Проклятый Лекарь. Том 8

Глава 4

Проклятие! В прямом и переносном смысле. Я не могу позволить Варваре умереть, ведь проклятие накажет за неспасённую жизнь. Но и уступить шантажу тоже не могу, это только усугубит ситуацию.

— Варвара, послушай меня… — начал я.

— Если я не могу быть с тобой, если ты меня не любишь… тогда мне незачем жить! — выпалила она.

Скальпель дрожал в её руке. Лезвие уже коснулось кожи на запястье, оставив тонкую алую линию. Она надавила сильнее, чем нужно для угрозы. Это был не шантаж, это было настоящее намерение.

Истерика? Нет, что-то другое. Слишком странное для неё поведение.

Поэтому я активировал некромантическое зрение. Мир потерял краски. Зато проявились энергетические потоки. И тут я увидел проблему.

Аура Варвары мерцала — яркие вспышки чередовались с провалами, искры срывались и гасли в воздухе. Энергетическая структура была нарушена, искажена, но не болезнью. Не ядом. Не проклятием извне.

Это было… эхо. Отражение. След. Отпечаток. Мой отпечаток.

— Это не она, — задумчиво сказал я, делая осторожный шаг вперед. — Точнее, не совсем она.

— Не подходи! — взвизгнула Варвара, прижимая скальпель сильнее.

Еще одна капля крови скатилась по запястью, упала на белый кафель пола.

— Я сделаю это! Клянусь, сделаю! Лучевая артерия проходит прямо здесь, в двух миллиметрах от поверхности! Один точный разрез, и через три минуты я истеку кровью! Ты же знаешь анатомию!

Знаю. Даже слишком хорошо. И знаю, что ты ошибаешься: при твоем давлении и частоте пульса хватит и двух минут.

Я сделал еще один шаг. Медленный, плавный, как у хищника, подкрадывающегося к добыче.

Это эхо моей силы. Я анализировал Варвару, продолжая двигаться. Побочный эффект некромантической ауры. Я всегда знал, что моя энергия оставляет следы. Но не думал, что настолько глубокие.

У меня была теория. Те, с кем у меня была физическая близость, получают своего рода… отпечаток. Микродозу некромантической энергии, которая встраивается в их нервную систему. Как вирус, только энергетический.

У большинства это проявляется как легкая привязанность. Приятные воспоминания, которые греют душу холодными вечерами. Может, чуть более яркие сны. Желание иногда встретиться, поговорить.

Но у Варвары…

У Варвары изначально неустойчивая психика. Бурный темперамент. Склонность к драматизации. Подавленные комплексы. И вишенка на торте — профессиональное выгорание, которое она маскирует агрессивной амбициозностью.

Все это превратило легкую привязанность в настоящую одержимость. Как аллергическая реакция: у одного легкий зуд, у другого анафилактический шок.

Я создал наркоманку. И я же ее наркотик. Единственная доза, которая может унять ломку. Но парадокс в том, что каждая новая «доза» только усугубляет зависимость.

— Варвара, послушай меня внимательно, — сказал я спокойно, останавливаясь в трех метрах от нее. Оптимальная дистанция, это достаточно близко для разговора, но достаточно далеко, чтобы она не паниковала.

— НЕТ! — она тряхнула головой, волосы разметались. — Хватит слов! Хватит лжи! Либо скажи, что любишь, либо я режу! Прямо сейчас!

— Ты не хочешь умирать.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу⁈

— Потому что если бы хотела, то уже сделала бы. Ты медик, Варвара. Знаешь сотню способов быстрой и безболезненной смерти. Но выбрала самый театральный.

Она замерла. В глазах мелькнуло сомнение.

Хорошо. Рациональная часть еще функционирует. Можно за неё зацепиться.

Нужно было действовать. Но не грубой силой, ибо это только спровоцирует. Скорость моей реакции против ее решимости — плохая ставка. И не убеждением, ведь слова до нее не дойдут.

Нужно что-то тонкое. Хирургическое. Некромантическое.

Сделал глубокий вдох, сосредоточился. Некромантическая энергия потекла к голосовым связкам. Немного, всего капля. Но этого было достаточно, чтобы изменить тембр, добавить обертоны, которые человеческое ухо не слышит, но мозг воспринимает.

