Прорыв

Дэвид Дрейк. В ОДНОЙ УПРЯЖКЕ

Большинство Охотников за Головами достаточно повидали, чтобы понять, что «Бонни Паркеру» досталось — этот зубодробительный лязг был вызван не просто турбулентностью при входе в атмосферу.

— Вместо того, чтобы приземлиться поблизости… — сказал Ковач, продолжая инструктаж. С трудом различимые голографические образы колыхались перед его глазищами и глазами его бойцов, собравшихся возле люка грузового отсека, — …Джефферсонианская милиция, которую мы должны выручить, умудрилась выброситься прямо на цель, зенитную батарею халиан.

«Бонни Паркер» все еще слушался управления. Но даже если бы дело обстояло иначе, находившаяся в чреве корабля 121 — я десантная рота все равно ни черта не смогла бы поделать. Охотники за Головами сидели на корточках попарно, спина к спине, готовые заняться своим делом, как только корабль коснется земли и откроются люки.

Но получилось так, что в распоряжении Ковача не оказалось даже половины того времени, которое требовалось, чтобы объяснить, в чем же именно заключается их задача.

Да и сам он не знал половины того, что надо было бы знать.

Корпус корабля вздыбился. Наполнился пронзительным, на пределе слышимости, звуком, похожим на гул работающего огромного гидравлического двигателя; затем опять воцарилась относительная тишина свободного падения.

Толчка, который должен был последовать за этим, не произошло.

И это тоже было плохим признаком.

Капрал Сенкевич, писарь роты Ковача и его личный телохранитель, обладала двухметровым ростом и весьма мощным телосложением, что позволяло ей вдобавок к обычному снаряжению таскать на себе стреляющую с плеча плазменную пушку. С оскалом, почти напоминающим улыбку, она пробормотала старшему сержанту Бредли:

— Спорим на три упаковки пива против одной, Топ: до места мы не дотянем.

— Они решили, что смогут прижать халиан к земле кассетными бомбами до самого своего приземления, — сказал Ковач, наблюдая за бледными, туманными голограммами, проецируемыми его шлемом. Вместо того, чтобы воспользоваться кораблем Флота, Джефферсониане использовали собственный корабль и свою команду — это было ясно как белый день, но их камеры и коммуникационные линии соответствовали стандартам Альянса. — И тогда ракетные установки халиан не смогли бы наклониться достаточно низко, чтобы поразить корабль.

Зенитная батарея представляла из себя бетонное здание в виде пентаграммы с расположенными на концах каждого из лучей пусковыми установками. Ее четкие контуры на голограммах дрожали от электронных помех разлетающихся противопехотных бомб. Красная вспышка и гриб дыма отметили попытку сопротивления халиан — как только ракета сорвалась с направляющей, шрапнель подорвала ее.

И словно в такт этому взрыву, корпус «Бонни Паркера» вновь содрогнулся.

На этот раз это было действительно попадание.

— Рубка вызывает грузовой отсек, — прохрипел искаженный динамиком голос Джарви, старшего пилота. — Три минуты до приземления.

Джефферсониане, эти отчаянные анархисты — должно быть имели при себе раз в пять больший запас кассетных бомб, чем обычно — именно это, да еще удача спасли их шкуры во время спуска.

Этот лишний груз был также одной из причин того, что поверхность планеты приближалась с такой быстротой.

— Им удалось это, — продолжил Ковач спокойным голосом, он был хладнокровен и тверд, как тверда и была его рука, лежавшая на прикладе ружья. — Приземлились с открытыми люками, и половина выпрыгнула еще до того, как катер окончательно сел.

Неясные образы стали еще более расплывчатыми, когда редактор — искусственный интеллект корабля поддержки — переключился на передатчик одного из находившихся на поверхности десантников. Солдаты, тяжело вооруженные и неуклюжие в своей амуниции, пошатываясь, бежали к батарее, посылая очереди трассирующих пуль в отстреливающихся халиан.

Батарея служила для противостояния атакам с воздуха и не предназначалась для обороны против высадившейся на ее территории пехоты.

На дрожащий голографический образ упала тень. Картина, которую наблюдал Ковач, изменилась. Джефферсонианин с передатчиком оглянулся через плечо, и в поле его зрения оказался корпус приземляющегося транспортника. В люках гроздьями повисли десантники, готовые к высадке. Когда выпрыгнул очередной десантник, весивший, казалось, не меньше пяти тонн, корабль дрогнул. Внезапная потеря массы привела к тому, что пилот, и так с трудом справлявшийся с кораблем вследствие чересчур стремительного снижения, окончательно потерял управление.

От этого толчка корабль подскочил метров на десять. Прежде, чем пилот сумел исправить положение, одна из пусковых установок изрыгнула полосу дыма. Ракета, не набрав скорости, угодила в корпус корабля, но ее боеголовка и не нуждалась в дополнительной кинетической энергии, чтобы сделать свое дело.

По краям голографической картинки, там, где вспышка не мешала видимости, можно было видеть разлетающиеся обломки горящего металла. Потом изображение пропало.

— В центре батареи расположен склад… — сказал Ковач, продолжая свой инструктаж, руководствуясь сведениями, полученными из панических и обрывочных сообщений, поступивших на орбиту после того, как была потеряна связь с десантным кораблем.

Ряды осветительных ламп в отсеке «Бонни Паркера» погасли. Зажегся желтоватый свет аварийного освещения, и носовые люки, как с правого, так и с левого борта начали раздвигаться. Они раскрылись не более, чем на полметра, но этого вполне хватило, чтобы внутрь с завыванием ворвался холодный ветер, хлестнувший по десантникам.

В наушниках Ковача послышалась чья-то молитва. Поскольку по линии связи передавался инструктаж, голос мог принадлежать только кому-нибудь из командиров взводов. Ковач знал своих офицеров далеко не первый год, но сейчас не смог определить, чей это голос.

— …в котором наши пленные товарищи ждут-не дождутся подмоги, — продолжил Ковач таким тоном, словно не ощущая, что его ладони покрылись ледяным потом. Он не верил, не хотел верить, что их ждет та же участь, что постигла корабль джефферсониан и только что их собственный скутер.

Сержант Бредли проскользнул между рядами десантников и хлопнул одного из парней по плечу. Молитва заглохла на полуслове. Ковачу было неважно, кто это был, совершенно неважно.

На какое-то мгновение ему даже показалось, что это мог быть его собственный голос.

— Мы приземлимся… — он инстинктивно заговорил чуть громче, хотя знал, что система связи должна компенсировать завывания ветра, усилив его голос в наушниках Охотников.

Аварийное освещение «Бонни Паркера» померкло, но через мгновение вновь вспыхнуло. Кормовой люк по правому борту, у которого замерли артиллеристы, медленно пополз вверх.

— Рубка вызывает грузовой отсек, — сообщил динамик голосом О'Хара. Если говорил О'Хара, то значит, у первого пилота дел по горло. Или он мертв.

— Приготовьтесь. Высадка через шестьдесят секунд. Повторяю, приготовьтесь к высадке.

