Проект «Мегаполис»

Глава первая ПИР СРЕДИ КРИВЫХ ЗЕРКАЛ

Две служительницы братства суетились возле Светы, пока она принимала благоухающую ванну в мраморной комнате. Обе были неказисты и уродливы: сутулые, какие-то скособоченные, с дряблыми, свисающими щеками, коротко подстриженные, похожие на бесполые существа. Но работу свою они делали исправно. Прицокивали, обмениваясь взглядами, восхищались фигурой Светы, ее нежной шелковистой кожей; когда раздевали девушку и погружали в теплую воду, сноровисто натирали тело необыкновенным мылом с тонким, душистым запахом. Перед тем Свете дали желтоватый напиток в хрустальном бокале, отдающий озоном, от которого закружилась голова, стало легко и весело. Глядя на старания уродин, хотелось рассмеяться им в лицо или выкинуть какой-нибудь фортель, например обрызгать их мыльной пеной, что она и сделала, ударив ладошкой по воде. Мокрые служительницы не обиделись, а развеселились вместе с нею.

— Счастливая ты! — напевно произнесла одна из них, утираясь. — Скоро приобщишься к таинству братства.

— Везунья, — добавила третья. — Но и мы были такими же… Ох, хор-рошо!

И она мечтательно закрыла глазки. Сколько ей было лет? Тридцать или пятьдесят — возраст какой-то неопределенный, не поддающийся исчислению, будто она навсегда застряла на некоем отрезке времени и уже не могла двигаться ни вперед, ни назад. То, что обе служительницы посмели сравнить себя с нею, еще больше рассмешило Свету. Какие глупые и похожи на африканских страусов! Она вытянула ножку, капризно проговорила:

— Потрите мне пемзой пяточки. У настоящей леди они должны быть розовые и возбуждать аппетит.

Те послушно бросились выполнять приказание, выхватывая друг у друга пемзу. Разума у них на двоих было как у десятилетнего ребенка.

— Ну, хватит, хватит, — поморщилась Света. — Давайте полотенце.

Она поднялась в полный рост, не стыдясь своей прекрасной наготы, похожая на родившуюся из пены богиню. Такой она и ощущала себя, потеряв реальность происходящего, гордо взирая на вытирающих ее женщин, любуясь своим отражением в большом настенном зеркале. «А я превосходна! — подумала она, поворачиваясь и вправо и влево, наклоняя голову и делая величественный взмах рукой. — Просто обалдеть можно. Почему же раньше я не знала об этом? Прав отец Назарий, только здесь, в братстве, к нам приходит истинное зрение».

— Царевна! — точно угадав ее мысли, прошептала одна из служительниц, толкнув другую локтем.

Та поспешно закивала своей смешной головой.

Потом Свету натерли душистыми благовониями и мазями, и уже другие женщины занялись ее лицом и прической. Они ярко накрасили губы, косметическим карандашом подвели веки и брови, нарумянили щеки, завили светлые волосы в мелкие-мелкие колечки, отчего девушка стала похожа на какого-то ангелочка с рождественской картинки. Света покорно позволяла проделывать с собой все эти манипуляции, чувствуя в них особый, может быть, символический ритуал братства. Так надо, решила она, к тому же приятно. Но где-то в глубине души билась тревожная струнка: а все-таки зачем эти процедуры, ведь отец Назарий всегда говорил о скромности, простоте и смирении? Но, наверное, ему виднее. Ей поднесли еще один напиток, ароматно-жгучий, всколыхнувший тайные желания и заставивший сильнее биться сердце. Затем ее облачили в кружевное белье, легкое, как пух, серебристое, полупрозрачное платье на бретельках, оголяющее спину и плечи, надели мягкие бархатные туфельки и повели по коридору в ту часть здания, где находились апартаменты отца Назария.

Деловые переговоры между экуменистами и руководителем братства уже подошли к концу, все сложные вопросы взаимодействия, финансирования и стратегического наступления на православие были согласованы и определены. Не обошлось, правда, без некоторых нервозных возгласов и язвительных замечаний, которыми обменялись обе стороны.

— Немудрено, что вы топчетесь на месте, — высказался толстячок протестант, бывший уроженец Одессы. — Оторвитесь наконец от Москвы, где все давно перекопано, и поезжайте в Сибирь.

— Богатейший край, — причмокнул лупоглазый католик-иезуит.

— И наинужнейший в данное время, — добавил третий, не то иудаист, не то мормон. — Невспаханное поле! Что, сказано, будет прирастать Сибирью? Америка и Европа.

— За последний год финансовый ручеек стал пересыхать, — отозвался отец Назарий. — Мои эмиссары не могут выбраться дальше Воронежа. А освоение новых регионов требует вложений.

— Будут, будут, — утешили его экуменисты. — И от нашего центра, и от вашего правительства. С вице-премьером мы договорились.

— Тогда покончим на сегодня со всеми вопросами, — просиял отец Назарий. — И вспомним, что мы тоже люди, которым потребны пища и отдых. Прошу за мной.

Задвигались стулья, «тоже люди» гуськом пошли вслед за ним в уютную звукоизолированную гостиную, где все уже было готово к царственному приему. На столах стояли разнообразные блюда с яствами, большинство из которых доставили сюда специальным авиарейсом, высились запотевшие бутылки настоящей смирновской водки. Откуда-то лилась тихая музыка. Здесь же находились четыре девушки, юные и красивые, с явными славянскими чертами, и среди них Света. Все они сидели на диванчике, весело болтая о чем-то. Их возбужденное состояние передалось и экуменистам. Толстяк протестант потер ладони, чуть подтолкнув в бок длинного иезуита. Тот что-то шепнул мормону, вызвав на его тонких устах усмешку.

— Рассаживайтесь, братья и сестры, — произнес отец Назарий и хотел добавить еще что-нибудь соответствующее, но попросту махнул рукой, больше не обременяя себя надоевшей ролью пророка. — К столу! Занимайте места согласно купленным билетам. Боже, как я устал, если бы кто знал!

— Вас излечит добрая рюмка водки, — заметил иезуит.

И пир в обители братства на Новой Басманной начался.

Света да и остальные девушки, отведавшие наркотических напитков, пребывали в каком-то тумане, не совсем ясно представляя, что происходит. Они не понимали, о чем говорили мужчины, но весело смеялись, словно попали в комнату с кривыми зеркалами. Впрочем, так оно и было. Свету почему-то особенно потешал сидевший рядом с нею проворный толстячок, уплетающий еду за обе щеки. Сама же она почти не притронулась к своей тарелке. Иногда она с каким-то удивлением, будто очнувшись, оглядывалась вокруг. Но вид отца Назария во главе стола успокаивал ее.

Он тут, значит, все в порядке. А какой все-таки забавный этот коротышка, измазавший губы соусом! Умора!

Толстяк протянул руку, небрежно положив ее на плечо Светы. Он уже насытился, осоловело вращая глазами. Остальные также сделали небольшой перерыв в трапезе, откинувшись на спинки стульев. Отец Назарий что-то негромко внушал мормону, ревниво поглядывая в сторону Светы и толстяка. «Проворный, гад одесский, — со злостью подумал он. — Сливки хочет снять, самую лучшую выбрал! Ничего, утрется». А Света, которой не понравилась висящая на плече мохнатая лапа, чуть повела рукой, нечаянно опрокинув на брюки протестанта бокал шампанского. Толстяк неожиданно для окружающих смачно выругался и полез за салфеткой. На эту трехэтажную брань, приличную скорее в пивной, никто не обратил особого внимания, но Свете она кольнула уши. Более того, благодаря прозвучавшему мату она даже отрезвела, выпрямилась, другими глазами посмотрела на странную веселую компанию. Девушки за столом показались ей пустыми и глупыми, размалеванными, как куклы, трое мужчин пожилого возраста — какими-то экспонатами из паноптикума, со следами всевозможных пороков на лицах, а сам отец Назарий — дергающимся манекеном, чьи зрачки излучали холод и мрак. «Ведь он не такой, — подумала Света, вспоминая „пророка“ во время молельных бдений. — Что с ним стряслось, почему изменился? И что же это за таинство? Обыкновенная пьянка…»

Ей больше не хотелось ни пить, ни есть. Она как бы посмотрела на себя со стороны и… ужаснулась. Настроение разом переменилось, а к сердцу стал подкрадываться липкий страх: что она тут делает, кто вообще эти люди? Нет, они не милые и не смешные, они отвратительны. Жующие, пьющие, кричащие о чем-то. Света заткнула пальцами уши, чтобы не слышать пирующих. Жест этот не ускользнул от внимания отца Назария. Он поднялся, на негнущихся ногах пошел в обход стола к ней.

Властно взяв Свету за руку, «пророк» рывком приподнял ее со стула.

— Пойдем! — приказал он, потащив девушку за собой.

— Эй, куда вы? — крикнул им вслед толстяк протестант, но тут же занялся другой соблазнительной особой, сидевшей по правую сторону.

Света слегка упиралась, но все же покорно шла за отцом Назарием. Она подумала, что он решил вывести ее из этого бардака: день кончится хорошо, просто во всем виноваты эти чудные гости. Как они попали в святую обитель братства? Наверное, велико искушение дьявола, а отец Назарий неустанно борется с ним, и за ее пропащую душу тоже… Они шли по коридору, где горели настенные лампы, отец Назарий открывал одну комнатку за другой, и везде его что-то не устраивало. Какая-то ночная служительница, встретившаяся им по пути, испуганно метнулась в сторону, еще кто-то услужливо распахнул дверь.

Отец Назарий почти силой впихнул Свету в завешанный красными портьерами кабинет, где стоял широкий диван, застланный шелковым покрывалом, а на столике рядом с ним — хрустальная ваза с цветами и блюдо с фруктами. Прижав девушку к своей груди, отец Назарий неистово впился ей в губы.

— Моя… моя… — безумным шепотом проговорил он, шаря руками по ее телу, отрывая пуговицы и крючки на платье.

Света мотала головой, пытаясь вырваться из цепких объятий, избавиться от ледяных пальцев «пророка». Ошеломленная, испуганная, она готова была закричать, но горло словно сдавило судорогой. «Что же это такое? — мелькнуло в голове. — Оборотень, оборотень!»

Отец Назарий сгреб в ладонь платье и рванул его вниз, кромсая материю и кусая от нетерпения губы девушки.

— Ты должна подчиниться, — пробормотал он, пытаясь залезть руками в самые укромные уголки и толкая Свету к дивану.

Оба они, потеряв равновесие, упали на пол, и борьба продолжилась уже на мягком пушистом ковре. У отца Назария была мертвая хватка, но и Света сопротивлялась отчаянно. Весь предыдущий дурман словно вылетел из головы, улетучился, растаял в сумасшедших глазах «пророка». Но силы были слишком неравны. Отец Назарий уже содрал с девушки остатки платья, разорвал кружевные трусики, полностью обнажив свою жертву, а теперь старался свободной рукой избавиться и от своих штанов. Сгорая от стыда, Света изогнулась спиной, дотянулась до низкого столика и ухватила хрустальную вазу. Рыжая голова отца Назария находилась на уровне ее груди — он сгибал ей ноги в коленях. Света вскрикнула и опустила вазу на его темя, разбив ее вдребезги.

Глава вторая КАПСУЛА В ТЕЛЕФОННОЙ ТРУБКЕ

Днищев прихлебывал кофе из бумажного стаканчика, смотрел на монитор, рассказывал всей компании охранников анекдоты, набирал свободной рукой номер на телефонном аппарате и одновременно обдумывал план ближайших действий. Его четвертая ночь пребывания в Агропромбанке была отмечена более теплой атмосферой, напарники почти приняли Сергея за своего, снисходительно слушая его россказни и прибаутки. Куда уж от него деться, коли пространство замкнутое? В каждом взводе должен быть свой болтун. А Сергею только того и надо было.

— …И вот приходит муж неожиданно домой, — продолжил он непотопляемую тему, прислушиваясь к длинным гудкам, — и видит в коридоре сапоги сорок восьмого размера. «Эге!» — думает… Привет, Савва! Ты все собрал-закупил? Про женские туфли не забыл?

— Какие туфли? — спросил один из охранников. — Там же сапоги стояли.

Сергей прижал трубку плечом, показывая руками, какими огромными были сапоги и как ненароком не поздоровилось бы неудачно вернувшемуся из командировки супругу. Параллельно он слушал подробный отчет Саввы, который весь день носился по магазинам, подбирая женское обмундирование для Гены Черепкова.

— Муж пригорюнился, не зная, что делать. Тихонько закрыл дверь и пошел ночевать на вокзал…

Набирая следующий номер, Сергей смотрел на тот монитор, куда посылалось изображение коридора и лестницы, ведущей на второй этаж. В конце этого коридора находился и туалет. Сейчас из него вышел напарник Сергея, Николай, приглаживая ладонью волосы.

— …А днем пошел в хозяйственный магазин и купил большой топор, чтобы зарубить любовника. Дождался ночи… Леша, чем занимаешься? Если пьешь — убью. Ты должен быть в идеальной форме. Ладно, утром поглядим… Открыл квартиру, а там огромные валенки, еще большего размера. На снежного человека… Нет, Леша, это я не тебе, отбой.

— Ну а дальше что? — спросил другой охранник.

— Дальше история повторилась. Муж снова испугался и ушел на вокзал, на свою любимую скамейку… Гена, не спи! Полпервого ночи? Ну и что? Проверяю боеготовность. Раненько утром отправляйся к Савве и примерь на себя все барахлишко. Не скрипи зубами, так надо. И захвати на всякий случай фонарик, может быть, мы будем возвращаться тем же маршрутом.

— Ну а потом-то что было? — заинтригованно спросил Николай, которому пересказали начало анекдота.

— Потом наступило самое интересное. — Сергей повесил трубку, передвинул кресло поближе к розетке. — На третью ночь муж увидел рядом с вешалкой гигантские ласты. И водолазный скафандр… Ой, ребята, больше не могу, живот схватило. — Он поморщился. — Вернусь, все узнаете.

Незаметным движением Сергей щелчком вогнал в розетку обломанную скрепку, и на мониторах тотчас же пошли черно-белые полосы. Не обращая внимания на засуетившихся охранников, Днищев поспешно вышел из комнаты. Добежав до туалета, он заскочил в одну из кабинок, запер дверь изнутри, вытащил из кармана диктофон и включил его. Раздалось слабое покряхтывание, прерываемое иногда звуками сливаемой воды. Положив диктофон на бачок, Сергей подтянулся на перекладине, перелез в другую кабинку и выскочил из туалета. Остановился около лестницы, вынул изготовленную накануне рогатку с тугой резиной и металлический шарик от школьного бильярда. Прицелился и с силой послал его в то стекло, которым заменили три дня назад витрину, разбитую пьяным мужичком. С оглушительным звоном оно разлетелось вдребезги. Мгновенно сработал зуммер, замигали красные лампочки перед входом, по коридорам побежали охранники. Сергей пригнулся, спрятавшись за перилами лестницы.

Наверху послышались торопливые шаги — это спускался вниз дежурный администратор. Вот он прошел мимо Днищева. Лишь только его тень мелькнула за поворотом, Сергей перемахнул через перила и понесся на второй этаж. Подбежав к кабинету Гуслярского, он вставил ключ, открыл дверь и в одно мгновение очутился возле телефонного аппарата, того единственного, который был ему нужен и который подробно описал Василий Федорович. Нескольких секунд хватило, чтобы вскрыть переговорную мембрану, отвинтить крышечку на металлическом стержне и вытряхнуть капсулу внутрь. «Что-то не похожа эта штучка на подслушивающий жучок», — успел подумать Днищев, приводя телефонную трубку в порядок. Но разбираться не было времени. Едва он успел выскочить из кабинета и запереть дверь, как услышал голоса и шаги на лестнице. Сергей свернул по коридору и спрятался в административном туалете. В нем было четыре кабинки. Он выбрал самую крайнюю и затаился.

Хлопнула дверь. По голосам Днищев определил, что в туалет зашли двое: начальник охраны Макушев и дежурный администратор. «Вот будет потеха, если кто-нибудь из них сунется сюда», — подумал Сергей.

— Звоните вы Гуслярскому, — произнес Макушев, войдя в соседнюю с Днищевым кабинку. — Я уже не могу. Два разбитых окна за четыре дня, и все в мою смену. Какой же гад сегодня постарался?

Застывший в соседней кабинке «гад» улыбнулся. Администратор мыл руки под краном.

— Все это провокация, — ответил он. — Завтра продолжатся важные переговоры, а витрина разбита. Представляете, какое неприятное зрелище для немцев, привыкших к аккуратности и порядку? Нет, налицо явное желание скомпрометировать банк. Надо срочно заказывать новое стекло.

— Я выставлю пост на улице, — пообещал Макушев.

Дверь снова хлопнула, Днищев остался один. Еще немного подождав, он осторожно вышел из туалета, огляделся, метнулся по коридору к лестнице и, пробежав несколько ступенек, перелетел через перила. Не замеченный никем, он заскочил в свой туалет, проделал обратную операцию с перелезанием, отключил диктофон.

— Ну, скоро ты? — услышал Сергей голос Николая. Тот постучал в дверцу. — Второй раз уже прихожу, не добудишься тебя! Только кряхтишь, как старый дед.

— Сейчас, — отозвался Днищев. — В этом деле спешить нельзя — промахнешься. Что у вас там стряслось? Звон, шум, крики. Нападение, что ли?

— Да опять кто-то камень в окно бросил!

— Бывает. — Сергей открыл дверь, пошел к крану.

— Давай скорее, Макушев нас на улицу отправляет.

Заскочив в комнату видеослежения, где двое охранников пытались наладить мониторы, Сергей допил остывший кофе, а заодно, взявшись резинкой от рогатки за скрепку, вытащил ее из розетки. На экраны снова пошло изображение внутренних помещений и коридоров.

— Я тебе говорил, что напряжение падало? — торжествующе произнес один из охранников. — Электрики, сволочи, балуются. Они тебе не только космодром, мать родную от питания отключат.

— Это уж непременно, — согласился второй и поглядел на Днищева. — Слушай, так что же там с мужем-то дальше произошло? Убил он того водолаза топором или нет?

— А-а… наверное. Кто его знает! Я что-то подзабыл эту историю.

— Зачем же рассказывал? Только душу травил. У всех жены, а мы тут дежурим ночью…

— Вот и мотайте на ус.

Сергей махнул рукой и внезапно почувствовал резкую боль в сердце, словно кто-то с размаху вонзил в него острую иглу. В глазах на миг потемнело, и он, уже поднявшийся из-за стола, покачнулся, схватившись руками за спинку кресла. Казалось, воздух исчез и его окружает вакуум. Невозможно было сделать ни одного вздоха.

