Проще, чем кажется

4

После сеней, куда через окна проникают лучи заходящего зимнего солнца, мы оказываемся в кромешной мгле.

В доме темно, хоть глаз выколи.

Я достаю телефон, активирую фонарик и пытаюсь отыскать выключатель. Первым его находит Макс. Щелкает. Но ничего не происходит.

— Электричества нет? — спрашиваю я в панике.

— Погоди, дай сюда, — Макс просит у меня телефон и, подняв его, направляет фонарь на стены.

Эврика, в поле зрения попадает электрический счетчик!

— О, да будет свет! — щурюсь, когда Макс переключает заветный тумблер.

Однако почти сразу под абажуром раздается какой-то треск, я даже ничего толком рассмотреть не успеваю, как комната снова погружается во мрак.

— Да будет свет, сказал электрик и перерезал провода, — шутит Макс, перемещаясь под абажур. Рост Потапова позволяет заглянуть внутрь, просто поднявшись на цыпочки. После чего он оповещает: — Лампочка перегорела.

— Может, есть новая? Надо в ящиках посмотреть.

— Давай сама, — он возвращает мне телефон. — Я в чужих домах по шкафам не шарю.

И, о, чудо, лампочка в наличии! На средней полке скрипучего буфета лежат целых четыре штуки, там же я нахожу несколько парафиновых свечек и упаковку со спичками.

Дядь Миша — молодец.

Даю себе задание позвонить ему, чтобы сообщить о приезде. Все-таки хозяин дома не папа, а его старший брат. Будет некрасиво, если тот узнает, что я была в Лебедином, а его не предупредила.

Наконец, свет снова вспыхивает, и я осматриваю дом.

Комнат здесь всего две: просторная кухня и крошечная спальня по ту сторону большой русской печи. Из мебели: буфет, круглый стол в проеме между окон, диван с двумя креслами, сервант, набитый посудой. В глаза бросается пустая божничка в «красном углу» — иконы переехали к дяде Мише вместе с бабушкой, когда та обезножила.

По причине того, что окна сейчас закрыты ставнями, в доме не очень уютно, но в целом, все почти так же, как и было при живой и здоровой бабушке.

— Ну как тебе? — спрашиваю Потапова, тоже тщательно изучающего интерьер.

— Холодно, Мань, — замечает он совершенно в тему.

У меня нос не покраснел уже, а посинел. Ведь в домике едва ли теплее, чем снаружи.

— Надо печку затопить, — я с опаской смотрю на это творение инженерной мысли.

И, пожалуй, только сейчас понимаю, куда попала.

— Где дрова найти, знаешь? — с готовностью подхватывает Макс.

— Где-то там, — киваю на темное окно, выходящее во двор.

— Ясно. И печь топить ты тоже не умеешь, — ворчит он, открыв дверцу печи и заглянув внутрь.

— А что там уметь? Положил дров, напихал бумаги и поджег. Делов-то. На крайний случай в Интернете гляну… — дабы не быть голословной, беру телефон.

Связи практически нет. Одна палка. Про Интернет молчу.

— У меня только «ешка» ловит, — сообщает Макс, исследовав значки на своем мобильном. — И воды, как я понимаю, в доме тоже нет, — мрачно констатирует.

— Блин, блин, блин! — по лбу себя стучу. — Я же хотела взять в магазине пару бутылей! Ну схожу до колонки.

— С ведрами? — прыская, уточняет Потапов.

— Да. И с коромыслом, — глаза закатываю.

— Ладно. Может, я на что сгожусь, — усмехается он. — Закутайся пока во что-нибудь. Пойду искать дрова.

Макс — настоящий добытчик, потому как вскоре он возвращается с огромной охапкой березовых поленьев. К этому времени я успеваю найти пестрое шерстяное одеяло и завернуться в него с головой.

— Повезло. В бане лежали наколотые.

Бросив дрова на обитый железом пятачок перед печкой, Максим опускается на корточки и принимается сдирать с поленьев бересту.

— Это дядь Миша, наверное, оставил. Он сюда каждое лето в отпуск приезжает, ремонтирует тут все, в порядок приводит. А так дом стоит пустой почти круглый год.

— Теперь ясно, почему сюда газ не провели, — имеет в виду, что дома на противоположной стороне улицы полностью газифицированы.

— Да, бабушку же давно парализовало. Отец далеко живет. Если бы не дядь Миша, тут бы уже все…

— Спички, Мань, не видела? — спрашивает Максим.

