Прорехи и штопальщики. Сборник рассказов

Мертвые камни

Институт парасвязей (старое название –

Институт магических наук) города Гражин.

Теплый июльский вечер.

Давай не будем, говорит подруга. Ну ты посмотри на них, они выглядят как… как хулиганы. Обматерят и пошлют.

Ну и пусть, упрямится девушка и тащит ее вперед, к черной каменной чаше фонтана. Так нельзя, объясняет она подруге. Понимаешь? Даже если обругают, нельзя мимо проходить и молчать.

Полированный широкий край глянцево блестит, отражая солнце. В невысокой водяной струе – радуга.

Девушка смотрит на нее, и еще на уголок завернутого в восковую бумагу букета, который лежит рядом с грубым ботинком одного из трех молодых людей. Они пьют пиво, развалясь на краю каменной чаши. Жаркий летний вечер, последние дни сессии. В другое бы время девушки бы хихикали, обсуждая их стати: мощные бицепсы, мужественные лица, модные стрижки…

…но не сейчас.

Айниэль шагает четко, хотя подбородок дрожит. Подруга плетется сзади. Ей совсем не хочется лезть в неприятности, но сбежать уже совесть не позволит.

Девушки останавливаются перед молодыми людьми, каблучки звонко щелкают по брусчатке.

– Встаньте, пожалуйста, – звенит голос Айниэль. – Вы сидите прямо на Месте памяти.

Один из них спит, укрыв лицо раскрытой тетрадью, и даже не шевелится. Два других поднимают головы, недоуменно глядя на нее.

Белобрысый молчит, а черноволосый, нагло окинув ее сверху вниз темнеющим взглядом, переспрашивает:

– Где-где мы сидим?

Голос у него глубокий, с хрипотцой даже. Насмешливый. Айниэль глядит ему в переносицу и четко повторяет:

– Вы сидите на Месте памяти. Не могли бы вы сдвинуться?

Она знает примерно, что это за типчики: видела недавно одного из них, – белобрысого, того, что молчит сейчас – за «делом». Лупили с компанией за учебным корпусом какого-то бедолагу (впятером на одного!), пока девчонка с параллельного курса не вмешалась.

Айниэль стыдно, что она тогда всего лишь в окно смотрела. Наверно, поэтому она теперь стоит и твердо смотрит – нет, не в глаза, в глаза не надо! – на этого парня. Потому что Место памяти – это значит, кто-то умер недавно, и букет в восковой бумаге – чье-то напоминание. Как и руна, едва светящаяся в радуге фонтана. Пускай у них жизнь такая, что умереть проще, чем обычному человеку, но память все равно надо хранить.

Парень медленно встает, выпрямляясь, и оказывается, что они одного роста: Айниэль на тонких высоких каблучках и он, весь в черном, взъерошенный и небритый. От него ощутимо пахнет алкоголем и еще чем-то горьким, травяным.

Девушка вскидывает подбородок выше, отбрасывая за спину волну темных волос. Она не боится. Она все делает правильно.

– А кто тебе сказал, что ты можешь нам указывать? – спрашивает он.

Подруга двумя руками ухватывает ее за локоть, но Айниэль не сдвинуть.

– Я не указываю, а только прошу. Вы еще букет уронили…

Она показывает ему под ноги. Почти увядшие красные герберы.

– Поднимите, пожалуйста, – говорит она.

Он ботинком отбрасывает несчастные цветы в сторону и не отрывает взгляда от ее лица, ожидая реакции.

Айниэль сжимает кулаки, гнев обжигает изнутри, зажигая щеки алым. Сейчас она готова даже на драку, и ей все равно, что противник вдвое шире в плечах.

…но ее останавливают. Между ними ложится тень, и чей-то низкий голос тянет:

– О. Опять вы…

Подошедший с недовольством и даже брезгливостью изучает молодого человека. Подруга тихонько ахает в спину. У Айниэль с самого начала сердце билось как заполошное, от напряжения, но и оно пропускает удар. Староста технического факультета – парень, которого провожала жаждущими глазами добрая половина женского населения кампуса. Он выше Айниэль на целую голову, брюнет, пронзительные серые глаза и мужественный подбородок. Ничего удивительного, что за-ради его взгляда девчонки порой и дерутся. Айниэль отводит глаза: почему-то неприятно, будто его презрительная мина и к ней относится.

– Вы думаете, – бросает староста, – что если ваш товарищ погиб, то вы можете нажраться и безнаказанно задирать окружающих? Возьмите себя в руки, – будто сплевывает он, – ведите себя как мужчины. Простите, девушки, вы… э-э, вас не обидели?

Не сразу, но дошло: погибший – их товарищ. Они не просто так тут сидят.

Щеки Айниэль покрывают неровные пятна багряного румянца. Ей-то казалось, что она все делает правильно, защищает Место памяти…

А получается, что это она их всех обидела.

Парень в черном, толкнув ее в плечо, стремительно удаляется, не оглядываясь.

– Артур! – зло окликивает его староста. – Я еще не закончил, вернись немедленно!

Плечо горит. И вовсе не от боли.

***

У нее были удивительные глаза. Светло-карие, с зелено-золотыми искрами.

Как она смотрела, гневно и яростно, и золотые искры сияли, а губы, наверняка мягкие и нежные, произносили что-то обвиняющее…

Почему он начал огрызаться?

Вступилась за Гарду и его «место памяти», даже не зная, за кого и перед кем. Смелая…

Не то чтобы они дружили, но Гарда был хорошим парнем, и Артур пришел помянуть его со всеми. Злосчастный букет они нашли на бортике фонтана, и Нау, просканировав цветы, сказал, что они от «той стервы». Так флегматичный Нау неизменно именовал девушку Гарды. Ребята уже были порядочно навеселе, и букет лицемерной бабенки (Нау никогда попусту не говорил, значит, были причины) скинули на землю и сели помянуть товарища прямо там же.

Случайные люди не делали им замечаний (староста не в счет, ему положено) – обычно никто не связывался с их компанией, и потому заявление девицы было для него неожиданностью.

Она была одного с Артуром роста, но тонкая и хрупкая. Длинные темные волосы перехвачены плетеной лентой на лбу, одета во что-то яркое и развевающееся. Наверняка, студентка с целительского, с романтическими устремлениями, склонностью к общению с природой и защите угнетенных парабиологических существ.

Точно. Скукота.

И глаза лучше позабыть: одна морока.

***

Во всем был виноват ветер.

