Прогулка по Дальнему Востоку

VI Япония наших дней

Несколько слов о Японии наших дней.

После того, как волшебная палочка коснулась Японии в 1868 году, после того переворота, который японцы называют своим «великим переворотом», — Япония изменилась мало.

Однако, посмотрим…

Для всех уроженцев Запада, живущих на Дальнем Востоке, Япония была и будет обетованной землей. Причиной тому ее климат. В то время как в Китае климат зачастую нездоровый, в Японии настоящая зима, настоящая весна и такие же лето и осень. Совсем, как у нас. Там дивные цветы и замечательные фрукты. И там всюду идеальная чистота. Даже толпа под знойным солнцем, в испарине, пахнет геранью. Можете себе представить, до чего это приятно после грязи и вони Китая!

Японцы самый чистоплотный из всех народов, — все они, старые, молодые и дети, не исключая крестьян и чернорабочих, ежедневно в пять часов вечера принимают горячую ванну. Этого Европа, увы, еще не знает!

Когда я прибыл в Японию, то почти не знал японцев, так как в моих бесконечных скитаниях я встречал великое множество китайцев и мало, очень мало японцев. Обратно, — я видел почти всюду японок и мало, очень мало китаянок. Да, Китай действительно занимается массовым экспортом своих сынов, — кули, слуги, матросы, кельнеры и особенно торговцы десятками тысяч расползаются из Китая по всему свету. Япония же вывозит, вернее вывозила, исключительно своих дочерей… За последние годы положение, кажется, изменилось. На свете все меняется! Но так или иначе, эти японочки были очень милы, миловидны, тонко воспитаны, грациозны и могли внушить к их родине самые лучшие чувства.

Я много беседовал с ними и даже вел переписку, и таким образом имел довольно точное представление о Японии к тому времени, когда мне пришлось посетить эту страну. Я прибыл туда в сентябре, в полдень ясного и теплого дня, и этого дня никогда не забуду.

Почти все берега Китая казались мне низкими и мрачными. На много сот километров кругом море было желтое, мутное и грязное, — громадные реки впадают здесь в него и несут ил, песок и всякие остатки. По берегам никаких возвышенностей, кроме как, в виде исключения, в Гонконге. Все безнадежно плоско, болотисто или песчано.

Тем неожиданней и приятней картина прибытия в Нагасаки: кажется, что гигантские букеты зелени поднимаются прямо из моря; под ними отвесные скалы, тоже покрытые зеленью… И всюду деревья, исполинские деревья, вершины которых поднялись высоко над домами, домами миниатюрными и уютными. Таково первое впечатление от Японии.

Во Франции, у антикваров и в магазинах случайных вещей, потом в Порт-Саиде и во время всего путешествия я видел японские пейзажи, исполненные красками на лакированных панно. Они казались неправдоподобными, до того были красивы. Но у берегов Японии я убедился, что лакированные панно не лгали, Япония, действительно, такова. Я проникся внезапно восторгом, не имевшим границ.

Нагасаки сплошное очарование. И не только Нагасаки, — все побережье Киу-Сиу, все берега Японии, и в особенности волшебные берега Внутреннего моря, что лежит между Сикоком и Ниппоном, и рядом с красотами которого наше Средиземное море представляется не бог весть чем.

Таково первое впечатление. Последующие не менее благоприятны.

Я вспоминаю первую прогулку по Нагасаки. Это большой и оживленный город, широко раскинувшийся у подножия зеленых и лиловых гор, что стали кругом амфитеатром. Домики все небольшие, не более двух этажей вышиной, построенные из дерева и бумаги, без стекол. По улицам снует густая толпа.

Японский костюм всем известен, не стоит, значит, и описывать эти «кимоно», почти одинаковые у мужчин и женщин. Последние, однако, добавляют к ним т. наз. «оби», — пояс, завязывающийся на спине огромным бантом.

Вся эта толпа находится в непрерывном движении; но движется не спеша, без особого шума, если не считать равномерных постукиваний «ghetas», — деревянных подошв на двух поперечных кусочках дерева.

Эти «ghetas» постукивают очень бойко и оживленно… Их стук, пожалуй, один из наиболее характерных для Японии звуков.

Примите во внимание то, что Япония — нация с высокой рождаемостью и, стало быть, улицы кишат детьми, — всегда веселыми, здоровенькими, вечно играющими… Большинство из них посещают школы, и мне почему-то всегда казалось, что японские малыши относятся к своим книжкам и тетрадкам с особым уважением.

