Простая история

XXXVII

Дважды в Шибуше останавливался поезд, привозивший в город новых людей. Надо сказать, особых различий между ними не существовало, если не считать, что кто-то был одет побогаче и почище, а кто-то победней и погрязней, один говорил «цва» вместо «цвай», другой — «цвай» вместо «цва». Изредка на станции выходили пассажиры, прибывшие из-за границы, хорошо одетые и говорившие с иностранным акцентом.

Арнольд Цимлих не был новым человеком для шибушцев — они уже видели его на свадьбе у Мины с Гиршлом. Предприятие Цимлиха в Шибуше расширялось, что, впрочем, неудивительно, если посчитать, сколько кур рылось в здешних мусорных кучах. Куры не задумывались над тем, что заставляет их рыться на свалках и нести яйца. Зато те, кто их выращивал, прекрасно знали, что каждое яйцо снесено для герра Арнольда Цимлиха, проживающего в Германии. Покупатели этих яиц были столь же нелюбознательны, как и куры: ведь для того, чтобы съесть яйцо, совсем необязательно знать, где оно снесено. Хотя, если бы немец стал есть яйца, снесенные, допустим, в Китае, у него мог бы появиться косой разрез глаз. Яйца из Шибуша такой опасности в себе не таили, у шибушцев глаза были преимущественно большие и голубые.

Как уже было сказано, Арнольд Цимлих написал Боруху-Меиру, что в Рождество, когда магазины будут закрыты, он навестит Гедалью в Маликровике. Как истинный немец, он сдержал свое слово.

В доме Гедальи царило веселье. Борух-Меир и Цирл приехали в Маликровик повидаться с его обитателями и их гостем. Берта на этот раз превзошла сама себя, продемонстрировав свои кулинарные таланты. На стол был выставлен лучший фарфор, включая соусницу в виде гуся, сердитым клювом грозившего Арнольду Цимлиху. Соус был отличным, и оставалось загадкой, почему гусь выглядел так угрожающе.

Гедалья извлек из буфета несколько бутылок «бренди» собственного приготовления. В Германии пьют водку, разбавленную водой, пригодную только для того, чтобы смочить губы. Напиток Гедальи имел достаточно высокий градус и легко развязывал языки. Правда, это относилось только к первому стакану. Действие второго и третьего стаканов было прямо противоположным: они парализовали голосовые связки, речь становилась бессвязной.

Ну и ну, размышлял Борух-Меир, я-то думал, что сват Гедалья — главный из Цимлихов, на самом деле первенство переходит к Арнольду Цимлиху. Единственная дочь Гедальи носит теперь фамилию Гурвиц, тогда как в Германии полным-полно маленьких Цимлихов. Наступит день, когда в Маликровике не останется ни одного Цимлиха, а ведь все они пошли именно отсюда, в Германии же их будет целая куча. Не соединить ли нам Цимлихов и Гурвицев брачными узами? Пусть мой внук Мешулам женится на одной из дочерей Арнольда Цимлиха, или Мина родит дочку, которая сможет выйти замуж за сына Арнольда…

Боруху-Меиру нравились немецкие евреи, он полюбил их после первой поездки на воды в Карлсбад.

Цирл молчала и почти ничего не ела, она вообще перестала находить вкус в еде. Если бы Берта заметила, что мать Гиршла ни к чему не притрагивается, она очень расстроилась бы, но ее занимал только гость из Германии. Гиршл выглядел весьма элегантно в своем парадном костюме, но тоже был почему-то невесел. А между тем его ждала большая радость, которую готовил ему Сам Господь, Отец наш Небесный. Всем было ясно, что Мина вот-вот подарит семье сына или дочку.

Глаза Цирл сузились. Нет, она ничего не имеет против иностранцев, но к чему вся эта суета вокруг Арнольда? По правде говоря, он не более чем сын человека, захороненного в безымянной могиле.

Однако визит Арнольда Цимлиха имел уже то достоинство, что еще раз соединил в Маликровике Гиршла, Мину, Боруха-Меира, Цирл, Гедалью и Берту. Не хватало разве что Йоны Тойбера. Собственно, его присутствие и не требовалось — ведь Гиршл и Мина были уже женаты, а Мешулам еще не достиг брачного возраста. Чтобы Мешуламу было не скучно расти в одиночестве, они собирались дать ему братишку или сестренку.

Братишка Мешулама родился с улыбкой на личике. Это был прекрасно сформированный ребенок. Мина быстро оправилась от родов и стала идеальной матерью. Они с Гиршлом находили в младенце тысячу прелестей и придумывали для него тысячу имен. Некоторые из них имели смысл, другие нет, но их было такое множество, что вскоре его настоящее имя как-то позабылось.

Много раз в день Гиршл и Мина подходили к колыбельке полюбоваться на малыша. «Посмотри, он только что улыбнулся!» — «Ты слышал, как он чихнул!» — «Какой у него чудный носик!» — «Поправь ему подушку, у него ушко загнулось!»

Ребенок лежал в колыбели, весьма довольный собой и ими, а в часе езды подрастал его старший братик. Гедалья и Берта очень любили Мешулама, но все же его не так баловали, как брата, потому что родители Мины были уже немолоды и не помнили, как надо разговаривать с ребенком. Нельзя сказать, чтобы Мешуламу жилось плохо, но его братику жилось лучше.

— Мина, о чем ты думаешь? — спросил Гиршл, когда они оба стояли возле колыбельки.

— О его брате.

— Это хорошо, что он с твоими родителями.

— Я такого же мнения.

— Но по другой причине!

— А у тебя какая причина?

— Любовь нельзя делить!

— Я думаю, природа любви такова, что в сердце всегда находится место еще для одного любимого человека! — возразила Мина.

Гиршл опустил глаза и произнес:

— Нет, это не так. Любовь приходит только тогда, когда между нами и ею никто не стоит.

Одному Богу известно, что при этом он думал не о своих детях.

История Гиршла и Мины подошла к концу. Однако история Блюмы еще не окончена. Того, что случилось с Блюмой Нахт, хватило бы еще на одну книгу. А если бы мы взялись описывать и то, что случилось с Гецлом Штайном, который был упомянут здесь как бы мимоходом, и с другими персонажами нашей простой истории, пришлось бы извести еще много чернил и перьев.

…Бог знает, когда это произойдет.