Айниэль не учла его при составлении метеопредсказания и провалилась на практической части экзамена – то есть не добрала нужных баллов. Поэтому она не попала в общую группу по летней практике.

– Это конец, – сообщила она подруге, рыдая у нее на плече.

Все разъедутся по городу, а она будет кормить комаров в палатке рядом с какой-нибудь замшелой каменной бабой в степи.

И ведь еще за день до экзамена было предупреждение. Перед Оранжереей столкнулась с одной девчонкой, и та схватила ее за рукав и начала что-то обморочно шептать. Айниэль сначала хотела возмутиться, но поняла, что девчонка – провидящая, и находится в трансе. Полезного она, правда, ничего не сказала – это тогда Айниэль так подумала, дура, ох дура… а девчонка очнулась, поморгала зелеными глазищами, извинилась и ушла.

Айниэль расслышала только две фразы: «Мертвые камни ждут тебя. Ветер принесет погибель».

Вот всегда так с этими провидящими: сами не понимают, что говорят, да и другим ничего не разобрать. Сказала бы четко: не забудь на экзамене про ветер – и все было бы хорошо… наверное…

Про мертвые камни тоже быстро выяснилось: на распределении.

Основной группе досталась пачка направлений в городские музеи. Только завидовать можно: там уже все вдоль и поперек исследовано, и вся эта практика – только формальность, появиться несколько раз, составить отчет и подписать у начальства. И все. Свободен на лето.

А вот Айниэль досталась «путевка» к тем самым мертвым камням. И честно говоря, сначала даже от души отлегло, когда она поняла, что предсказание касается всего лишь руин древнего города.

Очень уж зловеще звучали эти слова. Ну, а руины… все ж не каменная баба посреди степи.

Подруга, правда, обзавидовалась. Что ты понимаешь, возмущалась она, какие камни, зациклилась ты на камнях, что ли, это же море, море!.. мы тут в городе торчать будем, а ты бесплатно на море поедешь, и будешь там купаться, сколько захочешь, знаем мы эту практику.

Айниэль не стала спорить, будто их городская практика – это что-то серьезное. Сама она уже не могла воспринимать свое направление, как наказание. Море! Южное теплое море, – и вовсе не те холодные свинцовые воды, до которых от Гражина было два часа езды. Работать вот наверняка придется: выдали целую пачку заданий, дневники практики, только чтоб заполнить их несколько дней нужно.

***

Как всегда опоздала. С этим своим свойством всегда опаздывать она ничего поделать не могла, и даже если удавалось вовремя по будильнику встать, то потом обязательно что-нибудь случалось: то на подготовленной заранее одежде обнаруживалось пятно, то волосы вдруг никак не укладывались, то терялась сумка или документы важные… в общем, Айниэль практически никогда не приходила вовремя.

В этот раз ее задержали дома: отец на всякий случай повторял правила безопасности и ответственного поведения, чтобы она не забыла, мама зачем-то взялась перекладывать ее вещи в чемодане, бабуля погадала на кофейной гуще и теперь пыталась перебить отца, чтобы рассказать о погоде, которая будет во время поездки.

Айниэль торопливо перецеловала всех и убежала, оставив маму с одним из своих сарафанов в руках подавлять назревающую ссору тещи с горячо любимым зятем.

Автобус отправлялся от Эллинского дворца – административного корпуса Института. Остановка трамвая, на котором ехала Айниэль, была довольно далеко, так что ей пришлось бежать, волоча за собой тяжелый чемодан на колесиках, который так и норовил перевернуться.

Староста группы, стоявший у входа в автобус со списком в руках, едва увидев ее, развернулся и зашел внутрь.

Запыхавшейся девушке тут же показалось, что сейчас они уедут без нее, а ведь ей и чемодан еще в багажное отделение как-то надо уложить. Путаясь в длинной юбке, она прибавила шагу, с тоской представляя, какое зрелище открывается тем, кто уже в автобусе: красная, взмокшая и лохматая студентка, которая едва не падает, поспешая.

Почти у самого автобуса ее нагнали: видимо, тоже опоздавший. Она успела сложить ручку чемодана, как мимо ее лица просвистела, плюхаясь среди багажа, красная спортивная сумка, потом ее чемодан кинули туда же, а саму девушку бесцеремонно ухватили за талию и поволокли в автобус, она только успевала перебирать ногами.

– Давай, поторопись, – хмыкнул кто-то, обжигая шею дыханием, – а то этот му… чудак может и без нас автобус отправить.

Ее рывком поставили на ступеньки – сразу верхние – и потом подтолкнули дальше.

Красная как вареный рак – если бы от бега не перехватило дыхание, она бы давно уже наглецу высказала все, что она думает, – Айниэль прошла через весь автобус, неловко кивая знакомым. Парень позади нее громко здоровался, перебрасываясь шутками и пожимая руки. Знакомых у него было явно больше.

Места были только сзади, самые последние. Сразу два из них занимал парень, который спал, закрыв лицо книгой.

Айниэль, наконец, пришла в себя и порывисто развернулась, чтобы… чтобы ойкнуть.

Нет, она, конечно, хотела хорошенько пихнуть непрошенного помощника и поставить его на место, чтобы никогда больше не лез к ней… но столкнулась взглядом с темными насмешливыми глазами.

– Привет, – сказал Артур, широко улыбаясь. – Ты садиться-то будешь? Сейчас отправляемся, мы последние были.

– Д-да, – неловко сказала Айниэль, теряя весь запал.

Села к окну, сложив руки поверх сумочки. Артур мимоходом пнул спящего по голени и плюхнулся рядом с ней.

***

Он бы и вовсе не поехал на эту практику, но чертов доставала Сезар просто оборвал телефон с утра пораньше, напоминая, что ему надо прийти вовремя. И только у самого автобуса, углядев, что за девчонка пытается поднять свой чемодан в грузовой отсек, Артур приободрился.

Сел рядом с ней, отметив про себя, что удивительно удачно вышло, и с местами, и вообще.

– Прости, – сказал он. – Я тогда нагрубил тебе.

Она резко повернулась, заморгала.

– Нет, ты что! – воскликнула она. – Это я… нет, не так… я просто неправильно поняла и не должна была… это ты прости, короче говоря.

Она вздохнула, наморщив тонкие темные брови. Артур наклонился поближе, убрал прядь волос, выбившихся из ее прически, за ухо. Она вздрогнула, не ожидав этого.

– Все-таки больше зеленые, – удовлетворенно сказал Артур. – Еще тогда не мог понять, какого цвета у тебя глаза. Меня зовут Артур, а ты?..

