Леандро появился в подъезде дома на улице Эспартерос ровно через полчаса после моего звонка. На лице его было всегдашнее плутоватое выражение, а в руке он сжимал старый чемодан, когда-то принадлежавший его отцу. Хотя ему уже было под пятьдесят, он умудрился сохранить вид изумленного подростка. Готов поспорить, он и брился-то вряд ли чаще раза в неделю, да и то только потому, что так положено — на голом подбородке едва пробивался легкий пушок.
Я сидел на ступенях и, прежде чем он успел заметить меня, спросил:
— Леандрито, парень, ты почему очки не носишь?
Прошло как минимум два года с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Слушай, Тони, кончай звать меня Леандрито, ладно?
Я указал ему на дверь комнаты консьержа:
— Вот этот замок. Ты взял с собой инструменты?
Леандро сморщился, зажал нос пальцами и возмущенно воскликнул:
— Черт возьми, чем это воняет? Тони, у меня ведь семья, понимаешь? Я не такой, как ты, вечный бродяга. Я как раз собирался вздремнуть под боком у жены — и тут ты…
— Леандро, кончай пудрить мне мозги, твоя слесарня открыта двадцать четыре часа в сутки. К тому же, это займет не больше десяти минут. Так что прекрати пищать и займись делом. Твои капризы мне надоели.
Он приблизил лицо к замочной скважине. Вонь оттуда шла такая, что он отпрянул.
— Проклятье, что за свинство! — Он опять зажал нос. — Как ты тут живешь, Тони?
— Открывай побыстрее этот долбаный замок и можешь возвращаться к своей женушке.
— А если нас кто-нибудь увидит, а? Что тогда?
— Все это здание отдано под офисы, за исключением четвертого этажа, где живу я. Так что будь спокоен, никого нет. Сегодня же воскресенье. Так ты будешь работать или нет?
Он со вздохом поставил чемоданчик на пол и открыл крышку. Внутри, выложенные строго по типам замка, серебристо поблескивали отмычки. Леандро по очереди брал их в руки, подносил к глазам, потом откладывал, продолжая рассуждать:
— Знал бы ты, как я мечтаю однажды выкинуть весь этот хлам в помойку. Они совершенно не нужны, сейчас существуют обалденные аппараты… «электронные взломщики»… — Он поднял на меня глаза: — Слышал о таких?
— Нет.
— Это что-то типа миниатюрных компьютеров, если так можно сказать. Ты помещаешь специальный щуп в замочную скважину, и аппарат выдает тебе схему зубчатого механизма. Прямо рисует, честное слово. И тебе даже не приходится ничего подбирать, умная машинка сама делает ключ. Изумительно! На все про все у нее уходит пять минут. Лучшие экземпляры делают в Израиле, но немецкие и американские тоже не плохи. У меня есть такой, израильского производства Godwing Premium, но я не могу им пользоваться, потому что они подлежат обязательной регистрации в Министерстве внутренних дел. А мои старые добрые отмычки честно служат еще с незапамятных времен.
— Как дела у твоего отца?
— У отца? Да все так же. Сидит дома. Похоже, он ничего уже не чувствует и не страдает. Сидит себе на софе и смотрит в окно. Он больше не разговаривает. Ты думаешь, это нормально?
— Я уже давно перестал понимать, что в этой жизни нормально, а что нет, Леандрито.
Его отец, Леандро Росалес по кличке д'Артаньян, в свое время был лучшим взломщиком Мадрида. Он мог открыть любой замок, лишь слегка поколдовав над ним. О его ловкости ходили легенды… Я так и вижу перед собой этого человека — элегантного, прекрасно воспитанного, с тонкими пальцами пианиста. Как-то он сказал мне: «Я открыл более ста тысяч замков, включая сейфовые, можно сказать, что не существует механизма, который бы не поддался мне. Единственная твердыня, к которой я не смог подобрать ключ, — это сердце одной прекрасной женщины. Я был знаком с ней, когда мне было двадцать лет».