Такого с ним еще не было никогда. «Ну все, — подумал он, — допился и допрыгался. Пора переходить на щадящий режим: кефир, прогулки в сосновом бору и положительные эмоции. С первым проблем не будет, второе затруднительно, ну а третье вообще нереально». Усмехнувшись, Сергей вышел вслед за напарником из комнаты. Ступая по битому стеклу, они выбрались на улицу прямо через зияющую витрину. На тротуаре в глаза Днищеву бросился блестящий металлический шарик. Он нагнулся, незаметно подобрал его и положил в карман.

Через шесть часов, когда дежурство закончилось, по дороге домой Днищев позвонил Веденееву. Бывший тесть, казалось, и не ложился спать, настолько бодр был его голос. Он вроде бы даже ждал этого звонка.

— Какие результаты? — спросил Василий Федорович.

— Удачно, — коротко ответил Днищев. — Ваш «клоп» присосался. Только он какой-то странной породы. Скажите честно, что вы мне подсунули?

— Какая разница, Сережа? Дело сделано. У меня для тебя, кстати, тоже хорошие новости. Твоя возлюбленная или кто она там…

— Падчерица. Что с ней?

— Ты был прав. Ее следы отыскались в одной религиозной секте, в «Братстве отца Назария».

— Я почему-то был уверен в этом. Что представляет собой эта секта?

— Официально разрешена, устав, цели — самые благородные, все зарегистрировано, свой счет в банке. Между прочим, в том, где ты работаешь.

— Сегодня был мой последний день. Больше я туда не вернусь.

— Подождал бы еще немного. Впрочем, дело твое. Так вот, братство — одно из многих. Но, как и у всех остальных, теснейшие связи с Западом. Собственно говоря, «пятая колонна» в России, только в духовной сфере. Противовес православию. Сам отец Назарий никакой не священнослужитель, даже не поп-расстрига, — обыкновенный недоучка и проходимец, бывший когда-то агентом КГБ. Кличка Конопля — за свою тягу к наркотическим препаратам и травкам. Но энергичен, хороший организатор, обладает даром убеждения. Слабость — любит красивых девушек. Развратен до неприличия. Так что если твоя Светлана Муренова не похожа на Мерилин Монро, то ей нечего опасаться. В противном случае… ей остается только расслабиться и постараться получить удовольствие.

— Понимаю. Спасибо за информацию, Василий Федорович.

— Не за что, Сережа. Где тебя найти в случае чего?

— В случае — чего? — насторожился Днищев.

— Если ты мне снова понадобишься.

Тесть явно что-то недоговаривал.

— Через Катюшу. Я еще не решил, где брошу якорь.

Повесив трубку, Сергей поехал домой, где застал Савву и Алексея, пребывающих в игривом настроении, а между ними сидела довольно хорошенькая брюнетка средних лет с длинными ногами. Когда она поднялась навстречу, неуверенно переступая на высоких каблуках, Сергей с сожалением отметил отсутствие у нее чисто женских соблазнительных форм. А точнее, брюнетка могла бы поспорить в плоскости с шахматной доской.

— Познакомься, — прыснул от смеха Алексей. — Мадам Черепкова собственной персоной. В Шанхае портовые грузчики носили ее на руках, а шахтеры Кузбасса выдавали тройную норму угля и бросали его к ее ногам.

— Нет, не то, — покачал головой Сергей, оглядывая Геннадия со всех сторон. — Ваты, ваты и ваты! Вот что спасет нашу портовую шлюху от полного разложения.

Глава третья НАВСТРЕЧУ НЕИЗВЕСТНОСТИ

В это субботнее утро Тыну Миккиевич Рендаль проснулся с предощущением чего-то необычного, радостного, что должно свершиться в ближайшие часы. Давненько у него не было такого хорошего, приподнятого настроения. Ему было уже под семьдесят, но выглядел бывший эстонский партбосс как законсервированный в спиртовом растворе младенец, с таким же сморщенным розовым личиком, большим лысым черепом и вздутым брюшком.

Но букет старческих болезней все же преследовал Рендаля, нагнав искушенного и закаленного в аппаратных интригах Тыну Миккиевича на исходе лет. Самыми приставучими были отосклероз, каменный холецистит и выпирающая из расширенного пупка «голова Медузы». Но его лечащим врачом Томасом Нетелем двадцать лет назад был поставлен еще один диагноз — неврозоподобная шизофрения, о котором знал лишь очень узкий круг лиц. Впрочем, вся верхушка партийного айсберга в той или иной степени страдала этим заболеванием, поэтому Тыну Рендаль никогда не выглядел белой вороной. Возможно даже, что шизофрения являлась своеобразным пропуском в первые ряды строителей коммунизма, иначе чем объяснить мгновенное прозрение учуявших перемену ветра цековских и обкомовских боровов, торопливо переписавшихся в демократы? Рендаль одним из первых спрыгнул с мчащегося без машиниста поезда, вскочил в другой состав и занял купе-люкс международного класса. Сноровки хватило бы и на новые прыжки и кульбиты, поскольку старичок-младенец был уверен, что будет жить вечно. Такие люди, как он, не умирают. Они засыхают, как насекомые, и пробуждаются в благоприятное для них время.

Рендаль помахал для тонуса руками и ногами, принял хвойную ванну, вкусно и сытно позавтракал. Посмотрел подготовленные ему референтом вырезки из газет, финансовые и нефтяные новости, с особым удовольствием послушал собранные за последнюю неделю сплетни. Он всегда искренне радовался, когда кому-нибудь на голову падал цветочный горшок. Референт знал об этой слабости своего хозяина и тщательно подбирал сведения из светской хроники. Шагая вслед за Рендалем по дорожке яблоневого сада, отгороженного от внешнего мира высоким забором, он пересказывал сплетни, иногда прерывая свою речь коротким смешком.

Наконец Рендаль прервал его:

— Хватит, пожалуй. Оставь что-нибудь на ужин.

Он пригнул к лицу веточку, понюхал листочек. «А жасмин-то лучше, — подумал он. — Надо бы все эти яблони вырубить да посадить то, что нужно».

Уже много-много лет прошло с тех пор, как Тыну, юный ученик гимназии, стащил из сумочки учительницы-немки кошелек с деньгами, а потом был уличен ею и, рыдая, стоял в комнатке, которую она снимала на окраине Таллина. Кончилось все неожиданно для него: насладившись его мучениями и слезами, чернявая садистка буквально изнасиловала несмышленыша, впитав в себя его молодую плоть. От страха, стыда и наслаждения измазанный помадой Рендаль слегка повредился рассудком, на всю жизнь запомнив исходящий от учительницы густой запах жасмина и повелительные пощелкивания пальцев. Но на действительных способностях ученика это не отразилось. Позднее, с приходом красных, учительницу расстреляли, за что Рендаль возненавидел коммунистов, но охотно пошел к ним служить, карабкаясь по служебной и партийной лестнице. Воспоминания о немке настолько сильно въелись в его сознание, что и жен он старался подбирать соответствующих. Было их у него три, все умерли в свое время.

— Ступай, голубчик, — обернулся Рендаль к застывшему референту. — Я тут поброжу один, по-стариковски. Не так уж много мне осталось времени.

«Да тебя ломом не убьешь! — с ненавистью подумал референт, широко улыбнувшись. — Ты еще всех нас переживешь, гнида».

— Если кто заявится, сам знаешь — кого пускать, а кого — взашей.

— Ясное дело, ученые, — отозвался референт, более напоминающий вышколенного дворецкого, и, попятившись задом, скрылся за деревьями.

Днищев никак не мог решить, куда отправиться прежде: к Рендалю или в «Братство отца Назария»? Выручать Свету Муренову или выбивать доллары у старого маразматика? Спасать душу человеческую или гнаться за золотым тельцом? Глядя на свою команду, пребывающую в полной готовности и ждавшую от него сигнала к атаке, чувствовал, что не может подвести их, объявив отбой. Ребята не поймут, расстроятся, исчезнет боевой дух, то оживленно-напряженное настроение, которое предвещало успех всей операции. Да и Рендаль проводит свой последний уик-энд в Москве. На следующей неделе он улетает в Нью-Йорк и когда еще вернется… Но и над Светой сейчас, возможно в эти самые минуты, нависала какая-то страшная опасность, Сергей интуитивно ощущал ее тяжесть. Что же делать? Жаль, что он не может раздвоиться.

Поколебавшись еще немного, Сергей глубоко вздохнул и выбрал компромиссный вариант. Сначала Рендаль, вечером — отец Назарий. Прислушиваясь к скребущим на душе кошкам, Днищев все же сделал предупредительный звонок Миле Ястребовой, объяснив ей, где сейчас находится Света Муренова. Может быть, та сумеет произвести предварительную разведку? Хотя бы принюхаться к дому на Новой Басманной, если уж не удастся вызволить свою подругу.

— Не знаю, — без особого энтузиазма ответила Мила. — Не люблю я этих фанатиков, еще сбросят в какой-нибудь колодец.

— Да они перед твоей красотой штабелями попадают, — попытался настроить ее на нужный лад Днищев.

— Они мое лицо бритвами изрежут, — ответила Мила. — А я так и думала, что Свету затянут в подобную секту. Блаженная она, не от мира сего. Дай-ка мне Савву.

— Ну, ты съездишь в братство? — теряя терпение, грозно спросил Сергей.

— Попробую.

— Вот и собирайся. А твой Каир никуда не сбежит.

Передав Савве трубку, Сергей стал вышагивать по комнате, поглядывая на часы. Гена и Леша настороженно следили за ним.

— Нейролептический синдром, — сумрачно произнес психиатр. — По-моему, гуманнее будет его связать.

— О каком братстве он только что толковал? — спросил Гена, поправляя парик.

— Наверное, о вольных каменщиках, масонах. Решил стать мальтийским рыцарем.

— Давно пора. А я все думаю, чего мешкает? По всем статьям подходит. Ну, мы-то с тобой старые масоны, знаем, что к чему…

— Спрашиваешь! Да я, брат, самый наипервейший брат из братьев во всем братстве.

— Прекратить! — строго приказал Днищев, оборвав их ехидный разговор. — Не в оперетту идем.

— Но и не в крематорий, — тихо заметил Гена.

Савва, довольно улыбаясь, закончил свою секретную беседу с Милой и сладко потянулся.

— Ты как кот, обожравшийся сметаной, — сказал ему Днищев. — Давайте присядем на дорожку.

— И выпьем по граммульке, — предложил Леша.

— Святое дело! — согласился Савва, доставая откуда-то из-за шкафа бутылку виски.

— От-ставить! — снова приказал Сергей. — Не время пить. А то мы влетим не в тот поворот.

Через несколько минут они спустились вниз. Около подъезда стояла бежевая «Волга», которую Савва взял напрокат у своих приятелей-бизнесменов.

— Номера сменил? — спросил Сергей, усаживаясь на переднее сиденье.

— А как же! — отозвался Савва.

Машина помчалась по шоссе. Когда подъезжали к Лужникам, Днищев стал подозрительно принюхиваться, повернувшись вполоборота, а затем взревел:

— Стоп! А почему духами не воняет? Где жасмин?

Гена виновато пожал плечами, Леша закашлялся, а Савва выругался.

— Забыли купить, обормоты несчастные? Поворачивай назад. К ближайшему парфюмерному магазину.

Еще минут двадцать они искали нужные духи, пока наконец в каком-то универмаге не наткнулись на желанные пузырьки, стоявшие почему-то между женскими купальниками и соломенными тапочками. Савва купил сразу три штуки.

— На всякий случай, — пояснил он. — Если жажда замучит.

Поехали дальше. Настроение от этой маленькой неполадки немного ухудшилось, а тут случилась еще одна неприятность, более крупная. Отвыкший от отечественных автомобилей и московских улиц Савва крутанул на повороте руль не в ту сторону, да так ловко, что вылетел на встречную полосу. «Волга» прошмыгнула мимо рейсового автобуса, заюлила на обочине, словно пытаясь извиниться, юркнула в щель между двумя «Жигулями» и врезалась боком в фонарный столб.

Днищева бросило на Савву, а Лешу — на Гену, и они замерли так, обнявшись, как родные братья.

— Приехали, — прошептал Савва, гася зажигание.

Откуда ни возьмись рядышком тотчас же появился гаишный «уазик».

— Вляпались, — подтвердил Леша.

— Может быть, ты их загипнотизируешь? — с надеждой спросил Гена, поправляя парик, съехавший набок.

— Спокойно, — отозвался Сергей. — Большевики никогда не сдаются.

В окошко всунулась усатая голова капитана.

— Ну что, хлопцы, будем дышать в трубочку? — спросил он.

— Дышать будем, — согласился Сергей, вынимая из кармана удостоверение старшего офицера спецподразделения грозного министерства. — Погляди-ка сюда, сынок. Только держись на ногах, не падай. И не мешай нам выполнять задание. Расчисти на дороге пробку и дай нам зеленый свет — мы торопимся. А уж потом дыши сколько влезет, ровно и спокойно.

Так как капитан продолжал в изумлении таращиться на Сергея, тот заорал:

— Чего встал, как истукан? Выполнять приказание!

— Слушаюсь! — опамятовался гаишник, козырнул и побежал к скопившимся и гудящим от нетерпения машинам.

Глава четвертая ОПЕРАЦИЯ «РЕНДАЛЬ»

Левое крыло «Волги» оказалось сильно помятым, но, слава Богу, никто не пострадал, только Гена продолжал морщиться и потирать ушибленное плечо.

— Мы так не договаривались, — хныкал он. — Вы меня чуть не угробили. Я женщина нежная, пугливая, требую возмещения морального ущерба.

— Кто будет платить за ремонт? — вторил ему Савва, держа путь к Лужникам. — Скверно.

— Второй прокол за последние полчаса, — кисло заметил Алексей. — Нехорошее предзнаменование.

— Не стоните, — оборвал их Днищев, — подъезжаем. Гена, опрокинь на себя духи, только не переусердствуй.

В салоне автомашины запахло жасмином. Операция «Рендаль» началась…

Тот, кто носил это имя, жмурился под ласковыми лучами солнца, гревшими его стариковские кости. Радостное настроение не покидало Тыну Миккиевича. А тут еще прилетела какая-то пичужка, запрыгала по дорожке, поворачивая к нему головку, словно приглашая последовать за собой. «Куда зовешь? — подумал Рендаль, улыбаясь сморщенным лицом младенца. — Моя твоя не понимай…» Вестница небес улетела, клюнув напоследок камешек, и из-за деревьев появилась фигура референта, глядевшего, как всегда, обиженно-глуповато, что нравилось Рендалю.

— У нас гости? — спросил хозяин, не дожидаясь, когда референт отомкнет рот. — Кто же?

— Трое из межрегионального Министерства национальной безопасности России. Старший офицер управления контрразведки Днищев и с ним двое сотрудников, мужчина и женщина. По важному делу, хотят беседовать лично с вами.

Референт стоял навытяжку, исполненный важности от произнесенных слов. Только что Сергей Днищев произвел на него сильное впечатление резким, уверенным тоном и загадочным блеском глаз, свойственным представителям спецслужб, знающих о собеседнике все.

— Я проводил их в гостиную, — добавил он.

— Шакалам место на кухне, — усмехнулся Рендаль. — Наверное, пришли с каким-нибудь мифическим заговором, денег просить. Ну что же, поглядим.

— Поражаюсь вашей проницательности, — заметил референт, поддержав Рендаля за локоть.

— Да не тяни ты меня, не улечу, — ответил тот. — Был когда-то птичкой, а теперь змий, потому и вижу всех насквозь. Ты лучше вот что… Звякни-ка в приемную ФСБ, выясни, что за гости ко мне пожаловали. Не полный же у них бардак, должны как-то координировать свои спецслужбы. Что-то я не слышал о таком межрегиональном министерстве…

— Да они, как грибы, растут, — произнес референт. — И все друг с другом воюют, дорогу переезжают. Нет, эти не из ФСБ. Эти скорее из президентских структур. Больно наглые.

— Все равно выясни. Не люблю я незваных обходчиков.

— Сделаю непременно.

Референт ввел Рендаля в гостиную, где его дожидались трое посетителей, и тотчас же покинул комнату. Днищев отделился от окна, кинув быстрый взгляд на Карпунькова, тот слегка подтолкнул локтем оробевшую брюнетку. Рендаль изучающе рассматривал служивых.

— Чем могу… — начал он, но вдруг неожиданно запнулся, стал водить носом, принюхиваясь; глазки сфокусировались на переодетом Черепкове, который нахально выпятил ватную грудь.

— Вот мой мандат, — хмуро произнес Сергей, повертев удостоверением перед лицом Рендаля.

Но тот даже не обратил на него никакого внимания. Брюнетка магическим образом привлекала Рендаля, он силился вспомнить что-то, морща лоб, и без того усеянный сплошной сетью морщин.

— Щелкни, — пробормотал психиатр, наклонившись к уху Геннадия.

Свободную руку он завел за спину и ущипнул ряженого за мягкие ткани. Тот дернулся и упавшим голосом прошептал:

— Кого?.. Чего?

— Щелкай пальцами, балбес, — почти трагически проговорил Леша, у которого на лбу выступили капли пота.

Днищев также почувствовал, что близится крах всего предприятия. Но Рендаль, видимо, уже вошел в какое-то полусомнамбулическое состояние. По крайней мере, он шагнул навстречу брюнетке, которая вдруг поспешно защелкала пальцами как ненормальная, причем на обеих руках.

— Достаточно, — снова вмешался психиатр, пристально всматриваясь в пациента.

Рендаль теперь был для Леши не мультимиллионером из Эстонии и не бывшим партноменклатурным боссом, а обычным шизофреническим больным, впавшим в транс. Чтобы убедиться в правильности своего предположения, Карпуньков провел ладонью перед глазами Рендаля, очертив круг. Какой-либо видимой реакции не последовало. Сузившиеся зрачки старика-младенца были по-прежнему устремлены в сторону благоухающей жасмином брюнетки, продолжавшей тихо пощелкивать пальцами. Если бы сам Черепков мог видеть себя в эти секунды со стороны, он, наверное, сгорел бы от стыда. Впрочем, и так его лицо приобрело цвет кумачового флага, только не колыхалось от напряженного дыхания собравшихся. Днищев и психиатр облегченно переглянулись. Леша с удовлетворением поднял вверх большой палец. Но тут произошло неожиданное.

Изогнувшись, Рендаль щелкнул зубами, пытаясь поймать палец Карпунькова, как это сделала бы собака, реагируя на надоевшую муху. О чем он думал в эти мгновения, погруженный в воспоминания? Возвращался в юные годы, входил в ту реку, чьи воды утекли безвозвратно? Поспешно отдернув руку, Карпуньков произнес:

— Спокойно, не волнуйтесь, садитесь вот сюда, на диван, вам будет удобно.