Она несколько мгновений ошеломленно смотрела на него, никак, видимо, не в состоянии понять его логику – она о серьезном, о том, что ее мучило после того вечера, о смерти его товарища, а он…

– Вы – не могли бы – пересесть? – вздернув подбородок и чеканя слова, произнесла она.

Артур усмехнулся, но девушка не ответила на эту усмешку, оскорбленно отвернувшись к окну.

Автобус тронулся, Артур снова пнул по ноге заворчавшего Нау и заставил того освободить второе место. Но перед тем как уйти, он легонько сжал ее плечо и сказал, почти касаясь губами порозовевшего уха:

– А за тот раз я не в обиде. Ты ведь была права.

Она почти подпрыгнула на месте, зажимая ладонью свое ухо, но Артур уже пересел, лукаво улыбнувшись ей напоследок.

***

– Ну и чего ты над ней издеваешься? – вполголоса лениво спросил Нау.

Артур пожал плечами.

– Она так краснеет, заглядишься, – признался он. – Грех не подразнить.

Девушка в это время изо всех сил делала вид, что не замечает его: достала из большой полосатой сумки плеер, воткнула наушники и с ногами забралась на сиденье. Артур посмеивался про себя над ее деланно безучастным взглядом, которым она провожала проплывающие мимо окна улочки города, но уже чувствовал, что слегка перегнул палку.

В полдень автобус делал остановку, и Нау, подхватив друга под руку, подошел к девушке.

Церемонно поклонившись, он спокойно произнес:

– Я прошу прощения за своего друга. Он бывает весьма несдержан на язык, когда его обуревают горестные чувства.

И Айниэль, и Артур смотрели на него с одинаковым недоверчивым изумлением. Айниэль совершенно не ожидала подобной вежливости от него, да и Артур давно не слышал столько слов подряд от вечно молчаливого Нау.

Он был церемонен и по-старомодному вежлив, словно какой-нибудь вельможа на императорском балу. Тем большее впечатление все это производило, если принимать во внимание его внешность: выстриженные гребнем волосы, кольца в ухе, наполовину сбритые брови. Узкое умное лицо со светлыми глазами, черная одежда и многочисленные цепочки-браслеты на руках. Нау хорошо воспитывали, можно сказать, муштровали дома, так что он с большим, чем кто-либо удовольствием, нарушал все обычаи и традиции, принятые в «приличном обществе». Оставаясь при этом все тем же воспитанным и культурным до мозга костей интеллектуалом.

– Позвольте нам начать наше знакомство заново, – говорил он, и ему просто невозможно было отказать. – Меня зовут Нау, моего громкоголосого друга – Артур.\

Девушка сдалась:

– Айниэль.

***

На самом деле Айниэль уже много чего об Артуре знала. Ее подруга, Романа, поболтав «с кем надо», как заправский шпион, собрала кучу информации. Артур – один из пятерки лучших на своем курсе, у него есть вторая специализация, которую он – очень таинственно! – тщательно скрывает, и куча замечаний в личное дело за поведение. Этакий плохой мальчишка. Говорят, со старостой они постоянно соперничают, и в учебе, и в отношениях с девушками. Айниэль в подробности не вслушивалась: не думала, что доведется так быстро встретиться снова.

***

Практикантов поселили в два щитовых домика местной турбазы. Тонкие перегородки, жесткие кровати, по две-три в каждой комнатушке, зато удобные широкие веранды с гамаком, разномастными стульями и столами. Вокруг пышно росли вишни и сливы, с твердыми незрелыми плодами.

Студенты сокрушались, что еще зеленые, но тем не менее, страдальчески морщась, грызли.

Кормили грустно: каша с бутербродом на завтрак и весьма аскетический ужин. Обед предусмотрен не был, но на первом этаже одного из домиков была общая кухня. Готовили не все, но голодных было много.

***

Айниэль ходила в ярких длинных юбках, одна другой цветастее. Носила красные туфельки без каблуков или сандалии, волосы подвязывала плетеной лентой. Если она увлекается эльфами, думал Артур, судя по ее выбранному имени, то это какие-то неправильные эльфы.

Самоуверенная и бойкая на язык. И, кажется, никого не боится. Время совершенно не умеет рассчитывать, то опаздывает, то приходит на час раньше.

Пока у них был вооруженный нейтралитет, хотя Артур не упускал возможности поддразнить ее при случае. Но это скучно – на обычные шутки она не велась, на двусмысленные… нет, двусмысленных он пока избегал. Чувствовал, что упрямая девчонка сразу же достанет все свои орудия, пока стоящие в запасе, и от него, Артура, и места мокрого не останется. А это было бы жаль.

Нау больше не подначивал его. Он углубился в выполнение заданий по практике, и Артур знал, что пока друг полностью все не завершит, окружающий мир для него не существует.

Поэтому было скучно. И наверно поэтому же Артур вызвался, когда набирали добровольцев в помощь археологической партии.

То, что в этих добровольцах есть Айниэль, это… отношения к делу не имеет. Девиц вокруг – пруд пруди, на любой вкус. Это просто совпадение.

***

Почему это направление досталось таким как она, – тем, кто завалил некоторые экзамены и зачеты, – она поняла почти сразу. Да, было красиво. Солнечные сухие дни, море, веселая студенческая компания…

…но работы невпроворот. Если не было заданий по дневнику или от руководителя, то их посылали помогать археологам – по соседству трудилась и целая партия, и такие же студенты, только из обычного университета.

Ну, как помогать. Почву, песок выносить ведрами, по заданию перебирать черепки или счищать сантиметр за сантиметром землю в указанном месте. Вымерять детали и записывать данные. Порой Айниэль казалось, что некоторые задания выдумываются прямо на ходу, лишь бы их занять чем-то.

Так это было или нет, но результат был один: к вечеру большинство студентов еле передвигали ноги, так что о крупномасштабных загулах никто и не помышлял. Так, понемножку разве.

У нее был целый список общих заданий и несколько личных, которые составлял куратор. Айниэль пробовала несколько раз, но из этих последних ничего не удавалось сделать.

Камни молчали.

Она проводила кончиками пальцев по их шероховатым, выветренным и обожженным солнцем краям. Мертвые и немые. Серо-желтые, пористые плиты ракушечника, складывавшие стены древнего города, позабыли уже руки человека. Молчали, не отзываясь на прикосновение. Люди, что вытесали их, сложили в стены и скрепили раствором, люди, что жили столетиями в этом городе, сами истлели давным-давно. Память о них выветрилась, выгорела, истаяла. Камни снова были частью окружающей природы.

