Проще, чем кажется

5

— Двадцать каналов, а смотреть вообще нечего, — сетует Потапов, переключая на очередной из двадцатки федеральных.

— Да оставь уже хоть что-то, — ворчу на непрекращающееся однообразное мелькание. — Я телек сто лет не смотрела.

— А я сто лет не видел кинескопный телек.

Макс оставляет в покое пульт от тридцатисантиметрового «Шарпа», куда мы долбимся вот уже минут пятнадцать, перебравшись после ужина на диван.

Смотреть и правда нечего — ни Ютуба с VPN, ни самого захудалого онлайн кинотеатра. Еще и реклама банков и Озона бесконечная.

Я покачиваю валенком в сторону тумбочки, где стоит дядина ретро-магнитола.

— Еще кассетник. — обращаю на нее внимание Максима.

— Работает, интересно?

— Попробуй включить.

Осторожно сняв с колен Вусю, я иду чистить зубы.

Мне кажется, после кагора у меня теперь зубы, как у того жуткого демона из первого «Астрала». Еще бы не мешало в туалет сходить, но пока терпится, пожалуй, подожду.

Жить в тех условиях, которые имеются в бабушкином доме непросто. Ведь условий-то и нет никаких. Но, в целом, можно привыкнуть и к дровам, и к печке, и к студеному полу… И мыть посуду в тазике — тоже не страшно. А вот уличный туалет. Зимой. В ужасный мороз. Вот это страшно, люто и действительно требует сверхчеловеческой выдержки.

Пока рот полощу, выглядываю из-за шторки. Потапов все-таки позарился на винтажную электронику.

— «Санио». Мэйд ин Джапан. Оригинал, прикинь? — с благоговением сообщает он, изучая красный двухкассетник. — Так… кто тут у нас, — начинает перебирать стопку аудио. — Газманов сойдет?

— Э-э, — отрицательно мычу, прежде чем пойти и сплюнуть.

— Любэ? — повысив голос, интересуется Макс.

— Нет!

— Игорь Тальков?

— Не знаю такого.

— Юрий Антонов?

— Что-то знакомое.

Я покидаю ванную комнату за шторкой и снова плюхаюсь на диван.

— Боярский еще есть, — Потапов крутит в пальцах очередную кассету.

— Боярского давай! — отбиваю моментально.

— Как ты сразу оживилась, — смеется Максим, перетаскивая магнитолу поближе к розетке.

— Папа Боярского слушал. Я всего его песни знаю.

— Нифига.

— Ну не все, но с одной флешки точно знала назубок. Давай включай.

К нашему удивлению красный японский агрегат заводит музыку без нареканий. Первой играет «Зеленоглазое такси», а после нее — «Ланфрен-ланфра».

— Мань, а что такое «ланфрен-ланфра»? — любопытствует Макс.

— Что-то на французском, наверное… — пожимаю плечами. — Не знаю, погугли.

— На чем? На кассетнике? — усмехается он.

— Блин, точно, — вспоминаю, что мы с ним, как пещерные люди.

Я правда не думала, что тут будут такие проблемы со связью и мобильным интернетом. Это же теперь, получается, моя новогодняя чат-рулетка накрылась медным тазом.

— Как у кока-то дела? — неожиданно серьезно спрашивает Потапов, возвращаясь к разговору о моем папе уже в ином контексте, хоть и под все того же Боярского.

— Нормально. Ему все нравится.

Мой отец, повар по образованию, последние годы работает на рыболовецком судне и дома почти не появляется.

— Созваниваетесь?

— Ну да… Вот он в отпуск приезжал осенью.

— А с матерью они как?

— Да никак. Как соседи, но те и то, мне кажется, больше общаются, — усмехаюсь, пытаясь отогнать прочь невыразимую печаль.

Вот так вот бывает… Жили два человека, любили друг друга, родили детей, а теперь даже смотреть друг на друга не могут.

— Открыть вина еще? — предлагает Макс, чтобы сгладить момент, я думаю.

— Ты хочешь напиться?

— А что еще делать в восемь вечера? — легкомысленно роняет он. — Так ты будешь?

— Давай. Не мне же завтра за руль.

Максим к столу проходит, чтобы заняться бутылкой сухого. Я же поднимаюсь, чтобы перемотать на следующую песню.

— А, может, я завтра не поеду, — подает голос Потапов под звуки вступления нового трека.

— Не поедешь? — я изумленно оглядываюсь.

— Мне тут нравится. Я же в отпуске. Ты тоже. Встретишь со мной Новый год? — выталкивает Макс как-то… неуверенно.

— Здесь? — пальцем окружность рисую в воздухе, уточняя, что все верно понимаю.

— Да.

— Без никого?

— Ну как это… С кошкой твоей.

Закончив раскручивать бутылку, Макс проделывает с ней тот же фокус, что и ранее.

— Это кот, — напоминаю ворчливо. — Ты не шутишь? — и тоже к столу приближаюсь.

— Нет, — Макс головой качает, наполняя стаканы.

— Да брось, тебе же по-любому есть, с кем встретить Новый год, — прищурившись, смотрю на Максима, пытаясь выяснить, что стоит за его внезапным предложением.

Жалость? Забота? Или ему просто делать не хрен?

— Я хочу встретить его с тобой, — с акцентом на последнем Макс протягивает мне вино.

