Проделки морского беса

Глава 21
СЕВЕРНЫЙ ЛЕВ

Карл, слегка припадая на раненую ногу, шагал от стола к стене и от стены снова к столу. Он шагал так уже более часа. Это не был утренний моцион — северному льву было тесно в его клетке, он жаждал простора. И он хотел, чтобы скорей приехал французский посланник.

Когда-то один придворный льстец сказал:

— Столица государства там, где король!

Если поверить этому, столица Швеции теперь рыщет по всей Турции.

Ничего, ничего… Он, Карл XII, из тех людей, которые умеют и дважды, и трижды оседлывать заново свою судьбу! Это еще не конец славного царствованья! Это — только этап, один из этапов…

Четырнадцать лет назад, почти мальчиком, Карл Пфальцский начал войну с дикой Московией, вопреки воле этих жирных гусаков, этих трусов — министров, сенаторов, купчишек… Ох, как они все боялись войны, как они дрожали за свое благополучие, за свои доходы! Как хотелось им добиться того же — да, того же! — но ничем не рискуя, добиться скаредностью, подкупами, интригами, шведским тупым терпеньем! Где им было понять, что королям нужна воинская слава, лавры победителя, гром боевых труб в день пятой, седьмой, сотой победы… То, что для них мишура, для венценосца смысл и цель жизни!

Начало было блестящим. Закаленные гренадеры Швеции не раз одерживали верх над новыми мужицкими полками этого варвара Петра. Под Нарвой русским был учинен полный разгром. Армия московитов разбежалась, только гвардейские полки умудрились уцелеть и отойти в полном боевом порядке. А! Теперь-то господа сенаторы раболепно рукоплескали, приветствуя юного героя; теперь все было дано ему: дополнительные наборы рекрут, деньги на военные нужды, пушки, мушкеты — все… Так что же случилось?

Да, Петр был побежден, отступил… Но вот он укрепляет Новгород, готовясь к новым вторжениям… Вот русские отбирают у шведов — у него, Карла! — всю новгородскую вотчину свою… Они выходят к устью реки Невы, к берегу Финского залива…

Русские овладели крепостью Нотебург. Теперь это их Шлиссельбург, Ключ-Город. Поистине ключ, надежно заперший выход из Ладоги в Неву, к морю! Они взяли городок Ниеншанц, в среднем течении реки, там, где в нее впадает болотистая Охта. Городишко ничтожен, но через него велась обширная торговля… А главное — чуть пониже, в самом устье, у залива, Петр заложил новую крепость и город, названный его именем — Питерсбурх… И даже осмелился перенести туда свою столицу…

Карл шагал и шагал по полутемной, прохладной турецкой горнице, от стены к столу, от стола — к стене. Ныли контуженный бок и раненая нога. Он не морщился — полководец должен скрывать телесные страдания; никто не смеет о них догадываться… Но куда более жгучими, чем нудная боль, были эти воспоминания…

… Он скоро понял: болотистый, лесистый, скалистый север не место для его стратегии. Ему нужен маневр — широкий, молниеносный, поражающий… Он перенес войну на юг, решив вонзить шпагу в беззащитное брюхо русского медведя…

Петр слепо доверился своему любимцу, украинскому гетману Мазепе. Он возложил на него оборону России с юга.

Карл подкупил коварного и тщеславного старика обещанием украинского трона. Мазепа должен был привести ему казачье неодолимое войско.

… Нет, было обдумано все. План был великолепен, и сейчас он скажет это же. В плане не было ошибок. Все дело в неудаче — а они постигают и самых славных полководцев…

Карл скрипнул зубами. Полтава! Вот что болит, вот что жжет и терзает, что вопиет об отмщении… Полтаву шведский король не сможет забыть никогда!

… На просторном поле сошлись два войска, два народа. Во главе каждого — державный вождь. Шведы дрались — как шведы. Но — чертово невезение, насмешка судьбы! Блистательнейший военачальник, гроза венценосцев, он был глупо ранен накануне решающего боя. Шесть драбантов носили его, полулежачего, в качалке… Качалка опрокинулась, когда русская конница (казаки этого усатого старика Мазепы, где вы?) врубилась в шведские тылы… Кто подхватил короля, кто его вынес с поля боя, кто усадил на коня, — Карл не помнит. Он помнит только бешеную скачку… Вечер. Потом ночь… Острую боль от раны… Мазепа со своими сердюками — это все, что он смог привести с собой! — бежал еще раньше… Проклятый день, проклятая память!

… Где-то за стеной раздался стук подъезжающего экипажа. Карл замер и прислушался.

Карета? В этом захолустье карета есть только у французского посланника. Значит — это он.

