Проклятая (ЛП)

Глава 1

Что-то мягкое и теплое, размером примерно с ладонь, устроилось у меня на груди, а затем сместилось вправо, направляясь вверх. Не знаю, почему, но мне хотелось заглянуть в нежно-голубые глаза какого-нибудь красавчика. Может, потому что мне только что приснился самый лучший сон в моей жизни? Но я совершенно не ожидала увидеть перед собой блеклые призрачные голубые глаза. На моей груди расположился хомяк, его белая, с коричневыми пятнами, шерсть была перепачкана. Грязные следы покрывали ночную рубашку, и куски гравия прилипли к покрывалу.

Я закричала.

Ошарашенный хомяк сбежал прочь с груди и исчез где-то под одеялом. Я спрыгнула с кровати, чуть не упав лицом на потертый ковер. Выбежав из комнаты, подавила желание снова закричать.

Сердце все еще бешено колотилось, когда я замедлила шаг, подходя к спальне младшей сестры. Дверь была приоткрыта, и мой взгляд сразу же упал на кровать. Обнаружив, что она пуста, я осмотрела комнату. Рассветные лучи проникали в спальню, отбрасывая тени вокруг хрупкого силуэта Оливии.

Она сидела на полу спиной к двери и наклонив голову. Багровые кудри закрывали ее лицо.

Входя в комнату, я перешагнула через одну из ее кукол. Я тут же забыла о хомяке, хорошенько рассматривая игрушку. Одна рука была откручена. Оливия маркером нарисовала глаза у нее на лице. Затем, как будто это еще не было достаточно странным, нацарапала слово «смотри» у куклы на лбу.

Мои ладони вспотели.

— Оливия…

Она застыла.

— Эмбер? Я сделала кое-что нехорошее сегодня утром. Ты очень сильно разозлишься.

Такие слова из уст пятилетнего ребенка пугают, но мне и так уже было известно, что она сделала. Я двинулась вперед, мимо кровати, хотя на самом деле мне хотелось развернуться и убежать. Иногда Оливия пугала меня до чертиков.

— Что я говорила тебе, Оливия?

Она наклонила голову, уставившись на меня. Ее зеленые глаза были мокрыми от слез, поэтому сверкали, как изумруды.

— Прости, — ее губы задрожали, — Пискун испугался, когда я принесла его обратно в дом. Он очень быстро сбежал от меня, я не успела его остановить.

Каким-то образом мне удалось выдавить из себя улыбку, пока глаза осматривали ее ночную рубашку. Темные куски земли покрывали хлопковую ткань, грязь прилипла к маленьким ручкам и пухлым пальчикам. Коробка из-под туфель, лежащая на коленях, тоже была полностью испачкана. Та самая коробка, в которой я похоронила Пискуна на заднем дворе прошлой ночью.

Я до боли зажмурила глаза, отгоняя в уме все ругательства, которые могла бы вспомнить. Мне нужно было предугадать, что она сделает это. По моему телу пронеслась сильная дрожь.

Оливия просто не могла смириться со смертью.

— Прости, — прошептала она, — но Пискун любит меня, и я была нужна ему.

Я обошла ее и опустилась на колени.

— Ты не нужна была Пискуну! Оливия, ты не можешь делать это каждый раз, когда один из твоих питомцев умирает. Это неправильно, неестественно.

Также неестественно, как возвращать к жизни мертвого голубя, которого она нашла на днях на подъездной дорожке. Или Дымка, кота, лежащего на обочине дороги.

— Но… Я сделала это с тобой, — настаивала Оливия.

Я уже открыла рот, но что я могла сказать? Оливия действительно сделала это со мной два года назад, я была такой же противоестественной, как и Пискун. А возможно, даже больше, чем он.

— Я знаю, и поверь мне, я очень это ценю. Но ты не можешь продолжать делать это.

Она вздрогнула и отпрянула.

— Не надо.

Я посмотрела на свои руки, не понимая, коснулась я ее или нет. Расстроившись, я сложила их на коленях.