— Перестань, со мной все нормально. — Выпивку принимаю, однако остальное встречаю довольно прохладно. — Правда. Не надо меня опекать до такой степени. Да, сегодня я тупанула, знаю… Надо было тебя послушать, но в итоге мы здесь…

— Разве я что-то сказал? — толкает достаточно провокационно.

И смотрит соответствующе — словно виды на меня какие-то имеет.

Я, конечно, понимаю, мы тут одни, заняться нам нечем, но это же не повод, чтобы… Чтобы… что?

— Потапов, это я такая пьяная, что не одупляю чего-то, или ты ко мне, как будто бы… подкатываешь? — озвучиваю свои подозрения.

На его взгляды, вздохи и недомолвки этим вечером у меня уже аллергия.

Если это приколы такие, то мне абсолютно не смешно.

— Я? — будто бы, искренне удивляется.

Супер.

Я делаю глоток красной кислой бурды и морщусь.

Теперь он прикидывается белым и пушистым, а я себя дурой чувствую.

А вот не надо было пить с пяти часов вечера!

— Так все ладно… — едва пригубив, ставлю стакан на стол. — Проехали, — сотрясаю расправленными ладонями. — Я этого не говорила, ты этого не слышал. Это все Боярский… — понимая, что несу полную чушь, в конце совсем тушуюсь: — То есть… Короче, я, наверное, спать пойду.

Попятившись, иду к дивану, чтобы захватить кота.

— Мань, да хорош, — миролюбиво взывает Потапов, забирая оба стакана и перемещаясь ко мне. — Какой спать? Время детское. Давай я выключу Боярского от греха подальше, и мы просто посмотрим телек.

Что он и делает. Однако избавиться от позорной неловкости это не помогает.

Стиснув челюсти, медленно выдыхаю.

— Ладно…

Расположившись на приличном от Потапова расстоянии, я тянусь за пультом и включаю «Первый канал», где начинается новогодний выпуск «Поля Чудес». В последний раз это шоу я, по-моему, в Лебедином и смотрела. Бабушка Рая Якубовича очень уважала. Я же поражаюсь, каким он стал стареньким, но да и я уже, впрочем, не девочка с длинной косичкой… так-то.

— Добрый вечер! Здравствуйте! Пятница! В эфире капитал-шоу «Поле чудес»! И, как обычно, под аплодисменты зрительного зала я приглашаю в студию тройку игроков… — сообщает с мерцающего экрана Леонид Аркадьевич. Пока те представляются, я несколько раз кошусь на Потапова. Тот с невозмутимым видом смотрит телек. Ничего не понимаю. То ли я дура, то ли лыжи не едут? Почему он себя так странно ведет? — А вот и задание на первый тур…

— Мань? — в какой-то момент Макс замечает, что я безбожно пялюсь на него.

— Я… Я просто задание прослушала, — с громким скрежетом извилин все же нахожусь с ответом.

— Короче… Есть какое-то общее свойство у обезьян и у мужчин, — вводит в курс дела.

Я фыркаю и припечатываю:

— Чесать себе что-нибудь. — Взгляд на экран перевожу, пересчитывая синие квадратики: — Смотри. Че-сать. Шесть букв. Подходит.

Посмеявшись, Максим скрещивает руки на груди и отрицательно машет головой.

— Нет. Женщины себе тоже что-нибудь чешут время от времени, я уверен.

— Ну и какая у тебя версия? — отражаю сварливо.

— Кра-со-та. — По слогам произносит Макс. — Нет. Перебор.

— Чего?

— Ну говорят же, что мужик должен быть чуть красивее обезьяны, — объясняет выбор своего варианта.

— А-а… — тяну, все еще подтупливая после сцены у стола. Но, в конце концов, я же не сумасшедшая. Потапов действительно весь вечер подает мне неясные сигналы. — Ты сказал «от греха подальше», — предъявляю ему один из таких. — Что это значит?

— Да я просто пошутил, — он неестественно белозубо улыбается.

— Мм-м… — я же окончательно запутываюсь в своих подозрениях.

От позора меня спасает второй участник, который внезапно угадывает правильный ответ.

— Чего? — морщится Макс.

— Лысеть? — я тоже, если честно, в шоке. — Правильный ответ «лысеть»?

— Согласен, как-то… тупо, — критикуя, тянет Макс. — Чесать — куда ни шло, но лысеть…

Мы обмениваемся скептическими взглядами под звуки баяна. Один из участников шоу выступает с музыкальным номером.

— Сыграешь мне? — потянувшись за пультом, Макс гасит экран. — Сто лет тебя не слышал.

— Ну… — давлю со вздохом и киваю. — Давай его сюда, — взглядом на кофр в одном из кресел указываю.

Макс охотно поднимается и расчехляет аккордеон — мой красный «Вельтмайстер», который я уже отфоткала со всех сторон и выставила на «Авито».

— Как ты его тягаешь, Мань? — поражается Максим весу инструмента, пока несет ко мне.

— Да я привыкла уже.

Сев на край дивана, расправляю позвоночник и плечи. Надеваю лямки, ремешки на мехе отщелкиваю, чтобы беззвучно пробежаться пальцами по клавишам, пока думаю, что сыграть. В памяти всплывает фраза, которую я запомнила еще со времен учебы в колледже.

«Когда музыканту действительно плохо, когда он находится в самом, казалось бы, страшном состоянии духовной опустошенности — он играет Баха».

Токката и фуга ре-минор.

Я играю для Максима бессмертное произведение Баха из моей экзаменационной программы продолжительностью девять минут.