Рендаль послушно выполнил указание психиатра.

— Вы хорошо меня слышите? Сосредоточьтесь на моем голосе, следите за движением рук.

Карпуньков подал знак Гене, чтобы он встал рядом, в поле видимости пациента.

— А мне что делать? — тихо спросил Днищев, глядя на манипуляции психиатра.

В этот момент Сергею было даже по-человечески жаль Рендаля, который на глазах терял свою биоэнергетику, превращаясь в запрограммированного робота. До последней минуты он сомневался, что у Карпунькова получится что-либо. Но, видно, тот не зря проходил стажировку в нейролингвистических лабораториях США, не даром ел хлеб с маслом.

— Пойди погуляй, — посоветовал Сергею Леша. — Сейчас начнется так называемый всплеск восприятия. Сначала проведем некоторую чистку сознания, затем наполнение нужным объемом, направленным на решение нашей задачи.

— А это не опасно для жизни?

— Все подобные сеансы не только опасны, но преступны — это мое личное мнение. По сути, это психотоксическое отравление… Ладно, уйди, у нас мало времени.

— А он… не притворяется? — задал последний вопрос Днищев.

Уж больно покорно вел себя Рендаль, никак не реагирующий на их разговор. Лишь взгляд его был по-прежнему устремлен на брюнетку-Черепкова.

— Брысь! — отозвался Леша.

Днищев не стал больше мешать и отошел к окну. За его спиной тихо журчал голос психиатра, Рендаль что-то отвечал ему, его слов было не разобрать. Из окна просматривались часть сада, кирпичная стена и ворота, около которых сидели на стульях двое охранников. К ним подошел референт, заговорил о чем-то, поглядывая на особняк. Те также посмотрели на окна. Все это насторожило Сергея. Ему вообще отчего-то показался странным столь удачный поворот дел. По закону подлости такого быть не должно. Впереди непременно будет поджидать какая-нибудь пакость: или внезапно начнется землетрясение на Воробьевых горах, или в дом Рендаля влетит метеорит, или сам подопытный кролик очухается и заорет не своим голосом, сзывая челядь. Вот тогда им не поздоровится. Никакие заклинания и пассы не помогут, живо в пятый угол загонят. Референт отошел от охранников и направился по дорожке обратно к дому. Достал сотовый телефон, вытянув радиоантенну. «Не пора ли его вырубить?» — с огорчением подумал Днищев, в планы которого не входило применение физической силы. Но чутье подсказывало ему, что на сей раз они влипли.

Сергей взглянул на «работающего» Карпунькова, чье лицо вспотело от напряжения, бочком выбрался из гостиной, осторожно притворив за собой дверь. Пошел по коридору, заглядывая в комнаты. В одной из них он увидел печатающую на компьютере секретаршу, в другой — дремлющего в кресле верзилу. Откуда-то с боковой лестницы, ведущей вниз, разносился характерный стук кастрюль — там, очевидно, находилась кухня. Повернув к выходу из дома, Сергей заметил в прихожей референта, стоявшего к нему спиной. Тот разговаривал по радиотелефону. Скользнув за портьеру, Днищев прислушался.

— Выясните через свои каналы, что за сотрудники к нам приехали, цель визита и согласована ли она с директором ФСБ… Нет, не из РУОПа, а из межрегионального Министерства национальной безопасности… Не знаю, что за организация, вам должно быть виднее… Главным у них полковник Днищев… старший офицер. Сам чувствую, что ерунда какая-то, но уж больно серьезное удостоверение предъявил. Хорошо, жду вашего звонка.

Референт отключил телефон и поспешно вышел из дома. А Сергей выбрался из своего укрытия и так же торопливо направился обратно в гостиную. Дело принимало совсем скверный оборот. Минут через десять выяснится, что подобного министерства не существует вовсе, референту позвонят, и сюда нагрянет целая бригада оперативников и спецназовцев в черных масках и с автоматами. Будут вязать «клиентов». Пока не поздно, надо уносить ноги.

Днищев влетел в гостиную, намереваясь тотчас прекратить нейролингвистический сеанс, если даже придется прервать его на середине. Но Карпуньков и так уже закончил свой экстрасенсорный гипноз и довольно потирал руки, а сам Рендаль, выглядевший преотлично, вроде бы чуть помолодевший, с блестящими глазами, мирно беседовал о чем-то с брюнеткой, которая скромно помаргивала длинными ресницами. Сергей перехватил успокаивающий взгляд Алексея и пошел прямо к Рендалю.

— Ну, мой коллега вам уже все объяснил, — грубовато сказал он. — Не будем терять время.

— Не будем, — покорно согласился хозяин.

Он все еще находился в какой-то прострации и смотрел на Днищева так, будто увидел его впервые.

— Мы располагаем сведениями, что через подвал вашего дома проходят подземные коммуникации, которые могут быть использованы для террористического акта.

— А?.. Что?

Рендаль явно не смог уловить смысл услышанного. Он перевел взгляд на психиатра, словно ища поддержки. Старческое лицо было по-младенчески беспечно.

— Где подвал? — рявкнул Днищев, встряхнув Рендаля за плечи. — Нам нужно осмотреть его. И поживее!

— На кухне. Можно пройти через нее и спуститься вниз, — выдал наконец-то Рендаль. — Сейчас я пошлю кого-нибудь проводить вас.

— Не надо! — Сергей почти толкнул его на диван. — Отдыхайте. Мы сами справимся.

Кивнув друзьям, он пошел к выходу. Поняв по его тону, что произошло что-то серьезное, они последовали за ним.

— К чему такая спешка? — спросил Карпуньков, забегая вперед. — Все прошло отлично: сеанс удался. Я вложил в его подсознание нужную программу, к понедельнику он соберет деньги и передаст их нам. На условленном месте.

— После поговорим, — оборвал его Днищев. — Пора сматываться. Референт нас почти раскусил.

— Но он не в силах повлиять на программу! Рендаль в капкане.

— А теперь и мы можем оказаться в нем. И никакие доллары нам уже будут не нужны.

Вся троица торопливо проскочила кухню, задержавшись лишь на секунду, чтобы выяснить у повара, где расположен вход в подвал. Сверху начал доноситься какой-то шум, топот ног. Отперев схваченную тяжелым запором массивную дверь, авантюристы нырнули в темноту, отдающую сыростью и кислым запахом. Днищев включил фонарик и тихонько присвистнул. В ответ откуда-то из-за тянувшихся по коридору труб раздался такой же приглушенный свист.

— Молодец Вася, ждет, где я приказал, — пояснил Днищев. — Вот он-то и выведет нас к теплу и свету.

Навстречу им выдвинулась фигура подземного жителя Москвы.

Глава пятая ПСИХОТРОПНАЯ ВОЙНА

Беженец из Таджикистана, предупрежденный накануне Днищевым, быстро повел их известными ему «тропами» наверх. Казалось, выключи сейчас фонарик, и он все равно сориентируется в кромешной тьме, настолько адаптировался подземный житель к родным катакомбам. Его чутью и сноровке могли позавидовать и снующие под ногами крысы. Он безошибочно находил нужный лаз, щель, дыру, ведя за собой трех приятелей. Гена, сорвавший наконец с головы парик, со сломанным каблуком на одной туфле, хромал сзади всех.

Позади них было тихо. Если бы референт и задумал затеять погоню, вряд ли он решился бы сунуться со своими охранниками на столь чуждую и враждебную всем респектабельным людям территорию. Для них она была равнозначна минному полю. Иногда в подземном лабиринте мелькали огоньки, слышались приглушенные голоса, тянуло запахом приготовляемой пищи — анти-Москва жила своей жизнью, плохой или хорошей — неважно, главное, что населяющая ее армия безработных, бомжей, беженцев также имела право на существование, на любовь, счастье, томление духа. Она кипела своими страстями и жила по своим законам, порой более человеческим, чем те, которые были приняты наверху. И в какой-то момент, доведенные до отчаяния и безумия, сплотившись вокруг своего вождя, все эти люди могут выплеснуться на бульвары и площади, словно мутный поток, смывающий на своем пути все. Наверное, это было бы только справедливо.

— Гермес ведет нас по загробному царству, — шепотом произнес Леша Карпуньков.

— Его зовут Вася, — поправил Днищев. — И он отличный парень. Скажи, Рендаль заглотил крючок?

— Крепко. Программа включена, и он теперь сам не успокоится, пока не передаст нам деньги. Это будет навязчивой идеей, колючкой в штанах, от которой надо непременно избавиться. Вообще-то мы поступили по-свински. Особенно я: использовал профессиональные знания против больного человека.

— На этот случай я освобождаю тебя от клятвы Гиппократа. Не терзайся: Рендаль заслужил свое.

— Все равно я негодяй.

— Мы все негодяи. Только благородные. Потому и проигрываем постоянно. Нельзя находиться на границе света и тьмы: или туда, или сюда.

— О чем это вы? — спросил сзади Гена Черепков. — Куда туда-сюда? Я лично больше никуда не пойду. С меня хватит. Десять минут щелкал пальцами, как идиот. А жасмином провонял до конца жизни, вовек не отмыться.

— Скажи спасибо, что Рендаль сдвинулся на таком запахе, — обернулся к нему Днищев. — А если бы у него крыша ехала от кошачьей мочи? Каково бы тебе пришлось тогда? Да и всем нам: ехать с тобой в машине…

— Он еще издевается! — возмутился Гена. — Чуть не провалились по твоей милости.

— Глубже, чем здесь, уже не провалимся.

Шедший впереди Вася остановился возле ступенек, которые вели к приоткрытой ржавой двери.

— Вам сюда, — сказал он. — Выйдете к смотровой площадке.

— Сколько с меня? — спросил Сергей, пожимая ему руку.

— Да нисколько, — отмахнулся тот. — Рад был помочь хорошим людям. Надеюсь, вы порядком навредили этим жирным свиньям там, наверху.

— В какой-то мере мы и сами являемся одними из них, — смущенно вставил Карпуньков.

— Были бы, не полезли на дно, — ответил Вася. — А на будущее запомните: придет время, и мы сожжем эту проклятую Москву со всеми ее казино и «Макдональдсами». Силы есть.

Расставшись с подземным Пугачевым и выбравшись на свежий воздух, Сергей заметил:

— Прислушайтесь к голосу народа, друзья мои. Не сомневаюсь, что его слова сбудутся. Я даже знаю, точную дату Апокалипсиса, предсказанную обществом эсхатологов. Первое сентября. Это будет самый безумный подарок к моему дню рождения.

— В таком случае я подарю тебе огнетушитель, — отозвался Карпуньков. — Потому что, несмотря на твои убеждения, я не думаю, что ты будешь равнодушно взирать в позе Наполеона на горящую Москву.

— Ну а я презентую тебе целую пожарную машину с брандмейстером и его командой, — добавил Гена. — Денег к тому времени будет пять мешков и маленькая тележка.

Неподалеку от смотровой площадки, как и было условлено, их поджидал Савва в своей помятой «Волге». Выглядел он довольно кисло.

— Скверная история, — сказал он. — Опять гаишники привязались. На сей раз толкнул бампером поливальную машину. Совсем ездить разучился.

— А почему не бензовоз? — сердито спросил Днищев. — Мы бы наконец-то от тебя избавились.

— Они номера записали, — продолжил Савва.

— Ты же их сменил?

— Я соврал. Некогда было.

— Придурок. Зачем мы только с тобой связались! Сплошные проколы. Уж твою-то морду они хорошо запомнили.

— Успокойся, Сергей, — остановил его Карпуньков. — Наши морды у референта также отпечатались. Будем надеяться, что как-нибудь пронесет. В крайнем случае, если попадем в розыск, я вас всех спрячу в одном из сумасшедших домов. Так и быть, освобожу палату.

— Неплохая идея. Ладно, поехали.

— Куда теперь? — спросил Савва, выруливая на дорогу в опасной близости от бетонных столбиков. Он все-таки не удержался и умудрился задеть один из них правым крылом. Раздался скрежет, «Волгу» тряхнуло.

— По-моему, ему доставляет наслаждение ломать машину, — заметил Днищев. — Какой-то автомобильный садист.

— Может быть, ты при этом испытываешь еще и половое удовлетворение? — поинтересовался Карпуньков. — Не стесняйся, ответь мне, как доктору. Мне нужно для диссертации.

— Куда ехать-то? — огрызнулся Савва.

— Домой. Сегодня больше никого грабить не будем.

— А с этим… получилось?

— Наполовину. Шустрый попался старичок. Бегал за Геной по всей комнате, спустив штаны. Впал в полный транс, так что Леша его еле заколдовал.

— Боюсь только, что вместо денег он приготовит нам конфетные фантики, — добавил психиатр. — Шизофреники непредсказуемы.

— Нет, правда, нам можно надеяться? — Савва обернулся к сидящей позади него троице, а «Волгу» повело при этом куда-то вбок, на пешеходный тротуар.

— С тобой мы можем надеяться только на похороны в общей могиле, — выдохнул Днищев, увесисто толкнув его в плечо. — Держи руль! Скоро от твоей машины останется одно колесо.

— Ничего, я и на нем доберусь до Каира.

— Если нам повезет и мы доедем до «Иглара», то обязательно должны выпить за удачу, — с некоторым сомнением в голосе произнес Днищев.

Возражений ни от кого не последовало.

Через час, уединившись за отдельным столиком в глубине зала и изрядно нагрузившись пивом, четверка обменялась мнениями по первому этапу операции «Рендаль».

— Все прошло на три с плюсом, — сказал Днищев. — Старичок вроде у нас на крючке, а удочку держит Леша Карпуньков. Как бы только не оборвалась леска.

— Не оборвется, — ответил тот. — Его сознание уже закодировано.

— Как все-таки это тебе удалось? — спросил Гена. — Объясни популярно, чтобы и Савва тоже понял.

— Не такой уж я идиот, — буркнул «шейх». — В Египте мне приходилось наблюдать фокусы похлеще. Там один гипнотизер на наших глазах поднимался в воздух и парил над землей. А потом отрезал себе голову кривым ножом, клал ее на блюдо и давал каждому потрогать за ухо.

— Бывает, — согласился Карпуньков. — Только это негигиенично, да и шрамы потом остаются. Лучше всего голову отсекать скальпелем, между четвертым и пятым позвонком, и желательно под строгим наблюдением специалистов. Чтобы они потом смогли приделать ее на место. А с Рендалем все очень просто. Знаете ли вы, что в нашей стране процентов девяносто населения уже зомбированы в той или иной степени, но не догадываются об этом? И готовы выполнить любую команду, начиная с высших руководителей.

— Ну, те-то мать родную зарежут, — кивнул головой Днищев.

— Практически еще десять лет назад мы стали объектом психотропной войны, — продолжал Карпуньков, оседлав своего любимого конька. — Это я точно знаю, сам проходил стажировку в США по всяким элептонным воздействиям на человека. Но там, между прочим, массовый гипноз запрещен конгрессом. А у нас? Колдуны, маги, феи, тролли, барабашки и прочая чертовщина. А мир, кстати, заселен не только живыми существами, но и так называемыми критерами, а попросту тварями. Они невидимы глазу, но существуют, принимают различные формы. Например, НЛО. И все чаще вмешиваются в земную жизнь.

Но это так, к слову. Мы остановились на том, что психотропная война привела к массовому зомбированию нашего общества. Вспомните припадки около «Белого дома», рок на баррикадах, телесеансы Кашпировского и Чумака, терроризм, преступность и повальное сумасшествие на долларах. Все это звенья одной цепи. Народ превращен в дебилов, а нарождающиеся поколения — в мутантов. С экранов вешают дикторы с ярко выраженным отрицательным зарядом, их даже не надо проверять на аппарате Кирлиана — и так все ясно. А телесигналы увеличивают эту энергию в тридцать тысяч раз. И сидящие у ящиков идиоты начинают еще быстрее сходить с ума от злости, берут ножи и режут любимых жен. Я уже не говорю о двадцать пятом кадре, который телероботы не видят, потому что он запущен прямиком в их подсознание. Но в этом кадре может идти любая информация. Допустим, такой приказ: «Люби своего президента больше всех на свете». Или: «Посмотри телевизор, а потом убей себя». Люди как бы находятся в виртуальной реальности, из которой боятся выйти. Они выполнят любое желание Хозяина.

— А кто Хозяин? — спросил Гена. Остальные молчали, поскольку были увлечены не только лекцией, но и пенистым пивом с креветками.

— Дьявол. Поскольку он существует, — ответил Леша.

Выждав паузу, Карпуньков продолжил:

— Может быть, и сами мы уже закодированы на какие-то поступки. Я этого не исключаю. По работе мне приходилось бывать на разных сборищах, которые частенько проходят на стадионах. Вот, например, месяца два назад был в «Олимпийском». Выступал там некий проповедник — отец Назарий.

При этом имени Днищев вздрогнул и насторожился.

— В зале было полно людей из его братства, да и просто любопытных хватало. Тысяч десять. И что бы вы думали? По его команде они скандировали, вскакивали с мест, снимали ботинки и носки, двигали руками и головой, как заведенные. Словом, были полностью одержимы. Мне казалось, что в них, во все десять тысяч человек, вселились бесы. А впрочем, так оно и было. Если бы отец Назарий в этот момент показал на какую-нибудь жертву и произнес: «Убейте его!» — они растерзали бы не задумываясь. Да и нечем было бы думать: сознание их умело выключили. Мне стало страшно, честно скажу. А ведь Назарий — какой-то недоучившийся студент, кое-как овладевший методом манипуляции человеческими мозгами, нахватавшийся поверхностных знаний о геопатогенных зонах. Да по сути это обыкновенный преступник. И вы думаете, что я, профессионал, человек, посвятивший психиатрии всю жизнь, не смог бы справиться с одним-единственным старым шизофреником вроде Рендаля? Мы могли бы даже обойтись без переодевания Генки в бабу… Но только тогда мне пришлось бы потратить больше времени, — подумав, добавил он.

— Вот именно, — произнес Днищев. — А так, увидев нашу соблазнительную брюнетку, он тотчас вошел в транс.

Гена, сидевший за столиком без парика, но все еще в женском платье, да еще в туфлях с отломанными каблуками, представлял комическое зрелище. Его лысоватый череп хорошо гармонировал с лицом, покрытым косметикой.

— В следующий раз я согласен облачиться лишь в шкуру гориллы, — сказал он.

— Не желаете ли еще пива? — спросил возникший рядом Вонг.

Все посмотрели на вкрадчивого вьетнамца.

