Давид хотел столько рассказать Джеку и Джилл, что отправился к ним прямо на следующий день после визита в «Солнечный холм». С собой он взял скрипку. Однако дома была только Джилл. Она сидела на ступенях веранды.
На сей раз дети уже не смущались так сильно — возможно, потому, что были на открытом воздухе, где Давид чувствовал себя свободнее. Однако, узнав, что мистера Джека нет дома, он явно разочаровался.
— Но я хотел с ним повидаться! По особому поводу, — посетовал он.
— Тогда лучше останься. Он вот-вот будет дома, — утешила его Джилл. — Ушел горшковать.
— Горшковать? Что это такое?
Джилл хохотнула.
— Ну, видишь ли, дело обстоит так: он кое-что продает, чтобы другие люди могли сварить это в горшке, и тогда нам тоже будет, что сварить в нашем горшке. Это овощи с огорода. Мы выращиваем их на продажу. Бедный Джек — он так это ненавидит!
Давид сочувственно кивнул.
— Я знаю — и, должно быть, это ужасно — все время мотыжить и полоть.
— Но он, конечно, понимает, что должен это делать, ведь так он проводит время на свежем воздухе, а ему просто необходимо постоянно быть на воздухе, — возразила девочка. — Он же болен, знаешь, а порой так несчастен! Но Джек не говорит об этом. Он вообще мало говорит — но по лицу видно, о чем думает. И я все знаю, и от этого… хочется плакать.
Услышав это, Давид в ужасе охнул, а Джилл тут же вскочила на ноги. Девочке вдруг пришло в голову, что она рассказала незнакомцу слишком много семейных секретов. Она тут же предложила сбежать с холма наперегонки, а потом, чтобы еще сильнее отвлечь Давида от недавнего предмета обсуждения, нарочно проиграла и объявила его победителем.
Однако очень скоро возникли новые осложнения в виде маленькой калитки, за которой шла тропа, в свою очередь, ведущая к мостику, переброшенному через ручеек.
Над деревьями с другой стороны виднелась самая высокая башня «Солнечного холма».
— Она ведет к Госпоже Роз! — радостно закричал Давид. — Пойдем посмотрим!
Девочка покачала головой.
— Не могу.
— Почему же?
— Джек мне не разрешит.
— Но тропинка ведет в прекрасное место. Я был там вчера, — заспорил Давид. — А еще я поднимался на башню и почти уже помахал мистеру Джеку, который был на веранде. Я видел его. Может, она позволит нам с тобой подняться туда и сегодня.
— Но я же сказала, не могу — несколько нетерпеливо повторила Джилл. — Джек не разрешает заходить сюда даже на шаг.
— Но почему? Может, он не знает, куда ведет тропа.
Джилл опустила голову, а потом вызывающе вскинула подбородок.
— О нет, он знает, ведь я сама ему сказала. Я ходила туда, когда была маленькой, а его здесь не было. А однажды, когда Джек уже переехал, я дошла до середины моста, но пришлось вернуться. Он очень разозлился, но это было как-то… странно — лицо побелело и стало таким строгим, и губы сильно сжимались после каждого слова. Он сказал, что я никогда, никогда, никогда не должна входить в калитку.
Они повернули, чтобы подняться на холм. Давид хмурился. Он, не колеблясь, решил просветить мистера Джека, дабы разрешить это маленькое недоразумение. Он расскажет, что за прекрасное место этот «Солнечный холм» и попытается доказать, что ему с Джилл и даже самому мистеру Джеку желательно перейти мост при первой же возможности.
Брат Джилл довольно скоро вернулся домой, и Давид сразу позабыл об этом разговоре — главным образом потому, что мистер Джек достал скрипку и попросил мальчика сыграть с ним дуэтом. Однако дуэт скоро превратился в соло — мистер Джек пришел в такое восхищение от игры Давида, что начал выкладывать перед ним нотные листы один за другим, умоляя играть еще и еще.
