев: я должен защитить себя (мое первое состояние тождественности, состояние Исследователя, но в тот момент это состояние полностью является «мной»). И я склонен крикнуть в ответ что-нибудь типа: «А ты кто такой?», «Тебе какое дело?» или «Кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы?» Такая сильная реакция кажется мне явно необходимой для того, чтобы защитить себя.

Предположим, что в критический момент во мне преобладает второе состояние, состояние Хорошего Соседа. Я поражен окриком, но сразу же осознаю, что этот человек, вероятно, является владельцем этой территории. То есть он, подобно мне, является хозяином своих владений. И поэтому он имеет полное право быть озабоченным тем, кто я такой и что я делаю в его дворе, точно так же, как был бы озабочен я на его месте. Как для Хорошего Соседа для меня очень важно установить благоприятные отношения с моим соседом, показав ему, что я уважаю его права (так же, как он, как я ожидаю, уважает мои), и рассеять его тревогу в отношении того, кто я такой и почему я здесь.

Моя реакция будет дружественной, и я отвечу ему что-нибудь вроде: «Привет, я Чарли Тарт, ваш сосед – я живу немного выше по течению ручья. Простите, что я нахожусь на вашем дворе, но я ищу свою лестницу, которую смыло во время дождя прошлой ночью и унесло вниз по ручью. Вот это был ливень, не так ли? Не видели ли вы небольшую деревянную лестницу? Понимаете, я просто иду вниз по течению ручья в надежде найти свою лестницу». Мое состояние тождественности подкрепляется этими словами: я поступаю так, как должен поступать хороший сосед. Действительно, поскольку я внутренне отождествился с этими чувствами, это не роль – это «действительно я» (по крайней мере в этот момент).

Но все будет совершенно иначе, если моим преобладающим состоянием тождественности в этот критический момент будет Нарушитель Границ. Когда меня окрикнут, я почувствую себя подобно ребенку, находящемуся во власти могущественных и неприятных взрослых. Я буду воспринимать окрикнувшего меня человека как могущественного взрослого, а себя самого как кого-то беспомощного, кто плохо ведет себя и заслуживает того, чтобы на него накричали. Ведь я виноват в том, что нарушил границы! Мое восприятие может быть действительно искажено, и вся эта ситуация покажется мне гораздо более значительной, чем она является на самом деле, а мое тело покажется мне меньше, чем оно есть в действительности.

Однако Нарушитель Границ существует как взрослый человек, так что я не буду пытаться просто убежать, я буду отвечать на окрик. Я могу сказать что-нибудь типа: «Прошу прощения, я не хотел беспокоить вас, я ваш сосед, живущий выше по ручью, и я ищу свою лестницу, которую смыло дождем прошлой ночью». Нарушитель Границ немедленно попытается успокоить авторитетного взрослого человека, безоговорочно признавая свою вину и высказывая угрызения совести, даже хотя и используя при этом явно взрослые слова и способы объяснения.

То, что произойдет вслед за этим, зависит в основном от состояния тождественности окликнувшего меня человека. Если он находится в том или ином состоянии неуверенности, а я являюсь Исследователем, то моя контратака может усилить его состояние неуверенности и приведет к тому, что он начнет объяснять, что живет здесь (много более слабая роль, чем роль хозяина), и его заинтересовало, что происходит (менее требовательное высказывание). Затем я могу любезно объяснить, что я ищу свою лестницу, но важным психологическим событием было то, что я защитил мою (Исследователя) целостность.

Если этот человек не уверен в себе, а я Хороший Сосед, то он может соскользнуть в такое же состояние Хорошего Соседа, и мы быстро уладим ситуацию, может быть, даже заведем знакомство. Если же я Нарушитель Границ, он может почувствовать мою вину, и это увеличит вероятность того, что он войдет в состояние тождественности, которое можно назвать состоянием Взрослой Авторитетной Персоны, и этим испугает меня еще больше.

Однако если человек, окрикнувший меня, находится в состоянии тождественности, в котором видит в себе уверенного хозяина владений, то его реакция на Исследователя будет враждебной и он может выгнать меня прочь. В этом случае дружественной будет его реакция на мое состояние Хорошего Соседа.

Его состояние тождественности в тот момент, когда я появился в его дворе, также могло бы быть вызвано ранее чем-то, совершенно не относящимся к текущей ситуации, – например стычкой с женой. Поэтому его окрик, обращенный ко мне, может быть очень сердитым, но иметь весьма малое отношение ко мне или к реальной ситуации моего пребывания на его территории. Я, конечно же, не могу всего этого знать и буду объяснять его реакцию, основываясь на предположениях, что она связана с моим присутствием – и т.д., и т.п. Между нами могут возникнуть самые разнообразные действия и реакции. Их разнообразие и непредсказуемость могут быть еще большими, если что-то, что делал каждый из нас, находясь в том или ином исходном состоянии тождественности во время этой ситуации, приведет к смене состояния тождественности одного из нас либо нас обоих. Объективная реальность ситуации чрезвычайно проста, а психологические механизмы, вовлеченные в нее, оказываются гораздо более сложными.

САМОВСПОМИНАНИЕ ДЛЯ КОНТРОЛЯ СОСТОЯНИЙ ТОЖДЕСТВЕННОСТИ

Хотя этот вопрос полнее рассматривается в главе восемнадцатой, позвольте мне сейчас представить кратко идею самовспоминания. В своей основе самовспоминание включает, среди прочего, создание такого аспекта сознания, который не отождествляется с тем или иным частным содержанием вашего ума в любой момент времени и который может следить за вами в целом. Это частичный шаг к полному пробуждению от согласованного транса. Предположим, что я вспоминаю себя, идущего вниз по ручью.

В состоянии самовспоминания я знал бы о том, что я действительно вторгаюсь в чужие владения, но я понимал бы и то, что с объективной точки зрения это нарушение границ является очень тривиальным делом. Я помнил бы, что моя цель состоит в том, чтобы найти свою лестницу, и что идти вниз по ручью – это единственный эффективный способ это сделать; я также обладал бы необходимой уверенностью, что, вероятно, могу справиться с любыми осложнениями. Вся сумма моих знаний в большей мере доступна мне по мере необходимости, когда я нахожусь в состоянии самовспоминания.

Поскольку я далек от совершенства в самовспоминании, то три состояния тождественности, упомянутые выше, будут активизироваться во мне в зависимости от обстоятельств: ситуация вторжения в частную собственность другого человека ассоциативно вызовет эти состояния, пробуждая уже существующее во мне обусловливание. При условии самовспоминания, я могу наблюдать появление этих состояний, но пытаться при этом не отождествляться ни с одним из них. Но поскольку я не совершенен в самовспоминании и обладаю лишь незначительной способностью контролировать свой процесс отождествления, то я все-таки могу отождествиться с одним из этих состояний, но мои постоянные усилия сохранять самовспоминание и мое наблюдение за своими внутренними процессами могут привести к тому, что любое из этих трех состояний, с которыми я могу отождествиться, постепенно угаснет и довольно быстро утратит свою силу.

Учитывая мою личную историю, окрик человека мог бы быть особенно сильным раздражителем, вызывающим во мне одно из трех упомянутых состояний. Однако при условии, что мне удалось продолжить самовспоминание и не войти ни в одно из трех состояний тождественности, я смогу быстро и относительно объективно оценить ситуацию. Я, по всей видимости, нахожусь в пределах частных владений окрикнувшего меня человека. Учитывая то, как мы в нашей культуре относимся к праву частной собственности, этот человек, вероятно, чувствует себя потревоженным и потому разгневанным. Вероятно, у него происходят и другие психологические процессы, являющиеся следствием вещей, никак не связанных с текущей ситуацией.

Исходя из этого, как именно я могу воспринимать качество его окрика, обращенного ко мне, выражение его лица, его позу? Что могло бы дать мне намеки на то, в каком состоянии он в действительности находится? Чтобы действовать в данной ситуации, я бы хотел иметь как можно больше точной информации об этом. Мне бы также хотелось действовать с учетом моих основных целей применительно к ситуации, в которой я нахожусь. В число этих целей входят отыскание лестницы, продолжение самовспоминания, попытки не отождествляться ни с одним из состояний, использование всех жизненных ситуаций для обучения тем или иным вещам и обхождение с другими людьми дружественным и уважительным образом. Затем я, вероятно, сознательно приму решение использовать свои умения, которым я научился в жизни и которые обычно ассоциируются с состоянием тождественности Хорошего Соседа, для того чтобы играть роль хорошего соседа. Мое внешнее поведение может сейчас показаться почти идентичным тому, которое было бы у меня, если бы я находился в состоянии тождественности Хорошего Соседа, но на самом деле я не отождествляюсь с этой ролью.

Мое внутреннее состояние совершенно иное. Оно заставляет меня быть внимательным ко всем изменениям, которые могут происходить в ситуации, чтобы я мог приспосабливаться к ним и преследовать свои цели так эффективно, как только это возможно.

ВЫБОР СОСТОЯНИЙ ТОЖДЕСТВЕННОСТИ

Последовательное чередование состояний тождественности не происходит у человека случайным образом. То, какое из состояний тождественности будет активизироваться в данное время, определяется совместным действиям трех главных факторов.

Первым важным фактором является физическая или социальная ситуация, в которой вы оказываетесь. Существуют общепринятые социальные правила о том, какого типа поведение является приемлемым в той или иной ситуации. Так, слезы в присутствии других людей уместны на похоронах, но не на работе. Чтение книги воспринимается совершенно нормально в библиотеке, но будет выглядеть довольно странным во время футбольного матча. Танцы хороши во время вечеринки, но они совершенно неуместны в большинстве из церквей. Будучи детьми, мы научились тому, что отождествление с соответствующей ролью является самым легким способом вести себя правильно, поэтому ситуация, в которой мы находимся, как мы ее воспринимаем, имеет тенденцию автоматически вызывать соответствующее состояние тождественности и соответствующее ему поведение. Как мы уже говорили, вопрос о том, насколько точным является при этом наше восприятие, наше моделирование ситуации, – это совершенно другое дело. Мы «приспосабливаемся», мы чувствуем себя «естественно» в ситуации в том случае, когда находимся в соответствующем состоянии тождественности.

Вторым важным фактором являются ожидания других людей в той или иной ситуации, которые вы воспринимаете или узнаете в результате общения. Они могут совпадать или не совпадать с тем, что вам говорит ваше восприятие физических или обычных социальных аспектов ситуации. Вы можете направляться на работу, войдя при этом в состояние «служебной тождественности» в то время, когда вы поднимаетесь в лифте, но затем вы вдруг обращаете внимание, что ваши коллеги плачут. Поскольку это совершенно неуместно на работе, то вы сразу же настораживаетесь и уже готовы к каким-то неожиданным изменениям в привычной вам ситуации. На мгновение вы можете действительно оказаться между различными состояниями тождественности. Эта ситуация может восприниматься как вызывающая замешательство (так оно и есть) или же, с иной точки зрения, как путь к освобождению. Вероятнее всего, вы сразу же спросите: «Что случилось?», и узнаете, что хорошо знакомый и симпатичный вам сотрудник погиб несколько минут назад в автомобильной аварии. Те намеки, которые содержались в поведении людей, теперь сделали ясным, что вам требуется определенное состояние тождественности, подходящее для ситуации горя и успокоения других людей.

Другие люди имеют сильные ожидания в отношении того, какой должна быть ваша тождественность. Они подкрепляют те ваши состояния тождественности, которые соответствуют их ожиданиям, таким образом стабилизируя эти состояния. Когда Дон Хуан, человек знания из племени Яки, советовал Карлосу Кастанеде «стереть свою личную историю», он давал технический совет о методе, с помощью которого можно снизить давление со стороны других людей так, чтобы вы могли открыть в себе свою внутреннюю сущность. Однако эта техническая процедура может быть эффективной далеко не для каждого из нас.

Третий важный фактор, контролирующий возникновение состояния тождественности, – это внутренняя структура вашей личности, включая природу тех или иных доступных для вас состояний тождественности. Если вы являетесь «нормальной» личностью, то, когда вы были ребенком, вас учили правильному поведению (и вы учились соответствующему внутреннему состоянию тождественности) для большинства обычных ситуаций, с которыми, как ожидалось, вам придется иметь дело в последующей жизни. Таким образом, когда вы сталкиваетесь с ситуацией, вы автоматически изучаете окружающую обстановку и то, как в ней ведут себя люди, узнаете таким образом, какое поведение и состояние тождественности будут подходящими для этой ситуации, и затем автоматически входите в это состояние.

И если в процессе вашего воспитания вас действительно научили состояниям тождественности для всех тех ситуаций, с которыми вы встречаетесь в своей жизни, то и сама ваша жизнь будет несомненно легкой и автоматической. Вы будете подготовлены ко всем ситуациям и будете знать, как «благоразумно и цивилизованно» действовать в них. Но, конечно, в жизни не всегда все получается таким образом. Могло быть так, что в процессе окультуривания у нас не была выработана условная реакция вхождения в то или иное необходимое состояние тождественности. С точки зрения личного страдания это несчастье, в особенности если культура могла выработать у вас условный рефлекс чувствовать себя виноватым, когда вы не можете функционировать достаточно хорошо. Однако с точки зрения поисков личной свободы несовершенство процесса окультуривания является для нас благословением, если мы, конечно, используем наше страдание для того, чтобы правильным образом исследовать ситуацию, в которой находимся.

ЗАТРУДНЕНИЯ С СОСТОЯНИЯМИ ТОЖДЕСТВЕННОСТИ

Во-первых, многие из нас не являются в полной мере адаптированными к обществу: мы не научились всем тем состояниям тождественности, которые, возможно, будут нам нужны. Есть ситуации, которые, как мы знаем, другие люди считают «нормальными», однако нам они не подходят. Мы чувствуем себя в них неловко и дискомфортно, мы ведем себя принужденно и натянуто, мы не чувствуем себя адекватно ситуации. Мы можем вести себя при этом явно неподобающим образом либо можем действовать так, как нужно, но чувствовать при этом фальшь и надуманность. У нас нет подходящего состояния тождественности и тех навыков, которые дает вхождение в него.

Во-вторых, у нас могут быть свои внутренние конфликты, которые мешают нам вырабатывать или использовать состояние тождественности, социально приемлемое и подходящее для некоторых ситуаций. Предположим, что вы привыкли отождествляться с образом себя как серьезного, умеренного человека, богобоязненного и осознающего свою греховность ортодоксального христианина, знающего, что дьявол постоянно пытается склонить нас на свои злые пути, предлагая всевозможные плотские удовольствия. Что вы будете делать, если вам нужно идти на социально обязательную новогоднюю вечеринку у вас на работе? Вы не обладаете тем состоянием тождественности, в котором вы можете принимать участие в выпивке, танцах, флирте, сплетнях, рассказывать сальные анекдоты и весело развлекаться. Или же, что еще хуже (с точки зрения вашей тождественности ортодоксального христианина), вам все же доступно такое состояние тождественности, и будет весьма прискорбным грехом позволить ему проявиться! Если вы действительно войдете в это состояние тождественности, то ваше нормальное состояние христианина-фундаменталиста вас строго накажет на следующее утро, и вам захочется воспринимать свое поведение на вечеринке как своего рода «одержимость» силами зла.

