Происхождение имён рек и озер

Биология живых существ предполагает приспособление к разнообразию внешней среды, в том числе хорошую ориентацию в пространстве. У животных существует своя система ориентации, выработанная веками в процессе развития жизни на Земле. Аналогичная система имеется и у человека. Однако у него есть еще и другой, уникальный инструмент познания — слово.

Как уже говорилось, топонимы — слова языка, слова-знаки, слова-ориентиры. Давая имя географическому объекту и употребляя это имя в речи в процессе коммуникации, мы вызываем в сознании образ объекта, соотнося его с определенными пространственными параметрами, т. е. локализуем объект.

Но у каждого географического объекта имеются и определенные признаки, свойства, присущие ему и отличающие его от других. Какой смысл, например, называть все речки данной местности одинаково? Как их в таком случае различать? Тогда названия вообще не нужны, можно обойтись и без них? Будем различать речки по номерам: Первая Речка, Вторая Речка, Третья… (кстати, неясно: с какой реки начинать нумерацию?). Но ведь это уже опять получаются названия, они разные, и мы можем ориентироваться с их помощью.

Воды Земли — проточные и непроточные, озера и болота, родники и ручьи, реки и моря — чрезвычайно разнообразны по своим физико-географическим, химическим и другим характеристикам. Люди, дававшие наименование водному объекту, сознательно или бессознательно выбирали его наиболее бросающиеся в глаза признаки. Такие названия, как правило, не возникали случайно: они отражали особенности окружающей среды.

Этим, конечно, не исчерпываются способы гидронимической номинации: ведь есть и мемориальные названия, данные в честь какого-либо события или человека, имена, перенесенные с названий населенных пунктов, и т. п. Но именно в гидронимии подавляющее число названий связано прежде всего с обозначением характерных признаков окружающей природной среды. Названия вод могут служить зеркалом мира природы.

Различные физико-географические характеристики рек и озер нашли свое выражение в их названиях. В последних раскрываются особенности течения реки, цвет и вкус, запах воды, характер русла реки или ее поймы, особенности почвы, наличие тех или иных видов растительности по берегам, видов животных и рыб, обитающих в водоемах или в окружающей местности. Можно без преувеличения сказать, что водные названия служат энциклопедическим справочником для географа, гидролога, геохимика, почвоведа, ботаника, зоолога.

В самом деле, гидронимы, содержащие в своем составе так называемые местные географические термины и другую нарицательную лексику, — это названия-индикаторы, довольно точно характеризующие основные особенности водного объекта. Река Гверстянец может в своих наносах содержать гверсту — крупный песок; ложе реки Каменки наверняка каменистое, в долине реки Опочинки следует ожидать выходов опоки — мелового известняка, в озере Троено растет треста или траста — камыш.

Если вода в реке черного или коричневого цвета, то, скорее всего, она содержит растворенное органическое вещество гумусового ряда. Геохимики уже обратили внимание на те реки и озера, которые называются Черными.

Их много; например, в лесных районах нашей страны они характерны для лесисто-болотистых низменностей, а в Восточной Сибири, где распространена вечная мерзлота, коричневые реки текут и в горных районах. В реках бассейна Амазонки в Южной Америке содержание растворенного органического вещества достигает 70 % общего количества растворенных соединений; ср. название крупнейшего притока Амазонки Риу-Негру — «Черная река» [Перельман., 1982].

Озеро Розовый Порсугель на полуострове Челекен (Каспийское море), занимающее сопочный кратер древнего грязевого вулкана, названо так из-за розовой окраски своих вод, которая, в свою очередь, объясняется присутствием в них пурпурных серобактерий [Сулин, 1935].

Казахское имя озера Сасык-коль в переводе означает «Вонючее озеро». Как сообщает Н. И. Баяндин [1949], это название удачно отражает анаэробный процесс, происходящий по берегам и дну этого озера с выделением газа метана.

Знание местных географических терминов, т. е. диалектных слов, обозначающих разные виды географических объектов и их особенности, совершенно обязательно для топонимиста. Слова эти, как правило, широко употребительны в говорах определенных территорий. Насколько легче, например, расшифровывать смысл многих казахских гидронимов, точно представляя себе характер водного объекта, если знать, что слова кол, жалтыр или жалпау обозначают обширные озера с необозримой водной поверхностью, а слова сор, балkаш — озера с топким дном. Заболоченное озеро с большим выходом грунтовых вод, с трясинами и зыбунами обозначается словом томар; мелководное озеро, пересыхающее летом и образующее голые солонцы, — это таkыр, а соленое или горько-соленое озеро, источник добычи соли — туз (буквально «соль») или ащы [Попова, 1970]. Если в составе какого-нибудь казахского названия встретится одно из перечисленных слов, какую богатую информацию мы сразу же получаем, еще не прибегая к помощи специальной литературы!

Рождение новых названий происходит иногда прямо на наших глазах, и тогда смысл этих названий совершенно понятен, причина именования ясна. В 1969 г. из-за большого паводка реки Сырдарьи пришлось сбросить лишнюю воду из Чардаринского водохранилища в Арнасайскую впадину. В результате более 20 млрд, м³ воды разлилось на огромном пространстве пустыни Кызылкум, затопив солончак Айдар и озеро Тузкан (туз — соль; слово кан обозначает в Средней Азии прорытый канал, реку, воду), поэтому вода, пришедшая из водохранилища, стала солоноватой. И совершенно очевидно, что именно по этой причине новое озеро стали называть Соленым [Зиманенко, 1977].

Обзор местности также обычно подтверждает правильность смысла многих названий, объясняемых топонимистами. Описывая долину реки Монни на Чукотке, известный вулканолог Е. К. Устиев сообщал, что она покрыта окаменевшей лавой. В переводе с эвенкийского имя Монни означает «Каменная река».

Слово дребъ широко известно в русских говорах со значением «болотистое, кочковатое место»; оно нашло свое отражение в гидронимах типа Дребенка, Дребна и т. п. В псковских говорах дребъ чаще выступает в значении «кустарник», «осинник». Здесь наблюдается закономерный сдвиг значения по схеме «болото» — «болото, поросшее мелким кустарником»→ «кустарник». В окрестностях деревни Старый Изборск Печорского района Псковской области был обследован большой водоем под названием Дреб, который представляет собой старицу в пойме реки Смолки, в прошлом узкий, извилистый меандр этой реки. Окружающий рельеф — низинный, заболоченный, но берега самой старицы крутые, поросшие мелким, труднопроходимым кустарником. Население окрестных деревень употребляет название Дреб для обозначения как самого болотистого водоема, так и окружающих берегов, поросших кустарником.

Специалисты изучали топонимию междуречья Камы и Чусовой в связи с проводившимися там карстологическими исследованиями [Бутырина, 1968]. В названиях карстовых озер, речек и некоторых форм рельефа отражены внешний облик объектов, водный и ледовый режим водоемов, химические свойства воды, а также время образования и особые происшествия, случающиеся при формировании карстовых провалов. Например, некоторые реки называются Сухая, Сухая Мутная, Сухой Лог. Летом из-за ухода поверхностных вод в подземные карстовые полости эти речки полностью или на отдельных участках русла лишены водотока.

Башкиры называют Капову пещеру, соседнюю деревню и речку, протекающую близ нее, Шулган, что в переводе означает «провал, исчезновение». Речка Шулган действительно около одноименной деревни, проваливаясь в карстовую воронку, исчезает. Она течет под землей на протяжении 3–4 км и затем появляется на поверхности у входа в Капову пещеру. Изучение реки Шулган помогло выяснить происхождение и самой Каповой пещеры (Вахрушев, 1965].

Горнотаежное озеро Лицевое в северо-восточной части Кузнецкого Алатау свое название получило благодаря населяющей его рыбе — линю [Зыков, 1951]. В свою очередь, соседнее озеро, связанное речкой с Линевым, получило от местного населения название Пустое ввиду полного отсутствия в нем рыбы. Неоднократно делались попытки развести в этом озере рыбу, но она почти сразу же погибала, вероятно, из-за сильноминерализованной воды.

Подобные сведения, добываемые топонимистами и краеведами, представляют большую ценность. Они связывают название с физико-географическими реалиями, позволяя установить так называемый топонимический ландшафт, т. е. «реконструируемый по топонимам тип природного комплекса определенной местности» [Миль-ков, 1978]. Тем самым топонимы оказывают практическую помощь специалистам во многих областях народного хозяйства.

Не последнюю роль играют гидронимы и при различного рода палеогеографических реконструкциях. Советские географы выполнили ряд работ по восстановлению ландшафтов прошлого, широко используя данные науки о собственных именах. Этой теме, а также применению топонимики в исторической географии в целом посвящен специальный научный сборник Московского филиала Географического общества СССР под заглавием «Топонимика на службе географии» (М.: Мысль, 1979). В Белоруссии, в районе Верхнего Понеманья, С. Б. Холеву с помощью географических названий удалось восстановить былые болотные и лесные массивы. Оказалось, что болота занимали в прошлом не такие обширные площади, как леса, и были приурочены в основном к долинам Немана и его притоков, по восточному склону Новогрудской возвышенности. В настоящее время многие болота осушены, леса сведены.

Известный геоботаник и топонимист Е. Л. Любимова много занималась реконструкцией ландшафтов Северо-Запада СССР по данным топонимики, в том числе гидронимики. Ей удалось восстановить древние ландшафты благодаря использованию названий с основами «озеро», «гора», «мох», «болото» и др., а также реконструировать былые ареалы отдельных видов растений и животных,

Где жили бобры и джейраны?

Распространение различных видов животных и растений довольно хорошо известно современной науке. Однако в силу изменения климата и развития хозяйственной деятельности человека меняются (сокращаются или расширяются) ареалы отдельных видов в природе. Иногда же какое-нибудь растение или животное исчезает полностью или находится на грани исчезновения, если условия для его существования становятся крайне неблагоприятными. Известно, что количество видов животных и растений» заносимых в Красную книгу, постоянно возрастает. Поэтому особенно важно знать былые ареалы того или иного вида: ведь расселение этого вида будет успешно проводиться главным образом в тех областях, в которых издавна существуют естественные благоприятные условия для его обитания.

И вот здесь топонимика опять приходит на помощь. Если несколько веков назад были вырублены дубовые рощи, истреблены лоси или джейраны, в реках перестали водиться ракушки-жемчужницы и прекратилась добыча жемчуга, — память о прошлом не исчезает совершенно: об этом можно прочесть в исторических документах, услышать от старожилов. Но самыми надежными свидетелями прошлого являются географические названия.

В европейской части нашей страны когда-то повсюду обитали бобры, которые к началу нашего столетия были истреблены почти повсеместно, за исключением немногих мест в Белоруссии, Украинском Полесье и воронежской лесостепи [Кириков, 1966]. В документах, относящихся^ например, к Белоруссии XVIII в., упоминаются бобры, живущие по разным рекам, в том числе по Бобровой (Быховский уезд Могилевской губернии) и по Бобру (Борисовский уезд Минской губернии).

После того как бобры были взяты под охрану, их расселение стало производиться как естественным, так и искусственным путем. При создании Лапландского заповедника на Кольском полуострове были учтены данные гидронимики; названий, напоминающих о бобрах, насчитывается в этой области не менее 20. Причем принимались во внимание как русские, так и саамские названия, обозначающие бобра. Например, по сообщению известного исследователя топонимии Мурманской области и Карелии А. А. Минкина [1976], на Кольском полуострове существуют такие названия, как Маийявруай («Ручей Бобрового озера»), Верхний, Средний и Нижний Бобровые ручьи, впадающие в реку Чуну, Майвальтйок («Река бобрового владения») и др.

К 80~м годам XIX в. были истреблены последние бобры на Кольском полуострове [Семенов-Тян-Шанский, 4975] — в бассейнах рек Мончи, Ены и Туломы, а ведь в XVI–XVII вв. на многих речках существовали «бобровые гоны» и «ловища». Вновь стали разводить бобров в этих местах лишь с 1934 г. При переселении бобров из Воронежской области в Лапландский заповедник бобры самостоятельно разыскали одну из «бобровых» рек (не зря ее так назвали когда-то: видимо, там были прекрасные условия для обитания этих цепных животных). Одна бобровая семья прожила на речке целых 13 лет и ушла оттуда, как только на реке построили новую плотину.

