Пропавшая сестра

Глава 7 Грейс

Я хочу увидеть Мэдди, притворяющуюся спящей на диване, чтобы не выпускать Физзи, и услышать как она смеется, норовя поймать попкорн. Вместо этого образы плавающей в воде Мэдди приливают и отливают, словно волны. Я вижу ее умиротворенное под дождем лицо. Я чувствую ее холодную руку в своей руке. Я хочу, чтобы это прекратилось. Прошу. Я не хочу помнить ее такой. Но я должна держаться. Должна рассказать полиции все, что знаю.

Мама сидит рядом со мной, пока детектив Говард просматривает что-то на своем ноутбуке. Он говорит, что разговор записывается, но в центре стола нет коробочки с мигающей лампочкой, так что я не знаю, так ли это.

– Водолазы уже обыскали озеро, – говорит детектив.

– Я знаю, – говорю я, – но ее там и нет. Я подвела ее к… небольшой песчаной косе.

Детектив Говард делает заметки:

– Песчаная коса?

– Что-то вроде того.

Я различаю детали на смутных изображениях, мелькающих в голове, и перебираю пальцами. Ее лицо преследует меня, но детали по-прежнему трудно уловить.

– Это был не только песок. Скорее, это были сорняки и другие растения. Я не знаю, что это, но мы там были. Вы должны найти ее там.

– Ваша соседка по комнате, с которой вы были в поездке, сказала, что, когда она проснулась, вас не было в комнате, и похоже, что вас не было всю ночь. Где или с кем вы могли быть?

– На что вы намекаете, детектив? – вмешивается мама.

Детектив Говард не отвечает, но и не отводит от меня пристального взгляда.

– Я… я не знаю.

– Вы помните что-нибудь еще о том месте? Какие-нибудь ориентиры, положение солнца, или…

– Было темно. Я уже говорила вам об этом.

– Вы можете вспомнить что-нибудь еще? Что вы делали?

– Нет, я… – Я замолкаю, безуспешно пытаясь отыскать в тумане памяти еще одну зацепку. Это усилие вызывает вспышку острой боли. Я потираю виски. Если бы я не забыла дома лекарства, которые дал мне доктор Тельман, я, возможно, смогла бы что-то вспомнить. Но это причиняет боль. Я провожу руками по волосам. Это будет стоить того, если мы найдем Мэдди. Я могу сделать это для нее. Я могу преодолеть боль. Я…

– Я помню только, как я скользила по воде, держа Мэдди под руки, а потом вытаскивала ее из озера.

Мама заерзала на стуле:

– А как насчет каких-нибудь домиков у озера? Ты можешь что-нибудь вспомнить?

– Нет. – Хотела бы я предложить что-то большее, повод для надежды. Но это все, что я помню, и этого должно быть достаточно. Должно быть. – Мне жаль.

– Закрой глаза и расслабься, – говорит мама, но это звучит как «Постарайся, прояви усердие».

Я следую ее совету, но боль в голове сводит меня с ума. Я делаю низкий, медленный выдох сквозь стиснутые зубы. Я единственный человек, способный найти Мэдди и при этом совершенно бесполезный. Я концентрируюсь на точке на столе, чтобы не смотреть на маму:

– Я стараюсь, мам.

– Может быть, – говорит детектив, откидываясь назад, – мы сможем найти пару банок содовой. – Он улыбается, пытаясь разрядить обстановку. – Или «Поп». Извините, я не со Среднего Запада.

Дверь открывается, и входит еще один полицейский в форме.

– Миссис Столл, не могли бы вы проводить офицера Джонса к торговому автомату и выбрать что-нибудь, что придется по вкусу вам и вашей дочери? Своего рода успокоительное.

Мама колеблется.

Я потираю виски:

– Газировка была бы кстати.

– Я сейчас вернусь.

Она еще раз бросает на меня взгляд, прежде чем переступить порог. Детектив Говард ждет, пока закроется дверь.

– Я знаю, какими могут быть матери, – сухо говорит он.

Я не отвечаю, но я должна признать, что атмосфера в комнате изменилась, когда удалился всего один че- ловек.

– Что произошло после того, как вы вытащили ее на песчаную отмель? – спрашивает детектив Говард.

– Я пыталась выбраться на берег сама. Но я не помню, что произошло. Должно быть, я потеряла сознание и упала, прежде чем успела позвать на помощь.

– Из-за травмы головы? – Он указывает на мою голову.

– Так мне сказал врач.

– Но вы же не думаете, что кто-нибудь из школы хотел причинить вам вред?