— Охотники вызывают рубку, — сказал Ковач, отключая канал связи со своими офицерами. Командиры четырех взводов оказались без связи, впрочем, они и не нуждались в приказах, на которые к тому же не было времени. Командиры проверяли новичков своих подразделений, которые, быть может, впервые в жизни совершали боевой прыжок с разрядными проволоками. — Окажемся ли мы на дистанции прицельного огня?

Раздался лязг, это артиллеристы сбрасывали за борт свои плазменные пушки и барабаны с боеприпасами. Пушки были слишком тяжелы для десантных разрядных ранцев, входившие в снаряжение Охотников.

— Вы сможете высадиться. Охотник! — прокричал О'Хара. Его голос перекрывали не то помехи, не то звуки, раздававшиеся в самой рубке. — Некоторые из вас, по крайней мере. Но домой вам, скорее всего, придется добираться самим.

На голографическом дисплее перед глазами Ковача высветилось сообщение о готовности первого и третьего взводов. Когда появилась зеленая точка, свидетельствующая о готовности артиллеристов, он снова переключился на общую линию и сказал:

— В нашем распоряжении только один люк, так что будем прыгать группами. Сначала Дельта, потом Гамма…

Появилось сообщение о готовности третьего взвода, но Ковач решил договорить.

— …потом Альфа и последней Бета. Информация о координатах заложена в ваши шлемы. Они приведут вас в нужную точку приземления…

— Прыгайте! — отчаянно выкрикнул динамик. — Прыгайте же, черт побери!

— Вперед! — рявкнул Ковач.

Артиллерийский взвод уже освободил подходы к люку, один десантник было задержался, но Бредли дал ему хорошего пинка под зад. Третий взвод уже занял исходные позиции по другую сторону люка — сгорбленные фигуры возились с катушками проволоки, закрепленными на ремнях.

Еще несколько секунд тому назад никто не собирался прыгать, все надеялись, что «Бонни Паркер» коснется поверхности планеты и оборудование для прыжков не понадобится. Теперь же десантники прекрасно понимали: если катушка отцепится, они окажутся в свободном полете, а неподсоединенная к разрядному ранцу тридцатиметровая проволока, на противоположных концах которой должны поддерживаться статические заряды, будет попросту болтаться в воздухе.

— Гамма, вперед! — рявкнул лейтенант Мендрикар, и третий взвод оказался в воздухе прежде, чем Ковач успел решить, готовы ли они к этому. Двое немного задержались, но потом тоже нырнули в люк, такие неуклюжие и массивные из-за нагруженного на них боевого снаряжения, что походили на парочку роялей, сброшенных с балкона.

Он надеялся, что они смогут скоординироваться в воздухе, прежде, чем заработают разрядники. Если две проволоки перехлестнутся, произойдет замыкание и тогда…

— Альфа… — приказала лейтенант Сили по общему каналу. Она подтолкнула одного из десантников, споткнувшегося при очередном толчке «Бонни Паркера»; корабль дернулся снова, заставив десантников покачнуться, как кегли, но на этот раз никто не упал, и Сили закончила… — вперед!

Прыжковый люк опустел. Внезапно отсек «Бонни Паркер» наполнился треском и вспышками разрядов — это один из новичков второго взвода, проверяя в последний раз десантную катушку, задел переключатель ручной подачи.

Проволока заплясала вокруг, как взбесившаяся кобра, вызывая короткое замыкание каждый раз, когда ее кольца касались металла. Через две секунды вспышки прекратились, но на сетчатке глаз мерцали пурпурные пятна. Десантник остолбенело замер, а его проволока, теперь совершенно бесполезная, неподвижно лежала вокруг.

— Я займусь им, Плачидо, — сказал Ковач, шагнув к новичку прежде, чем опомнился лейтенант, командующий вторым взводом. Он отпустил ремень своего штурмового ружья, опытными пальцами ловко справляясь с креплениями, одной рукой снял десантную катушку с пояса и одновременно другой отцепил бесполезное устройство с новичка.

— Бета вперед! — приказал Ковач. Плачидо задержался у люка. Не все из его взвода вовремя заняли позицию — те, кто оказался готов, прыгнули, а оставшиеся начали вываливаться из люка вразнобой, как только освобождалось место.

Новичок тоже собрался было прыгнуть и ринулся к люку, прежде чем к его поясу прикрепили новую катушку. Мальчишка инстинктивно предпочитал скорее погибнуть, чем остаться в корабле из-за своей катушки.

Но далеко он не ушел. Капрал Сенкевич ухватила его за ремни портупеи, а от ее хватки никому еще не удалось уйти. Ковач прикрепил катушку, хлопнул парня по плечу, крикнул «Вперед!» и повернулся, чтобы взять у Бредли запасную катушку, которую тот вытащил из рундука, стоявшего метрах в пяти от Ковача.

Сенкевич с силой отшвырнула парня в направлении люка. Он с криком провалился вниз, следом отправился лейтенант Плачидо.

— Держите, сэр! — крикнул сержант Бредли, бросая запасную катушку Ковачу. В этот момент «Бонни Паркер» начал вибрировать, как ударная часть отбойного молотка. Ковач поднял руки, но, поскольку корабль в это время встал на дыбы, плавная траектория катушки, от которой зависела его жизнь, превратилась в винтовую линию.

Одну из дверей отсека сорвало и унесло воздушным потоком. Ковач так и не смог разобрать, куда запропастилась катушка, потому что в это время все шестнадцать ламп аварийного освещения вспыхнули ярким зеленым светом. Ковача закрутило, и первое, что он смог увидеть после этого, был нависший над ним, раскачивающийся в темном небе гигантский цилиндр «Бонни Паркера», от которого отлетали сверкающие обломки.

«Бонни Паркер» был доброй лошадкой, своим парнем. Для десантников, которых он доставлял из одной части ада в другую, корабль был другом — настолько, конечно, насколько мертвый механизм мог быть другом человеку из плоти и крови. Но в их деле рано или поздно удача оставляет тебя. Теперь настала очередь «Бонни Паркер», и единственное различие между неуправляемым кораблем и капитаном Михалом Ковачем, беспомощно падавшим в атмосфере враждебной планеты, состояло в размерах воронки, которая останется после их падения на поверхность.

— Где я? — требовательно спросил Ковач, и его шлем послушно спроецировал в проносящемся мимо воздухе голограмму отчета. Три километра до цели, что для него уже было неважно, и, согласно лазерному альтиметру, четыре километра семьсот метров до поверхности.

Собственно говоря, это тоже не имело никакого значения, но цифры менялись не так быстро, как он ожидал. Он раскинул руки и ноги, это должно затормозить падение и, несмотря на тяжесть амуниции, в момент падения скорость вряд ли превысит тридцать метров в секунду.

Связь по-прежнему работала, хотя в ушах стоял оглушительный шум помех, посторонние разговоры и раздражающий звук, напоминавший треск рвущейся ткани. Это действовало плазменное оружие.

— Шестой — всем Охотникам, — прокричал Ковач в ларингофон. — Мы должны приземлиться к югу от цели, во всяком случае большинство из нас. Атакуйте южную сторону. Попробуйте собраться и обрушить часть стены. Хотелось бы обойтись без ненужных осложнений, но помните — если мы не будем действовать быстро, освобождать будет некого.