Аналогичные особенности реакклиматизации бобров отмечались и в других районах Советского Союза. На Алтае, где прежде в большом количестве обитали бобры (об этом говорят и названия рек), они вновь были выпущены в 60-х годах и широко расселились по разным рекам, в том числе и по реке Бобровке, вблизи Барнаула [Мурзаев, 1979]. В лесничестве Суск на реке Бобровке Кастопольского района Ровенской области в 1935 г. было выпущено шесть канадских бобров, которые хорошо акклиматизировались, и по учету 1939 г. их насчитывалось уже около 60 особей [Арсеньев, Бородина, 1948].

И в Грузии бобры тоже когда-то были широко распространены, в настоящее же время они здесь не водятся. Названия вод, а также другие топонимы сохранили память о бобрах: например, в Южной Грузии, в районе Самцхе, одно из озер называется Сатахве — «место обитания бобров» [Хорнаули, 1979].

Ну а другие животные? Давно исчез горный тур на Русской равнине и в соседних европейских странах, а названий, напоминающих об этом животном, очень много. Например, в бассейне Савы их семь, в бассейне Днепра — восемь (река Турья, правый приток Припяти, озеро Турское Волынской области и др.).

Азербайджанские топонимисты Р. М. Юзбашев и Э. Б. Нуриев [1979] реконструировали былые ареалы обитания джейранов вдоль северного (Ширванского) побережья реки Куры. Ряд названий, в том числе и некоторые гидронимы типа Джейран булагы («Родник джейрана»), Джейранбатангель («Озеро, где утонул джейран»), показывают, что в северной части Азербайджана ареал обитания джейранов проходил вдоль северного побережья реки Куры, от границы с Грузией на западе до Апшеронского полуострова на востоке. А в настоящее время в Азербайджане джейраны сохранились лишь в заповедниках.

В Казахстане есть реки, в названия которых входят слова булан, кандагай («лось»). Например, имя одной из рек юго-западной части Казахского мелкопесочника Буланты означает «Лосиная река» [Сатимбеков, 1982]. В настоящее время лоси в этой местности не водятся: здесь полупустынная зона. Но прежде по берегам этой реки росли речные уремные лесные заросли. По сообщению Махмуда Кашгарского (XI в.), а также историков XIV в., лоси встречались на территории Казахстана и на них охотились. А название реки Текели означает по-казахски «Козлиные места». Действительно, прежде в этом районе Джунгарского Алатау в большом количестве водились дикие горные козлы, которые затем перекочевали на восток, в труднодоступные высокогорные районы [Байкенев, 1972].

Но гидронимы часто указывают не только на былые места обитания животных. На основании значения многих гидронимов можно изучать и современную зоогеографию — ареалы расселения того или иного вида. Так, названия, встречающиеся в бассейнах рек Нижней и Подкаменной Тунгуски, свидетельствуют о богатом животном мире Эвенкийского национального округа [Юргин, 1970]: реки Дюкунда («Выдренная»), Чипкаматкит («Соболиная»), Хороки («Глухариная»), Джелинда («Тайменевая»), Хаканангда («Большая Щучья»). Интересно заметить, что последний гидроним в переводе на русский язык следует понимать не как название большой реки (известное противопоставление «большой» — «малый» в названиях рек в зависимости от размера одноименных объектов), а как название реки, в которой водятся большие щуки (по-эвенкпйски слово хаканан означает именно «большая щука»). Поэтому название Хаканангда, на наш взгляд, точнее было бы перевести как «Река больших щук». Есть и название Гуткачар («Река мелких щук») от слова гуткэчэн — «маленькая щука». Для эвенкийских гидронимов вообще характерно крайне точное, детализированное указание на биологические особенности промысловых животных и рыб. Это свойство и самого эвенкийского языка, и многих других языков народов Севера: так подробно обозначать все то, что играло важную роль в жизни охотника и рыболова, кочевника тайги и тундры.

И в гидронимии других стран прекрасно представлена местная фауна. По данным О. А. Леоновича [1981], в Северной Америке многие гидронимы напоминают о диких животных, когда-либо обитавших на этой территории: Deer — «олень», Buffalo — «бизон», Beaver — «бобр», Antelope — «антилопа», Elk — «лось», Grizzly — «медведь-гризли», Racoon — «енот», Rabbit — «кролик», Otter — «выдра», Possum — «опоссум», Skunk — «скунс», Wildcat — «дикая кошка», Wolf — «волк» и др. В другой работе О. А. Леонович [1974] упоминает хорошо известный в топонимике факт: названия, указывающие на какое-то животное, часто встречаются не в центре района его обитания, а на окраине, в пограничной зоне. Так, Alligator River («Река аллигаторов») в американском штате Северская Каролина находится на крайней северной границе былого распространения аллигаторов.

Но не все так просто при анализе географических названий. Не всякий гидроним, содержащий корень или слово, обозначающие животное или растение, действительно отражает былое распространение данного вида р какой-то местности. Об этом следует предупредить читателя и предостеречь его от возможных ошибок, если он вздумает на досуге заняться этимологизированием названий, не имея специальной лингвистической подготовки.

Предположим, мы встречаем в Псковской области озеро Волкове. Это название совершенно не обязательно возникло благодаря наличию волков в окружающих лесах, хотя волки, несомненно, там обитают. (По признаку наличия волков можно было бы ожидать названия типа Волчье и т. п.) Название озера, скорее всего, своей формой (суффикс — о#, употребляющийся в фамилиях) обязано населенному пункту. И действительно, оказывается, что близ озера расположена одноименная деревня Волкове, а последнее название, в свою очередь, происходит от фамилии Волков. Личное имя Волк, от которого образована фамилия, и другие «зоологические» имена (Медведь, Баран, Кот) были обычны в древности на Руси.

Названия насекомых крайне редко присутствуют в русских топонимах. Поэтому, если мы встретим, например, речку Таракановку, не следует думать, что ее берега кишели тараканами или в деревне Тараканово на берегу речки было особенно много этих насекомых. А вот прозвище и личное имя Таракан в Древней Руси было. Безусловно, оба названия — Таракановка и Тараканово — происходят от соответствующей фамилии Тараканов.

Другой пример: речка Муравейка с деревней Муравьи. Конечно, название реки по форме производно от имени деревни. Но почему последняя была так названа? Здесь могло быть несколько причин. Во-первых, в окрестностях деревни действительно могли быть приметные муравейники. Во-вторых, многие жители деревни могли носить фамилию Муравьевы, а сокращенное прозвище от этой фамилии — Муравьи. Кроме того, название жителей могло возникнуть в соседних деревнях чисто метафорическим путем, тоже от прозвища — например, если жители данной деревни были трудолюбивы, как муравьи, и т. п.

И наконец, и само название деревни могло все же быть усечением названия реки, с соответствующим переосмыслением. Речка Муравейка могла быть названа так в том случае, если ее пойма низменная, с богатой луговой растительностью, с высокими травами. В фольклоре употребляется выражение трава-мурава: в русских говорах слова мурава и мур означают сочную луговую траву, дерн (кстати, древнерусское слово моровии, родственное обозначениям муравья в других индоевропейских языках, превратилось в муравей под влиянием слова мурава] хотя оба слова совершенно не связаны этимологически, сближению форм помогла действительность: муравьи живут в траве-мураве). Вспомним также поэму «Страну Муравию» А. Т. Твардовского, который создал близкий к фольклорному образ богатой и изобильной родной земли — мечты крестьянина:

Таким образом, мотивы присвоения названия географическому объекту могут быть разными. Интересный пример «множественной мотивации» одного и того же названия приводит американский топонимист Дж. Стюарт [Stewart, 1975]. Топонимисты много усилий тратят на то, чтобы найти единственно возможное объяснение названию. Однако исторические факты часто говорят о двух или нескольких причинах появления названия. Так, в отчете о путешествии Р. Хокинса в 1594 г. хронист описал причину наименования Crabby Cove, маленькой бухты в проливе Магеллана, следующим образом: «Имя это проистекает от двух причин; во-первых, вода кишела мелкими красными крабами [crabs]; во-вторых, над водой бухты нависали, теснясь, скалы [crabbed mountains]; в-третьих, можно добавить, бухта эта доставила нам сомнительное удовольствие [crabbed entertainment]» [Stewart, 1975, р. 80]. Здесь следует заметить, что английское название бухты Crabby Cove можно перевести на русский язык только как «Крабовая бухта», или «Крабья», так как crabby означает именно «изобилующий крабами». Множественная мотивация и игра слов никак бы не ощущались в английском названии, если бы не сохранившийся документ.

Много возможных ходов предлагает нам номинация, т. е. именование географических объектов; разными путями возникают названия, ив каждом отдельном случае следует обращаться к письменным источникам, а также к данным, добытым в ходе полевой работы.

Не всегда, однако, это бывает осуществимо на практике. И тем не менее специалисты научились выделять те гидронимы, которые бесспорно отражают былое или современное распространение фауны и флоры.

По данным топонимии, в том числе и гидронимии, Е. Л. Любимова установила былые ареалы следующих животных и птиц на Русской равнине: тура, зубра, кабана, бобра, соболя, росомахи, медведя, волка, лисицы, зайца, барсука, лося, оленя, хомяка, сурка, лебедя, гуся, гагары, журавля, орла, тетерева и др. Правда, учет названий производился Е. Л. Любимовой по мелкомасштабной карте, и данные по областям могут значительно дополнить ее материалы. Однако общую картину исследование Е. Л. Любимовой создает. Например, лебеди, в прошлом промысловый вид, были широко распространены на Севере, где они встречаются и в настоящее время; кроме того, они обитали в поймах ряда рек, где сейчас их нет. Большое количество гидронимов типа озеро Лебяжье, озеро Лебединое, Лебяжье болото, болото Лебяжий мох, ручей Лебедиха и т. д., а также названий населенных пунктов устанавливает ареал лебедя: бассейн Северной Двины, бассейн Онеги, Среднерусская возвышенность, пойма Волги, бассейн реки Ветлуги, Украина и другие территории.

Специалист по славянской гидронимии Т. И. Вендина [1971] на материале водных имен проделала большую работу по восстановлению ареалов животных и растений на территории всех славянских стран. Были изучены названия бассейнов шести крупных европейских рек: Днепра, Дона, Вислы, Савы, Дравы, Грона. Среди названий, отражающих фауну территории, как оказалось, 38 % произведены от названий диких животных, 30 — от домашних животных, 29 — от диких птиц, 3 % — от домашних. В количественном отношении среди первой группы первенство принадлежит бобру (это понятно, так как бобр — речное животное), волку и медведю; во второй группе лидируют свинья, кобыла и коза.

Нельзя сказать, что абсолютно все эти зоогидронимы возникли именно как отражение фауны. Мы говорили выше о названиях, происшедших от фамилий и личных имен. Помимо этого, можно предположить тотемистическое происхождение некоторых названий (но это уже вопрос, относящийся к духовной культуре). В целом же зоогидронимы отражают, как правило, реальные природные особенности фауны Земли.

«Тополиные» реки: проблемы фитогидронимии

По данным гидронимии в целом ряде случаев можно изучать и фитогеографию — распространение комплексов и видов растительности. С учетом всего того, что говорилось о зоогидронимах, попробуем установить, какие деревья, кустарники и травянистые растения отражены, например, в гидронимии Псковской и Новгородской областей. По названиям рек Алешня (или Ольшанка), Березна, Дубенка, Крапивна, Линна, Ореховня, Сосенка, озер Вяз, Ельня, Осовец, Осотня, Хвошно, Яблонец и др. нетрудно определить состав господствующих древесных и кустарниковых пород. Это ольха, береза, вяз, дуб, сосна, ель, липа, орех, осина, яблоня. Из травянистых растений — осот, хвощ, крапива.

Кроме указанных видов растительности, присутствуют еще треста (или троста) и сита — ив большом количестве. Что же это за растения? И вот тут мы вступаем в дебри русской диалектологии, в увлекательный мир «слов и вещей», мало похожий на мир строгой научной систематики растений и научной терминологии.

