Браслет, или точнее браслет на щиколотку, если он ей приглянется. Он от Pandora, и на него нанизываются побрякушки. Первый шарм — желтый топаз в окружении небольших бриллиантов — означает ноябрь. Именно тогда в первый раз я увидел ее. Следующий шарм, который я выбрал, — маленькая серебряная собака. Это было просто. Она пару раз, походя, упоминала Рокси, свою собаку, и я надеюсь, что болтающийся на браслете шарм доставит ей удовольствие. Я также выбрал кошку. Я должен объяснить ей, что он связан с ее прозвищем «кошка Кэт». Не то, чтобы на этих маленьких шармах была заметна существенная разница между кошкой и котенком, но все же. Зато для меня разница ощутима.
Затем идет шарм — рождественская безделушку для праздника, который мы разделили с ней сообща, — новогодний шарм с бокалами шампанского, и являющийся праздничным для сегодняшнего вечера. Бирюзовый шарм для декабря, когда она стала моей.
Последний из них — серебряное сердце, с выгравированном на нем словом «котенок». Он похож на ярлык, который можно повесить на ошейник. Несмотря на то, что она до сих пор не сказала мне, что готова к моему ошейнику, я хочу, чтобы он у нее был.
Я не надену на нее ошейник, пока Катя все еще носит тот браслет на щиколотке. Не знаю, почему это так сильно беспокоит меня, но это так. Я не позволю носить ей мой ошейник, пока она не снимет браслет. Просто потому, что он символизирует. Он до сих пор часть ее, а я хочу ее всю целиком. Мы уже прошли полпути в рамках нашего соглашения, но всегда можем продлить контракт.
Своего рода неуверенность давит мне на грудь, заставляя чувствовать себя напряженно и неловко, словно я зажигаю последнюю свечу в закрытом дворике.
Стеклянный корпус здания открывает взгляду все, что находится снаружи, стекла похожи на экстравагантные окна, но на улице слишком холодно, чтобы открыть их в декабре. Но со свечами, расставленными по комнате, и звездам, дающими свет ночью, здесь очень красиво.
Романтично. Для меня такая сцена не характерна.
Все это для нее, потому что я хотел дать ей хоть что-то. Она никогда не узнает, что означало для меня провести Рождество с ее семьей. Это был не эгоистичный поступок. Все это было ради нее, но в процессе что-то изменилось, и теперь я в долгу перед ней.
Нахождение в кругу ее семьи просто показало мне, насколько мы разные на самом деле.
И насколько все это доступно ей.
Ложь так легко срывалась с моего языка, пока я пытался вписаться в их мир. Они не могли знать, кто я в действительности такой. Они никогда не поймут. Но было приятно притворяться, по крайней мере, некоторое время. Мне доставило истинное удовольствие почувствовать себя в кругу семьи.
У Кати имеется куча людей, которые любят ее, и кто хочет быть любимым ею в ответ. Они будут рядом с ней, когда я уйду, когда отошлю ее прочь. Мне придется. Я никогда не смогу вписаться в ее семью.
Ложь о нас только подчеркивает этот факт.
— Знаешь, все, что ты делаешь, раздражает меня.
Моя мать сидит на диване, глядя прямо перед собой, и на мгновение я притворяюсь, что она разговаривает не со мной, а я только что переступил порог комнаты. Сегодня в первый раз в жизни я украл. Рождество на следующей неделе, а я знаю, что мама нуждается в обуви. Ее старая уже износилась. Моя тоже, но я мог поместить под пальто только одну пару, и я так боялся попасться.
Думаю, что кассир заметила меня, но позволила уйти. Не могу сказать точно. Так что за обувью для себя мне придется пойти куда-то еще, слишком боюсь, что та кассирша узнает меня.
Я слышу, что моя мать говорит о том, как я жалок и слаб, но делаю вид, что эти слова предназначаются не мне. Она говорит, продолжая смотреть на стену, с тех пор как я вошел. Но я знаю ее, и, когда она, наконец-то, поворачивается и смотрит на меня, я вижу, что она снова под кайфом.
— Он не должен был идти на войну. Это твоя вина. Это все из-за тебя, — издевается она надо мной.
Она говорит мне, что я вынудил его покинуть, так как они ругались из-за меня. Он ушел на войну по моей вине.
Иногда она признается, что любила его. В такие моменты, по крайней мере, она делает меня немного счастливым. Я подумал, что сколько раз я начинал мысленно представлять, что мы — семья.
Она не говорит мне, что любит меня. Она не признается в этом.
Но она любит. Я знаю.
Звук открывающейся двери заставляет меня быстро двинуться через гостиную в мою спальню. Мне здесь не безопасно, но если я останусь в стороне, то смогу избежать его побоев.
— Да, беги, Айзек. Сбегай, как твой отец, — слышу я ее голос, продолжающий издеваться надо мной, когда закрываю дверь из тонкой фанеры в своей маленькой комнате. — Убегай, трус!
Я прочищаю горло и поправляю темно-красный галстук, игнорируя воспоминания о болезненном прошлом.
Я ненавижу эти костюмы. Мне приходится носить их в клубе, но я не испытываю желания их носить. Но опять же, сегодня это своего рода романтическое свидание. И я купил ей платье.
Оно короткое, но элегантное. Сверкающее серебристое цельнокройное платье, которое, вероятно, будет разорвано, как только я доберусь до нее, но думаю, оно ей понравится. То, как струится ткань, заставляет меня думать о ней, вертящейся в попытках его надеть.
Надеюсь, это то, что она сейчас делает в своей комнате, натягивая его на себя, пытаясь прикрыть им свои бедра.
Маленькая вспышка грубого смешка на выдохе срывается с моих губ, когда я присаживаюсь на современный белый диван и осматриваюсь.
Все просто, но это что-то.
Шампанское и клубника в шоколаде, браслет и свечи. Мой подарок для нее. Этого не достаточно. Я никогда не смогу дать ей достаточно.
От этой мысли мою кожу начинает покалывать от холодка, пробегающего от моих плеч вниз по телу до пальцев ног. Я разминаю шею и пытаюсь игнорировать мысли, которые вползали в мою голову поздно ночью.
Наблюдение за ее семьей… что-то сделало со мной. Это напомнило мне о ее чистоте. Жизнь, которую она пытается вернуть обратно. Жизнь, которую она хочет, хотя и не осознает этого. Опять же все это заставляет меня думать, что я не очень хороший Хозяин для нее. Это жизнь, которой я не принадлежу.
Мне нравится, что она здесь. Но время, проведенное с ее семьей, сделало совершенно очевидным, что эта договоренность носит временный характер. Она может еще не догадываться об этом, так как не смотрит так далеко вперед.
До тех пор, пока не придет время, я продолжу играть свою роль в качестве ее Хозяина.
Ей необходимо подобрать ошейник. Тот, который подойдет ей. Пришло время, чтобы она надела его. Самое время немного подтолкнуть моего котенка. Я не дам ей носить его, пока она не будет готова, но она может выбрать тот, который захочет сама.
Я также выбрал новый браслет на щиколотку. Просто, чтобы оценить ее реакцию.
Я не хочу, чтобы она использовала его в качестве альтернативы кандалам. Мне ненавистно, что она по-прежнему пользуется их заменой, хотя я и не удивлен этому. Не совсем. Она боится воспоминаний больше, чем желает свободы. Хотя последнее, кажется, приобретает большую крайность, судя по инциденту в ванной комнате.
Каждый раз, когда она снимает его, у нее все еще заметен намек на боль.
Она быстро надевает браслет после душа.
В один прекрасный день она снимет его, и это даст ей силу. Тогда я стану достойным Хозяином для нее.
Слабый шум стучащих каблучков вырывает меня из моих мыслей.
Мое сердце заходится в груди, когда она появляется в мое поле зрения, весь остальной мир размывается позади нее. Она немного склонила голову, явно от застенчивости, а не подчинения. Ее щеки раскраснелись, и легкий макияж на лице только подчеркивает ее естественную красоту.
Моя Катя потрясающе великолепна.
Ее глаза расширяются, губы слегка раскрыты, когда она входит в комнату. Она стоит у входа, не уверенная, куда идти и как реагировать.
Я быстро размашистыми шагами направляюсь к ней, останавливаюсь рядом с ней и оставляю легкий поцелуй на ее щеке. Мое сердце, кажется, оживает снова, быстро стуча и разогревая кровь, когда я оборачиваю свою руку вокруг ее спины, и прохожусь большим пальцем вверх и вниз по ее бедру.
— Спасибо, Хозяин, — выдыхает Катя, глядя на меня сквозь свои густые ресницы, пока я веду ее в гостиную.
Я снова целую ее в щеку, и она делает то, что никогда не делала — прислоняется ко мне, кладет голову мне на плечо, пока мы идем, и обнимает меня за талию.
Никто никогда так не делал.
Я продолжаю идти, как будто ничего не изменилось, но как только она присаживается, я оставляю ее.
Одно дело — участвовать в проявлении привязанности ради ее семьи, фактически для ее же блага перед ее родителями, а другое — здесь. Это означает что-то другое.
И я позволил этому произойти.
Мне следует это исправить. Я должен обозначить границы, так как они кажутся размытыми, но вместо этого беру бутылку шампанского из ведерка и резко открываю его.
Хотя я не смотрю в лицо Кати, но могу все же увидеть на ее лице улыбку. Она даже поднимает руки, как будто хочет хлопнуть, но останавливает себя.
Она светится. Желанием быть счастливой. Это одна из тех вещей, которая привлекла меня в ней, но и одна из причин, почему, я знаю, мне следует держаться подальше.
— Хозяин? — спрашивает она меня, пока я наливаю охлажденное шампанское в наши бокалы.
Шипение пузырьков и звон бокалов заставляют растянуться улыбку на моем лице. Впервые за долгое время я наслаждался таким видом роскоши.
— Да, котенок?