Наконец Леандрито вытащил из чемодана кольцо со связкой мелодично позвякивающих отмычек.
— Вот эти, фирмы Fac, посмотрим, может, одна из них подойдет.
— Этот замок явно довольно старый. Я уверен, что ты его откроешь.
Он выбрал отмычку и вновь склонился к скважине.
— Слушай, Тони, а воняет-то как раз оттуда. Что здесь происходит?
Теперь взломщик глядел на меня с нескрываемым беспокойством.
— Да открывай ты.
Он сделал несколько попыток. У Леандро-младшего явно не было ни малейших способностей к этому делу. Его отец открыл бы этот замок даже одной рукой — и повернувшись к нему спиной.
Когда в чемодане осталось всего четыре отмычки, одна из них вошла-таки в скважину. Он повернул ее влево, затем вправо:
— Слушай, кажется, есть.
Прозвучал щелчок, и внутренняя задвижка плавно ушла в сторону. Леандрито сделал шаг назад:
— Я не пойду туда, Тони. Извини, но я намерен смыться.
Я нажал на ручку и приоткрыл дверь на несколько сантиметров. Вырвавшийся на волю смрад чуть не сшиб нас с ног. Леандрито уже спрятал связки отмычек в чемодан. Потом поспешил к выходу на улицу, зажимая нос ладонью.
— Я ухожу, Тони, — и меня тут не было! Договорились? Прямо сейчас ухожу!
— Погоди минутку.
— Нет, я сматываюсь!
— Да постой ты!
Он немного успокоился, однако дышал все равно «через раз», все еще прикрывая лицо рукой.
— Если спросят, тебя здесь никогда не было. Понятно?
Леандро молча закивал, повернулся и рванул на улицу.
Я толкнул дверь. Из привратницкой доносился характерный пронзительный запах смерти и тления. Давненько я с ним не сталкивался. Я зажег свет. Раньше мне не приходилось здесь бывать. Это было длинное помещение без намека на вентиляцию, обставленное в стиле китайского борделя, по крайней мере, как я себе его представлял. По комнате разливался приглушенный красный свет, пол покрывал толстый ковер, стены были драпированы легкими вуалями, там же висели фотографии обнаженных мужчин в разных позах, кто-то из них был один, кто-то в компании животного или другого мужчины. Тяжелое неприкрытое порно. Мебель практически отсутствовала.
Но кто-то перевернул здесь все вверх дном: на полу в беспорядке валялись одежда, шкатулки, разбитые вазы и бутылки. Вещей было совсем немного, но в такой маленькой комнате это производило впечатление настоящего хаоса.
Я все-таки решился зайти, зажав нос пальцами.
Асебес уже никогда не скажет мне, что он сделал с проклятыми пленками. У дальней стены на диване я увидел распростертое человеческое тело с широко раздвинутыми ногами. Эта часть комнаты напоминала что-то вроде ниши для языческих жертвоприношений или древний жертвенный алтарь.
Я не имею обыкновения носить с собой платок, о чем в этот раз сильно пожалел. Я сделал несколько шагов вперед, стараясь не дышать и с трудом сдерживая рвотные позывы. Убийца или убийцы искали что-то. Но что? Или речь шла о нападении с целью ограбления? На самом деле причина могла быть любой. Только вот я бы ни в одну из них никогда не поверил.
Думаю, жертва пролежала здесь минимум три дня. Трое суток Асебес гнил в этом капище, посвященном тому, что он больше всего любил в своей жизни. Трупное окоченение уже сменилось неестественной мягкостью, характерной для стадии разложения, хотя неимоверно распухший живот еще не раскрылся и червей в отверстиях на теле тоже видно не было. Пока еще они оставались внутри, стремясь вырваться наружу.
Подойдя ближе, я понял причину его смерти. Лицо убитого было повернуто ко мне, глаза широко распахнуты. Ему перерезали горло, практически отделив голову от тела. Кровь, густая и темная, уже успела засохнуть, она покрывала его грудь, край дивана и пол.
Вот и все, что осталось от Гумерсиндо Асебеса.