Прежде всего о словах трость, троста, треста. Они оэозначают «тростник». В словаре В. И. Даля эти слова с пометкой «северное, псковское» толкуются как «болотное, коленчатое растение Arundo, Digraphis, Phalaris, камыш, растущий дудкою, но есть и сплошные виды. У нас растет один вид тростника или камыша, Arundo Phragmites, который ошибочно зовут очеретом и бочарной травой, и наоборот: растения сит, ситовник, очерет, кушур, чаполочь и др. ошибочно зовут тростником»[4].

Далее выясняется, что, в свою очередь, словом ситник называют камыш (Scirpus), рогоз (Typha), слова сит, ситъ или сита — растение Scboenus (или веревочник, куга). Словом же камыш (заимствование из тюркских языков, ср. озеро Сарыкамыш в Туркмении) в южнорусских говорах называют как собственно камыш, так и тростник.

Таким образом, по одним лишь названиям рек Ситна, Тростянка трудно установить, какие именно растения дали рекам свое имя: требуется обследование на местности. Ведь слова сита, троста обозначают не просто растения разных видов, но даже растения, принадлежащие к разным семействам! Тростник (Phragmites) — растение из семейства злаков (род Arundo), он распространен по всей нашей стране, на юге образует огромные заросли в плавнях. Рогоз (как широколистный, таки узколистный, Typha latifoliaи Typha angustifolia) тоже растет повсеместно, в южных районах образует обширные заросли. Он относится к семейству рогозовых (Typhaceae). Что касается камыша (Scirpus), то он принадлежит к семейству осоковых; в СССР около 25 видов его. Например, камыш озерный (Scirpus lacustris) уже своим названием показывает, что он облюбовал реки и озера, где часто образует заросли.

Характерно, что слово камыш ни разу не встречается в гидронимии Новгородской и Псковской областей, между тем как в более южных районах оно вполне обычно. Так, в Донецкой области есть река Камышеватка, впадающая в Азовское море, а в Ворошиловградской области протекает река Камышная (ср. и город Камышин на Волге).

А ведь камыш растет и на Северо-Западе, но здесь он скрывается за словами ситан троста (треста). Этот пример наглядно демонстрирует, насколько осторожен должен быть исследователь, пытающийся по названиям рек установить ареалы определенных растений. Зато для диалектологии русского языка факт отсутствия слова камыш в гидронимии Северо-Запада интересен: ведь помимо фитогеографии и всякой другой географии есть еще и география лингвистическая!

Специальную работу об ареалах лексем трость, сита, рогоз опубликовала Г. П. Смолицкая [1974]. Использовав данные гидронимии, она выявила различия в употреблении этих лексем на разных славяноязычных территориях. Правда, данные, приведенные исследовательницей, неполны: материалы русской диалектологии ограничены лишь ареалами Окского бассейна и бассейнов Днепра и Дона. Тем не менее в работе сделан ряд ценных наблюдений, в частности вывод о том, что ареалы лексем сита, трость, а также рогоз и камыш указывают на особенности расселения народов и межъязыковые контакты, а не на географическое распространение соответствующих видов растений.

Растительность Восточной Европы хорошо отражена в гидронимах. И физико-географические условия определенных территорий диктуют распространение тех или иных гидронимических основ. Прежде всего подчеркнем, что в основах гидронимов повсюду доминируют названия древесных пород; кустарниковых пород и травянистых растений гораздо меньше. У западных славян (поляков, чехов) и у восточных славян (русских, украинцев, белорусов) предпочтение в фитогидронимах отдается березе, ольхе, липе, вербе, калине, дубу. Однако у западных славян, а тем более у южных гораздо чаще, чем у восточных, употребляются названия граба, бука. Т. И. Бендина [1971] отмечает любопытный факт почти полного совпадения основ названий рек бассейна Днепра и Вислы. На этих территориях излюбленными оказались исходные апеллятивы (нарицательные слова) «береза» и «ольха», затем идут «верба» и «дуб». Между тем соседние восточнославянские территории — бассейны Днепра и Дона — не дают такого совпадения: в гидронимах бассейна Дона, а также Днестра и Южного Буга на первом месте стоит «ольха», затем идут «береза» и «дуб». Т. И. Вендина совершенно правильно отмечает внутренний, локальный характер различий, обусловленных географическим положением бассейнов данных рек. Различия эти никак не опровергают связей восточных и западных славян.

Со своей стороны мы могли бы добавить, что особая близость гидронимии бассейнов Вислы и Днепра далеко не случайна и дело не только в более северном расположении их бассейнов (хотя Нижнее Поднепровье находится уже на одних широтах с бассейнами Днестра, Южного Буга и Дона). Речь идет об определенной исторической общности, существовавшей у всех северных славян как в этнографическом, так и в языковом отношении. Подтверждение тому — ряд изоглосс[5], объединяющих язык кривичей и ильменских славян с языком западнославянских племен, материалы археологии по бассейну Вислы и Верхнему Поднепровью, наконец, наличие общего балтийского субстрата[6] для данных территорий и т. п. Недаром многие ученые в свое время выдвигали концепцию славянской прародины на территории между Вислой и Днепром. Отмечаются также и исторически более поздние тесные контакты между обеими территориями.

Но это лишь попутные замечания по поводу лингво-географии. Безусловно, по одним лишь фитогидронимам нельзя судить о прародине славян, здесь нужно привлекать значительно более широкие ономастические данные, не говоря уже о других фактах лингвистики, истории, этнографии, антропологии.

Скорректировать выводы по материалам гидронимии помогают, в частности, названия населенных пунктов — ойконимы. Так, Е. Л. Любимова и Э. М. Мурзаев [1964] прослеживают по ойконимам распространение граба. Указанный вид деревьев в настоящее время встречается только на западе Литвы и Белоруссии, в Калининградской области и на юго-западе Украины; на территории Русской равнины он сравнительно редок. Однако географические названия, подкрепленные данными палинологического анализа, свидетельствуют: в прошлом граб рос под Ленинградом, в Московской, Ивановской и Калининской областях, на Ловатской низменности, в Липецкой и Орловской областях, в Донбассе, в районе Гомеля и Брянска. В Полесье, где сохранился граб, такие названия обычны.

Вот и получается, что в гидронимии бассейнов рек северо-западных и центральных областей СССР граба почти нет, а в ойконимии он есть. И тогда несколько меняется общая картина сопоставления реконструированных ландшафтов разных славянских территорий. Тем более, если мы будем привлекать не только собственно славянские названия, указывающие на виды флоры, но и оставшиеся нерасшифрованные лингвистами субстратные названия на территории Европы: балтийские, кельтские, иллирийские, фракийские и др. Сколько новых данных получит наука о былых ареалах отдельных видов растительности, если она будет учитывать весь обширный топонимический материал!

Приведем еще несколько примеров фитогидронимического районирования. В Якутской АССР много рек с названием Тирехтях — «Тополиная река» (от якутского тирэх — «тополь»). Как указывает писатель А. С. Панков [1979], прошедший на байдарке большую часть реки Индигирки, начиная от ее верховьев, нигде в мире на подобных широтах нет таких зарослей тополя, как на Индигирке. Тополь растет в долинах рек и за Полярным кругом, почти до самой границы с тундрой.

Тополь растет и в других местах нашей Родины. Во всех тюркских языках, как и в якутском, название тополя звучит похоже: тарак. терек. терак. Но есть и другие слова, обозначающие разновидности тополя. Это отражается и в гидронимах. Казахский топонимист Г. К. Конкашпаев указывает некоторые примеры из казахских географических имен. В названии озера Торангыкара присутствуй основа ту ранга — «разнолистный тополь». Имя реки Уласты переводится как «Тополевая» или «Осиновая река»: Г. К. Конкашпаев [1963] считает его заимствованным из монгольского языка (ср. монгольское улиас — «осина», улиангар — «тополь»).

Э. М. Мурзаев [1981] приводит такие характерные для определенных территорий названия, как река Арчалы (бассейн Нарына, в горах Тянь-Шаня) — из тюркского арча — «можжевельник»; река Бадам в бассейне Сырдарьи — из тюркского бадам — «миндаль» (иранское заимствование); река и гора Кара-Агаш на Алтае. Любопытно, что последнее название опять содержит многозначное слово карагач. По-русски карагач — синоним слов еяз. ильм. Оно происходит из тюркского кара + агач — «верное дерево». По-казахски кара агаш означает уже ольху, а в татарском языке кара агач — «лиственница».

Эта многозначность характерна для многих обозначений деревьев. Уже упоминавшееся слово тирэх в якутском языке означает не только тополь, но и пихту. В тунгусо-маньчжурских языках различные формы названия осины (ула. хулу, пулу и др.), родственные монгольскому улиас. могут означать осину, тополь, ясень, черную ольху [Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков, т. 2].

Ну и, наконец, нелишним будет заметить, что в географических именах с терек, улу могут отражаться и тюркские родоплеменные названия (ср. Беш-Терек, Кара-Терек и др.), т. е. топонимы могут быть не связаны непосредственно с обозначениями растительности.

Как важно исследователю флоры хорошо знать не только фитогеографию района и даже его географические названия, но и те конкретные языки, из которых названия происходят!

Флористические названия водных и других географических объектов отражают уже известные ботаникам факты и могут предсказать, в каких районах следует искать еще неизвестные ученым те или иные виды растений. В особенности это важно при поисках растений, употребляемых в медицине, промышленности и других областях.

Дикий чеснок (Allium obliquum L.) — одно из таких ценных растений, богатых витаминами. При изучении ареала топонимов, связанных с диким чесноком, в Башкирии было выявлено 13 таких названий, в том числе водные: Oςкон йылFаhы — «река Ускун» (по-башкирски дикий чеснок, или лук косой, называется одной или унсын [Хайретдинов, 1981]. В Башкирии до того времени не проводилось специального изучения ареалов и запасов данного полезного растения, а поскольку чеснок всегда растет небольшими зарослями, даже опытным ботаникам бывает нелегко его обнаружить. Географические названия подсказывают ботаникам, в каких, хотя бы приблизительно, местах следует искать растение. Результаты экспедиций полностью подтвердили предположения топонимистов.

Таким образом, фитотопонимы в полном смысле слова названия-индикаторы.

В поисках полезных ископаемых

Общеизвестна та роль, которую играют топонимы в поисках месторождений полезных ископаемых: о ней писали и лингвисты, и географы, и геологи. Отдельные заметки и примеры связи топонимии с природными особенностями встречаются в статьях и книгах многих исследователей. Пожалуй, больше всех уделил внимание связям топонимии и геологии известный украинский языковед А. С. Стрыжак [1966, 1967]. Но обобщающих работ на эту тему пока, к сожалению, не было. Между тем если собрать все известные нам сведения о том, как названия географических объектов соотносятся с наличием месторождений полезных ископаемых, то получится своеобразный «спектр» топонимов, на который будет очень интересно взглянуть специалистам в области геологических наук, особенно геологам-поисковикам и минералогам. Гидронимы занимают в этом «спектре» не последнее место.

Конечно, есть названия, определенно присвоенные речкам и озерам самими геологами в ходе разведочных работ. Пионеры тайги и тундры, первооткрыватели рудных богатств недр Земли, они нередко становятся перед необходимостью дать наименование мелкому объекту, еще безымянному. Потом это название может стать широко известным. Кстати, о том, как иногда дают название безымянным объектам геологи, пишут В. Н. Болдырев и К. Б. Ивановская: «На склонах Северо-Анюйского хребта, в бассейне реки Раучуа, в долине Кепэивеема геологи открыли… золотую россыпь. Они окрестили эту речку Гремучей, потому что она прогремела на всю Чукотку»[7].

Как видим, в основу номинации был положен довольно необычный признак объекта. А ведь если такое название войдет в обиход и появится на карте, то, не зная его происхождения, трудно догадаться, откуда оно. Ведь прилагательное гремучий по отношению к воде ассоциируется исключительно с другим ее признаком — шумным течением.

По сообщению Е. К. Устиева [1977], река у Анадырского залива называется Золотой; в свое время там велись разработки россыпей золота американскими золотоискателями с Аляски. Один из левых притоков Среднекана геологи нарекли Золотистым: здесь была обнаружена россыпь золота. Правда, лингвист сразу же обнаружил бы неточность: ведь слово золотистый обозначает цвет (подобный цвету золота), а не указывает на наличие самого золота.