Как ультразвук для собак. Или инфразвук для слонов.

— Успокойся.

Это не был приказ. Приказы ломают волю, оставляют шрамы на психике. Это было… предложение. Мягкое, ненавязчивое.

Эффект проявился мгновенно.

Глаза Варвары остекленели, зрачки расширились. Рука со скальпелем медленно опустилась, пальцы разжались. Инструмент выскользнул, упал на пол с металлическим звоном.

Дзынь! И он отскочил под стол.

Она качнулась, как дерево под ветром. Я прыгнул вперед, подхватил ее, не дав упасть.

— Что происходит? — прошептала она сонно, словно только что проснулась от долгого сна. — Я так устала… Почему я так устала?

— Все хорошо, — усадил я ее в кресло. — Просто переутомление. Двойные смены, стресс, недосып. Сейчас пройдет.

Положил руку ей на лоб. Не для измерения температуры, хотя со стороны выглядело именно так. Для диагностики. Для понимания масштаба проблемы.

Некромантическая энергия проникла в ее нервную систему, как рентгеновские лучи проникают в тело. Только вместо костей я видел синапсы, нейроны, аксоны, дендриты.

Так и есть, подтвердились мои худшие подозрения. Эмоциональная привязка, усиленная некромантической эманацией. Моя энергия не просто оставила след, а перестроила часть ее нейронных связей.

В префронтальной коре — области, отвечающей за принятие решений и контроль импульсов — наблюдалась аномальная активность. Нейроны вспыхивали хаотично.

В лимбической системе — эмоциональном центре мозга — горел настоящий пожар. Миндалевидное тело пульсировало, как второе сердце. Гиппокамп зациклился на воспоминаниях о наших встречах, прокручивая их снова и снова.

Дофаминовые рецепторы были перегружены, как у кокаинового наркомана после недельного марафона. D2-рецепторы практически выгорели. Серотониновый баланс нарушен — отсюда депрессия и суицидальные мысли.

Это хуже героиновой зависимости. Героин можно вывести из организма. Рецепторы восстановятся. А моя энергия уже встроилась в саму структуру ее мозга. Стала частью нее.

Но то, что можно создать — можно и разрушить. Или хотя бы… перенастроить.

Начал тонкую работу. Не грубое вмешательство или стирание памяти — это оставило бы дыры в психике. А аккуратную перестройку. Нейрохирургическую.

Если представить, что мозг — это компьютер… Я не удалял файлы, не форматировал диск. Я изменял вес связей. Переписывал приоритеты. Менял эмоциональную окраску воспоминаний.

Страсть превращал в уважение, снижал активность в центрах удовольствия, усиливал в областях социального взаимодействия.

Одержимость трансформировал в профессиональный интерес, перенаправлял дофаминовые пути от романтических фантазий к карьерным амбициям.

Боль от отвержения переводил в философское принятие — активировал префронтальную кору, успокаивал амигдалу.

Это было похоже на то, что психотерапевт делает за годы сеансов. Только я делал это за минуты. Прямым воздействием на нейронную структуру.

Неэтично? Безусловно. Но альтернатива — труп с перерезанными венами. Выбор очевиден.

Работа заняла три минуты. Три минуты абсолютной концентрации.

Пот выступил на лбу — не от усилия, а от напряжения. Одна ошибка, один неверно перенастроенный синапс, и вместо излечения получится овощ, психопат или просто мертвец.

Готово.

Варвара моргнула. Раз, другой, третий. Взгляд прояснился, стал осмысленным. Зрачки сузились до нормального размера.

Она посмотрела вниз, увидела скальпель на полу. Проследила взглядом траекторию от инструмента к своей руке. Увидела кровь на запястье уже подсыхающую, темнеющую.

Лицо залила краска стыда. Не румянец, а именно краска, густая, от корней волос до ключиц:

— О свет… О свет всемогущий… Что… что я сделала? Что я натворила? Я правда пыталась?.. Я действительно хотела?..

— У тебя был нервный срыв, — сказал я спокойно, доставая из ящика стола медицинские салфетки и антисептик. — На фоне переутомления и стресса. Острая стрессовая реакция с диссоциативными элементами. В медицине такое называется «аффективное сужение сознания».