Обнаружение трупа — это всегда чрезвычайное событие, где бы ни происходило дело. Место преступления тут же оцепили, а рядом с нашим домом появилось несколько полицейских машин. Оперативная группа отдела по расследованию убийств в составе двух женщин и одного мужчины прибыла чуть позже. Они быстро навели свои порядки. Эксперты вошли в помещение, надев маски и неся в руках чемоданчики с инструментами, чтобы произвести первичный осмотр. Потом меня заставили повторить показания, которые я дал в патрульной машине, приехавшей немедленно после звонка.
Теперь со мной беседовала женщина из отдела по расследованию убийств, молодая и очень серьезная, с короткой стрижкой. Она тщательно записывала все в блокнот. Потом это все пойдет в отчет о случившемся той ночью.
Я еще раз объяснил, что живу на четвертом этаже этого дома в квартире «В». И добавил:
— Понимаете, нашего консьержа, сеньора Асебеса, три дня нигде не было видно, а из его комнаты начало подозрительно пахнуть. Ну, тогда я и решил вызвать полицию. Они приехали минут через пять, сломали замок и вошли. И там обнаружили мертвого сеньора Асебеса.
Инспектор уточнила, как мое имя, во сколько я звонил и присутствовал ли при вскрытии двери. Потом спросила, не слышал ли я чего подозрительного за последние три дня — возможно, звуки борьбы или необычные шумы… Или не видел ли кого-нибудь странного в этом здании. Я только отрицательно мотал головой. Она сказала, что я должен буду подписать свои показания, и я ответил, что сделаю это с большим удовольствием.
Судебных представителей пришлось ждать два часа. Они прибыли на черной машине в сопровождении фургона судебной экспертизы. Их было трое: дежурный судья, тоже достаточно молодой тип в очках, еще какой-то служащий, возможно — секретарь, который будет вести записи при осмотре трупа, и судмедэксперт с сигаретой в зубах. Эти трое вошли в привратницкую вместе с ранее прибывшими коллегами.
На тротуаре уже толпилась любопытствующая публика — соседи из ближайших домов и просто прохожие. Кое-кто выглядывал из окон и с балконов. Телевидение давно приучило нас к подобным развлечениям.
Естественно, сестры Абриль немедленно спустились вниз. Ортенсия и Фелисидад так и пришли, накинув халаты поверх ночнушек и сунув ноги в домашние тапочки, а вот Ангустиас, как ни странно, явилась вполне одетой. В своем желтом плаще она казалась похожей на почтовый ящик. Одна из них, по-моему, это была Ортенсия, достала спрей и начала пшикать вокруг освежителем воздуха. Какой-то полицейский попытался ей помешать, и она немедленно вступила с ним в дискуссию на повышенных тонах. Все три были крайне рассержены из-за того, что им не удается подглядеть, что же происходит внутри комнаты.
Гадес приехал чуть позже, когда на улице уже воцарилась ночь. Он вылез из такси и сразу заметил меня: я стоял напротив у витрины модного магазина. Он незамедлительно направился в привратницкую, показав полицейским свое удостоверение.
Я звонил в полицию в шесть, но было уже десять часов вечера, а шоу все еще не заканчивалось. Однако участники его мало-помалу расходились. Первой отбыла черная машина, что привезла дежурного судью, секретаря и судмедэксперта с сигаретой. Потом увезли труп. Его осторожно погрузили на носилки, накрыли простыней и отнесли в фургон, который рванул с места, включив сирену.
Сотрудники отдела по расследованию убийств переговаривались между собой, стоя у двери. Наверное, они уже опечатали помещение. Гадес бросил на меня пару взглядов.
Ангус решительно пересекла улицу, засунув руки в карманы плаща, и встала рядом. Я заметил, что она тщательно причесана и вообще выглядит так, будто находится на светском рауте.
Несколько мгновений соседка молча смотрела на меня. Я тоже не говорил ни слова. Потом она произнесла тихим голосом:
— Это ведь ты, так?
