— Тапы-лапы-лапы-тапы, — выговаривали вальки на мостках. Выселковские бабы стирали. Брызги летели, как колотили белье. Звонко и радостно судачили, говор и шум плескались по всему берегу.
— Бабыньки, и-и-и… — взвизгнула вдруг молоденькая бабенка.
— Ты што, дура, испужалась я как, — вздрогнула соседка.
— Бабыньки, Еграша потонул!
— Ой, што ты?
— Как же, его шлепанец плывет!
— И впрямь! О, родимец, беги к бабе Фроське, и не чует она беды!
— Краул, краул, народу скорей!
— Ка-ра-ул! — залилась бабенка и, подобрав юбку, побежала по селу к Еграшиной избе.
— Караул! Тонут! Караул!
— Што, где тонут, говори толком? Выскакивали навстречу и стар и мал.
— Еграша потонул. Ой, Еграша!
Бежали все на берег к мосткам, а толстая Ефросинья, выудив на рогач шлепанец, размахивала им, как трофеем, и орала:
— Ратуйте, ратуйте, народ!
Вся деревня высыпала к берегу. С горы под руки тащили Еграшину старуху, она билась и причитала:
— На кого, на кого ты меня покинул, андел ты мой, белый.
— Багры, багры давай!
— Лодку!
— Спокойствие, граждане, спокойствие, — урезонивал председатель, одетый по-городскому, несмотря на жару, в кожаную куртку.
Выехало несколько лодок, заработали баграми, с берега потянули невод и повалили все вверх по течению, юркие комсомольцы заскакивали вперед.
Как всегда, дед Еграш надел шлепанцы, накопал червей еще с вечера, взял пару лепешек и зашаркал удить.
Как всегда, глядя на удаляющегося рыбака и на дрыгающие на спине хвосты удилищ, старуха ворчала:
— Опять удить, а ухи не будить.
На этот раз она угадала, не принес старик ни плотвички. Шел он на любимое место на «Каменку», где крутые берега, на версту выше от Выселок.
С замиранием сердца подходил к любимому мосту и щурил глаза, — не опередил ли кто, не занял ли, тогда прощай жирные налимы и востроглазые окуни.
Никого нет, даже вздохнул облегченно и зашагал быстрей.
Вдруг, шыррр, трах!
Дед почувствовал, как что-то сверху со страшным шумом налетело и ударило по скуле, по лбу, по всей голове сразу, так крепко, что в глазах пламя пыхнуло, слетел дед, как гриб, и шлепанец с ноги в воду угодил, покружился около берега и поплыл прямо в Выселки.
— Ой!
— Убили!
Вскрикнули сразу трое на обрыве, видя все это, а ведро на блоке, поплясав в воздухе, плавно съехало в воду и, как доброе, зачерпнулось.
— Воды, воды дайте!
— Чего воды, нашатырного нюхнуть.
— Медной пряжкой приложить — шишки не будет.
— Беги за аптечкой!
Куча ребят и девчат, все в одних трусах, копошились над стариком. А старый Еграша лежал, раскинув руки, с багровой шишкой на лбу и с раздутой скулой.
— Петя, старика убили, — пугая сама себя, сообщила Симка вожатому.
— Как так, кто?
— Мы. Устроили, значит, ведро на блоке, воду таскать, стали пытать, пустили, оно шибко пошло, а берегом старик шел, не увидал веревку, ему трах!
— Ах, черти, и здорово?
— Не отходит, валяется.
— Фу-ты, вот так смычка!
Глиняными комками скатились с обрыва.
Старик отошел и сидел, хлопая глазами, ничего не соображая. Вокруг какие-то люди, голые, как чертенята, — Еграшу жуть взяла.
— Где я? — не веря себе, что он еще на этом свете, тихо спросил дед.
— На берегу, дедка, вот история, как ты бичевы-то не заметил. Ишь ведро, вон. тебя этим ведром и хватануло.
— А, — улыбнулся дед, — ну, это ничего, а я думал, не громом ли убило!
В ответ заулыбались все кругом, как солнечные зайчики в лужах выглянувшему из-за туч солнышку после дождя.
Пощупав шишку, Еграша после первой улыбки стал хмуреть. Ребята утешали старика, чем могли, — никак. Вдруг он зашарил рукой вокруг и еще больше насупился:
— Кисет выронил: закурить — полегчает.
— Постой, дедушка, вот, — и Мишка, забывая, что пионеры не курят, извлек из-за пазухи «Яву» и заправски постукал по донышку ногтем.
Старик просиял и затянулся на пол-папиросы.
Спасены, — скандалить не будет. Все как-то позабыли такое чудесное появление «Явы» из-за Мишкиной пазухи.
По реке донесся гул.
— По кустам шуруй, по кустам!
— Мыряй, зачепило!
— Ого! — Все насторожились и скоро высыпали навстречу валившему по берегам народу.
Все так увлеклись, что даже не заметили голышат-пионеров и самого Еграшу, — да он здорово изменился от шишки.
— Отдай крыло, осади!
— Шуруй, говорю, по кустам. Шуруй!
— Чево по кустам…
С ловцов градом катился пот, и народ налезал на воду, следя за движениями спасателей.
Дед Еграша тиснулся в толпу и, толкнув кума Астафья, спросил:
— Чего шукают?
— Чево, Еграша потонул!
— Как потонул? — еще не сообразив, переспросил Еграша.
— Да так, один шлепанец выплыл.
— Тьфу. А я его ищу!
Астафий вылупил глаза и признал в обезображенной физиономии кума Еграшу.
— Да ведь тебя ищут, окаянный. Наро-о-од! Жив Еграша, стой! Невод, сто-о-ой! — заорал Астафий во все горло.
— Как?
— Где?
— Еграша?
— Не потоп?!
Забунтовал народ, вавилонское столпотворение. Старухи на том берегу еще причитали, а Еграшу уже подняли на руки и показывали всем, кто близко знал, — угадывал.
— Тьфу, а мы-то.
— И кто это сбаламутил?
— Нечистый, штоль, тебя скосорылил.
— Не, — вон эти — ведеркой. Говорят, терпи, смычка, — указал Еграша на ребят.
Слыша такое превратное толкование о смычке, Симка не вытерпела.
— Граждане, товарищи, мы не виноваты. Дед шел, а ведро-то хлоп, ну он и это, тово, значит… посинел. Это не для смычки, товарищи, смычку рабочего с крестьянином завещал нам Ильич. Эту великую идею мы должны провести в жизнь, тогда только сумеем мы построить действительно коммунистическое общество. Пролетарская революция, товарищи…
Стоило начать, Симка разошлась, и скоро вся деревня знала, что такое пионеры, для чего смычка, для чего они приехали.
Председатель почувствовал себя, как дома, слушая оратора и позванивая звонком, который он всегда носил при себе, повторял:
— Тише, товарищи, тише.
— Мы для более тесной связи организуем для вас мастерскую, где будем чинить бесплатно домашнюю утварь беднейшему крестьянству… — разглагольствовала Симка.
Слова многим запали в душу, особенно Еграше.
— Отнесит-ка им ведро в починку, крепкие у них ведра дюжи, нам тоже крепко справят, — говорил он вечером старухе, кладя холодную тряпку на синяк.
— Уфф, — вздохнул Петька, когда разошлись мужики, — хорошо так обошлось. Вот ведь сроду и не думал, весь день на это ухлопали.
— Да, не по лагерному расписанию, — поддакнули выселкинские комсомольцы, осматривающие лагерь.