Древний город уже не был жилищем, и люди приходили только посмотреть на геометрические узоры фундаментов, оставшихся от него.

Айниэль вздыхала, проходя в лабиринте тесно стоявших друг к другу остатков стен. Останавливалась, обеими руками трогала выступы, прикладывала ухо. Тщетно. Даже обычного тока жизни не ощущалось: стены не сохранили и капельки воспоминаний.

Бродила, осторожно заходя в проемы дверей, окон… перелезать через стены было бы удобнее и быстрее, но ей почему-то не хотелось нарушать иллюзию того, что она ходит по улицам, представляя себе и дома, и гомон людей, и тень от деревьев, которые несомненно, росли тут некогда.

Скелет города лежал под высоким небом, равнодушный ко всему и давным-давно онемелый. И лишь в одном месте память вдруг толкнулась, укрыла зеленой кружевной тенью: Айниэль вошла в маленький домик, как в воду окунувшись в призрачную мглу воспоминания.

Тесный дворик, прохладная тень лозы, укрывающей от палящего солнца, полосатая занавесь на внутренней двери, и чей-то радушный голос, приветствующий ее, как старого знакомого, забежавшего между делом.

Миг – и все пропало, потускнело. Осторожно держа в уме это воспоминание, Айниэль обошла маленький дом из двух комнат. Наверно, это была лавка, с главным входом на широкую улицу и черным – в переулок, через который она зашла. Девушка походила еще, притрагиваясь к камням стен, но больше ничего увидеть не смогла.

***

В реставрационной тихо, почти безлюдно. Айниэль никто не мешает, и она приходит сюда, пристраивается где-нибудь в уголке, чтобы заполнить очередную таблицу в дневнике наблюдений, или переписать кривые набросанные впопыхах цифры измерений в отчет. Она всегда берет несколько бланков: не получается никак заполнить эти бумажки правильно с первого разу.

В узком дворике перед входом вдоль стены коробки с черепками и камнями, наполовину собранный пифос, высотой с саму Айниэль. Его пока не трогают: им занимается Маргарита Сливян, начальник археологической партии, а она очень ревниво относится к своим делам. В мастерской постоянно работают только двое: усатый молчаливый Петр и задумчивая, иногда раздражающе неторопливая Аня.

В реставрационной полутемно, пахнет глиной, немного клеем и сырой землей. Иногда Айниэль просят помочь, и она терпеливо держит на весу какой-нибудь непонятный обломок, к которому прилаживают недостающую часть. Иногда просят посмотреть – уже по делу, когда дежурный артефакт указывает на магический фон. Он у них старый, разряжается часто, но Айниэль не обижается, что ее отрывают. Ей нравятся и степенные, сосредоточенные археологи и все эти древние вещи, которые оживают в их руках и начинают говорить.

Она археологам тоже нравится, а ее природная способность – пусть и слабая – читать память вещей просто зачаровывает их. Жаль, что большинство тех находок, что они раскапывают, слишком стары, чтобы отвечать ей, но и так бывают иногда какие-то просветы.

Помощнице Маргариты, Ольге, Айниэль не нравится. Она вообще ее не любит. Ольге кажется несправедливым, что им, обычным, приходится и анализы проводить, и сопоставления, и думать черт знает сколько, чтобы догадаться о возрасте какого-нибудь куска бронзы и его назначении. А магу стоит его в руки взять, глаза таинственно закрыть – и нате вам! Еще и в лицах-подробностях, что и как с этим кусочком было.

Айниэль обижается. Хотя знает, что многие люди так думают, но все равно. Еще она видит, как поглядывает Ольга на Артура. Царапается что-то внутри. Ну и дурак, шепчет она своим записям, когда Артур добродушно смеется в ответ на какую-то шутку Ольги.

Оля маленькая, по плечо ему, со смуглым лицом печальной мадонны и гладкими русыми волосами. Айниэль кажется себе рядом с ней встрепанной грубой вороной и от этого неприязнь только крепнет.

Артур тоже приходит помогать, сначала как доброволец, потом уже по личному вызову начальника партии.

Маргарита дышит-не надышится на Артура. Тот починил ей компьютер, и теперь постоянно что-то подправляет у них в лагере. Археологи – не инженеры, и у них в партии никто в технике ничего не понимает. Ну, кроме Петра, наверно, но тот не любит отвлекаться от своих дел. Так что Артур со своими золотыми руками зачет по практике, можно сказать, уже автоматом получил.

И вот странно – Маргарита со своим одобрением сердце Айниэль не царапает – девушка знает, что у начальника партии тайный роман с Петром. Маргарита строго обращается к нему по имени-отчеству и никогда не говорит ничего лишнего. Тот и вовсе, молчит в основном. Только смотрит. Как он смотрит на нее, даже у Айниэль уши горят, и в воздухе, заглушая их равнодушные разговоры, потрескивают разряды, невидимо проскакивая между ними.

Про тайный роман Айниэль придумала. Но то, что между ними что-то есть, это и ежу понятно. У людей ауры не такие яркие, но даже и так видно, что цвета их меняются рядом друг с другом.

В реставрационную заглядывают студентки-археологи и зовут Артура купаться. Тот смеется в ответ, и Айниэль поджимает губы, нарочно, поворачиваясь к нему спиной. Ну и стрекозел, шепчет Айниэль, заполняя очередной листок дневника.

Хотя что в том плохого, она бы себе объяснить не может. Ну смеется, ну отвечает. Однако же.

Правда, Артур ходит купаться только с ребятами, объясняя, что на море от девушек лучше быть подальше – их визг опасен для барабанных перепонок. Это постоянное объяснение Айниэль слышит по нескольку раз на дню и уже злорадно улыбается, когда очередная девица начинает допытываться, почему он думает, что девушки будут визжать. Каждый раз Артур выдумывает что-то новое, неизменно гадкое и двусмысленное. Иногда просто обидное – мол, ветер визжит в пустоте между ушами.

И каждый вечер он дожидается ее у выхода, и они вместе идут до общежития. Говорит, что опасно ходить одной. Айниэль дежурно возражает, что здесь опасность только споткнуться и свалиться в канаву, которая вдоль обочины. Артур галантно предлагает руку. Иногда она соглашается – если уже совсем темно. Иногда нет.

Говорят о чем придется, о практике, книгах, учебе, сокурсниках, море, кино. Вообще обо всем, пока впереди не показывается освещенная желтым фонарем веранда, полная хохочущих студентов, стука кружек и гитарных переборов.

