Прогулки по Риму

Глава 3 Цезарь Август

Был десятый час вечера, в воздухе разливалось тепло, на многих улицах в кафе за столиками сидели люди, доносилась разноязыкая речь. В этом районе недорогих гостиниц в основном останавливалась молодежь, но селились здесь и люди среднего и даже пожилого возраста. Когда Татьяна Николаевна проходила возле одного из таких кафе, ей приветливо улыбнулась сидящая в одиночестве пожилая француженка. Татьяна Николаевна перехватила ее взгляд. Но русские редко бывают открыты с незнакомыми, и Татьяна Николаевна прошла мимо молча и без улыбки. Да и какое ей было дело до сидящих на улице отдыхающих? Ей нужен был кто-то, кто мог реально помочь. Француженка для этого явно не подходила.

Миновав пару перекрестков и стараясь запомнить обратную дорогу, Татьяна Николаевна вышла к Термини. Так назывались одновременно станция метро, вокзал и большая площадь, на которой была конечная остановка почти всех маршрутов автобусов. План она выработала такой — найти человека, который по доброте душевной или за плату сделает ей укол, затем быстро вернуться в свою гостиницу, подняться в номер, не вызывая подозрений, и там уснуть. По мнению Татьяны Николаевны, план был великолепный. Оставалось только найти того, кто поможет его осуществить. Для начала она присела на скамейку на одной из автобусных остановок, чтобы осмотреться. Перед ней была красивая площадь, а вокруг — цветущий парк. Субтропические деревья росли между площадок, к которым подъезжали чисто вымытые автобусы. Один из них привлек ее внимание: ярко-красный, будто игрушечный, двухэтажный, с открытыми местами наверху. Водитель высадил группу туристов. Маленькие черноволосые люди с раскосыми глазами, аккуратные и тихие, быстро вышли из автобуса, выстроились в колонну по двое и, дождавшись сигнала светофора, целенаправленно, но без суеты пошли через дорогу. Автобус был такой симпатичный, что, не будь Татьяна Николаевна так занята своим делом, ей непременно захотелось бы прокатиться на нем, но теперь она без сожаления оставила это развлечение для других. Она напряженно оглядывалась, но в чудном синем воздухе над ее скамейкой свешивались и пахли розовые кисти пушистой глицинии, они отвлекали ее, манили и звали в прошлое, в ту счастливую жизнь, когда еще молод был ее муж и сама она была девчонкой, оголтелой от любви, а не печальной женщиной, утратившей желание жить. Этот запах она вспомнила — так пахли глицинии в мае в Сочи, куда они ездили отдыхать несколько раз, пока еще дочка была маленькой.

Прочитай когда-нибудь Татьяна Николаевна Пруста, она изумилась бы, насколько точно этот совершенно далекий ей автор подметил, что вернуться в прошлое можно с помощью ощущений. Но Татьяне Николаевне никогда в жизни не попадала в руки его трилогия о Сване, поэтому она самостоятельно пришла к заключению об умозрительности поисков утраченного времени. Воспоминания о Сочи ее расстроили. Она подумала, что в тот период яркого счастья и помыслить себе не могла, что конец ее жизни наступит всего лишь через сравнительно небольшой промежуток времени на одинокой скамейке незнакомого и чужого города, в далекой стране, где она будет не в командировке и не в туристическом вояже, а окажется загнанной чужой волей. Эта мысль привела ее в дрожь, она решила взять себя в руки и как можно быстрее приступить к делу.