Японцы наших дней, быть может, только внешне, но весьма благосклонно относятся к иностранцам. Каждая встреча, как бы мимолетна она ни была, неизменно сопровождается улыбками и возгласами, — «Oyahi! Oyahi!» — что равносильно корректному и сердечному приветствию.

Едва ли в целом мире найдется зрелище более любопытное, чем японский базар. Прежде всего, на нем отсутствует наша западная грубость. В ниппонском лексиконе, кстати, совершенно отсутствуют бранные слова. Японская грамматика содержит, напротив, особую форму спряжений, которая употребляется исключительно при выражении почтительности, и употребляется чаще, чем вы думаете, уверяю вас!

Пройдите старый город, и вы уже в деревне…

Японская деревня! Сколько верст я исходил, сколько сделал прогулок, прежде чем убедился, что вокруг меня настоящая деревня, леса, поля и нивы… а не волшебная и неправдоподобная декорация… Мне все казалось, и казалось долго, что я ошибаюсь, что я нахожусь среди садов, парков и цветников.

«Пашня, пастбище» — слишком грубые слова для японского сельского очарования. Нужны какие-то иные выражения, которые можно найти разве у Виргилия.

Япония чрезвычайно гориста, и поля в большинстве случаев расположены на террасах, по склонам холмов. Самый мелкий крестьянин, обладатель каких-нибудь трех ступенек на склоне горы, на которых он сеет свой рис, так необычайно обрабатывает свой кусочек, что, глядя на него, кажется, будто это не рисовое поле, а изысканная лужайка; что эту лужайку взростил некий вельможа для услаждения пресыщенного взора, и что, конечно, она не имеет другого применения.

Однако это не так, — эти «лужайки» кормят целый народ, потому что основой японского питания является рис, тот самый рис, который японцы взращивают повсюду, с настойчивостью, терпением, любовью, художественно, — но и с выгодой для себя, с огромной выгодой.

На Киу-Сиу, а также на Сикоке и даже в северной Японии произрастают бамбуковые леса; самые красивые растут в окрестностях Нагасаки. Эти леса так красивы, так вылощены, так подчищены, что, гуляя в них, чувствуешь себя в княжеском парке.

На севере торжественно возвышаются другие деревья, — те гигантские кедры, миниатюрные модели которых мы видели у всех наших экзотических торговцев в Европе. Японским садовникам ведом секрет, как из дерева высотою в тридцать метров, при нормальных условиях, сделать миниатюру не выше пятнадцати сантиметров. Но не все ли равно! Посмотрите на этих «карликов», что красуются в витринах больших цветочных магазинов, мысленно помножьте на сто, и вы представите красавцев-гигантов, что растут по склонам холмов далекой Японии… Их называют на ниппонском наречии «криптомериями», и они придают пейзажу Священной Горы Никко торжественный и даже суровый вид.

Но суровость и торжественность мало применимы к Японии. «Красивый» — вот прилагательное, наиболее точно определяющее Японию (я разумею Японию с чисто внешней точки зрения). Здесь все красиво, потому что все исполнено грации и чувства меры.

Сейчас в Японии сколько угодно автомобилей, но лет двадцать пять тому назад их и в помине не было: Ниппон, ценя комфорт и понимая его тоньше, чем мы, пользовался только «курумой». «Курума» — род повозки на двух колесах, годный для одного седока; в ее оглобли запрягается сам «извозчик»; извозчика-лошадь здесь называют «джинн», это крепкий, смышленый и ловкий человек, кучер, проводник, почтальон и лошадь, — все сразу. Удивительный человек, способный оставлять за собою версты, как рубанок еловые стружки, даже не замечая!

Только в крайнем случае, если перегон слишком велик, или если нужно бежать скорей автомобиля, «курума-джинн» захватит с собою еще товарища.

Не подумайте, что этот способ передвижения годен лишь для маленьких прогулок!.. О, нет! «Курума-джинн» не испугается ни пяти, ни десяти, ни даже двадцати лье. Двух бегунов вполне достаточно в последнем случае… В то время, как один в упряжи, другой отдыхает… «Отдыхать» значит бежать во всю прыть позади повозки, не замедляя движения, чтобы смениться через несколько километров.

Подошвы снашиваются быстро при ремесле такого рода, тем более что «бегуны» носят исключительно соломенную обувь, которой едва хватает на два, три километра, а там ее бросают и покупают новую. Самая оживленная торговля в Японии, — торговля соломенной обувью. (Не подумайте, однако, что ваши «бегуны» разорят вас на обуви: пара таких «ботинок» стоит два су…)

Курума-джинн — явление чрезвычайно характерное для Японии, оно пережило эпоху Великих Реформ и переживет еще, возможно, и наше время.