Наверно из-за этой дороги ей иногда кажется, что Артур – немножко ее. Глупая мысль, но искоренить ее трудно. Она злится не на себя, а на него – почему он так позволяет ей думать?

***

Больше всего Артур страдал от голода. Есть хотелось практически постоянно. Циничный Нау предложил ему "познакомиться поближе" с какой-нибудь студенточкой, из тех, кто любит готовить. Артур не без колебаний отверг эту идею, как не соответствующую его кодексу чести, но друг новых идей не предложил, да и беседу продолжать не стал, вернувшись к своим выкладкам. Жаль. Артур надеялся на его ясный ум.

Многие приехали со своей едой, и три пузатых холодильника на общей кухне неизменно притягивали взгляд Артура. Пироги, фрукты, сыр, вареная колбаса, хлеб, хрусткие огурцы и сочные помидоры…

Как раз накануне отъезда отчим пришел домой сильно поддатый, и Артур едва не подрался с ним. Посмотрев, как мужчина, придерживаясь стены, идет по коридору на кухню, Артур презрительно бросил, что он так и знал: клятвенное обещание больше не напиваться было просто "туфтой". Слово за слово, и вскоре оскорбленный до глубины души отчим – оскорбленный, потому что терпеть не мог, когда ему на ошибки указывали, – собирался как в старые времена отходить его ремнем. Тут пришла мать.

Досталось обоим: и отчиму, и Артуру. Первому за пьянство, второму за хамство. В запале мать позабыла обо всем, включая отъезд сына и то, что его необходимо было как-то собрать в дорогу. Отчим помнил, у него была завидная память, несмотря на пристрастие к алкоголю, но, все еще обиженный на пасынка, он промолчал.

Артур не знал: мать потом спохватилась, уже на работе, но поделать ничего не могла. Переживала весь день.

Правда, уходя на работу, отчим, который на самом деле был хорошим мужиком, по трезвости-то, в качестве извинения оставил деньги на тумбочке. Придавил их тяжелой синей вазой, и записку сверху оставил. «На жратву».

Артур деньги не взял – из гордости. Но, принимая извинения, отписался ниже: «Спсб, у меня есть».

Поэтому он остался без еды, с сумкой, беспорядочно набитой случайной одеждой, и с очень тощим кошельком. «Гордая зараза», – говорил Нау и подкармливал всю дорогу, а потом и у него домашнее закончилось. За работой над расчетами Нау спокойно перебивался от завтрака до ужина.

Артур так не мог. Мышиные порции просто раздражали аппетит, от зеленых слив болел желудок, так что вскоре Артур решился на нехорошее дело.

Эта ночь, однако, оказалась, весьма неудачной. Было полнолуние, и кухня была освещена мягким белым светом. Луна, как известно, не друг ночному вору.

Вздыхая, Артур приступил к осмотру первого холодильника, но, протянув руку к дверце, заметил шевеление в нише между холодильниками.

Кошка, что ли, забралась?

Он сунулся посмотреть, но из темноты на него сверкнули злые глаза и кто-то прошептал: «Иди отсюда, чего пялишься».

Артур хмыкнул:

– И чего ты там делаешь?

– Уходи, – сердито ответили ему из темноты. – Мешаешь.

– Даже так?

Молодой человек развеселился, почувствовав на смутной тени неумелое плетение, скрывающее ауру. Он нащупал ее плечо и потянул на себя. В принципе, ему и не нужно было читать ауру: эти сердитые глаза, возмущенный голос…

В это время на лестнице послышались шаги. Айниэль резво втянула его к себе, а, когда он попытался что-то сказать, крепко обхватила его челюсть рукой и строго зашипела.

– Чего ты тут сидишь? – снова спросил он, едва она опустила руку.

– Караулю, – серьезно отозвалась Айниэль. – Какая-то скотина у меня пирожки таскает по ночам.

Артур поперхнулся:

– Так этот большущий пакет с пирожками твой?

Айниэль сузила глаза, по-видимому, сразу зачислив его в список подозреваемых.

– Да нет, нет, что ты сразу так смотришь… я их краем глаза видел. Просто там так много их, откуда ты знаешь, что их стало меньше?

– Я их пересчитываю. Да и узелок на пакете завязан не так, как я завязываю.

– Пересчитываешь?.. Пирожки?..

– Что-то не так? – с вызовом спросила Айниэль.

– Да не, подумаешь… ничего странного. Ладно, ты карауль, а я дальше пошел, спать вообще-то хочется…

Она вцепилась ему в рукав и затащила обратно.

– Ты меня демаскируешь, – прошипела она. – Стой спокойно…там идет кто-то.

Артур послушно замер. Девушка, напряженно прикусив губу, всматривалась в темноту, позабыв разжать руки. Артур подумал и придвинулся ближе. В ответ на возмущенный взгляд лениво улыбнулся, объяснив:

– Это я так… чтобы меня не заметили.

Верилось с трудом, но положение было не то, чтобы спорить. Артура как-то сразу стало слишком много. Айниэль уперлась ладонью в его плечо, чтобы обозначить границу, но так было еще хуже. Под тонкой тканью футболки слишком живо чувствовалась горячее твердое тело. От него пахло немного глиной, из реставрационной, но больше горькой морской солью и полынью… наверно, сегодня купаться ходил.

Они стояли так близко, что девушка почти касалась носом его щеки, а дыхание Артура ощутимо колебало ее волосы. Айниэль отчаянно покраснела, и ей показалось, что он это чувствует – несмотря на темноту, – настолько жарко горит ее лицо.

В это время кто-то ходил по кухне, хлопал холодильником и звенел посудой: наливал что-то себе. Айниэль обмерла вдруг, подумав, как будут они выглядеть, если их застанут в такой недвусмысленной позе.

А пирожки все же кто-то крал. С этим надо было разобраться, а значит – потерпеть.

Она прерывисто вздохнула, сожалея обо всем сразу и не замечая, как вздрогнул от ее вздоха Артур: теплое дыхание девушки щекотнуло шею. Подождав, пока кухня не освободится, молодой человек решительно отстранил от себя Айниэль и, пробормотав, что он не железный и всему есть предел, удалился, даже не собираясь прощаться.

Айниэль, не подумав, бросилась за ним.

– Слушай, а ты не мог бы со мной покараулить? А?

– Нет, – откашлявшись сообщил он. – И ты сама иди лучше спать. Пирожки-то вкусные… ну, мне так кажется… но стольких забот не стоят. Вдруг тот злодей, что их крадет – очень и очень опасный тип.

