Простая история

XV

Гиршл никогда не был так популярен, как теперь, когда стал образцовым женихом. В доброе старое время шибушские евреи женили своих сыновей на местных девушках, и некоторые семьи, вовсе не поддерживавшие отношений друг с другом, могли бы проследить родство между собой через браки, заключенные много поколений назад. Однако впоследствии установился обычай искать невесту за пределами родного Шибуша, и чем дальше, тем лучше. Новобрачные ходили по улицам города, как граф с графиней. Все, что они делали и говорили, пространно комментировалось и повторялось, пока к ним не привыкали и они не превращались в обыкновенных шибушцев.

Не было семьи в Шибуше, которая не рассказывала бы о приключениях, случившихся с ней по дороге на свадьбу в дальнюю деревню, о разбойниках и мошенниках, повстречавшихся ей в пути, о родственниках и сватах, с которыми довелось повидаться на месте. С наступлением тяжелых времен, когда подобрать подходящую пару стало довольно трудно, пришлось расширить радиус поисков и относиться к найденному менее разборчиво. Таким образом, помолвка Гиршла как бы объединяла все лучшее из старого и нового. С одной стороны, он женится на землячке, с другой стороны, можно утверждать, что он нашел невесту за пределами города, потому что хотя Маликровик и не был Шибушем, расстояние между ними не превышало двух миль.

…Когда поспела клубника, Цимлихи стали заезжать за Гурвицами в своей коляске, чтобы они могли полакомиться ягодой в Маликровике. Обычно это происходило в то время, когда крестьянки с песнями гнали коров домой с пастбища, а на небе появлялись первые звезды. Обе семьи усаживались под деревом, перед ними ставили каравай аппетитного, пахнущего дрожжами черного хлеба, чашки с маслом и сыром, кувшин пахтанья и огромное количество клубники, плавающей в сливках. Слуги, от которых пахло дегтем и сосновыми стружками, готовы были выполнить любое желание Гиршла, приносили ему все новые и новые блюда, наполняли его пустой стакан. Жениха баловали так, как балуют заботливые сиделки выздоравливающего больного. От подобного внимания даже здоровый человек мог сделаться больным.

Гиршл и Мина мало разговаривали друг с другом. Летние вечера не располагают к беседе. Молодые люди были погружены в свои мысли или просто, ни о чем не думая, наслаждались природой. Порой Мина поглядывала на звезды. Раньше, еще до помолвки, она знала названия некоторых из них, а теперь забыла или, точнее, не знала, какая как называется. Если бы здесь присутствовал ее учитель, она не сумела бы ответить на его вопросы.

Но Гиршл не был учителем Мины и сам не интересовался астрономией. Он лениво сидел на высокой деревянной скамейке и бездумно прислушивался к голосам, доносившимся из деревни. Крестьянские девушки пели песню о русалке, вышедшей замуж за князя. Интересно, что сделал князь, когда обнаружил, что его невеста — полурыба? Девушки были далеко, и голоса их постепенно затихали.

…Гурвицы приехали в Маликровик засветло. С наступлением вечера Гиршл и Борух-Меир отправились в дом для вечерней молитвы. Гедалья Цимлих молился с первой звездой, но, всегда готовый молиться, он присоединился к гостям. В отличие от отца, который молился быстро, Гиршл не торопился. Возможно, ему было о чем попросить Господа, но не исключено, что его отвлекали от молитвы собственные мысли. Он еще не кончил молиться, когда появился Стах, чтобы отвезти его с родителями в Шибуш.

Через час после наступления сумерек они выехали из Маликровика. Стах щелкал кнутом по спинам лошадей и пел грустные песни. Казалось бы, для Гиршла все складывалось как нельзя лучше, но и он испытывал какую-то печаль. В распоряжении человека может быть вкусная еда, богатство, собственность, его могут окружать самые приятные люди, он обладатель славы, у него есть все, кроме чего-то одного, составляющего истинное счастье.

Что же это было такое, отчего ускользает счастье? Если этого не знали отец и мать Гиршла, вряд ли кто-нибудь мог сказать ему, что это такое.

Йона Тойбер, уже получивший гонорар за сватовство, при встречах с Гиршлом по-прежнему обнимал его за талию и разговаривал с ним о разных вещах. Неизвестно, сообщил ли он Цирл о том, что случилось в его первое посещение Маликровика, но то, что Тойбер рассказывал Гиршлу, не являлось секретом. В Шибуше, помимо могил на кладбище, всякий раз, когда начинали копать землю под фундамент нового дома, обнаруживали много других захоронений. Акавия Мазл даже написал об этом книгу, рецензия на которую была опубликована в венской газете «Нойе фрайе прессе». Тойбер не читал ни книги, ни рецензии, но не был невеждой в этом вопросе. Когда Гиршл затронул данную проблему, он сказал:

— Да, пару могил нашли даже под старой школой во время ее ремонта. Где бы в Шибуше ни копнуть заступом, всюду наткнешься на захоронение.