Говоря о поиске самых дорогих, благородных металлов, приведем еще некоторые примеры. В отчетах о своих путешествиях академик И. И. Лепехин сообщал: «По содержанию древних изустных преданий народа здешних стран, достигнувших даже до нынешнего времени, на Новой Земле, в окрестностях Губы Серебрянки, новгородцы добывали чистое серебро»[8].

Ручей Золотой, приток Уса (город Усинск бывшей Енисейской губернии), еще до революции получил это название» так как здесь работали промышленники-золотоискатели [Штильмарк, 1972]. Ряд названий рек на Украине действительно отражает наличие месторождений золота, что подтверждается геологическими данными (река Золотая Быстрица, правый приток Днестра, и др.) [Стрижак, 1967]. Левый приток реки Якокут носит название Золотой Ключ — он находится в Якутии.

Но с золотом и серебром в географических названиях следует быть осторожнее. Часто гидронимы этого типа указывают на прозрачность и чистоту воды, на ее цвет, сверкание, красоту места. Ведь недаром эпитеты «золотой», «серебряный» в фольклоре и языке многих народов передают понятия «прекрасный», «милый», «дорогой», «любимый». У академика И. Е. Фишера читаем о реке Серебрянке, притоке Чусовой: «Названо так для чистой своей, уподобляющейся серебру, воды»[9].

Любят употреблять слово золото в гидронимах тюрки и иранцы. В большинстве случаев эти названия носят именно метафорический характер. Но о золоте мы расскажем более подробно в следующем разделе книги.

Итак, названия полезных ископаемых звучат в гидронимах благодаря геологам, но еще больше этих имен дано самим народом. Даже такое «ученое» название, как имя реки Хризолитовки, по-видимому, было дано местными уральскими жителями, хорошо знакомыми с тайнами «Малахитовой шкатулки».

Не следует, впрочем, думать, что все народные «геологические» названия так прямо и указывают геологу на соответствующий минерал. Ведь названия минералов в народной речи не менее разнообразны, чем научная геологическая номенклатура, и знание этих народных названий обязательно.

Внимательный геолог заметит и такие местные названия, в которых отражены косвенные признаки наличия полезных ископаемых. Например, ручей Актасты (по-казахски — «Белокаменный») на южных склонах гор Бур-хансарытау пробивает себе путь через Усекскую антиклиналь, сложенную белыми мраморами, мраморизованными известняками и карбонатными брекчиями [Байкенев, 1972]. Так что не зря казахи назвали этот ручей Белокаменным.

Большое распространение в гидронимии получили названия, связанные с болотными железными рудами, — речки Рудня, Рудница, Ржавец, Железница. Цвет воды в таких реках обычно бурый или красноватый — как раз тот, что дают соединения железа. Целый ареал «железных» гидронимов и названий населенных пунктов в районе Кременчугской магнитной аномалии выявил и картографировал А. С. Стрыжак [1966]. Большие запасы железа в этом районе были разведаны в 1926 г.: эти залежи тянутся полосой шириной 4 км и длиной 50 км вдоль левого берега реки Псел от Кременчуга. Но местному населению о наличии железа, по всей вероятности, было известно и раньше, о чем свидетельствуют, например, названия реки Зал1зко (железо по-украински — залiзо), притока Кагамлыка, села и речки Залiзняк в бассейне Пела.

Ареал топонимов с основой железо самым непосредственным образом отражает локализацию района железного оруденения: от Кременчуга эти названия компактно расширяются на север, северо-восток и северо-запад, особенно по Пслу. Ареал названий с основой железо на Левобережной Украине перекрывается ареалом названий со словом ржа (ржавцы — ручьи, вода которых ржавая, содержит соединения железа), и оба они перекрываются ареалом гидронимов с основой руд-, который, начиная к северу от Харькова, охватывает всю украинскую территорию севернее 48-й параллели и выходит в Прикарпатье, Молдавию, Польшу, Белоруссию и западные области РСФСР.

Впечатляющую картину создает для геолога исследование А. С. Стрыжака. Ведь при работе с гидронимами, указывающими на наличие железа, речь может идти не только об отдельных находках этого металла, но и о крупных залежах промышленного значения. Таким важным свидетельством гидронимии ни в коем случае не следует пренебрегать.

Названия вод могут рассказать и о наличии меди, свинца, олова, ртути, слюды, сурика, драгоценных и поделочных камней: изумруда, нефрита, сердолика… Кто не знает, например, Сердоликовой бухты в Крыму, в районе Карадага, где до сих пор находят эти окатанные морем прекрасные камни, широко применяющиеся с древности для различных поделок: гемм, бус, браслетов, колец.

Известный писатель и палеонтолог И. А. Ефремов всегда интересовался топонимикой. В его произведениях мы встречаем много топонимов (реальных или вымышленных), связанных с полезными ископаемыми. Например, Ртутное озеро в рассказе «Озеро горных духов». В рассказе «Обсерватория Нур-и-Дешт» И. А. Ефремов писал: «Древнее название этой речки, сохранившееся в летописях, — Экик, что значит «сердолик». И в гальках русла иногда попадаются красные камешки»[10]. Узбекский топонимист С. К. Караев, с которым мы консультировались по поводу последнего названия, сообщил, что ему не встречалось название реки Экик в исторических документах. Однако это название все же отражает, хотя и не совсем точно, узбекское слово акик — «сердолик».

Не всегда правильно, однако, толкуются некоторые названия, в которых хочется видеть намек на минералы. Иногда к «янтарным» названиям относят имя болгарской реки Янтры. Но эта река, крупный приток Дуная, никакого отношения к янтарю не имеет: ее название производится из давно исчезнувшего фракийского языка и означает «быстрая, буйная». Верхнее течение реки Янтры до сих пор называется Етър, что точно соответствует ее латинскому названию leterus (у Плиния, I в. н. э.), lalrus (у Иордана, VI в. н. э.). Имя этой реки было известно в V в. до н. э. еще Геродоту [Георгиев, 1958].

И наконец, подобно «Золотым» и «Серебряным» рекам, реки «Жемчужные» далеко не всегда свидетельствуют о жемчуге. Достоверно известно, например, что многие реки русского Севера и Северо-Запада (Кольский полуостров, Карелия, Урал, Архангельске я, Новгородская, Вологодская и Ярославская области) действительно являлись источниками жемчужного промысла. Но если мы обратим свой взгляд на Восток, то в его «Жемчужных» реках и ручьях явственно ощущаются поэтические эпитеты. Иранское название Сырдарьи в древности было Яхша арта («Превосходная жемчужина»), а китайское — Чжень-чжу-хэ («Жемчужная река»). Эти имена являются переводом тюркского названия Сырдарьи Йенчу-Угуз (с тем же значением), зафиксированного в орхоно-енисейских текстах [Умурзаков, 1978]. Ясно, что название большой реки — колыбели народов Средней Азии — отражает почтение и любовь к ней, орошающей пустынную землю, дающей жизнь.

Если же мы встречаем такое имя, как Маржанбулак, — название возвышенности близ Самарканда, то как объяснить, почему она называется «Жемчужный родник»[11]? Дело в том, что на обоих склонах Маржанбулака из земли бьют родники, обычно пересыхающие в летний период [Хашимов, 1966]. Вот и получила местность свое имя от слишком драгоценной, как жемчуг, редкой и нужной людям воды….

Не менее нужна людям всегда была соль. Многочисленные названия рек, а также деревень и городов сохранили память о месторождениях соли, древних солеваренных промыслах. Но в этих названиях уже нет никаких поэтических эпитетов: они и на самом деле указывают на соленый вкус воды или на месторождения соли, находящиеся поблизости от источника. Исторические документы надежно свидетельствуют в пользу достоверности подобных названий. Многочисленные реки Усолка, Рассольная и т. п. есть и в районе Соли Вычегодской (современный Сольвычегодск), и в Сибири, и в других местах России. «Древнее и подлинное имя сей реки есть Манза. Россиане назвали ее Усолкою, понеже на берегу сей реки нашли два соляные ключа», — сообщает И. Е. Фишер[12].

А вот сведения из «Списка с чертежа Сибирския земли» 1672 г.: «А выше того огня, по Вилюе ходу 2 дни с левой стороны пала речка Росольная, а подле ее из земли ключ кипит и проливается в ту речку; а из. того ключа соль садится на всякой год, и то место высыхает, где садится, а соль бела как снег, а розсыпается как вареная соль, а столь солка, как росолу того канет на кожу какую капля, и то место будто от огня сволочет, а в ядь прикусна зело и человеку не вредит»[13].

Точность народных названий «Соленых» рек и озер, объясняемых из других языков, также подтверждается данными современных научных исследований. Вода таджикской реки Шурдарьи («Соленая река») горько-солоноватая на вкус, что объясняется широким распространением в ее водосборной части соленосных гипсов [Халимов, 1966]. Аналогичным образом объясняется название самосадочного озера Тузколь в Таласс-Чуйской впадине: рапа этого озера по преобладающим ионам может быть названа хлоридной магниево-натриевой [Посохов, 1975].

«Соленые» озера и нефть: гидронимика и геологическая теория

До сих пор мы говорили о сравнительно простых названиях, прямо указывающих на наличие того или иного полезного ископаемого. Безусловно, такие названия, если они, конечно, правильно интерпретированы, могут оказать ученым большую поддержку в поисках месторождений и послужить ключом к разгадке тайны земных недр.

Более сложный случай использования данных гидронимики специалистами-геологами описан Г. В. Метельским:

«В 1934 году геолог Николай Александрович Гедройц шел по тундре в низовьях Енисея. Он остановился лагерем на берегу озера, развел костер и вскипятил в котелке воду на чай. Вода оказалась соленой. Тут он вспомнил, что некоторые озера и реки в этом краю долганы называют Солеными. Гедройц задумался: что бы это могло значить?

Наступила зима, и геолог пролетел на самолете над одним из таких озер. Сверху он увидел странную картину: молодой лед был исчерчен светлыми полосами, протянувшимися на километры. Гедройц предположил, что это не что иное, как следы газовых струек, поднимающихся со дна озера. Предположение подтвердилось. Больше того, анализ показал, что газ не был обычным для болот метаном, а состоял из более тяжелых углеводородов. Нечто похожее случилось и на Большом Хетском озере около Дудинки. Однажды рыбаки прорубили лунку во льду и оттуда, шипя, вырвался поток газа. Его подожгли, и он долго горел жарким пламенем»[14]. Позже начались буровые работы, и первая скважина в районе Малой Хеты (Таймыр), там, где Н. А. Гедройц заметил светлые полосы на льду озера, дала первый газ Сибири.

В этом рассказе не все понятно неспециалисту. При чем здесь соленая вода и озеро с названием Соленое, если речь идет о поиске природного газа? Какое отношение к газу имеет в данном случае гидронимия? Остановимся немного подробнее на этом примере и заглянем в труды геологов, работавших в Сибири в 30-х годах.

В 1931 г. в Ленинграде состоялась Вторая Всесоюзная газовая конференция, которая призвала работников народного хозяйства к расширению геологоразведочных работ и увеличению добычи природного газа. На конференции, в частности, выступили академики В. И. Вернадский с докладом «Классификация природных газов», А. Е. Ферсман, рассказавший о газовых месторождениях Советского Союза, И. М. Губкин с докладом «Взаимоотношения нефтяных и газовых месторождений» и др. После этой конференции развернулись поиски новых месторождений нефти и газа по всем перспективным областям СССР. И для этих поисков оказалось чрезвычайно важным дальнейшее развитие геологической теории.

Геолог Н. А. Гедройц работал во многих районах Сибири. В частности, он считал необходимым исследовать на нефтеносность Таймырскую и Вилюйскую впадины на Сибирской платформе: по его мнению, они были перспективны в отношении нефти, как и все кембрий-силурийское поле в целом. В своих работах ученый обращал большое внимание на второстепенные признаки нефтеносности: битуминозные известняки, асфальт, горючие газы, сероводородные и соленые источники, залежи каменной соли (галита).

