Прошу актеров повторить убийство

Глава двенадцатая

Снова та же самая дверь с табличкой:

Зентек остановился и с минуту постоял, глядя на дверь, потирая ладонью свежевыбритый подбородок. Он был без шляпы, потому что день выдался отличный: жаркий и безоблачный.

Он позвонил. Подождал несколько минут, а когда уже собирался нажать на кнопку звонка во второй раз, дверь отворилась. Он не услышал шагов внутри квартиры и невольно взглянул на ноги женщины, которая открыла дверь.

Анна Страховская была обута в туфельки без каблуков, сделанные из тонкой голубой кожи, была в голубом домашнем платье, старательно причесана. Он подумал, что в эту ночь она, наверное, спала, но, взглянув на ее лицо, усомнился в этом. Это было лицо измученной женщины, на несколько лет старше той, с которой он разговаривал вчера.

Она отпрянула на шаг, пытаясь улыбнуться.

— Добрый день, — Зентек поклонился и переступил через порог. — Ваша сестра дома? Я зашел на минуточку, потому что у меня к ней есть одна просьба.

— Нет. Сестра вышла минуту назад. Прошу вас.

Когда они оказались в комнате и уселись, она без всякого недовольства посмотрела на него. Но в ее взгляде было столько усталости, что он сказал, стараясь не придавать своим словам ненужных интонаций:

— По-моему, вы сегодня плохо спали?

— Да, я не могла уснуть. Это все было ужасно. Может, я не должна так к этому относиться, но мне трудно к этому привыкнуть. Мне кажется, что я сейчас проснусь и что все это неправда.

— К сожалению, — Зентек развел руками, — я бы тоже хотел, чтобы это был просто ночной кошмар. Но мы должны принимать действительность такой, какая она есть.

Они оба замолчали. Зентек не шевелился, поглядывая в окно и легонько покачивая головой, как будто в такт какой-то знакомой песенке.

— Можно узнать, какое у вас дело к сестре? — наконец спросила она. — Мария чувствует себя сегодня намного лучше.

— Я очень рад. Я хотел как раз предложить ей, чтобы она поехала со мной на один день в Закопане.

— Не понимаю?..

Он быстро добавил:

— Разумеется, это совсем не обязательно. Ваша сестра может отказаться. Но я подумал, что через два дня похороны и что, возможно, было бы лучше, если бы вся эта история, говоря языком метафор, сошла в могилу вместе с покойным профессором Рудзинским. Что бы мы ни думали о его смерти, все-таки мы остаемся жить, не правда ли? Я думаю, что для всех заинтересованных лиц известие, что они могут начать жизнь как бы заново, без всяких новых потрясений, было бы очень… как бы это сказать… очень важно.

— Да… наверное. Но почему это еще не закончилось? Вы не удовлетворены результатами следствия?

Она старалась говорить очень свободно, но он заметил, что это дается ей с большим трудом. Она не умела хорошо играть. И как бы в подтверждение его слов она слегка покраснела. Румянец на щеках привел к тому, что ее лицо снова помолодело.

— Может быть, я слишком дотошный, а, может быть, это просто результат моей профессиональной деятельности. Понимаете, нам часто приходится сталкиваться с делами на вид совершенно простыми, которые при более подробном рассмотрении начинают усложняться и приводят к совершенно неожиданным ситуациям.

— И вы… вы ждете таких неожиданностей?

— Вы хотите, чтобы я был совершенно искренним?

— Да. Но я не знаю, будете ли вы искренним, даже если будете меня в этом заверять.

— Что ж, весьма разумно. Но я постараюсь ответить вам как можно подробнее. Я скажу вам то, что мне кажется самым важным и не дает мне спокойно спать. Речь идет об этом сахаре в чае…

Он замолчал и заметил, что сидящая напротив него женщина всматривается в него с почти болезненным вниманием.

— О каком сахаре?

Спокойно и, ничего не скрывая, он рассказал ей о своих наблюдениях в комнате, где умер Рудзинский.

Анна какое-то время молчала. Потом тихо сказала:

— И какие выводы вы из этого делаете? Вы думаете, что Роман… что профессор Рудзинский был отравлен кем-то, кто подал ему этот чай?

— Мне так кажется.

— Потому что, если цианистый калий был в чае, значит, профессору кто-то принес эту чашку и поставил ее перед ним, правда?

