Просто Давид

Глава XVI Воздушные замки Давида

Вернувшись из «дома, который построил Джек», Давид решил сосчитать золотые монеты. Мальчик извлек их из-за книг, разложил рядками. Как он и полагал, их было сто. Точнее, сто шесть. Это порадовало Давида. Ста шести определенно хватило бы «для начала».

Давид закрыл глаза и вообразил, как это могло бы быть. Вновь учиться скрипке, слушать хорошую музыку, быть с людьми, понимающими, что он говорит, когда играет! Вот что значит «начало» — так сказал мистер Джек. И золото — круглые сияющие монетки — могло принести ему все это! Давид собрал маленькие кучки в звенящую горку, вскочил, сжимая в обеих руках богатство, которое вдруг так полюбил, и принялся выделывать озорные коленца, весело звеня монетами. Потом он сделался очень серьезным, снова сел и принялся собирать золото, чтоб спрятать.

Он будет мудрым и разумным. Он подождет, пока настанет подходящий момент, и тогда уедет. Но сначала расскажет об этом мистеру Джеку и Джо, и Госпоже Роз, и семье Холли. Только сейчас у него, кажется, есть настоящая работа, и, делая ее, можно помочь мистеру Холли. Но потом — например, когда наступит сентябрь и настанет пора идти в школу — ему говорили, что это необходимо — он расскажет им обо всем и вместо школы уедет. Он еще подумает. Тогда ему, наверное, уже поверят и не подумают, что он украл это золото. Теперь август, так что он подождет. Но пока уже можно вообразить — всегда можно вообразить чудесные вещи, которые в один прекрасный день принесет ему золото.

Даже работа теперь не казалось Давиду трудной. Утром он должен был собирать граблями сено, следуя за работником с тачкой. Вчера ему это не очень понравилось, но сейчас… сейчас ничего не имело значения. Довольно вздохнув, Давид снова спрятал драгоценное золото за книгами в шкафу.

На следующее утро мальчик обнаружил в своей скрипке новую песню. Конечно, он не мог ее сыграть — точнее, почти не мог, пока не пришло четыре часа пополудни, потому что мистер Холли не любил игру на скрипке по утрам даже в дни, не принадлежавшие только Господу. Слишком уж много было работы. Давид мог сыграть всего несколько нот — очень-очень тихо, но и этого хватило, чтобы понять, какая это будет прекрасная песня. И мальчик с самого начала знал, о чем она расскажет: о золотых монетах и о будущем, которое они принесут. Весь день дразнящая мелодия кружилась у него в голове и, танцуя, ускользала. Однако Давид был безоблачно счастлив, и, несмотря на жару и усталость, день прошел очень быстро.

В четыре часа он поторопился домой и быстро настроил скрипку. Тогда она и пришла — танцующая, дразнящая фея — и радостно сдалась на милость скрипичных струн, чтобы Давид в точности узнал, как чудесна эта мелодия.

На следующий день песня послала его к Госпоже Роз. На сей раз мальчик нашел ее у дверей сада. Как всегда, не церемонясь, он сразу же обрушил на нее поток слов:

— О, Госпожа, Госпожа Роз, — я все выяснил и пришел, чтобы рассказать вам.

— Что такое, Давид? О чем ты? — мисс Холбрук была явно сбита с толку.

— О часах, ну, вы знаете — о безоблачных часах. — Вы сказали, что у вас они все пасмурные.

Лицо мисс Холбрук побелело.

— Ты хочешь сказать, что выяснил, почему они все… все пасмурные? — спросила она, запнувшись.

— Нет, о нет, этого я и вообразить не могу, — заверил ее Давид, энергично замотав головой. — Просто я понял, как сделать все свои часы солнечными, и вы тоже так можете. Вот и пришел.

— О, — воскликнула мисс Холбрук, и довольно строго сказала:

— Давид! Разве я не просила тебя не вспоминать об этом на каждом шагу?

— Да, я помню, но я кое-чему научился, — настаивал мальчик, — и вам тоже стоит это знать. Понимаете, я правда как-то раз подумал, что среди прекрасных вещей все ваши часы должны быть солнечными. Но теперь я знаю: главное не то, что вокруг, а то, что внутри!

— Ох, Давид, Давид, какой же ты любопытный!

— Но так оно и есть! Дайте, я вам расскажу, — взмолился Давид. — Вы знаете, что мне не нравилось, как я проводил время, пока не наступало четыре, и когда я увидел солнечные часы, очень обрадовался, ведь оказалось, что все это время не считается. Но сегодня они все считались — все, Госпожа Роз! Что-то светило во мне, и от этого все они стали солнечными!

— Поразительно! И что же это было за чудо?

Давид улыбнулся и покачал головой.

— Пока я не могу этого вам сказать словами, но я сыграю. Понимаете, я не всегда могу два раза сыграть песенку из тех, что приходят сами, но именно эту — могу. Она очень долго звучала в моей голове, пока у скрипки не было возможности рассказать мне, что это за песенка, и я вроде как ее выучил. Послушайте! — и он начал играть.

Мелодия действительно была прекрасна, и мисс Холбрук сразу же с готовностью это признала. Но Давид продолжал хмуриться.

— Да, да, — ответил он, — но разве вы не видите? Она рассказывала, как что-то внутри меня сделало все мои часы солнечными. То есть вам тоже нужно найти внутри себя такое, чтобы и ваши тоже осветились. Разве вы не понимаете?