Я поворачиваюсь к ней лицом, держа по бокалу в каждой руке. Как я и предполагал, платье еле прикрывает ее бедра. Оно смотрится на ней офигенно превосходно, но будет лучше выглядеть, лежащим на полу.
Я поставил бокалы и сел рядом с ней. Моему члену уже невыносимо сидеть так близко от нее. Легкие прикосновения и тихие звуки ее вздохов, когда она прислоняется ко мне, заставляют меня хотеть ее еще больше.
Не понимаю, как я вообще смогу пресытиться ею.
— Я боюсь, — шепчет она, глядя в другую сторону от меня и пытаясь выйти из затруднительного положения.
— Не бойся, — быстро говорю я ей, так как ее заботы и страхи – это мое бремя, а не ее. — Позволь мне забрать твои страхи прочь.
— Это не то, что вы думаете.
Ее дыхание учащается, когда я трогаю цепочку на ее шее, целуя ее тело и наслаждаясь тихими звуками ее вздохов.
— Что такое?
Что бы это ни было, оно может подождать до сегодняшней ночи. Я планирую вознаградить ее огромным удовольствием, пока мы оба не пресытимся.
Я скольжу по гостиной и становлюсь перед ней на колени, мои пальцы проходятся вдоль ее бедер, играя с подолом платья, медленно поднимая его вверх.
— Все кажется таким реальным, — говорит она, и ее голос срывается.
Она зарывается пальцами в плотную белую ткань, когда я наклоняюсь вперед, глазами сканируя ее тело.
Я оставляю открытым ртом поцелуй на внутренней стороне ее колена и направляюсь вверх, приближаясь к ее клитору. Катя была такой хорошей девочкой. Она заслужила это.
— Все по-настоящему, котенок.
— Я боюсь,… что это будет для меня чем-то большим, чем просто… больше, чем просто Хозяин.
Мои руки все еще находятся на ее бедрах, кончики пальцев едва касаются ее нежной кожи, и на мгновение я замолкаю.
— Я боюсь, что влюбляюсь в тебя, — признается она.
Я уже почувствовал, что она была неравнодушна ко мне, но ее признание все ухудшает.
Я целую ее чуть ниже подола, а затем поднимаю ее платье еще выше, сдвигая ее задницу к краю ближе ко мне.
Оставаясь спокойным снаружи, мое сердце учащает пульс.
Я не могу дать ей больше. Но я слишком эгоистичен, чтобы отослать ее прямо сейчас. Я бросаю взгляд на браслет, который она по-прежнему носит. Она нуждается во мне до сих пор. Я не могу позволить ей уйти.
— Кому принадлежат твои заботы, котенок?
— Вам, Хозяин.
Я притягиваю ее киску к своему лицу и неспешно и томно прохожусь по ней языком.
— А твое тело?
— Вам, Хозяин.
Я посасываю ее клитор, двигая ее руку к своему затылку, а потом и другую, давая понять, что она может коснуться меня, может вести меня.
Я слегка отстраняюсь, ее пальцы вцепляются в мои волосы.
— А твое удовольствие? Кому оно принадлежит? — спрашиваю я.
Я — эгоистичный мудак, позволяющий это. Но я пообещал себе, что как только она выздоровеет, я ее отпущу. Осталось только пятнадцать дней.
Я не нарушу обещания.
Я только излечу ее, а потом позволю уйти.
— Сегодня оно принадлежит тебе, котенок.
Я лижу ее один раз, а затем гляжу в ее красивые глаза, мутные от желания.
— Прими это от меня.
— Катя, как ты понимаешь, что означает быть Хозяином? — спрашиваю я ее, лежа в постели с ней.
— Это означает, что вы владеете кем-то. Умом, телом и душой. Они полностью принадлежат вам. И их рабы желают этого. Они единое целое с их Хозяином.
— Это все, котенок? — спрашиваю я ее.
— Не знаю, Хозяин, — отвечает она глухим голосом, изнемогая от долгой ночи.
Она очень близка к пониманию.
Глава 26
Катя
Я все еще лежу в постели, мои глаза широко открыты, и я смотрю в потолок. Так же как и последние несколько ночей. Кошмары не приходят, пока я сплю. Теперь они проносятся перед глазами, как только я ложусь.
Тихие звуки ночи превращаются в нечто другое. Щебетание сверчков трансформируются в капли воды из трубы в подземелье. Она капала каждый чертов день, когда я находилась там. Кап, кап, кап. На мой взгляд, это стало моим гребаным наказанием. Отсутствие дневного света, отсутствие тишины.
Но звук, который я продолжаю слышать и слышать в моей голове, совсем другой. Звук, который заставляет меня бодрствовать и держит на краю — звук металла. Скребущей цепи по голому бетонному полу.
Цепь. Всегда цепь.
Они таскали меня за них, либо за одну — на лодыжке или за другую — на горле. Она перекрывала мне поток воздуха, а их не заботило, сломали ли они мне шею или сколько боли это вызывало у меня. Я еще ощущаю все это сейчас, цепь, впивавшуюся в мою нежную плоть, когда меня тащили по бетонному полу. Мои бедра шаркали по полу, пока меня волочили, вскрывая раны и вызывая неприятные ссадины, которые будут заживать в течение нескольких дней. Я научилась быть послушной благодаря этим цепям.
Цепь на лодыжке были еще хуже, чем на шее, потому что даже, когда она отсутствовали на ноге, я была порабощена ей. И звук царапания цепи следовал за мной повсюду. Боль в лодыжке из-за кандалов была постоянной в течение четырех лет, которые я провела там.
Я сижу со сжатыми руками, гнев поглощает меня в моей полутемной спальне, пот покрывает мой лоб. Поток лунного света проникает через окно, делая все легко узнаваемым. В этот момент все кажется таким простым, чтобы увидеть.
Я срываю одеяло, чтобы посмотреть на свою щиколотку. Мое сердце пропускает удар. Браслет поблескивает в лунном свете, словно насмехаясь надо мной. Ярость наполняет меня. Я ненавижу его. Я в бешенстве от того, что эти ублюдки сделали со мной. Я никогда не смогу снять браслет. Никогда. Слезы подступают к глазам, но я отказываюсь позволить им пролиться. Вместо этого я вглядываюсь своим размытым зрением в красивый браслет. Я до сих пор нахожусь в темнице под его контролем. Эта мысль посылает озноб по моему телу. Он не владеет мной.
Он никогда не владел мной. Никогда!
Я сжимаю зубы, когда пламенная ярость поднимается из моего желудка, подстегивая меня сорвать с ноги браслет. Я почти кричу от разочарования, когда мои ногти впиваются в нежную кожу в попытке избавиться от этой чертовой штуки.
Снять его!
Небольшие порезы — ничто, они не могут оставить шрамы хуже, чем у меня уже есть.
Благодаря ему.
Из-за этого! Я пулей вылетаю с кровати, держа браслет в руках, гляжу на него, как будто это он сам. Искры кристаллов сродни его сверкающей улыбки.
Всегда улыбающийся. Я делала его таким счастливым. Болезненное чувство поднимается в желудке. Я слышу его смех, ощущаю его дыхание. Даже той ночью, когда я убила его, перед тем моментом, когда я нанесла ему удар, вонзая осколок стекла глубоко в горло снова и снова, даже тогда он улыбался.
Я бросаюсь к тумбочке и мягко кладу его на нее, очень мягко, хотя мои руки дрожат. Я быстро хватаю лампу, находящуюся рядом. Она очень красивая, с кристаллическим основанием, но при этом крепкая. И тяжелая.
Крича от ярости, я бью основанием лампы по нему снова и снова, пока браслет не разбивается на красивые куски драгоценностей.
Но этого не достаточно. Я бросаю лампу вниз и хватаю браслет, вбивая его в тумбочку, пока он находится в моем кулаке. Он должен быть уничтожен. Это все, что я знаю. Мне необходимо от него избавиться.
— Пошел ты, пошел ты, пошел ты! — кричу я, ударяя изо всех сил металлом об стену. Я чувствую, что-то мокрое и теплое стекает по ладони и руке, а затем капает на пол. Холодок пробегает по мне, когда я понимаю, что это моя собственная кровь. Я порвала кожу, находясь в состоянии ярости, но мне плевать. Я хочу быть свободной. Свободной от этого. Свободной от них.
— Ты ни черта не владеешь мой! — кричу я в потолок, мое горло сухое и болезненно першит, я знаю, что потом оно будет болеть. Тут же швыряю скрученный и искалеченный браслет снова в стену, слезы льются потоком из моих глаз по лицу. По всей стене заметы вмятины от ударов, и в нескольких местах причудливо откололась краска. Но меня это не волнует.
— Ты никогда не был моим Хозяином! — кричу я с бешеной яростью, бросаю браслет через комнату, где он попадает в стену, оставляя на ней зазубренную отметину, прежде чем упасть на пол с громким звоном. Я смотрю на него, мое дыхание прерывистое, а плечи вздымаются.
Это только браслет для щиколотки, только кусок драгоценности, но он имел так много власти надо мной, власть, которую я не отдавала добровольно. Власть, которую я забираю.
Усталость наваливается на мое тело, когда я понимаю, что мне это чертовски не нужно. Я не хочу ничего такого. Может быть, ночные кошмары придут, а, возможно, и нет. Но я не дам этому поддонку никакой власти надо мной.
Никогда.
Я резко прихожу в себя, слыша скрип открываемой двери и щелчок выключателя. Свет слепит мне глаза, хотя я и так едва могу видеть сквозь слезы. Я даже не заметила, что плакала. Я вытираю слезы, и вдруг чувствую, что не могу дышать. Я смотрю на свою руку, видя, что она дрожит. Я закрываю глаза и стараюсь успокоиться, адреналин пульсирует в моих венах и его слишком много.
— Катя? — глубокий голос Айзека полон беспокойства, но я едва замечаю его.
Это так мучительно.
— Прости, — каркаю я, мой голос настолько хриплый и искаженный, что даже не похож на человеческий.