Ковач набрал в легкие воздух. Потом сказал то, что осталось сказать.

— Дельта Шесть, передаю тебе командование. Подтверди. Перехожу на прием.

— Вас понял, Шестой, — ответил лейтенант Уокинг спокойным тоном — хотел бы Ковач, чтобы его голос звучал также спокойно. Уокинг не был старшим по званию, но прослужил в 121 — й дольше трех остальных офицеров, а артиллерийский взвод должен был первым достичь поверхности.

— Пусть каждый прикончит за меня по одному лишнему хорьку, — сказал Ковач, слезы застилали бесполезные уже голограммы.

Кто-то ухватил его за правую руку. Ковач поднял голову. Из-за опушенного щитка шлема он не мог узнать, кто это, но, без сомнения, это был Бредли. Сержант еще не включил свой статический разрядник. Но его ранец все равно не выдержит вес двух человек, особенно, если это десантники в полной амуниции. Такое уже пробовали не раз, и все кончалось тем, что обреченный на смерть утаскивал с собой на тот свет и товарища.

— Отпусти! — крикнул Ковач, не включая переговорное устройство. Но мышцы Бредли были натренированы, дабы удерживать оружие даже в момент боевого приземления, и Ковач не смог вырвать руку.

Тут за левую руку Ковача ухватилась капрал Сенкевич. Как раз в тот момент, когда Ковач удивленно оглянулся на нее, оба одновременно привели в действие свои разрядные катушки.

Когда энергия начала поступать по длинным проводам, от катушек, с которых они разматывались, полетели фиолетовые искры статических разрядов. Статический заряд действовал наподобие своеобразного электрического рычага, создавая сильные отрицательные заряды на верхнем конце проволоки и внизу под самой катушкой. Их взаимное отталкивание старалось поднять человека, на котором крепилась катушка — до тех пор, пока стабильно работал силовой ранец.

Статические разрядники были небезупречны. Прыгать с ними в грозу было так же самоубийственно, как и с обычным парашютом, хотя в первом случае главную опасность представляли молнии, а не воздушные потоки. С другой стороны десантник — или вернее искусственный интеллект десантных шлемов — мог изменять наклон проволоки и направлять спуск под углом до сорока пяти градусов, вне зависимости от направления ветра, достигая таким образом необходимой точности.

Да, разрядники небезопасны, но в конце концов никто из тех, кто записался в Десантные Войска не рассчитывал умереть в своей постели.

— Ничего из этого не выйдет! — крикнул Ковач, стараясь перекрыть шум рвущегося навстречу воздуха.

— Лучше попробовать, чем потом всю жизнь корить себя! — крикнула в ответ Сенкевич. — Начинайте-ка выбирать местечко помягче.

Оба десантника шли на сознательный риск, который, как они полагали, был частью их работы, впрочем, так же, полагал и Ковач, когда отдал новичку свою разрядную катушку. Что он еще мог сказать им?

Какого черта! В конце концов, может, на этот раз у них получится.

Вертикальный десант был достаточно опасной штукой даже в наилучших условиях, а ночная выброска — это опасность в кубе. Хотя лазерный высотомер и показывал Ковачу точную высоту, его глаза говорили, что они болтаются над черной бездной — и желудок верил глазам. В трех местах тьма нарушалась пятнами тускло-оранжевого света, но не было никакой возможности оценить их протяженность. Горящие города или горящие транспортные средства? А может, и горящие десантные корабли, вроде «Бонни Паркер», подбитые в воздухе зенитками халиан.

Неожиданные вспышки выстрелов из плазменных орудий расцвечивали ночь с такой интенсивностью, что перед глазами еще долго продолжали мерцать голубые пятна. Чуть реже внизу возникали пятна послесвечения. Еще реже в точке попадания возникали вторичные взрывы, белые, оранжевые или пузырчато-красные. Но звук даже самых сильных взрывов достигал ушей Ковача как замедленный и приглушенный рокот, еле слышимый за шумом воздушного потока.

Ему казалось, что они падают строго вертикально.

— Топ, ты направляешь куда-нибудь? — спросил Ковач, когда на высотомере четырехзначные числа сменились продолжающими быстро убывать трехзначными.

— Вы с ума сошли? — поинтересовалась Сенкевич прежде, чем Бредли успел ответить. — У нас хватает забот с тем, чтобы не дать проволокам перепутаться. — После паузы она виновато добавила. — Сэр.

— Да, конечно, — смущенно сказал Ковач. Уж кто-кто, а он должен был помнить об этом. Вероятно, он рановато счел себя мертвецом и отключился от реальности.

А это уже точно верный способ сыграть в ящик.

Они были уже достаточно низко, чтобы разглядеть под собой узор из огоньков — полдесятка домов, окруженных слабо освещенным периметром. Какое-то транспортное средство с мощными фарами, описав в темноте дугу, на большой скорости приближалось к огражденной территории. На свою беду, а может, на счастье десантники должны были приземлиться внутри периметра как раз в тот самый момент, когда машина въедет в ворота.

— Как только коснемся… — начал Ковач.

Его прибор показывал 312 метров… а мгновение спустя, когда прямо под ними скользнул зачерненный и покрытый антирадарным составом космический корабль, уже 270.

Кто-то — он не расслышал кто — из его товарищей чертыхнулся. Затем они оба дернулись, стараясь избежать проволоки от перехлестывания и замыкания.

Висевший на руках товарищей Ковач смотрел на то, как приближается совершающий посадку корабль. Он лихорадочно отмечал мельчайшие подробности конструкции корабля и все перемещения вокруг него, хладнокровно оценивая их шансы…

Это было лучше, чем ожидать треска энергетического разряда сверху и падения на землю со стометровой высоты. Столь же верная смерть, как и падение с пяти километров.

— Приготовьтесь! — крикнул он. Корабль миновал предполагаемую точку их приземления и замедлил ход. Они вновь скользили над его корпусом в направлении противоположном его движению, спускаясь не совсем перпендикулярно. Из центра огороженного участка вырвалась струя пара и тумана, бешено крутясь вокруг корпуса корабля и его посадочных дюз. Там, где на туман падали бело-голубые лучи фар только что въехавшего в ворота транспортного средства, образовалась колеблющаяся стена.

Корабль был халианский. На его вертикальном стабилизаторе, выпущенном для полета в атмосфере, виднелись красные каракули, которые халиане употребляли для письма.

— Давай! — приказал Ковач.

Все трое сгруппировались, и земля начала приближаться чертовски быстро. Они скользнули над металлической крышей какого-то здания и, покатившись кубарем, приземлились, чуть было не врезавшись в другое сооружение — судя по простоте конструкции и отсутствию окон, это был какой-то склад или нечто подобное.

В ранце Бредли осталось еще достаточно энергии, упав на крышу, проволока сердито зашипела, бешено извиваясь разъяренной змеей. Сенкевич была на тридцать килограммов тяжелее сержанта, не говоря уже о весе плазменной пушки и целой кучи другого дополнительного вооружения, заботливо прихваченного на всякий случай. Ее проволока испустила одну-единственную искру и замерла.

Вовремя. Как раз вовремя.

Но это было еще не все.