— Вы как хотите, а мне пора, — ответил Днищев. Из головы у него не выходил отец Назарий с его братством. И попавшая туда девушка. А то, что Светлану удерживают насильно, Сергей не сомневался.

Глава шестая ВИЗИТ К ПАСТЫРЮ

Отец Назарий очнулся там же, где его оставила Света, — лежащим на мягком ковре, в спущенных до колен штанах, раскинувшим крестообразно руки и с лужицей темной крови у головы, напоминающей очертаниями терновый венец. В ужасе от происшедшей схватки, от нанесенного ею удара хрустальной вазой по темечку «пророка», девушка убежала к себе в комнатку, прикрываясь остатками разодранного платья. Она была уверена, что убила отца Назария. Встретившиеся ей служительницы ничего не понимали в ее бессвязных выкриках, прерывающихся плачем. Некоторые из них протиснулись вслед за нею, встали около стены, скрестив руки и поджав губы, наблюдая, как Света торопливо ищет свою старую одежду.

— Куда это ты собралась, голубушка? — спросила одна.

— Домой, к маме! — рыдая, ответила девушка.

— У тебя теперь нет дома, — сказала та, сощурившись.

— У тебя нет мамы, — добавила другая, выглядевшая как хищная птица.

«Боже, до чего они мерзки и отвратительны! — впервые подумала о своих „сестрах“ Света. — Какой бес привел меня сюда?»

— Пустите, мне надо пройти, — попросила она, пытаясь протиснуться между ними.

Но служительницы стояли возле дверей серой стеной, с каменными лицами и пустыми, мертвыми глазами. И Света поняла, что обречена и никто ей здесь не поможет.

— Сначала мы выясним, что произошло, — сурово произнесла старшая сестра. — А ты, голубушка, побудь пока здесь.

И все они, словно зловещие тени, выскользнули из комнатки, а в дверном замке дважды повернулся ключ. Света опустилась на жесткую койку, закрыв лицо ладонями. Плечи ее вздрагивали.

Стонущего отца Назария дотащили до дивана, подтянули штаны, укрыли пледом, выбрали из головы хрустальную крошку. Он слегка постанывал, когда рану смазывали йодом. Скулили и встревоженные прислужницы, чуть не лишившиеся своего духовного поводыря.

— А где эта… сука, психичка? — не скрывая своей злости, спросил раненый, на голове которого выросла чалма из бинтов.

— Сидит под замком, — успокоили его сердобольные сестры.

— Приволоките ее сюда! — грозно нахмурился отец Назарий.

Служительницы бросились выполнять приказание. Свету действительно приволокли — вцепившись в руки, в волосы, подталкивая в бока, пихая локтями, пиная и щипая со всех сторон. Куда делась угодливая услужливость сестер, лишь пару часов назад восхищавшихся Светой, певших ей дифирамбы и растиравших тело благоуханными кремами? Теперь они вились возле нее, словно крикливые гарпии, бранясь и издеваясь над несчастной, которая от страха и боли готова была потерять сознание.

— Отпустите ее! — прикрикнул на сестер отец Назарий, поправляя чалму.

Он раздумывал, какое наказание применить к ослушнице. У него было много способов воздействия на провинившихся — в назидание всей пастве. Можно было посадить ее в подвал, где был оборудован специальный карцер, на хлеб и воду, или применить лекарственные препараты, которые со временем превратили бы девушку в наркоманку, всецело зависящую от него и медикаментов, или отправить ее в одну из сельских общин, на полевые работы, где суровый труд выбил бы из нее всю дурь, или… Отец Назарий понимал, что в чем-то виноват и он сам, слишком поспешно решив «приблизить» к себе девушку, поскольку она была еще не готова, не созрела окончательно. Стоило подождать недельки две. Глядя на Свету, ему было жаль превращать ее в калеку, в безмозглое существо вроде этих идиоток, стоявших сейчас в сторонке и жадно ловивших каждый его взгляд. Он насупился, похожий в своей чалме на всесильного падишаха, озабоченного судьбой подданных. Казнить или миловать?

— А ты ведьма! — произнес отец Назарий, прищуривая левый глаз. — Ладно, отложим решение до утра. А пока сделайте ей укольчик.

Подвизгивая, служительницы потащили Свету из комнаты…

Днищев подъехал к дому братства на Новой Басманной в четыре часа дня. Усталости он не чувствовал, хотя позади была бессонная ночь в Агропромбанке, где он провернул «дельце» Василия Федоровича, навестив кабинет Гуслярского, а вслед за этим — утренняя операция с эстонским миллионером, путешествие по подземной Москве да еще пивное сидение в «Игларе». Возможно, другой человек на его месте свалился бы замертво после столь напряженных часов, но у Сергея открылись какие-то внутренние резервы организма. Он был бодр, свеж и готов к атаке на братство отца Назария.

Вышагивая перед окружающим дом забором из металлических пик, Сергей соображал, как лучше подойти к неприступной крепости и вызволить Свету Муренову из лап проповедника. Напротив дома находилась военная комендатура, слева — издательство, справа — ресторан. Хорошая компания для религиозной секты, все необходимое под боком: оружие и пресса — для захвата власти, выпивка и закуска — чтобы отпраздновать успех. Не придумав ничего путного, Сергей просто постучал в калитку, решив действовать по обстоятельствам. Дверца приоткрылась, высунулась усатая морда отнюдь не аскетического типа.

— Чего надо? — хмуро спросил страж обители, смерив Днищева взглядом, после чего пришел к выводу, что перед ним чужак. В последнее время к братству приходило много посторонних, требуя обратно своих чад.

— Поговорить. Со Светой Муреновой. Есть тут такая?

— Новенькая, что ли? А вы кто, родственник? Нельзя. Свидания запрещены уставом.

— Вы здесь как в пересыльной тюрьме устроились, — попробовал пошутить Сергей. — Я ей покушать принес. Пирожков домашних. Пусти, дяденька!

— Она написала заявление, что отказывается от всех родственных связей, — сурово ответил страж. — И посвящает себя служению истинному учению отца Назария. Не шастайте тут больше!

Дверца с противным скрежетом закрылась. Сергей пнул ее ногой.

— А с отцом Назарием вашим поговорить можно? Я ему исповедаться хочу.

— Нельзя, — донеслось из-за забора.

— Высунься на минутку, — попросил Сергей. — Хочу сфотографировать твою морду для обложки «Крокодила». Цветное фото, семь на восемь. Я корреспондент из «Вашингтон пост». А?

— Вали отсюда, придурок, — посоветовал страж. — А то бока наломаем.

«Не хочет, — сказал сам себе Сергей. — Значит, боится и уважает. Ладно, зайдем с другого конца».

Ему стало ясно, что эта банда во главе с отцом Назарием держит Свету где-то здесь, взаперти. Проводят инкубационный период одурачивания, пока она окончательно не спятит. А закон на их стороне. Света совершеннолетняя и вправе сама выбирать, где жить, чем заниматься и какому Богу служить. Ее формальное согласие на это у них наверняка есть. Выманили, выудили. Трудно ли, умеючи? Отец Назарий, видно, большой спец по промывке мозгов. Карпунькова бы на него натравить, чтобы тот его запрограммировал, как Рендаля, на полет с Крымского моста.

Потоптавшись возле калитки, Сергей обошел здание по периметру. Забор был достаточно высокий — для прыгуна с шестом, боксеру не взять. Но расположенное рядом издательство почти соприкасалось со стеной братства. Между ними находился внутренний дворик, в который можно было спуститься со второго этажа. Стоит попробовать. В крайнем случае придется мобилизовывать военную комендатуру для штурма. Сергей постучал в массивную дверь. За стеклом замаячила фигура вахтера.

— Суббота! — развел тот руками. — Никого нет.

— Никого и не надо, — ответил ему Днищев, приложив к стеклу развернутое удостоверение. — Открывай срочно, дед. Контрразведка.

Старорежимник, очевидно, был воспитан в незыблемом почтении к органам. Повозившись с ключами, он впустил Сергея и торопливо пошел следом за ним по коридору, а затем и по лестнице на второй этаж.

— Это кого ж вы здесь ловить собираетесь? — полюбопытствовал он.

— Директора вашего, компромат на него. Вот место для засады выбираю.

Сергей подошел к окну, открыл его, выглянул. Можно прыгнуть. Аккурат на клумбу с гладиолусами, за которыми, наверное, сестрички из братства бережно ухаживали с начала лета.

— И молчок, дед, никому ни гугу! — погрозил Сергей, выбираясь на подоконник.

— Разве ж не понимаем, — согласно кивнул старый стукач, проследив, как служивый приземляется на клумбу, сминая цветы.

Сергей пружинисто подскочил, отряхнулся, сорвал гладиолус и поспешил к обители братства. Он не стал искать дверь, а попросту влез в одно из раскрытых окон на первом этаже. Комнатка, куда он попал, походила на келью: ничего лишнего, только кровать, тумбочка и портрет отца Назария на стене. «Так вон он какой», — подумал Сергей, доставая из кармана авторучку. Хулигански пририсовав проповеднику ослиные уши и хобот, он сделал внизу подпись: «Агент КГБ Конопля. Находится во всероссийском розыске». Затем толкнул дверь и вышел в коридор. Огляделся. С обеих сторон тянулись двери в точно такие же комнатки-кельи. Света могла находиться за любой из них. Только сейчас Сергей впервые подумал: а как она встретит его? Может быть, отец Назарий уже настолько отравил ее сознание, что она с гневом набросится на него, прогонит, станет звать «братьев»? Тогда надо хватать девушку в охапку, заматывать голову наволочкой и тащить на улицу. Другого выхода нет, только хирургическое вмешательство.

Днищев шел по коридору и открывал все двери подряд. Некоторые оказывались запертыми, но у них были до того слабые щеколды, что он легко выдавливал их плечом. Удивительно, что в кельях никого не было. Сергей решил, что попал в неурочное время: очевидно, вся братия расположилась где-нибудь в конференц-зале на песнопениях, слушает завывания пастыря. Но в конце коридора ему повезло. Лежащая на кровати, накрытая простыней девушка приподняла голову. Она посмотрела на Сергея ничего не выражающим, пустым взглядом и снова откинула голову на подушку.

— Эй! — тихо позвал Днищев. — Вы спите?

Эта юная особа чем-то напоминала Свету, только была смуглее и коротко подстрижена. Она что-то бессвязно проговорила, коротко рассмеялась и закрыла глаза. «Совсем ребенок, — подумал Сергей, глядя на ее исхудавшее лицо. — Сволочи, чем же они тут занимаются?» Ему было жаль девушку, но сколько здесь таких, как она? Что он мог поделать? Осторожно закрыв дверь, Сергей двинулся дальше, чувствуя, как его все больше обуревает злость. «Дурак Толстой, непротивленец хренов, — решил он, шагая по коридору. — С него-то и началось русское бессилие. Клопов надо давить, а не стряхивать с подушки».

— Где отец Назарий? — спросил он какую-то служительницу, попавшуюся на пути.

— А где и положено, однако, — ответила она с волжским оканьем.

«Ей бы детей рожать, а она дурью мается», — подумал Днищев.

— А где на него положено? — съехидничал он. — Я еще добавлю.

Волжанка испуганно взглянула, заторопилась прочь. Наконец кто-то объяснил, что отца Назария следует искать на третьем этаже, в его кабинете. Сергей быстро побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Ковровая дорожка привела его прямо к цели. Толкнув дверь, он оказался в прихожей, встретившись взглядом с сидящим за столом «братом».

— У себя босс? — спросил Днищев.

— Нельзя, — ответил тот, поднимаясь. Он выглядел довольно крупным мальчиком.

— Следи за руками, — попросил Сергей, разводя их в стороны.

Затем он энергично хлопнул обеими ладонями, сложенными лодочкой, по ушным раковинам «брата». После акустической бомбочки, взорвавшейся в голове, последовал удар в солнечное сплетение, и сторож отца Назария как бы заснул за столом, навалившись на него грудью.

— За отдых в рабочее время вычтут из зарплаты, — пообещал ему Днищев и вошел в кабинет.

«Пророка», сидевшего за длинным столом, он углядел сразу, его рыжую бороду было трудно перепутать с какой-либо другой, но голова страстотерпца отчего-то была обмотана бинтами. В креслах развалились еще три гаденыша с опухшими лицами — толстяк, лупоглазый и длинный, словно сошедшие с полотен Босха. Стол был уставлен напитками и снедью.

— Тайная вечеря? — спросил Днищев, направляясь прямиком к отцу Назарию. — Позвольте внести некоторое разнообразие в программу. Члены попечительского совета могут оставаться на своих местах.

— Что вам угодно? — гневно отозвался пастырь, поднявшись и поправляя чалму.

Экуменисты, предупрежденные Сергеем, наоборот, застыли в своих креслах, не понимая, что происходит.

— Прежде всего угодно вручить вам этот хилый цветок от восторженной паствы, — ответил Днищев, одной рукой протягивая гладиолус, а другой ухватив отца Назария за причинное место и сжимая его мужское достоинство в кулаке. Тот взвыл от боли, но дернуться не решился. — А во-вторых, угодно узнать, где в сей момент находится Света Муренова? Только прошу вас, падре, хорошенько подумать, прежде чем наврать: я уйду, но то, что останется в кулаке, выброшу в урну где-нибудь по дороге.

— Она… на трудотерапии, — скрипнул зубами отец Назарий: благоразумие не покинуло его даже в такие критические для здоровья мгновения. — С сегодняшнего утра… Станция Семхоз по Ярославской дороге… Большой желтый дом… всякий… покажет. — Слова давались ему с трудом.

Толстяк протестант попытался было подняться, но Сергей, не оборачиваясь, лягнул его пяткой по коленной чашечке. Остальные сидели смирно, только лупоглазый католик усердно двигал челюстями, стараясь разжевать застрявший кусок мяса.

— Я почему-то вам верю, хотя вы и страшный враль, — произнес Днищев. — Значит, Семхоз, неподалеку от Сергиева Посада? К святым местам подбираетесь, месье Конопля?

Прозвучавшая кличка заставила отца Назария поморщиться еще сильнее. Он уже догадался, что с ворвавшимся сюда психопатом лучше разойтись полюбовно. По крайней мере сейчас. А там видно будет.

— Пошлите голубка с весточкой в эту богадельню, чтобы Муренову отпустили домой, — продолжил Днищев. — Так будет удобнее для всех нас. Потому что, как вы уже, наверное, заметили, я парень тихий и очень мирный, но, «если мне в седьмом часу не поднесут стакан имбирной», я все здесь на хрен разнесу… Это стихи. Вы любите поэзию? Ладно, о Пастернаке поговорим в следующий раз. А сейчас тороплюсь: в Останкинском пруду меня ждет подводная лодка.

Сергей отпустил отца Назария и пошел к двери. Но на пороге остановился, словно вспомнив о чем-то.

— Да, продолжайте, пожалуйста, чревоугодие, прошу вас, — повернулся он к экуменистам. — У нас с Коноплей свои разборки. А вы все тоже возглавляете какие-то секты? Бр-р… Ну и рожи, извините, прости меня, Господи! Права народная пословица: «Бог шельму метит». Засим прощайте!

Сергей пробежал по коридору, быстро спустился по лестнице, вышел во двор. Подойдя со спины к стражу около калитки, он вышиб из-под него стул и, пока тот барахтался на земле, отодвинул щеколду на двери и выбрался на Новую Басманную.

Глава седьмая ЦЕПОЧКА ДОЛЖНА БЫТЬ ОБОРВАНА

Приближаясь к дому, Сергей еще издали увидел маячивших за деревьями Мишку-валютчика с компанией. Они явно подкарауливали его, коротая время за пущенной по кругу бутылкой. Ему удалось даже разглядеть, что они пили — польский «Белый орел», который дурил мозги не хуже проповедей отца Назария. «Надоели, — подумал Днищев. — Вернуть им, что ли, сто долларов, чтобы отлипли?» Драться ему больше не хотелось, да и устал порядочно после всей круговерти дел.

Снова нехорошо кольнуло в сердце. Не так сильно, как ночью, но все равно нехорошо, остро, словно настойчиво предупреждали о какой-то грозящей опасности. От кого? В чем она таилась? Не в этих же оглоедах, передающих из рук в руки бутылку? С ними он, даст Бог, справится. Но кто же тогда нанесет ему единственный, смертельный удар в сердце — женщина, мужчина, невидимый, но уже народившийся на земле зверь, с которым он призван сразиться? Не тот ли, чью волю исполняет отец Назарий? И Рендаль, и Гуслярский, и Савва-«шейх», и наверняка Герман, да и бывший генерал КГБ Василий Федорович, а возможно, и Алексей Алексеевич — этот странный человек с Чистых прудов? А может быть, тот зверь сидит в нем самом и терпеливо выжидает момент, когда душа его даст трещину, когда крепость духа падет и рассыплется в прах?

Внимание Днищева привлекла и вишневая «тойота», застывшая возле подъезда. Он узнал эту машину: именно на ней несколько дней назад к нему приезжала Полина. Завтра, двадцатого августа, в воскресенье, назначен вернисаж-вечеринка на ее даче. Сергей вспомнил оставленный ею адрес и усмехнулся: забавно порою судьба сплетает в одном месте разных людей, даже не подозревающих, что кто-то один объединяет их всех, как стержень, на который наброшены кольца. Ведь дача Полины находится в Хотькове, а совсем рядом, в Семхозе, томится Света Муренова, а еще дальше — в Сергиевом Посаде — во вторник ждет Днищева Герман со своим цирком-шапито. И что уж совсем забавно, на этом же направлении назначена встреча с Рендалем: эстонец должен передать деньги на пятидесятом километре Ярославского шоссе. Так получилось, Сергей сам выбрал этот пустынный участок дороги, просматриваемый с холма, где можно удобно спрятаться. Он и не предполагал тогда, что столь многое сойдется на относительно небольшом пространстве почти в одно и то же время. Но Днищев пока не знал, может быть, самого главного: База, о которой сообщил ему в приватной беседе Алексей Алексеевич Кротов и на которой все было готово к приему «гостей» — восьмерых исполнителей проекта «Мегаполис», вызревшего в недрах Организации, — также находилась в координатах Ярославской железной дороги, в десяти километрах от Троице-Сергиевой лавры. И для Днищева там уже была оборудована специальная комната…

Сергей еще раз взглянул на вишневую «тойоту». Подойти к ней, оставшись незамеченным компанией Мишки-валютчика, было невозможно. «Опять придется лазить по чердакам!» — с тоской подумал Сергей. Он обогнул дом, вошел в последний подъезд и поднялся на верхний этаж. Затем выбрался по лестнице через люк на крышу. Подойдя к каменному бордюру, он глянул вниз, плюнул, но в Мишкино воинство не попал. Спустился в свой подъезд на восьмой этаж и позвонил в Люсину квартиру.

