Прошу актеров повторить убийство

Глава тринадцатая

— Хорошо, — Зентек просмотрел содержимое чемодана, а потом закрыл его. — Вы запаковали все, о чем я просил?

— Так точно, гражданин капитан. Жилет, коньяк, карту.

— А там все готово?

— Я проверял. Все приготовлено.

— А где мой ключ?

— В чемодане, гражданин капитан.

— Хорошо. Спасибо. Скажите полковнику, что послезавтра и вернусь.

— Еще какие будут приказания?

— Что же еще? Разве еще недостаточно того, что у нас есть покойник, но нет убийцы? У всех прекрасные, железные алиби. Словом, милиция в стране чудес!

— Хорошо. Я передам это шефу. Он будет очень доволен.

— Жилет, ключи, коньяк, карта… — повторил Зентек. — Нет, ничего не забыли.

Он пожал руку молодого хорунжего, взял чемоданчик и вышел.

И из комендатуры поехал прямо домой.

Малгожата уже ждала его с ужином. Когда они поели, она встала и, вынимая из шкафа чистые рубашки, спросила:

— Когда ты вернешься? Только говори правду. Тебе всегда кажется, что выезд будет короткий, а потом все затягивается.

— Это не моя вина, дорогая моя барышня, что убийцы не являются к нам с букетами цветов и машинописным текстом в трех экземплярах, где содержится подробная и собственноручно написанная версия преступления. Не знаю почему, но мне с этим еще не приходилось встречаться.

— Меня не интересуют убийцы. Меня интересуют твои рубашки. Я не люблю, когда ты мотаешься по свету с грязными воротничками. Я должна знать, на сколько дней тебя собирать.

— Я вернусь послезавтра утром.

— Это точно?

— Точно. Насколько… — он не закончил фразу.

— Насколько, что?

— Ах, ничего. Вернусь послезавтра утром. У меня есть один план.

— Какой план?

— Да так, один…

Больше она не расспрашивала. Она знала, что он никогда ничего не говорит о своих планах. Хотя он доверял ей, как никому на свете, но все же посчитал бы это нарушением служебной тайны. Она вынула две чистые рубашки и осторожно положила их в пластиковый пакет.

— Только не ройся там, потому что помнешь все еще до одевания. А никто тебе там на месте их не погладит. Если только эта веселая вдовушка не захочет это сделать…

— Не захочет. Будь спокойна.

Она положила пакет с рубашками на остальные вещи, лежащие в чемоданчике, и выпрямилась.

— Я всегда беспокоюсь, когда тебя нет.

— Не бойся. Это совсем не опасное путешествие. Я уезжаю со слабой женщиной и вернусь с ней же.

— Я, быть может, не являюсь криминальным экспертом, но немного читала о том, сколько плохого может сделать одна слабая женщина. Если речь идет о моем личном мнении, то одна женщина может сделать гораздо больше плохого, чем две.

— Да, наверное. Но я не знаю женщины, которая хотела бы повредить твоему мужу.

— Если бы она пришла к выводу, что ты, например, начинаешь ее подозревать в совершении преступления, ей могло бы прийти в голову, что тебе хорошо было бы заткнуть рот навсегда.

— Это очень драматично! — Зентек поцеловал ее в щеку и взял чемодан за ручку. — Но они почти никогда не имеют претензий к милиции. Скорее, наоборот, стараются быть для нас как можно более симпатичными.

— Еще лучше! Ты хочешь сказать, что уезжаешь в Закопане с красивой молодой особой, которая будет делать все, чтобы показаться тебе как можно более симпатичной?! — Она рассмеялась. — Знаешь что? Может быть, лучше сразу ее арестовать?

— О Боже! — вздохнул капитан. — Мы не учли только одного.

— Чего именно?

— Именно того, что пани Мария Рудзинская признана тобой убийцей, хотя ты даже не знаешь, что произошло в их доме, никогда не видела ни одного из этих людей, не знаешь хода следствия или моего плана…

— Это правда, — Малгожата серьезно кивнула головой. — Но я только твоя жена, и мне всегда кажется, что тебе что-то угрожает. Убийца, которого ты разыскиваешь, может оказаться человеком, который находится рядом с тобой. Если бы с тобой ехал кто-либо другой, а не слабая женщина, мне всю ночь представлялось бы, что он душит тебя в спальном вагоне.