— Что?
— Не прикидывайся дурачком. Это ведь ты перерезал ему глотку, разве не так? Не бойся, можешь признаться, я не собираюсь никому рассказывать.
— Погоди секундочку, Ангус. Можно узнать, что с тобой? Ты с ума сошла, да?
— С ума? Да, да… Можешь считать меня сумасшедшей, если тебе угодно. — Вновь перейдя на драматический шепот, она загадочно улыбнулась: — Это ты, я все знаю. Асебес мне рассказал.
Я почувствовал, что начинаю не на шутку сердиться.
— Слушай, хватит нести бред, Ангус! Я тут три часа торчу как чучело и у меня нет настроения слушать твои тупые домыслы.
— Тупые домыслы, значит? Бред, говоришь? А ты в курсе, что Асебес сам мне все открыл, а? — Она подмигнула. — Он сказал, что видел тебя вместе с этим бессовестным убийцей, с этим твоим дружком писателем. Вы входили в дом как раз в ту ночь, когда погибла бедная девочка. Это произошло… было полпятого утра — где-то так. Чтоб ты знал! — Она схватила меня за локоть и зашипела: — Я уверена, что ты поссорился с консьержем и перерезал ему горло. Это ведь горло было, да? Но я не собираюсь об этом никому рассказывать.
— Надеюсь, ты не сказала о своих подозрениях полиции?
Она энергично помотала головой:
— Нет, Тони… Я готова оказать тебе услугу.
— Я устал, Ангус, очень сильно устал. Почему бы тебе не оставить меня в покое? Сегодня был ужасный день, впрочем, как и вчера.
— Ты настоящий мужчина, Тони, скажу я тебе. Асебес был вонючим долбанутым педиком, растлителем мальчишек. А ты… Слава настоящим мужикам!
Она посмотрела на меня из-под полуопущенных век и проникновенно сказала:
— Я выхожу замуж на следующей неделе, Тони, и до этого нам нужно… Ну, ты сам знаешь, да? — Ангустиас снова начала подмигивать. — Ты ведь понимаешь, то, чем мы собираемся заняться, — это не любовь, верно? Ты ни на что не надейся. Я не испытываю к тебе никаких чувств. — Она помахала указательным пальцем у меня перед носом. — Кстати, не думай, что я ревную к этой девушке. Ну, к той красотке, что вошла в твой дом, словно так и положено. Нет, дорогой мой, я не такая и не держу зла.
— Спокойной ночи, Ангус. Иди домой — отдохни.
Но она не двинулась с места. Так и осталась стоять посередине тротуара в своем желтом плаще. В каком магазине она его купила? Наверное, он называется «Плевать я хотела на элегантность».
Напоследок она сказала:
— Все случится уже на будущей неделе, так, Тони? Ты не забудь, пожалуйста. Мы празднуем в «Ривьере», ты тоже приглашен. Осталось совсем немного времени. Да, не нужно на меня так смотреть, ты просто обязан оказать мне услугу… А если нет… то я тоже больше не буду тебе делать одолжений. И тогда тебе же будет хуже.
Я проследил взглядом, как она перешла улицу и присоединилась к сестрам, которые безуспешно пытались договориться с одним из полицейских, которого оставили дежурить у подъезда. Когда Ангус поравнялась с Гадесом, тот поприветствовал ее кивком головы.
Гадес направлялся ко мне. На нем был коричневый пиджак, который я помнил с прошлого раза. Машинально я отметил, что и сам одет сегодня в тот же костюм, что и тогда.
Он встал напротив:
— Нам надо поговорить, тебе так не кажется?
Он впервые назвал меня на «ты».
— Да, я тоже так думаю, Гадес. Но сразу хочу предупредить тебя — я работаю на Матоса, адвоката.
— Знаю, прохиндей Матос уже прислал уведомление судье, ведущему следствие. Мне бы хотелось задать тебе пару вопросов. Я думаю, ты сможешь выбрать тут недалеко какой-нибудь спокойный бар.
