Дело было так.
Накануне ухода нашего из Гонконга, часу в первом ночи, катер с несколькими офицерами, бывшими в театре, возвращался из города на клипер, перешедший с утра на самый конец рейда, почти к выходу.
Несмотря на усеянное звездами небо, ночь была темная. Темная и душная. Стоял мертвый штиль, и из-за гор не вырывались порывчики освежающего ветра. На рейде стояла глубокая сонная тишина. Дремало, казалось, море, дремали многочисленные корабли, вырисовываясь в темноте какими-то высокими фантастическими силуэтами с мерцавшими, словно на фоне неба, огоньками фонарей на мачтах, терявшихся во мраке южной ночи. Изредка лишь, в получасы, тишина рейда нарушалась тихим, словно жалобным, звоном судовых колоколов, отбивающих склянки. Вот разнесся по рейду один удар (половина первого), и бухта снова погружалась в ночное безмолвие, среди которого раздавался лишь тихий однообразный и мерный всплеск весел нашего катера.
Офицеры лениво перекидывались словами о певицах и певцах путешествовавшей оперной труппы, из Гонконга в Шанхай. Уставшие от долгой гребли, матросы наваливались на весла ленивей и слабей и жадно вдыхали не освежавший ночной воздух. До клипера еще было порядочно далеко, и его два огонька еще не виднелись. Катер проходил совсем близко от какого-то «купца» с широким скуластым носом, как вдруг среди ночной тишины, с судна, над нашими ушами, раздался тихий и скорбный голос:
— Братцы, землячки… голубчики!
Все мы невольно вздрогнули от этого неожиданного молящего окрика. Один из гребцов сказал:
— Да ведь это Акимка Жданов!
Между тем на «купце» послышалась английская ругань.
— Братцы, помо…
Речь оборвалась на полуслове. Раздался шум возни, и всё смолкло.
Не ожидая команды, гребцы перестали грести и держали весла над водой. Очевидно все ждали распоряжения пристать к «купцу».
— Жданов! — громко окликнул лейтенант, оказавшийся старшим между нами.
Ответа не было.
Тогда тот же офицер окликнул по-английски:
— На купце! Кто есть?
С «купца» никто не отозвался, точно на нем не было живого человека.
После короткого общего совета, решено было пристать к борту и взойти на купеческое чтобы освободить нашего матроса.
Несколько взмахов весел, и катер был у борта.
— Вам что надо? — окликнул с палубы чей-то грубый голос по-английски.
— Русского матроса с военного судна…
— Никакого русского матроса здесь нет.
— А вот увидим. Разбудите-ка капитана! — резко проговорил лейтенант, — и с этими словами начал подниматься по трапу. Вслед за ним поднялись и мы, пять офицеров, а за нами шесть человек гребцов. Остальные шесть остались на катере.
Человеческая тень куда-то исчезла, и мы остались одни на палубе.
— А если нам не отдадут Жданова? — заметил кто-то.
— Пустяки, отдадут! — проговорил лейтенант Горский. Не посмеют, канальи, не отдать! А чуть что, мы останемся здесь, а катер с шестью гребцами пошлем на клипер дать знать капитану.
Чрез минуту из каюты вышел на палубу, с фонарем в волосатой руке, высокий и плотный заспанный человек в желтом халате, из карманов которого торчало по револьверу. Это был курчавый сильный брюнет лет за сорок, с энергичным и суровым смуглым лицом, окаймленным длинной черной бородой.
— Что вам угодно, сэр? — холодно спросил он, поднимая фонарь и не без угрюмого удивления бросая быстрый взгляд на нашу группу.
— Вы капитан?
— Положим, капитан. Капитан, сэр, американского барка «Encounter» Из южных штатов! — заносчиво прибавил он.
Дело было во время междоусобной войны в Соединенных Штатах Америки.
— А вы? — закончил он вопросом.
— Русские офицеры с военного клипера.
Американец-южанин мотнул головой вместо приветствия.
— Чем обязан?
Горский объяснил причину нашего появления в такой поздний час.
Капитан на минуту задумался.
— Вы ошиблись, сэр… Никакого русского у меня нет… Есть всякая сволочь, но русского, сэр, нет… Обознались.
— Я пошлю на клипер за командой и дам знать в полицию! — проговорил Горский.
Глаза капитана метнули молнию. Он резко свистнул.
На свист его прибежал негр-матрос.
Капитан осыпал его бранью, пообещав его проучить, отчего негр вздрогнул, и велел привести «новичка».
— Я не знал, что за человека мне привезли неделю тому назад. Знаю, что я заплатил за него пятнадцать долларов, а человек хотел бежать. Ну я припрятал его… А какой он нации, какое мне дело!.. Мои дьяволы напрасно его выпустили ночью… К вечеру уж вы бы его не увидали! — насмешливо прибавил капитан.
— Ушли бы в море?
— Ушел бы, сэр… А теперь ищи нового подлеца! Вы ввели меня в большие убытки, сэр… Надеюсь, вы их вернете?
— Пятнадцать долларов я вам заплачу…
— Мало, но… с военными моряками не сговоришь… All right! — прибавил он.
Через несколько минут явился Аким в каких-то лохмотьях, с подтеками и синяками на лице. Какие-то тени появились на палубе. Свет фонаря позволил различить эти черные, получерные и белые отчаянные физиономии матросов этого судна.
Аким между тем радостно бросился к своим.
— Здравствуй, Жданов! — ласково приветствовали офицеры Жданова.
— Здравия желаю, ваше благородие!.. — сконфуженно отвечал Аким. — Грех попутал… Чуть было с ими в море не ушел, ваше благородие. А всё из-за своей подлости, ваше благородие. Из-за самого эстого вина.
Аким радостно пожимал руки товарищам матросам.
Горский отдал 15 долларов капитану, и все стали спускаться в катер.
— Господь услышал мои молитвы. Опять я со своими российскими! — тихо говорил Аким, усевшийся на носу шлюпки… И сколько же я горя принял, братцы, у этих идолов… Капитан ихний просто лютый зверь… Ну да и матросы… с разных сторон понабраны… И негры, и арапы, и индейцы… одно слово чума настоящая!