Я слышу звук тяжелых шагов, и неожиданно чувствую, что меня поднимают и нежно кладут на кровать. Я смотрю сквозь слезы и вижу, как глаза на прекрасном лице Айзека смотрит на меня неодобрительно. Его зеленые глаза медленно проходятся вниз к моим окровавленным рукам, и в них вспыхивает гнев.
— Айзек, — я издаю непонятный звук, качая головой.
Я не могу видеть его осуждение. Только не это. Пожалуйста. Прошу, не надо.
Он садится на кровать рядом со мной. Постель издает стон под его весом, когда он склоняется и убирает волосы с моего лица.
— Шшш, котенок, — тихо говорит он мне, пока я продолжаю плакать. — Мне нужно, чтобы ты успокоилась сейчас, чтобы я мог очистить тебя. Затем ты сможешь рассказать мне, что случилось.
Звук его глубокого голоса успокаивает, и я немного расслабляюсь, прижимая ладони к моим горячим, раскрасневшимся глазам, чтобы прекратить плакать. Я не хочу ничего чувствовать по отношению к своему прошлому. Айзек смотрит на меня мгновение, прежде чем покинуть меня на пару минут, чтобы что-то достать из шкафчика в ванной. Я слышу, как открывается дверь, и он что-то ищет, в то время как мое сердце болит. Это хуже, чем пульсирующая боль в руках. Он сходил за чем-то, чтобы почистить мне руки. Они чертовски горят, и я закипаю от боли, но он быстро очищает мои раны и забинтовывает. Мы не произносим ни звука.
Я боюсь сказать ему, не знаю, поймет ли он меня полностью. Но если кто и сможет понять, то это он.
— Итак, что случилось? — спрашивает он, когда заканчивает, кладя испачканные тряпки на тумбочку.
Когда я смотрю в его зеленые глаза, то неожиданно понимаю, что сделала. Я позволила своим эмоциям одолеть себя, и, действуя таким образом, могла рассердить его. Глядя на разбитые стены, я чувствую, что проявила неуважение к его дому. Стыдно. Я пытаюсь быстро подняться с кровати и падаю на колени у его ног, но он хватает меня за талию и останавливает, тянет обратно на постель.
— Пожалуйста, Хозяин, не расстраивайтесь из-за меня, — плачу я, дрожа.
Мое сердце разрывается. Я хочу спрятаться. Не хочу, чтобы он видел, что я натворила. Не хочу признаваться в таком.
— Шшш. Довольно, — тихо произносит Айзек, притягивая меня к себе, обнимая и нежно покачивая меня взад-вперед.
Окутанная его теплом, я чувствую себя в безопасности в его объятиях. Мне жаль, что я не могу остаться здесь навсегда.
— Я бы никогда не смог сердиться на тебя из-за твоей боли.
Он снова убирает волосы с моего лица и кладет руку на мою щеку, заставляя меня посмотреть на него. Его рука ощущается такой холодной на моей горячей коже.
— Тебе только нужно рассказать мне, чем это вызвано.
Айзек вглядывается в меня, взгляд его великолепных зеленых глаз мягкий и заботливый. В них нет никакого осуждения. Я благодарна, так как думала, он будет сердиться на меня.
Я слегка качаю головой, пытаясь проглотить комок в горле.
— Мне это больше не нужно, — говорю я, и мне даже больно произнести эти несколько слов.
— Я вижу, — говорит он с иронией в голосе, прежде чем обхватить мой подбородок большим и указательным пальцем. — Скажи мне, чем это вызвано.
Я делаю долгий и рваный вздох.
— Я не знаю, чем. Я просто знаю, что он мне больше не нужен, и не хочу больше никаких напоминаний.
Я тяжело сглатываю, закрывая глаза и не зная, как объяснить, и даже не желая больше ничего объяснять.
Видя мое опустошенное выражение лица, Айзек нежно приглаживает мои растрепавшиеся волосы на моем лице и придвигается ближе, целуя меня в щеку, в губы, а затем поцелуями стирает мои слезы своими полными губами.
— Мне нужно сказать тебе кое-что, и думаю, что тебе нужно узнать это именно сейчас.
Я вглядываюсь в его пронзительный взгляд, мое сердце отказывает биться. Он серьезен, и выражение его лица дает мне понять, что, на самом деле, ему не хочется говорить.
— Они мертвы, — сообщает Айзек.
Он произносит слова четко и в его речи чувствуется какая-то завершенность. Это констатация факта
— Остальные в картеле Карвера Дарио. Они все мертвы.
У меня от шока скручивает желудок, перехватывает дыхание. Я действительно правильно его поняла? Я не смогла бы. Но я смотрю в его глаза, и мою кожу покалывает от того, какую безжалостность я вижу в них.
— Мертвы? — шепчу я.
Айзек нежно гладит меня по щеке, его заботливые действия расходятся с тем, что он говорит мне.
— Я провел небольшое расследование. Мне нужно было знать.
— Они действительно мертвы?
Слова, кажется, медленно доходят до меня, теплота от удовлетворения окружает меня, а затем проникает и пульсирует во мне, придавая мне ощущение силы, которую я никогда не чувствовала раньше.
— Если бы я мог, я бы убил их сам.
Он охватывает мой подбородок и заставляет посмотреть в его великолепные глаза.
— Я хотел. Я желал заставить их страдать. Но мне нельзя. И мне так жаль, что я не могу дать тебе это.
Мое сердце бьется быстрее, и я чувствую сильную тягу к Айзеку, прочную связь, образующуюся и притягивающую меня ближе к нему.
— Они никогда не навредят тебе. Ты в безопасности. Навсегда. Понимаешь?
Я киваю головой, ища в его зеленых глазах то же, что чувствую я сама.
— Да, Хозяин, — шепчу я.
Глава 27
Айзек
— Я хочу, чтобы ты выбрала один, когда будешь готова надеть его.
Осталось всего пять дней до окончания нашего договора. Даже если она будет носить его в течение одного дня, я буду удовлетворен. Я еще не решил, как сказать ей, что мы не можем продолжать все это…после того, как договор окончится. Ее раны, полученные несколько дней назад, еще не зажили. Я не оставлю ее одну, пока она исцеляется, но продолжать что-то дольше, было бы несправедливо с моей стороны.
Я знаю, что мне нужно сказать ей, но не сейчас. Я не готов попрощаться.
— Теперь я готова, Хозяин.
Ее мягкий голос и признание шокирует меня. Легкость ее тона, и то, как она смотрит на ряд купленных мной для нее ошейников, как на награду, и то, как она выбирает лучший — это не то, что я ожидал. Хотя это должно меня успокоить. Мне следует быть счастливым, но это не так. Это означает только то, что она продвинулась куда дальше, чем думала.
Я знаю, что мне нужно отослать ее прочь.
Однако я не хочу. И у нас контракт. Мне, в конце концов, нужно двести все до конца.
Но как только все закончится, мне больше нечего предложить ей. Я ничего не могу сделать для нее в том направлении, что ей нужно. Я могу направить ее, но она только больше привяжется. Это слишком эгоистично.
Она поджимает губы, беря один из пяти ошейников. Звенит браслет на запястье от Pandora, который я подарил ей на Новый год, когда она поднимает ошейник и прикладывает его к горлу.
Он самый тонкий из всех, выполненный из розового золота, и представляет собой две тонкие полоски металла, пересекающиеся в центре. Он будет великолепно смотреться на ней, как, впрочем, и все остальные.
По правде говоря, мне бы хотелось, чтобы она пожелала их все. Я хочу, чтобы ошейник находился постоянно на ее шее. Даже, когда она выходит из дома и находится рядом с людьми, которые не в курсе этого образа жизни. Вот почему четыре из них напоминают ювелирные изделия.
Пятый ошейник — традиционный, но кожа на нем нежно-розового цвета лепестков роз.
— Мне действительно нравится этот, — говорит Катя, когда поворачивается и демонстрирует мне ошейник. Она догадывается, что надеть его на нее должен я. Мои цепи должны быть размещены на ней по-моему, и сняты только мной.
— Хозяин? — негромко спрашивает Катя, пока я застегиваю ошейник на ее шее. — Могу ли я также носить цепочку?
— Конечно,— я рассеянно касаюсь тонкой цепочки, в очередной раз удовлетворен моими правами на нее. — Я жду.
Пока она играет со своим ошейником перед зеркалом, я вспоминаю прошлую ночь. Она попросила меня спать с ней, и когда я задал ей вопрос, было ли это связано с ее потерянным браслетом на щиколотке, она ответила, что нет. Она не просила утяжеленное одеяло, и последние три ночи спала, не просыпаясь.
Она хотела быть доступной для моих потребностей. И она призналась, что ей доставляет удовольствие, когда я держу ее спящую в своих объятиях.
Я также наслаждаюсь этим.
Я почти сказал «да», просто потому, что хотел чувствовать ее мягкое тело рядом со своим, пока мы спали. Я хотел находиться там на случай, если у нее будет еще один ночной кошмар. Но в ее глазах было кое-что еще, что заставило меня оттолкнуть ее.
Для нее все изменилось, я знаю, что изменилось. Когда она прикасается ко мне, целует меня, даже то, как она разговаривает со мной.
Катя чувствует себя непринужденно и доверяет мне. Она отдала мне контроль надо всем. Полностью.
— Как ты думаешь, я хороший Хозяин? — спрашиваю я Катю, мои пальцы дразнят ее внизу, прежде чем прижать ее спину к моей груди и положить подбородок на ее плечо. Ее бледно-голубые глаза находят мои в зеркале.
— Хороший. Я очень благодарна вам, — говорит она нежно, слегка поворачивая голову, чтобы потереться своей щекой об мою.
Я закрываю глаза, наслаждаясь ее теплом, ее искренностью, но празднование Нового года продолжает проигрывать в моей голове.
Когда она сказала мне, что боится. Катя имеет полное право бояться. Ее жизнь и ее цели не совпали с моими. Она знает это, но продолжает верить в меня, и наши долбанные отношения будут продолжаться так долго, как я позволю.