Ковач, как мог, приготовился встретиться с поверхностью на большей скорости, чем обычно, но Бредли выпустил его правую руку на мгновение раньше, чем Сенкевич левую.

Ковач перевернулся в воздухе и, вместо того, чтобы, как он рассчитывал, сгруппироваться и покатиться по поверхности, приземлился на левую пятку, словно не вышедший из мертвой петли аэроплан. Левое колено врезалось ему в грудь, он стукнулся ранцем и шлемом о землю, и в следующий миг автомат, болтавшийся на эластичном ремне, со всей силы шарахнул по бедру и лицевому щитку.

От боли на глазах выступили слезы, но руки, теперь свободные, машинально сжали автомат.

Боль ничего не значила. Он жив, и перед ним халиане, которых надо убить.

— Шлем, — приказал Ковач, — перевод с халианского, — этими словами он запустил программу на тот случай, если скоро ему придется услышать лающую речь врага.

— Моя сторона, — прошептал Бредли, указывая дулом в направлении одного конца пятиметрового прохода между складами, в котором они приземлились. Он говорил на третьей волне, зарезервированной для переговоров на близких расстояниях. Маломощные передающе-приемные устройства позволяли им координировать свои действия, не пытаясь перекричать окружавший их шум.

А шум теперь, когда в ушах не стоял заглушающий все рев проносившегося мимо воздуха, оказался довольно значительным.

— А это моя, — откликнулась Сенкевич, направляя дуло своего оружия в другую сторону, чтобы прикрыть своего командира и дать ему время оценить обстановку.

— Есть тут какие-нибудь двери? — спросил Ковач, проклиная колющую боль в левом боку и надеясь, что через пару шагов она пройдет. Он неуклюже метнулся мимо Бредли, в сторону дальнего угла здания. Вдвоем они обошли склад в противоположных направлениях, а Сенкевич прикрывала их сзади.

В другой стороне стартовые дюзы космического корабля рявкнули, поднимая в воздух куски обугленного дерна. На жалобной ноте взвыла сирена, установленная, должно быть, на только что прибывшем транспортном средстве, который видели десантники.

Здания примыкали к забору, и никто из их обитателей не проявил интереса к космическому кораблю, только что совершившему посадку в центре огороженного места.

— Никаких дверей с этой стороны, — доложил Бредли со своего конца здания. Он говорил несколько возбужденно, может, нервничая, а может, просто сказывался адреналин, кипевший в крови.

— Мы пойдем вот сюда, — пробормотал Ковач, доставая сорокасантиметровый резак, который заранее отстегнул, предчувствуя, что он может ему понадобиться. Когда алмазные зубцы разрезали изъеденную коррозией металлическую стенку, жалобный скрежет сменился довольным урчанием.

Для этого собственно предназначался резак, хотя вряд ли он пользовался бы такой популярностью у десантников, если бы не был столь эффективен в схватке лицом к лицу — или, вернее, лицом к морде. Ковач направлял снабженное силовым приводом лезвие по дуге, его спутники приготовились стрелять внутрь, если заметят там движение после того, как упадет вырезанный кусок стены.

Губы Ковача чуть раздвинулись. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что на его лице играет свирепая усмешка.

На самом же деле он просто напряженно ждал выстрелов. Халиане, затаившиеся внутри склада, могли начать стрелять в центр того куска стены, который вырезал его резак. Если так, то он узнает об их намерениях только тогда, когда пули застучат по листу металла.

Прорезав три четверти окружности. Ковач наткнулся на стойку; отрезанная часть задрожала, как кожа барабана. Сенкевич отогнула вырезанный кусок ногой, ворвалась внутрь и тут же растянулась на полу, наткнувшись на мебель.

— Черт побери! — рявкнула она, вскакивая на ноги, но датчики шлемов уже показали, что внутренности склада были необитаемыми. Рассмеявшись, Ковач и Бредли перелезли через мебельную баррикаду.

Не зажигая света, Ковач осмотрел заставленное вещами помещение. Сенкевич наткнулась на софу. Как и вся прочая мебель в чехлах из прозрачной пленки, софа отличалась богатством отделки.

И, несомненно, предназначалась для гуманоидов. Коротконогим халианам она показалась бы столь же неудобной, как людям метровые спальные ниши хорьков.

— Пошли, — сказал Ковач, но его спутники уже скользили между рядами ящиков самых разных размеров. Сквозь расположенные по фасаду здания окна, закрытые жалюзи, проникал свет, исходивший из какого-то источника в центре огороженной площади.

Амуниция, навьюченная на жилистого Бредли, придавала облику сержанта какую-то неуклюжесть. Шаг правой ногой был чуть короче, чем левой, и дергающийся в такт шагам ранец только усиливал впечатление асимметричности движений.

Ковач посмотрел на него.

Бредли в ответ тоже глянул на него, но за щитком шлема прочитать выражение его лица было невозможно.

— Нет проблем, кэп, — ответил он на немой вопрос командира. — Мы же не на спортивных соревнованиях.

Он вытащил из-за пояса трубу пятизарядного гранатомета, пальцем зацепил регулятор задержки, положение которого определяло время детонации гранаты.

Ковачу не надо было видеть лицо Бредли, он и так знал, что на губах сержанта сейчас гуляет ухмылка.

Ухмылка тигра, вонзившего зубы в горло своей жертвы. Ухмылка, которая часто появлялась на лице самого Ковача.

Окна были узкими, но зато во всю высоту склада. На стене имелась дверь, открывающаяся изнутри вручную. Пока Ковач и Бредли разглядывали площадь сквозь жалюзи, Сенкевич бесшумно открыла дверь, держа плазменную пушку наготове.

Помещение, в котором они находились, освещалось только светом, проникающим сквозь окна. Не было никакой опасности, что кто-нибудь снаружи обнаружит готовящихся к бою охотников.

Халианский корабль был слишком мал для межзвездных перелетов — цилиндр не более шестидесяти метров в длину, но в отличие от «Бонни Паркера» он не был предназначен для посадки в любом, даже неприспособленном месте; Пилоту не удалось удержать его на весу с помощью стартовых двигателей, и корабль встал на землю. Узкие посадочные стойки, предназначенные для того, чтобы удерживать равновесие на гладком бетоне космодрома, вошли в почерневший от огня дерн, как нож в масло; брюхо летательного аппарата провалилось так глубоко, что любая попытка запустить ракетные двигатели при старте угрожала взрывом.

Около сотни человек столпились у корабля. Те, что стояли почти вплотную к корпусу шаттла, яростно кричали на остальных, требуя немного отступить, иначе они поджарятся у раскаленной обшивки. Люк корабля открылся, выпустив облачко пара.

Не обращая внимания на шумные протесты толпы, к шлюзу бесцеремонно подъехала огромная сверкающая машина на воздушной подушке, колеса которой были опущены на землю. Подали трап, дверь машины открылась, и из машины выбрался человек весьма солидного вида. Его пестрое одеяние однозначно свидетельствовало: этот господин богат и на военной службе не состоит.

— Скажите, когда, — потребовала Сенкевич, приготовившись распахнуть дверь ногой и пальнуть из плазменной пушки. Она не могла видеть, что творится снаружи. — Скажите же, когда!