— Видела!

Я несусь к буфету за спичками, отдаю ему и с нарастающим изумлением наблюдаю, как Потапов разжигает огонь в печи.

— Эй, урбанист, где ты печку топить научился?

— Нигде. Даже костер ни разу сам не разводил, — признается тот, завороженно глядя на занимающееся пламя. — Надеюсь, существует какой-то эволюционный кеш, и у меня все получится, иначе мы тут оба окочуримся.

Я, почему-то, даже не сомневаюсь, что у Макса получится, при этом не могу отказать себе в удовольствии похихикать над ним:

— О, так это в тебе что-то на уровне ДНК взыграло?

Оглянувшись, Макс проводит по мне долгим взглядом, под которым я очень странно себя чувствую. Вопрос мой игнорирует и снова в печку заглядывает, оповещая:

— Кажется, разгорелось…

Прикрыв дверцу, он встает и, потеснив меня у стола, достает из пакета бутылку с кагором.

— Бокалы давай, греться будем, — покосившись, сдергивает в горлышка этикетку.

— Бокалы? — удивленно переспрашиваю, подходя к буфету. — Ты выпить решил? А как за руль сядешь?

Достаю два граненых стакана, нюхаю, дую внутрь каждого и, на всякий пожарный, протираю их вытянутым рукавом свитера.

— Сегодня не поеду уже.

Взяв бутылку, Максим довольно долго вращает ее через горлышко в одном направлении, потом всего несколько раз в другом, после чего ставит на стол и без всяких усилий вталкивает в бутылку пробку одним пальцем.

И, если бы он хотел произвести на меня впечатление, то у него бы это получилось.

— Подожди… — поднимаю взгляд на его лицо. — Как это… сегодня не поедешь? В смысле?

— В смысле, я тебя не брошу одну в этом деревенском квесте. Это не обсуждается.

Я ставлю стаканы на стол, поправляя рукав, и снова кутаюсь в одеяло, бормоча при этом:

— Я не беспомощная.

— Разумеется, нет, — проговаривает Макс, разливая крепленое. — Завтра вместе поедем, — протягивает мне стакан.

— Потапов, да что ты мной распоряжаешься? — принимаю напиток и принюхиваюсь к яркому аромату.

— Я не распоряжаюсь, я беспокоюсь, — снисходительно поправляет Макс. — Сегодня Сашкина годовщина, и тебе приспичило приехать сюда…

Он умолкает, но его острожный тон и опасливый взгляд говорят сами за себя. В печи все громче трещат дрова и гудеть начинает. В образовавшейся тишине я и спрашиваю:

— И? На что ты намекаешь? — хочу понять, что у него в голове.

— Да ни на что, Мань, — Максим с виноватым видом покручивает в пальцах стакан.

— Нет. Ты что-то же предполагаешь, — настырно смотрю на него. — Как и с деньгами… Опять сделал неутешительные выводы, да?

— Братан… — Улыбнувшись, Макс тянется, чтобы обнять мою завернутую в одеяло фигуру. — Мань, я ничего плохого про тебя не думаю. Веришь мне? — ощутимо прижимает меня к себе, обхватив ладонью за плечо. Я киваю. Конечно же я ему верю. — Вот и все. Давай для согрева.

Он тянет ко мне стакан, но я поспешно отвожу свой.

— Нет, не для согрева, — даю понять, что мы должны Сашку помянуть.

Макс кивает.

Не чокаясь, выпиваем все до дна. Я морщусь от крепости терпкого сладкого напитка. В горле и груди сразу теплее становится, чего не скажешь про ноги. Пальцев уже не чувствую.

И, заметив, как я пританцовываю, Потапов берет стул, ведет меня к печке, усаживает и пледом с дивна сверху оборачивает, как кулёму. А мне так холодно, что я уже хоть во что готова завернуться.

— Грейся. За печкой пригляди, чтобы не погасло. Если что, зови.

— А ты куда? — оглядываюсь на дверь, в направлении которой шагает Макс.

— Дрова рубить, — отвечает от так, словно это какое-то обычное для него занятие.

Минут через двадцать непосредственно возле печи становится ощутимо теплее. Щеки горят. Я снимаю с себя плед, доливаю в стакан вина — в таком виде и встречаю Потапова: окосевшая и краснолицая.

— Замерз? — обращаюсь к нему с полупьяной интонацией.

И ничего понять не могу. Макс же с мороза зашел, а на нем парка расстегнута, лицо тоже все красное.