У меня осталось пять дней.
Я целую ее нежно в губы, ненавидя, как сильно я люблю нежность ее прикосновений и мягкие звуки ее вздохов.
Я не хочу прощаться с ней, но должен.
Я буду выполнять контракт в течение следующих нескольких дней, только потому, что я эгоист. Но я буду держать дистанцию. Я все упрощу для нее, как смогу. Я не хочу причинить ей боль, но я должен отпустить ее.
— Катя, что означает быть Хозяином?
— Это означает любить кого-то настолько сильно, что твоя жизнь вращается вокруг них. Что каждое действие производится с учетом их благополучия. Их счастье становится твоим. Их удовольствие — твое. Их жизнь — твоя. И, наоборот.
Любовь? Мне жаль, что я не могу сказать ей, что она ошибается. Но она не ошибается.
— Мое счастье – твое? — спрашиваю я ее.
Она смотрит мне в глаза и отвечает уверенно:
— Да, Хозяин.
Глава 28
Катя
Я присаживаюсь на корточки у стола Айзека, наблюдая за его работой на его ноутбуке. Я чувствую тепло его ноги и хочу прислониться к нему, но не делаю этого. Нахмурив брови, он печатает что-то важное, не обращая на меня ни малейшего внимания. Тем не менее, он все, о чем я могу думать. Я беспокоилась о нем. О нас.
В последнее время он был сам не свой, его слова и поступки слишком отдаленные, его глаза наполнены болью, как будто он что-то теряет. Я хочу помочь ему с тем, что беспокоит его. Как он помог мне. Но когда я пытаюсь заставить его открыться, он закрывается от меня. Всплеск эмоций грозит задушить меня, но я отталкиваю их. Ненавижу это.
Я изучаю его профиль, его точеный подборок и отросшую щетину, слушая щелкающие звуки клавиатуры, по которой бегают его пальцы. Я не знаю, что происходит, но что-то не так. Что-то изменилось. Я чувствую, словно он стал менее привязан ко мне.
Может, это из-за ошейника, — спрашиваю я себя, бессознательно поднося руки к шее, чтобы дотронуться до него. Мне нравится ошейник и это заявление прав на меня. Но с тех пор, как я надела его на себя, кажется, будто между нами выросла стена. Меня это бесит. Я хочу вернуться к тому, что у нас было. Я желаю пережить все, что его беспокоит. Мы можем пройти через это вместе. Все, что он должен сделать, это просто позволить помочь.
Я думаю, он специально дистанцируется от меня. Он знает, что наш контракт скоро закончится. Я постоянно напоминаю себе, что наши дни сочтены, и договор заканчивается. Но я не хочу, чтобы все закончилось. Если бы он хотел удержать меня, то я бы с удовольствием осталась. Мне плевать на деньги. Меня волнует все, что он сделал для меня. Я никогда бы не обрела эту внутреннюю силу без него. Я знаю, что не смогла. Я снова чувствую себя целостной. Я даже ощущаю себя неприкасаемой.
Я не хочу покидать его. Не могу произнести это вслух, возможно, не хочу признавать этого. Но я люблю его. Мне плевать, правильно это или нет. Мне необходимо дать ему повод удержать меня.
— Хозяин? – спрашиваю я.
Айзек перестает печатать, глядя на меня сверху вниз. Мое сердце замирает, кожу покалывает под взглядом этих зеленых глаз. Но не из-за интенсивности, которая была раньше. Он не смотрит на меня так больше. Его глаза полны печали.
— Да?
Разочарование накрывает меня из-за того, что он не использует мое имя питомца. Еще один признак того, что что-то не так. Но, возможно, я параноик и слишком мнительная. Хотя что-то подсказывает мне, что это не так.
— Что я могу сделать, чтобы порадовать вас? — спрашиваю я, сглатывая комок в горле, ненавидя стеснения в своей груди.
Айзек смотрит на меня, и я прикусываю щеку изнутри, все более ощущая, как будто что-то не так. Это так.
— Ты уже делаешь это, — отвечает он, нежно поглаживая мои волосы.
Обычно я бы чувствовала себя уверенно, но его слова делают меня более неспокойной. В них нет ни силы, ни страсти. Даже его ласки слабы.
Я облизываю губы, не желая напрямую обвинить его во лжи, но я знаю, так не должно продолжаться.
— Но я не чувствую, будто прямо сейчас радую вас. Я ощущаю, что … мне нужно делать больше, чтобы удовлетворить вас.
Айзек хмурится, его рука падает с моей головы и безжизненно повисает сбоку кресла.
— Тебе нет необходимости делать больше.
Его слова говорят одно, но я чувствую что-то еще совсем другое. Ощущается так, словно ледяное копье медленно пронзает мое сердце.
— Я не могу принять, что вы дарите мне столько удовольствия, в то время как я не даю ничего взамен.
Я знаю, что тебе больно. Я вижу это каждый день.
Айзек бросает на меня взгляд, который заставляет меня напрячься. Его глаза сужены, как будто подзадоривая продолжать ход моих мыслей. Но, по крайне мере, в них есть страсть.
— Почему ты думаешь, ты не даешь мне ничего? Ты даешь мне так много, Катя.
— Я хочу сделать вас счастливым, — говорю я заплетающимся языком.
Я смотрю ему прямо в глаза, пока произношу:
— А вы не счастливы…, — бросаю ему вызов, доказывая обратное. Бросая ему вызов в том, что он лжет мне.
Айзек долго не отвечает, его изумрудные глаза изучают мое огорченное лицо.
— Ты беспокоишься обо мне? — спрашивает он, наконец.
Я киваю головой.
— Да.
Я более чем обеспокоена. Я думаю, ты хочешь избавиться от меня, как только контракт закончится. Ты не хочешь иметь дело с тем, что причиняет тебе боль. Просто мысли об этом заставляют слезы подступить к глазам. Я отчаянно надеюсь, что ошибаюсь и просто все выдумываю. Но знаю, что это не так.
— Тогда это моя вина, — у меня перехватывает дыхание от боли, отражающейся в его глазах. — Мне жаль, что я подвел тебя в этом отношении, Катя.
Боже, нет. Мое сердце выскакивает из груди, дыхание прерывается, когда я кричу:
— Нет, Хозяин. Вы не подвели меня ни в чем.
Я пытаюсь сохранить спокойствие. Мы можем разобраться с этим. Я могу помочь ему. Пожалуйста, просто дай мне хоть что-нибудь.
— Подвел, — его голос лишен эмоций, как будто он не видит, что я разваливаюсь перед ним. Боже, он меня убивает! — Твои заботы — мои, а не наоборот.
Я дрожу у его ног и стараюсь не сломаться окончательно, надеясь, что это только дурной сон. Это не по-настоящему.
— Иди в свою комнату, — приказывает он холодно, не показывая, что замечает мои страдания.
Я смотрю на него, видя боль в его глазах и чувствуя пренебрежение. Твою мать, он не может нанести мне удар подобным образом. Он не должен этого делать.
— Нет, — говорю я бунтующее. — Я никуда не пойду.
Он тянется вниз, сжимая мой подбородок.
— Иди, — рычит он прямо мне в лицо, его горячее дыхание посылает озноб по моей шее и плечам. — Сейчас же.
Его голос звучит угрожающе, но меня это не волнует.
Я пытаюсь покачать головой, но не могу. Он крепко удерживает мою голову на месте.
— Нет, — повторяю я, затаив дыхание, мое сердце отчаянно бьется. — Я не хочу покидать тебя. Я чувствую, что ты не хочешь меня больше.
Больно произносить эти слова и признавать правду.
Во-первых, вспышка боли проскальзывает в его глазах, но затем гнев пересекает красивое лицо Айзека. Он отпускает мой подбородок и поднимает на ноги, увлекая меня за собой.
— Это то, чего ты хочешь? — рычит он, хватая меня за бедра и притягивая к своему твердому телу. Он захватывает мои руки и сводит их за моей спиной, его мощный захват посылает искры желания по моему телу. Я только хочу эту страсть. Всегда.
— Да, — шепчу я. — Возьми меня. Используй меня. Делай, что хочешь со мной.
Я просто хочу помочь тебе.
Айзек смотрит на меня долгим взглядом, его грудь вздымается, а затем, не сказав ни слова, он вытаскивает меня из комнаты, таща дальше по длинному коридору. Я не сопротивляюсь, пока он тянет меня весь путь к моей комнате, открывает дверь и швыряет меня в комнату.
— Пожалуйста, останься! — кричу я умоляюще, с трудом поднимаясь на ноги и бросаясь к двери. — Поговори со мной, Айзек! Что я сделала не так?
Позволь мне все исправить.
— Нет, Катя. Ты не сделала ничего не правильного.
Его голос звучит жестко, но, по крайней мере, он разговаривает со мной.
— Просто скажи мне, скажи, что случилось! Я хочу все исправить. Я хочу, чтобы ты вернулся!
Он смотрит на меня с выражением уязвимости, желания и необузданности. Он нуждается во мне. Он крепко сжимает дверь, и я клянусь, так сложно будет переломить это.
Айзек, пожалуйста, просто поговори со мной.
— Стой, — командует он.
Прежде чем я успеваю добраться до двери, он захлопывает ее с огромной силой.
Я стою там, глядя на дверь, через меня проходят разнообразные сильные эмоции. Боль. Печаль. Ярость. Я чувствую себя настолько беспомощной, настолько потерянной. Я не знаю, что здесь происходит, но что-то мне подсказывает, что это может быть концом.
Я подношу свои руки к моему ошейнику, желая снять и швырнуть его в ярости о стену. Если он собирается порвать со мной в конце нашего контракта, зачем тянуть-то? Осталось всего несколько дней. Я должна покончить с этим сейчас. Я помещаю мой палец на защелку, мое сердце вырывается из груди, пока слезы текут по моему лицу. Но я не могу заставить себя сделать это.