Отсутствие подходящего состояния тождественности или неспособность выйти из неподходящего состояния может иметь гораздо более серьезные следствия, чем просто неспособность радоваться жизни, как в приведенном выше примере. Бывали случаи, в особенности в Англии, когда люди сгорали в своих домах, хотя могли бы спастись. Их тела находили внутри рядом с незапертой входной дверью. Но они были обнаженными. А ведь приличные люди никогда не появляются обнаженными ни перед кем, кроме тех, с кем у них есть интимные отношения, не говоря уже о пожарных или толпе зевак. «Лучше надеяться на спасение, даже вопреки очевидной действительности, чем быть опозоренным!» – по-видимому, такова была философия тех состояний тождественности, которые последними населяли их тела. Состояния тождественности могут даже убивать.

Третий тип трудностей возникает от того факта, что происходящий в детстве процесс окультуривания имеет тенденцию значительно отставать от реальности изменяющегося мира. В статичном обществе, где люди живут так же, как жили их предки, где нет никаких оккупантов извне или ситуаций, которые бы вынуждали их меняться, родителям имеет смысл воспитывать в своих детях те же ценности, те же способы восприятия поведения и отождествления, которые были у них самих. Тогда ваш ум оказывается организован таким же образом, как ум ваших родителей, как ум вашего деда, вашего прадеда и т.д., и коль скоро вы сталкиваетесь с теми же жизненными ситуациями, то внутренние состояния и внешнее поведение, которые были адекватными для них, будут (если ничего не изменилось) адекватными и для вас.

Когда меня в детстве посылали в воскресную школу, я помню, что меня там учили, что Бог мстителен и что дети будут отвечать за грехи своих родителей до четвертого поколения. К сожалению, эта идея не осталась для меня столь непостижимой, как бы мне хотелось: мне приходилось видеть взрослых, способных злиться друг на друга годами, так что у меня были модели долгосрочной злобы и мстительности. Но было бы очевидной несправедливостью со стороны Бога уподобляться таким людям: как может он наказывать невинных детей за грехи их дедов и прадедов? И как это могло бы согласоваться с идеей любящего Бога? Я не был настолько плохим, а ведь Бог, как я считал, должен быть бесконечно лучше меня!

Как психолог, я теперь вижу, что идея о грехах родителей, которые падут на их детей, является точной аллегорией тех неприятных и вредных результатов, которые возникают, когда люди учатся состояниям тождественности на примере состояний тождественности своих родителей. Я сомневаюсь, что это может иметь какое-то отношение к образу Бога. Эти состояния и связанные с ними умения, ценности и взгляды могли быть подходящими для наших родителей, для наших дедов или прадедов, но мир изменяется и теперь эти состояния оказываются уже неэффективными.

Возьмем некую роль, почитавшуюся на протяжении долгого времени – например, роль отца большого семейства. Большое количество детей было признаком благословения. Действительно, людям было вменено в обязанность «плодиться и размножаться». Контроль рождаемости и аборты с этой точки зрения были греховными. Все это могут одобрять вырождающиеся и порочные искатели удовольствий, но только не приличные люди. Когда мир был гораздо менее населен, чувство удовлетворения от роли отца или матери большого количества детей способствовало приспособляемости. Но как насчет нашего времени, когда во многих слаборазвитых странах количество населения растет быстрее, чем экономика, обрекая этим людей на смерть от голода и недоедания, а выживших – на еще более ужасающую нищету.

Чтобы быть подлинно пробужденным в том смысле, который вкладывал в эти слова Гурджиев, быть способным использовать все свои возможности и разум для реалистической оценки ситуаций, в которых вы находитесь, и действовать в этих ситуациях максимально эффективно, исходя из ваших подлинных и уникальных ценностей, вам необходимо не попадать в ловушку ни одного из состояний тождественности, в особенности таких, которые препятствуют вашему восприятию реальности. В сознании должно быть развито нечто такое, что всегда будет оставаться за пределами отождествлений, механических действий и переживаний текущего момента. Жизнь оказывается не такой уж гладкой, поскольку наша культура не дала нам состояний тождественности, которые подходили бы для всех и всяких ситуаций. С другой стороны, неудобства, которые мы из-за этого испытываем, и страдания, которые за этим следуют, могут стать стимулом и возможностью для личностного роста, ведущего за пределы всех состояний тождественности.

Я думаю, что вы не сочтете вышеприведенные доводы о вашей множественности полностью убедительными. Разве это не «я» думаю о них сейчас?

У нас очень тщательно вырабатывали условную реакцию – верить в единство сознания и защищать эту идею. Попытки понять, почему вы сопротивляетесь идее своей множественности, могут привести ко многим интересным открытиям. Но, повторяя свое предупреждение, сделанное выше, я напомню, что вы не должны считать любой из моих доводов достаточно убедительным на основании одной лишь логики. Карта – это не территория. Доводы – это только инструмент для анализа вашего предшествующего опыта и для работы с опытом самонаблюдения и самовспоминания, который вы сможете получить, пользуясь методами, описанными в последующих главах. И тогда полезность этих моих доводов будет для вас очевидной.

В структуре нашей личности существует множество несообразностей и противоречий. Например, какая-то часть нас может нуждаться в постоянном внимании, чтобы чувствовать себя в большей безопасности, в то время как другую часть это внимание беспокоит и ей хотелось бы, чтобы ее оставили в покое. Какая-то одна часть хотела бы напряженно работать и прибрести известность; другая часть не любит работать и ей больше нравится спать допоздна. В определенном смысле все мы любим свою мать, но в другом смысле можно сказать, что мы ее ненавидим. Жизнь преподносит нам многочисленные сюрпризы, которые нас расстраивают: мы чего-то желаем, но не можем иметь этого. Возникающее вследствие этого чувство разочарования может стать причиной сильного страдания, в особенности если это связано с различными аспектами нашей личности. Есть реалистические пути для того, чтобы справиться со страданиями и противоречиями, а есть явно нереалистические. На последних мы и сосредоточим наше внимание в этой главе.

Если мы осознаем отдельные серьезные противоречия в самих себе, мы страдаем от этого. Что произойдет, если мы станем осознавать многие из них или даже все? Гурджиев говорил, что если человек внезапно осознает все свои противоречивые части, то он скорее всего сойдет с ума. Но, к счастью, такое внезапное и полное самопознание маловероятно. Раздробленные части нас самих представляют собой не просто случайное скопление; они активно организованы в то, что может быть названо ложной личностью, которая сохраняет свою структуру при всех происходящих изменениях и потрясениях. Когда мы разделяем себя на части, то активные механизмы ложной личности сохраняют эти части на своих местах. Гурджиев называл эти механизмы буферами.

Механической аналогией психологических буферов могут быть буферы железнодорожных вагонов. Когда вагоны составляют вместе, то один вагон катится к другому с довольно большой скоростью, чтобы от толчка сработал механизм сцепки. Представьте себе, какие толчки и тряску испытывали бы пассажиры от ударов друг о друга массивных стальных вагонов. Буфер как раз и смягчает эти толчки: он поглощает большую часть той энергии, которая внезапно выделяется при ударе, а затем медленно и незаметно высвобождает эту энергию. Психологические буферы сглаживают тот шок, который может возникать у нас при переключении от одной субличности к другой, делая его настолько незаметным, что мы часто не осознаем этих изменений. Такого рода психологические буферы могут работать и в границах отдельных состояний тождественности, и переход от одного такого состояния к другому также может действовать как буфер – ниже мы обсудим это подробнее.

Заметьте, что в соответствии с этой аналогией все же остается нечто, что мы могли бы заметить, если бы захотели или натренировались это делать, но обычно изменение является настолько незначительным, что оно не достигает нашего внимания. Внезапный шок сразу же поглощается психологическими буферами. Эта возможность отмечать противоречия в себе используется в предложенном Гурджиевым методе самонаблюдения, который мы подробно обсудим в главе семнадцатой.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ ЗАЩИТЫ

Гурджиев не писал специально о природе буферов. Видимо, он просто не видел в этом необходимости. Если вы достигаете заметного успеха в самонаблюдении, то вы можете нейтрализовать действие буферов. Поэтому зачем тратить время на их изучение?

С другой стороны, современная психология и психиатрия многое узнали о различных видах буферов и о специфике их работы. Общий психологический термин для этих буферов – механизмы защиты. Я полагаю, что эти современные знания значительно обогащают идею Гурджиева о буферах. Понимание природы таких защитных механизмов очень важно, если мы хотим преодолеть их. Теоретическое знание, об этом тоже имеет большую ценность, так как представляется, что некоторые из буферов могут оказывать сильное сопротивление технике самонаблюдения: применительно к этим защитным механизмам другие методы понимания структуры личности могут быть более эффективны, чем сам по себе метод самонаблюдения.

Психоаналитическая теория, которая очень подробно изучала защитные механизмы, показывает, что мы используем эти механизмы в тех случаях, когда у нас возникают инстинктивные влечения, выражение которых находится под социальным запретом (например несдерживаемая сексуальность). Перенесенные внутрь нас самих запреты, существующие в нашей культуре, обычно относятся к тому, что называется «суперэго». Сильное «суперэго» может наполнять нас чувством тревоги и страха, когда мы начинаем думать о запрещенных действиях, не говоря уже о тех случаях, когда мы пытаемся совершать эти действия. Защитные механизмы, из-за которых мы не осознаем запрещенные влечения, предотвращают атаку со стороны «суперэго». Защитные механизмы выступают также в роли буферов по отношению к нашему осознанию тех разочарований и угроз, которые приносит нам жизнь. Хотя наиболее явно эти защитные механизмы проявляются у людей, которых называют невротиками и психотиками, они также в большой степени непреднамеренно используются нормальными людьми. Само состояние согласованного транса не сохранялось бы у нас без буферного эффекта этих защитных механизмов.

Некоторые люди могут использовать один или два из этих механизмов для почти всех своих защитных нужд. В этом случае они имеют ведущую форму защиты, которая является центральной в структуре их ложной личности. Но все мы используем от случая к случаю многие из этих защит. Мы будем рассматривать их в первую очередь по отношению к задаче пробуждения от согласованного транса. Я не пытаюсь описать все защитные механизмы во всех их проявлениях, но всю эту информацию можно найти в любом пособии по патологической психологии.

Однако в современных психологических представлениях о защитных механизмах есть существенный недостаток. Модель человека, положенная в их основу, оказывается полностью отрицательной. В этой модели человек рассматривается как животное, которое инстинктивно заботится только о своем выживании и удовольствии, радуясь, когда оно причиняет боль и страдания другим и господствует над ними. В подобном свете окультуривание выглядит крайне необходимым для сдерживания этого животного начала. Нам нельзя позволить хватать все, что нам надо, везде, где нам захочется, насиловать, когда у нас есть на это настроение, и убивать всякого, кто оказывается у нас на пути. Запреты, обусловливания и автоматизации в процессе окультуривания, выработка в нас «суперэго», которое должно препятствовать проявлению нашей более глубокой природы, кажутся абсолютно необходимыми. Таким образом, обычно считается, что защитные механизмы работают на подавление нашей животной природы. И лишь тогда, когда они слишком эффективны и забирают у нас больше нашего счастья, чем в этом есть необходимость для компромисса с цивилизованной жизнью, они воспринимаются как невротические. Естественно и необходимо испытывать непреодолимые чувства страха и вины, когда вы думаете об ограблении банка или об изнасиловании ребенка, но если такой же страх возникает у человека при мысли о поездке в лифте или о разговоре с незнакомым человеком, то он является невротическим.

Может быть, я несколько утрировал позицию западной психологии, чтобы яснее высказать свою точку зрения. Как сейчас, так и раньше в психологии были достаточно важные направления (юнгианская, гуманистическая и трансперсональная психологии), которые признавали положительную сторону нашей сущностной природы. Но этот отрицательный взгляд на человека красной нитью проходит через всю нашу психологию и нашу культуру.

Для того чтобы частично уравновесить эту точку зрения, я попытаюсь показать, как различные защитные механизмы могут блокировать развитие и проявление более глубоких и положительных аспектов нашей природы. Я твердо убежден в том, что мы по своей основе столь же добродетельны, сколь извращенны и порочны. Наша задача состоит в том, чтобы понять и исправить существующие искажения, вырвать сорняки из нашего сада, после чего мы сможем приступить к культивированию в себе нашего положительного начала.

ЛОЖЬ

Все наши буферы и защитные механизмы являются разновидностями лжи. Они искажают истину как для нас самих, так и для других. Гурджиев особенно подчеркивал важность понимания природы лжи. Хотя большая часть людей считают, что они никогда не лгут или же делают это лишь изредка, Гурджиев настаивал на том, что большинство людей лгут большую часть времени. И то, что они не знают что они лгут, делает эту ситуацию еще хуже.

Сознательная ложь может быть эффективной защитой от давления со стороны других. Человек, который клянется, что он не делал этого, может избежать наказания, исходящего из внешних источников. Успешность и эффективность лжи зависит от чувствительности других людей ко лживости и от очевидных доказательств, которые могут как поддерживать, так и опровергать ложь. Иногда лгущий человек способен отождествляться с ложью, когда он сам начинает верить в истинность того, что он говорит, придавая всему этому убежденность, которая может передаваться тем, кто его слушает.

Частичное или полное отсутствие запретов на ложь со стороны «суперэго» также значительно увеличивает успешность лжи. Если вы пытаетесь лгать, испытывая при этом чувство вины и страха, то часто вы проявляете те или иные признаки своего беспокойства, которые могут насторожить ваших слушателей по отношению к вашей лжи. Поскольку прочность и стабильность общества в значительной мере зависит от того, чтобы люди не лгали о тех вещах, которые считаются особенно важными, большая часть процесса окультуривания посвящена созданию сильного «суперэго», которое будет наказывать человека чувством вины, когда он лжет. Если сильное «суперэго» не было создано – а «сильное» означает, что человек будет рассказывать правду о тех вещах, о которых, как мы считаем нужно говорить только правду, – наша культура будет называть такого человека психопатом, или социопатом. В общеупотребительном смысле это означает морально неполноценный человек, хотя психологи и психиатры стараются избегать такого ценностного суждения, когда используют термин «социопат» в научном смысле.