Однако осуществить план оказалось не так-то легко. Татьяна Николаевна думала, что на конечных автобусных станциях и на вокзалах всего мира творится примерно то же, что и у нас на площади трех вокзалов. Но нет. Возможно, в разных странах бывает по-разному, но на площади Термини в этот вечерний час Татьяне Николаевне, как назло, не попался на глаза ни один бомж. Автобусы подъезжали один за другим, забирали и высаживали пассажиров, среди которых встречались туристы разных рас и континентов, молодые мамы с детишками и колясочками, синьоры средних лет с газетами в руках, полицейские без дубинок, но с болтающимися у пояса наручниками; было довольно много пассажиров с сумками и чемоданами на колесиках, но вот бомжей, пьяных или трезвых, а также явных наркоманов и гомосексуалистов среди этих людей не было. Просидев на скамеечке около сорока минут, Татьяна Николаевна поняла, что, сидя на одном месте, встретить кого надо шансов мало, и поэтому, потерпев неудачу на автостанции, решила углубиться в подвалы вокзала. Она прошла через цветущий ряд деревьев и вошла в стеклянные двери огромного терминала. Вокруг был яркий свет, блестели стекла витрин билетных касс, офисов, магазинов. И все так тихо, пристойно и чисто, что даже не ассоциировалось с вокзалом.

«Надо спуститься пониже, — решила она. — Куда-нибудь в сторону камеры хранения».

Эскалатор услужливо спустил ее в подвальное помещение. Но разочарование постигло Татьяну Николаевну и там — никакой толчеи, никаких подозрительных людей, а все те же витрины магазинов, аптек, телефонный переговорный пункт, множество киосков и вход в метро. Полицейские спокойно прогуливались по широченному коридору между магазинами. Синьорина из табачного киоска решила, что Татьяна Николаевна просто не знает, где купить карточку на метро.

— Сюда, сюда! — замахала она руками и раскинула карточки, словно игральные карты.

«Европа, блин! Элементарного бомжа не найдешь!» — проворчала про себя Татьяна Николаевна и, чтобы не привлекать внимания полицейских, купила у девушки две карточки. «Если вы стали жертвой сексуального насилия, позвоните по телефону…» — было напечатано на одной из них по-русски крупными буквами. Татьяна Николаевна изумилась такой заботе и сунула карточки в карман. Что делать дальше — она не знала.

«Ну должна же быть на вокзале где-то большая помойка!» — подумала она почти в отчаянии и стала искать выходы на задние и боковые улицы. Сзади в вокзал упирались пути, а параллельных улиц было две, по одну и другую стороны здания. Татьяна Николаевна интуитивно выбрала ту, что располагалась ближе к ее гостинице. Эта улица называлась Марсала. Чуть не в панике заметалась она мимо зеркальных витрин по огромному, как бульвар, проходу и выскочила на улицу. Был уже двенадцатый час, а к своей цели Татьяна Николаевна пока не приблизилась. Куда идти ночью, если поблизости от гостиницы она не найдет никого, было не ясно. Сердце ее вдруг заколотилось так, что она побоялась, что оно выпрыгнет из груди. (Вот парадоксы живого организма — человек, собирающийся принять смертельную дозу лекарства, боится внезапно умереть от разрыва сердца!) Вдруг — о радость! — впереди, возле какой-то единственной на всю округу сомнительной подворотни, она заметила пару наполненных мусорных баков. «Цель близка!» — сказала себе Татьяна Николаевна и, сосредоточившись, с видом охотника-следопыта, крепче стиснув под мышкой сумку с лекарством, прогулочным шагом направилась вдоль здания. К ее великому разочарованию, кроме обглоданных арбузных корок, вокруг баков не было ничего, что могло бы привлечь ее внимание. Разочарованно вздохнув, Татьяна Николаевна прислонилась к стене. Редкие прохожие, не обращая на нее внимания, шли мимо, и во всем этом прекрасном Вечном городе никому не было до нее никакого дела.

«А в Москве разве кому-нибудь до меня есть дело? — спросила она себя и тут же ответила: — Есть! Этот негодяй теперь вне себя, что я продала свою комнату и превратила квартиру в коммуналку. Специально осуществила тройной обмен и подселила к нему алкоголика, чтобы теперь ему было не так просто разменять мой оскверненный дом!»