Я не знаю, что он чувствует или переживает сейчас, но я знаю одно точно.
Я хочу принадлежать ему.
Глава 29
Айзек
Она думает, что мне больно.
Я — тот, кто нуждается в помощи?
Она ошибается.
Я расхаживаю по кабинету, прокручивая в голове ее слова снова и снова. Ярость закипает во мне. Я не сломлен и не страдаю. Я знаю, что у меня имеются шрамы прошлого. Но со мной, черт побери, все в порядке.
Я делаю рваный вдох и пытаюсь сохранять спокойствие. Ей не следует пытаться исправить меня. Или исцелить.
Это не ее задача.
И не моя, чтобы требовать это от нее.
Я знал, что мне следует отослать ее.
Эгоист! Я повел себя эгоистично, и теперь плачу за это.
Она тоже расплачивается.
Я пробегаюсь рукой по лицу, сжимая челюсть и пытаясь успокоиться, на место гнева приходит печаль. Я прерывисто дышу, и мое тело еще дрожит, когда погружаюсь в кожаное кресло около своего стола.
Я не заслуживаю ее. Совсем.
Она не должна была переносить на себя мою боль. Это не ее бремя. Я не могу просить жить ее с таким человеком, как я.
Я наклоняюсь вперед, потирая лоб рукой и закрывая плотно глаза, желая отринуть все это, но не могу.
Она должна уйти. Сейчас же.
Я уже размышлял над причинами, которые позволили бы мне удержать ее.
Осталось два дня до окончания контракта, но я не могу продолжать. Моя Катя полна счастья, в ней сохранилась чистота, которую я запятнаю. Я не могу так поступить с ней.
И не буду.
Я поднимаюсь из-за стола, чувствуя прилив осуждения и ненависти к себе. Мне противно то, кем я являюсь. Меня раздражает, что я способен только разрушать, наносить рубцы и причинять боль.
Чувствую, как ярость возвращается ко мне. Я смахиваю все со стола и одновременно кричу. Когда скидываю все на пол, бумаги порхают в воздухе, как будто дразня меня.
Ей нужно уйти. Она должна уйти сейчас же.
Я не могу допустить, чтобы она находилась здесь. Я причиню ей боль. Знаю, что причиню.
— Катя! — выкрикиваю я громко ее имя так, что даже начинает першить в горле. — Катя! — кричу я еще громче, и гневные интонации очевидны в моем тоне.
Я никогда не звал ее так. Я смотрю на открытую дверь, и когда Катя мгновенно не появляется, я иду прямо по бумагам и папкам, разбросанным по полу, берусь за ручку двери, резко распахиваю ее так, что она ударяется об стену, и с яростью несусь к ней в комнату.
Так не похоже на нее не приходить, когда я ее зову.
Это все мой гнев, — киваю я головой при этой мысли, когда приближаюсь к ее двери.
На мгновение мне в голову приходит мысль, что, может, она уже ушла.
Возможно, я напугал ее. Она поняла, что ей нужно оставить такого монстра, как я.
Мое сердце перестает биться в груди, и я чуть ли не падаю, приваливаясь к стене.
Нет.
Я делаю вдох, разрываюсь между болью, возникшей только от одной мысли об этом, и необходимостью сохранить ее.
Меня разрывает на части, и я не знаю, какая сторона победит. Я хочу удержать ее навечно. Я больше не хочу отрицать чувства, которые испытываю к ней. Но я также хочу удержать ее прекрасный свет от моей тьмы.
Мне необходимо отпустить ее.
Я делаю несколько последних шагов с закрытыми глазами и медленно открываю их, когда вхожу в ее комнату, частично ожидая найти ее пустой, но Катя находится там.
Стоя на коленях на полу.
Она обнажена, и на ней только мои цепи, и даже с ореолом печали вокруг нее, даже с намеком гнева она идеальна в своем подчинении.
— Одевайся, Катя, — мне удается сказать с легкостью.
Мне нужно, чтобы она ушла. Сейчас. Прежде чем я потеряю свою решимость.
Когда она встает, я ловлю вспышку гнева в ее глазах. Взгляд, граничащий с неуважением и просящий меня взять ее. Я хочу подтолкнуть ее на кровать и наказать.
Но не могу. В этот момент у меня хватает сил отослать ее, и мне нужно сделать это сейчас, прежде чем я растеряю их. Я смотрю, как она открывает ящик комода, звук его открытия — единственный шум в комнате. Я нахожусь на краю и держусь на волоске, чтобы не сорваться, пока она одевается, ее глаза наполнены слезами. Но она не перечит мне. Катя хватает джинсы, и я сжимаю рукой дверь, закрыв глаза. Ненавижу, что мне приходится делать это. Ненавижу себя и то, что я не достаточно хорош, чтобы удержать ее.
— Хозяин? — спрашивает она меня.
Мое сердце разбивается на множество осколков, слыша, как она называет меня.
В последний раз.
— Да? — отвечаю я, пока она открывает ящик и надевает одежду, которую принесла с собой сюда. Простые джинсы и майку.
— Зачем вы это делаете? — спрашивает она, и в голосе проскальзывает злость, заменяющая нечто еще похуже.
Печаль. Она натягивает свитер поверх топа, не глядя мне в глаза.
— Простите, Хозяин.
Больно видеть ее такой. Но это для ее же блага.
Я игнорирую ее вопрос. Я игнорирую ее извинение.
— Ты можешь идти сейчас. Я отправлю вещи тебе завтра.
Катя делает шаг назад, смотрит на меня, как будто я собираюсь причинить ей боль.
— Ты можешь идти.
— Я не хочу уходить, — говорит она, качая головой, глаза широко распахнуты.
— Ты должна.
— Не делайте этого, — ее голос слаб, она умоляет меня, и я так сильно желаю подчиниться ее желаниям.
— Я не то, что тебе нужно, — наконец, признаюсь я ей.
— Вы –
— Я — убийца! — кричу я, прерывая ее.
Она съеживается от такого резкого тона.
Я, в конце концов, произнес это. Сказал ей.
— Я и раньше убивал людей, Катя. Я не хороший человек.
Она смотрит на меня с холодом в глазах, которого я никогда не видел.
— Я тоже.
— Тебе нужно большее, чем я могу тебе дать.
— Я хочу тебя! Я сама могу решить за себя.
Она на взводе и сердится, но в большей степени расстроена. Я не думаю, что кто-то из нас ясно мыслит, но это должно произойти сейчас, прежде чем все зайдет слишком далеко.
— Я твой Хозяин! Ты будешь слушаться меня!
— Тебе нужно отправиться домой, Катя, — говорю я ей с каменным лицом, отказываясь признавать боль, раздирающую меня изнутри.
Я даю ей ключи от своей машины. Она может забрать ее. Черт, она может забрать все, если захочет. Но ей нужно уйти прежде, чем я схвачу и удержу ее навсегда.
— Нет! — кричит она мне, но я не могу принять этот ответ.
Я хватаю ее за талию, притягиваю ее тело близко к своему, поднимаю ее с пола и несусь к лестничному пролету.
— Остановись!— кричит она на меня. — Айзек, нет!
Ее тело содрогается, она всхлипывает, и я сейчас более, чем когда-либо ненавижу себя за причиненную ей боль. Но я должен. Мне следует спасти ее. Я не могу позволить ей остаться со мной и разрушить ее красоту. Ее силу. Мне необходимо, чтобы она покинула меня.
— Ты должна уйти, — я стараюсь произнести как можно категоричнее, но мой голос срывается.
— Мне нужно, чтобы ты знал, насколько ты владеешь мной, — кричит она мне, ее голос так громок, что режет слух, но мне плевать. Я тащу ее к двери. Она ударяет меня, оттягивая назад свой кулачок, и снова бьет им по моей грудной клетке. Я чувствую рывок и слышу какой-то щелчок, но не пойму что это такое. Мои глаза взлетают к ее браслету, но он по-прежнему на месте.
— Ты не можешь выставить меня, — говорит она, безуспешно вырываясь, когда мы достигаем фойе.
— Я не позволю тебе, — ее голосу не хватает убедительности и силы.
Слезы текут по ее лицу и падают на мое плечо, разрывая мое сердце от ее боли.
Уже лучше. Лучшее решение. Наконец, я опускаю ее вниз, и она спотыкается, пока прилагает огромные усилия, пытаясь обрести равновесие. Я открываю дверь.
— Уезжай, — говорю я ей, стараясь избавиться от всех эмоций в моем голосе.
— Я люблю тебя, Айзек, — ее голос прерывается от эмоций.
Эти слова из ее уст почти заставляют меня упасть на колени.
Вымолить у нее прощение.
Умолять ее не бросать меня.
Я стою молча, не двигаюсь, не отвечаю.
— Пожалуйста, — говорит она, ее голос дрожит, — пожалуйста, Хозяин.
— Уходи, Катя, — слова вынужденно слетают с моих уст.
Я буду только ее Хозяином. Это все, что я могу обещать ей. Она нуждается в большем. Это единственный способ, каким я могу дать ей больше.
Ее прекрасные губы раскрываются, и вспышка раздражения покидает ее. Боль все еще осталась, но появляется намек на гнев. Удержи этот гнев, мой котенок, так будет легче.
Ей нужно время прийти в себя. Хватаю ключи и выхожу из двери, но прежде чем она уходит навсегда, Катя поворачивается ко мне.
— Я не останусь с человеком, который не хочет меня, — говорит она тихим голосом, полным боли.
Ее широко раскрытые глаза умоляют меня, прося сказать ей все, что я эгоистично хочу высказать.
— Ты не хочешь меня? — спрашивает она с разрушающимся на глазах самообладанием, слезы катятся по ее лицу.
Я так сильно хочу заключить ее в свои объятия и впиться своими губами в ее, чтобы осушить слезы и удержать ее.
Но я не могу так поступить с ней.
Нет, если я действительно люблю ее.