— Сэр, что, черт побери, там происходит? — шепотом спросил Бредли. — Они не… я хочу сказать, что они…

— Да, — тихо и спокойно ответил Ковач, — стреляй прямо в люк, а потом сразу падай. Топ, мы с тобой метнем гранаты с трехсекундной задержкой — большим пальцем он зарядил кассету с микрогранатами, зная, что в это мгновение Бредли проделывает то же самое, — так, чтобы гранаты разорвались в воздухе.

— И отступаем обратно, кэп? — спросил сержант.

— И атакуем корабль, Топ, — поправил его Ковач, выказывая при этом не больше эмоций, чем при изучении грузовых накладных три недели назад в Порту на Тау Кита. — На борту не успеют закрыть люк. После того, как Си подпалит их.

Человек, приехавший на машине, направился по трапу. Толпа — насколько мог видеть Ковач, там были одни мужчины — торопливо расступилась перед ним, словно он все еще ехал на своем броневике. Внутренний люк шлюза, вероятно, был также открыт, потому что когда человек достиг верха трапа, из корабля шагнула фигура в серебристо-черной униформе и преградила ему дорогу.

Некоторое время эти двое орали друг на друга на языке, который Ковач не знал. Неожиданно человек в униформе пнул штатского в живот, после чего тот скатился назад по трехметровому трапу. Толпа издала коллективный вздох, слышный даже за шипением и свистом работающих на холостом ходу двигателей корабля.

— Сэр, — умоляющим голосом спросила Сенкевич, глядя на глухую панель перед собой. — Сэр, когда же?

Толстый поднялся на ноги, в ярости что-то крича. Из корабля появилась еще одна фигура и встала рядом с человеком в форме.

Вновь появившийся был халианин. Он залаял что-то человеку в форме, программа перевода в шлеме Ковача немедленно включилась.

— Чего вы ждете? Неужели вы не понимаете, что даже сейчас ракета может быть в воздухе.

— Приготовьтесь, — сказал Ковач, держа ружье вертикально в левой руке и кассету с гранатами в правой.

Человек в форме обернулся к халианину и пролаял в ответ.

— Пристрелите этого, — перевел шлем, — а остальных мы как-нибудь впихнем.

Халианин поднял автомат. Толстый с испуганным воплем бросился к своему автомобилю.

— Давай, — прошептал Ковач.

Сенкевич с грохотом распахнула дверь ногой, и через мгновение в ночи молнией сверкнула вспышка плазменного ружья.

Плазменный заряд угодил прямо между двумя фигурами, стоящими в шлюзе, попал в переборку внутри корабля, и входная камера превратилась в огненный шар. Взрыв отбросил халианина и человека в форме метров на десять от шлюза, их шерсть и волосы вспыхнули.

Всякий, кто находился внутри корабля, если только он не был отделен от шлюза закрытой дверью, должен был получить ожоги. Что же касается толпы снаружи…

Кассеты с гранатами по крутой дуге взлетели высоко над толпой, потом сработало разрывное устройство и разделило каждую кассету на пять гранат. Мгновением позже гранаты разорвались со звуком древесной ветки, ломающейся под тяжестью налипшего снега.

Вылетевшая оттуда шрапнель разлетелась по двору склада; толпа полегла, как скошенные колосья пшеницы.

Когда разорвалась последняя граната, Ковач был уже в движении. На правом запястье расплывалось пятно крови, он чувствовал, как постепенно немеет рука, но это не мешало ему действовать. Гранаты выбрасывали шрапнель из стеклопластика, которая быстро теряла скорость в атмосфере, но даже за двадцать метров от места разрыва она все еще была опасна. На более же близком расстоянии…

Сенкевич хотела было дать очередь из автомата по людям, оказавшимся за пределом радиуса поражения гранат, но в луже крови. Пули ушли в ночное небо, но это уже не имело никакого значения. Те, кто мог передвигаться, в ужасе размахивая руками, разбегались во все стороны. Некоторые ослепли, некоторые истекали кровью…

Разрывное устройство разбросало гранаты достаточно широко, и большая часть людей осталась на месте.

Халианин бился в агонии среди корчившихся людей. Ковач на бегу три раза выстрелил в него из автомата, а бежавший на полшага позади Бредли разнес вытянутую звериную морду выстрелом из своего помпового ружья.

Не стоит экономить боеприпасы, когда имеешь дело с халианами.

Ковач первым достиг трапа и, несмотря на вес своей амуниции, одним прыжком взлетел наверх. Его компаньоны инстинктивно огляделись вокруг, так поступил бы и он сам, если бы первым оказался кто-нибудь другой. Бредли выстрелил по спинам удирающих людей, дабы у них не возникло желания повернуть назад. Для его ружья расстояние было слишком велико, но одна из мишеней взмахнула руками и упала, не добежав какого-то метра до укрытия.

Сенкевич с хирургической точностью прошила очередями ветровое стекло и двигатель машины. Работающая на холостом ходу турбина взвыла, потом лопасти остановились, и машина осела на землю. За решетками двигателя показались язычки желтого пламени.

За спиной Ковача щелкал соленоид, кто-то из оставшихся в живых членов команды лихорадочно пытался закрыть дверь, но струя плазмы, вероятно, расплавила или пережгла какую-то электронную схему.

Ковач ввалился в шлюз, выжженный зарядом плазмы. В металлической переборке, прямо напротив люка, было проплавлено отверстие около метра в диаметре. Все, что могло воспламениться, либо еще горело, либо уже сгорело, включая и труп, слишком обожженный, чтобы его можно было идентифицировать. Открытая дверь вели на корму, где виднелись две каюты и закрытые инженерные помещения, и налево — на нос к рубке.

Ковач выстрелил в правую и прыгнул в левую дверь, выпустив еще одну короткую очередь; пули отрикошетили от пола и стен прохода, что должно было очистить его.

Но ни одна из этих пуль не задела халианина, выпрыгнувшего из рубки с автоматом в одной руке.

Ковач не ожидал встретить настоящего сопротивления. Он постарался повернуть дуло в нужную сторону, но в этот момент врезался боком в палубу, и пули прошли под подпрыгнувшим в этот момент халианином. Единственной удачей было то, что его противник был так же ошарашен и постарался оглушить десантника своим автоматом. Вместо того, чтобы стрелять, как должен был подсказать ему здравый смысл, он прыгнул на свою жертву.

— Грязная обезьяна, — рявкнул автопереводчик, и стальной ствол автомата обрушился на прочный пластик шлема Ковача. Свободная лапа хорька вцепилась в плечо десантника, изо всех сил пытавшегося не дать противнику запустить свои когти под подбородок…

И тут Бредли разрядил свой дробовик в висок халианина.

На мгновение Ковач оглох. Кроме того, он ничего не мог видеть, пока не поднял забрало шлема, забрызганного содержимым черепа врага.

Люк на другом конце короткого прохода закрывался. Ковач сунул в щель свое ружье. Пластиковый приклад затрещал, но бериллиевая ствольная коробка выдержала, хотя и погнулась.

Бредли вытащил кассету с гранатами.

— Не надо! — крикнул Ковач. Он направил автомат халианина в середину люка рубки и нажал на курок. Ничего не произошло.