Чувство ненависти придало ей силы, она смогла оторваться от стены. Больную руку жгло, будто раскаленными углями. Но она не обращала на это внимания. Ее гнала вперед цель, и, движимая ею, Татьяна Николаевна наугад свернула с Марсала в какой-то проулок и оказалась перед небольшой площадью, вымощенной брусчаткой и залитой электрическим светом. Каменные дома, выходящие фасадами на нее, очень простые, четырех- и пятиэтажные, достаточно обшарпанные и совсем не аристократические, смотрели на нее закрытыми темными ставнями. Август — период тотальных отпусков, и вся Италия отправилась к морям по обе стороны Апеннинского сапога. Кто был побогаче — устремились на север, на Ривьеру в Лигурию или, наоборот, на южные острова — Капри, Искью; кто победнее — поехали на восточное побережье, в Римини. Там море ложится на берег теплым языком мелководья, и семьям с детьми отдыхается так же, как в Евпатории. Площадь была пуста, но с одной ее стороны, прямо лицом на Татьяну Николаевну, были обращены огромные сводчатые, темного дерева двери, высотой с трехэтажный дом, украшенные вверху пыльными витражами, а по обе стороны от них простирались стены монументального здания. От дверей на брусчатку вело несколько каменных ступеней, истершихся посередине от сотен лет и тысяч ног, а в боковом проеме, в удобной нише, закрытой от дождя и ветра, перед помятой джинсовой панамой для мелочи в свободной позе — вытянув вперед одну ногу и подогнув под себя другую — сидел маленький чернокожий человек с седыми кудрявыми волосами, завязанными сзади хвостом, и читал потрепанную толстую книгу, подсвечивая себе страницы карманным фонариком. Он расположился так незаметно, что Татьяна Николаевна сразу не различила его в тени проема. Она остановилась на нижней ступени и подняла голову. Резные двери были закрыты. Ночное небо разливалось над освещенной площадью. От стен домов, от брусчатки площади исходило дневное тепло, и ночью щедро согревающее воздух. А вверху, над розовой башней церкви — а это была она, все та же церковь, которую Татьяна Николаевна видела из окна гостиницы, — опять парил освещенный прожекторами Христос, никем в эту минуту, кроме нее, не видимый и не оцененный. И Татьяна Николаевна поняла, что она просто сделала круг: обошла вокзал и вышла к своей же гостинице, но с другой стороны. Бессилие охватило ее, и в мрачном отупении она сказала:

— Воистину, все возвращается на круги своя!

И вдруг услышала:

— Буоносера, синьора!

Татьяна Николаевна огляделась. На площади, казалось, всего было двое: Христос и она. Но вряд ли этот испитой хриплый голос мог принадлежать Спасителю, к тому же у него был, как и раньше, вполне равнодушный вид, а в голосе слышались теплые нотки. Татьяна Николаевна огляделась и тут наконец заметила маленького человека. Он смотрел на нее снизу вверх, отложив свою книгу, и улыбался.

В Москве у Татьяны Николаевны совсем не было опыта общения с нищими, да еще с чернокожими. Но сейчас она сообразила, что, возможно, это тот самый человек, который может быть ей полезен. Поэтому, остановившись в некоторой нерешительности, потому что не знала, как именно ей приступить к делу, она в ответ вежливо поздоровалась:

— Добрый вечер!

Очевидно, нищий вначале рассчитывал на щедрое подаяние. Услышав же русскую речь, он с разочарованием снова уткнулся в книгу: такие русские, как эта женщина, берегут каждый евро и не подают страждущим. Интерес у него угас, он нахлобучил на нос старенькие очки и снова погрузился в чтение. Каково же было его удивление, когда через некоторое время он услышал легкое покашливание: женщина все еще стояла возле ступеней. Он поднял голову от книги: она с непонятной настойчивостью разглядывала его. Что ей надо? Он присмотрелся внимательнее: вдаль он лучше видел без очков. Перед ним стояла невысокая женщина со светлыми русыми волосами и измученным лицом. И его собственный опыт нелегкой жизни подсказал ему, что мука ее была не поверхностна: дело было вовсе не в том, что она устала или хочет есть. Страдание глубоко гнездилось в ней. И хотя женщина была прилично одета — в кремовые легкие брюки и трикотажную белую кофту, но во всем ее облике — прическе, фигуре, светлых глазах — не было и следа уверенной благополучности, так свойственной праздным туристам. Вид ее был потерян и затравлен, как у животного, попавшего в сеть.