Если вы знаете, что вы намеренно лжете, то ваша имитация мира, вероятнее всего, остается адекватной. Но когда вы отождествляетесь с ложью и воспринимаете ложь как истину, то ваша имитация мира становится в значительной мере искаженной.

Иногда мы идем на ложь для того, чтобы избежать нашей более подлинной и более высокой природы. При этом мы можем говорить себе и другим, что «все так делают; это ничего не значит», зная достаточно хорошо, что мы не жили достойно нашей высшей сущности. Конечно, такого рода ложь может быть использована для того, чтобы избежать некоторых требований «суперэго», но, как настаивал Гурджиев и как знаю я сам, существует определенного рода врожденный, высший аспект нас самих, которому известна более глубокая нравственность, и мы пытаемся избегать жить в соответствии с ее принципами.

Гурджиев специально не останавливался на вопросе о нравственности повседневной лжи, но он признавал культурную относительность и лицемерие большинства наших убеждений относительно морали. Нашей реальной проблемой является неосознаваемая, привычная, автоматическая ложь. [16]

Люди в согласованном трансе подобны машинам, и они при этом должны делать то, что они были обусловлены делать. Машины не являются ни хорошими, ни плохими. Собаки Павлова не были ни моральными, ни аморальными, когда у них выделялась слюна при звуке колокольчика. Вопрос о нравственности возникает только тогда, когда человек развивает в себе подлинную способность выбирать, лгать ему или нет. До этого вопрос нравственности является лишь уходом от реальной проблемы, которая состоит в недостатке у нас подлинного сознания и воли.

ПОДАВЛЕНИЕ

Подавление является сознательным защитным механизмом. При подавлении вы осознаете неприемлемость желания или побуждения и намеренно сдерживаете его проявление. Неприемлемость может быть результатом запретов со стороны «суперэго» и социальных соглашений.

В качестве примера представьте себе, что вы присутствуете на важной деловой встрече, вдруг вы почувствовали очень сильное желание почесать голову. Согласно социальным нормам, существующим в нашей культуре, чесаться при людях считается грубым и неприличным, в особенности если вы делаете это долго и сильно, чтобы удовлетворить свое чувство зуда. И, несмотря на сильное желание почесаться, вы удерживаете себя от того, чтобы сделать это, стараясь никак не проявлять свой дискомфорт. Это означает, что вам нужно очень активно наблюдать за собой – ведь ваша рука может непроизвольно подняться и начать чесать голову «сама по себе» в то время, как ваше внимание ослабеет, – и активно сопротивляться своему желанию, направляя всю энергию на исполнение более важного желания вести себя достойно и благовоспитанно во время деловой встречи. В этом случае можно сказать, что подавление используется реалистично. Когда вы один, вы можете чесаться, сколько вашей душе угодно... быть может.

Если вас воспитывали думать, что нехорошо чесаться перед другими людьми, вы можете делать это, когда вы один. Но если вас, по несчастью, воспитывали думать, что чесаться, когда у вас зуд, плохо само по себе, то вы никогда не сможете почесаться, по крайней мере почесаться, не испытывая при этом чувства вины. Подавление в этом случае используется для того, чтобы избежать давления со стороны «суперэго».

Подавление часто используется для того, чтобы мешать проявлениям лучшей части нас самих. «Мне следует защитить этого малыша, которого жестоко дразнят. Но если я стану это делать, то они и до меня доберутся. Они будут говорить, что я тоже глупая малявка, а я хочу, чтобы они думали, что я такой же взрослый, как они. Лучше не буду ничего говорить».

Сознание как имитатор мира достаточно хорошо функционирует и в случае подавления. При этом вполне реалистично представляется как внешний мир, так и ваше положение. При использовании операционального мышления имитация возможных последствий вашего поведения оказывается вполне реалистичной («Я вряд ли произведу на людей хорошее впечатление, если буду чесаться»), и по этой причине ваше поведение имеет приспособительный характер. Имитация мира и вашего положения в нем оказываются вполне реалистичными, но вы произвольно контролируете свое внимание и энергию, доступные различным частям имитации, так что желание почесаться подавляется.

Подавление часто бывает полезным, по крайней мере на поверхностном уровне, поскольку вы четко знаете, что делаете. Но на более глубоком уровне вы можете в действительности не понимать причин, по которым вы думаете, что вам нужно подавлять свое желание или чувство. Они могут быть обусловлены в вас, являясь частью согласованного транса, и тогда подавление может быть проявлением какой-либо другой патологии.

ФОРМИРОВАНИЕ РЕАКЦИИ

Формирование реакции [17] и защитные механизмы, которые будут обсуждаться далее, это более сильные проявления того сна наяву, которым является согласованный транс, поскольку они связаны с блокировкой и искажением нашего обычного сознания, не говоря уже о том, что они предотвращают возможность нашего пробуждения и развития высшего сознания. Ложь, с которой отождествляются, так что она является имитацией правды, также представляет собой весьма серьезное искажение.

Формирование реакции представляет собой резкий переход к противоположному для отрицания неприемлемого желания или чувства. При этом первоначальное желание или чувство непосредственно не переживается: немедленно включается в работу механизм ложной личности, и взамен переживается сильное противоположное желание или чувство. Реакция формируется почти мгновенно, без какого бы то ни было ощущения усилия.

Представим, что ребенком вы были глубоко религиозны, но ваши ожидания и надежды не оправдывались. Например, ваш любимый друг мог умереть, несмотря на ваши горячие молитвы. Вы ожесточаетесь и отрекаетесь от всех ваших религиозных чувств. Потом, во взрослой жизни, когда вы сталкиваетесь с упоминанием о чем-то религиозном, вы автоматически высмеиваете это. Так формируется реакция.

А вот другой пример. Предположим, вы узнали, что ваш соперник – назовем его Джон, – только что получил на службе значительное повышение в должности, которое, как вы считаете, должно было достаться вам. Вашей реакцией на глубинном уровне будут зависть, гнев и желание как-то досадить Джону. Но по какой-то причине зависть и гнев для вас совершенно неприемлемы. В результате формирования реакции, которое происходит почти мгновенно, вы не чувствуете ни гнева, ни желания причинять зло Джону. Вместо этого вы испытываете приступ «христианского милосердия» и с энтузиазмом рассказываете своим друзьям о том, как это замечательно, что Джон получил наконец вознаграждение за свои старания. А вот еще один пример. Предположим, вы испытываете в своей жизни одни разочарования, но ваше обусловливание заставляет вас чувствовать себя греховным, если вы сомневаетесь в Божественном провидении. Формирование реакции не позволяет вам непосредственно испытывать разочарование; вместо этого вы проводите большое количество времени, рассказывая людям о том, как прекрасно и справедливо Божественное провидение. Всякий раз, когда вы преисполнены нереалистического энтузиазма в отношении чего-либо, полезно задаться вопросом, не является ли это результатом действия защитного механизма формирования реакции с целью замаскировать какое-то другое чувство.

Механизм формирования реакции действует по принципу «зелен виноград». Когда вы не можете получить что-либо, вы начинаете выделять для себя все отрицательные аспекты этой вещи: «Я и не хотел эту дрянь!» Это мягкий вариант формирования реакции, поскольку первоначальное желание явно присутствовало в сознании до того, как сформировалась реакция.

Если взглянуть на сознание с точки зрения той модели имитатора реальности, которую мы рассматривали в предыдущие разделах, то мы отметим, что эффективной и полезной имитацией является та, которая точно отражает как окружающий мир, так и наши собственные сущностные, или глубинные, чувства и ценности. Чем более точно имитируется окружающий мир, тем более полезной оказывается имитация различных способов действия (операциональное мышление). Формирование реакции является основным искажением в процессе имитации мира, поскольку то, как мы воспринимаем свою реакцию на события, противоположно нашей более фундаментальной первоначальной реакции. Потому наши модели дальнейших направлений действия и их возможных последствий, а также соответствующее поведение будут неадекватными.

По мере того как вы приобретаете навык самонаблюдения, в особенности когда вы отмечаете более тонкие, незаметные аспекты ваших чувств, вы можете быть способными отмечать чувства, которые скрываются за формированием реакции, и исследовать их более глубоко. Этот тип защиты также можно исследовать, систематически спрашивая себя, нет ли у вас каких-либо чувств, которые противоположны вашим наиболее сильным убеждениям или сдерживаются этими убеждениями. Как и в случае всех защитных механизмов, здесь особенно полезна помощь умелого психотерапевта или специалиста в области духовного роста, которая может дать вам возможность увидеть те аспекты вашего функционирования, которые вам трудно обнаружить самостоятельно.

ВЫТЕСНЕНИЕ

Вытеснение полностью препятствует осознанию неприемлемых чувств или желаний. Это расщепление вашего ума на сознательную его часть, которая не обладает осведомленностью о неприемлемом, и бессознательную часть, в которой может иметь место сильная реакция. Неприемлемое насильственно удерживается вне рамок осведомленности, без какого бы то ни было сознательного понимания того, что нечто в нас подавляется. Это подобно тому, как если бы некоторый материал, хранящийся в нашей памяти, был снабжен специальными предупреждающими знаками: «Внимание! Знание или переживание этого материала может оказать на вас столь травмирующее действие, что он должен всегда оставаться неосознаваемым!»

Нередко тот материал, который сейчас вытеснен, первоначально был осознаваемым. В этом случае вытеснение служит для устранения боли. Этот механизм также может действовать почти мгновенно по отношению к только что воспринятому материалу, сразу же вытесняя его, так что о нем вообще не остается никакой памяти в сознании, подобно тому, как это происходит при перцептуальной защите.

На первый взгляд может показаться, что идее вытеснения изначально присущи противоречия. Как вы можете действительно знать о том, что кто-то нечто чувствует или желает, если этот человек утверждает, что у него совершенно нет сознательного переживания этого чувствования или желания чего-либо? Сама идея вытеснения могла бы стать просто иной формой того же подавления в его обыденном понимании: «Ты ненавидишь меня! Не хочешь ли ты сказать, что не чувствуешь никакой ненависти? Ты просто подавляешь свои чувства!»

Однако вытеснение – это защитный механизм, который часто используется против мощных чувств и желаний, и потому оно может иметь косвенные эффекты, которые позволяют постороннему наблюдателю делать вывод о том, что имеет место вытеснение.

Предположим, что некий пациент начинает курс психотерапии.

В первой беседе психотерапевт захочет получить некоторые сведения о тех чувствах, которые пациент испытывает по отношению к различным вопросам, которые могут быть для него важными. Терапевт спрашивает: «Как вы уживаетесь со своей матерью?» Пациент отвечает ему: «Просто замечательно, я ее очень люблю», но терапевт замечает, что, когда он сказал это, его лицо побледнело, кулаки сжались, а поза стала напряженной. Пытаясь разобраться в этом, терапевт спрашивает: «И что, вообще никаких проблем с ней, или все-таки что-то есть?» «Нет!» – отвечает пациент с выражением гнева на лице. Дальнейшие вопросы показывают, что пациент не осознает свой гнев, сильную эмоциональность своего невербального поведения и на сознательном уровне считает, что его чувства по отношению к матери полностью положительны. Мы делаем вывод, что здесь имеет место вытеснение: отрицательные чувства по отношению к матери оказываются столь сильными и настолько неприемлемыми, что их осознавание полностью блокируется.

В этом примере вытеснение остается лишь теоретическим выводом и не является непосредственным знанием терапевта или пациента. Если по ходу процесса психотерапии пациент действительно начнет периодически испытывать сильные отрицательные чувства по отношению к своей матери, то мы сделаем вывод, что наше заключение о вытесненных чувствах было весьма точным.

Вытеснение нашей изначальной сущности всячески поощряется в процессе окультуривания и для большинства людей является очень сильным. В детском возрасте, если вам приходилось увидеть на улице какое-нибудь странное животное, вы обязательно останавливались, смотрели на него и удивлялись. Когда вы стали взрослым, то у вас в таких случаях скорее всего даже не возникает желания остановиться и посмотреть. Вы слишком важны, вам нужно идти на работу. Вытеснение вашего естественного любопытства широко распространено, так что вы позволяете себе проявлять любопытство только в отношении тех вещей, которые наша культура считает важными, и это можно считать одним из наиболее ужасных последствий окультуривания.

Сознание как имитатор мира полностью перестраивает реальность в процессе вытеснения. По мере того как при восприятии возникают ощущения и мысли, которые могут высвобождать вытесненные желания и чувства, происходит активное блокирование, вытеснение, после чего внешние раздражители вообще не включают вытесненный материал в текущую имитацию реальности. Если думать об имитации мира и о наших переживаниях как об актерах которые выходят на сцену нашего ума и играют свои роли, то в случае вытеснения нежелательный актер просто не допускается на сцену. Однако восприимчивый наблюдатель иногда отмечает возникающий при этом беспорядок за кулисами. Косвенные эффекты вытеснения выдают его присутствие.

Для вас может быть особенно трудно извлекать информацию или чувства о вытесненном материале, даже если вы практикуете ту или иную форму систематического самонаблюдения, описанного в главе семнадцатой. Согласно самому определению вытеснения, этот материал по каким-то достаточно веским причинам заблокирован от осознавания, и желания лучше узнать себя с помощью самонаблюдения может быть недостаточно для того, чтобы преодолеть этот блок. Вы можете стать восприимчивым к проявляющимся время от времени «странным» реакциям, непрямым эффектам вытеснения, подобным гневному тону пациента из рассмотренного выше примера при ответе на вопрос о его отношениях с матерью – тону, который столь сильно не соответствовал его утверждению, что он очень любит свою мать; но иногда может потребоваться постороннее вмешательство, например терапевта или учителя, чтобы помочь вам вскрыть вытесненный материал.

ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ

Мы рассмотрели многие из аспектов отождествления в главах одиннадцатой и двенадцатой, и здесь нам нужно коснуться лишь функции отождествления как защитного механизма.

Если я скажу вам, что в некоторых нацистских концентрационных лагерях охранники были садистами и убийцами, которым нравилось пытать узников, и что они получали почти сексуальное наслаждение от того, что мучили других, то вам, вероятно, будет неприятно думать об этом, и вы постараетесь поскорее уклониться от этой темы и не очень расстраиваться. Но если я скажу вам, что вы сами испытываете сексуальное возбуждение, причиняя боль другим людям, и что вам доставила бы удовольствие возможность убивать и пытать других, если бы она у вас была, то это уже совсем другое дело!

Приемлемость или неприемлемость моих чувств и желаний является гораздо более важной вещью, чем приемлемость или неприемлемость чувств каких-либо других людей. Если что-то вызывает у вас чувство или желание, которое является неприемлемым, вы отождествляетесь с некоторыми другими аспектами себя или с другой субличностью, у которой нет таких чувств и желаний, и таким образом дистанцируетесь от них, не признавая их своими. Вы говорите себе – это была лишь минутная прихоть, быть может, незначительное отклонение, но это не было мной – что вы вообще не желаете думать об этом и иметь с этим дело.