Надо отдать при том справедливость «курума-джинну», что в девяти случаях из десяти он так умен и понятлив, что вам не приходится говорить ему, куда ехать. Нередко он догадывается о цели вашей поездки по вашему внешнему виду, костюму, по времени дня и иным едва уловимым признакам. Не дожидаясь ваших указаний, он мчится во весь опор и везет туда, куда вы, по его мнению, направляетесь… Ему случается, конечно, ошибаться… Но реже, чем можно было бы думать.

Существование этого милого способа передвижения, скорее предназначенного для дорожек и тропинок, нежели для больших дорог, не помешало, однако, японцам покрыть страну сетью прекрасных шоссированных дорог и выполнить в кратчайший срок широкую железнодорожную программу. С того памятного дня, когда суда «коммодора» Пэрри обстреляли Когошиму, Япония, всеми силами старавшаяся уйти в себя, отгородиться от остального мира и особенно Европы, чтобы сохранить свои обычаи и не иметь ничего общего с «людьми Запада», по ее мнению, грубыми варварами, — внезапно переменила мнение, а с мнением и тактику. Американские выстрелы доказали ей, что идти иным путем, нежели Европа и Америка, едва ли благоразумно.

Япония приняла это к сведению, а принявши к сведению — поняла, что ей нужны пароходы, крейсера, пушки, железные дороги и еще многое другое. И все, что ей недоставало, Япония обрела полностью и в короткий срок.

В 1889 году путешествие по Японии было чрезвычайно занятно, — часть пути проезжали по железной дороге, часть в «куруме».

Пьер Лоти путешествовал по Японии несколькими годами раньше меня и описал свое путешествие, разумеется, несравненно лучше, чем я… Ниже я процитирую несколько страниц из его книги.

Между прочим, Лоти посетил Никко, город северного Ниппона. Никко стоит и нужно видеть, — это священный некрополь великих шогунов XVI века.

Мне еще не пришлось говорить о художественной жизни Японии. Не жалейте об этом сверх меры, — о японском искусстве можно сказать значительно меньше, чем о том думают в Европе, ибо японское искусство далеко не самобытно. На Востоке одно лишь искусство, ни с чем не сравнимое и гигантское, — это искусство Китая. Япония вечно подражала ему, но никогда не могла до него подняться. Разумеется, у японцев есть свое искусство, родившееся из китайского, с некоторыми отклонениями и добавлениями, и это искусство оставило блестящие образцы как в архитектуре, так и в скульптуре, керамике и эмали. Лучшее, что дало японское искусство, сосредоточено в Никко.

Никко — метрополия японского искусства. В нем самые пышные храмы и самые величественные могилы. В других городах тоже немало храмов, могил и иных прекрасных памятников, — хотя бы в Киото, в священной столице, или в Токио, в столице могучих «шогунов» и современных микадо, но они не могут сравниться с тем, что мы находим в Никко.

Посмотрим, однако, как говорит об этом Лоти.

Пока еще свежо все это в моей памяти, я расскажу о путешествии моем к Святой Горе.

Я отправился из Иокогамы, — города вполне интернационального, и отправился весьма банально, — по железной дороге, с поездом шесть тридцать утра.

Японские вагоны довольно забавны, — длинные и узкие, они снабжены в полу дырками, которые служат плевательницами и куда дамы выколачивают свои маленькие трубки.

Поезд бежит быстро. К двум часам дня я буду в Утсуноми (большой северный город), где покину вагон, так как железная дорога здесь кончается. Отсюда мне придется продолжать мой путь в повозочке с двумя «бегунами».

Поезд бежит, а по сторонам развертывается картина все тех же полей и голубых гор на горизонте…

Скоро два часа. Вдали большой город… Поезд останавливается…

Утсуноми!

Здесь уже значительно холоднее, чем в Иокогаме, чувствуется перемена широты и отдаленность от моря, которое всегда согревает… Меня окружают «бегуны», — я единственный европеец, и они спорят из-за чести везти меня.

«Никко!» — повторяют они на все лады, — «Никко!» По крайней мере десять лье!.. Вы хотите поспеть туда к ночи?

— О! нужны крепкие ноги, сильные люди, и следует отправляться сейчас же, и платите хорошо…

Наиболее предприимчивые показывают свои желтые икры и шлепают по ним, чтобы доказать их упругость. В конце концов выбор сделан, торг заключен, и можно ехать.

Завтрак наскоро в первом попавшемся чайном домике.