Карл желчно усмехнулся. Будущим историкам найдется, над чем поразмыслить. Истинное величие проявляется не только на вершинах славы, но и в трясине неудач! Никто не рискнет сказать, что у него не хватало энергии, мужества, остроты ума, достоинства. Вести большую дипломатическую игру будучи в плену — этого не смог бы и Александр Македонский. Не поднялся до этого и Ганнибал! А он, перейдя границу с несколькими сотнями солдат, он отсюда шлет приказы своим войскам в Польше, в Финляндии, повелевает сенату в Стокгольме… Он смещает и ставит турецких министров… Не он ли — тайно, в величайшем секрете — добился низложения самого султана…

Да, но преемник низложенного падишаха теперь указывает ему на дверь как нашкодившему мальчишке, изгоняет его из страны… У него отняли кормовые деньги! Его лишили слуг, продовольствуют как нищего… Эта отвратительная лачуга, эти наглые слуги…

И все же он — король. И вот — посол Франции прибыл к нему на аудиенцию… Ну, хорошо, посмотрим…

В дверь осторожно поскреблись. Там — генерал Шпар, один из двух, оставшихся у него после Полтавы. «Войдите!»

Высокий, до безобразного худой, Шпар почтительно склонился: «Ваше величество…»

— Кто?

— Французский посланник… И с ним известный вашему величеству граф… Ожидают в приемной!

Карл задергал подбородком. Приемная! Грязные темные сени!

— Зовите их.

Генерал отступил. На его место выпорхнул из двери нарядный, изящный, благоуханный немолодой француз. За ним виделась другая фигура — в черном.

Король шагнул в сторону, взял лежавшую на краю стола шпагу, вдел в портупею, привычным жестом возложил на лысеющую голову маленькую шляпу… И шляпа и шпага были потертые, старые. Ножны побурели, золотой галун на полях шляпы высекся и почернел… Вошедшие продолжали почтительно стоять у двери.

Опускаясь в кресло, Карл сказал сухо:

— Рад видеть вас, маркиз. И вас, граф! Шпар!.. Принесите табуретки и покиньте нас. Нам предстоит долгая беседа…

…Генерал Шпар покорно прикрыл дверь. «Принесите табуретки, генерал!» Бог мой! Думал ли он когда-нибудь услышать что-нибудь подобное?!.

В сенях стоял небольшой столик дежурного, еще одна — последняя — табуретка. Генерал сел — удалиться он не мог: его величеству может понадобиться царедворец! Он сделал сердитый жест: JIapc Йерн, седой и хмурый ветеран на правах ординарца заворчал и недовольно похромал во двор, к карете.

Генерал опустил "голову на руки и тяжко задумался. «О, блистательная судьба воина! О, жаркие лобзания славы…»

За дверью — она была далеко не дворцовой — слышались голоса, то яснее, то глуше. Журчащая скороговорка этого разряженного француза текла медовым ручьем. Но, наверно, в ней был не только мед: от времени до времени резкий тенор короля сердито прерывал сладостное воркованье.

Что-то раздражало его величество, чем-то он был недоволен… Вспыльчивость повелителей из Пфальцского дома всем известна. В гневе Карл вскрикивал, как чайка над берегом, кидающаяся вырвать добычу у другой птицы, — резко и зло. Тогда Шпар поднимал седую голову и прислушивался.

— Грязные псы! Я покажу этим негодяям!

— Ваше величество! Я умоляю вас: выслушайте известия, привезенные нашим дорогим графом… у него — недобрые новости. Вам предстоит принять важные решения. Ваш сенат… он обсуждает возможность мира с Россией. Ваша августейшая сестра…

— Я сошлю эту проклятую дуру! Это — ее интриги!

И послышался третий голос — тоже вкрадчивый, но такой, как гибкий ременный хлыст, внутрь которого заплетена стальная пружина — холодный и спокойный… Голос этого… графа… Этого — монаха, кто их разберет?

— Увы, дела не в интригах, сир! Скажем так — не только в интригах. Печально, что Петр снова открыл военные действия. Он уже в Финляндии — вашем коронном владении. Он берет одну за другой тамошние ваши твердыни. Он движет армии и в Германию, намереваясь окончательно разорить Померанию…

Грохнуло, точно гренадер бросил гранату. Шпар мотнул головой, но не удивился: да, да! Он опять в ярости хлестнул тростью по черному дереву стола. И опять, конечно, ушиб руку…

— Я должен быть там! — фальцетом, уже ни с чем не считаясь, закричал король. — Ия буду там! Но — деньги, деньги! Мне нужны деньги, а эти скряги…

— Ваше величество! — торопливо до бесцеремонности перебил

— его француз. — Умоляю вас!.. Два мешка дукатов со мной. Они там, в карете! Вы сможете путешествовать как подобает монарху! Генералы Шпар и Лангерскрон будут сопровождать вас… Венгрия, Германия… Нет, нет, в Польше вам нет смысла появляться. Графу — он выедет раньше — доверьте важнейшие депеши… Умоляю вас, ваше величество, — располагайте мною…

Несколько секунд из-за двери еще доносились быстрые яростные шаги. Потом все стихло: он остановился.

— Благодарю вас, господа! — расслышал Шпар, уже поднимаясь, чтобы оказаться вовремя у распахнутой толчком двери. — Благодарю! К вечеру нужные бумаги будут готовы. Я не задержусь и сам. Моя страна и мои шведы скоро увидят меня там… В Стокгольме!