Проповедь под горой

О вере во тьму (Проповедь после молитвы студентов «Христианского союза»)

Мы, господа, веруем в Бога. Однако наши противники упрекают нас: «Вы верите во тьму!» — «Как это? — удивляемся мы, — мы поверили в Бога из жажды света. Как же оказалось, что мы верим во тьму? Может, вы одолжите нам вашего света, которым вы живете?» — спрашиваем мы наших противников.

А наши противники отвечают: «Да, мы можем одолжить вам свет, чтобы рассеять вашу тьму. Смотрите, вот в чем наш свет:

Нет ни Бога, ни богов, существует только материальная природа и законы природы. Мы изучаем природу, и ее законы становятся для нас все понятнее. Мы систематизируем их с помощью многочисленных наук и, куда бы мы ни шли, мы несем науки впереди, словно факел. Они освещают нам наш путь и, следуя за ними, мы движемся по верному пути без падений и заблуждений.

Если нам, к примеру, требуется исследовать море, мы берем науку о море и с ее помощью, как прожектором, смело освещаем в таинственные морские глубины, в которых непросвещенным наукой людям мерещатся целые лабиринты поселений, где обитают боги. А наука вместо Посейдона и нимф показывает нам осьминогов, крабов и кораллы.

Если нам нужно изучить недра земли, геология и минералогия предлагают свои услуги, изгоняя оттуда Плутона и его придворных.

Если мы хотим узнать, какие процессы происходят под корой дерева, нам служат ботаника и химия, не признающие нереид.

Если нам необходимо увидеть, что происходит под нашей кожей, на это есть физиология, прогнавшая из человеческого существа злых и добрых духов.

Если нам захочется взмыть в небесные выси, нас поведет астрономия, не спрашивая Аполлона и Венеру, Кастора и Поллукса.

Если мы захотим узнать меру, форму и количество всего, нам обо всем сообщит математика без каббалистической путаницы и мистики Пифагора.

В желании познакомиться с громом и молниями, нам поможет физика, а не Юпитер или Перун.

За здоровьем, мы обратимся к медицине, а не к Эскулапу.

Когда нам нужны плодородные поля, мы спросим агрономию, а не Додолу.

Таким образом, наука изгнала из материального мира всех богов, и на смену вере пришло знание. Следовательно, наука — это наш свет, а ваша вера — тьма. Отрекитесь от своей тьмы и примите наш свет».

Так нам говорят наши противники. А мы удивленно отвечаем:

«Но у нас уже есть свет, который вы имеете. Наука — это наше достояние, равно как и ваше. Всегда когда факел науки может осветить нам дорогу, мы пользуемся этим факелом так же, как и вы. Вера в Бога еще один наш плюс, еще один факел, которым мы пользуемся, а вы отвергаете. Разве тьма гуще там, где ярче свет факелов?

Наука пролила яркий свет на тайны природы — это правда. Но она изгнала из природы только полубогов, а не Бога. Наука лишь выровняла путь для истинной веры. Наука очистила храм природы от идолов, и в этот храм вселился Тот, Который единственно достоин этого храма. Наука осветила морские глубины и заоблачные высоты, рассеяла тьму подземную и надземную. От ее света исчезли все псевдо-боги, все духи, большие и малые, которыми человеческая фантазия населила мир, но от света науки не помрачнел, а еще больше засиял истинный, Единый Бог. Следовательно, мы верим не во тьму, но в Свет.

Природе свойственны законы, утверждаете вы. Если это так, тогда природе свойственна логика. И если это опять же так, тогда природе свойствен разум. Разве не так?

Допустим, что это не так. Допустим, что законы не подразумевают логики и не подразумевают здравого смысла. Но когда законы не подразумевают порядка и если законы не подразумевают порядка, то законы не подразумевают законов, а если законы не подразумевают законов, их не существует. Этого вы не допускаете, этого не допускаем и мы, ибо, если законов не существует, не существует и природы. Природу невозможно представить без ее законов. В этом мы с вами единодушны и если мы идем вместе хотя бы до этих границ, то мы не упрекаем вас в том, что вы верите во тьму, не упрекайте и вы нас.

Следовательно, мы согласны с вами в том, что законы существуют. Но мы пойдем на шаг вперед и скажем: законы подразумевают разум. Природа соблюдает законы, следовательно, природа придерживается разума. Тот разум, на котором держится природа, намного мудрее человеческого разума. Человеческий разум всего лишь нерв этого великого разума природы. Но если существуют нервы, существует и нервный центр, говорим мы. Нервный центр вселенной, или средоточие всех законов природы, или всякого порядка, существующего в предметах это наш Бог. Следовательно, наш Бог — разум и свет. Почему же мы верим во тьму?