— Я никогда не хожу в неспокойные бары.
Заведение под названием «Танжер-бар», находившееся на улице Костанилья-де-лос-Анхелес, на первый взгляд казалось закрытым. На мой стук открыл Мохаммед, марокканец родом из Надора, мужчина примерно моего возраста, с густой черной бородой. В последнее время он еще больше раздался вширь благодаря занятиям с гантелями.
— Сожалею, но мы еще не откры… — Но тут он узнал меня и воскликнул: — Ай, карамба, сеньор Карпинтеро! Заходите, пожалуйста!
Мы спускались по ступенькам, следуя за Мохаммедом, который объяснял:
— В зале сидят несколько моих приятелей… хорошие люди, мы собрались, чтобы обсудить кое-какие вопросы, прежде чем начнется трудовой день, понимаете? А бар заработает чуть позже.
Дизайн внутреннего помещения вызывал некоторые сомнения в здравомыслии декоратора, явно пытавшегося воссоздать обстановку восточного сераля. Помнится, я пару раз приводил сюда Хуана. На самом деле это был бордель. Мохаммед каким-то образом ухитрился получить лицензию на содержание кабаре, так что мог закрываться лишь на рассвете, но для этого некоторым девочкам приходилось для маскировки танцевать или выступать в стриптиз-шоу, которое очень нравилось Дельфоро.
За столиком сидели четыре женщины, они ели прямо из лотков, предназначенных для хранения пищи. Рядом расположились двое мужчин. Разговоры смолкли, как только мы показались в дверях. Но Мохаммед поспешил успокоить компанию:
— Это мои друзья, они зашли выпить по рюмочке. Все нормально. Где вам угодно присесть, сеньоры? Чувствуйте себя как дома, хорошо?
Мы устроились за столиком в углу. Я оставил Гадесу место, где он мог расположиться спиной к двери, сам сел рядом.
Мохаммед довольно потирал руки, нацепив на лицо свою обычную маску коварного обольстителя:
— Вам здесь удобно, сеньоры? Что я могу предложить?
— Я, пожалуй, возьму джин-тоник. Джин Larios. И выдави туда пол-лимона. У тебя ведь есть лимоны, Мохаммед?
— Конечно, сеньор Карпинтеро, джин Larios, тоник — и выдавить туда пол-лимона. А вам, кабальеро?
— Кофе с молоком.
— Кофе с молочком, отлично. Сейчас принесу. Что-нибудь на закуску, сеньор Карпинтеро?
— Нет, и только не вздумай налить паленки.
— Хе-хе-хе… Паленки, скажете тоже! У нас такого вовек не водилось, сеньор Карпинтеро. Еще что-нибудь?
— Нет.
— Сейчас все будет готово. Вы подождете немножечко, хорошо?
В зале было душно и влажно. Я снял пиджак, пристроил его на спинку соседнего стула и закатал рукава рубашки. Гадес подозрительно оглядывал группу жующих людей, которые заканчивали свой обед в тишине. До нас доносился запах подгоревшего масла — видимо, жарили цыпленка.
Я зажег сигарету. Гадес начал нервно барабанить пальцами по столу. Потом сказал, понизив голос:
— Что за проклятое место?! У них нет вытяжки, мы задохнемся тут.