Взял ее руку, осмотрел порез. Неглубокий — эпидермис и часть дермы, до фасции не дошло. Капиллярное кровотечение, уже останавливается. Шрам останется, но едва заметный.

Обработал рану хлоргексидином. Не щиплет, в отличие от йода.

— Я помню, но как будто со стороны, — Варвара потерла свободной рукой виски. — Как будто это была не я. Какая-то безумная версия меня. Истеричная дура из мыльной оперы.

— В каком-то смысле так и было, — я наложил пластырь. Телесного цвета, почти незаметный. — Сильные эмоции могут временно изменить личность. Особенно если накладываются другие факторы.

— Какие факторы? — она подняла на меня взгляд. В глазах читались стыд, смущение, но уже без прежней одержимости.

Что я спал с тобой и моя некромантическая аура превратила тебя в эмоционального наркомана. Что ты получила энергетическую зависимость, сравнимую с героиновой. Что я только что провел нелегальную операцию на твоем мозге.

Вслух же я сказал другое:

— Недосып, ибо ты работаешь по восемнадцать часов в сутки. Кофе литрами пьешь, я видел. Гормональный фон вот тоже нестабилен. У тебя сейчас определенные дни месяца, это влияет на эмоциональную стабильность. Возможно, начинающаяся инфекция — субфебрильная температура снижает контроль. Комплекс причин.

Она кивнула, принимая объяснение. Медики любят логичные объяснения, даже если они не совсем правдивы. Особенно если они позволяют сохранить лицо.

— Святослав, я… — она запнулась, подбирая слова. Закусила губу. — Я понимаю, что между нами ничего не будет. Понимаю умом, разумом, логикой. Ты выбрал другую. Бестужеву. Я это принимаю. Просто сердце иногда не слушается разума. Глупое, романтичное сердце.

— Это нормально, — кивнул я. — Чувства не подчиняются логике. Если бы подчинялись, не было бы ни поэзии, ни музыки, ни искусства. Только сухая математика.

— Математика тоже может быть красивой, — слабо улыбнулась она. — Формула Эйлера, например. Или золотое сечение.

— Верно. Но это другая красота. Холодная. Идеальная. А человеческие чувства теплые и несовершенные. В этом их прелесть.

Она встала, одернула халат. Поправила волосы. Это был автоматический жест для восстановления контроля. Затем произнесла:

— Я не буду больше… преследовать тебя. Навязываться. Устраивать сцены. Это было недостойно. Непрофессионально. Я хороший врач, даже отличный врач. Не должна опускаться до истерик и шантажа. Это удел героинь дешевых романов, а не уважающей себя женщины.

— Ты отличный врач, — подтвердил я. — Одна из лучших в отделении. У тебя золотые руки, острый ум и настоящий талант диагноста. Не трать свою жизнь на то, чего не будет. Найди того, кто оценит тебя по-настоящему. Кто увидит не только красоту, но и ум, талант, душу.

Она грустно улыбнулась. Улыбка была настоящей: без горечи и скрытой боли:

— Легко сказать «найди». Как будто хорошие мужчины валяются на каждом углу. Особенно для женщины с характером и амбициями. Мужчины боятся сильных женщин.

— Не все. Некоторые, наоборот, ищут равных. Просто таких меньше и найти сложнее.

— Как тебя, — она вздохнула.

— Я не образец для подражания, Варвара. У меня свои демоны. Свои тайны. И свои проклятия. Ты заслуживаешь кого-то… нормального.

— Нормального, — она фыркнула. — Нормальные скучные.

— Скучные, зато предсказуемые. А с предсказуемыми проще строить совместную жизнь.

Она подошла к двери, остановилась, положив руку на ручку:

— Спасибо, Святослав. За то, что остановил и не дал сделать глупость. За то, что… исправил меня. Я не знаю, что ты сделал, но я чувствую разницу. Как будто туман рассеялся. Как будто я снова я.

Проницательная. Чувствует изменения, хоть и не понимает их природу.

— Не за что, — ответил вслух. — Иди, отдохни. Возьми отгул на пару дней.

— Спасибо.

Она вышла, тихо прикрыв дверь.

Я остался один в ординаторской. Сел в кресло, откинулся на спинку. Усталость накатила волной — не физическая, а ментальная. Перестройка чужого мозга требует колоссальной концентрации.