– Что ты несешь? – оторопела Айниэль. – Понятно же, что кто-то из своих, какой опасный тип? Ты еще скажи, что меня убьют за выпечку.

– Тебя мать с отцом не учили, что ли? – раздражаясь, отозвался Артур. – Девушки должны быть поосторожнее, свои там или не свои. Дело-то не в убийствах… Ты ведь и сделать ничего не сможешь, если к тебе кто-нибудь полезет.

– Да прямо так и не смогу? – до глубины души возмутилась Айниэль. – Да я, чтоб ты знал…

Договорить она не успела: он резко рванул к ней, будто бы занося руку для удара, и остановился в сантиметре от ее лица, нос к носу:

– Ну и что ты?..

Да не собирался он ничего делать, припугнуть только хотел. Знал, что все эти девочки-магички слишком уж уверены в себе, а на деле точно так же бессильны, как простые, и вряд ли смогут какое-то сопротивление оказать. Тут если ты не первый ударил, то все, проиграл, никакого преимущества потом и быть не может.

Но Айниэль застыла, и в ответ лишь тихо, едва слышно ахнула, выдохнув теплый воздух ему в лицо, и он просто голову потерял, стремительно сокращая расстояние между ними и впиваясь в ее губы.

Мягкие, как он и думал. Но не сладкие, а горьковатые, как те травинки, что она постоянно жевала, раздумывая. Она ответила ему почти сразу, и последние остатки мыслей, если они там у него еще были, испарились. Сердце стучало так гулко, что он ничего не слышал, пальцы исследовали изгиб спины, цепь острых позвонков, густой каскад волос. Она положила маленькие ладошки на его спину, крепко обхватив его, и это прикосновение будто ожгло огнем.

Пришел в себя, когда она уже почти лежала спиной на столе, одной рукой вцепившись ему в плечо, а другой горстью захватив волосы.

Он прерывисто вздохнул, притянул ее ближе, приводя их обоих в вертикальное положение. Чертыхнулся.

Айниэль молчала, уткнувшись носом в его футболку и продолжая крепко обнимать.

– Эй, – тихо позвал он.

Нащупал и мягко приподнял ее подбородок. В смутном лунном свете темными казались ее слегка опухшие губы и покрасневшие щеки. Артур сипло вдохнул, невольно снова качнувшись к ней.

– Теперь ты скажешь, что ошибся и надо все забыть? – упавшим голосом спросила она.

– Чего? – поразился Артур. – Почему это? Я просто хотел сказать, что мы неудачное место выбрали для всего этого, ну и…

Айниэль задохнулась:

– Что?.. Да как ты…

Она не дала ему договорить, вспыхнув еще больше, оттолкнула и пошла прочь, видимо, совсем позабыв о засаде и пирожках.

– Подожди, – сказал Артур, бросился за ней следом, но в дверях натолкнулся на сокурсника.

Грэма, который был выше его на голову и гораздо шире по всем параметрам, сонно хлопая глазами, попытался уступить ему дорогу, но оба шагнули в одну и ту же сторону. «Повальсировав» немного на месте и потеряв терпение, Грэма схватил Артура за плечи и мягко переставил себе за спину, продолжив путь на кухню.

Только вот Айниэль уже нигде не было видно. В какой она комнате живет, Артур не знал.

– Ну женщины, – сердито пробурчал он. – Просто… бездна логики.

И отправился к себе, решив, что поймает ее утром.

***

Айниэль совершенно глупым образом сбежала. Потом уже у себя в комнате, она так и этак обдумывала случившееся…

…не обдумывала. Вспоминала, краснея, как он целовал ее. Тяжесть горячих рук на ее плечах, спине… Твердость его мышц под ее пальцами, короткие жесткие волосы, горький запах…

Сердце билось, заполошное, и дыхание перехватывало, едва-едва Айниэль удалось успокоиться.

Она корила себя, что сбежала. Надо было остаться и выяснить, что он имел в виду, что вообще хотел… Айниэль решила сразу, будто он просто ситуацией воспользовался, а потом испугался, что она теперь вешаться на него будет. Случилось один раз в ее жизни такое. Надо было, конечно, промолчать и гордо удалиться… нет, надо было расспросить его, прижать к стенке и все узнать, что он там имел в виду, когда поцеловал ее… или это и так понятно? Поразвлечься? Лето, практика, все такое… романтичное?

Кто этих мужиков поймет, с досадой подумала Айниэль, засыпая.

Утром она снова позорно сбежала. Больше из-за того, что поняла: если вдруг он снова будет ее целовать, то она сдастся. Не сможет не поверить ему, что бы он там ни сказал ей. А все может быть. С его-то репутацией и толпой девиц вокруг.

В реставрационной он поглядывал на нее сумрачно, и даже когда она поворачивалась к его столу спиной, все равно чувствовала его взгляд. Да работай ты уже, шипела она про себя. Хватит на меня смотреть.

Уши горели. И, кажется, щеки тоже.

***

Артур с любопытством изучал пунцовую щеку, которая виднелась из-за завеси шелковистых волос. Интересно, что у нее на уме? Он что-то сделал не так? Или сказал? Вроде бы ничего особенного не успел.

В принципе, не похоже, чтобы это у нее первый поцелуй был. В чем же загвоздка?

Артур, почесав затылок, решил, что женскую логику ему не постичь и потому переключился на дневник по практике. Там как раз и обеденное время подошло, народ разошелся кто куда, и девушка снова от него сбежала.

Долго и далеко она бегать не смогла, вечером он ее подкараулил как обычно, подхватив под локоть, когда Айниэль вышла из реставрационной. Девушка ахнула и вырвалась: он намеренно не стал ее удерживать. Чтобы не испугалась. Знал по опыту, что напуганные девицы обычно черти что начинают выдумывать и вытворять.

Оказалось, правда, что тут и пугать не надо было. За день она успела что-то решить и утвердиться в этом решении.

– Даже знать не хочу, что тебе в голову взбрело, – угрюмо глядя в землю, сказала она. – Но ко мне не приставай, ясно? Вот с этими девицами, что прыгают вокруг, обжимайся. Или с Олей.

Из реставрационной послышался переливистый смех той самой Оли, и Артур качнул головой в сторону дороги:

– Пойдем, что ли?

Айниэль покачала головой.

– Иди. Я… потом.

– Я тебя подожду.

– Тогда я пойду, а ты жди.

Артур вспылил:

– Что ты как маленькая?

– А что ты от меня хочешь? Чтобы я у тебя на шее повисла и радовалась, что ты внимание обратил?