Представьте двух муравьев, которые бы имели все наши научные приборы в миниатюре и с их помощью они бы исследовали палец на нашей руки. Представьте, что они тщательно изучают нервное строение нашего пальца и равномерность кровообращения в нем. А теперь представьте, как они, отдыхая после многотрудного исследования, спорят о том, какое чудо — палец. Один из них говорит: „Этот палец — целый мир, в котором действуют свои законы, в котором нервы правильно переплетаются, а кровь всегда течет одним и тем же, точным направлением“. Другой муравей возражает: „Да, но где начинаются и где заканчиваются нервы? И откуда истекает и куда возвращается кровь? Я верю, — продолжает он, обращаясь к своему коллеге, что все нервы имеют один центр. Этот центр я называю мозгом и верю, что все кровеносные сосуды и сосудики выходят из одного резервуара, который я называю сердцем“.

„А я в это не верю! восклицает первый муравей. Ни мозга, ни сердца не существует, существуют лишь нервы и кровь и законы, которые ими управляют. Мы можем говорить только о том, что видим, поэтому твоя вера в мозг, друг мой, есть вера во тьму“.

Или, представьте, что у этих муравьев-ученых есть миниатюрный телескоп, и они смотрят через него на солнце. Допустим, они видят в свой маленький телескоп несколько солнечных лучей, но не видят солнца. Один муравей бы сказал: „Мы видим много лучей света, знаем их яркость и цвет, знаем время, когда они появляются и когда угасают. И этого достаточно. Мы знаем все, что можно знать о свете“. Так сказал бы один муравей. Другой, бы ему ответил: „Да, мы действительно знаем не больше того, что ты перечислил, но я верю, все эти лучи исходят от одного великого, невидимого нам центра света, откуда простираются во все стороны бесчисленные лучи. Этот центр я называю солнцем“. Первый муравей бы рассердился и возразил: „Как ты можешь говорить о том, чего не видишь? Как ты можешь поддаваться таким фантазиям? Какое еще солнце!? Все лучи простираются до бесконечности, и нигде нет центра. Значит, твоя вера в солнце — вера во тьму“.

Таковы и мы, словно те маленькие муравьи, таковы и наши противники. И мы, и наши противники исследуем свет, который видим, и который в сравнении со всей вселенной представляет собой меньше, чем палец на нашей руке. И мы, и наши противники рассматриваем нервы природы и прислушиваемся к току крови природы. Но мы не сходимся в одном вопросе. Мы говорим: „Мы верим, что через нервы природы действует один универсальный разум, а по сосудам природы струится жизнь, которая имеет свой центр, свое сердце“. Наши противники упрекают нас: вы верите во тьму. А мы говорим далее: „Все эти частицы света, которые нам открывают науки, всего лишь крупицы великого невиданного света. Мы верим в этот свет и называем его Богом“. Но наши противники упрекают нас: вы верите во тьму

Так рассудите нас, господа, и скажите, кто из нас во тьме: мы, разумом стремящиеся к свету, больше того, чем видим своими глазами и чем представляет нам наука, или наши противники, довольствующиеся тем, что видят глазами и слышат ушами. Скажите нам: вам тоже кажется, что наша вера в Бога — вера во тьму? Ответьте быстрее, ибо от нашей веры или неверия зависит вся наша жизнь! Ответьте нам поскорее, ибо кто знает, сколько нам еще жить вместе под этим солнцем? Кто убежден, что смерть не ожидает нас у дверей этого дома?

Мы верим, господа, в бессмертную жизнь. Наши противники упрекают нас: вы верите во тьму!» — «Как же так!? — спрашиваем удивленно. Ведь мы поверили в бессмертие именно из жаркого стремления к свету. Почему же оказалось, что мы верим во тьму? Может, вы дадите нам взаймы вашего света, которым живете», — спрашиваем мы наших противников. А наши противники отвечают: «Да мы дадим вам взаймы нашего света, чтобы вы смогли рассеять свой мрак. Вот, смотрите, в чем наш свет.