— Ну, здравствуй, бегун, — сказала молодая женщина и, оглянувшись назад, тихо добавила: — Сегодня нельзя, Паша из рейса вернулся.

— Какая досада! — солгал Днищев. — Ладно, зайти хоть можно? Я по делу.

За столом, уставленным тарелками, наворачивал густые щи шофер-дальнобойщик — плечистый бугай в майке.

— Ситдаун, плиз! — выразился он. — Водку будешь?

— Из горла, — согласился Сергей. — Паша, отпусти Люсю на пять минут. Там внизу ко мне девушка приехала на «тойоте», а рядом типы караулят. Пусть сходит узнает, что ей надо, и приведет к Савве.

— Так давай сами спустимся, морды им начистим? Я сейчас свою монтировку поищу, где-то она тут, под кроватью, валялась.

— Не надо, пускай загорают. Зачем доставлять им удовольствие!

— Как хочешь. Люся, топай вниз! — скомандовал муж.

Разлив по стаканам водку, Паша похвастался:

— Она у меня исполнительная: что скажу, то и сделает. Видишь, как побежала?

— Я заметил, — согласился Сергей.

Они чокнулись, выпили, и Днищев, глядя на простодушное лицо соседа, подумал: «Ну чему же ты радуешься, милый? Сейчас она любит тебя, глаз не сводит, кормит — вон сколько котлет нашмякала, а уедешь в рейс — и прощай-прости. До следующего свидания. У женщин слишком короткая память. Они не могут быть хранительницами домашнего очага, потому что, когда остаются одни, всегда начинают искать себе нового хозяина».

— Хорошо пошли банкиров стрелять, — прервал его мысли Паша. — Аж душа радуется. Как вернусь из рейса — парочка новых трупов.

— Кого на сей раз хлопнули? — равнодушно спросил Сергей. — Я не очень слежу за газетами.

— Да вот только что по радио передали. Отравили какого-то… Гусманского, что ли! Правда, пока еще трепыхается в больнице, гнида.

— Может быть, Гуслярский? — насторожился Сергей.

— Точно! — обрадовался Паша. — Он, голубчик. Прямо из банка на «скорой помощи» и увезли.

— Где у тебя телефон? Мне нужно позвонить.

Сергей вышел в коридор, быстро набрал номер Василия Федоровича. Подозрительное отравление генерального директора Агропромбанка встревожило Днищева. «Тут что-то не так, — думал он, прислушиваясь к длинным гудкам. — Не может быть, чтобы столь цветущий человек внезапно слег, скушав какую-нибудь осетрину не первой свежести. Да еще во время важнейших переговоров с немцами. Здесь чувствуется дьявольская игра, затеянная бывшим тестем. А я наверняка принимал в ней участие. Эта капсула…»

— Алло, это я, — негромко произнес он, не называя своего имени: в телефонном разговоре надо быть предельно осторожным.

— Хорошо, что позвонил. — Голос тестя был, как всегда, невозмутим. — Ты уже знаешь?

— Только что услышал. Почему?

— Это судьба. Так уж на роду написано.

— Написано вашими чернилами, как я понимаю?

— Ерунда. Диагноз еще не установлен. И вряд ли это будет возможно в ближайшее время.

— А когда это все-таки случится, что тогда?

— Поэтому тебе нельзя было так резко бросать работу. Сам понимаешь, кто первым попадает под подозрение.

— Значит, в металлическом стержне был не жучок? Я правильно догадался?

— Вот что, — ответил Василий Федорович, — нам надо встретиться и все обсудить.

— Хорошо. Когда и где?

Сергею послышались какие-то колебания в голосе тестя.

— Завтра, в десять часов утра, в сквере около Большого театра. Тебя устроит?

— Я приду, — произнес Сергей и повесил трубку.

Нажат на рычаг и Василий Федорович, хмуро взглянув на сидящего напротив него человека. Это был Хрунов, только что вернувшийся из Лондона, — начальник службы безопасности Агропромбанка. В комнате было еще несколько человек, принадлежащих к политической и финансовой элите страны.

— Он придет, — сказал бывший генерал КГБ.

Никто не отозвался, считая вопрос решенным, а может быть, не желая вдаваться в столь мелкие детали, касающиеся лишь исполнителей проекта «Банки». Все присутствующие также принадлежали к Организации. И лишь Хрунов пробормотал скорее для себя, чем для окружающих:

— Цепочка должна быть оборвана…

Глава восьмая СМОКИНГ И ПУТАНА

После разговора с Василием Федоровичем Сергей снова интуитивно почувствовал грозящую ему опасность. Это походило на проникшую в комнату струю холодного воздуха. Сначала он даже решил не ходить на завтрашнюю встречу к Большому театру. Днищев рассуждал так: если он действительно причастен к отравлению Гуслярского (это могли быть какие-то ядовитые пары из капсулы, созданной умельцами КГБ), то рано или поздно следственные органы выйдут именно на него. Проработал несколько дней, вел себя странно, исчез, да и на ручке двери в кабинет, на телефонной трубке сохранились отпечатки его пальцев. Вычислить его будет несложно. Может быть, уже сейчас идут по следу. Значит, он представляет явную угрозу и для Хрунова, и для Василия Федоровича — будь он неладен, старый лис! — и для тех, кто стоит за ним. Естественно, что лучшим исходом для них было бы его полное исчезновение. Тогда и концы в воду.

Но потом, взвесив все «за» и «против», Сергей решил все же встретиться с бывшим тестем — в последний раз. И объясниться. Не станет же тот подводить под монастырь отца своей единственной внучки? Не совсем же они там продали душу дьяволу… Однако хорош тестюшка! Так подставить, впечатать в дерьмо!

Сергей вернулся на кухню и позавидовал спокойному добродушию Паши, попивающего водочку. Вот кому все до лампочки! Скажи ему сейчас, что он, Днищев, любовник Люси, и шофер не шибко расстроится. Ну помахают они для порядка кулаками, а потом сядут за стол, утрут кровавые сопли и допьют пузырь по старой русской традиции. Еще и обнимутся, песню затянут… И никаких тебе козней с отравляющими капсулами, никаких психотропных обработок — все просто.

А тут и Люся вернулась, неся большую коробку.

— Это тебе, — сказала она Сергею. — Дамочка твоя подниматься не стала, но просила передать, что уговор дороже денег. Только она мне не понравилась: по лицу видно, что щучка та еще.

— Разберемся, — отозвался Сергей, распаковывая коробку. — Вам, женщины, лишь бы позлословить друг о друге. Ого!

Он вытащил завернутый в целлофан черный смокинг, встряхнул его. В коробке оказались также лакированные ботинки, белая рубашка-манишка и темная бабочка.

— Целый джентльменский набор. Хоть сейчас в Букингемский дворец.

— Дамочка сошла с ума, — поставила свой диагноз Люся. — Это барахло стоит кучу денег. Ну и богатая же у тебя любовница!

— Я с ней виделся всего два раза, — сознался Сергей. — Просто она владеет платяным магазином, а товар не раскупается, вот она и избавляется от него помаленьку: то друзьям подсунет, то в мусорный ящик украдкой выбросит. У богатых свои причуды!

Но Сергею и самому было любопытно: с чего это Полина сделала ему такой сюрприз? Вещи действительно безумно дорогие, он даже затруднялся определить их приблизительную стоимость. Может быть, они взяты напрокат и после вернисажа на даче подлежат возврату? Тогда это хоть что-то объясняет. Но никакой записки в коробке не было. Сергей тут же примерил и смокинг, и туфли, и все оказалось ему впору, словно было сшито на заказ. «Глаз у Полины, как у ювелира, — подумал Днищев. — С такой женщиной опасно иметь дело».

— Вылитая кинозвезда, — похвалил Паша. — Мне бы такой костюмчик, в рейс. Все гаишники попадают. Обновку надо вспрыснуть.

— Нет уж, господа, а то заляпаю макаронами, — отозвался Сергей. — Пойду к себе, поражу Савву.

— Иди, иди… кобелина, — сказала Люся, обняв любимого мужа-дальнобойщика в майке.

Сергей отправился к себе, надеясь застать там всех утренних фигурантов, но ни Гены, ни Алексея не было. Зато рядом с Саввой в самом теснейшем контакте сидела Мила Ястребова: и, судя по их блуждающим глазам, они не теряли времени даром.

— Кто это? — Увидев Днищева, Савва прикрыл глаза ладонью. — Посол Швейцарии проездом из Макеевки?

— Посол, посол, — подтвердил Сергей. — Посол ты в баню. Вы, погляжу, совсем спелись. Где ребята?

— Разъехались.

— Нашел Свету? — спросила Мила, ничуть не смущаясь.

Она была в Саввином халате, а когда поднялась, он как-то ненароком сполз с плеч, заструившись по телу, и шелковым облаком улегся у стройных ног. А может быть, она сделала это специально, чтобы подразнить Сергея. Обнажившись таким образом, Мила насмешливо посматривала на него, зная цену своей красивой фигуре. И Сергей вынужден был признать, что в этом отношении у нее все в порядке.

— Ты бы прикрылась, бесстыдница, — сказал он, поднимая халат и протягивая ей.

— Разве тебе не приятно на меня смотреть? — спросила она.

— Смотреть — не есть.

— У-у-у!.. — протянул Савва. — Пожалуй, мне пора оставить вас одних. К тому же дела. Сегодня вечером я должен быть в ночном клубе «Эльдорадо».

Он стал поспешно собираться, а Мила уселась в кресло, словно и не собиралась никуда уходить.

— Так ты нашел Свету? — спросила она снова, закурив сигарету.

Сергей отогнал рукой дым, поморщился.

— Нашел. Только тебе это, наверное, все равно.

— Нет. Все-таки она моя подруга.

— И поэтому ты испытываешь мое терпение, щеголяя в чем мать родила?

— А чего ты ко мне прицепился? Хожу как хочу. Я же не спрашиваю у тебя, почему ты в смокинге.

«Логично, — подумал Днищев. — Нет загадочнее существа, чем женщины. Им обязательно надо проверить свои чары на всех. Особенно на тех, кто предпочитает их подруг».

— Тебе нравится Света? — угадала его мысли Ястребова.

— В значительно большей степени, чем ты.

— Жаль. Ты же еще не знаешь меня. Хочешь попробовать?

— Что, прямо сейчас?

— Савва нам не помешает. — Мила соблазнительно изогнулась.

— Ребята, мне пора! — в комнату заглянул «шейх». — Не скучайте!

Но они даже не обратили на него внимания. Сергей смотрел на красивую, улыбающуюся ему женщину и думал, что ее ждет большое будущее. В Каире. Зазвонил телефон, и Днищев с трудом оторвал взгляд от коварной соблазнительницы. Уйдя в коридор, он снял трубку.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — произнес он, узнав голос человека с Чистых прудов.

— Ну, рад вас поздравить, — отозвался тот. — Все анализы показали, что у вас отличное здоровье. Так что все в порядке: вы нам подходите.

— Хорошо. Что я должен делать дальше?

— Ничего. Пока ждите. А в четверг позвоните по известному вам номеру. Вам укажут место, куда надо явиться. Засим прощайте.

До сих пор Сергей не мог избавиться от ощущения, что принимает участие в какой-то веселой, но нелепой игре. Повертев в руках трубку, он положил ее на рычаг и вернулся в комнату.

— Ну, ты неукротима, — только и сказал Днищев, обнаружив Милу на кровати, вытянутую в струнку и обнаженную.

— Ты идешь? — призывно спросила она, облокотившись на подоткнутое одеяло. — Миледи ждет.

— А сколько я буду должен тебе заплатить? — грубо спросил Сергей.

— Ты так ставишь вопрос? — усмехнулась она. — Хорошо, миленький. Тогда приготовь двести долларов.

«Ох, грешен человек, грешен…» — подумал Сергей и погасил свет.

Глава девятая ЗМЕЯ ПОКАЗЫВАЕТ ЖАЛО

Днищев приехал к Большому театру раньше назначенного времени — к половине десятого, прошелся по скверу, осмотрелся. Погода стояла отличная, ярко светило солнце, сверкали струи фонтана. На скамейках сидели несколько пенсионеров да молодые мамы с колясками. Ребятишки постарше бегали между кустами и деревьями. Ничего подозрительного Сергей пока не углядел, хотя внутреннее напряжение не покидало его. Пожалуй, впервые за последние дни он неплохо выспался, выпроводив Милу Ястребову в двенадцатом часу ночи. Напоследок он протянул ей двести долларов.

— Думаешь, не возьму? — насмешливо спросила она. — Работа есть работа.

— Вот именно. В нашем коротком романе прозвучали финальные аккорды.

— Когда они зазвучат снова, позвони.

— Интересно, а с мужа ты тоже берешь деньги? — спросил он и получил пощечину, но не обиделся, даже проводил до двери, потирая щеку.

Пущенный мальчишкой мячик подкатился к ногам Сергея, и он отбросил его в сторону. И тут же почувствовал, что в затылок уперся какой-то холодный предмет. Через секунду, которая показалась ему вечностью, раздался глухой щелчок.

— Я застрелил тебя! — выкрикнул другой мальчик, лет шести, обегая скамейку. — Я наемный убийца — спасайтесь кто может!

И он побежал дальше, стреляя из игрушечного автомата. Остальные дети бросились врассыпную, прячась за деревьями. «У каждого времени свои игры», — с облегчением подумал Днищев, чувствуя противный осадок в груди. Нелепо умирать в столь ясный день в центре Москвы. Он посмотрел на часы: Василий Федорович, обычно пунктуальный до щепетильности, на сей раз запаздывал. Мимо прошла молодая парочка, ища свободную скамейку. Им хотелось уединиться, но всюду кто-то сидел. Покрутившись немного, они примостились возле Сергея, не удостоив его вниманием, и сразу же защебетали о чем-то. У юноши были длинные волосы, завитые в мелкие колечки, а девушка, наоборот, была подстрижена очень коротко. «Вот и разбери, кто из них какого пола?» — насмешливо подумал Сергей. Искоса взглянув на них еще раз, он отвернулся.

Внимание Днищева привлекли двое пьяных, начавших громко браниться. Но их нарочитая возня вдруг перестала его интересовать. «Стоп! — мелькнуло в голове. — Что-то здесь не так». Он вспомнил: пакет, полиэтиленовый пакет с рекламной надписью «Мальборо», который несла стриженая девушка. Ее рука была засунута внутрь, а сам пакет был схвачен у запястья, словно привязан чем-то. И то, что она держала в ладони, закрытое газетой, несомненно было… Сергей не увидел, а скорее почувствовал, как рука в пакете развернулась к его левому боку, хотя юноша и девушка продолжали болтать, и он, оттолкнувшись от скамейки, сделал пружинистый кувырок назад. Щелчок из пистолета с глушителем прозвучал на мгновение позже. Пуля ушла в сторону проспекта, разбив ветровое стекло проезжавших «Жигулей». Остальные пули девушка посылала в бегущего зигзагами Днищева, который совершал немыслимые прыжки в стороны. Пригнувшись, он достиг припаркованных возле Большого театра автомобилей, слыша смертоносный посвист вокруг. Затем бросился к длинному ряду коммерческих палаток и укрылся за ними.

— Идем, — произнес юноша, останавливая свою подругу. — Кролик хорошо бегает.

Они поднялись, спокойно пересекли сквер и сели в поджидающую их машину, где уже находились двое «пьяных», бранившихся у фонтана.

— Ушел, — коротко ответила девушка на вопросительный взгляд.

Отдышавшись, Сергей смешался с толпой, выходящей из ЦУМа, затем пошел вдоль Кузнецкого моста, нырнул в метро. То, что произошло возле Большого театра, когда он чудом избежал смерти, не столько ошеломило его, сколько еще сильнее сконцентрировало все силы и внимание, подвинтило какие-то гайки в возбужденном механизме. И развеяло последние сомнения в отношении Василия Федоровича. Только бывший тесть знал о месте их встречи. Все встало на свои места: мавр, то есть он, Днищев, выполнил свое дело — вывел из игры Гуслярского, и теперь этот мавр должен умереть. Теперь его не оставят в покое до тех пор, пока не убьют. Охота началась. Забавно, что ему нет смысла искать защиты у официальных органов власти, потому что он сам является фактически тем человеком, который убил Гуслярского. Если тот, конечно, уже умер в больнице. Но дай Бог, чтобы он оклемался: хоть один грех спадет с души. Ай да Василий Федорович, примите поздравления!.. В эти минуты Сергею хотелось очутиться рядом с бывшим тестем, посмотреть в его внимательные глаза и задать только один вопрос: почему? Неужели тот не мог выбрать кого-то другого для своих дьявольских козней?

Вернувшись домой, Сергей стал поспешно собирать вещи в сумку. Упаковал в целлофановый пакет и смокинг. Раз пошла такая пьянка, то скоро они найдут его и здесь. Савва, явившийся после ночных похождений по клубам, лежал на диване и осоловело глядел на него.

— Съезжаешь? — спросил он. — Я же тебя пока не гоню.

— Пора, братушка, — ответил Сергей. И добавил немного спустя: — Только что в меня стреляли.

Савва подскочил под одеялом, разинул рот:

— Люди Рендаля?

— Думаю, нет.

Но сейчас Днищев не исключал и эту версию: а почему бы им не выследить его? Ведь в удостоверении, которое он показывал референту, стояла его собственная фамилия. Они могли посчитать сквер возле Большого театра самым удобным местом. Но… возможно ли такое совпадение?

— Дай мне ключи от «Волги», — попросил Сергей. — Я должен смотаться в одно заведение. А завтра встретимся, как договаривались, на пятидесятом километре. Предупреди ребят.

— На чем мы туда доберемся?

— На такси. Потом шофера отпустите. И прошу тебя: проследи, чтобы за тобой никто не увязался. Вообще, если кто-либо будет меня спрашивать, я здесь не живу.

— Ясно. Я скажу, что ты умер неделю назад.

— Еще накаркаешь!

Напоследок Сергей сделал два звонка: Василий Федорович к телефону не подходил, а отец Светы ответил, что дочь не возвращалась. «Так… — подумал Днищев. — Значит, и отец Назарий решил поиграть со мной в кошки-мышки. Ладно…»

Попрощавшись с Саввой, он на всякий случай выбрался через чердак на крышу и спустился в другом подъезде. Огляделся на улице, приближаясь к помятой «Волге». Теперь в каждом прохожем ему чудился потенциальный убийца. Им мог оказаться любой, допустим, вон тот неприметный брюнет, стоящий возле газетного киоска. Или этот старик в помятой шляпе, идущий мимо. Почему он так странно посмотрел на него? А та группа кавказцев, спорящих о чем-то? Сергею казалось, что он теперь до конца жизни обречен подозревать каждого. Надо спрятаться, залечь куда-нибудь на дно, но прежде покончить с оставшимися делами. На сегодня их было два: выполнить данное Полине обещание, а вечером, если отец Назарий так и не сдержит слово, вызволить из его лап удерживаемую пленницу.