Мы уже обсудили то, как отождествление удерживает вас от поисков вашей подлинной сущности, в главах одиннадцатой и двенадцатой.

Переходы от одной субличности к другой могут служить эффективной защитой от необходимости полностью переживать какие-либо неприятные вещи или иметь с ними дело. Действительно, оставаясь в пределах набора приемлемых субличностей, отождествляясь с ними все время, мы в значительной степени снижаем саму возможность возникновения неприемлемых чувств или желаний. Предположим, что у меня есть субличность, которой нравится мучить животных, но мое «Я» (в смысле моей сущности или глубинной самости) или мои обычные субличности испытывают отвращение от этой субличности-мучителя и ее чувств. Сосредоточиваясь на том, чтобы находиться в приемлемых субличностях, я могу использовать все мое внимание и энергию, так чтобы уменьшить возможность того, что эта жестокая субличность будет проявляться, даже если будут возникать «подходящие» обстоятельства. Однако я никогда не могу быть полностью уверен в том, что нежелательная субличность не будет активизироваться, поэтому в моей жизни будут существовать (пусть даже не всегда осознаваемые) неуверенность, неопределенность и оборонительная позиция.

Тождественность является качеством, создаваемым в процессе имитации мира. Качество «Это я!» первоначально возникает на основе прямых сенсорных связей: я вижу мою ладонь перед своим лицом, она связана с моей рукой, которая подчиняется моей воле, и, когда к моей руке кто-то прикасается, у меня возникает совершенно другое чувство, чем когда этот человек прикасается к мебели, и так далее. Качество «Это я!» затем применяется к некоторым умственным процессам, к определенным формам имитации мира, и когда из памяти извлекаются те или иные воспоминания, то мы всегда получаем их уже с ярлыком «Это я! Обслуживать в первую очередь!»

В процессе самонаблюдения мы можем осознавать наши субличности и те функции, которым они служат. Практика самонаблюдения позволяет научиться улавливать в сознании определенный «привкус», который указывает на то, что подсистема чувства тождественности добавляет качество «Я» к содержанию сознания. Увеличение самопринятия, которое может возникать в результате самонаблюдения и самовспоминания, будет делать такого рода фрагментацию менее необходимой, и тогда отождествление станет не автоматическим защитным механизмом, а произвольным процессом, инструментом, которым мы сможем пользоваться по собственному желанию.

ИНТРОЕКЦИЯ

Интроекция является более примитивной формой отождествления. Объект, понятие или личность воспринимаются как существующие внутри вас, как часть вас, даже если с другой точки зрения они остаются полностью чуждыми и отдельными от вас. Будучи частью вас, эти вещи приобретают особенную силу.

Предположим, вы оказались в ситуации, когда ваша гостья сделала вам ряд отрицательных замечаний. Ей не понравились ваши занавески; ваша мебель, по ее словам, требует ремонта, у вас недостаточно «правильных» книг на полках, ваша стряпня мало похожа на ту вкусную еду, которой ее угощали где-то в другом месте, и так далее. Вы разгневаны, вы хотели бы отплатить ей той же монетой и предложить ей уйти. Но в процессе своего развития вы интроецировали образ, имитацию вашей матери. Вы ощущаете, как будто ваша мать, в некотором смысле, находится внутри вас, и она говорит вам, что вы должны быть всегда вежливыми с гостями, поскольку приличные люди никогда не обидят гостя в своем доме. Поэтому вы не действуете под влиянием ваших внутренних чувств и остаетесь вежливым и учтивым, даже хотя внутри себя вы испытываете страдание. Это и есть интроекция. Ваша мать действительно присутствует в вас в форме активной имитации.

Имитация интроецированного образа другого человека также может препятствовать вашему желанию быть великодушным, заботливым и восприимчивым.

Психоаналитики считают, что если нечто было вами в свое время интроецировано, то затем вы будете с этим отождествляться. Так, в нашем примере, если вы отождествляетесь с имитацией своей матери, то мнение, что с гостями всегда следует быть учтивым, будет вашим собственным. И это не воспринимается как нечто чужеродное внутри вас, оказывающее на вас давление; это стало вами. На практике психотерапевты часто не проводят четкого различия между терминами «отождествление» и «интроекция», но мы порой наблюдаем различие этих процессов в самих себе.

Когда возникает конфликт с интроекцией, он делает этот процесс полностью доступным для самонаблюдения, хотя те динамические причины, которые придают силу интроекции, могут не быть доступными для понимания без дополнительных усилий.

ИЗОЛЯЦИЯ/ДИССОЦИАЦИЯ

При изоляции или диссоциации неприемлемые желания и чувства ослабляются за счет их расщепления на не связанные между собой части. Этот вид защиты также называют компартментализацией. Если чувство А является для вас угрожающим или неприемлемым по той причине, что вы верите в Б, то эта защита удерживает А и Б в различных отделенных друг от друга частях вашего ума, так что вы не испытываете А и Б одновременно: никакого конфликта нет. Если вы не будете вкладывать энергию вашего ума в то, чтобы ассоциировать, объединять их, они так и останутся диссоциированными, разъединенными. Изоляция также может включать в себя расщепление того, что обычно является единым переживанием, на отдельные части, которые при этом утрачивают свой эмоциональный заряд.

Защитный эффект изоляции подобен использованию отождествления, когда конфликтующие друг с другом желания или чувства могут удерживаться в отдельных тождественностях, в отдельных субличностях, и по этой причине вообще никогда не встречаться друг с другом. Однако изоляция не требует прибавления энергии качества «Это я!» к изолируемым желаниям или чувствам, равно как и организации, или объединения их в субличности.

Изоляция может препятствовать тому, чтобы догадки и живой опыт помогали вам расти. Я знал людей, которые имели глубокие духовные переживания, но тем не менее использовали изоляцию для того, чтобы смягчить этот положительный шок, и потому в их жизни ничего не изменялось.

Сделать вывод о существовании изоляционной защиты можно в том случае, когда вы отмечаете, что кто-либо (включая вас самих) придерживается двух прочных и в то же время противоречивых мнений – обычно в разные моменты времени или в различном контексте – не испытывая при этом никакого конфликта или беспокойства в отношении их несовместимости. Если вы указываете человеку на эту несовместимость, возникает впечатление, что он старается не обращать на нее внимания, сохраняя эти мнения в изоляции.

Имитирующий аспект сознания не создает достаточных связей, или ассоциаций, между различными содержаниями опыта, хранящимися в памяти.

Самонаблюдение, особенно тот его тип, который описан в главе семнадцатой, может дать знание об изолированных аспектах функционирования ума, однако без целенаправленных усилий по сравнению и сопоставлению наблюдений, сами по себе эти наблюдения могут сохраняться в изоляции, так что они будут оказывать очень незначительное воздействие на возникновение каких-либо изменений. Один из основных типов того, что Гурджиев называл «ложной личностью», основан на такой изоляционной защите. Такая ложная личность весьма искусна в самонаблюдении, оно вошло у нее в привычку, и в то же время, на нее мало влияет то, что она наблюдает. В этом случае очень полезно иметь терапевта или учителя, который сталкивает вас лицом к лицу с противоречивыми аспектами вас самих, которые вы всегда хранили в изоляции друг от друга.

ПРОЕКЦИЯ

Проекция противоположна отождествлению. Когда возникает неприемлемое чувство или желание, то вместо присвоения ему ярлыка «Это я!» процесс имитации мира называет это «Это то, что чувствует или желает кто-то другой». Поскольку проективная защита возникает по отношению к неприемлемым, отрицательным чувствам и желаниям, другие люди при этом воспринимаются как плохие.

Предположим, вы пришли к убеждению, что гнев является отрицательным чувством: хорошие люди никогда не испытывают гнев, они исполнены понимания и заботы. Вас не только наказывали в детстве за то, что вы сердились, но и во многих других эпизодах ваши чувства не признавали: «В действительности, ты не сердишься. Это в любом случае нехорошо. Ты просто устал». Такое непризнание или неподтверждение чувств ребенка весьма распространено. А сейчас представьте себе, что вы находитесь в магазине, где служащий, который занят вами, очень медлителен и неумел. Ему приходится все искать, он вас все время переспрашивает и приносит вам не тот товар, который вы хотите посмотреть. В действительности этот служащий просто недостаточно хорошо знает свою работу, хотя он и делает все, на что способен. Однако вы спешите, и все эти задержки и ошибки вызывают у вас чувство гнева. Но поскольку испытывать гнев для вас неприемлемо, вы начинаете считать, что вы не нравитесь служащему, что он сердится на вас и намеренно досаждает вам. Служащий плохой и сердитый, в то время как вы наивны, добры и очень терпеливы. Когда такая проекция возникает, она начинает оказывать дальнейшее влияние на восприятие и моделирование мира вашим сознанием, так что вы начинаете в еще большей мере осознавать то, что служащий делает неправильно, а возникающее у вас искаженное восприятие будет подтверждать изначальную проекцию.

Проекция может быть использована и для того, чтобы проецировать ваши положительные качества на других людей таким образом, чтобы не создавать угрозы для своей собственной низкой самооценки и для связанной с ней возможной вторичной выгоды. Спасения всегда ищут на стороне: «Придет кто-нибудь, кто наведет порядок», «Все изменится к лучшему». Когда вы проецируете слишком много своей добродетели вовне, вы становитесь возможным объектом нездоровых манипуляций других людей. Я обнаружил, что самонаблюдение и самовспоминание, которые предлагает учение Гурджиева, приводят в этой связи к весьма любопытным последствиям. Вы начинаете со всей ясностью видеть все ваши недостатки и все падения вашей самооценки. В то же время большая часть этой самооценки оказывается в любом случае воображаемой, и когда вы отбрасываете ее, то обнаруживаете подлинную внутреннюю силу. Кажется, что эта сила способна справиться почти со всем, и в то же время это не то, что бы вас особенно беспокоило. Временами вы можете в той или иной мере испытывать действительное страдание из-за каких-то реальных проблем, но ненужные страдания начинают покидать вас.

Одна из функций моделирования мира состоит в том, чтобы не только представлять переживаемый опыт, но и показывать его местоположение в пространстве, времени, а также в измерении «я» – «не-я». В случае проекции внешние аспекты опыта первоначально имитируются достаточно хорошо, но имеет место полное обращение местоположения ваших собственных чувств в размерности «я»/«не я». Это серьезное и весьма распространенное и обыденное искажение восприятия реальности. Всем нам приходится встречать множество неприятных людей, которые заявляют, что они сами обычно считают других людей неприятными.

Иногда проекции можно заметить по их «привкусу», если в самонаблюдении достигнута достаточная быстрота ума, чтобы уловить то краткое мгновение, когда, например, вы чувствуете, что сердитесь, до того, как вы начали воспринимать другого человека сердитым. Весьма полезно также проверять свои проекции, спрашивая других людей, что они чувствуют в действительности. Это, конечно, не всегда бывает эффективным, так как другие люди не всегда бывают честными, но с теми людьми, которым вы действительно можете доверять и которые также стремятся к росту, это бывает весьма полезно. Остерегайтесь тенденции предполагать, что каждый, кто не подтверждает ваше восприятие (проекцию) его, обязательно говорит неправду!

РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

Рационализация является формой защиты, которая позволяет как-то реагировать на ситуации, вызывающие неприемлемые чувства и желания, но которая маскирует и ослабляет эту неприемлемость путем подстановки более приемлемых рациональных причин взамен неприемлемых мотиваций.

Предположим, что в детстве вас беспокоило чувство неадекватности и вы испытываете неприязнь к этому чувству. Вы обнаружили, что если вы даете советы другим людям, которых беспокоят какие-либо проблемы, это приводит к тому, что вы забываете свое чувство неадекватности, ощущая себя значимым и компетентным. И сейчас, когда вы встречаете кого-либо, кто кажется вам обеспокоенным, это автоматически включает в вас ваши собственные чувства неадекватности, но эти чувства немедленно рационализируются с помощью похвального желания оказать помощь другому человеку. Вы сейчас можете помочь ему и испытать от этого положительные эмоции: вы верите, что вы поступаете так из лучших побуждений. Ваши рациональные объяснения того, почему вы стремитесь давать совет, являются буфером между вами и вашим действительным, неприемлемым для вас чувством неадекватности. Нашей естественной сущности действительно свойственно желание помогать другим, так что к этой рационализации примешана большая доля истины. Чем больше истины примешивается к защитной реакции, тем больше эффективность рационализации. Большая часть того, что считается рациональным мышлением, в действительности является рационализацией.

Предположим, вы поняли, что вы против своей воли помогали Другим людям, испытывающим страдания, для того чтобы скрыть свое собственное чувство неадекватности. «Ну хорошо!, – говорите вы, – больше я не буду никому ничего советовать! У меня свои собственные психологические проблемы, так что я не могу давать советы – это просто притворство». Может быть, это и так. Но это тоже может быть основанная на рационализации защита от вашей естественной эмпатии и заботливости о других.

Самонаблюдение является весьма полезным для обнаружения факта рационализации и для установления контакта со своими подлинными чувствами. Здесь решающее значение имеет развитие чувствительности к вашим эмоциональным чувствам, поскольку именно отвергаемые чувства запускают механизм рационализации. Если вы практикуете самонаблюдение, вы можете уловить момент, существующий до того, как рационализация скроет эти чувства, и это позволяет вам видеть и само чувство, и желание избавиться от него путем рационализации.

При рационализации процесс моделирования мира создает хорошую имитацию внешней ситуации, но в ней слабо отражена ваша собственная позиция.

СУБЛИМАЦИЯ

Психоаналитическая идея сублимации состоит в том, что вы используете свою инстинктивные желания и энергии, первоначально связанные с неприемлемым объектом, и фокусируете эту энергию на другом, более подходящем объекте. Фрейд предложил теорию о том, что сексуальные инстинкты мальчика первоначально фокусируются на его матери. Но кровосмешение запрещено, и поэтому эти желания не могут быть удовлетворены. Однако когда мальчик взрослеет и собирается жениться, он может выбрать женщину, которая некоторыми важными чертами будет напоминать его мать. В его бессознательном уме образ его жены и образ матери уравниваются, так что сексуальные отношения с женой частично удовлетворяют его первоначальное желание сексуального контакта с собственной матерью, не создавая того конфликта, который может вызывать осознание этого желания. Человек, который считает секс чем-то изначально греховным, может прожить в безбрачии всю жизнь и пытаться сублимировать сексуальную энергию в какие-либо добрые дела.