«Русские часто бывают такими, — подумал нищий и отвернулся. Вечер обещал быть пустым: итальянцы разъехались в отпуск, туристы, как назло, куда-то подевались. — Что ж, посижу до двенадцати, а потом побреду к фонтану. Может, Поль позволит продать несколько цветков?»

— Что вы читаете, синьор? — вдруг услышал он на довольно хорошем английском. С чего бы это вдруг русская заинтересовалась его чтением?

На всякий случай он продемонстрировал синьоре недвусмысленный неприличный жест, чтобы окончательно выяснить ее намерения, но она довольно спокойно и без негодования отвергла его рукой: «Нет! Это меня не интересует».

«Что же тогда?» Нищий встал в полный рост и изобразил на лице подобие улыбки, свойственной официантам.

— Прего, синьора?

Невысокой Татьяне Николаевне он доставал только до виска, к тому же был худ, как подросток. Однако морщинистое лицо, вертикальные складки на шее, жилистые сухие руки выдавали в нем человека пожившего. На темном лице странными и симпатичными казались светло-серые глаза в сеточке мелких морщин. К тому же Татьяне Николаевне понравилось, что мужчина перед ней встал.

«Пускай чернокожий и нищий, но надо же — джентльмен!» — подумала она и вдруг протянула незнакомцу руку:

— Будем знакомы. Татьяна.

Серые глаза его округлились от удивления, но в ответ он смешно щелкнул подошвами старых кед.

— Цезарь Август к вашим услугам, синьора! — сказал он по-английски, после чего церемонно пожал Татьяне Николаевне руку. А она не знала, что сказать ему, как дальше себя вести. Нищий тоже стоял в замешательстве, не понимая, чего хочет от него эта странная русская дама и должен ли он уже сесть на место и продолжать свое чтение или дальше последует какое-то продолжение.

— Можно мне присесть? — Татьяна Николаевна показала на ступени.

«Неужели она тоже хочет просить подаяния?» — удивился абориген. В нише мог поместиться только один человек. Это было его законное место, и он не мог позволить кому бы то ни было занять его. К тому же его самого за это не погладили бы по головке. Но в то же время русская дама хотела присесть рядом с ним. Это было весьма необычно. После недолгого раздумья нищий, назвавшийся таким помпезным и странным для Татьяны Николаевны именем, вытащил из ниши циновку, на которой сидел, и постелил ее посередине ступеней для своей гостьи. Сам он опустился прямо на камень рядом с ней. Теперь вместе они составляли видимость парочки туристов, присевших отдохнуть у подножия очередной достопримечательности. На углу Марсалы показались двое полицейских в голубых рубашках. Они внимательно посмотрели на Цезаря, которого, видимо, хорошо знали, и на Татьяну Николаевну, сидевшую рядом с ним, но не подошли — так и остались стоять на углу.

— Так что вы читаете, можно посмотреть? — Татьяне Николаевне в ее небольшом офисе приходилось иногда пользоваться английским, и теперь слова из учебника вдруг сами стали выныривать из глубин памяти на поверхность.

Цезарь Август протянул Татьяне Николаевне книгу. «Плутарх» — сумела разобрать она на обложке.

— Вы изучаете историю? — спросила она с глубоким уважением.

— Я знаю историю лучше всех в этом городе! Лучше всех гидов, экскурсоводов, служителей библиотек и университетских профессоров! — горделиво посмотрел на нее собеседник.

— Вы научный работник? — Она хотела добавить «в прошлом», но постеснялась.

