Глава 10 Виктория Ковалевская, дитя звёзд

После беседы у коммодора Конте мы с Евой вернулись в нашу каюту и принялись потрошить мои многочисленные чемоданы, выбирая, какие вещи мне понадобятся в пути, а какие можно отправить в камеру хранения «Отважного». Вчера вечером у нас не было ни сил, ни желания заниматься этим — мы прибыли на борт эсминца уставшие и расстроенные, на скорую руку поужинали и сразу легли спать, даже не дождавшись, когда корабль стартует и перейдёт в овердрайв. Мне, правда, пришлось выпить снотворного, чтобы долго не ворочаться в постели, прогоняя беспокойные мысли, зато измученная переживаниями Ева, едва прикоснувшись головой к подушке, заснула как убитая.

Наутро мы проснулись свежие и отдохнувшие, все вчерашние неприятности казались нам лишь дурным сном. В конце концов, переживать было не о чем: узнав о происшедшем, Генри Янг немедленно приехал в гостиницу, взял ситуацию под свой контроль, и через три часа его стараниями труп бесследно исчез из номера. Что он с ним сделал и кто ему помогал, я не знала, да и знать, если честно, не хотела. Всё это время мы с Евой просидели замкнутые в спальне, и я даже не пыталась «подслушать», что творится за стеной в гостиной. Я целиком доверяла Генри, к тому же совсем не горела желанием увидеть в мыслях его помощника (или помощников) не слишком приятные «картинки» того, во что превратилось тело Ньето.

Ева же, у которой отсутствие телепатических способностей с лихвой компенсировалось бурным воображением, под конец совсем расклеилась. Возможно, это было и к лучшему — если бы она сохранила ясность мыслей и спокойствие, то наверняка заподозрила бы, что мы с Генри знаем друг друга лично. А так Ева без колебаний поверила в мою сказку, что он знакомый моего знакомого, дельца игорного бизнеса с соседней планеты Катманду, которому я несколько лет назад оказала большую услугу, разоблачив одного очень ушлого шулера, регулярно приносившего убытки его казино. Еву, конечно, насторожили мои связи в полукриминальном мире, но это всё же было лучше, чем если бы она догадалась, что я сотрудничаю с какой-нибудь официальной структурой, вроде разведки или полиции…

— Вики, а ты заметила, что наш капитан положил на тебя глаз? — произнесла Ева, доставая из необъятной утробы чемодана стопку моих пижам. — Он с таким восхищением смотрел на тебя, что мне даже стало завидно.

Я повесила в шкаф своё парчовое платье и повернулась к ней.

— А почему завидно?

— Сама не знаю. На меня он никогда так не смотрел.

— А тебе хотелось бы? — с лукавой улыбкой спросила я. — Несмотря на то, что он тебе не нравится?

Ева покраснела.

— Я не говорила, что он мне не нравится. Просто у нас не сложились отношения. Да и вообще, речь не об этом.

— А о чём?

— На меня ещё никто не смотрел так, как Конте на тебя. Бывало — с интересом, бывало — с любованием, бывало — с желанием, но никогда — с таким… с таким изумлённым восхищением. Ты сражаешь мужчин наповал.

— И ты думаешь, что это доставляет мне удовольствие?

Она пожала плечами:

— Не знаю, как тебе, но мне было бы приятно.

— Только на первых порах. А потом ты привыкла бы и перестала обращать на это внимание.

— Совсем-совсем?

— Ну, почти. Я, конечно, замечаю такие взгляды, но они меня совершенно не трогают. — А про себя добавила: «То же самое и с мыслями». — Ни удовольствия, ни раздражения — ничего. Только полнейшее безразличие.

Ева немного подумала, затем сказала:

— Это плохо.

— Да, это плохо, — согласилась я. — Даже хуже, чем тебе кажется. Вот, например, что ты чувствуешь, когда тебе говорят, что ты замечательно выглядишь?

— Мне приятно. Очень приятно.

— А мне нет, мне всё равно. Я только делаю вид, что польщена комплементом, а на самом деле мне хочется сказать: «Спасибо, но я и сама это знаю».

Ева снова задумалась.

— А по-моему, ты всё упрощаешь, — наконец произнесла она. — Ведь вчера вечером и сегодня за завтраком ты реагировала на взгляды старшего помощника Василова. Не думаю, что тебе нравилось, как он на тебя таращился, но ты уж точно не оставалась безразличной.

Я покачала головой:

— Нет, Ева, это совсем другое.

— И что же?

На секунду я замялась.

— Он смотрел на меня как на старую знакомую, которая почему-то отказывается узнавать его. Смотрел — и словно бы ждал, что вот-вот я подойду к нему с кажу: «Привет, Билл. Как поживаешь?» Однако я ни словом, ни жестом не давала ему понять, что знаю его, и вот это сбивало его с толку.