— Когда кто-то умирает, это означает, что пришло его время. Ты знаешь это.

Оливия вскочила на ноги.

— Ты собираешься забрать у меня Пискуна.

Мой нос уловил запах смерти, исходящий из коробки. Я ужаснулась, подумав, что и от меня пахнет также. Желание обнюхать себя было практически непреодолимым.

— Пожалуйста, не забирай Пискуна, — продолжала она, находясь на грани грандиозной, по ее меркам, истерики. — Я обещаю больше этого не делать. Только позволь мне оставить Пискуна! Пожалуйста!

Я уставила взор на нее.

Оливия остановилась, но ночнушка все еще колыхалась вокруг ее коленей.

— Эмбер, ты злишься на меня? Пожалуйста, не злись на меня.

— Нет, — вздохнула я, — я не злюсь, но ты должна пообещать мне больше этого не делать. И на сей раз я серьезно.

Она с энтузиазмом закивала головой.

— Я не буду! Так ты разрешишь мне оставить Пискуна?

— Да. Просто пойди и забери своего глупого хомяка, — вздохнув, я встала, — он заполз под мое одеяло.

Яркая, прекрасная улыбка осветила ее лицо, когда она развернулась и направилась в сторону моей спальни. Я пошла за ней следом, и по моему телу прокатилась дрожь, когда я снова взглянула на искалеченную куклу. Дверь в мою комнату опасно висела на единственной оставшейся петле.

Этот дом был таким же старым как гражданская война. Все в нем провисало и косилось на сломанных петлях. Краска слезала со стен наподобие змеиной кожи. Ничто не стояло прямо. Воздух пропах смертью и разложением.

Как и я, дом умер два года назад.

Оказалось, что Пискун все еще прятался под одеялом, занимаясь Бог знает чем. Оливия поднесла визжащий комочек шерсти к своему лицу:

— Мне разрешили тебя оставить!

Я сцепила руки в замок, чтобы они не тряслись.

— Положи Пискуна в его клетку и собирайся в школу, Оливия. Мы… притворимся, что ничего не произошло, ладно? И иди чистить зубы. — Я сделала паузу. — И даже не думай надевать платье принцессы сегодня в школу.

Она остановилась в моем дверном проходе.

— Но я же принцесса.

— Не в школе. Иди, — я указала в сторону ее спальни, игнорируя то, что мой желудок скрутило.

Оливия поспешила по коридору, совершенно не подозревая, в какую переделку мы обе попали. Слово «нормальные» совершенно не годится для описания нас. Я даже не уверена, применимо ли к нам слово «человек».

Стоя в одиночестве ванной, я смотрела на свои трясущиеся руки, на грязь, которой был измазан указательный палец, и приказала себе собраться. Я не могла позволить себе потерять самообладание. Мне нужно быть сильной ради Оливии. Посмотрев на свое отражение, я заставила себя улыбнуться. Вышло как-то криво.

И еще у меня на виске вскочил огромнейший прыщ.

Чудесно.

После быстрого душа я прошлепала в спальню, влезла в первые попавшиеся чистые джинсы и схватила кардиган со спинки стула. Конечно, топ в обтяжку смотрелся бы гораздо лучше, но в этом случае шрамы, которые тянулись по рукам, стали бы видны. Очевидно, исцеляющее прикосновение Оливии не в силах исправить все.

В прошлом году в раздевалке одна из девочек, а именно Салли Венчман, увидела шрамы, когда я переодевалась. Салли окрестила меня Франкенштейном, и с тех пор это прозвище прилипло ко мне.

Я взяла свой блокнот и засунула его в сумку с книгами. На выходе я схватила со стула перчатки цвета кожи и надела их. Футболка с длинным рукавом скрывала большую часть перчаток и ребята думали, что я пыталась спрятать шрамы.

Частично это было правдой.

— Ты готова? — крикнула я, спускаясь по ступенькам. — У нас осталось около двадцати минут.