Физически агрессивный человек, зная, что прямое насилие создаст для него неприятности, может стать весьма преуспевающим дельцом в сфере бизнеса.

Нам не обязательно полностью принимать эту теорию, но мы можем воспринимать сублимацию как замещающую форму вознаграждения, дающую нечто такое, что в достаточной степени удовлетворяет ваши желания, чтобы, по крайней мере частично, освобождать вас от их давления. В одном из крайних случаев это может быть сознательный процесс, при котором вы знаете, что идете на компромисс, которого требует реальное положение дел. В другом случае вы можете не осознавать того, что вы делаете, и просто использовать рационализацию или другие защитные механизмы для поддержки процесса сублимации.

Вы также можете сублимировать духовные энергии в ту или иную повседневную деятельность. Я встречал некоторых людей, которые длительное время испытывали проблемы со здоровьем, такие, например, как повторяющиеся годами приступы мигрени. Самое лучшее медицинское лечение ничем не смогло им помочь. В конце концов эти люди вовлекались в парапсихическую или духовную деятельность, и проблемы со здоровьем исчезали. Спустя некоторое время эти люди осознавали, что у них было природное призвание к духовной или парапсихической деятельности, которое они не развивали в себе из-за того, что это не одобрялось нашей культурой. Они попытались полностью использовать такого рода энергию в своей повседневной деятельности. Им это отчасти удавалось, но только лишь отчасти, и медицинские проблемы стали результатом того, что сублимация была недостаточно эффективной.

Развитие способности обнаруживать процесс сублимации вырастает из общего развития способности к самонаблюдению и самовспоминанию, обсуждаемых ниже, в главах семнадцатой и восемнадцатой. Эти процессы ведут к возрастанию осознавания и к росту вашей сущности, так что для вас становится яснее, что для вас действительно важно и дорого.

ОТКАЗ

Отказ противопоставляет силу силе. Когда у вас возникает неприемлемое желание или чувство, ваш ум создает сильное противодействие, которое говорит: «Нет! Я не хочу этого, я так не чувствую!» Таково насильственное качество этого прямого стиля защиты. Его сила и очевидная преднамеренность создает у того, кто использует этот стиль защиты, чувство, что он решителен и полон жизненной силы.

Отказ отличается от подавления, при котором человек признает значимость желания или переживания, но отказывает себе в его проявлении, обычно по каким-то (обычно) реалистическим причинам, при этом не обманываясь в отношении того, чего бы ему на самом деле хотелось. Отказ отличается от формирования реакции, поскольку здесь присутствует очевидная преднамеренность. Вы чувствуете, что вы выбираете отказ от чего-либо (вне зависимости от того, есть ли у вас реальная возможность выбора или нет), в то время как при формировании реакции ваше обращение к, другой крайности автоматизировано и кажется вашей естественной реакцией. Конфликт в этом случае не ощущается. Нападки на религию, которые мы использовали в качестве примера защиты от религиозных чувств, также могли быть связаны и с отказом. В этом случае имело бы место сознательное переживание силы, с которой человек отвергает свои религиозные чувства и нападает на них.

Действие отказа вы можете обнаружить, специально наблюдая за вашей сильной реакцией отвергания чего-либо, если будете искать его характерный «привкус» скрывающийся за тем, что вы отвергаете.

НАРКОТИЗАЦИЯ, ИЛИ ОТВЛЕЧЕНИЕ

Наркотизация, или отвлечение, является активной фрагментацией внимания, рассеиванием энергий и отвлечением от чего-либо неприемлемого. Для наших практических целей (не учитывая эффектов тренировки) мы обычно располагаем относительно неизменным количеством сознательного внимания. Поэтому процесс имитации мира может одновременно иметь дело лишь с ограниченным числом вещей. Неприемлемое желание или чувство становится действительно беспокоящим лишь когда оно захватывает достаточно большую часть доступного нам внимания. Если же внимание перескакивает от одной вещи к другой, то его трудно увлечь чем-либо.

Предположим, что вы беседуете с человеком, который говорит, что эксперты «Журнала Потребителей» провели испытания образца дорогого автомобиля, который вы только что купили, и нашли, что эта машина сделана недостаточно качественно, может создавать массу проблем, и что это вообще неудачная покупка. Большинство из нас в значительной степени отождествляются со своей машиной, равно как и отдают себе отчет, что это одно из главных финансовых вложений, поэтому вполне естественно, что вас задевает и расстраивает, когда ваш выбор подвергают сомнению подобным образом. Но как только вы начинаете реагировать на отрицательный подтекст в отношении вашего выбора, это тут же напоминает вам о том, что завтра вам нужно отогнать машину на техобслуживание, что напоминает вам, что завтра вечером вы планируете посмотреть кинофильм, затем вы замечаете, что у вашего приятеля красивая прическа, и говорите что-нибудь на этот счет, что напоминает вам о пикнике, на который вы однажды вместе выезжали, и поэтому вы замечаете, что проголодались, и так далее.

Наркотизация притупляет ваше внимание к угрожающим аспектам вашей реальности не за счет того, что полностью поглощает вашу умственную энергию, но путем ее распределения между столь большим количеством разных вещей, что это отвлекает вас от тех событий, которые могли бы вас расстроить.

Ваш имитатор реальности здесь не бездельничает. Уж он-то трудится сверхурочно, создавая интересный мир, но этот процесс уделяет одинаковую долю энергии и внимания всему, таким образом не выделяя того, что является существенно важным.

Когда наркотизация оказывается доминирующим стилем фальшивой личности, вы ведете очень деятельный и занятый образ жизни, но некоторые действительно важные вещи как-то ускользают от вашего внимания, несмотря на всю эту активность. Ваша постоянная занятость может вести к тому, что вы будете чувствовать усталость большую часть времени, и эта усталость будет отуплять вас, так что вы не сможете увидеть то, чего вам не хватает в вашей жизни. Такая наркотизация может быть первейшей защитой против реального роста. Метания от одного духовного учителя к другому, увлечения различными духовными практиками одновременно – все это делает вас слишком занятым для того, чтобы услышать голос своей подлинной сущности.

Постановка под сомнение чрезмерной занятости, поиски чувства покоя, скрытого за всеми формами активности, могут обнаружить факт действия наркотизации, как одной из форм психологической защиты.

РЕГРЕССИЯ

Регрессия обычно воспринимается как последний рубеж защиты, к которому прибегают, когда более «взрослые» защитные механизмы оказываются неэффективными. У человека происходит регрессия к той личности и тем психологическим структурам, которые были у него в более раннем возрасте, когда жизнь, предположительно, была более удовлетворяющей. Эта форма регрессии может быть не столь очевидной, как при гипнозе, когда испытуемый заявляет, что он моложе, чем на самом деле, и весьма убедительно ведет себя в соответствии с этим возрастом, но взамен этого включает в себя сдвиг в эмоциональных отношениях и склонностях в направлении тех, что характерны для более раннего возраста. Регрессия может длиться лишь несколько мгновений или же гораздо более длительные периоды времени.

Несколько лет назад я разработал весьма полезную технику для наблюдения таких форм регрессии – это «мгновенные ответы», немедленная словесная реакция на вопросы, когда нет времени на то, чтобы сформулировать ответ или обдумать его (внутренний цензор); эта техника может быть очень показательной в том случае, если вы собрались действительно докопаться до истины. Если вы приняли такое решение вместе со своим другом или супругой, попросите его или ее неожиданно задавать вам вопрос «Сколько тебе лет?» в то время, когда вы наиболее эмоциональны. Отвечайте немедленно, как только вам задали вопрос, и говорите первую цифру, которая пришла вам на ум, вне зависимости от того, как вы оцениваете свой ответ.

Обычно в этих ответах вы оказываетесь на удивление молодым. Когда такая техника используется обеими сторонами во время спора, поразительно, как много доводов оказываются смешными, когда оба участника такого эксперимента осознают, что они действуют так, будто им по три или по четыре года. Понятно, что все это должно делаться в атмосфере обоюдного доверия и уважения, а не в качестве способа заставить вас соглашаться с доводами вашего оппонента, вынуждая вас признавать, что вы ведете себя по-детски. Техника «быстрых ответов» может быть использована и многими другими способами для того, чтобы узнать больше о самом себе.

Я подозреваю, что частичная и кратковременная регрессия является гораздо более распространенным явлением, чем это обычно признается. Регрессия демонстрирует произвольность нашей фальшивой личности. Все элементы нашей более молодой личности нам доступны: добавляя к ним ощущение «Это я!» мы воскрешаем образ самого себя в более молодом возрасте.

Согласованный транс является довольно трудным состоянием. Слишком большая часть нашей сущности, наших глубоких чувств, желаний и способностей были искажены и сделаны недействительными в ходе выработки у нас условных реакций приспособления к общему мнению о том, что является нормальным, а что нет. Поэтому согласованный транс полон внутренних напряжений и деформаций. Защитные механизмы являются амортизаторами напряжений, буферами, которые обеспечивают возможность адекватного (с точки зрения социальных стандартов) функционирования культуры в целом.

В то же время, цена, которую приходится платить за это индивидууму, оказывается очень высокой. Свет виден очень тускло, если он вообще еще не погас. В нашей жизни присутствует какая-то напряженность и вечная поспешность, которая отчуждает нас от самих себя и от других людей. Взаимодействуя с этим самоотчуждением, и в огромной степени его усиливая, искаженность нашего восприятия внешней реальности, особенно, других людей, равно как и наших собственных внутренних чувств, возникающая по причине нашей автоматизации и наличия в нас защитных механизмов, часто становится причиной неадекватных поступков.

Последствия этих неадекватных действий создают огромное количество того, что я называю бессмысленным страданием. Это бессмысленное страдание является абсолютно ненужным и лишь отвлекает на себя ту энергию, которая могла бы быть использована для разрешения реальных проблем. Вообще большая часть страданий, существующих в нашем мире, являются такими бессмысленными, совершенно бесполезными и ненужными страданиями, уродливым порождением погруженных в транс людей. Обычное для нашей культуры убеждение, что некоторое разумное количество страданий является неизбежным и нормальным, действует как дополнительный дорогостоящий защитный механизм, препятствующий нам задавать вопросы самим себе и нашей культуре. Вторичная выгода еще более тормозит наше естественное желание обрести разум и счастье. Бессмысленное страдание может быть обычным, но оно, несомненно, не может считаться «нормальным» в смысле здоровья. Это ужасное расточительство!

Если мы могли бы пробудиться, что было бы нам не по силам?

В предыдущих главах мы рассмотрели многие из тех причин, которые создают нашу погруженность в транс и из-за которых наше восприятие оказывается искаженным, а степень нашей разумности уменьшается; они вызывают в нас ненужные страдания, и мы утрачиваем слишком большую часть нашей жизненной энергии. Теперь мы рассмотрим некоторые дальнейшие свойства согласованного транса, связанные с самой природой нашего разума.

Гурджиев постоянно напоминал об идее, которая на первый взгляд может показаться довольно странной: мы являемся трехмозговыми существами. Однако эта идея занимает центральное место в развитии различных направлений современной психологии личностного роста.

Когда мы думаем о мозге, мы обычно представляем себе физический орган, который находится у нас в голове, и функция которого состоит в том, чтобы мыслить, – имитировать и моделировать реальность. Мышление является логическим процессом, и очевидно, что мы имеем лишь один думающий мозг. Тогда что же имеется в виду, когда говорится о трехмозговых существах?

Слово «мозг» действительно означает орган или процесс, посредством которого происходит «мышление», но давайте обсудим, чем является само «мышление» в общем смысле этого слова? Мышление обычно начинается с восприятия: вы получаете информацию о чем-то, что нужно обдумать. (Мы уже видели, что восприятие является не таким уж простым актом, если учитывать то, как в процессе окультуривания у нас формируется способность воспринимать мир соответствующим культуре образом, но пока мы будем считать его достаточно простым). Затем с этими поступающими извне данными вы начинаете работать: вы отыскиваете в них определенные конфигурации, сравниваете их с другой информацией в вашей памяти и применяете логику для обработки этих данных. Так вы создаете имитацию текущей ситуации и модели ее возможных исходов, основывающиеся на различных доступных вам альтернативах, и определяете, какой из этих возможных исходов является для вас наиболее желательным. Некоторые из таких имитаций, или моделей, существуют в виде образов, но чаще всего они имеют словесную форму. В конечном счете это приводит принятию определенного решения.

Нашей ошибкой является ограничение идеи мышления только лишь интеллектуальной формой, а в особенности словесной формой. В действительности же существуют многие другие формы мышления, так же как и многие формы имитации реальности. Поскольку само слово мышление имеет сильный оттенок интеллектуальной, в особенности словесной деятельности, я буду использовать в дальнейшем слово оценивание как термин более общего характера. Таким образом, идея Гурджиева о человеке, как трехмозговом существе, определяет наличие трех основных типов оценивания: интеллектуального, как мы обычно понимаем его, эмоционального и телесно-инстинктивного. [18]

Эмоциональное оценивание? Инстинктивное оценивание? Но разве эмоции не являются чем-то более «примитивным», чем логическое, интеллектуальное мышление, чем-то таким, что может даже мешать логическому мышлению? И разве не являются инстинкты даже еще более «примитивными»?

Да, если говорить в эволюционном смысле: низшие животные являются в гораздо большей мере одномозговыми или двухмозговыми существами по сравнению с нами, поскольку они не обладают интеллектуальным мозгом, который мог бы быть сравнимым с нашим.

Да, если говорить в практическом смысле: у многих людей их эмоциональный мозг и телесно-инстинктивный мозг действительно находятся в примитивном состоянии по сравнению с их интеллектуальным мозгом. Но Гурджиев заявлял, что как эмоциональное оценивание так и телесно-инстинктивное оценивание могут быть развиты и образованы до столь же высокого в их специфических сферах уровня, как интеллектуальное мышление. И действительно, некоторые люди имеют высокоразвитый эмоциональный мозг, но, как правило, при этом их интеллектуальный и телесно-инстинктивный мозг бывает сильно недоразвитым. Иные люди обладают высокоразвитым телесно-инстинктивным мозгом, но у них слабо развито интеллектуальное и эмоциональное оценивание. Недостаточно сбалансированное развитие всех трех типов оценивания является основной причиной большинства человеческих страданий.

ПРИТЧА О ЛОШАДИ, ПОВОЗКЕ И КУЧЕРЕ

Есть восточная притча о лошади, повозке и кучере, которая хорошо иллюстрирует нашу природу как трехмозговых существ, а также проблемы, возникающие от недостаточного развития каждого из трех типов мозга и от их неуравновешенности.