Он бросает возле моих ног новую охапку поленьев и, тяжело дыша, сообщает:

— Ага, какой там… Мокрый, как мышь… Жесть. Как после тренажерки.

— Фитнес-клуб «Лебединое» к вашим услугам.

— Кроме вина попить ты вообще ничего не взяла, да?

— Ой… — отхлебываю из стакана.

— Ладно, я тогда за водой поехал. И кошку твою уже можно заносить, пока она мне салон не обгадила.

— Это кот. Он мужчина. Джентльмен. И он не гадит, — возмущенно отражаю, вставая со стула.

Поржав надо мной, Макс на большой пластиковый бидон указывает и взглядом просит, чтобы я проверила, что там:

— Вот это что за емкость?

Выполняю. Откручиваю синюю крышку и заглядываю внутрь.

Макароны. Сахар. Мука…

— Тут провизия какая-то.

— От мышей, наверное, убрали, — предполагает Макс и распоряжается: — Давай в шкаф пока уберем. С ведрами не прикол ходить. Сюда воду наберу.

Я пьяно киваю, и вместе мы довольно быстро освобождаем бидон. Пока Макс заворачивает крышку, обращаю внимание на его светлую парку, она вся в каких-то березовых ошметках.

— Ты куртку перепачкал, — подойдя, начинаю ее отряхивать. — Жалко. Новая же?

— Да брось, Мань.

— Нет, погоди.

Полная решимости я подхожу к вешалке у двери, снимаю с нее более подходящую случаю верхнюю одежду и протягиваю Потапову со словами:

— Оригинальный бренд. Ив-Сен Ватник. Зимняя коллекция.

— Шикардос, — смеется Макс, стягивая парку.

Облачившись в новое одеяние, вешает куртку на крючок и забирает бидон.

Я отхлебываю вино и смеюсь на всю избушку, представляя Потапова.

Черный крузак и фуфайка — забавная дисгармония. Но Максу все очень идет: и крузак, и фуфайка…

Только в честь чего я об этом думаю?

Потому что я уже поддатая. Да. Точно. Именно поэтому.

А еще мне жарко становится.

Избавляюсь от одеяла и из куколки превращаюсь… не, не в бабочку, увы… в пьяную муху. То ли доза вина какая-то сонная, то ли все дело в том, что я так быстро согрелась, но я еле шевелюсь, пока включаю холодильник, советский, раритетный, но работающий — «Юрюзань», куда закидываю часть продуктов. Потом, вооружившись, старым гусиным крылышком, выметаю к порогу снег, который Макс со двора натаскал, и даже отыскиваю за печкой две разноцветные дорожки. Половики стелю, затем вытираю влажными салфетками клеенку на столе и все остальные горизонтальные поверхности. И к очередному возвращению Макса успеваю прикончить еще четверть стакана.

После сладкого вина пить ужасно хочется, и я с жадностью выпиваю половину ковшика.

— Ледяная! А какая вкусная! — нахваливаю колодезную воду.

— Не пей много, заболеешь, — ругается Макс. А сам ковш забирает и допивает за мной. — Чайник ставь давай, — тяжело дыша, еще зачерпывает. — Я пойду ставни открою, а то у меня стремное ощущение, как в землянке сидим. Дышать темно.

Он снова уходит по делам, с которыми я, понятия не имею, как бы справилась сама, и чего бы мне это стоило — тоже не знаю.

Ведь Потапов один все переделал, а я только напилась. Хороша Маша.

Чтобы реабилитироваться, кипячу чайник, наливаю в умывальник за шторкой воду, Вусе туда же толчок ставлю. Посадив кота в лоток с напутствием сосредоточиться и подумать немного о бренном, мою руки и пару тарелок ополаскиваю. Куда потом нарезаю сыр и все остальное богатство раскладываю.

Вместе с половиками за печкой лежали валенки: большие и очень-очень большие.

Переобуваюсь в те, что поменьше, показываю Вусе, где корм, и оставляю его в покое — изучать наше новое временное жилище.

Тем временем, Макс впускает свет в последнее окно.

Без ставень в доме сразу светлее становится несмотря на вечерние сумерки.

Домой Максим с очередной партией поленьев приходит. Снимает фуфайку, шапку и, явно заметив, что я тут прибралась, разувается возле порога.

— Валенки надень, — показываю на те, куда меня целиком можно засунуть. — Ну или тапки. Пол ледяной, — подхожу, чтобы поставить перед Потаповым дядины тапочки.