Люблю. Я твердо знаю, что конкретно я делаю.
— Нет, — в конце концов, произношу я.
Это слово сложно вытолкнуть из себя, но после того, как оно срывается с моих губ, дело сделано. Катя разворачивается, резко втягивает воздух и направляется прямо к машине. Она не оборачивается. Ни разу. Даже когда садится в машину, она отказывается смотреть на меня.
Мои ноги угрожают выдать меня, в то время как каждый миллиметр моего тела горит от необходимости бежать к ней, чтобы остановить.
Я смотрю, как она уходит от меня.
Я смотрю, как она покидает меня.
И я стою в дверном проеме, ожидая, что вот сейчас осознаю, я сделал то, что лучше для нее. И эта боль оправдана.
Но это слишком больно.
Как только я начинаю закрывать дверь, я вижу, что же сломалось раньше, когда я вел ее, сражающуюся со мной, сюда. Цепь. Моя цепь. Я закрываю дверь и нагибаюсь, чтобы поднять ее с пола. Тонкое серебро с алмазной резьбой переливается, когда я подбираю ее и сжимаю в кулаке.
Я сломал ее.
В тот момент, как мой большой палец проходится по цепочке, у меня перед глазами появляется образ ожерелья моей матери, когда она лежала на холодном, жестком полу кухни.
Почему она все еще лежит? Мое сердце бьется все быстрее и быстрее, но тело становится только холоднее, когда я медленно выхожу из коридора и подхожу к ней. Он ушел, монстр оставил ее после того, как я смотрел, что он проделывал с ней.
Я не знал. Как я мог знать, что на этот раз он убьет ее?
— Мама? — зову я ее шепотом, все еще боясь, что она побьет меня за вмешательство, как обычно она это делала.
Но ее глаза открыты. Они красные, но не так, как обычно. Не от наркотиков. Это кровь. Ее кровеносные сосуды полопались, и ее глаза такие красные.
— Мама? — говорю я громче, когда подхожу ближе к ней.
Ее грудь не двигается. Все также. Так тихо. Стоя рядом с ней на коленях, я смотрю на ее грудь, ожидая, что мама сделает вдох. Перед моими глазами все размыто. Почему я плачу?
Она не мертва. Она не может этого сделать. Я трясу ее за плечи.
— Мама! — кричу я ей, и мое сердце начинает биться быстрее от страха из-за того, что она ударит меня за мой крик и из-за того, что она действительно мертва.
Я трясу ее, но единственный звук издает ожерелье на ее шее, которое я купил ей на все свои деньги. Она надела его сегодня. Она носит его в те дни, как я думаю, когда хочет показать мне, что она любит меня. Она надела его сегодня.
Я рыдаю, когда трясу ее за плечи сильнее, выкрикивая ее имя.
Ожерелье звенит и звенит, когда я тяну маму вверх, и я ломаю его. Случайно. Я просто хотел, чтобы она дышала.
Я не хотел.
Я не хотел всего этого.
Мне жаль, что я не могу вернуть его обратно.
Это моя вина.
Я держу сломанную цепочку у груди, прислонившись к двери.
Изо всех сил стараясь дышать и справляясь с тем, что она покинула меня, хотя я так хотел ее.
Она не может находиться с таким монстром, как я. Мне только очень жаль, что я не смогу больше проводить время с ней.
Мне жаль, что я не был достаточно хорош для нее.
Глава 30
Катя
Мои плечи сотрясаются от рыданий, пока сижу за своим столом перед открытым ноутбуком. Боль невыносима, я вообще не могу спать. Не то, чтобы мне этого хотелось. Все, о чем я в состоянии думать, это о нем и о том, как он отослал меня. И насколько это чертовски больно.
Мне отчаянно нужно с кем-нибудь поговорить, с тем, кто понимает меня. Но Кирстен нет в сети. Я почти готова позвонить матери. Просто, чтобы услышать ее слова, что все будет хорошо. Но не могу. Пока нет. Я не хочу признавать, что такое может случиться с каждым. Я хочу, чтобы это был всего лишь кошмар.
Я снова смотрю на экран, ожидая, когда же Кирстен выйдет в сеть. Она всегда здесь в ночное время. Я знаю, что я была занята с Айзеком, но я внимательно следила за ее сообщениями. Я буду рядом с ней, и постараюсь сказать ей об этом. Всегда буду рядом. А сейчас я нуждаюсь в ней. Я чувствую себя такой эгоисткой. Но сейчас она действительно необходима мне.
Я еще пару часов жду, когда она появится, но ее так и нет. Я посылала ей личные сообщение друг за другом, надеясь, что она получит уведомления на свой мобильный. Ничего. Я вытираю слезы, отчаянно пытаясь взять под контроль свои эмоции. Я не знаю, что делать.
Я поджимаю колени к груди, мои ноги опираются на сиденье из микрофибры, прикусываю щеку изнутри с такой силой, что чуть не прокусываю кожу.
Ты можешь пережить это, — говорю я себе.
Я сильная женщина, прошла через ад туда и обратно, и посмотрите на меня — я выжила.
— Я выживу, — интонирую я, но голос срывается, и волна эмоций грозит довести меня до точки, и я прикрываю ладонью рот, чтобы сдержать вырывающиеся из меня рыдания.
Надо перестать плакать. Я не могу позволить ему сделать это со мной. Моя вина в том, что я надавила на него. Но я знала, что-то не так. Мне только жаль, что он не сказал мне, как это исправить. Я бы исправила. Я бы сделала все от меня зависящее, чтобы исправить это.
Едва сдерживая слезы, я осматриваю дом, пытаясь обрести комфорт от желтого цвета стен, моих украшений в виде животных, каждой маленькой безделушки, которая была поставлена здесь с определенной целью — создать счастливую, спокойную обстановку. Место, в котором чувствуешь себя в безопасности и уютно. Но сейчас это ничего не значит для меня. Я чувствую пустоту внутри себя.
Стук в дверь заставляет меня так резко поднять голову, что я чуть ли не получаю перелом шеи. Надежда начинает теплиться в моей груди. Айзек?
Стук. Стук.
Звук тихий, не такой, как у Айзека. Но я не могу избавиться от надежды. Я знаю, когда он говорил, что не хочет меня, он так не думал на самом деле.. Я знаю, что он любит меня, даже если он не признается в этом.
Я быстро поднимаюсь со своего места, подхожу к двери, берусь за цепочку, которая скользит по желобу, а затем звянькает, когда я снимаю ее и открываю дверь, не глядя, кто находится за ней.
Стоя за дверью, Госпожа Линн выглядит чертовски шикарно. Она одета в бордово-красное платье с белым поясом на талии и соответствующие белые балетки, ее волосы собраны в великолепный гладкий конский хвост, макияж безупречен. Легкий землистый аромат щекочет мой нос, в то время как она нежно улыбается с легким состраданием на лице, что несколько успокаивает мое беспокойство. Она держит тонкий конверт в руке, но я больше беспокоюсь о том, как ужасно я выгляжу прямо сейчас с моими покрасневшими опухшими глазами и растрепанными волосами. Она должна думать, что я выгляжу абсолютно неопрятной. Я хочу спросить, для чего она здесь, но больше всего желаю броситься к ней в руки и впустить ее, чтобы довериться и рассказать, как я все испортила.
Она должна видеть, что я расстроена, как будто это и так неочевидно. Но я игнорирую ее взгляд сочувствия и позволяю войти, закрывая за собой дверь, когда она проходит в мою маленькую квартиру.
— Привет, Катя, — говорит Госпожа Линн, протягивая мне конверт. — Я пришла отдать тебе это.
Мгновение я смотрю на него, прежде чем принять.
— Что это?
— Айзек звонил мне и заявил, что контракт закончился раньше запланированного, но деньги тебе должны быть выплачены в полном объеме.
Гнев поднимается у меня в груди, и я возвращаю ей чек.
— Мне не надо, — говорю я сухо. — Он может оставить его себе.
Я только хочу его или вообще ничего. К черту деньги. Я скрещиваю руки на груди и отступаю. Я зла, но боль сильнее.
Госпожа Линн отказывается забрать конверт, убирая руки за спину и глядя на меня внимательно.
— Я вижу, что между вами не все хорошо. Я обычно не вмешиваюсь в дела клиентов, но если кто-то пострадал… ну, я должна знать. Можешь сказать мне, что случилось?
Мое сердце колотится, когда я думаю об ответе.
— Я-я-я думаю, что вынудила его.
Мое сердце сжимается. Если бы я просто молчала и вела себя…, но я подумала, что он нуждался во мне, чтобы подтолкнуть его. Думала, что я ему необходима.
— Я просто хотела … — у меня болит горло и мне трудно выразить, что я чувствую, трудно сформулировать мысль. — Он не позволил мне вмешаться, когда я хотела помочь ему, так же как он помог мне.
На лице Госпожи Линн написано сочувствие, когда она смотрит на меня.
— Это похоже на него, — она качает головой. — Я бы не стала принимать это слишком близко к сердцу. Я знаю Айзека в течение очень долгого времени, и из-за того, что случилось с ним, он не подпускает к себе много людей.
Но это совсем другое. Я не просто человек. Он заботился обо мне. Я знаю, что он позволил. То, что у нас было — реально.
Боль сжимает мое болезненное сердце так сильно, что почти заставляет меня расплакаться на глазах у Госпожи Линн, но я борюсь со слезами.
— Ты можешь найти кого-то еще? — предлагает Госпожа Линн мягко, на ее лице появляется надежда. — Ты не должна рассыпаться на части из-за одного человека, каким бы хорошим он не был с тобой.
Я втягиваю воздух, гнев сжимает мое горло. У меня никогда не было оснований злиться на Госпожу Линн, и я знаю, что она просто старается заставить меня увидеть другую точку зрения, но сама идея найти другого Хозяина ужасает. Для меня не может быть другого Хозяина. Только Айзек.