Бессмертной жизни не существует. Есть жизнь, и есть смерть. Жизнь коротка, смерть длинна. Смерть, словно бесконечная линия, а жизнь, как точка в середине той линии. И живая и неживая природа состоят из одинаковых составных элементов. Составляющими частями мертвых и живых тел являются материальные атомы. Эти материальные атомы группируются в пустоте то одним, то другим способом, образуя при этом то одни, то другие тела.

Однажды, по слепой случайности, атомы сгруппировались в особую подвижную фигуру, которую мы называем человеком. Пока в ней существует определенное равновесие атомов и разнообразных элементов, составляющих человеческое тело, эта фигура существует и выполняет положенные функции. Если баланс между атомами нарушится, тогда фигура эта рассыплется, как карточный домик, потерявший равновесие, и больше уже никогда не появится на свет в том же облике. Так мы думаем, и в подтверждение нашей точки зрения ссылаемся на Демокрита, Лукреция, Штрауса и Геккеля. Наша мысль — свет. Примите нашу мысль и бросьте вашу наивную веру в тьму».

Так говорят нам наши противники, а мы с удивлением отвечаем: «Так нет, не мы, а вы верите в тьму. Вы верите, что вся жизнь человека простирается между двух могил. Рождение — одна могила, из которой человек выходит, а смерть — другая могила, в которую человек входит. Вы верите, что человек до своего рождения где-то во вселенной существовал лишь в виде разбросанных атомов, принадлежавших разным телам. Вы верите, что человек после смерти будет существовать в виде разобщенных атомов, которые будут принадлежать другим, чужим телам. Вы не верите, даже теоретически, что человек существовал до рождения и не верите, даже теоретически, что он будет существовать после смерти. Вы живете без света, а не мы. Вы не верите, что вселенная имеет разум и зрение, а мы верим. У ваших атомов нет ни разума, ни зрения. Они — ваши идолы, неразумные и слепые. В земной жизни нет у вас света, нет и по ту сторону жизни.

Мы верим в бессмертие жизни, потому что верим в бессмертного Бога — источник жизни. Существование природы доказывает, что существуют законы природы; существование законов природы доказывает, что существует универсальный божественный разум; существование универсального божественного разума доказывает, что существует вечная жизнь. Все так тесно и неразрывно связано, что невозможно представить одно без другого. Природа не отделима от законов, которые ей управляют, ибо без законов не было бы и природы. Законы невозможно представить без жизни, ибо разум есть сознание, а сознание — жизнь. Жизнь невозможно представить как нечто случайное и преходящее, если разум вселенной вечен и непреходящ.

Если разум вечен и непреходящ, тогда смерть — нечто от жизни, ибо если бы смерть была противна разуму, она была бы противна законам природы и не существовала. Значит, смерти не существует в мире безусловно и отдельно; она не существует как отдельная линия, на которой жизнь всего лишь точка. Лучше сказать, что смерть это точка на бесконечной линии жизни.

Мы можем привести другие аргументы в пользу нашей веры:

Наш инстинкт бессмертной жизни самый сильный из всех инстинктов. Итак, все инстинкты, которыми наделила нас природа, она способна удовлетворить в полной мере. Нет ни одного инстинкта, который нельзя было бы пресытить. Поэтому многие из нас, возможно большинство, умирает, насытив свои инстинкты. Но никто не умирает, насытив единственный инстинкт, самый сильный из всех — инстинкт бессмертия. Тот, кто совершает самоубийство, бежит от жизни не потому, что пресытился ей и жаждет и алчет лучшей жизни. Тот, кто был настолько богат и благополучен, что мог удовлетворить любое даже ничтожное свое желание, всякую жажду и голод, умирает в слезах. Почему? Потому что умирает в голоде и жажде бессмертия. И тот, кто прожил сто лет, состоявшие из однообразных, монотонных дней, умирает с плачем. Почему? Разве им не наскучили однообразные дни? Да, наскучили, им скучна такая жизнь, они хотят и ждут другой, лучшей жизни, но они не уверены, что эта лучшая жизнь станет их посмертным уделом и перед смертью плачут. Они не доверяют природе, даже после того как природа дала им столько доказательств своей искренности и правдивости. Природа ни в чем не обманула их: все инстинкты, которыми наделила их, она же и насытила. И все-таки они не верят природе; они боятся, что, в конце концов, она их обманет. Они боятся, что сильнейший из инстинктов останется не удовлетворенным — инстинкт бессмертия. Они думают, что природа их питает и поит в этой жизни для того, чтобы обмануть в основном желании. Они считают, что их природа питает и поит в этой жизни, чтобы, в конце концов, поглотить темной пастью смерти, как Хронос поглотил своих детей. Но почему же такое недоверие? Разве оно логично? Природа каждый день показывает, что она настолько могущественна, что ей под силу удовлетворить самые причудливые прихоти человека. Почему же мы не верим, что она удовлетворит и нашу жажду вечной жизни? Эта жажда естественна. Это природная жажда, а все желания присущие природе она в состоянии исполнить.