Если Мазл написал одну книгу, Тойбер мог написать две такие книги, и Гиршлу никогда не надоедало разговаривать с ним. Возможно, он мог бы узнать то, что его интересовало, от Мазла. Однако последний жил на окраине города, а Гиршл — в центре, и Провидение никогда не сводило их вместе. Зато оно постоянно соединяло Гиршла с Тойбером. Жаль, что Мазл не был знаком с Тойбером, представлявшим собой кладезь знаний. Гиршлу было интересно, как бы Мазл отозвался о Тойбере.

Итак, Мазл и Тойбер никогда не встречались. Если бы отец Блюмы Нахт был жив, богат и искал богатого жениха для своей дочери, Тойбер, безусловно, разыскал бы Мазла, ведь Блюма жила в его доме. Но дело обстоит таким образом, что Блюма — всего лишь бедная сирота, которая когда-то была прислугой в доме Гурвицев, а сейчас — у Мазлов.

Тойбер и Гиршл с сигаретами во рту гуляли по Шибушу. Сигарета Тойбера едва горела, а Гиршл по рассеянности вообще забыл зажечь свою. Гиршла удивляло, как его собеседник мог курить сигарету так долго, что огонек чуть ли не касался его губ. Всякий раз, когда Гиршл собирался предупредить Тойбера об опасности, тот уже хватал горящий окурок двумя пальцами, бросал на землю и останавливался, глядя на него, будто это была недодуманная мысль. Например, мысль о том, что, получи он сигарету не от Гиршла, а от Цимлиха, на ней бы красовался графский герб.

В разговоре с Миной Тойбер воздерживался от плохих отзывов о Шибуше, с Гиршлом же он был более откровенен. Ни тот ни другой не были сионистами и тем не менее признавали правоту сионистов, утверждавших, что никакая нация не может существовать куплей-продажей и евреи должны вернуться к своему изначальному занятию — возделыванию земли. Это, кстати, побуждало Тойбера с уважением относиться к Гедалье Цимлиху, который успешно занимался сельским хозяйством.

…К свадьбе Гиршлу заказали новый гардероб. Еще до завтрака являлись портные, чтобы обмерить его в длину и ширину, в пройме, плечах, горловине и груди. Цирл готовила ему одежду не только для Бога и для людей, то есть не только для субботы и будней, но и на любой другой случай. Так, если Гиршлу вздумается прогуляться в субботу днем, он не должен оказаться в положении шибушских молодых франтов, у которых всего-навсего два костюма и они не могут надеть ни того ни другого, потому что их праздничное платье слишком официально для обычной прогулки, а будничная одежда слишком проста для субботы. Им ничего не остается, кроме как сидеть дома, будто у них траур.

Мина тоже была занята приданым. Берта хотела заказать все в Станиславе, но Гедалья объяснил ей, что никто из жителей Станислава не приезжает за покупками в Шибуш, и кому, как не им, поддержать своими заказами местных купцов. Прежде чем приобрести какую-то крупную, дорогую вещь, она консультировалась с Цирл — не потому, что нуждалась в ее советах, а чтобы показать матери жениха, что деньги для нее не имеют значения. По сути дела, никто из Цимлихов не скупился на расходы: Берта — потому что стремилась устроить пышную свадьбу, Гедалья — потому что хотел отблагодарить судьбу, столь благосклонную к нему. Ежедневно в дом приходили портные с образцами бархата, атласа, тонких шелков и лучших твидов, которые Берта привередливо выбирала. Гедалья, наблюдавший все это, не мог себе представить, как его дочурка, у которой косточки были такими хрупкими, что, казалось, с трудом могли вынести вес ее тельца, будет надевать на себя такие горы одежды.

Поскольку по еврейскому обычаю жениху и невесте не следует часто встречаться, Мина перестала ездить к Гурвицам с визитами. Наведываясь в Шибуш, она останавливалась у Софьи Гильденхорн, которая была рада гостье. Муж ее опять надолго уехал из города, и обе они в сопровождении матери Мины проводили время в хождении по магазинам.

Дом Гильденхорнов отдыхал от хозяина и его многочисленных собутыльников. Красивые цветы, стоявшие в горшках на подоконниках, испускали нежное благоухание, перебивавшее запахи спиртного и табака, оставленные мужчинами. Отдыхала и Софья, лежавшая в постели в своей старой девичьей ночной рубашке. Отдыхала Мина, уставшая после лихорадочного дня, заполненного примерками платьев, кофточек, пальто. Часы громко тикали, после отъезда Гильденхорна они с каждым днем тикали все громче и громче.

Софья перевернулась на бок, чтобы поглядеть на Мину.

— Уже десять часов! — воскликнула она.

— Неужели?

— Разве ты не считала удары? — удивилась Софья.

— Нет, — призналась Мина.

— Должно быть, ты задумалась.

— У меня ни единой мысли в голове.

— Ну, не говори, — усомнилась Софья. — Я даже могу сказать тебе, о чем ты думала.

— Откуда ты знаешь?