Я затушил сигарету о дно пепельницы и спокойно ответил:
— Нет, вентиляции нет, так же как и запасных выходов, и разрешения на приготовление пищи. Могу предположить, даже лицензия у них не в порядке. Это подпольный публичный дом. За той занавеской располагается комната, куда женщины водят клиентов. Полчаса — три тысячи, час — пять. А наверху в этом же здании пансион «Карабанья», в котором сдаются комнаты, там тоже почасовая оплата, час — три тысячи. В нем немного удобнее, но лицензии тоже нет. Такие вот дела, Гадес, таков реальный мир. Я не единожды приводил сюда нашего общего друга Дельфоро. — Я поднял глаза. Инспектор прекратил выстукивать дробь на столе и внимательно на меня смотрел. — Дельфоро развлекался как ненормальный, танцевал с женщинами, со всеми подряд, осыпал их комплиментами и шутками, угощал выпивкой. Но никогда не снимал ни одну, я ни разу не видел, чтобы он уединился с кем-то ни здесь, ни в других местах, что мы посещали. Один раз, когда мы кутили в «Птичке Чегуи» на улице Бальеста, я наблюдал, как одна дама целовала ему руку со словами «Благослови вас Господь, сеньор». Он заплатила ей пять тысяч тогдашних песет за один только танец с ним. Таким был Дельфоро — удивленный ребенок непостижимым образом уживался в нем с какими-то другими ипостасями. Я думаю, что любой человек способен лишить ближнего жизни, Гадес. Для этого достаточно вспышки ярости. Можно убить даже того, кого любишь. Но чтобы Дельфоро… нет, только не он, я уверен.
Я замолчал, думая о своем отце. Прошло уже сорок лет, но каждый раз, вспоминая ту ночь, когда я хотел прикончить его, я погружался в глубокую тоску. Уж не знаю, как расценил мое молчание Гадес. Подумав, он сказал:
— Да, это можно понять. Однако и в таком случае преступление не перестает быть преступлением. Конечно, если оно было совершено в состоянии аффекта, это считается смягчающим обстоятельством в уголовных кодексах всего мира.
— Понять что-то еще не значит оправдать.
— Ладно, согласен. Я могу себе представить, каким шоком стал для тебя тот факт, что твой друг Дельфоро убил Лидию. Это ведь не укладывается у тебя в голове, так? И твое желание помочь тоже не кажется мне странным. Слушай, я прочитал почти все романы Дельфоро. Тебя он описывает в шести из них, ты там главный герой, честный полицейский с тяжелым и непростым прошлым. Что-то типа Дон Кихота, который совершает добрые дела в этом проклятом городе. — Он замолчал и посмотрел на меня. — Это ведь не имеет ничего общего с действительностью, он выдумал тебя, а ты… ты, в свою очередь, выдумал его. Если Дельфоро не убил Лидию, то кто это сделал? Скажи мне, Карпинтеро.
Тут подошел улыбающийся Мохаммед с подносом, и Гадес умолк.
— А вот и ваш кофеек. — Марокканец поставил перед инспектором чашку. — И джин-тоник с лимоном. Еще что-нибудь?
— Нет, больше ничего не надо, Мохаммед, спасибо. — Я достал из кармана пятьсот песет и положил на стол. — Возьми сразу.
— Нет, нет! За счет заведения, сеньор Карпинтеро, я угощаю!
— Ну же, Мохаммед… Я сказал — бери!
Он с сомнением взял деньги:
— Спасибо, конечно… Я сейчас принесу сдачу.
— Нет, оставь себе.
— Покорнейше благодарю, сеньор Карпинтеро, покорнейше благодарю!
Гадес сидел, погрузившись в свои мысли и рассеянно помешивая ложечкой в чашке. Я сделал глоток. Что ж, по крайней мере джин был настоящий. Мохаммед отправился к своим друзьям и начал вместе с ними есть жареного цыпленка. Они наконец возобновили разговор, общаясь полушепотом. Мне показалось, что это был один из арабских диалектов, на котором говорят на севере Марокко.
— Мохаммед был одним из наших старых осведомителей, — сказал я. — Я имею в виду то время, когда я работал в «Ночном патруле», в комиссариате.
— Кто? — Гадес резко поднял голову, не понимая, о чем я.
— Мохаммед.
— «Ночной патруль», — повторил Гадес и сделал глоток кофе с молоком. — Да, патруль. Я читал доклад о вашей бригаде, сделанный отделом собственной безопасности в девяносто втором году.
— Так ты поэтому назвал меня «бывшим продажным полицейским», так? — улыбнулся я.
— Да, я смотрю, Дельфоро хорошо описал тебя в своих романах. Ну прямо как Марлоу у Раймонда Чандлера. Ты там слишком безгрешен.