— Спасибо, Мань, — улыбнувшись, он толкает ноги в тапки. — А где умыться можно? И есть, во что переодеться?

— Вот тут, — за цветную шторку его завожу. Пока Максим умывается, роюсь в шкафу, где отыскиваю полотенце, синюю полосатую футболку и байковую рубашку в клетку, какие деды носят.

Нюхаю. Вроде, все чистое.

— Бодрит, да? — заглядываю за шторку, где тихо матерится Потапов, умываясь ледяной водой. — Ой…

Смущенно замираю, увидев, что из одежды на нем только штаны.

— Не то слово, — надвигаясь, Макс зачем-то тянется ко мне. И я соображаю — за полотенцем. — Как заново родился.

— Вот… — попятившись, передаю ему одежду. — Это дядино… Все, что нашла.

— Годится… — покинув санузел, Макс натягивает футболку, рубашку надевает и садится за стол. — Чаем меня напоишь, хозяйка?

— Конечно, — толкаю в чашки два пакетика.

Спасибо дяде Мише — чай у нас есть.

— Что-то не похоже на деревенское угощение, — Макс подцепляет пальцами кусочек чеддера и салями, сворачивает и в рот закидывает.

— Ну так мы и не в обычной деревне, — замечаю, разливая кипяток. — До Парижа пятнадцать километров, — имею в виду название соседнего, более крупного населенного пункта.

— Да, я слышал про Париж. Там и башня, вроде, есть?

— Есть, — ставлю перед Максом чашку с чаем и сажусь по другую сторону стола. — В детстве папа нас возил. Копия Эйфелевой уменьшена в несколько раз, но все равно впечатляет.

— А откуда такое название у деревни?

— Париж? Ну так-то тут много европейских названий: Кассель, Варна, Арси, Фершампенуаз… А бабушкина сестра, баб Люба, жила в деревушке с названием Требия.

— Требия? А это что такое?

Поднимаюсь, чтобы достать из шкафа коробочку с рафинадом, попутно пускаясь в объяснения:

— Предки местных жителей были татарами-казаками. Они же — нагайбаки — очень интересный народ. Только в наших краях проживает. Родной язык у них татарский, но при этом они православные. И вот эти казаки все войны прошли, включая войну с Наполеоном. Оттуда топонимы. А Требия от французского «très bien» пошло.

— Я не знал. Любопытно, — удивляется Макс, делая себе очередной бутерброд с крекером, беконом и сыром.

— Моя бабуся была нагайбачкой, — я толкаю между двумя крекерами кусочек грудинки.

— Так и ты, стало быть, тоже представитель этого уникального народа?

— Ну… Я уже седьмая вода на киселе. Татарского я не знаю, обычаев тоже. Зато французское все люблю, — перевожу взгляд на бутылку. — Кагор, например.

Улыбнувшись, Макс тянется через стол и берет меня за руку, тщательно ощупывает пальцы и спрашивает:

— Хоть согрелась, француженка?

— Да. А вы меня удивляете, господин финансовый директор.

— Чем это?

— Своей способностью адаптироваться к деревенской жизни.

— Здесь классно… — тянет он задушевно.

— Аутентично, да, — поддакиваю, похрустывая крекером. — А тебе, разве, завтра не надо в офис?

— Я в отпуске.

— Ты же трудоголик и не ходишь в отпуск, — прищуриваюсь недоверчиво.

— Да, а еще дрова не рублю и все такое… Надо пробовать что-то новое, — говорит Потапов, но неожиданно меняет тон: — Мань… Ты же понимаешь, что я тебя одну тут не оставлю?

— Понимаю…

Глядя на наши сцепленные пальцы, я киваю, уже отдавая себе отчет, что идея приехать сюда в такой мороз была катастрофически тупой. Еще и Максима из города выдернула. Из-за меня он рубил дрова, топил печь… И сидит сейчас в шмотках и шлепках моего пожилого дяди.

— Чего ты улыбаешься?

— Представила, если бы ты в таком виде в офис заявился, — прыскаю с пьяну.

— Что? Совсем не нравлюсь тебе? — гоняя по моему лицу взгляд, Макс слегка кривит губы.

— Да… Нет… Почему? Нравишься… — пытаюсь исправиться, но получается что-то не то. — То есть… Ну как друг… — добавляю поспешно, чтобы не звучало с подтекстом.

— Мм-м, — неопределенно тянет Макс, выпуская мою кисть. — Ладно… Пойду еще дров подкину.