Артур пожал плечами:

– Ну… в принципе, да. Насчет «на шее повисла», – тут же уточнил он, видя как рассвирипела девушка.

Не давая ей высказаться, он быстро сократил расстояние до нее и поцеловал. В этот раз не дал ей вырваться, а она, хоть и попыталась увернуться, вскоре позабыла об этом и сама крепко впилась ногтями в его плечи.

Следующие дня три превратились для Айниэль в непонятный круговорот. Артур по-прежнему смеялся над шутками Олечки, белозубо скалился в ответ на явный флирт студенток, хохотал над злостью Айниэль и умопомрачительно целовал ее, едва им стоило остаться одним. Но едва Айниэль начинала разговор о том, что для него это все значит, он или отмахивался, или уводил все на другую тему.

В конце концов они поругались. Точнее, ругалась Айниэль, а юноша недоуменно морщился и пожимал плечами.

***

То, что монета была чем-то опасным, Айниэль поняла не сразу. Она как раз стояла рядом с Аней, которая взахлеб рассказывала о найденном кладе: тайнике, спрятанном в кладке стены. Монеты россыпью: десяток одинаковых угловатых серебряных с пробитыми посредине дырками, три золотых; нефритовая статуэтка и золотой гребень.

Маргарита и Петр осторожно раскладывали клад на специальной ткани, чтобы сфотографировать и составить опись, вокруг стояло еще трое человек: помощница Ольга, и два археолога из партии, которых Айниэль не знала. Артура в реставрационной не было: еще не вернулся с обеда.

Артефакт на столе архелогов неуверенно мигнул, показывая слабое магическое эхо. Кристалл на старом бронзовом диске опять был мутно-белым, нужно было заряжать. Маргарита поводила им над разложенным кладом, но тот больше не подавал признаков жизни.

Айниэль подошла ближе и стараясь никому не мешать, попробовала «послушать» предметы, проводя над ними рукой. Она начала со статуэтки, решив, что та наиболее вероятное вместилище магии.

***

Так же как и неразорвавшиеся снаряды времен последних войн, опасны были неактивированные боевые амулеты. Поэтому по правилам археологам полагалось держать под рукой сканирующие артефакты, а еще лучше дежурных магов. Хотя и с ними случались казусы: вот, например, прошлым летом, рассказывали археологи, наткнулись на парочку артиллерийских снарядов, и студент-практикант, который тогда при партии был, со страху припечатал оба заклинанием «мертвый хран»… вот был скандал с военными саперами, которые по вызову приехали обезвреживать. Они так-сяк, а чары уже не снять, он их на неопределенное время поставил. И ничего со снарядами не сделать, и когда плетение истает, непонятно. Неприятностей, короче говоря, много было тогда, переругались все.

***

– Маргарита, – позвала Айниэль. – Маргарита, выведите, пожалуйста, всех из помещения.

Тонкие пальцы начальника партии замерли над монетами.

– Что ты почувствовала? – спокойно спросила она, подобравшись.

– «Кугал-Верный дозорный», – сказала Айниэль, сосредотачиваясь. – Уходите к дороге, там канава есть. Если по дороге Артура увидите или кого-то из наших – позовите. Отсчет уже запущен.

Последние слова девушка говорила низким, вибрирующим голосом, перепугавшим археологов едва ли не так же сильно, как название известного боевого амулета. Маргарита без лишних слов, практически пинками выгнала своих подчиненных наружу и, поколебавшись, спросила:

– Ты как, справишься?

– Уходи, человек, – медленно сказала девушка. Зрачки ее увеличились, заполняя всю радужку. – Уходи, ты снижаешь концентрацию. Нужна помощь других магов.

Пальцы ее беспрерывно шевелились, плетя в воздухе невидимую паутину. Маргарита опрометью бросилась вон, у выхода из дворика наткнувшись на своих подчиненных.

– К дороге, – скомандовала она. – Денис, беги за Артуром, Аня, дуй в лагерь, передай, пусть никто не выходит оттуда.

***

В те времена, когда маги еще участвовали в человеческих войнах, гильдии оружейников сотрудничали с магами, создавая весьма мощные и страшные артефакты. Пактом Буже, которым в восемнадцатом веке был признан вечный нейтралитет магов, был запрещен целый ряд таких артефактов. Полностью их запретили только в двадцатом, Женевской конвенцией. Но и поныне на местах старых битв нет-нет и находились подобные вещи.

«Кугал-Верный дозорный» был популярнейшим амулетом: вшитое в небольшую вещь плетение одновременно давало сигнал о нарушении границ и выжигало вокруг себя произвольный круг пространства. Мощность и радиус действия различались у разных артефактов. Случайно активировать его было легче легкого, поэтому такие амулеты создавались сразу на нужном месте и никуда не переносились.

Им просто повезло, что артефакту была как минимум пара сотен лет. И просыпаться он начал не сразу, как человеческие руки коснулись его, а только под воздействием сканирующего поля анализатора археологов.

Это была темная магия. Несбалансированная, дающая большую отдачу, увеличивающая нестабильность пространства. Айниэль знала, что его можно было остановить. У них были практические занятия по дезактивации разнообразных боевых заклятий и артефактов.

Жаль, что она одна. Надо хотя бы троих магов.

Айниэль замедляла время вокруг себя, вглядываясь в заклятье, раскрывающееся как огромная многолепестковая хризантема. Лжецветок был всего лишь верхушкой, под которой несколькими округлыми пластами громоздились три уровня других плетений – «эллинский огонь», «многажды усиленный», «линза потерь».

Время вовсе застыло, темной патокой сгустившись вокруг. Света почти не стало, кроме блеклого синеватого свечения медленно раскрывающейся хризантемы.

В бою, лет триста-четыреста назад, все это произошло бы одномоментно. Вспышка сигнального огня в небе и мгновенное беззвучное пламя, с утроенной скоростью и яростью пожравшее все окружающее.

Айниэль медленно подняла руки, зажимая лепестки пальцами. В неверном свете лжецветка предплечья и кисти казалались призрачными. Она собрала все лепестки обратно в бутон – пальцы гудели от электрического напряжения – и внятно выговорила затверженную формулу отрицания (хорошо, как хорошо, что препод по безопасности так гонял их по этим древним формулам, заставляя из раза в раз повторять их наизусть. Спасибо, спасибо тебе, вредный старикашка Лаванда). Лжецветок незамедлительно осыпался звездчатыми искрами, а девушка обеими ладонями припечатала тонкий блин следующего заклятия.