В глазах мисс Холбрук появилось странное выражение.

— Хорошо, что ты сказал мне об этом, Давид, но, знаешь, ты пока не объяснил мне, что же так ярко тебе светит.

Мальчик переменил позу и еще сильнее нахмурился.

— Кажется, я объясняю непонятно, — вздохнул он. — Я не имею в виду ничего особенного. Просто существует что-то. И когда я о нем думаю, у меня получается. Мое «что-то» не сделает ваши часы солнечными, но все же… — мальчик прервался, и в его взгляде появилось счастливое облегчение, — ваше может быть кое в чем похоже на мое. Я представляю, что скоро со мной случится нечто прекрасное. И вы тоже можете так — думать о прекрасном, которое случится с вами.

Мисс Холбрук улыбнулась, но одними губами. Глаза ее потемнели.

— Со мной не случится ничего «прекрасного», — возразила она.

— Но разве не могло бы?

Мисс Холбрук закусила губу, а затем издала странный смешок. Казалось, не случайно ее щеки в тот же момент залились румянцем.

— Когда-то я думала, что это… возможно, — признала она, — но я давно оставила эти мысли. Ничего… не случилось.

— Но вы же просто могли это представить! — настаивал мальчик. — Знаете, вчера я выяснил, что все дело в воображении. Весь день я представлял — только представлял. И ничего такого не делал — просто собирал граблями сено за тележкой, но все мои часы были солнечными.

Теперь мисс Холбрук откровенно рассмеялась.

— Что же ты за упрямец! Маленький психолог-проповедник! — воскликнула она. — И в твоих словах есть доля правды — даже больше, чем ты сам думаешь. Но я не могу, Давид, — это мне недоступно. Чтобы это произошло, нужно больше, чем воображение, — добавила она шепотом, словно самой себе.

— Но воображение может многое, — серьезно сказал Давид. — Вот Джо — Джо Гласпел. Его мама все время на работе, а сам он слепой.

— Слепой? О-ох! — содрогнулась мисс Холбрук.

— Да, и ему приходится сидеть в одиночестве, если не считать Бетти, а та редко бывает дома. Он все для себя воображает. Ему приходится, потому что он ничего не видит обычными глазами. Но он все видит внутренним взглядом — все, что я играю. Да, Госпожа Роз, он даже видел все, что есть здесь. Я рассказал ему, знаете, сразу после того, как нашел вас в первый раз — о больших деревьях и длинных тенях на траве, о розах, блестящей воде и прекрасных мраморных людях, которые подглядывают из-за зеленых листьев, и о солнечных часах, и о том, как вы, такая красивая, сидите здесь посреди этих чудес. И потом я это ему сыграл, а он сказал, что очень ясно все увидел! И только внутренним взглядом! А уж если Джо, запертый в темной комнатушке, может мыслями ощутить эту красоту, я склонен думать, что вы в этом чудесном, чудесном месте можете мысленно ощутить все-все, что только захотите.

Но мисс Холбрук вновь вздохнула и покачала головой.

— Только не это, Давид, не это, — прошептала она. — Чтобы почувствовать это, нужны не просто мысли.

Потом, резко сменив тон, она воскликнула:

— Ну же, давай не будем больше беспокоиться о моих часах! Лучше поговорим о твоих. Расскажи, что ты делал все это время после нашей встречи? Может, ты опять… навещал мистера Джека, например.

— Да, но до последнего раза в основном разговаривал с Джилл.

Давид замялся, а потом выпалил:

— Госпожа Роз, вы знаете о мостике и о калитке?

Мисс Холбрук быстро подняла взгляд.

— Что я знаю, Давид?

— Знаете, что они там есть?

— Ну… да, конечно. Если ты говоришь о мостике через ручей у подножия вон того холма.

— Да, я о нем, — и вновь Давид замялся, а потом выложил все, что его беспокоило. — Госпожа Роз, а вы когда-нибудь… переходили по мостику?

Мисс Холбрук беспокойно заерзала.

— В последнее время нет.

— Но вы не возражаете, если другие по нему переходят?

— Конечно, нет — если они делают это по собственному желанию.

— Вот! Я знал, что это не ваша вина, — торжествующе заключил Давид.

— Моя вина!

— Да, в том, что мистер Джек не разрешил Джилл его переходить, знаете. Когда однажды она дошла до половины, он ее отозвал.

Лицо мисс Холбрук лишилось красок.

— Но я, конечно же, возражаю, если переходят против своей воли! Не забывай об этом, пожалуйста.

— Но Джилл хотела.

— А что же ее брат? Он хотел, чтобы она это сделала?

— Н-нет.

— Что ж, чудесно. Значит, и я этого не хотела.

Давид нахмурился. Похоже, у его возлюбленной Госпожи Роз еще никогда не было такого выражения лица. Он вспомнил, что Джилл говорила о Джеке: «Лицо побелело и стало таким строгим, и губы сильно сжимались после каждого слова». Лицо мисс Холбрук выглядело точно так же, и точно так же губы ее сильно сжимались после каждого слова. Давид не понял этой перемены. Больше он ничего не сказал, но, как это обычно бывало, когда он чувствовал себя сбитым с толку, взял скрипку и начал играть. И пока он играл, в глазах мисс Холбрук вновь появилось мягкое сияние, а ее губы чуть-чуть расслабились. Однако ни мистер Джек, ни мостик в тот день больше не упоминались.