Мы аргументируем свою веру и так:

Бог, Который нас сотворил, Который вложил в нас столько способностей, Который несколько десятилетий развивал и доводил их до известного совершенства, этот великий Бог показал бы Себя неразумным, если бы уничтожил Свой труд одним движением. Он показал бы Себя непоследовательным, если бы в один миг погасил свет, который зажег в нас и поддерживал весь наш век. И, наконец, Он показал бы Себя неэкономным, если бы всякий раз начинал с самого начала процесс усовершенствования на протяжении истории, каждый раз с новыми людьми, навсегда истребляя смертью тех, кто уже достиг определенной степени совершенства. Однако о Боге нельзя сказать, что Он неразумен, непоследователен или неэффективен. Свой разум, Свою последовательность и Свою эффективность Он доказывает нам сотворенной Им природой каждый миг.

Мы не боимся смерти, говорим мы нашим противникам, еще и потому, что видим, как сама природа противится смерти. Природа не хочет умирать, природа хочет жить. Если что-либо очевидно в природе, это ее страстное стремление к непрерывной бесконечной жизни. Такой эгоизм природы обеспечивает нам бессмертную жизнь. Природа хочет жить, а она живет посредством нас. Если бы природа желала нам смерти, она должна была бы желать смерти самой себе. А природа не желает себе смерти. Она допускает смерть своих элементов, то есть нашу смерть, только потому, что знает, что смерть приведет нас к другой жизни. Мы никогда не смогли бы умереть, уйти из этой жизни, если бы смерть была чем-то абсолютным, как мы себе ее представляем. Мы не смогли бы уйти из этой жизни, если бы и захотели, не смогли бы совершить самоубийство, ибо после смерти мы будем жить снова. Природа бы этого не допустила, ибо природа жаждет жизни. И она посылает нам смерть, и допускает самоубийство, поверьте, только потому, что не боится, что смерть нас уничтожит. Следовательно, природа не боится смерти. Чего же нам бояться?

Мы не боимся смерти, продолжаем мы объяснять нашим противникам, еще и потому, что наша логика не может допустить, что смерть способна уничтожить Шекспира, Гете, Канта, Толстого и других. Иными словами, уничтожить самый возвышенный продукт великого труда. Ибо если бы наша логика допустила это, то она должна была бы допустить и неразумность природы, а это исключено. Если бы смерть была в состоянии полностью уничтожить Шекспира, значит, она была бы способна остановить закон эволюции в природе. Шекспир, несомненно, хотел, как хотят все люди, жить после смерти, совершенствоваться после смерти. Разве смерть могла остановить эволюцию? Но этого хотели и Гете, и Кант, и Толстой, и весь род человеческий от Адама до наших дней. А что такое весь человеческий род, если не одна из составляющих частей природы, очень важная ее часть и по численности и по достоинству? Желание человечества может сравниться с желанием самой природы. Природа хочет, чтобы жизнь продолжалась и после смерти, продолжалось начатое развитие, начатое усовершенствование. А если природа чего-то хочет, она легко это осуществляет.

Следовательно, наш инстинкт бессмертия является естественным инстинктом — стремлением самой природы. Наши умозаключения могут нас обмануть, но природа с ее инстинктами никогда не обманет».

Так мы говорим своим противникам и спрашиваем их:

«Как же получается, что наша вера — вера тьмы? Ведь мы верим в свет после смерти и до рождения, а вы не верите в такой свет и вновь называете нашу веру верой тьмы. Оглянитесь вокруг — тьма обступила вас со всех сторон, а вы все еще думаете, что пребываете в свете».

Так скажите нам вы, скажите, кто из нас во тьме: мы, сознательно ищущие света, света светлей, того что глаза видят и науки предлагают, или наши противники, которые довольны тем, что внешним зрением видят и внешним слухом слышат? Скажите скорее, ибо от нашей веры или неверия зависит вся наша жизнь. Скажите скорее, ибо кто знает, сколько нам еще вместе жить под этим солнцем? Кто знает, может быть, смерть ждет нас у дверей этого дома? Но прежде, чем придет смерть, мы должны знать: есть ли она?