— Сэр, они спрячутся в противоперегрузочных камерах! — крикнул Бредли. — И придут в себя!

Кассета была помечена тремя красными полосками — она предназначалась для подавления укрепленных огневых точек.

Над самым спусковым курком автомата, слишком близко для руки человека, но в самый раз для короткопалых халиан, располагался рычажок. Ковач перевел его и дал пару очередей.

— Нам нужно, чтобы этот корабль взлетел, — крикнул он, потянувшись за своей кассетой с гранатами. Люк начал открываться. Он бросил кассету во все расширяющуюся щель и прыгнул вслед за ней.

Кассета была не заряжена. Забравшийся в противоперегрузочную камеру пилот-халианин, сжимавший в руках пистолет-пулемет, замер в ожидании, когда она взорвется, чтобы вскочить и расстрелять врагов. Он так и не понял своей ошибки, автоматная очередь прошила его морду.

— Проверь кормовые кабины, — приказал Ковач. — С рубкой все в порядке.

Ковач повернулся и посмотрел на панель управления. Она казалась неповрежденной — ни отверстий от пуль, ни следов расплавленного металла, ни едкого запаха сгоревшей электроники.

Но и ничего знакомого тоже.

— Выкуриваю из норы! — предупредил голос Бредли в наушниках шлема.

Ковач замер. Раздалась нестройная очередь глухих взрывов, через несколько мгновений сдетонировала вторая кассета.

— Каюта с правого борта очищена, — лаконично доложил Бредли. Он бросил две кассеты с двухсекундной задержкой. Халиане, выскочившие из укрытия после первого взрыва, как раз подоспели ко второму.

Теперь там, конечно, сплошная каша.

Четыре противоперегрузочные камеры рубки были адаптивны к форме, то есть, будучи включены, они принимали форму находящегося в них тела. Три камеры съежились настолько, чтобы принять халиан, но одна из крайних все еще сохраняла форму человеческого тела.

— Каюта с левого борта закрыта! — крикнул Бредли, в его голосе слышалось беспокойство, которого не было еще секунду тому назад. — Сэр, хотите, чтобы я подорвал ее? Не можете ли вы меня прикрыть?

Значит, люди все-таки способны управлять этим чертовым кораблем.

Все дело было в том, что ни один из находившихся на борту людей не умел этого делать. И если Ковач правильно понял значение того, что тот халианин выкрикнул за мгновение до того, как заряд плазмы отправил его в ад, корабль давал им единственную надежду пережить следующий…

— Кэп, — доложила Сенкевич, — я взяла пленного, и он говорит…

Ковач уже было тронулся с места, когда радиосвязь прервалась взрывом помех, значительно более громким, чем вызвавший его треск выстрела плазменного оружия.

Сержант Бредли припал к палубе. Его дробовик был направлен на дверь каюты, которую он нашел закрытой. Бредли то и дело оглядывался через плечо, стараясь разглядеть, что творится снаружи корабля.

Ковач поскользнулся на скользкой пленке, образовавшейся на палубе после охлаждения испарившегося металла, и с размаху приземлился на три точки, но трофейный автомат остался направленным на дверь шлюза, в которой появилась Сенкевич.

Плазменная пушка висела на ее плече, конец дула все еще светился. Снаружи один из складов рухнул в образовавшийся внутри огненный шар. Кто-то из оставшихся в живых аборигенов сделал большую ошибку, обратив на себя внимание Си.

— Шевелись! Шевелись, собачья душа! — заревела она на кого-то, находящегося вне поля зрения Ковача. — Или, ей Богу, следующим выстрелом я разнесу тебе башку.

Когда она заговорила, транслятор ее шлема пролаял что-то по-халиански. Не могла же она взять в плен…

Ковач шагнул к капралу и тут же отпрыгнул в сторону, чтобы толстяк в гражданской одежде, обезумевший от страха, не сбил его с ног. Это был тот самый парень в пестром наряде, что пытался проникнуть в корабль. Человек в серебристой форме готов был убить, но этому тогда помешала непредвиденная атака Охотников.

— Он размахивал своей рубашкой из машины, Кэп, — объяснила Сенкевич. Ее глаза, не останавливаясь ни на мгновение, шарили в темноте в поисках затаившихся снайперов. — Я подумала… в общем я не застрелила его. И тогда он пролаял, что на это место должна быть сброшена ядерная бомба, но что он может увести нас отсюда.

— Ты сделала правильно, — сказал Ковач, даже не подумав о том, что извинение Сенкевич за пленение этого человека звучит немного странно.

— Быстро, в рубку! — сказал голос транслятора в ухо Ковача после того, как изо рта пленника вырвался визгливый лай. — Они наверняка уничтожат эту базу, это может произойти в любой момент. Они не хотят оставлять даже следа этих установок!

Этот парень все еще был охвачен паникой, но по его походке было понятно, что к нему мало-помалу возвращается прежнее высокомерие. Выглядел он как клоун — из рубашки вырван клок, поблескивающие голубые штаны в обтяжку измазаны чем-то темным.

— Сэр! — крикнул Бредли. Он включил свой микрофон, не выключая транслятор, и его речь сопровождалась лаем перевода. — Эта каюта! Не можем же мы ее оставить так.

— Тогда, ради Бога, проследи за ней! — огрызнулся Ковач, торопясь вместе с пленником в рубку.

Пытаясь перепрыгнуть лежащий в проходе труп халианина, пленник поскользнулся и пробормотал что-то, скорее всего проклятие, но оно было произнесено на том же самом незнакомом языке, на котором он ругался с одетым в форму человеком перед тем, как появился халианин.

Кто-то обстреливал корабль из пулемета — с противоположной стороны от шлюза, поэтому Сенкевич никак не реагировала. Эти пули не могли повредить обшивку корпуса, но постоянное кланг-кланг-кланг, раздававшееся с каждой короткой очередью, все туже закручивало какую-то пружину внутри Ковача.

Пленник плюхнулся в одну из центральных камер, которая тут же приняла форму его тела, раздавшись в стороны и вверх. Ковач опустился на колени возле пленника, держа дуло автомата возле его виска.

Топографические дисплеи, появившиеся на месте пустых кронштейнов, неожиданно пробудили в памяти Ковача недавние картины.

Когда он ворвался в рубку, думая только о том, чтобы успеть выстрелить прежде, чем отреагирует сидящий в камере халианин, поверх этих пластиковых консолей мерцали точно такие же огни. Огни эти погасли вместе со смертью пилота, но автоматически включились, когда перед ними вновь сел живой разум.

Палец пленника дернулся, и шесть колонн красного света стали выше. Корабль мягко качнулся, рассеивая сомнения Ковача в том, что этот со всей очевидностью штатский, сможет управлять этой проклятой штукой лучше, чем сами Охотники. Вместо того, чтобы резко стартовать и взорвать одну или несколько блокированных дюз, пленник осторожно оторвал киль от поверхности.

Кланг-кланг-винг-споу-у-у!

Пулеметчик переместился на позицию, с которой мог достичь чего-то большего. Ковач пригнулся пониже, но пуля, попавшая в люк шлюза, срикошетив два раза, застряла в переборке.