Профессор П. И. Преображенский [1938] указывал, что связь нефти и соли — это известный науке эмпирический факт, часто встречаемый в природе, но теоретически не получивший обоснования.

Н. А. Гедройц и его сотрудники аргументировали возможную нефтеносность района Таймырского полуострова следующим образом: в низовьях Енисея наблюдается одновременное и совместное нахождение горючих газов с содержанием тяжелых, углеводородов, а также соленых источников с содержанием хлор-кальциевых солей, которые типичны для вод нефтяных месторождений и, кроме последних, встречаются в природе довольно редко. При этом авторы сочли возможным выдвинуть проблему соленосности и связанной с ней нефтеносности палеозойских толщ Сибири.

Исходя из данной теории, Н. А. Гедройц и его коллеги в поисках месторождений газа и нефти обращали большое внимание на соленосные структуры и учитывали соответствующие названия поверхностных вод: соленых источников, рек и озер. Так, они упоминают город на Ангаре Усолье, к северу-западу от которого, в Туманшетском районе бассейна Бирюсы, существует крупная соляная промышленность; реку Усолку в районе города Канска; выходы соленых ключей по реке Туманшет (левый приток Бирюсы), по самой Бирюсе и по Солянке — ее правому притоку; реку Солянку (правый приток Лены), образуемую солеными источниками (там есть солеваренный завод), реку Соляной Травец (правый приток Лены). В верховьях Подкаменной Тунгуски соленые источники располагаются по левому берегу устья речки Рассолки (Туруки). Эти источники ранее обследовал член-корреспондент АН СССР С. В. Обручев, который считал, что соль здесь связана с нижним силуром или кембрием и вода поступает по трещинам, пересекающим тунгусскую свиту.

Характерно то внимание, которое геологи уделяют гидронимии, например, при описании района Нижней Тунгуски: «На всем указанном протяжении Н. Тунгуски и по ее правым и левым притокам уже с давних пор известны многочисленные, и притом высокодебитные, соленые и горько-соленые источники, в некоторых случаях с запахом сероводорода. На обилие их здесь указывают часто повторяющиеся местные названия речек и даже хребтов, как то: Усолка, Рассольный (-ая), Солонцовая и т. д.» [15].

Вернемся к соленым озерам Таймыра, о которых шла речь. Безусловно, между соленым вкусом воды в озере и обнаруженным впоследствии в этом районе месторождением природного газа нет прямой причинно-следственной связи. Соленый вкус воды в озере мог объясняться совершенно разными причинами. Озеро могло быть реликтом морского бассейна, и первичный состав его вод мог определяться составом морской воды. Повышенная соленость воды в озере могла образоваться за счет растворимых солей, выщелачиваемых из горных пород и вносимых в озеро его притоками. Наконец, первичный состав вод озера мог образоваться за счет поступающих в него разными путями глубинных источников, которые несли с собой и концентрированные рассолы, характерные, в частности, для вод нефтяных месторождений [Сулин, 1935].

Современная геология допускает связь месторождений нефти и соли в том случае, если и те и другие приурочены к тектоническим разломам, а соленосный пласт, например, залегает над ловушкой нефти или газа. Месторождения соли в данном месте может и не быть, но подземные воды все равно несут с собой рассолы, образовавшиеся другими, и очень сложными, путями. В любом случае при наличии трещин по ним вверх может просачиваться соленая вода из глубинного водного резервуара, связанного с нефтяным месторождением. Одновременно могут отмечаться и выходы природного газа. На анализе состава подземных вод, омывающих залежи полезных ископаемых, основан, например, гидрогеохимический метод поиска полезных ископаемых.

Соленые озера на Таймыре и открытие месторождений природного газа и нефти — это пример, свидетельствующий о том, как хорошее знание теории в сочетании с интуицией ученого может принести большую пользу науке и народному хозяйству.

И здесь гидронимика тоже внесла свою скромную лепту в геологическую теорию и практику. Любопытно, что связь нефти и соли была хорошо известна уже нашим предкам, что, например, нашло свое отражение в ряде славянских языков. Мы имеем в виду слово рапа (pond).

В говорах русского языка это слово означает по преимуществу рассол; ср. у В. И. Даля:

«РАПА ж. астрахан., новорос. pond, природный тузлук, рассол на соляных озерах, паточная вода, круто пропитанная солью; густая солянка, на самосадочных соляных озерах»[16]. Примерно то же значение слова pond отмечено в пермских говорах, но там сохранилось и старое его значение — «сукровица, дурной гной».

А в современном украинском языке сохранились оба указанных значения слова poпá, т. е. «рассол» и по говорам «сукровица», «гной», но к этим значениям добавляется еще одно — «нефть». А. С. Стрыжак пишет [1967], что у славян нефть (само это слово пришло из арабского языка) называлась «горючей водою густою», «земляным дегтем и смолой», «ропой». В западных областях Украины, особенно в Поднестровье, слово pond обозначает нефть, ропище — место, где добывают нефть, а ргпник — это нефтяник, работник нефтепромысла. И в топонимии западных областей Украины сохранилась основа Pon- (Pin-). Так, с нефтяной, или «соленой», ропой А. С. Стрыжак связывает название речки (и одноименного села) Роны, притока Гнилой, которая протекает вблизи Трускавца в бассейне Стрыя.

Основа роп- сохранилась и в западнославянских литературных языках. По-польски нефть называется гора naftowa. Слово гора имеет также значения «гной», «горная смола». А в чешском языке слово гора — лишь технический термин: «(сырая) нефть».

Таким образом, в нескольких славянских языках по-разному отразились значения слова ропа. Безусловно одно: первоначальным значением этого слова было «гнойная жидкость», «сукровица», «то, что течет, натекает». Впоследствии, видимо, словом ропа стали называть и натечную соленую воду, и нефть, смолу, которую можно представить себе как «гной земли». Таково было образное, и очень точное, мышление далеких предков славян. К тому же, сами не зная того, наши предки придерживались органогенной теории происхождения нефти!

Не все то золото… (О названии реки Алдан)

Разными путями может идти исследователь, занимающийся выяснением происхождения названий рек и озер. Чем крупнее водный объект, чем больше веков насчитывает история его имени, тем труднее бывает установить достоверную этимологию названия. Покажем на одном примере, каковы маршруты топонимического исследования, к каким неожиданным результатам можно иногда прийти в ходе научного анализа.

О том, как тесно названия водных объектов бывают связаны с наличием месторождений полезных ископаемых, в предыдущих разделах говорилось немало, но речь шла о бесспорных, этимологически ясных названиях.

Таким же ясным, не вызывающим у многих топонимистов сомнения казалось и имя могучей сибирской реки Алдан, крупнейшего притока Лены. В научной литературе укоренилось мнение, что это гидроним тюрко-монгольского происхождения, связанный со словом алтан, алтын — «золото». Высказывалась также гипотеза о связи названий Алдан и Алтай (последнее также объяснялось как «Золотые горы»).

Приведем некоторые из объяснений гидронима Алдан. Специалист по бурятской топонимике М. Н. Мельхеев [1961] считает, что Алдан — русская искаженная форма от тюрко-монгольского алтан, т. е. в переводе «Золотая, золотоносная река». По мнению М. Н. Мельхеева [1969], названия типа Алтачи, Алтачей, Усть-Алтан, а также Алдан указывают на очаги древней металлургии. К этому мнению присоединяется и горьковский топонимист Л. Л. Трубе, который пишет: «Интересно отметить, что по одному из этих названий — Алдан — золото было вторично открыто старателями в 20-х годах нашего века, основавшими здесь поселок Незаметный, который затем превратился в город Алдан — центр золотопромышленного района Якутии»[17]. К сожалению, автор не приводит источника сведений о том, что именно значение гидронима Алдан было учтено открывателями золота в этом районе в 20-х годах нашего столетия.

Значение «золото» приписывается Алдану и в том случае, если исследователи производят это название из эвенкийского языка [Василевич, 1971; Мельхеев, 1969]. Есть и другие мнения по этому поводу: «Алдан, как топоним# скорее произошел от эвенкийского слова алдун. По словарю Г. М. Василевич оно означает «каменистое место». Река Алдан и ее притоки действительно каменисты и имеют золото. Фонетическая трансформация эвенкийского алдун в якутский Алдан ~ Аллан вполне закономерна»[18].

Для всех вышеприведенных рассуждений характерно следующее. Во-первых, многие исследователи волей-неволей оказываются в плену у того непреложного факта, что золото на Алдане действительно есть. Но ведь золото есть и на многих других реках, а далеко не каждая из них называется Золотой. И кроме того, когда именно и кем на Алдане было впервые открыто золото?

Во-вторых, хотя ученых и смущает неполное совпадение формы Алдан и слова алтан, данный факт объясняется искажением звучания гидронима в русском языке. Но почему, собственно говоря, искажение? И если искажение, то закономерно оно или нет, где и когда оно была впервые зафиксировано? Каковы формы слов со значением «золото» в алтайских языках? Короче говоря, в литературе практически отсутствует какая-либо лингвистическая аргументация по поводу Алдана.

И наконец, в-третьих, — что самое важное — никто^ судя по опубликованным работам, не занимался всерьез связями названия Алдан с другими гидронимами Сибири, не ставил вопроса, какие вообще народы (или племена) и в какую историческую эпоху могли оставить указанное название. А в зависимости от этого можно было бы и формулировать проблемы, выдвигать соответствующие гипотезы. Ведь примеров случайного совпадения звучания форм собственных имен со словами в разных языках можно привести много. Равным образом велико число ложных этимологий собственных имен. Чем больше и значительнее водный объект (большая река, озеро, море), тем древнее история его названия, тем более велика вероятность смены названий с изменением этнического состава населения, возможность какого-то древнего языкового субстрата и т. д.

Все эти соображения заставили автора настоящей книги привлечь большой материал, касающийся целого комплекса проблем. Не все из них могут быть достаточно полно раскрыты в рамках настоящей работы, и не об одном Алдане в ней речь, хотя ему, пожалуй, здесь уделено немного больше внимания, чем названиям других водных объектов. На конкретном примере лучше видно, с какой степенью детальности исследования сталкивается каждый топонимист, занимающийся изучением названия какой-либо крупной реки или озера. Образцом такого комплексного и многогранного изучения отдельного гидронима может служить книга С. А. Гурулева «Что в имени твоем, Байкал?» (Новосибирск: Наука, 1982).

Для начала попробуем выяснить, когда золото впервые стало известно народам Восточной Сибири и были ли его месторождения в долине Алдана. Приведем некоторые исторические сведения.

Населению Восточной Сибири металлы стали известны давно — с эпохи неолита. Изделия из металла стали проникать в бассейн Лены, в Якутию к племенам с культурой, близкой к прибайкальской, во II тыс. до н. э. Эти изделия поступали от южных соседей, знакомых с бронзовой металлургией [История Сибири…, 1968, т. 1]. Археологи считают, что первыми рудознатцами были кочевые племена скотоводов, а также земледельцы; гораздо реже использовали металл охотники и рыболовы [Черных, 1972]. Обработка металла, в том числе золота и меди, отмечается в основном в Западной и Южной Сибири в период бронзового века у племен афанасьевской, окуневской, андроповской, карасукской, тагарской культур. К охотникам и рыболовам восточносибирской тайги с XVIII в. до н. э. медь и бронза проникали в основном из Прибайкалья (глазковская культура). Якутия была также связана с Забайкальем, Центральной Азией и Минусинским краем.

Позже, в железном веке, в исторически зафиксированное время, изделия из золота, меди, железа поступали в Якутию из крупных центров металлургии Сибири — от тюркских племен: уйгуров, енисейских кыргызов (VI–X вв.), из Тувы (XIII–XVI вв.). Известно, что и предки бурят умели добывать и обрабатывать металл. Они вели широкий обмен товарами с другими народами, в основном с эвенками и тувинцами. Другой путь проникновения металлов на север шел из Приамурья. Еще в XVII в., например, охотские тунгусы получали серебро с юга [Огородников, 1922].