Сев в «Волгу», Днищев включил зажигание и мягко тронулся с места. Куда теперь? Ехать в Хотьково было еще рано: гостей на вернисаж ожидали к пяти часам. Подумав немного, Сергей развернул машину в сторону Преображенской площади. Он решил навестить бывшую супругу и попрощаться с дочкой. Кто знает, когда им еще доведется увидеться?..

Дверь открыла Катюша.

— Привет! — обрадовалась она, даже обвила шею руками и поцеловала в губы.

Столь нежный прием Сергей отнес за счет ее некоторых охлаждений в отношениях с Федосей. Он не ошибся.

— Подлец не ночевал дома, — пожаловалась Катя. — Где он может шляться?

— Кем он у тебя вообще работает? — спросил Сергей. — Или сидит на твоем иждивении?

— Он манекенщик в Доме моделей. Наверное, завел себе какую-нибудь шлюшку.

— Нет, скорее дружка, — пошутил Сергей.

Но он был уверен, что Федося проводит время где-нибудь с Натали. Ему это, конечно, было все равно, но за бывшую супругу стало чуточку обидно: видно, она всерьез привязалась к этому напомаженному мальчику.

— Да плюнь ты на него, — посоветовал он. — Заведи себе нормального мужика.

— И заведу! — угрожающе пообещала Катерина. — Вот хоть тебя. А ну-ка быстро раздевайся — и в койку.

— Мы это уже проходили.

— Странно. Несколько дней назад ты сам предлагал начать заново.

— Время сумасшедшее, так быстро все меняется… Извини, если огорчил тебя.

— Ничего себе «огорчил»! Женщина намекает на любовь, а он брыкается.

— Постель и любовь — разные вещи. Думаю, у тебя все образуется. Где, кстати, Танечка? — сменил он опасную тему.

— Папа утром повел ее в зоопарк, — ответила пепельнокудрая Венера, обиженно повернувшись к нему спиной.

Вот так, пока Сергей ждал его возле Большого театра… Он даже позавидовал железной выдержке Василия Федоровича: рассматривать в клетке обезьян и кормить крошками павлинов, когда его зятя расстреливают из пистолета с глушителем… Такие люди построят не только коммунизм или демократию — они установят на Земле железный мировой порядок.

— Вот, кстати, и они, — сказала Катюша, поспешив на звонок в дверь.

Увидев Сергея, Василий Федорович слегка нахмурился, но в общем-то не проявил никаких чувств: ни радости, ни огорчения. Он отошел в сторону, наблюдая, как Танечка обнимает отца. А Сергей и вовсе позабыл о его присутствии, лаская маленькое родное существо, которое, возможно единственное в этом мире, любило его по-настоящему, не ища для себя каких-то выгод.

— Ну, раз уж мы опять все вместе, давайте пообедаем по-семейному, — произнес наконец Василий Федорович.

— Я согласна! — радостно взвизгнула Танечка.

— А тебя никто и не спрашивает, — откликнулась Катюша.

Сергей посмотрел в бесстрастные глаза Василия Федоровича.

— Только договоримся: никуда и никому не звонить по телефону, — сказал он.

— Принимается, — усмехнулся бывший тесть, предлагая Сергею пройти на кухню.

— Только после вас! — вежливо ответил тот.

Глава десятая ТАДЖ-МАХАЛ В ХОТЬКОВЕ

Водитель помятой «Волги», зато одетый в безукоризненный смокинг с бабочкой, мчался по Ярославскому шоссе в сторону Хотькова. Его ждало изысканное общество на вечере-вернисаже, устраиваемом крупным московским бизнесменом и антикваром Олегом Кожуховым с супругой. Днищев готовился сыграть роль «близкого друга» Полины, устроив маленький спектакль на даче. Он рассчитывал пробыть там часа три, не больше, а затем отправиться в Семхоз на поиски Светы Муреновой, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного. Пару раз его останавливали посты ГАИ, придираясь к техническому состоянию «Волги», но Сергей показывал свое «служебное» удостоверение, которое действовало безотказно. Он уже настолько привык к нему, что порою действительно ощущал себя неким всемогущим агентом, защищающим интересы и безопасность России. Игра есть игра, рано или поздно она неминуемо переходит в реальность, даже против собственной воли. А уж куда реальнее были кусочки свинца, просвистевшие над его головой несколько часов назад. За обедом Катюши он задал Василию Федоровичу всего один вопрос:

— Что же вы не явились на встречу?

— Я подумал, что и ты не придешь, — спокойно ответил тот.

— И вы не ошиблись. У меня нашлись другие дела.

— Вот и отлично. Будь осторожен, Сережа.

Тесть или на самом деле не знал, что произошло в сквере у Большого театра, или делал вид. В таком случае он был великим артистом. Танечка сидела у него на коленях, а дед благодушно очищал для нее апельсин. Просто картина передвижников: стар и мал. Только среднее звено выпало.

— Хочешь, я сделаю тебе заграничный паспорт, дам немного денег на первых порах, и ты уедешь отсюда, куда душе угодно? — спросил вдруг Василий Федорович.

Странно, но в его голосе Сергей не уловил фальши.

— Никто не узнает, — добавил бывший тесть.

— Моей душе угодно в среднюю полосу России, — ответил Сергей, а Катюша неожиданно встрепенулась, словно очнувшись от забытья:

— Эй, о чем это вы? Какие такие заграницы?

— Границы жизни и смерти. Самые неопределенные и утешительные из всех границ, — усмехнулся Сергей.

А Василий Федорович на прощание повторил ему:

— Если все же надумаешь воспользоваться моим предложением, позвони. — При этом он кивнул на Танечку и добавил: — Ради нее.

Так, в недоумении от слов тестя, веря и не веря ему, сохранив на устах поцелуй Танечки и Катюши, взглянув на них в последний раз с щемящей тоской, Сергей уехал, сожалея, что многое не может вернуть назад и остановить время на том отрезке, когда все они были счастливы. Будет ли у него семья, где он найдет и любовь и покой? Скорее всего, нет. Человек не должен постоянно тянуть руку за новым счастливым билетом. Сохранить былое куда как труднее.

Впереди наконец-то начали вырисовываться дачные домики Хотькова. Сергей сбавил скорость, взглянув на бумажку с адресом Полины.

Въехав в обычный поселок с неказистыми строениями, оставшимися еще от советских времен, Днищев миновал его и по хорошо заасфальтированной трассе приблизился к виллам «новых русских», разительно отличавшимся от предыдущих домов. Все тут дышало благополучием и роскошью. Богачи словно соревновались между собой в изощренности многоярусных построек с лоджиями, башенками и чуть ли не крепостными стенами с бойницами. Поплутав немного между этими дворцами, Днищев остановил машину возле металлических ворот и посигналил. Вышедшему привратнику в каком-то позолоченном пиджаке сунул под нос приглашение. Покосившись на мятую «Волгу», тот нажал на кнопку, и створки ворот разъехались в разные стороны. Слева находилась стоянка машин, заполненная «мерседесами», «тойотами» и другими иномарками. Сергей открыл дверцу, легко выпрыгнул на дорожку.

— Сынок, — обратился он к привратнику, который был старше его лет на двадцать, — ты уж сам воткни куда-нибудь мою старушку, позаботься о ней. Гляди, чтобы не украли.

Потянувшись, присев пару раз и размяв затекшие мышцы, Днищев направился к великолепной вилле, чьи три этажа напоминали формой ледяные многофигурные глыбы. Из круглых окон-иллюминаторов неслись музыка и голоса гостей, а навстречу ему по уложенной мраморными плитами дорожке уже шла Полина в вечернем платье, обтягивающем ее стройное тело, и с высоким бокалом в руке.

— Здравствуй, Сережа, — певуче произнесла она. — Как я рада, что ты приехал… А смокинг тебе идет, ты словно в нем и родился.

Они поцеловались. Днищев с удивлением уловил легкий запах жасмина, исходящий от ее волос.

— Когда пьянка закончится, я его сниму и верну тебе, — сказал он. — Обратно поеду голым.

— Ни в коем случае! Это мой подарок.

— К сожалению, не могу тебе ответить чем-то в этом роде.

— И не надо. Главное, что приехал. Ты не забыл, о чем мы договаривались?

— Я твой близкий друг.

— Правильно. Поэтому веди себя соответственно своему рангу. Близкому другу позволено почти все.

— И даже немного больше, — добавил Сергей.

С крылечка спускался Олег Кожухов с компанией гостей: все мужчины были в смокингах, а женщины — в умопомрачительных нарядах. Воспользовавшись своим «рангом», Сергей на их глазах небрежно обнял Полину и еще раз поцеловал ее в губы.

— Знакомьтесь.

Полина стала представлять его гостям, и Днищев увидел, как скривилось лицо ее мужа. Похоже, шарообразный Олег готов был разорваться от злости. Пропыхтев что-то невнятное, он протянул Сергею пухлую руку.

— Да ведь мы, кажется, знакомы? — сказал Днищев.

— Припоминаю, — буркнул тот.

— Там, в «Игларе», вышло маленькое недоразумение, — вмешалась Полина. — Просто мы с Сережей знакомы очень давно, но он не может без фокусов. Вместо того чтобы подойти и поздороваться, разыграл какую-то нелепую сцену… Простим его, милый?

— Как скажешь, — согласился Олег, а взгляд его чуть потеплел. — Чувствуйте себя как дома.

Имена остальных гостей Сергей не запомнил — они тотчас же вылетали у него из головы. Уже потом, когда Полина водила его по дому и они угощались коктейлями, она тихонько показывала на прибывших и давала им остроумные характеристики.

— Вон тот высокий негнущийся старик, словно затянутый в корсет, — месье Клецкий из Парижа, крупнейший антиквар, в Чернигове до сих пор помнят, как он шил дубленки партийным боссам и их женам… Молодой и развязный, с усиками — известный тележурналист Налимов, ну, его-то ты, наверное, видел. Недавно женился в четвертый раз, на королеве московских бензоколонок — вон она, кстати, у гобелена, приценивается. Тщательно скрывает свой возраст, хотя ей за пятьдесят… Потешный дядя с моноклем — носит его из озорства — депутат Госдумы Ярченко. Клоун, шут, но с ним весело, все его приглашают. Как-то пришел на одну выставку в чем мать родила. Было презабавно… Эстрадный певец Молоканов, завитый, как барашек, мозгов столько же. Но бараны хоть на шерсть и шашлык годятся. Его молодая любовница, еще школьница. Куколка, правда?.. Там дальше братья Исмаиловы — нефтяные бароны, поговаривают, что запросто могут купить в России какую-нибудь область, Тульскую или Тамбовскую, и устроить там царство-ханство. Но я сомневаюсь: слишком уж все у них напоказ, даже зубы не золотые, а платиновые… Возле них крутится генерал из МВД, сегодня в штатском, лебезит, хочет урвать свой кусок. Наверное, надоест — бросят… Ахеджугова и Абдалов — киношники, скоро нажрутся, выпроводим… Модельер Дашкин — очень сексуален, хотя женщинами не интересуется…

— А нормальные люди водятся? — кисло усмехнулся Сергей. — Какой-нибудь слесарь с шарикоподшипникового или колхозница?

— На них сможешь полюбоваться возле ВДНХ.

— Понятно, сливки общества.

— Конечно. Вон, между прочим, около шторы писатель стоит… или поэт? Вольдемар Муренов. Супруга его заслоняет.

Сергей посмотрел в ту сторону и узнал Светиных родителей. И эти здесь, выбрались покушать на дармовщинку, пока дочь в неволе.

— Ну, ладно, Сережа, ты осваивайся, а я, как хозяйка, пойду других гостей занимать, — сказала Полина, нежно прикоснувшись к нему; она походила на ласковую черную кошечку, которая до поры до времени прячет свои острые коготки. — После коктейля осмотр экспозиции, затем легкий ужин, а ближе к полуночи начнется самое главное.

— Я намеревался уйти раньше, — смущенно сказал он.

— Останься, — жестко произнесла она. — Я прошу тебя.

— Повинуюсь, владычица, — Сергей наклонил голову. — Но ты говорила об укромных уголках в твоем Тадж-Махале?

— Их предостаточно, — заманчиво улыбнулась она и скользнула в сторону.

Сергей проводил ее взглядом, чувствуя, что против такой женщины трудно устоять. Чтобы не-думать больше о соблазнительных изгибах ее тела, он ухватил за локоть пробегающего мимо официанта в белом пиджаке и с подносом в руках. Тот повернулся, и Днищев узнал в нем одного из «бычков»-телохранителей Олега, с которыми он провел сеанс корриды возле «Иглара».

— А-а, племянник, — усмехнулся Сергей. — В новом амплуа, по совместительству?

— Чего угодно-с? — вышколенно отозвался тот, хотя и узнал Днищева: глаза злобно вспыхнули.

— Что от тебя может быть «угодно», кроме стаканов? — поддразнил его Сергей.

Он сгреб сразу три бокала с коктейлями и скучающим взглядом обвел собравшихся. Потом, подумав немного, направился к Светиным родителям.

— Решил угостить старых приятелей, — сказал он, появляясь перед ними.

Глава одиннадцатая ШАПКА МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ

Вольдемар Муренов оказался чуть ли не единственным на вернисаже, кто явился в обычном костюме. И он, и его супруга искренне обрадовались Сергею.

— О, в какие заповедники вы залетаете, молодой человек! — сказал папа, похлопывая его по плечу.

— Я здесь в качестве охотника, а не дикой утки, — скромно отозвался Днищев.

— А Света так и не объявилась, — произнесла мама. — После вашего вчерашнего звонка мы очень надеялись… Володя ходил в милицию, будут объявлять розыск.

— Да-да… — подтвердил тот. — Ужасно. Если бы не необходимость, мы бы никогда не пришли сюда в такое время.

«Сейчас слезу выдавит», — подумал Сергей, но ошибся.

— У меня есть сведения, что она находится в «Братстве отца Назария», — сказал он. — Есть такая религиозная секта.

— Что же вы молчали? Надо срочно ехать!.. — воскликнул поэт. — Потом, после вернисажа, — добавил он.

— Ну, разумеется, сначала необходимо поужинать, — согласился Сергей.

Он ухватил еще пару бокалов, решив подавить коктейлем неприятное ощущение в груди. Складывалось такое впечатление, что все они предают Светлану. Кому нужен человек в этом мире, если даже его родители в своей беспомощности отдают предпочтение куску жареного поросенка? А он, недолго сопротивляясь, переспал с ее подругой! Отчуждение от царившего вокруг гомона стало еще острее. Сергей подумал: «А не бросить ли всю эту мишуру и не отправиться ли в Семхоз?»

— Прошу вниз! — позвал гостей Кожухов, двинувшись впереди всех по мраморной лестнице.

Там, под домом, был оборудован еще один этаж, где и находилась сама выставочная экспозиция. Помещение представляло собой большой теплоизоляционный зал, ярко освещенный хрустальными люстрами. Паркетный пол был отполирован до блеска. Вход в зал защищала мощная бронированная дверь. Внутри стояли длинные столики с антикварными изделиями, редчайшими предметами старины из кости, янтаря, фарфора, бронзы, а на стенах висели полотна мастеров прошлого. Тут была представлена и русская, и зарубежная живопись, работы Зубова, Перова, Орловского, Янсена, Понтормо, Ван Балена… Сергей никак не ожидал увидеть здесь собрание столь разных и замечательных художников. Глаза разбегались… Он почему-то решил, что вся эта коллекция — заслуга Полины, поскольку ее муж никак не производил впечатление тонкого ценителя искусств. Вероятнее всего, именно она направляла его в выборе полотен. И похоже, так оно и было на самом деле: Полина останавливала гостей возле какой-либо картины и рассказывала о ней и ее авторе настолько подробно, что ей мог позавидовать профессиональный экскурсовод музея.

Но самый большой сюрприз ожидал всех в центре зала, где на отдельном столике, покрытом бархатом, лежала царственная шапка, блестя драгоценными камнями и золотыми украшениями. Выкупленная из Оружейной палаты консорциумом антикваров, она временно находилась у одного из ее нынешних совладельцев.

— Этот венец был изготовлен в честь покорения Казанского ханства в 1552 году, — зачарованно произнесла Полина, наслаждаясь вздохами собравшихся. — Говорят, что было создано два экземпляра: один в Кремле, а другой, как видите, здесь.

— Может быть, в таком случае устроим венчание кого-нибудь из нас на царство? — шутливо спросил депутат Ярченко.

Предложение вызвало восторг, к шапке уже потянулись руки братьев Исмаиловых, но Полина загородила ее.

— В эту игру мы сыграем попозже, — мягко сказала она. — После ужина.

Стоявший рядом с Днищевым месье Клецкий сокрушенно качал головой и приговаривал:

— Какая красота… Шик!.. Держава! Вы, молодой человек, наверное, этого не понимаете, — повернулся он к Сергею.

— Пытаюсь.

Его забавляли разинутые рты гостей, их неподдельная зависть к обладателю сокровища — Олегу Кожухову, застывшему словно солдат из кремлевской охраны у Мавзолея Ленина. Тележурналист Налимов несколько раз щелкнул фотоаппаратом, а генерал МВД зачем-то стал втягивать носом воздух, как бы принюхиваясь, не пахнет ли тут жареным. Но жареным пахло не здесь — тянуло с лестницы, через открытые в зал двери. Где-то на кухне колдовали над кушаньями повара, выписанные из лучших московских ресторанов.

— Я и не думал, что антикварные вещи так возбуждают аппетит, — шепнул Днищев Муренову.

— Так и хочется ее украсть, — высказал поэт тайное желание, не отрывая взгляда от шапки московского князя. — Что вы на это ответите?

— Собственно говоря, ее уже украли. Законно или незаконно — неважно. Главное, что в скором времени она непременно покинет Россию и окажется где-нибудь в чужих палестинах.

— Печально. История государства Российского…

— Разве что выкрасть ее по новой? — предположил Днищев и отошел в сторону.

Гости все еще бродили по залу, присматриваясь к реликвиям, когда хозяева предложили подняться наверх. Столы в гостиной уже были накрыты к ужину.