— Ага. — раздался приглушенный ответ.

Я последовала на звук голоса и обнаружила Оливию, поедающую хлопья за столом… В своем платье принцессы.

Черт возьми. Девчушка была странной и без того, чтобы носить одно и то же платье каждый день.

— Оливия, что я тебе сказала?

Она вскочила из-за стола и положила свою тарелку в раковину, повернувшись ко мне с озорной улыбкой.

— Но мне уже поздно переодеваться.

Я ошарашено смотрела на нее.

— Ну ты и негодница.

Она неуверенно подошла ко мне. Медленно, девчушка потянулась и обернула свои пальчики вокруг моих, покрытых перчатками. Когда я кивнула, ее хватка усилилась, и все в ее мире встало на свои места.

Два года прошло с того момента как я могла прикоснуться к Оливии без каких-либо препятствий между ее и моей кожей. Все это дерьмо с супер-особенным-прикосновением-смерти на самом деле отстой. Я не могу поцеловать колено Оливии, чтобы облегчить боль, когда она падает, или обнять, когда она плачет, и успокоить. Даже ощущение близости с человеком меркнет.

Оливия же считала, что наделена какой-то сверхчеловеческой силой, поэтому я позволила ей вывести себя из дома туда, где был припаркован мой Джип. Блеклая черная краска придавала ему весьма потертый вид, нужно было поменять шины и тормоза. Но все же это был мой малыш. Я могла погладить его по ровной передней дверце и касаться руками мягкой отделки, сколько душе угодно. Мое сердце ликовало от мысли, что машина не упадет и не умрет от моего отравляющего прикосновения.

Всю дорогу до школы Оливия сходила с ума по новой игрушке, которую где-то увидела. У меня все силы ушли на то, чтобы не начать биться головой о руль. Прежде чем выпрыгнуть из машины около своей начальной школы, она наклонилась ко мне поближе для обязательного воздушного поцелуя. Настолько близко, что не оставалось сомнений, — мы настоящие сестры с одинаковыми рыжеватыми кудрями и веснушками.

— Будь любезна с детишками сегодня, — напомнила я ей, — и, ради бога, не касайся ничего мертвого.

Оливия по-взрослому посмотрела на меня и направилась по дорожке в окружении розового цвета и блесток. Я постояла на месте пару минут, глядя, как она исчезает среди других низкорослых ребятишек. Папа говорил, что у Оливии взрослая душа, идо недавних пор я не понимала, что это значит.

Я посмотрела на часы на приборной панели: осталось пять минут, чтобы успеть на классный час и не получить очередное замечание за опоздание. Коллекционирование розовых листков с замечаниями, исписанных красной ручкой, стало моим хобби, однажды я смогу сделать симпатичный коллаж из них и повесить на холодильник для Оливии. Она обожает розовые вещи.

Спустя десять минут, я проскользнула на свое место с очередным замечанием и недовольным выражением лица.

— Ты опять? — прошептал темноволосый парень, сидящий рядом со мной.

Я послала ему надменный взгляд, который был встречен широкой усмешкой.

— А на что это похоже, Адам? — он пожал плечами, продолжая усмехаться.

— Может, больше не стоит просыпать?

Адам Льюис был единственным человеком в школе Аллентауна, который не перестал общаться со мной после аварии. Любовь с самой песочницы — вот, что было между нами, но все же я не могла ему рассказать, что опоздала, потому что моя младшая сестренка откопала своего мертвого хомяка и вернула его к жизни. Я вроде как хотела, чтобы он оставался моим другом.

Адам озадаченно на меня посмотрел. В особом ботаническом смысле он был милым, но между нами не было ничего, кроме дружбы. И не могло быть. Никогда.

Преподавательница нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию. Миссис Бентон практиковала на классном часу политику «без разговоров», что только заставляло учеников еще больше ненавидеть ее. Вернувшись к своему блокноту, я начала набросок, ожидая звонка об окончании первой пары. Мои мысли были прикованы к поступку Оливии, пока на бумаге появлялся старый дуб, выросший за окном классной комнаты.