Но и в самой Якутии люди уже в эпоху бронзы умели плавить металл и изготовлять из него изделия. Так, была обнаружена литейная мастерская раннего бронзового века в местности Сиктээх, в низовьях Лены, около побережья Северного Ледовитого океана [История Сибири…, 1968, т. 1]. Академик А. П. Окладников [История Якутии, 1949] называл много древних месторождений самородной меди на Средней Лене, в долине реки Амги, рудоносный район всего правого берега Алдана в его нижнем течении, обширную область к северу от Алдана до верховьев Яны. И железо было известно населению Якутии задолго до появления там тюрков.

Тунгусские племена, расселившиеся по территории Якутии еще в глубокой древности, уже были знакомы с металлами, в том числе с золотом. Название золота у тунгусов общее с монголами и тюрками, а названия меди и железа — свои.

Археологи не указывают конкретных месторождений золота в районе Алдана, известных древнему аборигенному (тунгусскому и дотунгусскому) населению. Можно, конечно, предположить, что там, где было местное производство меди и железа, ковали и золото. Во всяком случае, самородки золота могли находить в россыпях в долинах рек и ручьев кочующие тунгусы, а также охотники и рыболовы — предки юкагиров и близких к ним племен.

Якуты — относительно поздние пришельцы в ту страну, которой они дали свое имя. Якуты ведут свое происхождение от племени курыкан, вышедших из более южных районов Прибайкалья. Якутский язык — единственный из тюркских языков, в котором слово алтан означает не золото, а медь, хотя в древности, как полагал А. П. Окладников [История Якутии, 1949], южные предки якутов были бесспорно знакомы с золотом. В старых народных песнях и преданиях слово алтан еще может употребляться в прямом и переносном значении — «золотой».

Что же произошло с якутским языком, в котором за словом алтан прочно закрепилось значение «медь»? Не забыли ли якуты о золоте, переселившись с юга в Лено-Алданское междуречье? Значит ли это, что в новых местах обитания якутов была медь, а золото не было известно или не была развита его обработка?

Такую точку зрения как будто бы косвенно подтверждают сведения известного русского этнографа конца XIX в. В. Л. Серошевского, создавшего капитальный труд по истории и этнографии якутов. Перечисляя металлы, известные якутам, ученый располагает их в порядке убывания степени известности: железо, медь, бронза, серебро, олово, свинец, золото. Как видим, золото занимает последнее место. В. Л. Серошевский замечает, что якуты — прекрасные медники и серебряники: хотя они плавят и льют также и золото, но любимый их металл для украшений — серебро, золота они не любят. ««Что в нем красивого, — та же медь!..» — говорили мне колымские якуты, когда я им показывал никогда ими не виданные золотые кольца и цепочки…»[19]. В то же время, желая выразить высшую степень красоты, якуты говорят: «как серебро». Золото же они называют «красным серебром». И В. Л. Серошевский делает решительный вывод: до прихода русских якуты определенно знали только железо, медь и серебро.

Возможно, именно по этой причине словом алтан в якутском языке стали называть медь. Якуты были оседлым народом на Лене и Алдане, занимались скотоводством. Иное дело охотники-тунгусы. Именно они, кочуя по долинам рек и ручьев, знали о золотоносных районах. В XVII в. русские получали сведения о золоте от тунгусов. Ленский золотоносный район был открыт в 40-х годах XIX в. Первые сообщения о золоте получил купец Трапезников от тунгусов-охотников, которые указали ему на присутствие россыпного золота в бассейне реки Жуй (Левченко, Мозесон, 1978]. А русская золотопромышленность развивалась медленно. Открытие золота в Восточной Сибири относится к середине XIX в. Что же касается Алданского золотоносного района, то лишь сравнительно недавно, в 1923 г., его открыл золотоискатель В. П. Бертин, после чего там развернула широкие работы экспедиция Ю. А. Билибина.

Такова вкратце предыстория алданского золота. Из сказанного следует, что народы Восточной Сибири, по крайней мере предки тунгусов, монголов, якутов (часть бурятских родов тоже переселилась на Среднюю Лену и приняла участие в этногенезе якутского народа), были хорошо знакомы с этим благородным металлом, а возможно, и знали о некоторых месторождениях россыпного или жильного золота в районе Алдана. Так что теоретически — и пока только теоретически — любой из этих народов мог назвать Алдан Золотой рекой, хотя остается неизвестным следующее: где именно находили золото на Алдане и в каком месте своего течения эта река получила такое название. Ведь это имя могло возникнуть в верховьях, в устье, — в среднем течении, распространившись затем на всю реку. А может быть, на разных участках своего течения Алдан имел разные названия, из которых до нас дошло только одно? Увы, бесписьменная история ненадежна, ее летопись молчит о многом. Что же в таком случае говорят данные лингвистики?

В тюркских языках, кроме якутского, слова алтын, алтун, алдын и др. обозначают «золото» [Севортян, 1974, т. 1]. Древняя форма, реконструируемая для этих слов, — алтун — зафиксирована в тюркских рунических памятниках. Якутское слово алтан (возможно, заимствованное из монгольского) по говорам не изменяет своей формы, обозначая либо «медь», либо «красный цвет» [Диалектологический словарь якутского языка, 1976], что вполне согласуется с этимологией этого древнетюркского, слова: алтун из ал «алый» и тун (тон) «медь», т. е. «красная медь» (значит, медь стала известна тюркам, как, видимо, и почти всем народам мира, раньше, чем золото).

В монгольских диалектах золото называется алт или алтан, в бурятском языке — алтан. Если считать, что название Алдан не было искажено в русской передаче, то мог ли какой-нибудь из тюркских или монгольских языков быть источником этого гидронима? Думается, что нет, и вот почему.

В отношении состава гласных («а» в обоих слогах) источником названия Алдан могли быть монгольский, бурятский и якутский. Более показателен согласный «д» в середине слова Алдан. В тюркских и монгольских словах, обозначающих золото, «д» встречается только в тувинском и чувашском языках, а также в тофаларском. В тувинском языке в положении между гласными и после «л» на месте общетюркского «т» возможен только звонкий согласный «д» [Щербак, 1970]; его появление могло быть связано с влиянием языкового субстрата — самодийских языков. Что касается языка тофаларов (или карагасов), то это единственный из тюркских языков, в котором форма слова алдан полностью совпадает с названием реки. Первоначально тофаларский язык, видимо, представлял собой диалект тувинского языка; для тофаларского языка озвончение «т» в позиции между гласными характерно так же, как и для тувинского.

В якутском языке, вообще говоря, общетюркская вариантность д/т в середине слова существует. Однако озвончение «т» происходит лишь между гласными; в положении же между согласным «л» и гласными «т» остается глухим [Щербак, 1970]. Вообще сочетание «лд» для якутского языка нехарактерно. Лишь в современном якутском языке под влиянием русского, эвенкийского и эвенского языков появились новые сочетания согласных, которые раньше считались необычными, в том числе стали произносить названия рек Алдан и Амга вместо традиционных якутских Аллан и Амма [Барашков, 1970].

Таким образом, слово алтан — «золото» (или «медь») не могло, по всей вероятности, стать основой гидронима Алдан, если речь идет о том, что Алдан получил свое название от носителей какого-либо из тюркских или монгольских языков. Тувинские и тофаларские данные не могут, на наш взгляд, существенно изменить картину. Озвончение «т» в слове алтан для этих языков — позднее диалектное явление, связанное с влиянием самодийского субстрата. Тувинцы и тофалары, а также самодийские народы никогда, по-видимому, не заходили севернее или восточнее Иркутской области. Что касается курыкан — предполагаемых предков якутов, то они, скорее всего, не смешивались с самодийцами, живя в стороне от них, в Прибайкалье, по крайней мере с VI в. Позже они продвинулись в бассейн Лены и постоянно находились в тесном контакте с монголоязычными и тунгусоязычными народами. Думается, что из всех тюркских и монгольских народов к проблеме Алдана имеют непосредственное отношение лишь якуты и буряты; однако, как мы видим, сопоставить гидроним Алдан с названием золота в этих языках не удается.

Какую же картину дают нам в этом отношении тунгусо-маньчжурские языки? Ведь обозначение золота у них родственно соответствующим тюркским и монгольским названиям. Эвенкийские слова алтама и алтан означают «золотой», «золото» в баргузинском и других диалектах Прибайкалья [Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков, 1975, т. 1]. Эти же слова имеют значение «медный», «медь» в верхнеалданско-зейском и некоторых других диалектах и говорах эвенкийского языка. Третье значение этих слов — «жестяной», «жесть». Только в одном словаре [Титов, 19261 зафиксировано произношение слова «золото» как алдун, «золотой» — алдума. Другие диалектологические словари этих форм не приводят (Романова, Мыреева, 19681.

В эвенском языке описательное обозначение золота — хуланя мэнгэн, т. е. «красное серебро» [Цинциус, Ришес, 1952}. В других тунгусо-маньчжурских языках слова ал-та, алтан означают либо «золото», либо «медь» или «жесть». Распределение значений по диалектам и говорам тунгусо-маньчжурских языков показывает, что в районе наиболее близких контактов эвенков с якутами и в неги-дальском языке слово алтан означает «медь» [Бугаева, Цинциус, 1975]. В южноэвенкийских говорах и в солонском языке, тяготеющих к Прибайкалью, прослеживается монгольское влияние: там это слово значит «золото». В тунгусо-маньчжурских языках Приамурья (нанайском, ульчском и удэгейском) алта(н) — «жесть», «оцинкованное железо», в орочском — акта(н) из более древней формы алтан — «жесть». Маньчжурская форма названия золота — айсин. В языке чжурчженей золото называлось анчун из более древней формы алчун, которая, как предполагают, сохранилась в маньчжурском языке в гидрониме Алчука (наименование речки близ Мукдена). По-русски эта речка называлась Золотинка: в ней находили золотой песок [Бугаева, Цинциус, 1975].

Таким образом, весь бассейн Алдана находится в зоне эвенкийских диалектов, употребляющих слово алтан в смысле «медь».

Якутское ли это влияние? Авторы монографии «Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков» А. В. Романова и др. [1975] помещают слово алтама в перечне якутских слов (из якутского алтан), заимствованных в говорах эвенков Якутии (с. 180). Однако в этой же работе (с. 4, 5) авторы отмечают, что не все элементы относятся к заимствованиям. Наиболее древний пласт, который можно проследить в современных эвенкийском и якутском языках,) сохраняется от эпохи алтайской языковой общности. В лексику этого пласта входит и эвенкийское слово алтан — «золото», «медь».

По-видимому, о каких-либо заимствованиях можно в этом случае говорить лишь с очень большой осторожностью. Равным образом не совсем понятно, кто же и у кого заимствовал и какое значение — «медь» или «золото» — было первичным. Вероятно, древнее алтайское слово имело первоначальное значение «медь» и именно это древнее значение сохранилось в языке юго-восточных эвенков. Это согласуется и с этимологией тюркского алтун — «золото» = «красная медь». Якуты же, попав в тунгусоязычную среду Лено-Алданского междуречья, под влиянием последней вернулись к исходным позициям: в их языке лексема алтан прочно «забыла» значение «золото».

Все это не снимает, однако, вопроса о том, не могли ли назвать Алдан «Золотой» или «Медной» рекой эвенки или другие тунгусоязычные народы Якутии и Приамурья. Нам кажется это маловероятным по тем же причинам, по каким была отклонена тюрко-монгольская этимология: фонетический облик слова алтан устойчиво сохраняется но всем тунгусо-маньчжурским языкам и диалектам. Между тем сочетание «лд» в середине слова как раз чрезвычайно характерно для этой группы языков. Более того, в них есть целый ряд слов, которые имеют начальное сочетание алд-, и даже есть такие слова, которые полностью совпадают по форме с именем Алдана, например алда — «маховая сажень», алдан — «наледь», алдун— «каменистое место».

Возможность происхождения гидронима Алдан из тунгусо-маньчжурских языков, таким образом, не исключается. Но это уже не имеет ни малейшего отношения к проблеме «Золотых» рек.

Как же осваивались тюркские и монгольские заимствования русским языком, не могло ли быть в нем искажено название Алдан? Ведь нельзя исключать и такую возможность. Совершенно-правы те исследователи (А. А. Романов, Ф. К. Комаров), которые подчеркивают, что на старых картах Якутии географические названия могли искажаться до неузнаваемости [Комаров, 1981]. Однако во всех русских документах по Якутии XVII в. мы встречаем совершенно одинаковое написание названия реки Алдан. В современном эвенкийском языке произношение этого имени тоже сохранилось. Вот что писал, например, М. Н. Мельхеев о бурятской топонимии: «Искажения, разумеется, были неизбежны. Но такие случаи очень редки. В основном записи XVII–XVIII вв. были правильными и легли в основу современной топонимии»[20].