Давид охотно продолжал. Он уже выучил большую часть этой музыки, когда жил в горном доме. Мелодии казались старыми друзьями, и мальчик был так рад вновь увидеть их ноты, что заканчивал каждое исполнение восторженным приветствием в виде маленькой импровизированной каденции — к еще большему удивлению и восторгу мистера Джека.
— Вот это да! Давид, ты чудо! — наконец, воскликнул он.
— Ха! И ничего чудесного, — засмеялся мальчик. — Я это выучил сто лет назад, мистер Джек. Просто я был так рад снова увидеть их — эти ноты. Знаете, у меня теперь совсем нет нот. Все, что мы взяли, осталось в сумке. Но мы оставили ее на дороге.
— Оставили!
— Ну да, она был такая… тяжелая, — рассеянно пробормотал Давид, перебирая стопку нот, лежащую перед ним. — О, а вот и еще одна, — воскликнул он взволнованно. — Здесь ветер дует в ветвях сосен: «ууу — ууу». Послушайте!
И он снова умчался на крыльях скрипки. А когда вернулся, мистер Джек глубоко вздохнул.
— Давид, ты чудо, — вновь заявил он. — И эта твоя скрипка тоже чудо, если я не ошибаюсь, хотя мне не хватает знаний, чтобы сказать, действительно ли она ценная. Это скрипка твоего отца?
О нет. У него тоже была скрипка, и обе они хорошие. Папа так сказал. Теперь папина у Джо.
— У Джо?
— У Джо Гласпела.
— Ты же не о сыне вдовы Гласпел — слепом мальчике? Я не знал, что он умеет играть.
— Он и не умел, пока я не показал. Но ему нравится слушать, как я играю. И он все понял — я хочу сказать, сразу.
— Понял!
— Что я играл, знаете. И он был почти первым — с тех пор, как папа ушел. И теперь я играю каждый раз, когда прихожу к ним. Джо говорит, раньше он не знал, как на самом деле выглядят деревья, трава, закаты, восходы, птицы и ручейки, пока я не рассказал ему своей скрипкой. Теперь он думает, что знает их облик лучше меня, потому что, раз его внешние глаза слепы, он не видит все эти уродливые вещи вокруг и может сделать так, чтобы внутренние глаза смотрели только на прекрасные вещи, которые ему нравятся. Так и бывает, когда я играю. Поэтому я сказал вам, что он понял.
Они немного помолчали. Мистер Джек посмотрел в лицо Давиду, и в глазах его появилось странное выражение. Внезапно он заговорил:
— Давид, жаль, что у меня нет денег. Тогда я отправил бы тебя в подобающее место, — вздохнул он.
— Вы хотите сказать, в место, где я бы смог найти свою работу? — тихо спросил мальчик.
— Ну… да, так тоже можно сказать, — улыбнулся мужчина, слегка поколебавшись, — мистер Джек еще не вполне привык к мальчику, который временами был настолько не-мальчиком.
— Папа сказал, что работа ждет меня… где-то.
Мистер Джек задумчиво нахмурился.
— И он был прав, Давид. Но проблема в том, что нам очень нравится самим выбирать ее… Даже слишком нравится… и порой мы понимаем это, когда приходится заниматься совсем другим.
— Я знаю, мистер Джек, знаю, — выдохнул Давид. И мужчина, глядя в сияющие темные глаза, попытался понять, что скрывалось в их глубине. Почти казалось, что мальчик на самом деле понимал разочарование его жизни — и что Давиду это было не безразлично, а этого, конечно же, быть не могло!
— И тогда еще труднее не фальшивить и играть в лад? — с некоторой задумчивостью продолжал Давид.
— В лад?
— Со всем Оркестром.
— О! — и мистер Джек, который уже слышал об «Оркестре жизни» немного грустно улыбнулся. — В том-то и дело, мальчик мой. И если нам дают другой инструмент — не тот, на котором мы хотим играть — мы скорее… станем играть диссонансы. По крайней мере, у меня так. Но, — продолжал он уже веселее, — в твоем случае, Давид, хотя я не большой знаток игры на скрипке, даже мне видно, что тебе надо быть там, где ты сможешь дальше учиться, слушать хорошую музыку и жить среди тех, кто знает достаточно и способен оценить твои возможности.