— Задайте мне любой вопрос из истории Рима, и я отвечу вам лучше любого научного работника! — сообщил Цезарь Август с неистребимым достоинством в голосе. Татьяна Николаевна большую часть его ответа не разобрала, но общий смысл и интонация были ей хорошо понятны. Она внимательно посмотрела на нищего. На нем, кроме кед, были надеты потертые голубые джинсы, красная хлопковая рубашка и, несмотря на жару, самовязаный серый жилет. На тонкой морщинистой шее болтался на черном шнурке какой-то глиняный черепок.

«Может, человек он бездомный, как и я? — подумала Татьяна Николаевна. — У них это запросто. Квартирная плата безумно высокая. Потерял человек работу — и кранты. Месяц не заплатил — выкинули на улицу, а там пошло-поехало… Через полгода ничего не остается, кроме как на ступеньках церкви книжки читать…»

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила она у знатока истории.

Тот подумал немного и как-то неопределенно бросил взгляд в сторону своей пустой панамы. «Что за странный народ эти русские? — подумал он. — Дураку ясно, чем мне можно помочь, так нет, заводят дурацкие разговоры, отнимают время, вместо того чтобы просто положить монетку и отвалить…»

Татьяна Николаевна раскрыла сумочку, достала бумажку с серебристыми звездочками.

— Я больна, — сказала она. — У меня есть пять евро. Не могли бы вы сделать мне укол? — И она для большей понятливости подняла рукав кофты и жестом продемонстрировала, будто вводит лекарство шприцом.

— Тсс! — вдруг испуганно прошептал ее собеседник и покосился в сторону полицейских. — Тсс! Здесь это делать нельзя! Это запрещено! Тюрьма!

Татьяна Николаевна мгновенно поняла оплошность и тоже со страхом посмотрела на угол. К счастью, полицейские в этот момент стояли к ним боком и не смотрели на них.

— Я не наркоманка, — зашептала она. — Просто мне плохо! Очень плохо! — Для убедительности она схватила себя обеими руками за горло и стала тихонько хрипеть, подтверждая свое состояние. — Бронхиальная астма! Понимаешь? — на ходу придумывала она. — В больницу не хочу! У меня в Риме осталось всего семь дней. Два дня я уже провела здесь весьма бездарно. Понимаешь?

Ее собеседник молчал. Она почувствовала, что ничего не получается из ее затеи, не может понять ее этот знаток истории, и сама история, которую она ему рассказывает, звучит глупо и неубедительно. «Не сдал бы полиции!» Она поднялась со ступеней, стала прощаться.

— Ну, не можешь помочь, всего тебе хорошего, до свидания!

Она собралась идти, но нищий тоже встал и пробормотал задумчиво наполовину по-русски:

— I understand. Ко-ле-са…

— Нет-нет! — Татьяна Николаевна уже хотела бежать от него, а потом вдруг подумала: «Какая разница? Пусть думает, что колеса, лишь бы сделал укол!» Она остановилась, посмотрела на негра. — Ну, поможешь?

— Десять евро.

— Хорошо.

— Пятнадцать.

Она поняла, что так он будет нагонять цену бесконечно.

— Пятнадцать не могу. Нет денег.

Нищий постоял немного, покачиваясь с носка на носок и оценивающе поглядывая на нее.

— Откуда ты?

— Из России.

— Из Тамбова?

— Почему из Тамбова? Из Москвы.

— Жаль.

— Почему жаль? — Она даже на минуту забыла о своей цели.

— У меня в Тамбове друг живет. Хороший друг. Будь ты из Тамбова, я сделал бы тебе укол бесплатно.

— Москва, Тамбов — все равно Россия. Уколи меня за десять евро. Как Клеопатру… Сделаешь хорошее дело! — беспомощно улыбнулась она.

— Ты знаешь, как умерла великая Клеопатра? — удивился ее собеседник. — Откуда знаешь?