Но моя версия дерева не имела ничего общего с тем, что было на самом деле. Может, это было из-за того, что я добавила плотные облака на заднем плане и повернула каждую ветку вниз. Концы стали неровными, вместо того чтобы запечатлеть ранние солнечные лучи, подсвечивающие красные с золотом листья.

Мой рисунок выкачивал жизнь. Как и я сама.

Я понятия не имела, как Оливия оживляет мертвых. Единственное, что я могла знать, — она могла родиться такой, но потребовался беспечный водитель и искореженный метал, чтобы раскрыть уникальный талант два года назад.

Я умерла в машине, как и папа.

Эти люди, проповедующие Нью Эйдж[1], безбожно врали. Не было никакого яркого света в конце темного тоннеля. Никаких ангелов, ожидающих, чтобы проводить меня, ни мертвых членов семьи, стоящих в тени. Не было ничего, абсолютно ничего… До тех пор, пока я не ощутила, как что-то меня тянет назад в тело. Не было больно, но я чувствовала странную пустоту, словно часть меня осталась в черной бездне. Возможно, я оставила свою душу где-то на той стороне.

Когда я распахнула глаза, первым, кого увидела, стал отец. Это было ужасное зрелище: он был мертв, и Оливия не могла дотянуться до него. На парамедиков и врачей прикосновение ко мне никак не повлияло. Помню, я тогда подумала, что смерть приснилась.

По приезде домой, я ощущала себя совершенно измученной, все вокруг было нереальным, и я поняла, что это мне не приснилось. Суши стал моей первой жертвой. С приплюснутым носом и одним глазом, кот был самым уродливым существом, которое я только видела, но я любила его. Я взяла его на руки, и он умер спустя шестьдесят секунд. После нескольких умерших домашних растений я поняла, что со мной что-то не так. Совсем не так.

И я перестала касаться живых существ. Раз и навсегда.

Довольно странно, что способность Оливии воскрешать мертвых имела довольно странные последствия в зависимости от того, на ком она их применяла. У животных глаза становились похожи на мои, но у них не было подобного смертельного прикосновения.

Я не была уверена, что эффект будет таким же у другого человека, и, на самом деле, не хотела проверять.

Резкий звук первого звонка вырвал меня из моих размышлений. Я собрала вещи и пошла вслед за Адамом в заполненный людьми коридор.

— Итак, почему ты опоздала сегодня утром? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Проспала. Такое бывает.

Он одарил меня взглядом, полным сомнения, и я почувствовала себя ужасно от того, что мне приходится обманывать его. Мой взгляд переместился с лица на футболку. На ней было написано: «Я ВЕРЮ В ТРОФЕЙНЫХ ЖЕН» (имеется в виду песня группы Suburban Legends).

Я сменила тему разговора.

— Как думаешь, на истории у нас будет тест?

Он кивнул, глаза казались ярко-голубыми за стеклами очков.

— Ага, ты готовилась?

Я выбралась из толпы студентов, улыбаясь Адаму.

— Что ты там говорил?

Адам закатил глаза.

— Ты готовилась?

— О, Оливия была очень беспокойна прошлой…

— Уродка, — сказал Дастин Смит, капитан школьной футбольной команды и редкостный придурок.

— Ты встречался с ней, — перебил его другой парень, — она твоя уродка, Дастин.

Часть про «встречался с ней» была горькой правдой. Я была популярной в пятнадцать лет, и у нас была интрижка. Тогда я еще могла касаться людей. Дастин и я целовались… Много. А потом я превратилась в черную вдову. Так что шансы на то, что я умру девственницей, подскочили до небес.

Уродка и девственница — ничего лучше и не придумаешь.

— Чувак, я пытаюсь забыть эту часть моей жизни, — сказал Дастин, — ты можешь не напоминать?