Глаза Давида засверкали.
— И где не надо будет полоть и мотыжить грязь?
— Надо же, я и не подумал включить в программу такое времяпровождение.
— Ой, мне бы это понравилось, мистер Джек! Но такое нельзя назвать работой, значит, папа явно имел в виду что-то другое.
Лицо Давида потемнело.
— Хм-м, ну, я бы не стал беспокоиться о «работе», — засмеялся мистер Джек, — в особенности потому, что ты не сможешь уехать прямо сейчас. Нужны деньги, понимаешь, а у нас их нет.
— Для этого нужны деньги?
— О да. Здесь, в Хинсдейле, всего этого нет, а чтобы уехать и жить в новом месте, нужны деньги.
Лицо Давида внезапно преобразилось.
— Мистер Джек, а золото подошло бы? Много круглых монеток?
— Думаю, да, Давид, если бы их хватило.
— Сотни хватило бы?
— Конечно, будь они достаточно большие. Так или иначе, Давид, их хватило бы для начала, а я думаю, если бы ты только начал, очень скоро ты стал бы сам чеканить золотые монеты вот этой твоей скрипкой. Но почему ты спрашиваешь? Ты знаешь того, кто готов избавиться от сотни «круглых монеток»?
Давид, чьи восторженные мысли устремились к золотым монетам, спрятанным в ящике у камина в его комнатке, был почти готов рассказать свой секрет. Но тут он вспомнил о женщине с хлебом и ведерком молока — и решил воздержаться. Он подождет. Когда он лучше узнает мистера Джека, то, возможно, скажет ему, но не сейчас. Сейчас мистер Джек может решить, что он вор, а этого он не вынесет. Поэтому Давид подхватил скрипку и начал играть, и мистер Джек, очарованный музыкой, кажется, забыл о золотых монетах, чего как раз и добивался мальчик.
Только когда Давид попрощался, он вспомнил о цели — особой цели своего прихода. Он обернулся с сияющим лицом.
— Да, мистер Джек, почти забыл! — воскликнул он. — Я же хотел вам сказать — я видел вас вчера, да… и почти помахал вам!
— Правда? Где же ты был?
— Вон там, у окна! У окна башни! — ликующе провозгласил Давид.
— Значит, я полагаю, ты снова ходил проведать мисс Холбрук.
Голос мужчины стал странно холодным и отстраненным, что Давид сразу же заметил. Это вдруг напомнило ему о воротах и мостике, по которому Джилл запретили переходить, но он не решился заговорить о них, потому что вид мистера Джека совсем к этому не располагал.
— Но, мистер Джек, это такое прекрасное место! Ох, вы и не знаете, насколько оно прекрасно.
— Неужели? Значит, оно тебе так нравится?
— Да, очень! Но разве вы… никогда его не видели?
— Ну почему, полагаю, я его видел, Давид, но очень давно, — пробормотал мистер Джек с поразившим Давида безразличием.
— А вы видели ее — мою Госпожу Роз?
— Н-ну да… думаю, да.
— И это все, что вы помните? — негодующе спросил оскорбленный Давид.
Мужчина хохотнул — и Давиду не понравился этот короткий и натужный смешок.
— Но, позволь узнать, ведь ты же почти помахал мне, правда? А почему все же не стал? — спросил мужчина.
Давид вдруг выпрямился. Он инстинктивно почувствовал, что Госпожа Роз нуждается в защите.
— Потому что она этого не захотела, так что я, конечно, послушался, — ответствовал он с достоинством. — Она забрала мой платок.
— Я в этом не сомневался, — сквозь зубы пробормотал мужчина. И снова громко рассмеялся, отворачиваясь.
Давид принялся спускаться по ступенькам, смутно недовольный собой, мистером Джеком и даже Госпожой Роз.