Они все одинаковы, эти домики, — деревянные палочки, рис, соус из рыбы; бесчисленные чашечки и блюдечки тонкого фарфора с нарисованными на них голубыми цаплями; очень мило причесанные молоденькие служанки склоняются в бесконечных реверансах…

Нет еще и двух часов, когда я усаживаюсь в тележку, легкую и маленькую до невероятия. Испуская громкие крики, мои «бегуны» пустились с места в карьер и умчали меня с непостижимой быстротой. Позади в густом облаке пыли исчезли улицы, домики, толпа…

Горбатый мост, спуск, и начинается древний Утсуноми, — узенькие улочки, домики из почерневшего дерева, мастерские, в которых изготовляются всевозможные забавные вещицы, — воздушные змеи, деревянные коньки, веера, фонарики, мандолины и бесчисленные безделушки.

Город велик, улицы длинны, но все это быстро остается позади, и вот мы уже среди полей. Три-четыре километра мчимся мы по самой обыденной дороге, среди возделанных нив и садов и, наконец, выезжаем на единственную в мире дорогу, проложенную за шесть столетий до нашего времени, для траурных процессий императоров. Сжатая между двумя откосами, образующими подобие стен, она узка; ее ни с чем не сравнимая прелесть в тех гигантских деревьях, что тянутся в два ряда по обеим ее сторонам. То криптомерии (японские кедры), весьма похожие по размерам и структуре на исполинские калифорнийские «веллингтонии»!

Их печальная зелень образует подобие свода над нашей головой. Если поднять голову, то видно, как в беспредельную вышину идут гигантские стволы, подобные стройным колоннам; идут так тесно, что образуют как бы двойные или тройные пилястры неведомого храма. В их тени прохладно и сыро, и свет принимает зеленовато-матовый оттенок.

Невольно охватывает чувство подавленности и грандиозности, столь редкое в Японии, и взор с беспокойством устремляется вперед, туда, где в зеленоватом полумраке теряется дорога… Кажется, что ей нет конца и что так она будет развертываться в течение многих, многих часов…

Так оно и будет в действительности, — мы увидим Никко в самом конце этого необычайного туннеля. Туннель закончится красным лакированным мостом на серых гранитных устоях. Этот мост предназначен исключительно для траурных императорских кортежей, через него проходят только, покинув это жалкое земное существование, только для того, чтобы уснуть навсегда в горделивых могилах из чистого золота.

Там, за мостом, возвышается гора, покрытая кедрами, под тенью которых дремлют мавзолеи и поражающие роскошью храмы…

Я позволю себе привести описание самого пышного из всех десяти храмов Святой Горы… Пусть это снова сделает Лоти, потому что только он и Редьярд Киплинг поняли, как никто, сказочный Дальний Восток…

Проникнем теперь за третью стену, которая крыта золотистым лаком и покоится на бронзовом основании. Она вся состоит из отдельных панно, горельефов, на которых изображены все животные и птицы, все цветы и листья, когда-либо виданные на земле…

Перед воротами мы останавливаемся, буквально ошеломленные, — все чудеса, что мы видели, ничто по сравнению с этим. Исполинские двери покрыты тончайшей резьбой; замки и скобы чистого золота выполнены с неповторимым вкусом и изысканностью. Эти ворота охраняются не так, как ворота обычных храмов: вместо двух колоссов ужасного вида по бокам — два бога человеческого облика, с морщинами на старческих лицах, с кожей трупного цвета, с улыбкой спокойной и неуверенной в одно и то же время. Они сидят в нишах, наполненных ветвями роз и пионов из перламутра и слоновой кости.

Бронзовую крышу этих ворот не в состоянии описать перо человека, равно как и кисть художника бессильна ее передать. Ее поддерживает целая армия «небесных собак», драконов и химер, которые теснятся одни над другими в шесть рядов, рогатые, ужасные, злые, — золотой кошмар, застывший здесь в безумном устремлении… Их пасти разверсты, они смотрят вниз на того, кто осмелится проникнуть сюда…

Но проедем бесстрашно под ними… Перед нами двор и в глубине его роскошный храм, называемый «Дворцом восточного сиянья».

Здесь пусто, нет даже кедров, — двор свободен… Кажется, что строитель желал дать отдых глазам и чувствам перед последним чудом-святилищем.

Внезапно наши шаги, до сих пор беззвучные, начинают звучать отчетливо и звонко; мы ступаем по круглым черным камешкам, которые издают под ногами странный и мрачный шум (вероятно, это требование этикета, так как перед всеми храмами вы находите те же камешки. Надо думать, что таким образом дают знать богам о приближении кого-нибудь к храму).

Пустынное и мрачное место! Двор, усыпанный черным, окруженный золотыми стенами… не золото ли, о коем упоминается в Апокалипсисе?