— В кино видела, — не стала врать Татьяна Николаевна. — Элизабет Тейлор.

— Это американский фильм, — заявил нищий. — Тейлор на Клеопатру не похожа. У нее нос короткий, а у Клеопатры был длинный. Вот такой! — Он показал пальцами отрезок в добрых пятнадцать сантиметров. — Им надо было проконсультироваться со мной, и я нашел бы им актрису, похожую на Клеопатру! Клеопатра — великая женщина, но все равно я ее имел!

Татьяна Николаевна кое-что не поняла из его тирады, но отчего-то покраснела.

— Ведь я — Цезарь Август! — продолжал незнакомец. — А как известно, Октавиан Август и был победителем Клеопатры и Марка Антония, а также истинным завоевателем Египта.

«Сумасшедший!» — пронеслось в голове у Татьяны Николаевны.

— Ты была у лестницы, ведущей на Капитолий?

— Нет, — помотала она головой.

— А в Ватикане?

— Тоже нет…

— Почему? — В голосе его появились нотки сердитого преподавателя.

— Не успела…

— Значит, ты не видела египетских львов? Тех, что я вывез из Александрии?

— Не видела.

— Плохо. Их было шестнадцать, а эти козлы египтяне говорят, что всего только восемь. Но кто верит египтянам?! Они же известные вруны!

Татьяна Николаевна не знала, что на это ответить. Вдруг нищий в один прыжок подскочил к ней и схватил ее за руку, ту самую, в которой она держала свою сумку.

«Полиция!» — уже хотела закричать Татьяна Николаевна, но от страха у нее сел голос, и из горла вырвался простой сиплый звук.

Ее собеседник удивился:

— У тебя что, правда астма?

Она только кивнула в ответ с вытаращенными глазами.

— Ну ладно, сделаю тебе укол. Давай деньги! — Он незаметно, чтобы не увидели полицейские, протянул руку к ее сумочке.

«Сейчас он выхватит сумку с деньгами и убежит!» — мелькнуло у Татьяны Николаевны, и она придумала:

— Знаешь, мне стало легче! А ты не мог бы показать мне Капитолий? И египетских львов?

— Капитолий? А ты не умрешь по дороге? Знаешь, мне неприятности с полицией ни к чему!

— Не умру! — Татьяна Николаевна с грустной улыбкой вздохнула. А в глазах маленького человека уже зажглись фонарики энтузиазма, такие бывают у сумасшедших и исследователей. Очевидно, ее собеседник был и тем и другим одновременно.

— Ты действительно хочешь посмотреть египетских львов? — горячо прошептал он ей в самое ухо.

Татьяна Николаевна замялась. В конце концов, что ей было терять? Деньги? Они были ей нужны только для того, чтобы уйти из жизни. У нее еще оставалось в запасе несколько дней. Прекрасное время в Вечном городе.

— Будь что будет! Поехали! Транспортные расходы я беру на себя! — решила она и сама взяла нищего за руку. — Показывай!

— Белла русси! Прекрасная русская! — проговорил ее странный собеседник, и они пошли прочь от полицейских, хотя те внимательно посмотрели им вслед. Навстречу Татьяне Николаевне попались туристы из ее собственной группы. Они возвращались с прогулки нестройной толпой, сильно навеселе и старательно орали «Катюшу». Увидев ее с Августом, они поспешно расступились.

«Плевать!» — решила Татьяна Николаевна.

Когда группа миновала, она на миг задержалась. Теперь на ночной площади оказалось довольно много людей: подвыпившие соотечественники, оглядывающиеся на нее, двое полицейских, она сама с Цезарем Августом, а над всем этим равнодушный и прекрасный Христос. «Вернусь ли я сюда? Какая разница?» — подумала она.

Нищий посмотрел на старинные часы, болтающиеся у него на поясе на цепочке.

— Через пять минут уйдет нужный нам автобус! — Он взял ее под руку, и быстрым шагом они поспешили снова под сень глициний на площадь Термини.