Лошадь, повозка и кучер вместе представляют собой транспортную систему для потенциального пассажира, Господина, куда бы он или она ни захотели отправиться. Повозка обеспечивает физическую поддержку для того, чтобы переносить Господина комфортабельно и безопасно, лошадь обеспечивает движущую силу, а кучер обеспечивав практические знания о том, как управлять всей этой системой для целей Господина. Лошадь, повозка и кучер должны быть всегда готова отправиться туда, куда захочет Господин. Однако как правило, такая система не функционирует достаточно хорошо.

Кучер часто оставляет повозку на улице под дождем и снегом когда ее следовало бы поставить в сарай, и от этого многие ее части заржавели или прогнили. Из-за плохого ухода некоторые части повозки требуют замены, и ездить на ней становится небезопасно. Недостаточно правильное использование повозки приводит к дальнейшему ухудшению ее качества. Например, повозка имеет встроенную автоматическую систему смазки, так что дорожная тряска накачивает смазку к разным деталям повозки. Но поскольку повозка пребывает без движения достаточно долгие периоды времени, то многие ее сочленения проржавели, и их заклинило. Ее внешний вид стал изношенным и непривлекательным. Важное для безопасного и умелого управления «чувство» дороги, которое должна давать хорошо отлаженная и ухоженная повозка, искажается из-за ее жалкого состояния.

Лошадь проводит много времени запряженной в повозку, на жарком солнце, под дождем или снегом, в то время как она могла бы спокойно стоять в конюшне. Кучер не уделяет достаточно внимания кормлению лошади, которое оказывается недостаточно качественным и лошадь страдает от болезней, связанных с нехваткой питания. Иногда по небрежности кучера лошадь вообще не кормят долгое время и она голодает, тогда как в иное время ей могут давать слишком много еды. Бывает, что о лошади заботятся с большой любовью, а кучер ругает и бьет ее кнутом без особой на то причины. В результате поведение лошади становится непредсказуемым и невротическим, и она временами тянет повозку сильно и быстро, а в другое время вообще отказывается идти; иногда она хорошо повинуется командам кучера, а иногда пытается укусить его.

Кучер всегда должен находиться рядом с повозкой, готовый вскочить в нее при появлении Господина, управлять лошадью и повозкой, и везти Господина туда, куда он скажет, и он также должен отвечать за содержание лошади и повозки. Однако обычно бывает так, что кучер отлучается в пивную, где напивается с другими такими же кучерами. Там они то веселятся, то в следующее мгновение уже дерутся, то становятся сентиментальными и, соревнуясь в преувеличении и лжи, обмениваются историями о прекрасных (но, в большинстве случаев, вымышленных) путешествиях, которые они совершали, и о могущественных Хозяевах, которым они служат или будут служить. Действительные события и вымысел в этих историях не различаются.

Обычно в разгаре этого пьяного пира кучер не слышит, что Господин зовет его прийти к повозке, запрячь лошадь и везти Господина туда, куда он скажет. В ином случае, когда зов Господина все же услышан, пьяное состояние кучера приводит к тому, что повозка скорее всего застрянет где-то, съедет с дороги или потерпит аварию вместо того, чтобы безопасно и быстро довезти Господина туда, куда он пожелает.

Стоит ли после этого удивляться, что Господин не очень часто пытается использовать лошадь, кучера и повозку? Или что кучер, в моменты когда он бывает трезв, чувствует, что он не выполняет некоторой важной в его жизни задачи? Или что лошадь преисполнена обиды, и часто испытывает то злобу, то отчаяние?

Нередко бывают частичные исключения из обрисованного выше положения дел. Иногда кучер полностью трезв и ведет себя совершенно разумно, он исполнен намерения повиноваться, но несмотря на это Господин не слишком далеко сможет уехать на нервной и полуголодной лошади и в полуразвалившейся повозке. Иногда в повозку запряжена великолепная, хорошо накормленная, сильная и послушная лошадь, но когда неисправные тормоза повозки то и дело заедают, а кучер пьян, это путешествие может быть очень занимательным, но ни к чему хорошему не приведет. Бывает и так, что повозка комфортабельна, прекрасно выглядит и тщательно ухожена, но из-за пьяного кучера и полуголодной лошади она годится только для роскошной поездки в никуда.

Повозка – это наше физическое тело. Лошадь – эмоции. Кучер – наш разум. А Господин – это то, чем мы могли бы стать, если бы заботились о развитии своей высшей природы.

В наше время мы нередко не обращаем должного внимания на потребности своего физического тела. Большинство из нас в условиях нашей культуры могут легко получать достаточное количество пищи, однако нередко наш рацион недостаточно сбалансирован, или же мы используем всевозможные диеты для похудения, чтобы быть стройными в соответствии с современной худосочной модой, вместо того, чтобы прислушиваться к насущным потребностям своего тела. Нас нередко куда больше заботит внешний вид нашего тела и его соответствие моде, нежели его общее здоровье, до тех пор пока какая-либо болезнь не привлечет нашего внимания. А ведь правильное оценивание со стороны телесно-инстинктивного мозга должно предупреждать нас о болезнях, когда они еще только начинаются.

Наши тела предназначены для движения и для физической работы. Искусный физический труд не только является вознаграждающим сам по себе, но эта физическая активность выполняет роль системы автоматической смазки в повозке. Однако вершиной «успеха» в нашей культуре у большинства людей считается сидеть целый день за столом и не выполнять вообще никакой физической работы. Люди, занятые физическим трудом, обычно имеют в нашей культуре гораздо меньший престиж. В наши дни популярность бега и других физических упражнений является некоторым улучшением этой ситуации: будем надеяться, что такая тенденция сохранится и в будущем.

Депрессия сегодня стала обычным явлением. Если человек среднего возраста, выполняющий сидячую работу, отправится к психотерапевту и станет жаловаться на депрессию, довольно показательно, что вместо того, чтобы проходить курс психотерапии, он будет сразу же направлен для участия в той или иной программе физической подготовки. В конце концов, пациент самым основательным образом запустил свое тело, а медицинская наука говорит нам, что в таком случае человек, вероятнее всего, будет болеть и умрет на несколько лет раньше, чем мог бы. У него должна быть депрессия! Разговор с психотерапевтом о своих чувствах – это не упражнения для тела. Если жалобы пациента сохранятся и после того, как его физическое состояние улучшится, тогда, быть может, стоит прибегнуть непосредственно к психотерапии.

У нас все же есть люди, которые развили в себе свой телесно-инстинктивный разум, пусть даже и довольно специализированным образом – это те, кого мы называем атлетами. Для достижения своей цели – побеждать на соревнованиях – они развивают в себе до высокого уровня некоторые аспекты силы, координации движения и телесно-инстинктивного разума. Совершенный атлет обладает не только силой, но и мастерством. Атлет чувствует, что говорит ему его тело, он слышит послания своего телесно-инстинктивного мозга, преследуя цель как можно лучше выступить на соревнованиях. Часто за это специализированное развитие приходится платить достаточно высокую цену, которая проявляется в пренебрежении другими сторонами жизни.

Иногда это специализированное атлетическое развитие переходит в способность «чувствовать» вообще все, что говорит тело, и тогда появляется возможность использовать тело полностью и разумно во многих проявлениях жизни. Существуют также специальные методы, которые намеренно тренируют общую восприимчивость и способствуют развитию. Хорошим примером являются восточные боевые искусства, в особенности те их формы, которые известны под названием «внутренних» искусств, такие как Тай Цзы или Айкидо, делающие основной акцент на чувствовании телом и на разумном потоке движения, а не на грубой силе.

Развитие телесно-инстинктивного мозга ведет к развитию особого вида силы воли, который зависит не от напора сильного эмоционального желания побеждать или от грубого упрямства, а от постоянства, мастерства и чистоты намерений. Для тех из нас, чей телесно-инстинктивный ум развит недостаточно, достижения в таких «внутренних» боевых искусствах, как айкидо, часто выглядят просто фантастическими.

Само по себе телесно-инстинктивное развитие, кроме специализированной атлетической подготовки, в нашей культуре не просто остается без внимания – часто вся эта область вообще сильно искажается. Чувство стыда по отношению к своему телу внедряется в нас в раннем детстве: «Ты противный ребенок! Стыдись! Посмотри, что ты наделал!» Открытия, сделанные психоаналитиками, предполагают, что этот процесс начинается в самом раннем возрасте, когда родители отрицательно относятся к некоторым естественным телесным функциям младенца. Явно формулируемые культурные традиции могут подкреплять такое отрицательное отношение к телесному. В особенности это касается христианских идей о том, что тело и его функции изначально греховны. Общее пренебрежение к телу и отрицание телесно-инстинктивного функционирования может сохраняться и во взрослом периоде жизни, так что мы не только не развиваем этот вид оценивания до более высокого уровня, но и не воспринимаем ту информацию, которую он нам уже способен дать.

Мой опыт подсказывает мне, что телесно-инстинктивный мозг оценивает реальность и выражает многие из своих выводов в форме тех ощущений и чувств, которые возникают в теле. Если вы не уделяете должного внимания своему телу по той причине, что отвергаете его, или если вы автоматически неправильно интерпретируете все телесные ощущения как заведомо греховные, вы не сможете уловить послания телесно-инстинктивного мозга.

Наш эмоциональный мозг обеспечивает силу, мотивацию, дает нам возможность двигаться и радоваться тому, что мы живем. Он оценивает события постоянно: это мне нравится, а то не нравится. Это привлекательное, а то отталкивающее. Это стоящее, а то скучное или неправильное. Это меня пугает, а то – вызывает желание помочь.

Когда мы идем в школу, нам приходится изучать многочисленные дисциплины, предназначенные для совершенствования нашего интеллектуального разума, и даже проходить определенную физическую подготовку для того, чтобы развить некоторые специализированные аспекты нашего телесно-инстинктивного разума. Но при этом почти полностью отсутствует развитие нашего эмоционального мозга. Некоторым из нас посчастливилось родиться с исключительными эмоциональными способностями и восприимчивостью, а может быть наша жизнь сложилась так, что нам удалось развить свою эмоциональную восприимчивость и сделать ее более утонченной. Однако для большинства из нас, наш эмоциональный мозг остается, по большей части, на уровне неразвитого идиота.

В самой по себе эмоциональной восприимчивости может, конечно, не быть ничего благословенного, если вы окружены страдающими и лицемерными людьми. А поскольку такая ситуация является достаточно общей, то многие из нас намеренно стараются понизить в себе эмоциональную восприимчивость, чтобы нас не очень перегружали жизненные впечатления. В свое время это действительно было полезно, но теперь это калечит нашу жизнь. Как мы уже видели в главах, посвященных окультуриванию и защитным механизмам, наше эмоциональное функционирование настолько серьезно искажается, что в эмоциональном отношении мы обычно оказываемся не просто идиотами, но к тому же еще и невротическими идиотами. Нам нужно было бы научиться не только эмоциональной восприимчивости, но также и тому, как справляться с нежелательными отрицательными чувствами, которые мы неизбежно начнем воспринимать у других людей и у нас самих.

Мы часто испытываем недостаток любви и эмоционального внимания к себе, когда мы в них нуждаемся, а в иное время имеем избыток всего этого без каких-либо понятных для нас причин. Часто мы изменяем себя, отказываясь от своей сущности, чтобы покупать любовь, даже если нам при этом говорят, что она дается задаром. Наши чувства, наш естественный эмоциональный разум часто не получали признания и подтверждения – «Не может быть, чтобы ты действительно так чувствовал!», – со стороны родителей в детстве, или авторитетных для нас лиц во взрослый период жизни. Множество раз нам говорили, что мы должны чувствовать, не желая признавать то, что мы действительно чувствовали.

Качество эмоций и эмоционального внимания, направленного на нас, часто оказывается очень низким, и тогда у нас развиваются заболевания, связанные с недостатком эмоционального внимания, аналогичные заболеваниям, которые возникают при недостаточном физическим питании. Подобно полуголодной, больной лошади, с которой обращаются кое-как, мы страстно желаем эмоционально богатых чувств, и в то же время боимся их; порой нас увлекают сильные чувства, а в иное время у нас вообще нет мотивации что-либо делать. Мы хотим любви, внимания и доброты и остерегаемся всего этого. Порой мы кусаем руку, которая кормит нас. Разумеется, все это приводит к тому, что для наших повозки и кучера, нашего тела и интеллектуального разума, поездка по жизни оказывается небезопасной и порой пугающей.

Стоит ли после этого удивляться тому, что столь многие из нас испытывают глубокое недоверие к эмоциям?

Когда в нашей притче мы говорили, что кучер был пьян, это было хорошим описанием того нашего состояния опьяненности различными идеями, которая возникает вследствие чрезмерного развития и неуравновешенного преобладания интеллектуального мозга. Как мы уже обсуждали это в главе пятой, говоря об операциональном мышлении, мы способны визуализировать, имитировать, логически предсказывать и представлять себе то, «что было бы, если...», и это один из наших величайших талантов. Однако когда такое представление и имитация реальности не подвергаются коррекции со стороны эмоционального и телесно-инстинктивного мозга, то интеллектуальный мозг слишком увлекается своими собственными имитациями реальности, своими фантазиями. Хитроумная имитация сама по себе является вознаграждающей, а одна умная мысль приводит к другой, так что мы можем действительно опьяняться этими мыслями.

Операциональное мышление предполагает использование определенного вида логики, определенного свода правил в отношении того, что является допустимым, а что нет. Основная проблема с интеллектуальным функционированием в нашем обществе, однако, состоит в использовании только одной «логики» – нам присуща вера в то, что существует лишь один правильный, логический способ мышления. Философски мы сейчас понимаем, что существуют многие системы логики, и что каждая из них является произвольной.

Система логики строится путем принятия определенных допущений. При создании логики, вы можете допускать все, что угодно. Возьмем всем нам хорошо известную систему логики – геометрию, в которой предполагается, что параллельные линии проходят на одном и том же расстоянии друг от друга вне зависимости от того, какой они длины. Это одна из «аксиом», одно из основных допущений обычной, эвклидовой геометрии, той геометрии, которой нас обучают в школе. Но это несомненно истинно, не так ли?

Истинно – это очень сильное слово, учитывая его абсолютные качества. Оно слишком сильное. В действительности мы знаем лишь, что это допущение эвклидовой геометрии приводит к заметным практическим результатам в множестве обычных ситуаций в физическом мире. Так мы оцениваем его истинность. Однако существует и такой вид геометрии, в котором предполагается, что если прямые линии продолжить до бесконечности, то они будут сближаться, пока не сойдутся воедино. Есть и такая геометрия, в которой считается, что параллельные линии будут постепенно расходиться все дальше и дальше. Эти геометрии оказываются весьма полезными для математиков и имеют практическую ценность при расчете траекторий движения космических тел. Являются ли эти две другие геометрии «истинными»? Да, в той же мере, что и эвклидова геометрия, когда вы используете их надлежащим образом.