— Да.

— И это должен был быть кто-то, кого он хорошо знал, потому что никто незнакомый не подал бы ему чай, можно также предположить, что этот человек и приготовил ему чай. Если бы Роман сам его приготовил, то сам бы и принес. И тот, другой человек, не имел бы шансов отравить его.

Он кивнул головой.

— Вы все поняли правильно. Здесь нужно еще добавить, что по определению врача смерть наступила не раньше семи утра и не позже семи тридцати. Это было время, когда только кто-то близкий мог подать ему утренний чай. Рудзинского бы это не удивило, и он воспринял бы это как само собой разумеющееся. Скорее всего, он каждый день в это время пил чай, как и все остальные. Правда, на столе не было следов завтрака, но у профессора могло не быть аппетита, он мог сказать: «Знаешь, мне что-то ничего не хочется». Люди возбужденные или очень взволнованные обычно не могут есть, но почти всегда могут пить.

— Да. — Анна кивнула головой. — В первый момент вы показались мне человеком скорее назойливым, нежели интеллигентным. Я вижу, что ошиблась. По-моему, все это вы знали с первой минуты, только вы хотели познакомиться с нами и понять, кто и зачем мог это сделать. А потом, наверное, вы устанавливали, кто мог в это время отравить Романа. Это было не слишком трудно, теперь вы уже сделали все необходимые выводы и забавляетесь со мной, как кот с мышкой.

— Я всего лишь скромный офицер милиции, — Зентек снова развел руками. — К моим обязанностям относятся поиски того человека, который всыпал этот несчастный цианистый калий в чай профессора Рудзинского, или…

— Или?.. — прошептала она.

— Или поиски доказательств того, что профессор сам всыпал в свой чай и сахар, и цианистый калий…

— Но в другую возможность вы не верите?

— Это не вопрос веры. Пан Шульц располагает железным алиби, а ваша сестра, если верить ее словам, находилась в эту минуту за много-много километров от места происшествия.

— Остаюсь только я. Вы пришли сюда, потому что вы предполагаете, что это я убила зятя, чтобы облегчить жизнь сестры.

— Облегчить? — он решительно покачал головой. — Вы не принадлежите к числу людей, которые убивают, чтобы себе и другим что-либо облегчить. Нет. Это вообще в расчет не входило.

— Понимаю. Я убила его, чтобы не позволить ему погубить счастье моей сестры, чтобы не компрометировать ее в глазах света, чтобы она в конце концов стала владелицей прекрасной виллы, машины и женой молодого человека, которого любит больше всего на свете. Вы думаете, что я до сумасшествия люблю ее и готова даже убить ради нее. Да?

Зентек внимательно посмотрел на нее.

— В этом описании есть определенные правдоподобные факты. Вы были для нее и отцом, и матерью в одном лице. По всему вашему поведению видно, что вы готовы защитить ее перед любой опасностью, невзирая ни на какие последствия.

Анна грустно улыбнулась.

— Я боюсь, что вы даже гораздо умнее, чем я думала несколько минут назад. Вы угадали. Видимо, я должна признать, что вы дошли до истинного положения вещей.

Она замолчала и спрятала лицо в ладонях.

Зентек встал и подошел к ней. Он наклонился над ней и тихо спросил:

— Что я угадал?

— Все. У них у обоих алиби, не правда ли? А у меня нет. Вы же знаете от меня, что я позавтракала в «Савое», а потом гуляла по улицам как раз в это время, когда Рудзинский был отравлен. К сожалению, у меня нет алиби. Я не встретила никого знакомого. Впрочем, как я могла кого-то встретить? В это время я была у него. Я позвонила ему и сказала, что хочу с ним поговорить, что Марыся не приехала этим поездом, что… Я уже не помню точно, что я говорила. Он сказал, что ждет меня. Я приехала. После нескольких минут разговора я поняла, что он ненавидит Марысю. Он совершенно изменился по отношению к ней за эти несколько дней ее отсутствия. Это был очень жестокий человек. Он был уверен, что она его обманула. Считал ее отъезд большим оскорблением и неблагодарностью. Он прямо заявил мне, что не даст ей развода и сделает все, чтобы уничтожить этого молодого человека. Он мог это сделать. Он был большим ученым, известным профессором. А тот только начинал свою научную карьеру. Сама не знаю, как это все произошло. Я испугалась за Марысю, за то, что он будет ее преследовать, что… Он ее так ненавидел, правда… Я боялась его. У него было такое страшное лицо. Я сказала ему, что он очень разволновался и должен выпить чашку чая. Оставила его одного в столовой и быстро пошла в кухню. А потом было уже слишком поздно… Он, конечно, верил мне. Ему даже в голову не могло прийти ничего, он выпил.