Проблема решена. Временно. Но это симптом, не болезнь. Если моя аура так действует на любовниц, нужно быть осторожнее. Намного осторожнее.

Или вообще практиковать целибат. Стать монахом от медицины. Эта мысль заставила меня усмехнуться.

Хотя с Анной уже поздно, она точно беременна. И судя по уровню привязанности, тоже получила дозу моей энергии. Но у нее это проявляется иначе. Мягче. Естественнее.

Может, дело в том, что она меня действительно любит? А не просто хочет, как Варвара… Настоящая любовь каким-то образом гармонизирует чужеродную энергию?

Сосуд Живы показывал девяносто семь процентов — три процента потратил на «ремонт» Варвары.

Все еще почти полный. И что интересно — нет обычного давления. Раньше на таком уровне меня бы уже распирало от энергии, как воздушный шарик перед взрывом. Требовалось бы срочно провести ритуал повышения уровня некромантических способностей. Слить излишек в усиление своих сил.

А сейчас… дискомфорт есть, но терпимый. Как легкое несварение желудка — неприятно, но жить можно.

Может, беременность Анны изменила параметры проклятия? Увеличила «емкость» Сосуда? Или порог «закипания»? Или это проклятие адаптируется, готовит меня к чему-то большему?

Вышел из ординаторской в коридор. Полуденная больница жила своей размеренной жизнью — золотое время между утренним обходом и вечерними процедурами.

Медсестры неспешно катили каталки, никто никуда не спешил, экстренных пациентов не было. Врачи сидели в ординаторских, заполняли истории болезней — бумажная работа, проклятие медицины. Пациенты брели к процедурным: кто на капельницу, кто на физиотерапию.

Обычная рутина. Как будто и не было попытки суицида пять минут назад. Больница поглощает драмы, как губка воду. Переваривает и идет дальше. Здесь каждый день кто-то рождается, кто-то умирает, кто-то балансирует на грани. Один истеричный врач — капля в океане страданий.

Цинично, но это единственный способ выжить в медицине — выработать профессиональную отстраненность. Иначе эмпатия убьет тебя быстрее любой инфекции.

Я шел по коридору, размышляя. Проклятие — сложный механизм. Многоуровневый, адаптивный, обучающийся. Как вирус, который постоянно мутирует, приспосабливается, находит новые пути.

Сначала были простые условия: спасай жизни или умри. Базовый уровень. Туториал, если использовать игровую терминологию.

Потом добавились нюансы: исполнение последних желаний дает больше энергии. Эмоциональные привязки усиливают эффект. Создание новой жизни вообще джекпот. Это уже средний уровень сложности.

А что дальше? Какой следующий уровень? Что еще придумает проклятие, чтобы усложнить мне жизнь?

Нужно постоянно тестировать границы. Искать пределы. Проверять на прочность.

Например, что будет, если Сосуд переполнится? Больше ста процентов? Теоретически невозможно, но теория и практика — две большие разницы.

Нужно больше данных. Больше экспериментов. Но осторожных, контролируемых. Научный подход: гипотеза, эксперимент, анализ результатов.

С этими мыслями я свернул к лестнице.

Столкнулся нос к носу с человеком, выходящим из палаты.

— О, Свят! — выругался незнакомец, отшатнувшись.

— Федя! — воскликнул я, узнав голос. — Фёдор Соловьев! Какими судьбами? Где ты пропадал все это время?

Федя — мой первый друг в этой клинике. Познакомились при поступлении во время испытания.

Невролог по специальности, гениальный врач по призванию, добрейшей души человек по природе.

В вечно мятом халате, который, кажется, не снимает даже дома.

— Свят! — он расплылся в улыбке, показав неровные зубы. — Братишка! Сто лет не виделись! Сто зим, сто лет!

Обнялись по-мужски. Федя пах формалином и кофе — стандартный аромат врача-исследователя.

— Где ты пропадал? — спросил я, отстраняясь. — Месяца два тебя не видел! Думал, уволился.

— В Бельгии был! — Федя буквально сиял от гордости. — На международном симпозиуме по нейродегенеративным заболеваниям! В Брюсселе! Представь, меня пригласили! Персонально!

— Поздравляю! Это большая честь.