Какая из этих трех геометрий «действительно истинна»? И в какой реальности вы задаете вопрос об ее истинности? В пространстве ума? В искривленном эйнштейновском пространстве вблизи гигантского источника тяготения, например, Солнца? На заднем дворе вашего дома? Так или иначе, кто смог бы в обычной физической реальности действительно продлить параллельные линии до бесконечности, чтобы узнать, сойдутся ли они? Основная мысль здесь состоит в том, что наше интеллектуальное функционирование ограничено и искажено, пока мы верим, что существует только одна истинная логика. То, что является ошибкой и заблуждением в рамках какой-то одной логики, одного набора допущений, может быть правильным и полезным в другой.

Действительно, знать определенную систему логики и правильно ее использовать – одна из величайших человеческих способностей. Но знать еще и то, когда эта система логики является неподходящей, и когда ее не следует использовать, это гораздо большее достижение, поскольку тогда у вас есть возможность подумать об использовании более подходящей системы логики. Это касается не только других типов интеллектуальной логики, но также логик эмоционального мозга и телесно-инстинктивного мозга, а также логик разнообразных измененных состояний сознания, которые мы обсуждали в главе первой.

Кроме того, важно осознавать, что те идеи, которыми мы упиваемся, нередко светят нам ложным светом, поскольку порождающее их мышление используется нами неряшливо и некорректно с точки зрения правил и допущений той логической системы, которой мы, по нашему мнению, следуем, что делает наши имитации, наши идеи о том, что есть что, еще более далекими от реальности. Рационализация также имеет тенденцию заменять собой реальную логику.

ТЕЛЕСНО-ИНСТИНКТИВНЫЙ, ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

У каждого отдельно взятого человека один из трех типов мозга развит сильнее, чем два остальных, которые более слабы и функционирование которых нарушено. Полезно характеризовать такого человека по преобладающему у него стилю оценивания, даже если у него в той или иной мере функционируют все три стиля.

Гурджиев называл того, у кого преобладает телесно-инстинктивный аспект функционирования «человеком № 1»; того, в ком преобладает эмоциональный аспект функционирования, – «человеком № 2», а того, в ком преобладает интеллектуальный аспект функционирования, – «человеком № 3». Развитый человек, в котором все три типа функционировали хорошо и гармонически взаимодействовали друг с другом, был назван «человеком № 4».

Я пришел к выводу, что эта специфическая терминология приводит к некоторым недоразумениям, так как наше привычное понимание последовательности чисел предполагает, что «человек № 3» более развит, чем «человек № 2», и что «человек № 2» более развит, чем «человек № 1». Фактически же преобладание каждого из этих трех типов предполагает неразвитость других типов, и «человек № 3» не имеет никаких особых преимуществ перед «человеком № 1» или «человеком № 2». Для того чтобы избежать этого вводящего в заблуждение вывода, лучше будет говорить о телесно-инстинктивном человеке, эмоциональном человеке и интеллектуальном человеке. «Человек № 4», гармонически уравновешенный индивид, выходит в своем развитии за пределы всех этих трех типов.

КОГДА ОДИН МОЗГ ВЫПОЛНЯЕТ РАБОТУ ДРУГОГО

В дополнение к неуравновешенности развития трех типов мозга, еще одна проблема, на которую также указывал Гурджиев, возникает тогда, когда один мозг начинает выполнять работу, которую должен был бы делать другой мозг.

Например, эмоциональную проблему может оценивать и пытаться решать интеллектуальный мозг. Вместо того, чтобы эмоционально воспринимать, сравнивать и оценивать проблему, вы думаете о ней интеллектуально. Поскольку интеллект не может полностью постичь эмоциональное знание, проблема не может быть адекватно оценена. На самом деле, ваше понимание может быть сильно искажено, поскольку интеллектуальные мысли о чувствах могут неправильно их истолковывать, и/или потому, что бессознательные защитные механизмы намеренно искажают интеллектуальное представление эмоций.

Так, например, моя жена, которая работает медсестрой в больнице, однажды рассказывала мне о преждевременно родившемся ребенке, который умер во время ее смены. Эта смерть глубоко ее опечалила. Я ощутил легкую грусть, сказал жене несколько ободряющих слов, и тут же перестал об этом думать. Минуту спустя я внезапно заметил, что у меня началась головная боль. Сообщение о смерти ребенка, в действительности, сильно потрясло меня, было полностью воспринято и оценено моим эмоциональным мозгом, но мой интеллектуальный мозг, занятый планами на текущий день, подошел к этой новости чисто интеллектуально, вместо того, чтобы позволить моему эмоциональному мозгу как следует делать свою работу. В результате этого вмешательства со стороны головы естественная в этом печальном случае боль в сердце отразилась в форме головной боли.

Кроме того, ваша интеллектуальная реакция на чувство, сообщаемое вам другим человеком, может восприниматься им как признак того, что вы его отвергаете. У меня, как у человека, бывшего всегда в первую очередь интеллектуальным, часто бывали случаи, когда другие сердились на меня за то, что я такой «поверхностный» и не способен на эмоциональный отклик при общении.

С другой стороны, попытки иметь дело с интеллектуальной проблемой с помощью эмоционального мозга могут привести к не менее катастрофическим последствиям, так как нахождение правильного решения в той иной ситуации может потребовать строгой и чисто интеллектуальной логики. Эмоциональная реакция типа: «Это мне не нравится! Не беспокойте меня!», которая препятствует всем дальнейшим размышлениям, здесь не поможет. Рационализация, будучи одним из наших основных защитных механизмов, является типичным примером того, как эмоции вмешиваются в процесс мышления. Это происходит по той причине, что эмоции не признаются как эмоции, с которыми должен был бы работать эмоциональный мозг, а ошибочно принимаются за продукт интеллекта, за мысли.

За решение телесно-инстинктивных проблем также может по ошибке браться мозг другого типа. Мне, как чисто интеллектуальному человеку, было трудно это понять до тех пор, пока я не начал изучать айкидо, японское искусство самообороны, в 1971 году. Мой тренер, Алан Гроу, имел черный пояс в айкидо, а это честь, которую нужно заслужить путем многих лет практики и заметных успехов. Алан не слишком много говорил об айкидо: он обучал с помощью практического действия, с помощью своего тела. Поначалу я не мог этого ухватить. На самом деле, я обнаружил, что через две недели я мог дать прекрасное словесное описание сущности и философии айкидо, тех принципов, которые стояли за его техникой, и взаимоотношения этих принципов с другими системами духовного развития. Но я продолжал замечать и еще кое-что: Алан мог бросить меня в другой конец комнаты, казалось бы, одним легким движением кисти, тогда как я сам едва мог пересечь татами, не пошатнувшись!

Вопреки этому постоянному напоминанию, что айкидо не является словами, я потратил два года, пытаясь научиться айкидо тем способом, которым я преуспел в большинстве других сфер жизни, с помощью слов и мыслей. «Левая нога здесь, правая здесь, в ответ на приближающийся удар двигаться вперед и вбок, помнить о принципе уклонения от линии удара, держать спину прямо, ощущать свое сознание сосредоточенным в животе, визуализировать перед собой исходящую из меня энергию, двигать правую руку вверх и вокруг, визуализировать энергию удара и сливаться с ней», и т.д. и т.п.

Но все это не очень хорошо работало. В конце концов я открыл для себя, как нужно сидеть неподвижно и наблюдать демонстрацию техники «своим телом», почти или полностью без слов. Так я начал учиться с совершенно новой для себя перспективы восприятия. Моим телом управлял теперь мой телесно-инстинктивный мозг, и это удавалось ему гораздо лучше, чем интеллектуальному мозгу.

Телесно-инстинктивный мозг также может плохо справляться с той работой, которую должен делать другой мозг. Человек, который действует под влиянием своих идей и чувств, не думая о последствиях – например, бьет других людей всякий раз, когда испытывает гнев, – будет попадать в неприятные истории. Еще одним примером может служить психосоматическое заболевание: то, что следовало бы воспринимать и оценивать на уровне чувств, вытесняется на телесный уровень.

Отметьте, что выполнение одним мозгом работы другого не всегда является неуместным, по крайней мере, если вы знаете, что делаете. Так, например, моей жене в ее работе медсестры часто приходится подавлять полное проявление эмоциональной оценки и реакции в отношении пациентов, поскольку в этих случаях для правильного реагирования, которое сможет спасти жизнь пациента, требуются высокоразвитые интеллектуальные и технологические навыки, которым эмоции только мешают. Весь фокус здесь в том, чтобы знать, что вы делаете, так что вы делаете это намеренно, а не позволяете всем трем типам вашего мозга взаимодействовать автоматически, в силу привычных и бессознательных процессов, а также в выработке умелого и уравновешенного использования всех трех типов мозга. Если снова обратиться к нашей притче, можно сказать, что следующая более высокая стадия эволюции наступает тогда, когда Господин начинает использовать лошадь, повозку и кучера для целей Господ.

ЧЕТЫРЕ ПУТИ

Специализация в развитии любого из этих трех видов мозга может вести к чрезвычайно интенсивному росту. Гурджиев говорил о различных духовных школах, специализирующихся на работе преимущественно с человеком какого-то одного типа, как о «путях». Развитие по любому из этих путей предпочтительнее (хотя и не всегда) полного отсутствия развития. Разумеется, сосредоточение своих усилий на пути, который предназначен для человека иного, чем вы, типа, может быть просто неэффективным.

Первый Путь – это путь тела, типичным образцом которого в индийской культуре является факир, а в нашей культуре к этому, может быть, приближаются некоторые формы атлетической тренировки. Термин «факир» нередко используется обобщенным образом по отношению к любого рода бродягам или странствующим монахам, но Гурджиев использовал его в более точном смысле слова для обозначения тех, кто развил чрезвычайный контроль над своим телом. Он описывал факира, которого он видел в Индии, – человека, который на протяжении десятилетий стоял возле храма на кончиках пальцев рук и ног.

Его тело уже окостенело в этой позе, так что его ученикам приходилось носить его к реке на омовение, как будто он был каким-то неживым предметом. Вероятно, ужасная судьба – с этим согласился бы и Гурджиев, но подумайте о невероятной воле и дисциплинированности, которые необходимы были этому человеку для того, чтобы продолжать выполнять свою практику, не обращая внимания на боль, на погоду, на зрителей, на свои надежды и страхи, и для того, чтобы волевым усилием заставлять себя постоянно сохранять свою позу.

Каждый из путей сам по себе может приводить к совершенно поразительным, но бесполезным результатам. Факир развивает в себе необычайную волю, но для чего? Мы видим здесь случай мономаниакального развития, достижения чрезвычайных результатов за счет чрезвычайного сужения пути. Но Гурджиев говорил, что если бы этому факиру помог кто-то, находящийся на одном из других путей, он смог покончить со своей фанатической преданностью идее контроля над телом и применить свою силу воли для развития других типов мозга.

Второй Путь – это путь монаха. Это эмоциональный, религиозный путь. Пылкие молитвы, вера, глубокое стремление и экстатическая преданность являются ключами к этому пути. Эмоциональное функционирование может быть в этом случае чрезвычайно сильным, хотя и весьма специализированным. Правильные эмоции должны быть усилены, а с нежелательными человек борется до тех пор, пока они не оказываются полностью подавленными. Эмоциональная воля, которая формируется в этой борьбе, может быть поистине необычайной.

В то время как факир обычно обучается индивидуально у другого такого же факира, путь монаха в большинстве случаев связан с организованными школами – монастырями, в которых собираются люди, посвятившие себя религии. Эмоциональная интенсивность развивается до очень высокого уровня – хотелось бы надеяться, что это происходит вместе с развитием эмоционального разума. Интенсивные эмоции становятся движущей силой, лошадью из нашей притчи, которая может сделать возможным достижение чрезвычайных результатов, включающих в себя, согласно Гурджиеву, даже развитие парапсихических способностей. [19]

Как и в случае Первого Пути, результаты здесь могут быть весьма односторонними и бесполезными, приводя к тому, что Гурджиев называл «бестолковым святым» – к человеку, совершающему «чудеса», от которых, в действительности, нет никакой пользы. Представьте себе, например, «святого», который излечивает своей молитвой супружеское бесплодие в такой стране, где люди и так уже страдают и голодают от перенаселенности.

Третий Путь – это путь йога, путь развития интеллекта и постижения природы и предназначения человека посредством практики измененных состояний сознания. Как мы уже видели, специфическое знание, доступное только в некоторых измененных состояниях, весьма существенно для человеческого развития, так что способность входить в различные измененные состояния сознания и разумно их использовать является здесь принципиально важной. Йог может знать какие-то крайне значимые и необходимые вещи о человеческой жизни, которые навсегда останутся «тайной» для тех, кто не может входить в такие состояния.

В предельном случае этот путь может породить «слабого йога» – человека, который знает, что нужно делать, но не имеет мотивации или воли для того, чтобы действительно достичь чего-то значительного. Меня, как профессора, всегда особенно поражает (и немного путает) эта концепция, так как я окружен коллегами, которые имеют замечательные прозрения о природе жизни (пусть даже они относятся лишь к согласованному сознанию), но не способны справляться с реальными жизненными проблемами по причине недостаточного телесно-инстинктивного и эмоционального развития. На протяжении очень долгого времени я также наблюдал в самом себе, насколько мое абстрактное знание того, что я должен был бы сделать для своего полного пробуждения и развития, опережало мою действительную мотивацию и способность сделать это. Тем не менее, йог имеет некоторые преимущества по сравнению с факиром или монахом, поскольку его более широкое понимание, по крайней мере, позволяет ему знать, чего ему недостает в эмоциональном и телесно-инстинктивном аспектах. Однако поскольку он мог не достичь полного развития своего интеллектуального мозга и остановиться на меньших достижениях, он будет оставаться «слабым йогом».

Отметим, что Гурджиев использовал термины факир, монах и йог таким образом, что его высказывания не обязательно должны относиться ко всем тем системам и учениям, которые могут ассоциироваться с этими словами.

Четвертый Путь духовного развития, который представлял сам Гурджиев, сочетает в себе все три другие пути, ставя своей целью развитие всех трех типов мозга относительно равномерным и гармоничным образом. Очевидно, что это не только само по себе является желанным достижением, но и создает предпосылки для развития совершенно нового центра личности, который соответствует Господину из нашей притчи. Оставшаяся часть этой книги будет посвящена обсуждению различных характеристик работы на Четвертом Пути, о некоторых из них я уже упоминал, хотя специально и не отождествлял их с Четвертым Путем. Одной из первейших задач самонаблюдения, обсуждаемого в главе семнадцатой, является наблюдение в себе самом различных «привкусов», связанных с тремя типами мозга и с неправильной работой одного мозга вместо другого.