Тем более, что все апокалиптические звери сошлись на крыше храма, что сияет теперь перед нами. Его фасад и портик напоминают то, что мы уже видели, но еще богаче, еще изысканнее, еще необычайней в орнаменте и линиях.

Храму триста лет. Его поддерживают столь тщательно, что даже позолота нигде не потускнела и, тем не менее, нечто в его общем облике дает почувствовать века, которые прошли над ним. Какими варварами должны казаться народу, который воздвигал памятники из слоновой кости, золота и лакированного дерева, мы с нашими памятниками из серого камня!

Когда читаешь это описание, то кажется, что грандиозность Святой Горы противоречит общей миниатюрности и миловидности Японии. Однако не следует делать вывода, что древняя Япония грандиозна, а современная миниатюрна. На самом деле Япония одна, и сейчас она такая же, какою была несколько веков тому назад. Я в этом убедился, едва лишь ступил впервые на берег страны Восходящего Солнца. Слов нет, ниппонская раса невелика ростом, и домики Японии не отличаются размерами. Но далеко не все в мире меряется длиной и высотой. Достаточно вспомнить, как эта миниатюрная нация одним движением сбросила с себя ветхое платье прошлого, как в несколько лет она покрыла свою страну железными дорогами, казармами и школами, которым могут позавидовать наши, и как народонаселение ее за четверть века возросло в три раза!

Уже тогда я мог заглянуть в будущее и с уверенностью предсказать то, что так блестяще подтвердила история. Уже тогда я предвидел будущие победы японцев, и впоследствии меня не изумили ни Мукденские бои, ни даже Цусима.

В настоящее время Япония более значительное государство, нежели Германия. Население ее уже равно ста восьмидесяти миллионам, и не пройдет и двадцати лет, как оно превысит двести.

Не так давно на конференции в Вашингтоне Япония заняла третье место среди морских держав, третье после Англии и Соединенных Штатов. Третье место еще не первое, но японцы терпеливы.

Япония еще далека от владычества на Тихом океане. В Австралии, равно как в Америке, даже Южной, или на Новой Зеландии белое население относится весьма враждебно к японцам, — представителям «желтой» расы. В силу этого и некоторых других обстоятельств мне не кажется, чтобы Япония могла сейчас подставить ножку своим ближайшим соседям.

Но население Японии растет быстро, а страна по территории невелика. Население Америки и Австралии не увеличивается, а скорее даже уменьшается; незаселенные пространства их огромны.

Не следует забывать, что только иммиграция довела население Америки до нынешних размеров; с тех пор, как приток эмигрантов прекратился или замедлился, население стабилизовалось или имеет даже тенденцию к уменьшению, так как рождаемость в Америке не превышает таковой в Европе. У японских матерей, наоборот, всегда очень много детей. Будьте уверены, что пройдет несколько десятков лет, и Япония не удовольствуется более «третьим местом». Всякое «нарушение международного равновесия» она сумеет использовать как нельзя лучше.

Мне могут возразить, что Япония не слишком богата… Да, это так. До последнего времени Япония была страной хлебопашества по преимуществу; промышленность ее спала. Но сон этот прерван, японская промышленность развивается гигантскими шагами, и недалек тот момент, когда эта маленькая страна будет говорить с Соединенными Штатами, как равный с равным.

Более того, — Япония вынуждена будет это сделать, ибо рано или поздно ее населению станет тесно на островах…

Мне не думается, чтобы над Тихим океаном в будущем неизменно сияло ясное небо!..

Тем хуже для тех, кто в 1854 году вывел Японию из ее векового покоя; она не нарушила бы его добровольно. То были люди коммодора Пэрри, как вы, вероятно, помните — американцы.

И так каждому по делам его! Ничего нет удивительного в том, что впоследствии Америке придется пожалеть о жесте, сделанном чисто по-американски.

Мне приходится еще раз вернуться к Вашингтонской конференции. Великие морские державы, собравшись, поделили между собой владычество на морях так: Англия — 525.000 тонн броненосных судов; Соед. Штаты — столько же, Япония — 350.000; Франция и Италия — по 175.000 тонн.

Очевидно для каждого, что в руках Японии, не имеющей вовсе колоний, подобный флот является силой, с которой можно в любой момент перейти в наступление. Имея к тому все возможности атаковать любое государство, сама Япония гарантирована от чего-либо подобного, так как ни Америка, ни Англия не в состоянии ныне угрожать ей.

И если суждено, чтобы Тихий океан стал ареной мировых событий, то в этой международной драме самую победоносную роль, я уверен, сыграет Страна Восходящего Солнца.