Мы верим, господа, в единство человеческого рода. Наши противники укоряют нас: «Вы верите во тьму». — «Как же так? — спрашиваем удивленно, — ведь мы поверили в единство человеческого рода из страстной жажды света. Откуда следует, что мы верим во тьму? Может, вы нам дадите взаймы вашего света, которым вы живете», — просим мы. Отвечают нам противники: «Да, мы вам дадим наш свет, чтобы вы смогли рассеять тьму. Смотрите, вот в чем наш свет:

„Не существует единства человечества. Всякий человек — особая цель природы, если о цели природы вообще можно говорить. Между людьми не существует никакого единства, ни метафизического, ни органического. Не существует истории человечества, есть лишь история отдельных людей. Оставьте и вы вашу веру во тьму и примите нашу мысль, наш свет“.

Так говорят наши противники, а мы удивленно отвечаем:

„Да это же вы верите во тьму, а не мы! Мы верим, что между людьми существует метафизическое и органическое единство. Нет ни одного человека существующего без смысла и без цели жизни, но все-таки смысл и цель жизни на земле не в каждом отдельном человеке, но во всех людях. Все люди — члены единого, огромного организма, который возник на земле, который развивался и рос, цвел и зеленел, заболевал и вновь расцветал, и который, наконец, завершит свой путь как когда-то начал. Этот организм — все человечество до исчезновения с лица земли последнего человека.

И потому, что мы чувствуем единство человеческого рода и находим для себя смысл в общем смысле многоликого человечества, мы не замыкаемся в себе и не отделяем себя от остальных людей. Мы чувствуем, что человечество имеет единое тело и единую душу, понимая это единство метафизически и органически, и поэтому нас огорчает всякая боль и радует всякая радость человеческого рода.

Все люди земли составляют единого человека, одного всечеловека. Этому всечеловеку уже несколько тысяч лет, и он распростерт по всей нашей планете. Вся история доныне и отныне представляет собой историю всечеловека. Он разумней каждого отдельного разума и сильней каждой отдельной силы. Разделенные и разобщенные, мы чувствуем себя сиротами, слабыми и убогими. Сильными и полными достоинства мы чувствуем себя тогда, когда представляем себя в единстве со всем человечеством, со всеми людьми на земле, так как мы чувствуем это сегодня, в день общей молитвы христианской университетской молодежи всей планеты.

Поэтому мы молимся сегодня обо всех простых и угнетенных людях, чью судьбу мы, сербы, особенно хорошо понимаем. И мы почувствуем, когда им станет легче, где бы они ни жили.

Мы молимся за всех бедных и непросвещенных. Когда их жизнь улучшится, когда они получат образование, и мы будем чувствовать себя лучше и светлее, подобно тому, как здоровая часть тела ощущает себя крепче, когда выздоравливает больной орган.

Мы молимся за всех тех, кто возвышенней и образованней нас. Мы смотрим на них, как на тех птиц, что летят впереди, рассекая воздух своими крыльями. Мы молимся за них, чтобы они не унывали и не уставали, ибо пока они идут впереди, мы чувствуем себя в надежном укрытии.

Мы молимся за Европу, ибо она наша большая родина, наш очаг, у которого мы, как и другие народы, все еще греемся и от которого получаем свет.

Мы молимся за Америку, второй из просвещенных континентов мира, молимся за этот молодой, новый свет, полный вдохновения и жажды деятельности, полный оптимизма и радостной воли к жизни.

Мы молимся за людей других континентов. Молимся за темнокожих и краснокожих, молимся за людей желтой расы, переживающих сейчас тяжелейший в своей истории кризис.

Мы молимся за людей, верующих в Магомета или в Будду. Мы молимся за тех, кто поклоняется Иегове, молимся и за наших врагов, которые называют нашу веру верой тьмы. Мы молимся и за тех, кто верит в чародеев, молимся и за тех, кто поклоняется солнцу и звездам. Мы молимся за всех суеверных и безверных всей нашей планеты, на которой мы живем все вместе, и которая терпеливо несет нас среди других звезд, питая и согревая. Одним словом, мы молимся за всех детей нашей матери Земли, за всех братьев и сестер наших.

Мы так молимся, ибо наша вера велит нам так молиться. Скажите нам вы, господа, скажите, правда ли, что наша вера есть вера в тьму?