Тюркизмы и монголизмы приходили в русский язык разными путями начиная уже с древнерусского периода. История русского языка тесным образом связана с тюркскими заимствованиями. В зависимости от исторической эпохи, от конкретного тюркского языка, входившего в соприкосновение с русским, в зависимости от особенностей развития самого воспринимающего языка — русского — тюркские заимствования проходили сложный путь проникновения в русскую лексику. При этом звуковой облик слов мог значительно изменяться. В связи с Алданом нас, разумеется, интересует передача в русском языке звуковых комплексов «лт» и «лд» в середине слова. Изучение подробного словаря Е. Н. Шиповой [1976] позволяет сделать одно общее замечание: «д» и «т» в тюркских заимствованиях, как правило, передаются адекватно, хотя изредка могут быть и некоторые колебания (озвончение согласного в позиции после «л»). Так, тюркским оригиналам соответствуют русские слова алдыром (пить алдыром — «пить жадно, хлебать»); алтын (старинная русская монета в шесть денег) и др. Но слово балда — «большой топор» — пример озвончения согласного (тюркское болта). Оглушение согласного «д» после «л» как будто бы не наблюдается, хотя есть случаи, когда «т» в заимствованном русском слове (култук «угол») соответствует вариантам «т» и «д» в разных языках (култык-кулдык). Здесь важно точно знать, из какого именно языка заимствовано слово, а это не всегда возможно.

Несомненно, история и фонетическая адаптация тюркских слов древнерусским языком значительно сложнее, чем у более поздних заимствований. Русские поселенцы в Сибири с самого начала жили среди местного, иноязычного населения. В условиях постоянного контакта с ним и двуязычия многие русские люди должны были хорошо знать местные языки для того, чтобы общаться с соседями. Так, общеалтайское слово алда{н)— «маховая сажень» — вошло в русские говоры Иркутской губернии из бурятского языка, сохранив свой фонетический облик и то же значение [Романова Г. Я., 1975].

От кого же русские впервые услышали об Алдане и могло ли в русском языке произойти озвончение предполагаемого названия Алтан — «Золото», «Золотая река» (или «Медная»)? С якутами русские землепроходцы познакомились довольно поздно: мангазейские казаки впервые услышали о якутах на Лене от тунгусов в 1620 г. [Фишер, 1774]. Вряд ли название Алдана было заимствовано русскими от якутов, тем более что в якутском языке оно звучало как Аллан (с характерной для якутского языка ассимиляцией сочетания «лд») [Пекарский, 1959, т. 1].

Зато с тунгусами русские были уже хорошо знакомы в начале XVII в. Впервые же русские люди узнали о тунгусах еще в XVI в. от землепроходца Петра Вислоухова, а с XVII в. регулярные сообщения о них поступали в русские официальные документы [Василевич, 1968]. К 1610 г. русские обосновались на Оби и Енисее, а затем на восточном берегу Енисея встретились с тунгусами (эвенками), именем которых были названы три Тунгуски — большие притоки Енисея [Магидович, 1957]. Освоение Якутии осуществлялось с двух сторон — мангазейскими[21] и енисейскими служилыми и промышленными людьми. Лена была открыта в 1620–1623 гг. русским землепроходцем Пендой, который доплыл по ней, возможно, до какого-то пункта выше впадения Алдана. Докладывая в Москве в 1632 г. о своем плавании, Пенда упоминает Алдан [Бахрушин, 1955]. До Алдана доходили отряды А. Добрынского и М. Васильева (конец 1620-х годов), В. Бугра (1628–1630), атамана И. Галкина (1631). Мангазейский отряд Корыто-ва первым из известных нам землепроходцев поднялся в 1633 г. по Алдану и Амге.

Название Алдан сразу же (очень редко писали и Ол-дан) вошло в русские официальные документы [Материалы по истории Якутии, 1970], и позже, когда русские лучше освоили край, не было никаких указаний на искажение этого имени. По всей вероятности, русские заимствовали гидроним (так же, как и названия Енисея, Лены) от местного тунгусского (эвенкийского) населения, и именно в той форме, в которой он существует до сих пор в современном эвенкийском языке. Так, в учурском, майском и тоттинском говорах преобладают неассимилированные сочетания «нд» и «лд» — особенность, характерная для говоров потомков ангарских тунгусов XVII в. [Романова, Мыреева, 1964]. Русские должны были впервые познакомиться с эвенками — носителями сымского, илимпийско-го, северобайкальского и некоторых говоров подкаменнотунгусского диалекта, для которых эта особенность также была характерна. Может быть, именно от этих охотников-эвенков русские и узнали о существовании Алдана. Впрочем, сам по себе Алдан и его крупный приток Мая, вероятно, не слишком интересовали первых землепроходцев, которых больше всего привлекал поиск путей к Охотскому побережью и на Амур. По крайней мере такое впечатление складывается при чтении исторических документов.

К сожалению, название Алдан не фигурирует в письменных источниках соседних народов, и мы ничего не знаем о нем ранее XVII в. Северные реки Сибири, по-видимому, не были известны восточным и европейским писателям и путешественникам. Поэтому мы вынуждены довольствоваться косвенными свидетельствами. Так, например, в исторических преданиях эвенков географические названия, так же как названия родов и личные имена, соответствуют современным [Василевич, 1966]. Алдан всегда выступает в них в своем собственном «обличье».

В ряду тюркских и монгольских гидронимов типа казахской реки Алтын-су — «Золотая вода», притока Оби Алтын Игай — «Золотая река» (игай — из хантыйского языка), реки Алтан (Ари-Алтан) и озера Алтан в Монголии название реки Алдан выглядит изолированным, а его связь с золотом — неубедительной.

Приведем по этому поводу и мнение авторитетного специалиста по гидронимии Якутии К. Ф. Гриценко, которая пишет: «Приведенная предположительно в данном словаре [В. А. Никонов, 1966.— Прим, авт.] этимология гидронима Алдан, п. пр. р. Лена (тюрк, и монг. алтан «золото»), заманчива и типична с точки зрения семантики: гидроним указывает на месторождение золота. Но необходимо иметь в виду, что устная форма этого гидронима у местного якутского населения звучит (и звучала ранее по данным словаря Э. К. Пекарского, стлб. 78) Аллан. Кроме того, на территории Якутии есть несколько наименований рек и озер со словом алтан. Небольшая река Алтан есть почти рядом с р. Алдан на юго-восток от Якутской АССР (л. пр. р. Бол. Аим)»[22]. Кстати, название озера Алтан в Якутии переводится как «Медное».

Так, может быть, и настала пора отказаться от тюркомонгольской «золотой» гипотезы происхождения имени Алдан?

Оставим пока в стороне упомянутые выше тунгусо-маньчжурские слова, сходные с названием Алдан, и посмотрим, какие другие народы, кроме тунгусов и якутов, обитали в Восточной Сибири в древности.

До прихода тунгусоязычных племен на территорию Якутии она была заселена древними племенами охотников и рыболовов, которые условно называются палеоазиатскими племенами. О древнем расселении палеоазиатов в Северной Евразии и Америке писал известный русский этнограф В. Г. Богораз-Тан [1927]. Этнограф и фольклорист Г. М. Василевич [1949] устанавливает пять групп древних палеоазиатов Сибири, в том числе: 1) современная чукотско-корякская группа (бассейн нижнего течения Колымы, Смол она, Анадыря, Северная Камчатка); 2) енисейская группа (бассейн Нижней и Подкаменной Тунгуски, Хатанги, Анабара, Верхнего Вилюя); 3) сред-неленская группа (нижнее течение Вилюя, среднее — Лены, нижнее — Оленека, Алдана и Амги); 4) нижнелен-ская группа (нижнее течение Лены и Оленека, бассейн левых притоков Яны); 5) приморская группа (нижнее течение Амура, бассейн Уссури).

Интересующая нас в данном случае среднеленская группа палеоазиатов была впоследствии ассимилирована тунгусскими племенами, что отразилось и в языке последних. Г. М. Василевич предполагает, что ассимилированные тунгусами среднеленские племена по языку были близки к юкагирским. Археологические материалы академика А. П. Окладникова также свидетельствуют о наличии в неолите бассейна среднего и нижнего течения Лены двух групп населения — охотников и рыболовов, культура которых сопоставляется с юкагирской.

«Палеоазиатскую» гипотезу критически оценивает, но в целом считает интересной антрополог М. Г. Левин [1958]. Исследования Я. Я. Рогинского, М. Г. Левина, И. С. Гурвича и др. показали, что в физическом типе тундровых юкагиров в наибольшей степени сохранились признаки древнего антропологического типа палеоазиатских племен Восточной Сибири; в целом же юкагиры относятся к байкальскому типу и по Комплексам признаков близки к северо-восточным эвенам [Гурвич, 1975].

По данным «Историко-этнографического атласа Сибири» [1961], в этнографических особенностях населения Алданского края наличие древнего субстрата подтверждается, о чем свидетельствуют типы оленного транспорта, жилища, верхней одежды, орнамента. Этот древний субстрат не мог не сохраниться в языках и в топонимии Восточной Сибири. Исследуя тунгусскую топонимию данной территории, Г. М. Василевич [1958] отмечала, в частности, что, хотя в районе верхних притоков Алдана тунгусские топонимы преобладают (по сравнению с якутскими), для более крупных притоков сохраняются какие-то древние названия.

Наличие самого древнего субстрата в современных языках и топонимии разных народов не должно удивлять, Многие специалисты считают, что в исторически обозримый период времени языковой субстрат вообще не может исчезнуть, не оставив отчетливых следов.

Даже по историческим документам известно, что юкагиры, несомненно, обитали в бассейне Алдана. Есть сведения, например, о том, что тугочерский род юкагиров еще до XVII в. перешел на Индигирку с Алдана. Юкагиры хорошо знали всю территорию к югу от мест их позднейшего расселения. «Достойно удивления, — пишет Б. О. Долгих, — что юкагиры, кочевавшие по Хроме, Омо-лою и между низовьями Яны и Лены, дали довольно подробные сведения об Амуре (Нероге) и нанайцах (наттах)»[23].

Так, может быть, стоит поискать следы гидронима Алдан в древнем языковом субстрате Восточной Сибири, а также в современном юкагирском языке, хотя он, вероятно, сильно изменился по сравнению с неизвестным нам древнеюкагирским?

До сих пор мы рассматривали название Алдан без учета его возможной сложной структуры. Ведь тюркомонгольская гипотеза предполагает полное совпадение формы Алдан с лексемой алтан. которая в современных языках морфологически неразложима. Теперь же стоит вспомнить о так называемом формантном методе в топонимике. Определение целых рядов, пластов топонимов часто основывается на структуре названий: имеется в виду наличие четко выделяемого элемента, который на самом деле может указывать на целое слово из какого-либо живого или исчезнувшего языка, обычно на местный географический термин.

Первым, по-видимому, выделил элемент дон в названиях рек Восточной Сибири языковед В. Б. Шостакович [1926], который отнес к этому типу и юкагирские реки Коркодон, Лавдон, Кедон. В. Б. Шостакович предположил, что элемент дон имел значение «вода», «река». Эту гипотезу впоследствии развил специалист по языкам Сибири А. П. Дуль-зон [1964], отнесший элемент дон к субстратным языкам Сибири. Им были обнаружены два замкнутых ареала с элементом дон, дан в гидронимии Сибири: в Кемеровской области и в местах расселения юкагиров в бассейне Колымы (названия у юкагиров: Арадан, Чадан, Худан, Тай-дон и др.). Элемент дон (с вариантом дан), по мысли А. П. Дульзона, был заимствован юкагирами у их южных соседей, индоевропейских (а именно индоиранских) племен, в тот период, когда предки юкагиров проживали в Присаянье, к юго-востоку от теперешнего Красноярска. В вопросе о южной родине юкагиров А. П. Дульзон ссылается на языковеда Е. А. Крейновича [1958], который выявил много общего у юкагирского языка с языками коттов, восточных тюрков и монголов.