Она замолчала.

— Это все, — через минуту добавила она тихо. — Потом, когда я вошла туда с Марысей, я сама не могла в это поверить. Все это было как кошмарный сон.

— Да-а-а… — Зентек в сотый раз со времени короткого знакомства с ней развел руками. — Преступление — это страшная вещь. Нельзя перестать о нем думать. Говорят, что убийц на протяжении всей жизни не оставляет сознание совершенного преступления. Я, хотя никогда не был убийцей, не могу перестать думать об убитых, по крайней мере, до тех пор, пока не найду виновника их смерти. То, что вы рассказали, звучит очень убедительно. Можно было бы даже поверить в это, если бы не некий Тучка.

— Тучка?

— Да. Франек — Тучка. С той минуты, когда вы вышли из «Савоя», он таскался за вами, как злой, вернее, в этих обстоятельствах скорее, как добрый дух. Он отстал от вас только около десяти. Видите, как иногда бывает: эти назойливые ночные рыцари вместо того, чтобы испортить репутацию порядочной женщины, могут ей очень помочь.

— Он? Тот человек, который тогда… Откуда вы знаете о нем?

— Я, правда, всего лишь скромный офицер милиции, но стараюсь недостаток интеллигентности восполнить трудолюбием. Я нашел этого молодого человека и имел с ним вчера пополудни очень плодотворную, по крайней мере для меня, беседу. Он был очарован вами, о чем сказал мне в своей несколько грубоватой манере. Он не забыл о своем поражении, но мне показалось, что он не держит на вас зла.

— Значит, вы с самого начала знали? С той минуты, когда я начала говорить?..

— Прошу меня извинить, но в мои обязанности не входит затыкать рот людям, которые рассуждают на темы интересующих меня событий. Я не могу также доказывать им, что они невиновны. Скорее можно предположить, что я должен делать обратное. Я пришел сюда и еще с порога сказал, что целью моего визита является разговор с вашей сестрой. Я даже пояснил вам, что я хочу ей предложить. Вы сказали, что я интеллигентнее, чем показался вам с самого начала. На это я тоже не стал возражать из чистой лени. А потом вы рассказали мне правдоподобно неправдоподобную историю об убийстве профессора Рудзинского. Я должен был выслушать ее до конца, хотя бы потому, что признания невиновных в совершении преступления в этом деле становятся весьма регулярными. Этот факт тоже может иметь какое-то значение. Но, как я уже сказал, существует вероятность того, что профессор Рудзинский совершил самоубийство. Думаю, что будет лучше, если ваша сестра поедет со мной сегодня вечером в Закопане. Потом мы, возможно, сможем закрыть расследование. Прошу вас только верить мне, что установление точного алиби всех заинтересованных лиц очень важно. Я зарезервировал два места в спальном вагоне. Когда ваша сестра вернется, прошу вас сказать ей, что через час я позвоню. И прошу вас повлиять на нее, чтобы она послушала моего совета.

— Но зачем нужно присутствие Марии в Закопане?

— Я уже говорил вам. Для установления ее алиби. Вы, может быть, не поймете этого, но я знаю случаи, когда люди клялись в том что провели с человеком «икс» определенное время, а тем временем оказывалось, что он в это время был где-то совсем в другом месте. Дело не идет о ложных показаниях. Но бывают разного рода мистификации и ошибки. Присутствие вашей сестры в Закопане действительно необходимо, если мы хотим точно установить, что произошло тем роковым утром.

Он замолчал. Какое-то время они смотрели прямо друг другу в глаза.

— Хорошо, — сказала Анна. — Я скажу ей, что вы были здесь и что она должна поехать с вами.

— Благодарю вас.