Сергей поместился между эстрадником Молокановым и тележурналистом Налимовым. Разговор вначале крутился возле шапки московского князя, но очень скоро переплыл на дела повседневные, близкие к желудкам собравшихся. Это была особая генерация людей, взращенных демократией и не желавших даже кончиками пальцев касаться своего советского прошлого. По существу, всем им было десять — одиннадцать лет, если вести отсчет их рождения с того времени, когда в стране началась перестройка. В школу уже пошли, но все еще задерживались где-то в начальных классах, в которых и спрос за их шалости поменьше, и перед учительницей можно вволю повалять дурака. А учительницей здесь выступала История, привыкшая, как известно, бегать по кругу. Глубже всех это, пожалуй, понимал старик Клецкий, знавший и без всякого общества эсхатологов, что вскоре Россия встанет на дыбы, сбросив под копыта надоевших и неумелых ездоков.

Выпили, как водится, и за хозяев дачи, и за экспозицию, и — отдельно — за драгоценную шапку, и за президента («Дай Бог ему здоровья на многие ле-е-е-та-а…»), и за великие Соединенные Штаты Америки («Присоединить бы к ним наконец российские губернии…»). Потом кто-то сказал:

— Давайте встанем и помянем господина Гуслярского: час назад он скончался в Боткинской больнице.

Все поднялись и скорбно помолчали, а вместе с ними и Сергей Днищев, который чувствовал себя как разведчик, засланный в стан врага. Знали бы они, кто отправил Гуслярского на тот свет… Впрочем, лица присутствующих не так уж сильно выражали траур, братья Исмаиловы даже злорадно кривили тонкие губы, а кудрявому Молоканову смерть банкира и вовсе была до лампочки.

— Кто этот Гуслярский? — спросил он Днищева.

— А я знаю? Какой-то космонавт.

Застолье продолжалось.

— Мне известно, кто его убил! — перекрывая шум, выкрикнул депутат Ярченко. При этом он посмотрел отчего-то в сторону Днищева. Голоса понемногу смолкли.

— Кто? — одновременно спросили братья Исмаиловы.

У них был такой вид, словно они сейчас же схватятся за кинжалы, лишь только узнают имя убийцы.

— И он находится среди нас, — загадочно продолжил Ярченко.

Пока все переглядывались, он невозмутимо ловил вилкой грибочек, а Днищев подумал, не сигануть ли через стол в окно. Отправив закуску в рот, Ярченко вытащил из кармана железный доллар и подкинул его на ладони.

— Вот он, голубчик. Слишком рискованная игра на понижение. Хотел повторить «черный вторник» — не вышло. — Он вставил в один глаз монокль, а в другой — доллар. — Вот так, друзья мои. Как сказал поэт: жизнь такова, какова она есть, и больше ни какова.

Над дурачком-депутатом посмеялись и продолжили ужин. Скоро все настолько расслабились, что пошли довольно легкомысленные шутки и колкости, расстегнулись лишние пуговички и крючочки. Только Полина сидела как-то отстраненно от всех, витая в своих думах, хотя и любезно улыбалась, когда к ней обращались с каким-либо вопросом. Сергей наблюдал за нею сквозь плывущий над столом сигаретный дым, а она, уловив его взгляд, незаметно кивнула ему, указывая в сторону двери. Он все понял.

Когда она вышла, легко скользнув из-за стола, он выждал пару минут и последовал за нею. Кажется, никто и не заметил их исчезновения. Олег Кожухов был занят разговором с королевой бензоколонок, а депутат Ярченко веселил всех какими-то фокусами, соорудив на голове сложную конструкцию из четырех вилок, блюдца и бокала с вином.

Днищев прошелся по коридору, огляделся, ища Полину. Сзади послышался шелест платья, и мягкие руки обвили его шею. Она прижалась лицом к его спине и прошептала:

— Сережа-а… Почему мне так хочется быть тебе покорной? Я не знаю, что со мной происходит.

Он обернулся и поцеловал ее в полуоткрытые губы. Мимо проскочил вынырнувший откуда-то официант, но они даже не обратили на него внимания. Полина взяла Сергея за руку и повлекла за собой.

— Куда мы?

— Вниз, — ответила она, приложив палец к губам.

Спустившись по мраморной лестнице, Полина достала ключ и повернула его в замке. Бронированная дверь зала экспозиции стала открываться.

— Я вытащила ключ у Олега, — хитро улыбнулась она. — Здесь нам никто не помешает.

Она нажала на выключатели, загорелись все люстры, ярко осветив помещение. Антикварные вещи и картины снова ожили, засверкали красками, серебром, бронзой, а княжеская шапка просто запылала драгоценными камнями. Не спуская с нее глаз, словно погрузившись в туман, Полина начала поспешно снимать платье, не дожидаясь Сергея. Тот последовал ее примеру.

— Вот здесь, — произнесла Полина, когда оба освободились от лишней одежды. Она сдвинула со стола антикварные предметы. — Вот так. — Голова ее запрокинулась, а взглядом она продолжала ловить чарующий — блеск, будто он гипнотизировал ее, погружал в невыразимое наслаждение. — Не спеши…

Тело ее расслабилось, покорилось, полностью отдалось безумному влечению, и она вскрикнула, ловя ртом губы Сергея…

Когда они так же незаметно, порознь вернулись в гостиную, Ярченко заканчивал демонстрацию нового фокуса: на голове он держал три блюда с бокалами, поставленные одно на другое. Фокус оказался неудачным: вся конструкция полетела на стол, переколотив кучу посуды. Полина рассеянно засмеялась, поправляя рукой выбившуюся прядь, а Сергей неожиданно перехватил устремленный на него взгляд Олега, полный ненависти, и только улыбнулся в ответ.

Глава двенадцатая ТЕЛО БЕЗ ПРИЗНАКОВ ЖИЗНИ

Время приближалось к полуночи, и некоторые гости стали понемногу разъезжаться, не дожидаясь обещанного хозяевами сюрприза. Тем, кто надумал остаться до утра, были выделены спальные комнаты, в которых они могли отдохнуть. Сергею показали его «каморку» на третьем этаже, где мягко светила лампа, а накрахмаленные простыни были еще и надушены. Сергей, не снимая смокинга и ботинок, вытянулся на кровати, заложив руки за голову. Вообще-то он считал свою программу выполненной, даже с лихвой: Олег приведен в бешенство, Полина получила удовлетворение, а как потечет их дальнейшая семейная жизнь, Днищева мало интересовало. Будут жить да добра наживать, как говорится в сказке. Поэтому ранним утром он решил улизнуть из дома Кожуховых и отправиться в Семхоз, нагрянуть с инспекцией в сельскую общину «Братства отца Назария».

Днищев потянулся, вспомнив, с каким восторгом смотрела Полина на княжескую шапку, словно получала от нее дополнительный любовный импульс. Почему она повела его в тот зал, а не сюда? Все-таки заниматься сексом в кровати гораздо удобнее, чем на полированном столе, да еще уставленном различными антикварными шкатулками, табакерками и ножиками. Но это дело вкуса…

Сергей почувствовал, что-то мешает ему лежать, давит в бок. Он приподнялся, потрогал простыню, затем снял смокинг и осмотрел подкладку. На спине обнаружился неприметный потайной, достаточно узкий кармашек. Сунув в него три пальца, Сергей нащупал какой-то предмет и вытащил его. На ладони у него лежал складной ножик, инкрустированный слоновой костью и финифтью, — редкая красивая вещица. Днищев вспомнил, что видел его на экспозиции в выставочном зале внизу. Но… там было два экземпляра, совершенно одинаковых, они так и лежали парой возле старинного канделябра из бронзы. Как нож оказался в смокинге, да еще в дурацком кармане на спине? Сергей поддел ногтем лезвие и открыл его. На нем запеклась кровь, и, судя по всему, кровь эта не являлась весточкой из прошлых дремучих времен: сроку ей было несколько часов или минут.

«Такие подарки мне не нравятся», — подумал Сергей, и в этот момент тишина за окном взорвалась громыхнувшими петардами, осветившими все вокруг. Раздались восторженные возгласы, аплодисменты, грянул оркестр, вызванный специально из Московской филармонии. Сергей сунул нож под коврик на полу, надел смокинг и поспешил вниз. Достигнув первого этажа, он увидел Олега Кожухова, спускавшегося по мраморной лестнице в зал экспозиции. Впереди него шел еще кто-то, неразличимый за шарообразной спиной хозяина. Днищев услышал только его смех и обрывок фразы бизнесмена-антиквара:

— …Потому что никто не захочет совать нос в дерьмо.

Сергей пошел дальше. Ему надо было срочно найти Полину и переговорить с ней. Но в ярко освещенном саду было столько народу — сюда сошлись и соседи с фешенебельных участков, — что обнаружить Полину оказалось весьма затруднительным делом. Оркестр на площадке играл джаз, сновали официанты с подносами и напитками, в небе расцветал фейерверк, а одуревшие гости веселились как могли. Кто-то толкнул Сергея и извинился, другой осыпал его конфетти с блестками, некая смазливая бабешка в коралловом ожерелье уволокла его за собой в трясущийся круг, где стала прижиматься всем телом, просунув руки под смокинг.

— Пойдем, родненький, — шептала она, тяжело дыша. — Тут есть укромные уголки. Или ко мне, на дачу…

«Хватит с меня укромных уголков», — подумал Сергей, отстраняя ее от себя — она тотчас же прилипла к кому-то другому. За головами танцующих Днищев увидел возле крыльца Полину в новом, еще более шикарном платье и стал выбираться из толпы.

— Внимание! — крикнула она, и по ее взмаху оркестр смолк. — Прошу тишины. Сейчас новым гостям, нашим дорогим соседям, которые еще не видели царственного венца, Олег покажет его прямо здесь, в саду.

— Водрузив на собственную лысину! — закричал кто-то.

— Маэстро, прошу вас! — добавила Полина, и оркестр начат наяривать с новой силой.

— Полина! — позвал Днищев, но из-за обрушившегося грохота ему казалось, что он не слышит собственного голоса.

Она увидела его, но почему-то отвела взгляд в сторону, скользнув за чью-то спину. Сергей подошел к крыльцу: только что Полина стояла здесь — и ее уже нет!

— Где хозяйка? — спросил он у смеющегося депутата Ярченко, которого, видно, очень забавляла вся эта шумиха.

— Порхает, как ночная бабочка, — развел тот руками. — Выпьем на брудершафт? Вы тут, по-моему, единственный, с кем я не отказался бы пойти в разведку. Чем вы занимаетесь в жизни?

— Собираю пустые бутылки по скверам. А заодно и презервативы.

— Дельно. — Депутат протянул один из бокалов. — Где-то тут я видел хорошенький бочонок цинандали — пошли поищем?

— А хозяин где?

— За шляпой этой отправился. Чегой-то задерживается. Наверное, на башку натягивает.

Бочонок они нашли в пяти шагах от крыльца, на скамейке. К нему был приделан специальный краник, из которого потекло прозрачное, чуть кисловатое вино. Ярченко поморщился.

— Дрянь винишко, — сказал он. — Надули Кожухова. Да где ему, бывшему туалетному работнику, разбираться в хороших винах! Дерьмо еще сможет определить: где кошачье, а где собачье… Трахнул уже Полину-то? — неожиданно спросил депутат. — Ты не гляди, что я фокусы показывал, Ярченко все-е видит!

«Идиот, — подумал о нем Сергей. — Как только таких в Думу берут!»

— Да нет, мы на рояле музицировали, — ответил он. — В четыре руки.

— В четыре ноги, — поправил пронырливый шут, снова открывая краник. — Повторим?

Сергей не спешил подставлять бокал под льющееся на землю вино. Зачем он торчит тут, когда надо найти Полину и объясниться? Кто подсунул ему ножик? Днищев механически сунул руку в карман, и пальцы его нащупали еще какой-то предмет. Он вытащил ключ на брелоке.

— О-о-о!.. Дай посмотреть. — Ярченко забрал ключ, подкинул его на ладони. — Красивый брелок. Продай, я собираю.

Сергей сунул его в карман и усмехнулся. Просто не смокинг, а какой-то шкаф потерявшихся вещей. Главное, и вчера вечером, когда он примерял пиджак, и сегодня днем карманы были пусты — это он знал точно. Чертовщина какая-то…

Вино продолжало литься на землю, но Сергею больше не хотелось пить. Надо срочно выяснить, что происходит.

Музыка внезапно смолкла.

— Минуточку! — выкрикнула откуда-то из толпы Полина. — Мой муж так увлекся сокровищами, что совсем позабыл о гостях. Давайте позовем его все вместе. — И она первая начала: — Олег! Оле-е-ег!

Остальные тотчас же подхватили. Нестройные голоса стали сливаться в один мощный зов:

— Олежек, Оле-е-ег!.. Выходи-и-и!..

Но из дома никто не показывался.

— Поди нажрался, как свинья, и дрыхнет где-нибудь, — ехидно заметил Ярченко, обернувшись к Днищеву.

— Пойдем поглядим? — громко предложила Полина.

— Точно! Застукаем его на месте преступления! — донеслось с разных сторон. — Он не за шапкой пошел, а двух блондинок поволок вниз! Как паук — я видел!..

Днищев приблизился к Полине, придержал ее за руку:

— Мне надо тебе сказать…

— Потом, — отмахнулась она. — Мне некогда.

Волна гостей увлекла их за собой в дом. Веселясь и толкаясь, гурьбой все спустились вниз по мраморной лестнице. Бронированная дверь была распахнута настежь, а сам зал ярко освещен. На полу возле пустого столика, где когда-то находилась княжеская шапка, с повернутой набок головой лежал Олег Кожухов. Он был мертв.

Глава тринадцатая ХЛОПОТЫ ПЕРЕД МАНЕВРАМИ

Еще с пятницы в Сергиевом Посаде, на площади возле вокзала, бригада местных строителей начала обустраивать цирк-шапито. Все металлические конструкции, огромный купол-шатер и домики-бытовки были завезены Германом из Москвы, а деревянный настил под арену, скамьи для зрителей, которые должны были возвышаться в десять рядов, поступали с ближайшего комбината, из Семхоза. Возведением походного цирка руководил головастый инженер-строитель, «съевший» не одну тонну опилок на подобных проектах. Его работу контролировал Боря Черниговский, верный сподвижник Германа, который влезал во всякие мелочи, чем ужасно злил нанятого инженера. Сам Герман челноком сновал между Москвой и Сергиевым Посадом, перевозя в бытовки какие-то ящики и контейнеры. Что в них было, знали только несколько человек, с самого начала посвященных в планы Германа. Выглядели они довольно хмуро и решительно, самим своим видом отпугивая любопытных зевак и крутившихся тут же ребятишек. Бытовки тщательно запирались, а ночью на строительной площадке выставлялась надежная охрана. Мощный прожектор высвечивал каждый темный уголок.

Тройка местных хулиганов, приняв объект за государственное строительство, решила проверить, нельзя ли чем поживиться: всегда можно что-нибудь урвать в таких случаях на дармовщинку. Но в ту же ночку ребятки в буквальном смысле слова обломали себе зубы. Хулиганов «месили» семь человек, высыпавших из бытовок во главе с Борей Черниговским. Он же и остановил расправу, не желая доводить дело до серьезных травм. Но этот случай все равно получил огласку, вызвал сильное недовольство местных князьков. Пришлось уже самому Герману встречаться с загорским паханом и улаживать конфликт. Но с той поры цирк-шапито больше не щупали.

В воскресенье утром привезли железные клетки. Их грузили в один ряд возле бытовок, за поднявшимся над площадью шатром-куполом, который был весь разрисован розовыми слониками и зелеными крокодильчиками, призывно улыбающимися детворе.

— Дяденька, а когда зверей завезете? — спрашивали мальцы у Бори Черниговского, верно угадав в нем главного «циркача».

— Когда рак на горе свистнет, — угрюмо отвечал тот.

— А клоуны будут?

— Будут вам и клоуны, и гниды потные… Пшел вон, бледная сучара!

Инженер-строитель, побаивающийся волчьего оскала Бори Черниговского, стал жаловаться на него Герману.

— Вот гляньте-ка на проект, — говорил он, брызгая слюной. — Я тридцать лет занимаюсь этим делом, а вы мне дали в надсмотрщики какого-то центуриона, только бича не хватает! В цирке-шапито должно быть несколько входов-выходов для зрителей — это требуется и по пожарной инструкции. А он мне говорит: строй один проход! Как же так? А давка начнется? Мало ли что…

— В нашем цирке ни давки, ни пожаров не будет. Делайте один вход.

— Послушайте, да это же получается какая-то потемкинская деревня! После второго представления все может рухнуть…

— Хорошо. Я удвою ваш гонорар, — пообещал Герман.

— Ну разве… Я умываю руки, — отозвался инженер-строитель.

Для себя он уже решил: как только все будет готово, соберет манатки и махнет в Ялту, пусть сами тут разбираются.

На строительство вдруг зачастили из горотдела милиции и местной администрации: почуяли, где можно слегка поживиться. И не ошиблись. Герман щедро одаривал каждого визитера, порой даже не показывая требуемых документов. Раздавал налево и направо билеты и контрамарки, а инспектора из пожарного надзора напоил так, что тот очнулся почему-то в городе Коврове, в местном ресторане, с пачкой денег в кармане. Уже к воскресному вечеру весь Сергиев Посад был обклеен афишами, извещавшими, что во вторник, двадцать второго августа, в два часа дня состоится потрясающее цирковое представление, какого еще не знала история этого города.

Жители разделились на две группы. Одни, те, которые и при советской власти были одержимы бесовскими страстями и для которых всегда было милее прежнее название города — Загорск, данное в честь какого-то большевика, ждали грядущего события с нетерпением, чистили перышки и жили слухами о невероятной цирковой программе; другие же, истинно православные, почитавшие Сергиев Посад как древнюю русскую святыню, где покоились мощи Сергия Радонежского, открыто возмущались безобразным вползанием игривого действа за запретную территорию. Что же это происходит: сегодня цирк-шапито, а завтра и казино, и публичный дом возведут? Священнослужители из патриархии пребывали в растерянности, не зная, каким образом дать должный отпор «цирковым людям».

Уполномоченный на встречу с главой местной администрации диакон отец Андрей вернулся с малоутешительным сообщением: есть специальное разрешение Министерства культуры на проведение пяти цирковых представлений в черте города. Против бумаги не попрешь: все-таки в городе пока еще советская власть. Но и оставлять дело тоже не годится. Отец Андрей, окончивший в свое время Бауманский институт и получивший священный сан недавно, решил действовать на свой страх и риск, поскольку в патриархии к его затее отнеслись несколько неопределенно: коли молодой диакон хочет выставить во вторник пикеты из паствы на пути к цирку-шапито, так пусть на то будет воля Божья, а официальная поддержка придет тогда, ежели дело сдвинется…

Доски для цирка-шапито поставлялись из Семхоза, с того обрабатывающего комбината, который уже перешел во владение «Братства отца Назария». Тут же находилась и сельская община, расположенная в большом желтом доме, где трудились приспособленные к подобной деятельности братья и сестры, физически здоровые, неприхотливые, огрубевшие на тяжелой работе молодые люди, смутно помнившие свою прошлую жизнь.