– Я уже все сказала, нет.

Но это было до того, как я прочитала ту запись в блоге о мистере Гаттере.

– Как вы думаете, откуда у вас этот ушиб? Или синяк?

– Я… я не знаю.

Но это не совсем так. Даже если я не знаю наверняка, я не могу отрицать, что детектив Говард прав: возможно, кто-то из участников поездки действительно хотел причинить нам вред. Думать об этом страшно, но еще страшнее признать вслух. Должно быть другое объяснение. Пожалуйста, пусть будет другое объяснение…

– Может, я упала или что-то в этом роде, – бормочу я. Пока детектив Говард может сомневаться в том, что кто-то сделал это со мной – с ней, с нами, – тогда, возможно, я смогу продолжать отрицать это.

Детектив Говард наклоняет голову и проверяет свой компьютер:

– Когда я разговаривал с учителями, они сказали, что покидать лагерь было категорически запрещено.

Это утверждение, поэтому отвечать не требуется. Я уверена, что выходить из лагеря было грубым нарушением, но я не слышала об этом. И не помню, чтобы я его покидала.

– Вы знаете, почему вы с сестрой посреди ночи оказались на Французском озере, в полутора милях от лагеря?

– Нет. Я же сказала, что больше ничего не помню.

В его глазах мелькнуло подозрение.

– Иногда подростки боятся заработать себе проблемы, поэтому их память немного… затуманивается. Но если в деле были замешаны алкоголь или наркотики, этого скрывать не стоит.

– Нет. Ничего подобного не было, – не задумываясь, отвечаю я.

– Мы нашли две разбитые бутылки из-под водки на территории лагеря.

Я пожимаю плечами:

– Я ничего об этом не знаю.

– Что вы можете рассказать о своей старой школе? Зимние танцы?

Я не двигаюсь. Я не моргаю. Я не дышу.

Детектив Говард наклоняется ко мне.

– Ничего, – отвечаю я. – Это было четыре года назад.

– Вы не думаете, что это может иметь отношение к делу?

– А вы?

Он складывает руки перед собой и изучает мое лицо. Хотела бы я знать, что он мог увидеть.

– Что еще вам известно? Как вы добрались до озера? Почему вы были там под дождем?

– Я бы не стала ничего скрывать, если бы это помогло найти Мэдди. – Он перестает печатать, а я добавляю: – За исключением…

Я не знаю, почему я еще не рассказала ему остальное. Может быть, потому, что я не могу поверить, что это правда.

Детектив Говард склоняет голову набок и прищуривает глаза, словно ему любопытно или он пытается разгадать головоломку, но при этом молчит. Так или иначе я должна рассказать ему все, если хочу найти свою сестру.

– С тех пор как я проснулась, у меня было несколько вспышек в памяти. Я продолжаю прокручивать их в голове. В моей руке фломастер. Мэдди бежит по коридору рядом со мной. Крик в темноте…

Воспоминания ничего не значат. Это проблески, вспышки. Ничего, что могло бы помочь в поисках. И все же они мучают меня. Фломастер. Кеды. Крик. Фломастер. Кеды. Крик.

Мой мозг тшетно пытается успокоиться: тсс, тсс, тсс.

– Кеды, вы сказали? Вы уверены?

– Да. Мэдди всегда носит конверсы, и они звучат совсем не так, как мои шлепанцы.

Детектив Говард отодвигает свой стул и смотрит на мои ноги под столом.

– Ваши шлепанцы, – говорит он, делая пометку.

Я скрещиваю ноги и засовываю их под стул:

– Вы же найдете мою сестру?

Он перестает печатать, и я не знаю, хочу ли я, чтобы он сказал мне правду, или хочу, чтобы он солгал. Я просто хочу перестать чувствовать себя бесполезной.

– Да, – говорит он. – Мы проверяем телефонные данные, просматриваем записные книжки и опрашиваем участников после поездки. Мы обязательно найдем ее!

Дверь снова открывается, и мама возвращается с двумя банками в руках.

– Я думаю, на сегодня все, – говорит детектив Говард, поднимаясь на ноги. – Я обязательно буду держать вас в курсе. Миссис Столл, можно вас на пару слов?

Обрывки разговора доносятся до меня.

«… проблемы… Мэдди… монитор… Грейс…»

Головная боль пронзает так резко и внезапно, что я задерживаю дыхание и крепко зажмуриваю глаза. Я смогу. Я сосредотачиваюсь на дыхании, но мое сердце рвется из груди, пытаясь исследовать те моменты, что я помню, и обратить внимание на то, что меня окружает.