— Но я еду в мужском купе, а она в женском. Я думаю, что простая девичья скромность удержит ее от вторжения в мое купе и от покушения на мою жизнь. Входить без приглашения в мужское спальное купе — это больше, чем преступление, это плохое воспитание.

— А пани Мария Рудзинская — особа деликатная, правда, и переполненная разными тонкими чувствами?

— Ну… может быть, это не совсем так. Я скорее сказал бы, что она немного капризна и слишком в себя влюблена. Но, по-видимому, очень любит того молодого человека, если хотела из-за него оставить мужа.

— О Боже, неужели вы, мужчины, не понимаете, что женщина не тогда бросает мужа, когда влюбляется в кого-то другого, а, напротив, влюбляется в кого-то другого, когда хочет бросить мужа?

— А разве это не одно и то же?

— Разумеется, нет.

— Да, — сказал капитан после недолгого размышления. — Разумеется, нет. Но в этом случае это мало что дало бы нам. До свидания, дорогая. Я вернусь послезавтра утром. Очень рано. Если не успею зайти домой, позвоню из комендатуры.

— Будь осторожен, — сказала она, прощаясь с ним в прихожей, как бы шутя, как они всегда разговаривали между собой, когда речь заходила о профессиональных делах. Но в голосе ее чувствовалось беспокойство. — Я не люблю, когда ты едешь один, в гражданском и не знаешь точно, что будешь там делать и что тебя может ждать…

— Ну что ты? Разумеется, я точно знаю, что буду там делать. Проверю алиби пани Рудзинской. Я уверен, что все, что она рассказала нам, совпадает с истиной. Но я должен увидеть этих людей. Я никогда не умел пользоваться только написанными показаниями. Когда я сам не знаю тех, кого допрашиваю, мне все время кажется, что там что-то неверно.

— Если ты уверен, что она сказала правду, зачем же ты едешь? Ведь это означает, что профессор Рудзинский совершил самоубийство и милиция может закрыть следствие.

— Не совсем так, — буркнул Зентек, — не совсем так…

— Как это?

— До свидания, дорогая! — Он поцеловал ее и быстро вышел. На лестнице остановился и посмотрел на часы. До условленной встречи с Марией оставалось еще четверть часа. Серая «Варшава» ждала перед домом. Он уселся и, закрыв глаза, неподвижно сидел до тех пор, пока водитель не затормозил и не сказал:

— Вокзал, гражданин капитан.

— Что, уже? — Зентек выскочил и махнул рукой на прощанье.

Войдя в зал, капитан осмотрелся. Он сразу заметил Марию. Она стояла, выпрямившись, около маленького элегантного чемоданчика. Была одета в легкий темно-серый плащ, на голове у нее был берет более светлого оттенка, несколько сдвинутый назад и открывающий красивый лоб. Она не видела его. Какое-то время он наблюдал за ней, потом подошел и снял шляпу.

— Добрый вечер. По-моему, я пришел точно. А вы пришли чуть раньше, правда?

— Да. Я звонила в справочную и, по-видимому, плохо расслышала время отправления. Мне показалось, что поезд отходит на полчаса раньше, а вы ошиблись.

— А где ваша сестра и пан магистр? Я думал, что они придут провожать вас.

— Я не позволила им этого. Аня расстроена и постоянно плачет. Видите ли, она всегда вела очень правильную жизнь, без всяких потрясений, она избегала их. Потому что человек всегда ведет такой образ жизни, который соответствует его характеру, даже если все складывается не так, как он хочет. А Хенрик… — она заколебалась. — Он постоянно хочет меня от всего защищать. Как будто я не взрослая женщина, которая как-никак перенесла большую трагедию и, как видите, не сломалась и не утратила самообладания.

— Да, вижу, — Зентек усмехнулся. — Я думаю, что вы держитесь очень мужественно. Если не вспоминать об одном… хм… эпизоде, когда вы хотели выпрыгнуть из окна, то можно сказать, что вы ведете себя, как взрослый, сильный человек. — Он взял ее чемоданчик в левую руку, а свой в правую. Когда они оказались на перроне, он спросил, как бы заканчивая начатую в зале фразу. — Может быть, вы скажете мне, почему вы хотели тогда выскочить из окна?

Она остановилась.

— А вы не знаете, почему?