— А вот знаю! Ты думала о нем!

— О ком?

— Подвинься ближе, и я прошепчу тебе на ухо.

— Ближе некуда.

— Ты думала о нем!

— Ты это уже сказала.

— Это правда!

— Я не знаю, кого ты имеешь в виду.

— Если нужно сказать по буквам, я скажу!

— Я совсем о нем не думала.

— О ком?

— Да о Генрихе Гурвице.

— Так о ком же ты думала?

— Ты не даешь мне спать!

— Я тебе хочу что-то показать.

— Давай отложим до завтра.

Был уже двенадцатый час ночи. Часы тикали громче обычного. Но подружки не слышали их — одна крепко спала, другая погрузилась в свои размышления.

Думы Софьи были преимущественно интимного характера. Ей было 18 лет, когда она вышла замуж за Гильденхорна, который мог поднять ее одной рукой и так носить из комнаты в комнату. Как ей нравились его модные брюки в клетку, как она любила слушать его голос! Однако со временем голос Ицхока стал хриплым из-за того, что ему приходилось напрягать его, убеждая клиентов приобрести страховой полис, а стоило ему вернуться домой, как тут же являлась толпа дружков. Софья была хорошей женой и хотела сделать мужа счастливым, но он сам не всегда знал, чего хочет. Вначале Софье казалось, что у нее есть все, о чем можно только мечтать, вскоре же это чувство сменилось другим — у нее нет ничего! Прошло два года после замужества, а у нее еще не было детей.

Не будучи эгоисткой, Софья не могла думать только о себе. Иногда, даже если ей приходилось делать для этого усилие, она отвлекалась от своих проблем, чтобы подумать о проблемах других людей…

Часы неуклонно отсчитывали время. Они были единственной вещью в доме, которая никогда не отдыхала. Вот они уже бьют двенадцать. А Софья не спит, оставшись наедине со своими мыслями, плавное течение которых ей не хотелось нарушать. Рядом спокойно спала Мина. Ее ничто не тревожило.

Прошел еще час. Софья посмотрела на подругу. Та спала так спокойно, как иногда спят люди накануне больших перемен, о которых они и не подозревают.

…Гиршл был вполне современным молодым человеком, однако придерживался старых обычаев. В субботу перед свадьбой его друзья собрались у него дома, и вместе с ними он отправился в синагогу. Там Борух-Меир произнес благословения над свитком Торы, а когда наступил черед жениха, его с галереи для женщин осыпали миндалем и изюмом, хазан и ведущие певцы запели: «Он, благословивший наших отцов Авраама, Исаака и Яакова…» Затем всех присутствующих пригласили в дом Гурвицев на праздничную трапезу. Друзья оставались с Гиршлом до наступления ночи, а музыканты все это время услаждали их слух музыкой. После исхода Субботы явился синагогальный служка, ведающий сбором пожертвований, и получил крупную сумму на благотворительность. Пришли поздравить Гиршла его бывшие учителя, и каждый из них получил подарок.

«Еще не написан такой брачный контракт, чтобы обошлось без споров», — говорили мудрецы. В данном случае этого, можно сказать, не случилось. Подобие спора, впрочем, возникло, и вот по какому поводу. В Малой синагоге, в восточном ее углу, находилось почетное место, обращенное в сторону Иерусалима, которое часто резервировалось для женихов. Это место не принадлежало синагоге, оно было собственностью одного старика, всегда охотно уступавшего его женихам. На этот раз, взглянув на Гиршла, старик отказался предоставить ему свое место.

— Он не похож на жениха! — заявил он.

Владелец места имел в виду, что у Гиршла не было штраймла — традиционной круглой, обшитой мехом бархатной шапки, обычно надеваемой на свадьбу. К счастью, стоявший рядом умный, ученый еврей напомнил старику:

— Послушайте, как вам известно, в Писании сказано, что с женихом надо обращаться как с царем. Разве же царей учат, что им надевать?

А взволнованный служка добавил:

— Будьте уж так добры, извините, что на женихе нет штраймла. Я уверен, что господин Гурвиц будет рад пожертвовать синагоге новый ковчег для Торы. — Борух-Меир утвердительно кивнул, и старик сдался.

Серьезней оказался спор между двумя семьями насчет того, где играть свадьбу. Цирл настаивала на том, чтобы это происходило в доме Гурвицев, что противоречило обычаю. Ее поддержали несколько видных жителей Шибуша: в тот день в городе должно состояться еще несколько свадеб, и они не смогут на них присутствовать, если им придется отправиться в Маликровик, — это бы обидело другие семьи. Раввин и хазан были того же мнения, тем более что они не представляли себе своего участия в проведении свадебной церемонии в один и тот же день в Маликровике и Шибуше.

— Кроме того, — вставил служка Большой синагоги, — я не могу разрешить увезти из города единственный свадебный балдахин в день, когда намечены и другие свадьбы.

Таким образом, Берте и Гедалье пришлось согласиться, чтобы свадьба их дочери была сыграна в Шибуше.