Я понятия не имел, что за тип этот Марлоу у Раймонда Чандлера, но все же ответил:
— Да, наша бригада увязла в дерьме по самые уши. Коррупция! Нико Сепульведа, Карлитос Монхе, Инчаусти… все они. Весь «Ночной патруль» в полном составе завладел земельными участками, которые вот-вот должны были перевести в другую категорию. Выгодное дельце провернули. Заработали на этом достаточно денег, чтобы обеспечить себе достойную жизнь после выхода на пенсию. Но, увы, вмешалась служба собственной безопасности. В итоге пришлось пойти с ними на сделку: досрочная отставка, прежде чем эту историю раздуют журналисты. Ведь нужно же поддерживать в народе уверенность в честности доблестных сотрудниках служб безопасности государства. Однако в той махинации было замешано много всякого народа: нотариусы, чиновники, члены совета по градостроительству, строительные предприятия… Но им ничего не было.
— И ты подал в отставку.
На некоторое время воцарилось молчание, я сделал еще глоток. Уже много лет я ни с кем не разговаривал о том деле. Вернее я вообще никогда ни с кем не разговаривал о том деле. Или нет? Кажется, мы как-то обсуждали его с Хуанитой, но не уверен. Или я что-то рассказывал Дельфоро?
Наконец Гадес произнес:
— Думаю, что недооценил тебя. Я попался в ловушку тогда, у тебя дома. Попался как простачок. Ты назвал меня «парень» — и я вышел из себя, взбесился. И выболтал, что у нас есть свидетель. — Он внимательно глядел на меня. — Я говорил про Асебеса. Или, ты думаешь, он соврал? Консьерж заявил, что видел, как вы с Дельфоро входили в его квартиру в ночь, когда было совершено преступление. Он указал время: самое начало пятого.
— Нет, я не думаю, что он соврал.
Взгляд инспектора сделался еще более напряженным.
— Он слишком боялся меня, чтобы говорить обо мне неправду, — пояснил я. — Гумерсиндо был слизняком, вонючим педиком, но он никогда не решился бы обвинять меня в чем-то, не имея на то веских оснований. Он слишком боялся меня.
— Не понимаю…
— Он ошибся, Гадес. Просто обознался — вот и все. Должно быть, увидел кого-то другого — моего роста и сложения. Или… — Я оборвал фразу на полуслове.
— Или что?
— Или кто-то заставил его дать такие показания.
— Кто-то из наших? Из убойного отдела?
— Не знаю. Кто-то… Слушай, Гадес, с каждым днем дело Лидии все усложняется. Версию об убийстве в целях ограбления можно отмести сразу как несостоятельную, ну а разговор об убийстве из ревности — полная чушь.
— Чушь?
— Да, чушь. Ты можешь себе представить, что мужчина, обезумевший от ревности, аккуратно приподнимает левую грудь жертвы, чтобы точно попасть ей в сердце? Ты веришь в подобное? Я — нет. А чтобы писатель, специализирующийся на детективных романах, оставил на месте преступления гильзу, по которой эксперты наверняка определят оружие? Не надо держать меня за идиота, Гадес.
— Он мог испугаться, заметить кого-то, не знаю… Существует масса причин, по которым убийца вдруг спешно ретируется с места преступления. Ну допустим, я приму такое объяснение. А какова твоя версия? Мне интересно ее услышать.
— Если признаться честно, то у меня нет никакой версии. Но здесь слишком много странностей. И ты совершил ошибку, не только когда сказал мне, что у тебя есть свидетель, который видел меня с Дельфоро в ночь совершения преступления. Ты допустил еще одну промашку, и она гораздо серьезнее.
Инспектор придвинулся ближе.
— Ты ведь утверждал, будто знаешь еще и то, что я встретился с Дельфоро в тот же вечер в одном из баров Маласаньи. Это твои слова, так? Но я специально зашел в тот бар и выяснил, что никакие полицейские с расспросами там не появлялись, Гадес. Так откуда же вы об этом узнали? Ты ни за что не откроешь мне правду, что будет правильно, но я сам тебе разложу все по полочкам. Кто-то из ваших следил за Дельфоро еще до того, как было совершено преступление.