Он попрощался и вышел. Анна осталась одна. Она вернулась в комнату и уселась на тахту. Сидела долго, совершенно неподвижно, глядя в окно на кусочек голубого неба над крышей противоположного дома. Звонок в дверь прозвучал хрипло. Анна встала, поправила волосы и пошла открывать. Но это был не капитан Зентек, хотя она надеялась, что это вернулся он.

На пороге стояла Марыся, а за ней Хенрик Шульц, увешанный завернутыми в бумагу свертками и сверточками.

Анна отошла на шаг и молча впустила их. Когда они были уже в комнате, Марыся уселась на тахту и глубоко вздохнула.

— Кошмар! — взволнованно сказала она. — Я вынуждена купить все эти траурные вещи, ты понимаешь? Это ужасно, но иначе нельзя. Он не сделал мне ничего плохого, а на похоронах будут его коллеги и весь институт.

— Конечно, — сказала Анна. — Здесь был человек из милиции.

— Снова?

— Да. Он был очень вежлив, но хочет, чтобы ты поехала с ним сегодня вечером в Закопане.

— Как это? Ведь послезавтра похороны Романа.

— Он хочет, чтобы ты поехала с ним на один день. Послезавтра утром вы вернетесь.

Шульц, который до сих пор молчал, внезапно подал голос:

— В Закопане? Почему в Закопане? Он что, с ума сошел?

Мария медленно встала и покачала головой.

— Ничего не понимаю. Я должна поехать с этим капитаном милиции?

— Да. Он заказал уже места в спальном вагоне. Из того, что он рассказал мне, вытекает, что он хочет до конца проверить алиби всех. По-моему, он хочет устроить тебе очную ставку с этими твоими приятелями и узнать, каким поездом ты выехала, во сколько и так далее.

— Боже, он и в самом деле думает, что кто-то из нас мог?..

— Он для того и существует, чтобы так думать, — мягко сказал Шульц. — Трудно требовать от милиции, чтобы ее сотрудники обладали сверхделикатностью чувств. Они никогда бы ничего не раскрыли, не используя всех возможных способов и комбинаций для того, чтобы найти правду. Думаю, что мы не должны ставить им в этом никаких преград. Чем быстрее они со всем этим покончат, тем лучше. Впрочем, этот тип производят впечатление достаточно приличного человека. Он вежлив и в меру интеллигентен. Чего еще можно требовать от милиционера? А то, что он исполнительный, так это его профессия.

— Наверное, — Мария вздохнула. — Как мне все это уже надоело. Может быть, ты прав, Хенек. Если они этого хотят, я поеду и сделаю все, что они от меня ждут.

Анна подошла к ней и положила руку ей на плечо.

Мария повернула к ней голову. Сестра ничего не сказала.

— Что? — спросила Мария. — Что ты хочешь сказать?

— Послушай… Ты… ты уверена, что твое алиби выглядит именно так, как ты сказала?

— Не понимаю…

Анна молчала. Неожиданно Мария протянула руки и прижала ее к себе.

— Ах ты, моя глупышка! — сказала девушка с чувством. — Ты на самом деле подумала, что я… обманула их? Аня, как ты могла?

Анна разразилась плачем.

— О Боже, Боже, Боже! Как бы я хотела, чтобы все это было уже позади!

— Тихо, дорогая, тихо! Хенрик, оставь нас одних сейчас, хорошо? Аня, дорогая моя. Все хорошо и будет хорошо, вот увидишь. Неужели ты в самом деле подумала, что это я его убила?

Плача, Анна кивнула головой. Потом подняла на сестру счастливые, заплаканные глаза.

— Как я рада! — радостно сказала она, как будто они не говорили все это время об умершем человеке, как будто уже не помнила, что полчаса назад сама призналась в совершении преступления, как будто на свете не существовало ничего, кроме ее чувств. — Как я рада!

Она вытерла слезы.

— Ты большая глупышка! — повторила Мария.

Анна схватила ее за руку.

— Обещай мне, что ты поедешь с ним сегодня! Ты должна это сделать. Обязательно. Он еще будет звонить.

И как будто слова ее обладали какой-то магической силой, телефон зазвонил.

Мария подошла к нему.

— Алло! А, это вы? Да, она передала мне. Что? Разумеется поеду, раз это необходимо. Да. Буду. До свидания.

Она повесила трубку.

— Это был он, правда?

— Да. Он будет ждать меня у выхода на перрон в половине одиннадцатого. А послезавтра утром мы вернемся.