— Еще бы! Я представлял свой метод! Не помню, рассказывал тебе или нет. Ранняя диагностика болезни Альцгеймера по паттернам движения глаз!

— Напомни суть.

Федя оживился, как всегда, когда говорил о своей работе. Глаза заблестели, руки заходили, описывая невидимые схемы в воздухе:

— Смотри, при болезни Альцгеймера первыми поражаются области мозга, отвечающие за контроль движений глаз. Это происходит за десять-пятнадцать лет до первых когнитивных симптомов! До потери памяти, до деменции!

— И что в итоге?

— И я разработал алгоритм! Отслеживаю микросаккады — мелкие движения глазных яблок, которые происходят несколько раз в секунду. У здоровых людей они хаотичные, но предсказуемые. А у будущих альцгеймерцев паттерн меняется! Появляется специфический тремор, задержки фиксации, нарушения плавного слежения!

— Впечатляет! И как приняли?

— Стоячая овация! — Федя подпрыгнул от восторга, чуть не уронив телефон из рук. — Представляешь? Двести человек встали и аплодировали! Мне! Начинающему неврологу из Российской Империи!

— Ты не простой невролог, Федь. Ты гений.

— Ну что ты, — он покраснел. — Просто усидчивый. Собирал данные, анализировал, строил модели… Но это окупилось! Три университета предложили гранты на исследования! Швейцарцы зовут возглавить лабораторию! В Цюрихе! С бюджетом в пять миллионов евро!

— Невероятно! Принял предложение?

— Пока думаю, — Федя замялся, покраснел еще сильнее. — Москву бросать не хочется. Тут… есть причины остаться.

— Ольга? — догадался я.

Федя влюбился в нее с первого взгляда по уши, безнадежно. Страдал молча, вздыхал издалека, стихи писал (ужасные), но подойти не решался.

— Она самая, — он вздохнул так глубоко, что запотели очки. — Все никак не решусь заговорить. А вдруг откажет? А вдруг у нее уже есть кто-то? А вдруг я ей не нравлюсь?

— А вдруг нравишься?

— С чего бы? Посмотри на меня — тощий, нескладный. А она богиня! Афродита в медицинской форме!

— Федь, ты только что получил овацию на международном симпозиуме. Тебе предлагают лабораторию в Швейцарии. Ты восходящая звезда неврологии. Думаешь, это не впечатляет женщин?

— Одно дело профессоры. Другое женщины. С профессорами я знаю, о чем говорить. А с женщинами… Я даже «привет» нормально сказать не могу. Заикаюсь.

— Не откажет она.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю все. Ольга о тебе спрашивала. Несколько раз. Интересовалась, где ты пропадал. Волновалась даже.

— Правда⁈ — глаза Феди загорелись, как у ребенка перед подарком. — Она правда спрашивала? Волновалась? Обо мне?

Конечно, неправда! Но как тебя еще по-другому подтолкнуть к первому шагу?

— Правда, — кивнул я. — Так что не тяни резину. Жизнь коротка. Особенно личная — проходит мимо, пока ты собираешься с духом.

Особенно для обычных людей. У которых нет проклятия вечной жизни. Семьдесят-восемьдесят лет, и всё. А из них хороших, активных — от силы пятьдесят. Нельзя терять время на сомнения.

— Слушай! — Федя хлопнул себя по лбу с такой силой, что очки съехали. — А давай организуем двойное свидание! Вместе веселее! И не так страшно! Ты с Варварой, я с Ольгой! В какой-нибудь милый ресторанчик! Или в театр!

Опоздал ты, друг. Буквально на десять минут. Варвара только что пыталась вскрыть себе вены из-за меня. И я только что перепрограммировал ее мозг, чтобы она меня разлюбила.

— С Варварой у меня все сложно, — сказал вслух, подбирая слова. — Мы больше не вместе. Расстались. Окончательно.

— О, — Федя сдулся, как проколотый шарик. — Извини, не знал. Я думал, вы… ну, там. Это… мутите… Все говорили.

— Все говорили то, что видели. А видели не всё. У меня теперь другие отношения.

— А-а-а, — протянул он понимающе. — Бестужева? Я слышал слухи. Дочь графа, красавица, умница. Поздравляю! Отличная партия!