Заметим, что гипотеза Е. А. Крейновича была основана на представлении о юкагирско-самодийских контактах и возможном генетическом родстве. Позже, однако, Е. А. Крейнович [1982] изменил свою точку зрения: новые материалы показали, что некоторые морфологические и лексические элементы объединяют юкагирский язык с финно-угорскими. Таким образом, устанавливается генетическая принадлежность юкагирского языка к уральской языковой семье.

Возможно, Алдан относится к этому же типу названий на — дон, — дан? В этом случае гидроним объяснялся бы как состоящий из двух элементов — Ал + дан, а первую часть можно было бы объяснить тоже из юкагирского языка: ал по-юкагирски означает «низ», «под» (послелог). Алдан — «Нижняя река»? Было бы очень заманчиво объяснить Алдан таким образом. «Нижней рекой» могли назвать Алдан, например, жители его верхних притоков. Вспоминается и Нижняя Тунгуска, последний крупный приток Енисея в его нижнем течении, и пространственная ориентация народов Сибири по течению реки. Но языковые факты свидетельствуют против такого допущения.

Элемент дон не сохранился в современном юкагирском языке в значении «вода», «река». Смысл названий типа Арадан, Чадан и др. остается непонятным. В юкагирском языке значение «река» передается словами онунг, унунг, эну, энунг и т. п.; «вода» по-юкагирски — лавъенг. Все это позволило К. Ф. Гриценко [1967] усомниться в том, что элемент дон представляет собой юкагирское общее название реки, и с этим трудно не согласиться.

В самом деле, в тех юкагирских названиях, смысл которых ясен, «д» в последнем элементе имеет совершенно другое происхождение. Как нам кажется, примером этого может послужить юкагирское название реки Алазеи — Тямадэну (в фольклоре иногда Чамадан), которое в переводе означает «Большая река», т. е. тямонъ — «большой»-)-+ эну или энунг — «большая река». Е. А. Крейнович [1958] отмечает наличие разделительного согласного «д», появляющегося иногда между двумя гласными при образовании сложных слов или словосочетаний из прилагательного и существительного.

Что же касается слова ал — «низ», то оно у юкагиров общее с алтайскими народами (ал, алпг, в тувинском языке алд). Сочетание звуков ал настолько часто встречается в самых разных языках, что здесь трудно делать определенные выводы. Если же членить Алдан на Алд + ан, то вторая часть остается без объяснения.

Правда, А. П. Дульзон [I960] выделяет некий субстратный корень Ал- в гидронимах Западной Сибири: Алзас, Алеет, Алтат (вторые части этих гидронимов представляют собой общее название реки в кетских языках)» Но значение корня Ал- остается неизвестным.

Справедливости ради здесь следует сказать, что специалистов (Е. А. Хелимского, Э. М. Мурзаева и др.), с которыми автору довелось обсуждать проблему Алдана, юкагирская гипотеза заинтересовала. Хотя и нет такого юкагирского слова дон, дан — «река», а «д» представляет собой разделительный согласный, это тем не менее не исключает юкагирского происхождения некоторых подобных названий. Так, кроме реки Тяма-д-эну, есть еще названия Са-д-ану-йа — «Лесной реки гора» и Лабунме-д-эну — «Река Куропатки». Но в этом случае гидроним Алдан должен был когда-то звучать только как Аладан (Аладэну), что, к сожалению, сейчас нет никакой возможности проверить.

Поэтому юкагирская гипотеза пока остается пусть и самой интересной, но вместе с тем и самой дискуссионной и, безусловно, нуждается в дальнейшей разработке и серьезном изучении юкагирской и другой субстратной гидронимии Севера.

Итак, поиски этимологии всего-навсего одного названия реки напоминают сложный и запутанный роман, так сказать «гидронимический детектив» 80-х годов XX в., увлекающий нас в дебри неизвестных времен и народов.

Однако не все так у: к безнадежно в отношении Алдана. Ведь мы последовательно исключили тюрко-монгольскую и тунгусо-маньчжурскую «золотую» гипотезу (как говорится, «не все то золото, что блестит»), отклонили предположение об объяснении названия из юкагирского языка.

Основные пути исследования имени Алдан все-таки, как нам кажется, ведут к тунгусоязычным народам. И здесь на помощь приходит самое обыкновенное для топонимиста дело — взгляд на географическую карту. В самом деле, какие сходные с Алданом названия встречаются в регионе Восточной Сибири? Ведь одно из основных положений топонимики гласит: нельзя рассматривать название изолированно, придумывая для него этимологии с помощью более или менее подходящих по звучанию и смыслу слов разных языков. Географическое название необходимо изучать в системе, сопоставляя его прежде всего с другими названиями соответствующего региона. Как же обстоит дело в этом отношении с Алданом?

Сразу же придется признать: в той единственной форме (за исключением ее другого варианта Аллан), в которой название зафиксировано, оно не имеет полных соответствий в гидронимии Восточной Сибири. Факт очень существенный, и его следует учесть. Однако сходно звучащие названия все-таки имеются. Прежде всего реки в самом бассейне Алдана: Алдынкан, приток Маи (с эвенкийским уменьшительным суффиксом — кан (-кэн. — кон). Алдыкит, приток Алдана (-кит — эвенкийский суффикс со значением места, где происходит действие), Аллах-Юнь (первая часть — из Алдах); по Лене выше впадения Алдана есть также приток Аллах. Следует обратить внимание и на реку Большой Алдык, приток Тунгира, а в более отдаленных районах — Алдобь (бассейн Ангары), Альдикон (в бассейне Селемджи Амурской области) и особенно Алдома (в русских старых документах — Алдама, Аладама, Аладома, Аллыма), впадающая в Охотское море. Есть и сходные названия рек с начальным «о»: Олдон (левый приток реки Нюи), Олдансо (приток Олекмы), Олдондо (правый приток реки Мархи) и др. Некоторые из них уже имеют надежно установленные этимологии. Так, многочисленные названия рек типа Олдондо, Оллонгро, Олдонгдо, Оллондро, Оллонгно, Оллонгнакон, Оллочи, Оллдомокит и др. объясняются как «Рыбные» реки из эвенкийского слова олдо. олро, олло (варианты в разных, диалектах) с разными суффиксами [Гриценко, 1967; Юргин, 1974]. Это слово в негидальском языке может произноситься как оллб. алло благодаря слабой степени различения «о» и «а» в этом языке (так же, как и в ламутском, т. е. эвенском). Могут быть и названия, связанные с эвенским языком, ср. в говорах олды — «рыба».

В нашем списке есть и река Олдон, название которой сопоставляется с эвенкийским словом олдон — «бок, край, ребро» [Гриценко, 1967], т. е. Олдон — «Боковая река», что естественно для названия притока другой реки. Слово «бок, сторона» звучит в эвенкийском языке как олдон, в негидальском — олдон, в солонском — олдсР, в эвенсксм — олдан [Цинциус, 1949].

Не хотелось бы выдвигать слишком поспешные или необоснованные предположения, хотя название Алдана вполне можно объяснить одним из двух указанных выше способов. Этимология имени такой крупной реки должна быть гораздо лучше и основательнее разработана. Можно ведь привлечь и другие объяснения (мы говорили о словах алда, алдан, алдун), но каждое объяснение должно быть совершенно безупречным лингвистически для того, чтобы получить право на существование.

Пока мы можем лишь предположительно говорить о сходстве гидронима Алдан с некоторыми другими названиями Якутии и прилегающих к ней областей. Однако наиболее разительный факт такого сходства устанавливается чисто географическим путем, но для этого нам придется еще раз, и более внимательно, взглянуть на физико-географическую карту.

Якутская АССР и Амурская область разделяются Становым хребтом. С этого хребта берут начало как реки Якутии и Хабаровского края, текущие на север, так и реки Приамурья, текущие на юг. Многие названия рек удивительным образом повторяются к северу и к югу от этого главного водораздела. Так, есть река Мая — приток Алдана и река Мая (Половинная) — приток Уды, впадающей в Удскую губу Охотского моря. Есть река Амга — левый приток Алдана и река Амгунь — левый приток Амура. К северу течет река Дес Хабаровского края, а к югу — Дес Амурской области (кстати, оба имени означают по-эвенкийски «медь», «медная»). Есть и другие совпадения, например река Аим в бассейне Алдана, река Аюмкан (Аимкан) в бассейне Амура и т. д.

Перевалив Становой хребет к югу от истоков Алдана, мы оказываемся в Приамурье, где примерно на долготе Алдана берет начало (с хребта Чернышева) один из крупных левых притоков Амура — Большой Ольдой (в последний впадает Малый Ольдой). Эта река по-разному называется в разных источниках. Видный русский ученый и путешественник XIX в. А. Ф. Миддендорф [1860, ч. I] на карте показывает ее как Олдо, этнограф Л. И. Шренк [1883, т. I] пишет Олдой. Принятое современное написание этого названия на картах, в словарях и в справочниках — Ольдой.

Возникает закономерное предположение о связи обоих названий — Алдан и Ольдой. Между прочим, специалисты объясняют последнее название из эвенкийского языка — «Рыбная река» [Комаров, 1967].

Не все пока ясно в отношении форм и значений этих двух имен; вероятно, дальнейшее исследование прояснит и этот вопрос.

Пока существенно другое: с точки зрения этнической истории сходство гидронимии Якутии и Приамурья оправданно и закономерно. Это связано с формированием и путями миграции тунгусо-маньчжурских племен. В науке существует полемика по поводу первоначальной территории сложения тунгусского этноса, и мы не будем вдаваться сейчас в эту сложную проблему, хотя она имеет непосредственное отношение к Алдану. Нам очень важно было бы выяснить, в каком направлении шла миграция тунгусских племен через Становой хребет, т. е. переносились ли названия рек с севера на юг, или, наоборот, из Приамурья в Якутию. Пока ясно лишь одно: перенос названий осуществлялся кочующими родами эвенков. Этнографическая карта Приамурья XVII в. показывает, что эвенкийские роды (манагиры и др.) занимали всю территорию Верхнего Амура по его левым притокам. В XIX в. эта территория еще больше расширилась.

Тунгусы — по-видимому, более поздние пришельцы в Приамурье — ассимилировали часть местных приамурских племен. Поэтому не следует упускать из виду, что перенесенные через Становой хребет (в разных направлениях) названия рек могли быть и наследием древнего субстрата, освоенного тунгусами. Бассейн Алдана, например, как думает археолог Ю. А. Мочанов [1966], был заселен человеком уже в глубокой древности — не менее 15 тыс. лет назад. При бесспорной культурной близости Алдана и Средней Лены алданские материалы раннего неолита представляются значительно более древними — Ю. А. Мочанов датирует их второй половиной V–IV тыс. до н. э. В раннем железном веке (середина I тыс. до н. э.) отмечаются связи, существовавшие между населением Алдана и Амгуни: керамика этого времени отражает расселение тунгусских племен. 10. А. Мочанов [1970] полагает, что расселение тунгусов шло в северном направлении, из бассейна Амура в Якутию.

Но ость и целый ряд свидетельств об обратном движении тунгусских племен, с севера на юг — в бассейн Приамурья (история некоторых негидальских родов, данные этнографии, фольклора и т. н.).

Итак, исследователю этимологии названия Алдан предоставляется широкое поле деятельности. Даже, пожалуй, слишком широкое; хотелось бы его несколько сузить, что мы и попытались сделать, насколько это было возможно. Правда, пока не удалось окончательно объяснить смысл гидронима Алдан. Этимология — капризная паука, допускающая иногда и два, и три, и больше решений.

Многие гипотезы в топонимике нередко так и остаются гипотезами, и лишь некоторые из них с течением времени все же обретают силу доказательства.

Как видим, название реки Алдан увлекло нас совсем в сторону от геологии. Оно оказалось совершенно не связанным с месторождениями золота, меди и других полезных ископаемых. Но ведь и отрицательные примеры бывают полезны и поучительны. Зато Алдан помогает нам самым естественным образом перейти к теме следующего раздела, повествующего о роли гидронимов в исторических исследованиях.