— У меня нет никакого желания обзаводиться новым Хозяином, — говорю я в полной уверенности. — Я хочу только Айзека.
Госпожа Линн качает головой, ее губы растягиваются в небольшую улыбку.
— И я также уверена, что он не хотел бы, что у тебя был другой Хозяин, — ее глаза сияют озорством. — Он пожалеет об этом. Очень скоро.
Я хочу, чтобы он об этом пожалел, но, больше всего, я хочу, чтобы он вернулся.
— Вы действительно так считаете? — спрашиваю я, стараюсь, чтобы мой голос не звучал слишком отчаянно.
Госпожа Линн кивает, хитрая улыбка играет на ее губах.
— Да. Я думаю, ему просто нужен толчок, чтобы понять, чего он действительно хочет, и как отчаянно он будет делать все для достижения счаст…
Я тяжело сглатываю, не зная, что и думать.
— Я не хочу другого Хозяина. Никогда. Если я не смогу заставить Айзека вернуться,… если он не хочет меня, — мой голос затихает, и трудно предположить, что он действительно исходит из меня.
— Айзек поступает глупо, и он вернется к тебе обратно. Поверь мне, я знаю, когда человек влюблен.
Любовь. Мое сердце так чертовски сильно болит.
Я закрываю глаза, молясь о том, чтобы ее слова оказались правдой. Я не хочу надеяться, что это действительно может быть концом.
Как будто читая мои мысли, Госпожа Линн произносит:
— Это не конец, Катя. Просто дай ему толчок.
Я киваю головой, чувствуя, как будто у меня, по крайней мере, имеется план.
— Я дам.
Еще ничего не закончилось. Я не прекращу надеяться.
Глава 31
Айзек
Тихий гул автомобиля кажется громче, чем обычно, пока я еду темной ночью к Кате.
Прошло всего несколько часов, но я знаю, что совершил ужаснейшую ошибку. Я выбросил самое прекрасное и чистое существо, когда-либо освещавшее мою жизнь.
Не могу поверить, что я отпустил ее. Нет, я выкинул ее.
Черт!
Я сильнее вцепляюсь в руль.
Мне так чертовски больно. Я до сих пор помню ее взгляд.
Она сказала, что любит меня. Я знаю, что так оно и есть. Она любит.
Но теперь…
Если она не простит меня, я никогда не оправлюсь от этого. У меня был мой идеальный котенок. Такой великолепный, полный жизни, надежды и счастья. И исцеленный. Такой сильный во всех отношениях.
Я втягиваю воздух так сильно, что больно легким. Такое ощущение, что моя грудь разорвется.
Мой котенок. Моя Катя.
Я склоняю голову, опираясь ею на кулаки, пока сижу в ожидании зеленого света и борюсь с мучающими меня эмоциями.
Я не достоин ее, вот в чем проблема. Я — убийца. Я видел, как умирают люди. Хуже того, во мне есть тьма, которая поглотит ее прекрасный свет. Мне необходимо помнить об этом.
Но для нее я буду стараться. Я обещаю Богу, что попытаюсь стать лучше для нее.
Мне просто нужен шанс. Я хочу, чтобы она простила меня.
Мне нужно ее вернуть. Я эгоистичный человек, но мне необходимо, чтобы она возвратилась в мою жизнь.
Для меня это такой отчаянный поступок. Поехать и вернуть ее обратно. Но если она позволит мне, я никогда не отпущу ее.
В машине раздается сигнал телефона, и на мгновение я думаю, что это она. Мой котенок.
Я сворачиваю к обочине, почти на мгновение теряя контроль. Черт! Я теряю его!
Потому что я потерял ее.
Я чуть не выбрасываю чертов телефон из окна, когда вижу, что звонит Госпожа Линн. Не знаю, какого черта ей надо, но у меня нет времени. Я почти готов швырнуть его на пол, но не могу. Уже поздно. Так чертовски поздно, но если она звонит в такой час, то, значит, имеется серьезная причина.
— Твою мать, — проклинаю я свое дыхание и без гнева пытаюсь ответить на телефонный звонок, пока еду к дому Кати. Я скоро ее верну, и тогда все будет хорошо.
— Алло? — отвечаю я.
— Привет, Айзек, — ее голос звучит ровно и спокойно, без намека на срочность.
— Сейчас не совсем подходящее время, — произношу я сквозь зубы.
Я сразу сожалею, что так ответил.
— О? Я думала, ты должен как можно скорее узнать, что Катя согласилась пойти на аукцион завтра. Но полагаю, что если у тебя нет времени…
Моя кровь леденеет, сердце перестает биться.
— Чушь.
— Нет. Вот что происходит, если растоптать сердце женщины, как сделал ты, Айзек.
Я начинаю тормозить и съезжаю с дороги, останавливаясь на обочине. У меня пересохло в горле, и я не могу вынести эту боль. Прошло лишь несколько часов.
Одна гребаная ошибка
И она сделала шаг.
Я выгнал ее. Я заслужил это. Я качаю головой в отрицании. Я не хотел. Я не имел это в виду.
Мне было страшно, я так боялся, что позволю ей сблизиться, страшился, что могу уничтожить сильную женщину в ней.
— Прости, — говорю я в телефон, но это скорее не Госпоже Линн, а моей Кате. — Я облажался.
— Я знаю, что ты сделал.
— Она не может пойти туда. Не могу позволить ей.
— У тебя нет выбора, — Госпожа Линн фыркает в трубку.
— Ты не понимаешь, — начинаю я.
Я не собираюсь позволять кому-то забрать ее. Нет никого, черт побери, кто бы заслуживал ее больше, чем я.
— Серьезно? А то я не знаю, — голос Госпожи Линн звучит жестко. — Она полюбила, ты полюбил. Ты должен пойти и вернуть ее, Айзек. Тебе следует извиниться и сделать все правильно.
Прежде чем она даже закончила, я вдавливаю ногу в педаль газа и направляюсь к Кате.
— Ее не будет там завтра, — говорю я ей.
— Надеюсь, что не увижу ее, но если она окажется там, я буду очень переживать за тебя.
— Ее не будет, — говорю я решительно и вешаю трубку, не дожидаясь ответа.
Она принадлежит мне.
***
Стук, стук, стук. Я бью кулаком по двери. Воздух снаружи холодный и жесткий. Мои суставы с каждый тяжелым ударом в дверь испытывают все большую боль. Но лучше чувствовать боль, чем ощущать черную пустоту в груди.
Когда моя рука вновь обрушивается на дверь, та открывается. Стремительный поток воздуха обрушивается на обнаженные плечи Кати, и она укутывается в шаль.
Ее длинные светлые волосы слегка поднимаются от потока воздуха, и холод заставляет ее содрогнуться. Ее щеки горят и на вид пурпурного цвета, очевидно, из-за пролитых слез. Моя бедная Катя. Я это сделал с ней.
Но я все исправлю. Я сделаю все правильно.
— Айзек, — она мягко произносит мое имя.
— Катя.
Я хочу обнять ее, но не могу, не зная, почему она согласилась пойти на аукцион.
— Ты собираешься отправиться на аукцион? — спрашиваю я ее, хотя это скорее утверждение.
Она сверкает глазами, и в них заметен гнев.
— Это не твое дело, если именно по этой причине ты здесь.
Ее хватка усиливается на двери, и я знаю, что она собирается захлопнуть и запереть ее в одну секунду.
— Я не позволю, Катя.
Я твердо произношу эти слова и делаю шаг в сторону Кати, она медленно прикрывает дверь, и, похоже, ей требуется сдержанность, чтобы не захлопнуть ее со всей злости, но взгляд на ее лице не отражает ничего, кроме покорности.
Она злится.
Она качает головой и говорит:
— Ты сказал, что не хочешь меня.
Она пытается быть сильной, но боль в ее голосе очевидна. Это разрывает меня на куски.
— Я ошибался, говоря это, — произношу я спокойно, держа руки вверх и приближаясь к ней, словно к раненому зверю.
Мой бедный котенок. Я сделал это. Это все моя вина.
— У меня будет Хозяин, — говорит она медленно, ее голос звучит крайне низко.
— Тогда я буду твоим Хозяином, — говорю я с уверенностью, сжимая кулаки.
Нет, черт побери, я не отдам ее никому.
— Будешь? — спрашивает она, скрестив руки.
Я слегка наклоняю голову, мое сердце бешено бьется и тревога растекается по моему телу.
Пожалуйста, не отказывай мне, котенок.
Я не показываю страха. Я делаю к ней шаг, и она держится стойко на месте.
— Буду, — отвечаю я ей.
— Ты никогда снова не будешь мне лгать, Айзек.
Катя смотрит на меня покрасневшими глазами, ее нижняя губа дрожит, но все же именно сила является доминирующей чертой в ее выражении.
Меня поразила как сила, так боль в ее голосе.
— Лгать тебе? — мои брови поднимаются в удивлении.
— Ты сказал, что не хочешь меня.
Твою ж мать, мое сердце падает в груди.
— Прости, Катя. Это не было правдой.
— Знаю. Но ты никогда не будешь лгать мне снова, — говорит она, пока сердито стирает слезы со своего лица.
— Никогда, — отвечаю я чуть слышно и двигаюсь вперед, чтобы обнять ее, но она делает шаг назад.
— Ты должен сказать мне, — произносит она тихо.
Ее защита рушится. Я едва могу дышать из-за выражения уязвимости на ее лице.
Сказать ей что? Все, что ей нужно услышать, я скажу ей. Скажу, что угодно, лишь бы убрать выражение боли с ее лица. Мне необходимо, чтобы она была счастлива.
— Я скажу тебе все, что угодно.
— Тогда скажи мне! — кричит она, и я нахожусь в недоумении от ее слов.
Я снова делаю шаг к ней, находясь так близко, что могу прикоснуться, но она отступает назад, выходя из зоны досягаемости. Я падаю на колени перед ней. Отчаявшись остановить ее отдаление от меня, прекратить ее отрицания меня.