— Спасибо. Но совет остается в силе, не тяни с Ольгой. Просто подойди и пригласи на кофе. Или на обед. Или на прогулку.

— Просто подойди, — повторил Федя, как заклинание. — Легко сказать. Просто подойди к богине и заговори. Ага.

— Федь, в нейрофизиологии ты лучший специалист в стране. Может, и в Европе. В романтике тоже справишься. Просто будь собой. Искренним, настоящим.

— Быть собой… — он задумался, теребя пуговицу на халате. — А если я сам по себе скучный зануда?

— Ты не зануда. Ты увлеченный человек. А увлеченность привлекательна. Когда ты говоришь о своей работе, глаза горят. Это красиво.

— Думаешь?

— Уверен. Женщины любят страсть. Неважно, к чему: к науке, искусству, спорту. Главное — искренняя страсть. А у тебя ее хоть отбавляй.

Федя глубоко вздохнул, расправил узкие плечи:

— Знаешь, ты прав. Что я теряю? Максимум она откажет. Не смертельно же! Не умру от отказа!

Для тебя — нет. А вот некоторые из-за отказа готовы вены вскрывать. Или других убивать. Любовь — страшная сила. В буквальном смысле.

— Вот и молодец. Иди, действуй. Лови момент. «Карпе дием», как говорили римляне. Лови день.

— Просто и ясно, — усмехнулся Федя. — Ладно. Пошел я. На амбразуру. В бой!

Он ринулся решительной походкой. Через три шага споткнулся о собственные ноги.

Хорошо иметь нормальные человеческие проблемы. Пригласить девушку на свидание — это так просто, так мило, так… человечно. Не то что мои заморочки с проклятиями, некромантией, беременными аристократками и суицидальными любовницами.

Иногда я им завидую. Обычным людям. С их маленькими радостями и понятными страхами. Боязнь отказа — это так невинно по сравнению со страхом вечного проклятия.

— Святослав Игоревич! Святослав Игоревич! Подождите! — окликнули меня.

Голос был высокий, звонкий, взволнованный. Как колокольчик на ветру.

Обернулся. И увидел, что ко мне бежала медсестра Светлана Рябченко. Вприпрыжку, как школьница опаздывающая на урок.

Девушка двадцати трех лет. Я помог ей открыть в себе магический дар, когда собирал всех магов по больнице.

— Наконец-то я вас нашла! — она запыхалась от бега, щеки раскраснелись. — Вы же обещали меня учить! Помните? Вы сказали, что у меня есть потенциал! Что я вижу то, чего другие не видят!

Да-да. Обещал научить её основам энергетической диагностики. У девочки действительно есть зачатки дара — видит ауры, чувствует энергию, различает оттенки Живы.

Редкость.

— Помню, Светлана. Но это требует времени и подготовки. Это не то, чему можно научить за пару уроков.

— Я готова! — она подпрыгнула от энтузиазма, кудри взметнулись. — Я читала все, что вы советовали! Научите меня защите!

— Это не так просто…

— Пожалуйста! — она сложила руки в молитвенном жесте. — Я буду самой лучшей ученицей! Самой послушной! Самой старательной! Буду делать все, что скажете! Даже полы мыть, если нужно!

Посмотрел на ее горящие энтузиазмом глаза. Зеленые, как весенняя трава. С золотыми искорками — признак магического дара.

А почему бы и нет? В моей будущей армии нежити пригодится и полевой целитель. Медик, который понимает и медицину, и некромантию. Редчайшее сочетание. Обычно эти области взаимоисключающие — медицина стремится сохранить жизнь, некромантия использует смерть.

К тому же, если правильно обучить, она может стать ценным помощником. Ассистент, который видит Живу — огромное преимущество при диагностике.

И потом, у меня уже есть один ученик — Кирилл. Почему не два? Мужчина и женщина, разные подходы, разные сильные стороны. Кирилл силен в боевой магии, Светлана может специализироваться на целительстве.

— Хорошо, — сказал я, приняв решение. — Как закончится твоя смена, жди меня у служебного выхода. Поедем на учебную базу.

— Учебную базу? — ее глаза расширились до размера блюдец. — У вас есть учебная база? Настоящая?

Нет, блин, игрушечная. Солдатиков только на башнях расставлю — и будем тренироваться.