— Мне кажется, знаю, но хотел бы услышать это от вас.

Она покачала головой.

— Но ведь это очень просто. Вы только представьте себе женщину, которая оставляет мужа, притом самого лучшего из мужей, ради другого мужчины и… и вдруг узнает, что тот, другой, — убийца. Я почувствовала вокруг себя пустоту. Подумала… нет, пожалуй, я тогда вообще ничего не думала, только вдруг мир как будто стал уходить у меня из-под ног. Я хотела убежать от этого. Окно было открыто. Если бы я выскочила, все бы уже закончилось. Никто бы меня больше не преследовал. Мои знакомые… весь мир, в котором я жила… больше не существовали бы. А кроме того, я в самом деле люблю Хенрика. Если бы он оказался убийцей… Даже сейчас я думаю, что не пережила бы этого. Видите ли, у меня немного иное отношение к смерти, чем у большинства людей. Люди считают, что смерти нужно избегать любой ценой. Мне кажется, что это неправильно. Я всегда так думала. Когда я была совсем маленькой, то хотела убить себя из-за двойки по французскому. Я боялась слез Ани. Она всегда плакала, если мне что-то не удавалось. Она принадлежит к числу людей, которые каждую мелочь считают началом большой трагедии. Я пошла тогда на пруд в Лазейках и хотела утопиться. К счастью, я засмотрелась там на лебедей и раздумала. А потом я была такая голодная, что решила вернуться домой.

— Ваша сестра расстроилась?

— Нет. Потому что я не сказала ей об этом. А потом я исправила эту двойку, и все забылось! — Она рассмеялась. — Пойдемте, а то поезд уедет без нас, а вы ведь должны проверить мое алиби на месте.

— Должен. — Зентек тоже усмехнулся. — У меня ничего не может «забыться». Но я надеюсь, что уже послезавтра вы избавитесь навсегда от моего общества, и тогда вы снова сможете попробовать жить с помощью того способа, который вы так хорошо описали.

— Во-первых, этот способ я давным-давно оставила. Если бы я его не оставила, Роман бы, наверное, был жив. Я смогла бы его обманывать…

Они подошли к спальному вагону и подали контролеру билеты.

— У пана седьмое место, а у пани девятое, — сказал кондуктор. — Оба места нижние.

Они прошли через коридор. Вагон был почти пустой. Сезон в горах должен был начаться только недели через четыре.

Капитан подал ей чемоданчик, потом нашел свое место. Купе, в котором находилось его место, было пустым. Зентек повесил плащ, закурил сигарету и вышел в коридор, выглянул через окно. По перрону еще шли последние пассажиры и провожающие. Человек в белой шапке толкал перед собой свою тележку, выкрикивал:

— Пиво, сигареты, лимонад!

Капитан проводил его взглядом.

— Сколько еще времени до отправления? — спросил у него за спиной молодей девичий голос.

Мария вышла из своего купе и встала рядом с ним, держа в руках незажженную сигарету. Он быстро вынул из кармана спички и дал ей прикурить.

— Три минуты. — Он взглянул на часы. — Нет, даже две.

— Вы тоже едете один? — она заглянула в его купе. — Не люблю путешествовать с кем-то. — Она вернулась к окну и оперлась локтями о край опущенной рамы.

— И я тоже. Поэтому я очень доволен, что так получилось. Я мало спал в течение последних дней. — Зентек смешно покачал головой. — Слава Богу, что уже через месяц отпуск. Нет, через пять недель.

— А куда вы поедете? — Он заметил, что в первый раз она с интересом на него взглянула.

— Не знаю. Наверное, в Закопане. Я люблю горы.

— И я. Если бы могла, я бы постоянно жила в горах. Вы занимаетесь лазаньем по скалам?

— Никогда не пробовал. Скорее немного занимаюсь туризмом.

— Я тоже нет. Сначала Анна не пускала меня ни на одну опасную туристическую трассу, не говоря уж о скалолазанье, а потом я ездила с Романом, а он… он был немного солидный. Кроме того, он боялся высоты… Мы просто ходили на прогулки.

Зентек с трудом удержался от вопроса, занимается ли скалолазаньем магистр Хенрик Шульц. Из того, что она рассказала, можно было сделать вывод, что он член клуба по скалолазанью.

На перроне высокий голос с напевной, профессиональной интонацией прокричал:

— Прошу садиться!.. Двери закрываются!..