Мои пальцы сжались вокруг ремня сумки, и я уставилась на грязный пол. «Просто смотри на пол, — подумала я. — Все будет только хуже, если я посмотрю наверх». Но я никогда не прислушивалась к здравомыслящему голосу в голове. Не в силах сдержаться, я подняла голову и посмотрела на Дастина.

Он отпрянул, выставив перед собой руки, словно хотел отогнать меня.

— Господи! Не смотри на меня своими мертвецкими глазами, уродка!

— Эй! — закричал Адам, обходя меня. — Не смей так с ней разговаривать.

Дастин замахнулся на Адама, словно собираясь его ударить, но это была уловка. Мы с Адамом знали это, но все равно отскочили. Толпа вокруг Дастина взорвалась хохотом, слово «уродка» звучало повсюду, пока они шли дальше по коридору.

— Ну и засранец, — пробормотал Адам, — Боже, знаешь что?

— Что? — горячие слезы обожгли глаза, угрожая пролиться, и я ненавидела себя за то, что позволила придурку Дастину довести себя.

— Знаешь, однажды он будет продавать нам бензин. Он думает, что сейчас он весь из себя крутой, но он будет работать на заправке отца до конца своих дней, — Адам захлопнул дверцу своего шкафчика, его лицо смягчилось. — Эм, не давай ему так изводить себя. Ты лучше его, и всех его друзей вместе взятых.

Я яростно заморгала.

— Мои глаза действительно настолько ужасны?

Адам сглотнул, и у него ушла пара мгновений на ответ.

— Нет… Они не ужасные, Эм. Они просто другие, вот и все.

Я вздохнула. Кого он пытался обмануть? Мои глаза действительно жуткие. Забавным было то, что после смерти они изменились. Раньше глаза были карими, а теперь — светло-голубыми, вроде цвета неба пасмурным днем, когда все кажется блеклым и размытым. Люди думали, что это были последствия травмы.

— Эм? — сказал Адам. — Хочешь встретиться сегодня вечером? Можем заказать пиццу. На сей раз твою любимую: без пепперони, только перец и грибы.

— Давай, — я прочистила горло и выдавила из себя улыбку. Адам никогда не спрашивал, почему я не люблю прикосновения. Он просто принимал меня и делал жизнь здесь терпимой.

— Мне нужно будет забрать Оливию после школы и купить продукты, ты можешь прийти после этого.

С заметным облегчением Адам улыбнулся.

— Хорошо.

Прозвенел второй звонок, вызвавший у Адама стон. У него была биология. Сегодня должны препарировать лягушек. Я отошла от шкафчика, собираясь послать Адаму сочувствующую улыбку, когда в голове из ниоткуда всплыла строчка из «Макбета»: «Что-то страшное грядет». Я повернула голову и посмотрела через плечо.

Мои глаза сразу нашли его.

Он был выше Адама.

Темно-каштановые волосы падали ему на лоб растрепанными волнами. Лицо было завораживающим и интригующим, с широкими скулами и волевым подбородком. Он не был привлекательным в классическом понимании, но он уж точно притягивал. Даже с того места, где я стояла, можно было рассмотреть его глаза — настолько темные, что казались черными.

Было что-то смутно знакомое в его лице, словно я видела его черты в толпе и раньше.

Он поднял голову и наши глаза встретились. Интенсивность его взгляда заставила меня сделать шаг назад и почти врезаться в Адама.

— Эм? Ты в порядке? На что ты уставилась?

Я развернулась.

— Ты не видишь этого парня?

Адам нахмурился.

— Какого парня?

Повернувшись обратно, я моргнула. Место, где только что стоял парень, теперь пустовало. Коридор был длинным и пустынным. Но он никак не мог просто исчезнуть. И, очевидно, Адам парня не увидел. Неужели я теперь еще и схожу с ума? Придумала себе сексуального новенького красавчика, который стоял около шкафа с наградами школы?

Признаюсь, могло быть и хуже. Если уж у меня были галлюцинации, то они как минимум принимали форму горячего парня, а не чего-то мерзкого.