Сенкевич знала свое дело хорошо — ее плазменная пушка выпустила свой последний заряд. Последовавший вслед за выстрелом взрыв оказался слишком силен, чтобы быть вызванным детонацией пояса с патронами или нескольких гранат. Пулеметчик должно быть укрылся в складе, не побеспокоившись о том, что находится в окружающих его ящиках.

— Так халиане собираются сбросить на это место ядерную бомбу? — требовательно спросил Ковач. Лающий перевод, доносившийся из динамика, действовал на него почти так же раздражающе, как и удары пуль по обшивке.

— Не они, идиот! — отрезал пленник, накреняя корабль на десять градусов к носу. Ковач, чтобы не потерять равновесия, ухватился за камеру. — У них не хватило бы на это мозгов. Это придумали главы кланов, и они правы — корабль выпрямился, — но лично я не собираюсь умирать.

— Сэр, мы собираемся высадить дверь, — доложил Бредли решительным тоном. Теперь ему могла помочь Сенкевич. На голографическом дисплее, который теперь превратился в подобие окна рубки была видна окраина базы, откуда вырастали грибы взрывов.

Использовать заряд, достаточно мощный для того, чтобы взорвать переборку в столь ограниченном пространстве, не слишком блестящая идея.

— Подожди, Топ, — приказал Ковач. — Эй ты, пленник. Можешь ты отсюда закрыть и открыть дверь каюты?

— Могу, — ответил тот, скорчив гримасу. Одна из красных колонн внезапно стала синей. Потом, по мановению руки исчезли все шесть. Корабль снова накренился.

— Подожди! — приказал Ковач. — Открой ее совсем немного, мы впихнем туда гранату, а потом закроешь снова, понял?

— Да, да! — повторил пленник, огрызающиеся интонации халианского языка смягчались бесстрастным звучанием транслятора шлема Ковача. — Послушайте, вы, может быть, и хотите умереть, но уверяю вас, что вашему начальству я нужен живым! Я тот самый Рива из клана Ривы! — И он величественно взмахнул рукой.

— Топ! Давай! — крикнул Ковач.

Бредли и Сенкевич, слышавшие их разговор, уже приготовились. Щелкнул замок люка.

— Попались! — крикнула капрал. — Ее автоматический карабин выпустил очередь, которая должна была заставить халиан отскочить от щели. Бредли швырнул внутрь гранату. Люк еще не закрылся до конца, когда раздался пятикратный резкий стук разбрасывающего заряда — еще не настоящие взрывы.

— Черт побери, Топ! — закричал Ковач, резко пригнув голову и прикрыв сверху руками. — Какого…

Гранаты взорвались. Корабль содрогнулся, как пойманная гарпуном рыба, цветной голографический дисплей на мгновение стал черно-белым, а гибкие переборки задвигались, как будто внутренности корабля вдруг ожили.

— Не угостить ли их еще раз, Топ? — пошутила Сенкевич со смехом облегчения.

Похоже, все в порядке — корабль и его обитатели, по-видимому, благополучно перенесли взрыв. Ковач услышал, как люк снова начал открываться, что говорило о прочности внутренних перегородок халианских кораблей.

— Идиоты! — сказал пленник, или Рива, кем бы он там ни был. «Клан» должно быть самый близкий перевод того слова, которым на халианском языке обозначается группировка, возглавляемая Ривой. — Идиоты-самоубийцы!

Ковач не знал, стоит ли оспаривать это заявление. Действительно, когда Охотники делают свое дело, они не обращают внимания на побочные эффекты. А кассета Бредли сделала свое дело чертовски хорошо.

Гранаты распыляли мельчайшие капельки горючего, хорошо перемешивающиеся с окружающим воздухом. Когда срабатывал детонатор, происходило нечто среднее между плазменной вспышкой и взрывом атомной бомбы. Ударная волна могла разнести в пыль не только содержимое каюты.

Руки Ривы шевельнулись. Четыре плоские красные голограммы вытянулись вверх, когда он подал питание в нужные дюзы. Корабль немного приподнялся, хотя и не так легко, как до взрыва гранат.

В рубку вошел сержант Бредли. Ковач с улыбкой обернулся к нему. Они были все еще живы, корабль вот-вот поднимется над поверхностью, и пленник управлял кораблем с искусством опытного пианиста, играющего хорошо знакомую пьесу.

Конечно, корабль с открытым люком далеко уйти не мог, но они могли переместиться на пару километров и вызвать подмогу. Захваченный корабль и пленник-человек, который полагал, что может отдавать приказания халианам — это удовлетворило бы кого угодно, даже Охотников за Головами.

Бредли был человеком средней комплекции, но сейчас, когда он приподнял Риву с сиденья в воздух и ткнул ему в лицо пистолет, он казался почти гигантом. Бредли привык убивать и делал это хорошо. С холодной яростью он прошептал:

— Ты, сукин сын! Почему ты не сказал мне? Почему ты…

— Топ, — Ковач вскочил на ноги, удостоверившись сначала, что ствол его собственного автомата направлен в потолок. Он и раньше видел Бредли в подобном состоянии, но никогда еще сержанта не приводил в такое бешенство человек…

— …ничего не сказал мне? — на этот раз прокричал Бредли, в такт каждому слову тыча пистолетом в лицо Ривы.

За спиной сержанта замерла Сенкевич, на ее лице было написано крайнее отвращение, причину которого Ковач также не понимал.

Лишившийся управления корабль на мгновение повис в воздухе. Затем он тяжело плюхнулся на землю, Бредли пошатнулся, и Ковачу удалось втиснуться между сержантом и пленником, который на данный момент был единственной надеждой, если, конечно Охотники собирались еще пожить на этом свете.

— Я держу его, Топ, — уверенным командирским голосом сказал Ковач, схватив Риву за шею и оттеснив Бредли. — Ну, ты, пойдем посмотрим, — обратился он к пленнику.

Он протащил того по проходу, стараясь, как будто непреднамеренно, держаться между пленником и пистолетом Бредли.

Конечно, это не давало стопроцентной гарантий. Но, в конце концов, в этой жизни чертовски мало что можно гарантировать.

Дверь каюты открывалась внутрь, вероятно, именно поэтому она и выдержала взрыв, а не слетела с петель. В воздухе все еще висел дым и копоть.

Ковач опустил щиток шлема и воспользовался сонаром — по обеим сторонам шлема были укреплены ультразвуковые генераторы, а изображение образовывалось на внутренней поверхности щитка. Ковач забыл стереть с наружной поверхности останки халианина, но это никак не влияло на качество изображения.

Во время взрыва в каюте были обитатели.

Пять тел, все гуманоиды. Они все забились под кровать. Это, конечно, не спасло их, но, по крайней мере, их можно было до некоторой степени идентифицировать. Две молодые женщины и трое детей, один еще совсем младенец.

Оружие должно было уцелеть после взрыва — металл должен хорошо просматриваться на фоне обломков пластика и обгоревшей одежды. Но оружия не было.

— Ты, сукин сын, — тихо и удивленно спросил Ковач, не замечая того, что повторяет слова Бредли. — Зачем ты это сделал? Ты ведь знал… — Он так и не закончил вопроса, и дуло автомата как бы само собой повернулось к пленнику.