Кто-то еще пробежал, склонившись вбок под тяжестью чемодана, хлопнули какие-то двери, и перрон за окном дрогнул и поплыл. Зашумели колеса, скорый поезд до Закопане отправился в путь.

Через несколько минут, когда вагон набрал скорость, Зентек закрыл окно.

— Вы хотите кофе?

— Да, выпью с удовольствием, но вам советую выпить чая. Вы мало спали сегодня ночью, а завтра вы должны быть в форме. Иначе вы не справитесь с моим алиби. — Она весело, беззаботно рассмеялась, как будто среди огней города, которые медленно исчезали на ночном горизонте, она не оставляла еще не похороненного человека. А ведь, как бы ни умер этот человек, это был ее муж. Еще совсем недавно, как она сама говорила, ей показалось, что она его любит. Но этот смех был, наверное, ее самым лучшим алиби. Казалось неправдоподобным, что кто-то, кому есть что скрывать, мог так свободно смеяться в присутствии офицера милиции, ведущего следствие.

— Я справлюсь, — Зентек ответил ей улыбкой. — В таком случае — два кофе.

Он заказал кофе и вернулся, неся в обеих руках чашки и ловко балансируя с ними в колышущемся коридоре вагона.

— Может быть, мы сядем у меня?

Она взяла чашки у него из рук и направилась в купе. Поставила их на столик и быстро постелила одеяло на свою постель.

— Садитесь, пожалуйста.

Зентек сел и потянулся за чашкой.

Поезд с каждой минутой увеличивал скорость. Окно купе было задернуто шторкой. Он заметил за ней только быстро промелькнувшие огни какого-то городка. Прутков? Миланувек? Да, наверное, это Миланувек… Мысли его текли лениво, так как занимали только часть его сознания, потому что одновременно он задавал себе вопросы. «Чего она от меня хочет? Что это, простое любопытство? Или хочет поближе узнать меня, чтобы понять, с кем имеет дело? А может быть, пытается меня очаровать? Нет, наверное, нет. Хочет только узнать, что мне известно об этом деле, что я подозреваю, о чем догадываюсь…»

— Я могу вас о чем-то спросить?

Она не смотрела на него в эту минуту. Взяв лежащий на блюдце сахар, она стала медленно развертывать обертку.

— Разумеется. Пожалуйста.

— Вы в самом деле подозреваете кого-то из нас или только должны выполнить все эти действия, чтобы иметь чистую совесть и сказать себе, что вы полностью убедились в нашей невиновности?

— И то и другое. Впрочем, ваш вопрос неточен. Пока я не буду уверен, что никто из вас не мог совершить этого преступления, я должен буду подозревать, что профессор Рудзинский был все же убит.

— Понимаю, — она бросила сахар в кофе и с минуту тщательно размешивала его ложечкой, всматриваясь в темную поверхность напитка. — Вы сегодня разговаривали с Аней, правда?

— Да. Я зашел к вашей сестре, чтобы повидать вас. Речь шла об этой поездке. Я подумал, что если я просто по телефону попрошу вас сопровождать меня в Закопане, вы откажетесь.

Она усмехнулась.

— Вы так верите в силу вашего личного воздействия?

— Бог мой, нет! Просто я по опыту знаю, что людям значительно легче отказать, когда их по телефону просят о том, что им делать не хочется.

— А вам так важно было, чтобы я поехала?

— Да, мне было важно, чтобы вы поехали, — повторил он, как эхо.

Он поднес чашку к губам и попробовал сделать глоток. Кофе обжигало губы, но его запах отогнал первую волну сна, которая попыталась нахлынуть на него. Поезд мерно колыхался.

— Когда я вернулась, Анна была очень взволнована.

Он ничего не ответил. Мария немного помолчала. Выпила глоток кофе. Зентек мимолетно подумал о том, что все люди, которых он до сих пор знал, могли пить напитки, для него слишком горячие.

— Что вы рассказали Анне?

— Немного. Ничего важного, насколько я помню.

— А что она рассказала вам?

— Разве она не рассказывала вам об этом после вашего возвращения?

— Нет. Она только сказала мне, что вы приходили. Она была очень взволнована и настаивала, чтобы я поехала с вами в Закопане.

— И больше ничего?

— Нет.