— Не совсем, — качнул головой я. — Мой дом в Барвихе. Но там есть все необходимое для обучения. Библиотека с редкими книгами. Лаборатория для экспериментов. Полигон для практики. И… особые помощники.

— Особые помощники? — она задохнулась от восторга. — Какие?

— Увидишь. Если не передумаешь.

— Никогда! Я никогда не передумаю! Это моя мечта — изучать тайные искусства!

— Это не искусство, Светлана. Это наука. Опасная наука. С ней нужно обращаться осторожно, как с радиоактивными материалами. Один неверный шаг — и последствия будут катастрофическими.

— Я понимаю! Я буду очень осторожной! Очень внимательной! Буду записывать каждое слово!

— Начнем с основ. Научишься правильно видеть ауры — не интуитивно, как сейчас, а осознанно. Диагностировать блоки в течении Живы. Определять природу заболеваний по энергетическим паттернам. Балансировать потоки. Со временем перейдем к более сложным практикам. После долгого обучения.

— Насколько долгого?

— Годы. Минимум пять лет базового курса. Потом еще лет десять специализации. И это если у тебя действительно есть талант.

— Пятнадцать лет⁈ — она слегка сдулась.

— Медицинское образование занимает семь лет. Плюс ординатура, плюс специализация. В сумме те же пятнадцать. Почему магия должна быть проще?

— Логично, — признала она. — Хорошо, я готова учиться хоть всю жизнь!

— Посмотрим, что ты скажешь после первого урока. Когда увидишь, что магия — это не романтика и тайные знания, а кровь, боль и постоянный риск сойти с ума.

— Я не боюсь!

Потому что не знаешь, чего бояться. Но узнаешь. О как узнаешь.

— Моя смена заканчивается в семь. Твоя? — уточнил я.

— В половине седьмого! Идеально!

— Хорошо. Жди у выхода. И, Светлана, опаздывать не советую. Я не люблю ждать. Опоздаешь — обучение отменяется. Навсегда.

— Буду! Обязательно буду! За пятнадцать минут буду! — она умчалась, подпрыгивая от радости как мячик.

Энтузиазм — это хорошо. Но посмотрим, что останется после первого настоящего урока. Когда она увидит настоящую некромантию. Не книжную романтику, а реальность. Разлагающиеся трупы. Запах смерти. Холод могилы. Шепот мертвых.

Многие ломаются на первом же занятии. Убегают с криками. Некоторые сходят с ума. Единицы проходят дальше.

Интересно, к какой категории относится Светлана?

Я пошел дальше по коридору. Появилось ощущение слежки. Кто-то определенно наблюдал за мной. И не прятался. Шаги за спиной становились громче, увереннее. Я почувствовал это еще минут двадцать назад.

Хватит игр. Время узнать, кто мой тайный поклонник.

Сделал вид, что ничего не замечаю. Пошел дальше по коридору, свернул в безлюдное крыло, там шел ремонт, пациентов перевели, персонал тоже не ходил.

Коридор был полутемным: половину ламп выкрутили, чтобы не тратить электричество. Пахло свежей краской и цементной пылью. На полу остались следы от ботинок строителей.

За углом я прижался к стене. Активировал некромантическое зрение, отслеживая приближающуюся ауру.

Аура была странной — темной, но не злой. Плотной, но не агрессивной. Как грозовая туча — мощная, опасная, но пока спокойная.

Услышал шаги. Медленные, осторожные, но уверенные. Кто-то крался, но не как вор — как охотник. Знал, что делает.

Еще шаг… Еще… Вот-вот покажется из-за угла.

Фигура появилась.

Действовал инстинктивно, на рефлексах, отточенных тысячелетием. Выпад вперед — резкий, как удар змеи. Захват за ворот пиджака — ткань дорогая, шелковая подкладка.

Развернулся, используя инерцию противника. Удар пришёлся спиной о стену. Достаточно сильный, чтобы выбить дух, но недостаточно, чтобы сломать ребра.

Левая рука легла на горло, но не сжимала, только фиксировала врага. Правая была готова к удару или защите.

— Что тебе от меня надо, мразь⁈ — прорычал я, используя тот тон, которым когда-то командовал легионами нежити. Глубокий, резонирующий, пробирающий до костей.

И замер. Передо мной был Михаил Волконский.