Эт глава будет кратким подведением итогов обсуждения проблем согласованного транса, которые мы рассматривали в этой части книги. Мы более подробно проанализируем понятия личности, ложной личности и сущности.

Во введении к книге я уже говорил о том, что мы утрачиваем нашу жизненную силу, утрачиваем тот свет, который когда-то могли видеть, но который, как писал в своем стихотворении Вордсворт, больше не приходит к нам. Давайте снова вернемся к этой теме вместе с двумя первыми строфами стихотворения Стивена Спендера «Я постоянно думаю о подлинно Великих».

ЛИЧНОСТЬ

Изучение личности – это одна из наиболее важных областей в современной психологии – я специализировался в этом направлении во время обучения в университете – и эта тема пленяет почти каждого. Хорошая у меня личность или плохая? Есть ли способ улучшения моей личности?

Под личностью мы обычно понимаем прочный и устойчивый комплекс определенных отношений, черт характера, мотиваций, убеждений и реакций, которые характеризуют индивида и отличают его или ее от других людей. Термин «личность» в повседневном его употреблении обычно оказывается эквивалентным самости. И когда мы говорим «Джон агрессивен», то с таким же успехом мы могли бы сказать «Джон имеет агрессивную личность». С позиции первого лица, изнутри, «личность» предполагает вашу подлинную тождественность: «Я являюсь личностью, которая против преступности на улицах; я симпатичен, мотивирован к достижению успеха в бизнесе, верю в Конституцию Соединенных Штатов и хладнокровно веду себя в различных непредвиденных случаях».

Мы ценим нашу личность, защищаем ее и цепляемся за нее, даже если она обладает какими-то качествами, которые приносят нам страдания. А ведь действительно, некоторые качества нашей личности приносят нам страдания. Если ваша личность является, например, «моральной» то вы будете чувствовать себя глубоко травмированным, когда кто-то будет обвинять вас в том, что вы «греховны» или «лицемерны». Черты личности, которые явно создают страдания, такие, как, например, чувство страха в ситуациях, которые спокойно переносит большинство людей, обычно считаются качествами, которые нужно исправить путем замещения их на более ценные черты личности, а вовсе не феноменами, которые ставят под вопрос саму идею существования личности. И действительно, мы ценим «сильные» личности, людей с очень властным характером и яркими качествами. На радио и телевидении к гостям всевозможных шоу относятся как к выдающимся «личностям». Разве не было бы замечательно, если бы и вы тоже были личностью?

Современная психология выяснила, что у некоторых людей вся структура их личности является настолько патологичной, что для них было бы лучше, если бы эту личность можно было бы каким-то образом разрушить и заменить на «нормальную» личность. Однако при этом большинство психологов не задают вопрос о желательности или нежелательности существования личности вообще.

СУЩНОСТЬ ПРОТИВ ЛОЖНОЙ ЛИЧНОСТИ

С другой стороны, великие духовные традиции часто осуждали личность. Каждый из нас является (или мог бы быть) чем-то гораздо более фундаментальным и важным, чем мы есть. В той степени, в которой личность потребляет нашу жизненную энергию и (или) активно препятствует этим раскрытию, развитию и проявлению нашей более глубокой сущности, она является врагом действительного роста.

Гурджиев выразил это традиционное противоречие как конфликт между сущностью и ложной личностью.

Сущность – то, что является исключительно вашей природой. Вы рождаетесь как уникальное сочетание физических, биологических, умственных, эмоциональных а также духовных черт и возможностей. Большинство из них при рождении являются лишь потенциальными и могут никогда не проявиться, если подходящие для этого обстоятельства не возникнут в том мире, в котором вы живете, или не будут созданы вами самими в своей жизни. Некоторые из этих потенциальных возможностей можно считать в высшей степени желательными в наиболее универсальном смысле: как тот восторг, живущий у нас в крови, о котором писал в своем стихотворении Стивен Спендер, или способность к любви. Развитие других возможностей может вести к проблемам – таким, например, как неспособность отказываться от минутных удовольствий ради достижения более важных целей или слишком горячий темперамент. Некоторые из этих потенциальных возможностей могут носить самый общий характер, и конкретная форма их проявления зависит от окружающей среды; другие могут быть весьма специфическими. Так, например, вы можете иметь врожденную способность к математике и музыке, находя при этом вкус ванили совершенно отвратительным, иметь исключительно высокий уровень телесно-инстинктивного разума в отношении координации и равновесия, нужных для занятий гимнастикой; обладать при этом несдержанным и вспыльчивым характером, а также физической возможностью иметь детей.

Как мы уже подробно обсуждали во время исследования природы согласованного транса и процесса окультуривания, родители и культура начинают направлять и формировать наше развитие с момента рождения. Определенные проявления нашей сущности вознаграждаются, другие просто остаются без внимания, а некоторые отрицаются и подвергаются наказанию. Этот процесс окультуривания оказывается чрезвычайно мощным, поскольку его проводники обладают большими возможностями и знанием, а вы, по сравнению с ними, оказываетесь беспомощным и ничего не знающим. Он обладает огромной властью потому, что в нем на карту поставлено ваше физическое и эмоциональное благополучие, и потому, что вы имеете врожденный социальный инстинкт – желание принадлежности к какому-то сообществу, желание быть «нормальным».

Если взглянуть на это изнутри, то опыт взросления оказывается довольно сложным и неоднозначным. В некотором смысле чудесно узнавать новое, открывать для себя знания и могущество, которые несет культура. С другой стороны, вы вынуждены испытывать тяжелые травмы и неподтверждения со стороны культуры, и вам приходится отказываться от вашей собственной сущности. Так, например, моя жена в процессе работы над своим личностным ростом вспомнила об одном событии из ее детства, когда она в конце концов отказалась от некоторых своих восприятий, которые постоянно недооценивались или неправильно истолковывались взрослыми. Она перестала сопротивляться и решила, что будет просто принимать как истинное то, что является истинным по словам взрослых. Всем нам приходится проходить через такого рода капитуляцию, хотя чаще это бывает серия постепенных капитуляций, а не какое-то одно драматическое событие.

С каждой такой капитуляцией той или иной части нашей сущности некоторая часть энергии отвлекалась от сущности и перенаправлялась на поддержку нашей развивающейся личности. Для этого процесса весьма уместно первоначальное значение слова личность – маска, которую использовали актеры. Постепенно мы создаем все более всеобъемлющую маску, которая является социально санкционированным представлением нас самих, чем-то таким, что будет обеспечивать нам принятие и одобрение со стороны других людей, что будет делать нас «нормальными», подобно всем остальным. По мере того как мы все больше и больше отождествляемся с маской, с личностью, мы постепенно забываем, что играем роль, и становимся самой этой ролью. При этом все больше и больше нашей естественной энергии будет идти на поддержание личности, а сущность будет увядать. По мере того как ложная личность становится более могущественной, она может все больше душить сущность и использовать ее энергию для своих целей.

Мы можем сублимировать некоторые аспекты нашей сущностной природы, непосредственное выражение которых не является дозволенным, для того, чтобы хоть частично спасти их. Некоторые немногие из них могут продолжать существовать, потому что оказывается, что они ценятся нашей культурой. Но в случае большинства других аспектов нашей сущности, их энергия либо полностью утрачивается, либо сублимируется в ложную личность. И у большинства из нас значительная часть нашей сущности просто увядает.

Так постепенно, «туман и суета и шум» согласованного транса заглушают цветение нашего живого духа.

Вспомним о сущностном потенциале из вышеприведенного примера: врожденная способность к математике и музыке, отвращение к запаху ванили, исключительно высокий уровень телесно-инстинктивного разума в отношении координации и равновесия, необходимых для занятий гимнастикой, несдержанный характер и физическая способность иметь детей. Очевидно, что такой женщине следовало бы изучать математику и музыку, профессионально заниматься гимнастикой, не есть пищу с ванилью, попытаться научиться контролировать свой характер, и иметь детей. Но у многих ли женщин на протяжении всей истории нашей культуры была возможность поступить в колледж и изучать математику, или стать гимнасткой?

Этот пример объясняет то, почему Гурджиев называл личность ложной личностью. У культуры есть свои собственные представления о том, какими именно должны быть люди, и эти представления часто уделяют весьма незначительное внимание индивидуальному потенциалу личности. В большинство периодов истории нашей культуры, женщина из нашего примера, скорее всего, не смогла бы получить не только музыкального и математического, но вообще никакого образования, и уж конечно ей не было бы позволено получать удовольствие от своего тела, занимаясь гимнастикой, не говоря уже о том, чтобы специально для этого тренироваться. Она могла бы разве что иметь много детей, независимо от того, нравилась ли ей такая потенциальная возможность. Ее несдержанный характер постоянно создавал бы для нее неприятности, поскольку он, помимо других своих беспокойных качеств, еще и угрожал бы мужскому господству. Некоторым немногим людям везет: многие из их сущностных желаний и талантов совпадают с тем, что является желательным в той культуре, где они живут. Но все же для большинства из нас, вне зависимости от пола, большая часть нашей сущности отрицается.

Это отрицание может разрушать наши жизни, поскольку наша глубинная сущность является самой живой частью нас, подлинно живой искрой. Это тот свет, о котором писал в своем стихотворении Вордсворт, – свет, который мы когда-то могли видеть на лугу, в роще, у ручья, во всем, что нас окружало. Поскольку ложная личность со временем расходует почти всю нашу жизненную энергию, свет постепенно угасает, и наша жизнь становится механическим, автоматизированным набором привычек, слепо ведущих нас вместе с толпой других таких же безжизненных и автоматизированных жертв, что еще больше усиливает нашу депрессию и пустоту. Гурджиев оценивал эту ситуацию крайне сурово, говоря, что большинство людей, которых вы видите на улице, на самом деле мертвы. Большая часть энергии их сущности похищена, их ложная личность стала настолько автоматизированной и механической, что у них нет никакой реальной надежды на перемены: все эти люди стали механическими вещами, они живут механической жизнью, и им предопределено умереть столь же механической смертью.

ЛОЖНАЯ ЛИЧНОСТЬ ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ

Да, мы являемся нашей ложной личностью, но все же... По крайней мере, некоторая часть нашей сущности еще жива, и еще есть возможность ее достичь. Если бы ее не было, то мы, вероятнее всего, вообще не пытались бы расти. В этом надежда на действительные перемены.

Эта часть книги была посвящена структуре ложной личности, тому, как она возникает, и тем привычкам и защитным механизмам, из которых она состоит. Для того чтобы произошла действительная перемена, ложная личность должна умереть. Но не насильственным путем, не как наказание, не с помощью атаки со стороны «суперэго» – все это тоже является частью ложной личности. Смерть ложной личности должна быть преображающим процессом, умелым процессом переработки, основанным на знании, полученном при помощи настойчивого самонаблюдения.

Если бы вы просто могли внезапно возвратиться к своей сущности, это ненадолго было бы для вас большим облегчением, но со временем это бы вас полностью утомило. Наша сущность перестала расти, когда мы были еще в детском возрасте, а взрослому человеку довольно трудно жить жизнью ребенка. Рассказывают, что Гурджиев неоднократно демонстрировал это, временно возвращая человека к его сущности с помощью сочетания каких-то неизвестных нам психотропных веществ и гипноза. Вспомните феномен возрастной регрессии под действием гипноза, который мы обсуждали в главе девятой. В ходе исследований опьянения марихуаной мне удалось обнаружить, что наиболее общим эффектом действия марихуаны является состояние, в котором мы чувствуем себя в большей мере подобными детям и открытыми, и это состояние является одной из очевидных причин привлекательности этого наркотика. Однако для достижения постоянного результата нам нужно заново открыть в себе свою сущность и затем питать, любить и лелеять ее, как это делал бы самый просвещенный и заботливый родитель. Поскольку в нашей жизни преобладает ложная личность, ей придется использовать для этого все лучшее, чем она располагает.

Тогда сущность сможет постепенно расти и начать использовать возможности, знания и силу, которые сейчас автоматически используются ложной личностью. И вместо обычных двух процентов сущности и девяноста восьми процентов ложной личности у вас может начать происходить постепенный сдвиг ко все большему проявлению сущности, ко все большей жизненности и естественной радости бытия. При этом ложной личности в нас будет оставаться все меньше и меньше. Это должно сопровождаться развитием высшего типа сознания, который мы называем пробуждением. Тогда ложная личность становится «мертвой» в своей роли доминирующего, автоматизированного центра управления, но все ее умения и знания остаются доступными как инструменты, которые могут использоваться с этого более высокого уровня сознания. Мы нуждаемся во всех тех знаниях и умениях, которые сейчас связаны структурой ложной личности, для достижения более жизненных целей, нежели поддержания согласованного транса. Иногда нам нужно использовать эти умения для того, чтобы исправить некоторые качества нашей сущности, которые оказываются отрицательными в реальной жизни, даже если они и являются подлинно нашими. Однако такая корректировка сущности должна происходить в более пробужденном состоянии, когда сущность уже возродилась к жизни, а не в том состоянии механического и грубого подавления и искажения сущности, которое происходит в процессе окультуривания.

Идея о том, что ложная личность должна умереть, может вводить в заблуждение, когда ее подхватывает «суперэго» и использует для своих более механических атак на вас. Хотя в других отношениях метафора смерти является здесь совершенно точной, поскольку масштабы возможных (и необходимых) изменений в процессе полного про6уждения действительно можно сравнить со смертью и возрождением. Это то, о чем в той или иной форме говорят столь многие духовные традиции: «Только те, кто будет подобен малым детям...»

Тема этой части книги была неприятной и резкой. Но обсуждать все это было необходимо. По сравнению с тем, кем мы могли бы быть, можно сказать, что мы бездуховны, погружены в транс, механичны, обусловлены, автоматизированы. Мы сами создали и активно поддерживаем целый мир совершенно не обязательных глупостей и ужасов. Мы забыли историю прохождения души через коридор света. Наши губы холодны вместо того, чтобы быть горячими от соприкосновения с огнем, когда мы говорим о Духе. Но свет – это часть нашей природы, и он никогда не оставит нас.

Я не знаю, на что может быть похоже полное пробуждение, поскольку лично не испытал его. Но я знаю, на что похож глубокий сон, – для этого у меня более чем достаточно личного опыта. И я знаю, что мы действительно могли бы найти настолько больше света, радости и разума, что по сравнению с этим наш теперешний глубочайший сон, наш глубочайший согласованный транс действительно кажется тягостным кошмаром.

Последняя часть этой книги будет посвящена некоторым способам, с помощью которых вы можете начать осознавать и понимать проблемы согласованного транса в себе самом и, что еще важнее, начать процесс пробуждения.