— Хм… — Зентек снова попробовал коснуться губами края чашки. Кофе все еще был для него слишком горячий. — Это был достаточно неожиданный для меня разговор. Ваша сестра говорила, а я ограничился только ролью слушателя.

— И о чем говорила моя сестра?

Мария уже не улыбалась. Она поставила чашку на столик и повернулась в сторону говорящего.

— Ах, она попробовала объяснить мне, достаточно, впрочем подробно, как убила профессора Рудзинского.

— Что-о?!

— Рассказала мне об этом с мельчайшими подробностями.

— А… а вы?

— А что я? — Зентек хотел развести руками, но в последнюю минуту вспомнил, что в одной из них держит чашку кофе. — Я выслушал ее.

— Но… Но вы же ее не арестовали?

— Нет, — капитан покачал головой. — Не арестовал ее.

— Почему?

— Потому что у нее есть своего рода алиби. То есть это не то алиби, о котором можно мечтать, так как оно опирается только на свидетельские показания, человека, которому не поверил бы ни один суд, если бы против нее были какие-то существенные доказательства. Тем не менее это все-таки алиби, и показания этого человека решительно перевешивают ее признание в убийстве.

— А алиби Хенрика подтвердилось, правда?

— Да. Оно полностью подтверждено, если верить показаниям врачей, которые установили время смерти вашего мужа. А у нас нет никакого повода, чтобы им не верить.

Она наклонилась к нему.

— Скажите мне честно, вы не верите в то, что мой муж совершил самоубийство?

Он повернулся к ней и посмотрел прямо в ее большие, красивые глаза.

— Не верю, — наконец сказал он. — Если бы верил…

— Если бы верили?..

В эту минуту она была так же серьезна, как он. Не осталось ни следа от той свободы, с какой она начинала этот разговор.

— Если бы верил, закрыл бы следствие.

— И вы будете искать до тех пор, пока не найдете что-нибудь?

Зентек ничего не ответил, только ухмыльнулся извиняющейся улыбкой.

— А вы… вам никогда не приходило в голову, что очень часто было бы справедливее оставить дела такими, какие они уже есть? Он уже мертв. Неужели осуждение другого человека что-то здесь изменит?

— Это вы спрашиваете у меня как у частного лица или как у представителя милиции?

— Я спрашиваю вас как частное лицо.

— Может быть, этот вопрос я задал вам напрасно. Потому что в этом случае мои личные взгляды вполне совпадают с точкой зрения общества. В противном случае, я не мог бы работать в милиции. Трудно было бы работать, ощущая такой глубокий внутренний конфликт. Боюсь, что в глубине души я так же суров, как и буква закона. Честно говоря, уважаемая пани, я ненавижу убийц, даже если эти люди внешне вполне симпатичные и заслуживают снисхождения. Я не могу найти никакого оправдания для человека, который отнимает у другого жизнь. И наверное, в действительности такого оправдания быть не может.

— Жаль… — тихо сказала она.

— Почему вы об этом жалеете?

Она немного помолчала.

— Анна говорила вам, что сделала это ради меня? — неожиданно спросила она.

— Да. То есть приблизительно так это можно сформулировать.

— Это необыкновенный человек, — прошептала она.

— Не думаю. Просто она любит вас больше, чем себя. Она думала, что это вы убили Романа Рудзинского, и хотела принять на себя вашу вину со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Да. Я знаю об этом. Но откуда она знала?

— Что знала?

— Что это я убила Романа?

— А это вы его убили?

Она молча кивнула головой. Дверь в коридор была открыта. Прошел какой-то человек в пижаме, с полотенцем на плече, держа в руках белый пластмассовый стаканчик для полоскания рта. Зентек повернул голову к девушке. Она сидела неподвижно, уставившись взглядом в пол.

— Прошу вас, расскажите все.

Его голос был ласковый и мягкий.