— А почему я должен был спасать наследника Кавир баб-Веллина? — выпалил пленник, брызжа кровью из рассеченной губы. — Кавир убил бы меня. Разве вы не понимаете? Только потому, что я стал Ривой через голову его отца, он убил бы меня!

Снова кто-то выстрелил в корпус. Но на этот раз противник либо использовал меньший калибр, либо, после напоминавшего крушение поезда взрыва гранаты, все казалось менее страшным. Сенкевич быстро скользнула в шлюз, дабы отразить возможную атаку.

— Сейчас я тебе… — сказал Бредли задыхающимся голосом и снял с пояса еще одну гранату.

Ковач вдруг ощутил абсолютное спокойствие, ему казалось, что он может сейчас видеть всю планету — как ночную, так и дневную ее стороны — слышать выстрелы и крики, видеть грязно-белые вспышки взрывов.

— Не надо, Топ, — сказал он.

Теперь Ковач мог видеть каждого из девяноста семи Охотников за головами и живых, и мертвых, хотя в пределах датчиков его шлема находились только Бредли и Сенкевич. Таща за собой Риву, он вернулся обратно в рубку, не обращая внимания на то, что пришлось пройти мимо шлюза, где его могла настичь пуля и на очередь, которую выпустила Сенкевич, когда оптический визор ее шлема обнаружил мишень.

— В чем дело, кэп? — спросил Бредли, который теперь выглядел скорее обеспокоенным, чем разъяренным.

Ковач впихнул пленника в кресло.

— Вези нас, — приказал он решительно. Потом добавил, — шлем. Показывай. Курс на цель. Снаружи, — и перед голографическими экранами корабля повисла светящаяся карта, колышущаяся вместе с движениями шлема, а следовательно, и вделанного в него миниатюрного проектора. На розовато-лиловом фоне выделялся пятиугольник зенитной батареи.

— Вези нас туда. Сядешь в самом центре, люком к тюрьме.

Руки Ривы проделали те же самые жесты, что и до этого, усиливая тягу во вспомогательных дюзах. Дрожание голографической карты стало заметней. Он ничего не ответил.

— Сэр, а разве… — начал сержант Бредли. Он был слишком хорошим солдатом и слишком хорошим другом, чтобы позволить дать волю своему гневу, когда видел, что его командир находится в столь непонятном настроении. — Разве наши ребята захватили-цель? Потому что иначе эти пусковые установки…

Он знал, что Ковач не получал никаких сообщений. Знал Бредли также и то, что 121 — я никоим образом не могла захватить укрепленную базу, потому что была рассеяна по квадрату во время аварийной выброски и осталась без плазменного оружия, способного разрушить бетонные стены.

Из-под корпуса корабля раздался сосущий звук, и, раскачавшись, корабль освободился. Все шесть стартовых индикаторов метнулись вверх. Неожиданно корабль сильно задрожал, экран прорезали голубые молнии, но потом все успокоилось.

Они начали набирать горизонтальную скорость. В открытом люке шлюза завыл ветер.

— Их компьютеры примут нас за своих, — сказал Ковач.

Его глаза были открыты, но смотрели в никуда. Левая рука лежала на плече пленника совсем по-дружески, но дуло автомата почти уперлось Риве прямо в ухо.

— Должен же существовать пароль, который не дает им уничтожать своих дружков, не так ли Рива, старина?

— Пароль есть, но они могли сменить его, — нервно пролаял пленник. Он догадывался об автомате и даже не обернулся. — Послушайте, я могу доставить вас в безопасное место, оттуда вы свяжетесь со своим командованием. Я — очень ценная добыча, гораздо более ценная, чем вы можете себе вообразить.

— Нет, мы должны вытащить оттуда всех, кто остался от штурмовой команды Джефферсониан, — спокойно сказал Ковач. Мы будем действовать быстро. Халианам будет не до электроники, если мы застанем их врасплох.

— Это сумасшествие! — взвизгнул пилот. — Они уничтожат нас всех! — На глазах у него выступили злые слезы, но корабль по-прежнему держал курс на цель, указанную Ковачом.

Через две, может быть, три минуты, они будут на месте. Не позже.

— Если мы не сможем сделать это, то не сможет никто, — сказал Ковач. — Иначе хорьки уничтожат их, всех до последнего.

Неожиданно в нескольких километрах позади корабля вспыхнуло ослепительное сияние. Оба десантника ухватились друг за друга, их пленник глубже нырнул в свою противоперегрузочную камеру.

Корабль швырнуло вниз. Давление в рубке подскочило — их настигла ударная волна.

Но корабль по-прежнему слушался управления.

Медленно и осторожно передвигаясь, Сенкевич приблизилась к Ковачу. На бедре ее болталась пустая труба плазменной пушки, следом тянулась по полу дымящаяся дорожка ионизированного металла.

— Я только подчиняюсь приказам. Ник, — сказала Сенкевич, назвав его по имени, чтобы подчеркнуть свою близость к командиру. — Но они попали в такое положение, потому что решили действовать по-своему. Они сами виноваты. Мне не понятно, почему кто-то другой должен гибнуть из-за каких-то анархистов с Джефферсона.

— Потому что это наша работа, Си! — отрезал Бредли. Его гнев свидетельствовал, что в глубине души он солидарен с великаншей-капралом.

— Два карга до вашей цели, — зашептали головные телефоны Ковача, переводя нервное чириканье Ривы. Карг являлся халианской единицей длины.

— Нет, — возразил Ковач. — Не работа главное.

Он вытащил автомат из лап замершего в соседней камере мертвого халианина. Когда они будут прикрывать карабкающихся на борт джефферсониан, им понадобится вся огневая мощь.

Бредли решительно отобрал оружие у своего капитана.

— У него дальнобойность побольше будет, чем у моего дробовика, — сказал он.

— Я хочу, чтобы ты последил за нашим пилотом, — сказал Ковач.

Бредли повесил свой дробовик на плечо дулом вперед и улыбнулся.

— Наш приятель хорошо знает, какой подарок я ему швырну на колени, если корабль не будет вести себя хорошо. Граната разберется с ним не хуже, чем с теми беднягами.

— Хорошо, — ответил Ковач бесстрастно. — Пошли.

— Мы — солдаты Альянса, — пояснил он, пока они шли по коридору к шлюзу. — И джефферсониане тоже, чтобы они по этому поводу ни говорили. Может, если мы вытащим эту команду, они расскажут дома своим собратьям, что кроме них в космосе есть еще кое-кто.

Он глубоко вздохнул.

— Если Альянс не будет держаться вместе, — продолжил он, — кто-нибудь, видит Бог, заставит нас заплатить за это. Каждого поодиночке.

Резкое торможение заставило десантников покачнуться. От земли оторвалась красная трассирующая очередь — стандарт Флота, а не халиан — и пули застучали по корпусу корабля.

Под люком показалась бетонная цель.

Чего Ковач не сказал — да и не должен был говорить — так это то, что всегда находятся парни, действующие ради своей безопасности, удобства или самолюбия, а не ради общества в целом. Пять обгорелых трупов в каюте позади — хороший урок для таких парней.

И это был не тот путь, по которому должны идти Михал Ковач и его товарищи.

Даже если другой путь приведет их к гибели.