Снова формула отрицания. Пласт истаял, оставляя слабый гнилостный запах.

Айниэль почувствовала, как ноги вдруг ослабли от того, что вместе с заклятьем уходила ее сила, как разжижалось и снова ускорялось время.

Под ногами почва стала зыбкой, неверной. Воздух остыл. Ее дыхание неспешным белым облачком заклубилось у лица.

Теперь формулу надо сопроводить синхронным движением рук «голубка ныряет». Почти… почти… так ли она сложила пальцы? Все правильно, все правильно, умничка Айниэль, ничего не бойся, ты ведь сдавала это все Лаванде, и он… что он сказал?

Никогда не останавливайся, пока дезактивируешь слои.

Ребрами ладоней она ограничивает расползающийся третий пласт заклятья, вздрогнув от крика позади. Кто-то ругается. Зовет ее.

Не останавливайся.

Айниэль произносит последнюю формулу, и одновременно с тем, как последний слой тает, из центра его бьет тугой импульс, прямо в грудь, а под ногами неожиданно – ничего.

Тьма.

Не успев даже охнуть, она падает вниз, в бесконечно бездонно безмерно черную пропасть.

Нет воздуха, нет звука. Бьется в ушах кровь оглушающим гулом.

Это вот так ветер погубит меня? Вот так ждут мертвые камни? А я-то дура, думала, что все не страшно…

Чьи-то жесткие, горячие руки хватают ее за локти, выворачивая и вытягивая, так что она вскрикивает от боли. Горький запах моря и полыни.

Тьма отступает.

***

В принципе, уныло думал Артур, шагая от реставрационной в небольшую рощицу пыльных вишен, в которой он привык проводить обеденное время. В принципе, она ведь могла быть влюблена в кого-то. Он же не спросил. Может, у нее парень.

Не то, чтобы его это сильно волновало.

Нет, вранье. Задевало, и еще как. Хотелось бы знать, кто он и послать его подальше. Ноги еще переломать, на добрую-то дорожку.

Эх. От женщин этих морока одна, трата сил и нервов.

В вишнях он прятался, чтобы не сильно светить отсутствием обеда. Да и поздних вишен можно было насобирать немного и плеваться косточками. До ужина дотянет, а там к кому-нибудь можно напроситься.

Возвращаясь назад, он обнаружил всех археологов сидящими почему-то в канаве рядом с дорогой.

– Что-то наши интересное? – с притворной вежливостью спросил он, но всякая веселость слетела, едва они наперебой не объяснили ему, что произошло.

Уже не слыша, как они, оправдываясь, объясняли, что искали его, Артур стремглав летел к низенькому кирпичному зданию реставрационной.

Приближаясь, чувствовал и темную опасную ауру артефакта, и отзвуки действий Айниэль. За стеной – мертвенная гниль откатов, набирающих силу.

Ну, может кто другой испугался бы. Артур прыжками одолел последние метры по внутреннему дворику до входа в помещение. Воздух дрожал, и в нем трепетали очертания окружающего.

Артур укрылся парой щитов, сплетенных на ходу, в руке держа наготове небольшое плетение – «электрический скат».

А «Кугал-Верный дозорный» уже схлопнулся, напоследок выпустив импульс последнего, самого мощного отката.

На взгляд обычного человека, Айниэль просто стояла, оперевшись на стол руками и покачиваясь, но Артур чувствовал и черную пасть пропасти под ней и почти погасшую ауру девушки. Он швырнул накачанный силой до предела «скат» ей под ноги, наполняя ближайшие пределы оглушающим треском электрических разрядов, а сам за локти оттащил ее в сторону. Девушка была неимоверно тяжелой, словно статуя из чугуна. Пасть схлопнется на «скате», но жертву свою уже не получит.

Успел.

Вокруг все так же как было, и черепки, и коробки, и стол с разложенным на нем кладом. А ей казалось, что все вокруг гудело и переворачивалось от бушующей в ее мысленном видении бури.

Так же как было – только покрыто слоем черной копоти. Особенно потолок над тем местом, где она стояла.

– Твою ж мать, – сипло сказал Артур. – Ну ты даешь. Прямо нельзя тебя одну оставлять.

Они сидели на сбитом земляном полу реставрационной, и Артур, обеими руками крепко обхватив ее, баюкал, успокаивая и незаметно для нее подпитывая энергией. Айниэль чувствовала только тепло и спокойствие.

– Тогда, – так же сипло ответила она и запнулась, – тогда и не оставляй.

Он бездумно улыбался, уткнувшись лицом в ее встрепанные волосы.

– Смотри, глупая, поймаю на слове. Не оставлю тебя.

Эти мужчины, сердито подумала она. Я такие признания делаю, а он все смеется.

Но лопатками, всей спиной, она чувствовала как часто и сильно бьется его сердце. Так же часто, как и ее.

– Обещай мне, что больше такими вещами одна заниматься не будешь, – тихо сказал он.

– Но… я же не могла ждать… нужно было…

Айниэль обмирала, чувствуя как он губами касается ее уха.

– Просто пообещай.

– Хорошо, – согласилась Айниэль. Сразу со всем – и с ним, и с его мягкими касаниями, и с тем, что творилось в сердце.

Потом хрипло засмеялась:

– Ты видел? Ты видел, да? Я остановила «Кугал», совсем сама!

– Ну да, – кисло кивнул Артур. – Едва не померла. Неужели нельзя было его в стазис загнать и подождать помощи?

– Не-а. Уже поздно было, я пока осматривала другие вещи, он в фазу невозврата вошел.

– Ты готовить умеешь? – невпопад спросил Артур.

Айниэль осеклась.

– Что?..

– Не хотел бы связать свою жизнь с женщиной, которая готовить не умеет, – пояснил он, вставая и помогая ей.

Чувствовал приближение товарищей и не хотел, чтобы их застали врасплох. Шуточек потом наслушаться… но руки с ее талии не убирал, несмотря на возмущенное шипение – во-первых, потому что она еще покачивалась от слабости, а во-вторых, чтобы видели: это его женщина.

Ну, или будет его. Это он уже знал, хотя поспешность решения удивила его самого. Некоторые вещи он просто знал: солнце встает на востоке, мать лучше не злить попусту, а эта местами вздорная и порывистая девица в цветастых длинных юбках уже успела войти в его жизнь, и отпускать ее он не собирается.

Спустя три года, после несколько крупных ссор и множества мелких, решения жить вместе, окончания института и начала работы, Айниэль нарушит свое обещание.

А вот Артур сдержит.