Вопросы детектива Говарда звучат у меня в ушах: «Как вы думаете, откуда у вас этот ушиб? Или этот синяк? Как вы добрались до озера? Почему вы были там под дождем?» Но я прислушиваюсь к своим сомнениям, которые шепчут, что знание может оказаться хуже, чем я себе представляю, и я стараюсь прогнать эти мысли как можно дальше.

Выйдя из здания полицейского управления, я ощущаю дуновение теплого весеннего воздуха, делаю глубокие, судорожные вдохи, желая унять боль в голове и стараясь не обращать внимания на подозрение, растущее в моей груди… На то, от чего волосы встают дыбом у меня на затылке: в тот момент мы не просто бежали. За нами гнались.

Может быть… это действительно был кто-то, кто ездил вместе с нами. Мэдди вскрикнула, значит, мы бежали недостаточно быстро, чтобы…

Справа от меня хлопают дверцы сразу нескольких машин, и к парадной двери подходят двое мужчин в деловых костюмах и девушка. Миниатюрная девушка с длинными светлыми волосами.

– Николь! – зову я.

Ее взгляд проясняется, словно рассеивается туман и она наконец узнает меня. Несколько быстрых шагов, и вот Николь уже около меня. В ту же минуту на ее лице появляется знакомое до боли беспокойство, к которому мне, очевидно, нужно привыкнуть.

– Ты в порядке? Я слышала, что ты в больнице, и…

– Да. – Я опускаю голову, будто пытаясь скрыть следы на своем лице. – Врачи привели меня в чувство.

В какой-то момент я понимаю, что при обычных обстоятельствах мы бы обнялись, но Николь не пытается приблизиться. Моего заявления о состоянии здоровья, должно быть, недостаточно, чтобы убедить ее, что прикосновение не сломает мне ребро и не добавит синяков. Волосы Николь по-прежнему идеально уложены. Ее наряд по-прежнему «с иголочки». Но глаза… Никакой косметике не по силам скрыть отечность и темные круги от постоянной тревоги и стресса. Исчезновение Мэдди никого не оставило равнодушным.

– Я бы позвонила, но… – она бросает быстрый сердитый взгляд на приближающихся мужчин, – мой отец заблокировал мой телефон. Никаких социальных сетей. Все общение только с семьей.

Так что, даже если бы я заглянула в свой аккаунт сегодня утром, Николь бы так и не прочла ни одного моего сообщения.

Мужчины останавливаются позади Николь. Если я представлю себе поло вместо костюма и покрытое красными пятнами лицо, кричащее на судью, а не невозмутимые черты, я могу узнать в мужчине справа отца Николь. Он играл в волейбол, когда она была маленькой.

– Нет, все в порядке, мой телефон до сих пор в полиции, и…

Внезапно мне приходит в голову, что полицейский участок – это не то место, где я ожидала бы встретить Николь.

– Что ты здесь делаешь?

– Они вызвали меня, чтобы…

Другой мужчина, мне незнакомый, делает шаг вперед, нежно кладет руку на локоть Николь и наклоняется, чтобы поговорить с ней наедине:

– Помнишь, о чем мы говорили. Не давай никакой информации без необходимости. Не обсуждайте ничего, что связано с событиями или вашим участием в них, предварительно не обсудив это со мной.

– Ладно, извини, – говорит она.

Решив, что я все же могу удостоиться его внимания, мужчина протягивает мне руку:

– Я Марк Рейес-Кастильо, адвокат мисс Харрис.

Словно на автопилоте, я пожимаю ему руку и медленно обрабатываю информацию, которая словно бисер рассыпается передо мной. Николь допрашивает полиция, и это настолько серьезно, что ей нужен адвокат.

– Я позвоню тебе, как только смогу, – бросает она через плечо, пока отец, положив руку ей на поясницу, ведет ее за адвокатом в здание…

Мои легкие сжимаются, как будто я пропустила последнюю ступеньку, спускаясь по лестнице. Только когда они исчезают внутри, а дверь с лязгом закрывается, я понимаю, какое утешение должна была принести мне встреча с моим лучшим другом. Я должна была упасть в ее объятия, поделиться всеми мыслями и страхами, которые роились в моей голове. Я должна была почувствовать облегчение при одном звуке ее голоса. Но ничего этого не произошло. Я чувствую себя опустошенной, как никогда. Николь исчезла в дверях, а я осталась гадать, правда ли, что адвокат нужен лишь виновным…