— Прости! Мне так чертовски жаль! Я разбит. Мне больно. Я нуждаюсь в тебе. Мне нужно опереться на тебя и научиться верить и доверять, как это делаешь ты!
Я тянусь к ней, сжимая бедра и притягивая к себе.
— Это то, чего ты хочешь?
Она опускает плечи со всхлипом, в то время как отрицательно качает головой. Мое сердце разлетается на миллион осколков.
— Просто скажи мне, что ты хочешь услышать!
Я скажу ей все, что ей нужно. Что бы это ни было, она нужна мне. Я должен вернуть ее.
— Я сказала, что люблю тебя! — кричит она мне, прежде чем захлопывает рот и глубоко втягивает воздух в легкие.
Она хочет этого?
— Конечно, я люблю тебя!
Она падает на пол, обнимая меня за плечи и, наконец, позволяя мне снова обнять ее.
— Я полюбил тебя с того момента, как впервые увидел, — шепчу я ей на ухо, целуя плечо, щеку. И, наконец, губы. Она целует меня с такой же страстью в ответ. Она равная мне во всех отношениях.
— Ты заслуживаешь лучшее, чем я. Большее, что я могу дать тебе. Но если ты хочешь меня, я не буду отталкивать тебя.
Я оставляю на ее губах нежный, целомудренный поцелуй, прижимаясь своими губами к ее и сближаясь с ней так, как ни с кем другим.
— Я люблю тебя, Катя.
— Я люблю тебя, Айзек, — ее голос мягок и нежен.
— Мой Хозяин, — говорит она шепотом. — Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, котенок.
Эпилог
Катя
— Я собираюсь отвести тебя домой к папочке, — воркуя я, поглаживая живот Тоби, золотистому ретриверу, в которого я влюбилась, несмотря на то, что иногда он становился упрямой собакой. Тоби улыбается мне, пасть открыта, зубы выставлены на показ, пока он игриво бьет лапой мне по рукам.
— Да, я, дружок.
Глядя на него, я вспоминаю Рокси, но сегодня грусть не заполняет меня, когда ее образ всплывает в моей голове. Рокси была бы счастлива за меня прямо сейчас. Я, наконец, нашла кого-то, с кем могу провести остаток своей жизни. Мне только жаль, что Рокси нет, чтобы быть с нами рядом.
— Но ты исправишь это, не так ли, Тоби? — спрашиваю я, щекоча ему живот, отчего из его пасти вырывается милое скуление.
Тоби никогда не заменит место Рокси в моем сердце, но думаю, что он станет хорошей заменой. Я уверена, что Айзек полюбит его. Он сказал мне, что он двойственно относится к собакам, но уверена, Тоби сразит его. Он может победить любого. Его очарование заразно.
— Не так ли, дружок?
Тоби улыбается мне, продолжая бить по мне лапами, и мои глаза наполняются слезами от счастья. Боже, я так счастлива. Я не могу вспомнить, когда чувствовала себя такой цельной. Дела идут гораздо лучше, чем я ожидала.
Прошло два месяца с тех пор, как я переехала к Айзеку, и все превосходно. Не только между нами, но и во всем. Абсолютно во всем.
Я знаю, еще рано говорить, что я хочу провести остаток моей жизни с Айзеком, но то, что есть между нами, намного сильнее, чем я могла бы себе представить с кем-то еще. Я даже не могу себя представить ни с кем другим. Айзек — мое сердце и душа. Мой Хозяин. Но он гораздо больше этого. Когда-нибудь, надеюсь, скоро, он поймет, сколько смысла он привнес в мою жизнь, насколько я ценю его за мое спасение.
Сейчас я чувствую себя нормально. Нельзя сказать, что с тех пор я изменилась. Но я завожу друзей и чувствую себя непринужденно. Я ощущаю себя целостной. Я даже завела себе подругу в клубе по имени Далия. Айзек стал брать меня в клуб все чаще и чаще. Мне нравится там. Не только из-за притягательности этого места, но и из-за компании. Далии, например. Ее Дом и Айзек всегда рядом. Не знаю, что все они пережили, но понимаю, что он помог Далии исцелиться. Они проходят терапию вместе, что в новинку для них. Люциан сказал, что им следует ходить вместе. Она гордится этим. Она гордится им. Но Далия до сих пор не сказала мне, почему. Я понимаю ее желание не открываться мне, но она все рассказывает Люциану. И это сильно заметно, когда они вместе.
— Итак, это и есть твой единственный и неповторимый? — спрашивает глубокий, знакомый голос.
Помяни черта.
Я делаю глубокий вдох, когда любуюсь Айзеком, стоящим в дверях, его руки небрежно засунуты в карманы брюк.
Он выглядит обалденно, одетый в легкую рубашку, расстегнутую на груди и демонстрирующую красивую загорелую кожу. Я почти чувствую себя виноватой из-за греховных мыслей, проносящихся в моем мозгу, пока глажу Тоби, стыдясь, что так возбуждена на своем рабочем месте. Но я не могу ничего с собой поделать. Айзек всегда делает это со мной. Я могла бы находиться в одной комнате со священником, но один взгляд Айзека мог бы заставить меня неистово покраснеть.
— Да, это он, Хозяин, — отвечаю я игриво.
Мне нельзя называть его Хозяином в общественных местах. Только дома или в Клубе «Х». Но, елки-палки, я не могу ничего с собой поделать. Он не должен быть таким горячим, тогда бы и не было никаких вопросов.
Айзек ухмыляется, бросая взгляд по сторонам, опасаясь присутствия сотрудников, пока собаки лают на заднем фоне. Ему не нужно беспокоиться. Они все в задней части.
— Ты хочешь быть наказана, котенок? — говорит он себе под нос угрожающе.
Я возвращаю ему ухмылку, пока говорю:
— Возможно.
Айзек
— Пожалуйста, Хозяин, — умоляет меня Катя, когда я иду к туалетному столику.
Она делает вдох и впивается пальцами в бедра, чтобы совладать с собой.
Она хочет больше. Она всегда хочет больше. Я собираюсь принять чертову Виагру попросту, чтобы угнаться за ней.
Твою мать, она чувствуется так хорошо. Я никогда не смогу насытиться ей. Я мог бы трахать ее весь день, и все равно мне было бы недостаточно. Все, что я хочу сделать, это дать ей ни с чем несравнимое удовольствие.
Правда, не сегодня. Мы помогаем ее кузине переехать в старую квартиру Кати. Лисса взволнована переездом в большой город, а Катя счастлива, что та будет рядом.
На самом деле, она бы хотела видеть свою семью все чаще. Особенно маму. Пришло время, и Катя открылась ей. Конечно, она не сообщает ей о порочных аспектах наших отношений, но рассказывает маме все остальное. Она честная и открытая, чувствительная и ранимая. Катя не боится делиться своей болью, потому что знает, что это исцеление. Для всех них. Кати и ее семьи.
Она, наконец-то, смирилась с этим.
Я никогда не видел ее более счастливой и уверенной. Она прекрасная женщина, как внутри, так и снаружи.
Ума не приложу, как меня заставили помочь с переездом кузины Кати. Ладно, грузчики, которых я нанял, выполнят большую часть работы, но все же.
Должен признаться, это приятное вовлечение.
Это ведь даже не было вопросом, целесообразно ли мне быть там или нет. Они все просто предположили, что я мог бы. Если бы это было что-то другое, то я был бы раздражен. Но семья Кати. Она говорит, что они тоже моя семья, и я, возможно, однажды почувствую, что так оно и есть. Но не сейчас.
Так же, как и Кате, нам нужно время. Я теперь не беру новых клиентов для компании по безопасности, чтобы иметь возможность больше времени посвятить ей.
Не вижу теперь смысла. Я не хочу быть человеком, которого я увидел в себе, когда вышвырнул Катю.
Я желаю быть тем мужчиной, которого она видит. Она продолжает говорить мне каждую ночь, что Хозяин означает для нее.
И я обещаю, я буду этим человеком. Я буду прилагать все усилия, чтобы быть идеальным Хозяином для нее.
Пока я открываю ящик туалетного столика, чтобы выбрать игрушки, которые я собираюсь использовать на ней, я наталкиваюсь взглядом на черную бархатную коробочку в углу ящика.
Ее семья устраивает ужин, чтобы отпраздновать отъезд Лиссы, которая теперь будет не зависима, или так думает Катя. Вся ее семья уже знает, что я сделаю предложение. Я обещал им, что она всегда будет окружена любовью. Она этого заслуживает.
Ее мать плакала, когда я сообщил им, и даже у ее отца слезы выступили на глазах. Я испытываю странное чувство единения с ее семьей. Что-то похожее, что у меня было с моей тетей Морин, прежде чем та умерла.
Со временем это чувство будет расти, и я прослежу, чтобы Катя со всех сторон была окружена любовью и семьей.
— Хозяин, могу я прикоснуться к себе? — умоляет Катя меня с отчаянием, но уважительно.
Я выбираю в ящике вибратор.
— Нет, не можешь, — сурово отвечаю я, и она кивает головой в знак подтверждения.
Мой котенок нуждается.
— На спину, — приказываю я ей. — Держи колени.
Мой котенок мгновенно подчиняется, падает назад и обхватывает ноги под коленями. Ее киска блестит и пульсирует. Она поглядывает на меня, когда я нажимаю переключатель, включая вибратор, и тихое жужжание наполняет комнату. Ее голова падает на кровать, и похотливый стон срывается с ее уст.
— Пожалуйста, поторопись, — умоляет она меня, и это требование заставляет меня усмехнуться.
Иногда она усложняет мне задачу, оставаться в режиме Хозяина.
Одну истину я никогда не буду отрицать:
Я больше раб, чем она когда-либо была, есть и будет для меня.
Остальные книги серии:
Bought (Люциан и Далия)
Owned (Джозеф и Лили)
Given (Зандер)
Переводы этих и других книг вы можете прочитать в группе
https://vk.com/bestromancebook