Распорядок дня у них был довольно однообразен: подъем в шесть утра, «молебный час» во славу отца Назария и всего братства, затем скудный завтрак, состоявший из овощей и воды, отправка в поле или на комбинат. Обед привозили к месту работы, и он также состоял из вегетарианских блюд, что еще больше подавляло дух и склоняло к смирению и покорности. Вечером снова начинались молитвенные бдения, продолжавшиеся до десяти часов. Спали братья и сестры раздельно, в неких подобиях солдатских казарм, по десять — двенадцать человек.

За порядком в общежитии и на работе следили особо «продвинутые» служители, назначаемые из Москвы главной обителью братства. Они находились как бы на иной ступени, чем те, кому выпала доля довольствоваться малым, но и им, носившим на лбах светлые повязки, также запрещалось отлучаться из общины, поскольку вся ее территория была обнесена забором с колючей проволокой, а у ворот стоял караульный пост, подчинявшийся только коменданту, старшему брату, ближайшему сподвижнику отца Назария. «Пророком» было создано несколько таких общин в разных областях России. Но сколько людей пребывало в них, подсчитать было трудно: не все были заняты на трудовых «повинностях», многие, пытавшиеся воспротивиться общепринятому порядку и протестовавшие тем или иным способом, помещались в специальные «хранилища», где подвергались интенсивной психотерапии и постепенно утрачивали волю, сознание и желание выбраться отсюда к прежней жизни.

К числу таких изгоев относилась и Света Муренова, томившаяся в обитом кровельным железом подвале-«хранилище», расположенном под желтым домом братства в Семхозе. Привезли ее сюда субботним утром в крытом автофургоне, на стенках которого была цветисто выведена реклама сигарет «Кэмел». Она все не могла сделать никаких попыток к сопротивлению: доза аминазина была слишком велика. В подвале уже находились три женщины, такие же вялые и равнодушные к своей судьбе. Через узенькое окошко под потолком лился слабый свет, на полу лежали охапки сена и тряпье, возле железной двери стоял и кувшин с водой, и корыто, от которого поднимались испарения. Женщины посмотрели на новенькую без всякого любопытства. Света тяжело дышала, ее лоб был влажным.

— Где я… сейчас? — с трудом проговорила она.

Ей никто не ответил.

Отец Назарий, решивший после бешеного натиска Сергея Днищева отпустить Муренову восвояси и даже позвонивший в Семхоз, спустя полчаса передумал. «Как же это? — рассудил он, краснея от пережитого унижения. — Вот так просто сдаться? Не-е-ет… Мечом и огнем буду истреблять неповиновение! Да-с! И никто не отвратит меня от моего пути, тем более какой-то полоумный… И ее и его надобно проучить хорошенько». Снова позвонив в сельскую общину, он отменил свое решение, сказав, чтобы, наоборот, глаз не спускали с ослушницы, продолжали колоть аминазин и усилили охрану. Пусть постараются выпытать у нее, кто этот «дьявол» с перебитым носом, и ждут его в ближайшее время в гости: рано или поздно он непременно появится. А тогда уж отец Назарий сам им займется. «Поглядим, кто крепче держит в кулаке яйца…»

Глава четырнадцатая СМЕРТЬ ПОД РЕЛИКВИЕЙ

В выставочном зале, где лежал труп хозяина, наступила паника. В том, что он мертв, не было никаких сомнений: его шейные артерии были перерезаны, а кровь, казалось, еще продолжала сочиться из зияющей раны, лужицей расплываясь возле головы. Кто первым закричал истерически, Днищев не заметил. Он автоматически посмотрел на часы: стрелки показывали двадцать одну минуту первого. Толпа гостей пришла в какое-то броуновское движение: одни попятились назад, другие, наоборот, подались вперед, поближе к мертвому. Кто-то упал, споткнувшись, рядом с трупом, какую-то женщину стало тошнить, от нее шарахнулись в сторону, а Полину, рвущуюся к мужу, сдерживали несколько человек. Днищев отметил ее неестественную бледность, расширенные зрачки и кривившиеся губы. Но она не кричала, хотя шум в зале стоял, как на ипподроме, где одна лошадь — фаворит — уже сошла с дистанции.

Днищев уже догадался, что, очевидно, он был последним, кто видел Олега Кожухова живым — со спины, когда тот спускался по мраморной лестнице вниз. Но ведь был еще некто, шедший впереди него и… засмеявшийся. Да и сам хозяин вел себя так, словно рядом с ним находился близкий приятель. По крайней мере, никакой угрозы он не ощущал. Все это быстро промелькнуло в голове Сергея, пока сумятица в зале не стала стихать.

— Александр Петрович! — выкрикнул депутат Ярченко, ухватив генерала МВД за локоть. — Примите же наконец меры! Вы здесь все-таки единственный милиционер.

— Да-да, — отозвался тот, хотя по его лицу было видно, что ему хочется оказаться отсюда подальше. — Закройте двери, поставьте кого-нибудь у ворот, чтобы убийца не улизнул! — Слуги-официанты, спустившиеся на шум, побежали выполнять указание. — И всем оставаться на своих местах! Тихо!

После этих слов гости зашумели еще сильнее, поскольку «на своих местах» никто оставаться не собирался. Никому не хотелось быть замешанным в историю с убийством. Первыми начали пробираться к выходу братья Исмаиловы, орудуя локтями, за ними хлынули остальные. В дверях началась давка. Треснуло пополам шелковое платье королевы бензоколонок, расквасили нос эстрадному певцу Молоканову, а тележурналист Налимов, верный своей профессиональной привычке, защелкал фотоаппаратом. Но выскочить из зала никому не удаюсь. Со стороны лестницы дверь удерживали трое слуг-охранников, вызванных на подмогу. А тут еще генерал вытащил из кобуры свой пистолет и выпалил в потолок, обрушив на головы шмат штукатурки. После грохнувшего выстрела в зале наступила тишина.

— Вот так-то лучше, — раздельно произнес генерал, залихватски дунув в дуло пистолета: видно, вспомнил свою молодость. Он строго оглядел всех присутствующих. — До прибытия милиции я беру на себя контроль за ситуацией. Отойдите от трупа — я должен осмотреть место преступления.

Гости послушно отодвинулись к стенам, перешептываясь и наблюдая за действиями генерала. Полину поддерживал под руки месье Клецкий, скорбно покачивая седой головой. Днищев почувствовал устремленный на себя взгляд молодой вдовы: в нем таилась какая-то опасность. Она словно предупреждала его о чем-то. Генерал некоторое время возился с трупом: осмотрел карманы, осторожно приподнял тело, затем выпрямился.

— Орудие убийства отсутствует, — сказал наконец он. — Очевидно, преступник унес его с собой. Это либо нож, либо острая бритва. Кто видел Кожухова последним?

Гости вновь загалдели разом. Единственный, кто промолчал, был Днищев.

— Все видели! — громче всех выкрикнул Ярченко. — Он за княжеской шапкой пошел!

— А она исчезла, — усмехнулся генерал. — Вот вам и мотив преступления.

— Это и ежу понятно, — ядовито произнес кто-то.

Генерал сделал вид, что не расслышал реплику.

— Ладно, перейдем пока в гостиную и проведем предварительный опрос. Зал мы закроем. — Он повернулся к Полине: — Будьте любезны, ключи!

— У меня их нет, — ответила Полина. — У Олега был единственный экземпляр.

— Странно… Карманы пусты. Не улетели же они в форточку?

— Постойте! — произнес вдруг Ярченко. — Это не такие ли ключи с брелоком в виде пингвина? Я их видел у Олега.

— Да, — ответила вдова.

— А теперь они… — Ярченко подошел к Днищеву. — Покажите.

Сергей усмехнулся. Деваться было некуда: он уже понял, что убийца каким-то образом подложил ключи в карман его смокинга. И нож, который сейчас лежал в его комнатке под ковриком. Сунув руку в карман, Днищев вынул ключи и протянул их генералу:

— Я подобрал их в саду, на траве, — сказал он.

— Возможно, — хмуро отозвался тот. — Проверим.

Сергей почувствовал, что собравшиеся смотрят на него с каким-то содроганием, словно видят перед собой особо опасного маньяка-убийцу. Даже чета Муреновых, переглянувшись, обменялась понимающими взглядами. Полина шагнула к нему.

— Ты… ты… — только и смогла произнести она.

— Спокойно, — остановил ее генерал. — Позвольте-ка произвести досмотр личных вещей.

Сергей неохотно поднял руки, и генерал быстро ощупал его карманы. Не найдя ничего существенного, он недовольно поморщился.

— Кто может подтвердить, что вы находились вместе со всеми в саду?

— Я! — выступил вперед Ярченко. — Мы пили вино из бочонка. Хотя…

— Вот именно, «хотя», — сказал генерал. — А теперь прошу всех перейти в гостиную.

Толпа гостей, переговариваясь, стала подниматься по мраморной лестнице, а возле Сергея сразу образовался вакуум: его будто бы сторонились и старались не замечать, словно он только что прибыл из лепрозория. Генерал запер дверь в выставочный зал и направился следом за всеми. По дороге он что-то шепнул слугам-охранникам, и те поспешили наверх.

В гостиной Сергей подошел к Полине.

— Кто все это придумал? — тихо спросил он.

— О чем ты? — отшатнулась она.

— Ты сама знаешь.

Ему не дали договорить. Генерал приказал всем замолчать и слушать его.

— Только что я вызвал следственную бригаду из МУРа, — сказал он. — Но прежде чем они приедут — а нам еще придется подождать около часа, — хочу вас предупредить: я уверен, что убийца Кожухова находится среди нас, поскольку никто посторонний на участок или в дом проникнуть не мог. Подумайте об этом. Кто-то соблазнился княжеской шапкой, зарезал хозяина, выбрался в сад, пока все шумели и любовались фейерверком, избавился от орудия убийства, а реликвию, судя по всему, перебросил через забор, где ее подхватил сообщник. Мой многолетний опыт подсказывает, что дело обстояло именно так. Следствие установит истину, но будет лучше… — генерал обвел взглядом присутствующих, задержавшись на лице Днищева, — если преступник сознается сам. Это в его же интересах: меньше дадут.

— А сколько? — спросил вдруг один из Исмаиловых.

— На старость хватит. Так что давайте раскалывайтесь, пока не поздно.

Генерал вытащил пистолет и положил его рядом с собой на столик. Ему доставляло удовольствие, что он наконец-то может поиграть на нервах «новых русских». Все они сейчас были в его власти. В комнату вошел охранник и положил перед генералом какой-то предмет, завернутый в носовой платок. При этом он шепнул что-то ему на ухо. Генерал расплылся в улыбке.

— Знаете, что здесь лежит? — спросил он, воображая себя этаким Порфирием Петровичем из «Преступления и наказания». — Ма-аленькая вещичка, но очень нужная… Сейчас посмотрим.

Он стал медленно разворачивать платок. Все взгляды устремились на его пальцы. Днищев пододвинулся поближе к генералу. Он знал, как поступить.

— Вот так штучка! — Генерал выронил на стол антикварный ножик. — Бьюсь об заклад, что именно им был зарезан Кожухов. А ведь тут наверняка есть и отпечатки пальцев убийцы. И знаете, где нашли нож?

Генерал поднял глаза, посмотрел на Днищева, а тот одним прыжком оказался у столика и схватил пистолет. Генерал чуть приподнялся, но под наведенным на него дулом снова опустился на стул. Гости отступили к стене.

— Не трудитесь объяснять, — произнес Сергей, перехватив испуганный взгляд Вольдемара Муренова. «Вряд ли я когда-нибудь стану его зятем», — подумал он, а вслух добавил: — Не знаю, кто все это подстроил, но я не убивал Кожухова.

— Тем более верните оружие, — посоветовал генерал.

— И не подумаю. Прощайте, господа! Не советую меня провожать…

Попятившись спиной к двери, Сергей вышел из гостиной, быстро спустился в сад и побежал к стоянке машин.

Глава пятнадцатая НА ВОЛЕ И В ТЕМНИЦЕ

Выжав по сельской дороге предельную скорость, чуть не влетев в стайку молодых дубков, Сергей вырулил на Ярославское шоссе, оставив позади столь коварное для него Хотьково. «Волга» помчалась в сторону Сергиева Посада. Чертыхаясь и бранясь, Днищев корил себя на чем свет стоит: «Угодил в ловушку, как вислоухий заяц!.. Влип из-за бабешки. Ну, Полина, спасибо тебе!» Сергей не сомневался, что она каким-то образом причастна к происшедшему на даче. Ключи и нож в смокинг наверняка подсунула она. «Паучиха… Сначала использовала как самца, потом откусила голову. Нет, башка еще на месте». Он повертел шеей, словно проверяя, цела ли голова. «Только недолго ее носить». Теперь на него повесят целых два трупа: один — Гуслярского, второй — Кожухова. А это уже потянет на высшую меру. И ничего не докажешь. Все улики против него. Нет, бежать, бежать, бежать…

«А куда я еду? Скоро поднимут на уши всю милицию. Может, воспользоваться предложением Василия Федоровича? Вряд ли он устроит отъезд за границу… Скорее всего, его псы также вышли на след. Нет, прежде всего надо успокоиться». Сергей снова свернул на какую-то проселочную дорогу, а затем и вовсе загнал «Волгу» в ельник и выключил фары. Глухо билось сердце, меняя ритм, как выработавший свой завод часовой механизм.

Прислушиваясь к лесным шорохам, Сергей подумал о том, что предаться сейчас отчаянию — самое простое. Дать себя размазать в грязи, сникнуть, упасть духом — да только этого и ждут от него. Нет, надо драться и надо выстоять. А что, если именно на нем ставится какой-то дьявольский эксперимент? Сумеет ли он выбраться из охвативших его клещей? Сергей стиснул зубы, ухватив руками руль. Он не имеет права сдаваться. Есть еще один человек, попавший в беду, не ждущий помощи ни от него, ни от кого-то другого. Света Муренова. И он обязан ее спасти. Ничего, борьба продолжается…

Задремав, Сергей провел остаток ночи под развесистыми лапами елей, а когда забрезжил рассвет, вскинул голову и с удивлением увидел сидящую на капоте ворону, которая постукивала толстым клювом по ветровому стеклу, словно торопилась его разбудить.

— Рано еще, сестричка, — махнул он рукой. — У меня есть в запасе несколько часов.

«Кар-рашо!» — откликнулась вещунья и, взмахнув крыльями, перелетела на ветку.

Сергей открыл дверцу, ступил на мокрую от росы траву. «Господи, — подумал он, — а когда же я в последний раз был в лесу, да еще утром, на самом рассвете?» И не смог вспомнить. Выходило так, что никогда. Уже за одно это можно быть благодарным хотьковским приключениям. Хрустнула под ногой сухая ветка, звук поплыл между елями и растаял вдали. Нагнувшись, Сергей потрогал высунувшийся из земли гриб, похожий на хозяйственного мужичка в кепке.

— Привет от старых штиблет! — сказал ему Днищев. — Не скучно ли тебе тут, на одном месте?

Легкая прохлада бодрила. Сергей дышал полной грудью, чувствуя прилив сил, какую-то необъяснимую радость, желание жить. Такого необычного состояния он не ощущал давно, только в детстве, когда просыпался с надеждой, что новый день принесет много чудес. А над ним уже склонялось любимое лицо мамы, и шелестели простые слова, смысл которых становился ему понятен только сейчас, здесь, в глухом ельнике, где он остался наедине с собой.

— Благослови, Господи! — шепотом произнес он, опустившись на колени и вдохнув живой запах земли.

…Света очнулась неожиданно, словно что-то толкнуло ее изнутри, почувствовав пробившиеся сквозь крохотное оконце лучи солнца. Она приподнялась на своем ложе из сена, оглядела серые, обитые кое-где железом стены подвала, спящих неподалеку женщин. Вспомнила все, что с ней произошло за последние дни. Но где она сейчас, кто эти женщины? Ее молодой организм боролся с лекарством, отторгал его, сознание возвращалось, а вместе с ним и ненависть к тем, кто пытается сломить ее волю, подчинить себе, покорить. Отец Назарий… Она подумала о нем без страха, лишь с отвращением, как о ползающем у ног таракане. Вот бы раздавить его каблуком! Но как выбраться отсюда?

Света тихонько поднялась, обошла все помещение, ощупывая руками стены, толкнула толстую деревянную дверь. Попыталась добраться до окошка, но оно было расположено слишком высоко. Сделала несколько глотков из кувшина — вода отдавала плесенью. Вцепившись в кровельный лист, державшийся на двух болтах, Света начала расшатывать его. Железо загромыхало, разбудив женщин. Они молча наблюдали за ней.

Наконец лист сорвался, полетел на пол.

— Чего ты хочешь? — спросила одна из женщин, моложе остальных.

— Разнести эту берлогу! — с вызовом ответила Света.

— Не получится. А ты кто?

— А вы? Где мы вообще находимся?

— Ну, ты, сестричка, совсем плохая. Мы — в сельской общине братства. А сейчас — в «хранилище».

— Как картошка, что ли? — попробовала пошутить Света. — Чтобы до зимы не испортилась?

— Так велел отец Назарий, — ответили ей.

— Козел рыжий!

— Тс-с! — испугались женщины. — Он все видит, все слышит… Не гневи его, а то еще хуже будет…

— Хватит! За что вас сюда упекли?

— Я от молитв отлынивала, — помолчав, ответила молодая.

— А мне мясного захотелось. Страсть как! Упросила одного парня принести колбаски — вот и попала, — пожаловалась другая.

— А я… Я книжку читала, Чехова.

— Тоже нельзя?

— Грех, грех все это, — почти хором отозвались все три женщины. — Искупить нужно вину, потому мы и здесь.

— Вместо того чтобы каяться, помогите лучше дверь подпереть. Может быть, выдавим?

Света была настроена очень решительно. Но никто из женщин ее не поддерживал. Наоборот, с каким-то страхом они еще дальше отодвинулись от нее.

— Ладно, — сказала Света. — Как же мне вас вразумить? Что же, вы всю жизнь хотите пробыть тварями, ползающими у ног отца Назария?

— А куда деться? — равнодушно ответила одна.

В этот момент за дверью послышались тяжелые шаги, а в замочной скважине заскрежетал ключ.