— Я мало что могу вам рассказать. Знакомые действительно проводили меня на поезд, я села туда, но в Новом Тарге вышла. Было темно, а у меня был только маленький чемоданчик. Это было нетрудно. Я знала, что стоянка такси находится около вокзала. Велела таксисту везти меня на полной скорости, которую можно выжать из машины. Я хотела догнать скорый поезд, который вышел из Закопане на два часа раньше, чем пассажирский. В конце концов мы догнали его, и я пересела туда и приехала в Варшаву. Потом все уже было просто. Я поехала домой, открыла дверь своим ключом. Роман уже не спал. По-моему, он не спал всю эту ночь. Получил вечером мою телеграмму и ждал меня. Я сказала ему… — ее голос слегка задрожал, — что я остаюсь с ним и что поняла, как он мне дорог. Я поклялась, что уже никогда не доставлю ему беспокойства. Потом сделала ему чай. Он выпил… — она замолчала. — Я вышла и захлопнула за собой дверь. Потом пешком пошла через весь город на Западный вокзал. Когда пассажирский из Закопане подъехал я в него села. Сестра ждала меня на Главном вокзале. Это все.

Она подняла голову и посмотрела на него. Капитан спокойно поднес к губам чашку. Кофе был уже не такой горячий. Он сделал два глотка, встал и поставил чашку на столик. Девушка не пошевелилась.

— На какой станции вы сели в скорый? — неожиданно спросил он.

— На какой станции?.. — он увидел в ее глазах явное колебание. — В Кракове.

— Прошу вас подумать. Точно в Кракове?

— Точно.

Но в ее голосе не было уверенности.

— Боюсь, что вы совершили ошибку. Скорый поезд выезжает из Закопане на два часа раньше, чем пассажирский. Поскольку вы доехали до Нового Таргу, эта разница увеличилась до двух с половиной часов. К этому следует прибавить час (это при очень быстрой езде), который должен был потратить автомобиль на поездку из Нового Таргу до Кракова. Все это время скорый поезд не стоял, а шел без остановок. В ту минуту, когда вы доехали до Кракова, скорый поезд был уже на пути от Кракова в Варшаву и приближался к Кельцам. Если бы даже вы поехали дальше с самой большой скоростью, то, приняв во внимание, что была ночь, а ни одно такси в Польше не является гоночной машиной, а также приняв во внимание то, что в сравнении с шоссе Закопане — Краков шоссе Краков — Варшава нисколько не короче, нежели железнодорожный путь, вы могли бы обогнать скорый поезд на его последней остановке в Радое, но и то только, если бы вам удалось развить совершенно невероятную скорость. Поскольку такой скорости не могла бы развить ни одна машина-такси в нашей стране и поскольку вы утверждаете, что вы точно нагнали скорый поезд в Кракове, мы должны признать, что вы говорите неправду.

— Но я…

Зентек удержал ее движением руки.

— Прошу вас подумать: ведь в Новом Тарге найдется относительно небольшое количество такси. Вы не предполагаете, что через несколько часов мы могли бы уже с абсолютной уверенностью установить, что ни в одну машину позавчера вечером не садился никто, желающий проехать половину Польши в погоне за скорым поездом, которого все равно не удалось бы догнать? Прошу вас избавить меня от ненужной работы. Вы согласны?

Она низко наклонила голову. Потом подняла руки и спрятала в них лицо. Зентек молчал, глядя на нее. Наконец она выпрямилась.

— Ей… ей в самом деле ничего не грозит?

— Вы имеете в виду свою сестру?

— Да.

— Хотя, как я уже сказал вам, алиби ее опирается только на показания одного человека, который не заслуживает доверия властей, однако на этот раз, как мне кажется, он говорит правду. Разумеется, всегда существует некий процент возможности лжесвидетельства в ее пользу… А вы спрашиваете об этом для того, чтобы дать мне понять, что вы хотели взять на себя ответственность за преступление, совершенное вашей сестрой, в уверенности, что она совершила его ради вас? Боже мой! В этом деле есть только три заинтересованных человека! И в течение двадцати четырех часов все трое признаются в совершении убийства! Неужели вы не можете дать специалистам возможность спокойно выполнять свою работу? Еще день-два, и в конце концов я сам признаюсь в этом убийстве, чтобы уже никогда не слышать всех этих неловко сконструированных версий!

Он взглянул на часы и встал.

— Уже поздно, и я, к сожалению, больше не смогу составить вам компанию. Я почти не спал в эту ночь, а завтра у нас будет нелегкий день. Доброй ночи!

Она тоже встала, протянула ему руку и даже не улыбнулась.

«Сейчас скажет, что она очень несчастна», — подумал Зентек.

Но ошибся. Мария Рудзинская грустно улыбнулась ему.

— Вы удивительный человек, — тихо сказала она.