Гадес допил кофе. Вообще-то правильнее было бы сказать — поднес чашку к лицу, чтобы скрыть свои чувства. Но я все же продолжил:
— А если не кто-то из ваших, то, значит, это были люди из некоей мощной охранной фирмы. Я знаю одну из таких контор, которая сильно интересовалась персоной Лидии Риполь задолго до ее смерти.
Повисшая над столом тишина стала почти осязаемой. Я использовал паузу, чтобы одним глотком прикончить свой джин-тоник.
— Ладно, все это имеет логическое объяснение, но я не собираюсь помогать адвокатам защиты, понятно? Я ведь явился сюда не для того, чтобы обсуждать с тобой разные версии преступления, а чтобы кое о чем тебя спросить.
— Да, я это понимаю, спрашивай что хочешь.
— Коллеги мне сказали, что замок на двери в привратницкую взломали люди из муниципальной полиции, это так? Ты ведь присутствовал?
— Так оно и было, капрал выбил дверь со второго удара ногой. Похоже, он очень сильный.
— То есть получается, что дверь была просто захлопнута, и все?
— Кажется, так.
— И ты не пытался войти туда, Карпинтеро? Замок без задвижки — это же очень просто. Даже для того, кто не слишком разбирается в замках. Ты заглядывал в комнату до прибытия полиции?
— А зачем мне это надо?
— Да брось, Карпинтеро. Ты провел меня один раз, но повторить тебе не удастся. Конечно, тебе это надо. Там ведь могли оказаться пленки Дельфоро. Они у тебя?
— Слушай, Гадес, давай наконец прекратим меряться яйцами. Ты-то откуда знаешь, что Дельфоро пытался мне передать пленки? Информации об этом нет в деле.
— То есть ты все-таки их искал.
— Черт возьми, Гадес! Мы долго еще будем играть в эту игру? Признайся, откуда тебе известно про пленки, и я, в свою очередь, тоже открою правду.
— Даешь слово?
— Даю.
— Тогда слушай — все очень просто. Матос прислал судье запрос, требуя, чтобы ему предоставили эти самые кассеты, цитируя его слова: «Магнитофонные записи, надиктованные моим подзащитным Хуаном Дельфоро, в которых объясняется его точка зрения на гибель доньи Лидии Риполь и которые, предположительно, находятся в распоряжении отдела по расследованию убийств». Ну и он настаивал на том, что эти пленки могут пролить свет на все дело и доказать невиновность писателя. Понятно?
— Зачем Матос это сделал? У него, видимо, с головой не все в порядке. Дельфоро пленки понадобились только как рабочий материал к задуманному им роману об убийстве Лидии. Для суда они не будут иметь никакого веса. Это абсурд.
— Тебе так Дельфоро сказал?
— Да, а еще он приказал жене отослать их по почте мне домой, перед тем как его арестовали. Видимо, имел все основания предполагать, что с ним произойдет далее. Но посылка по адресу не дошла, и я решил, что это дело рук Асебеса, ведь именно он разносил почту. Я разыскивал консьержа три дня, но так и не смог с ним связаться. Он исчез. А потом появился этот запах из привратницкой, и у меня возникли нехорошие подозрения. Да, Гадес, ты прав, я входил туда раньше полиции, даю слово, что говорю правду. Я был внутри. Как ты верно подметил, это не так сложно. Вскрыть замок оказалось плевым делом. Но я не нашел того, что искал, ничего там не осталось после убийцы.
— Ладно, пожалуй, я тебе поверю, — ответил Гадес. — Но я предлагаю тебе поехать сейчас вместе со мной, и ты увидишь, что за человек на самом деле твой дружок Дельфоро. Когда меня вызвали на осмотр тела Асебеса, я как раз допрашивал вора, который проник весной в его дом. Его задержали сегодня днем и доставили в наш отдел. Хочешь познакомиться?