— Так вы встречались и раньше?

— В том-то и дело, что нет. Во всяком случае, я его не помню, а память у меня хорошая. Разве что мы ходили на Аркадии в одну школу… да и то вряд ли.

Ева кивнула:

— Насколько я знаю, он коренной дамогранец. Может, хочешь, чтобы я расспросила о нём?

— Нет, не стоит. — Я снова повернулась к шкафу и достала из чемодана следующее платье. — В конце концов, это его проблемы, а не мои. Если ему нужно, пусть сам подойдёт ко мне и напомнит, где мы виделись.

А если он в самом деле наберётся смелости и напомнит, подумалось мне, то я даже не знаю, что ему ответить. Никогда ещё «читаемый» человек не ставил меня в такой тупик, как Уильям Василов. Он был уверен… нет, более того — убеждён, что встречал меня на Терре-Сицилии и что я, направив на него парализатор, предупредила о заложенной на «Отважном» бомбе. Вернее, о том, что она будет заложена.

Разумеется, если бы в то время я находилась на Терре-Сицилии и узнала о готовящейся диверсии, то наверняка постаралась бы предупредить команду корабля. Именно команду — так как не исключено, что в это мог быть замешан кто-то из руководства СЭК, и только люди, летевшие на «Отважном» и обречённые на гибель, были чисты от подозрений. Но я ни за что не доверила бы столь важную информацию вдребезги пьяному человеку, который к тому же так трясся за своё новое назначение, что едва не позволил неведомым диверсантам сделать своё дело. Я бы скорее сообщила обо всём коммодору Конте…

А впрочем, что толку от этих «если бы» да «кабы»! Предупредили всё-таки Василова, и, по его твёрдому убеждению, это сделала я. У него были все основания так считать: судя по тем «картинкам», что я выудила из его мыслей, девушка, явившаяся ему в пьяном угаре, была точной копией меня. Настолько точной, что ею могла быть только я… или моя потерянная в младенчестве сестра-близнец. Последнее объяснение представлялось мне наиболее простым и разумным, не предполагавшим сногсшибательных и совершенно антинаучных теорий вроде путешествий во времени. Кроме того, такой вариант устраивал меня и по чисто личным мотивам. Я всегда мечтала о сестре или брате, которые обладали бы такими же способностями, как у меня, мечтала перестать быть одинокой в этом огромном мире, разделённом на две такие неравные части — меня и всё остальное человечество. Если бы нас было двое, мы могли бы опереться друг на друга, найти поддержку и полное понимание… Думать об этом было так соблазнительно, что я даже боялась — боялась поверить в свою мечту, а потом разочароваться.

Именно поэтому я предпочитала искать другие объяснения случившемуся. Например, что та девушка была просто похожа на меня — не так чтобы очень сильно, а лишь в общих чертах. Из-за своего состояния Василов плохо запомнил её, но затем, увидев моё фото и уловив схожесть, бессознательно перенёс мои черты на тот смутный образ, что хранился в его памяти. А когда я появилась перед ним во плоти, он уже не сомневался, что видит перед собой ту самую загадочную незнакомку… Притянуто за уши, конечно, но вполне может быть. Человеческая психика — очень сложный и загадочный механизм. Кто-кто, а уж я-то об этом знаю не понаслышке.

Или, скажем, психокодирование. С какой-то целью Василову могли искусственно имплантировать воспоминания. Только тут одна загвоздка: современные методы внедрения психокода — как ложных воспоминаний, так и специальных команд, заложенных в подсознание, — ещё слишком несовершенны и дают желаемый эффект только в краткосрочной перспективе. Как правило, искусственные воспоминания рушатся в течение нескольких дней, а команды быстро стираются или срабатывают от любого достаточно сильного возбудителя, зачастую принося результаты, далёкие от прогнозируемых.

И всё же допустим, что недавно в области психокодирования произошёл мощный прорыв, и совершили его учённые с Терры-Сицилии — планеты, стабильно входящей в пятёрку наиболее развитых миров Ойкумены (первое место тут занимает Земля, которая вообще вне конкуренции). Тогда вполне возможно, что на Василове испробовали новые методы долгосрочной имплантации памяти, а заодно внедрили в его подсознание команду, которая должна была подтолкнуть его к действиям — чтобы в нужное время он спустился в машинное отделение и осмотрел холодильный отсек маршевого генератора. Но опять же, такое объяснение не даёт ответа на главный вопрос — зачем и почему. Зачем понадобилось маскировать предупреждение ложной памятью? Почему девушке, якобы сообщившей Василову об опасности, придали мой облик? Случайно? Ох и не верится мне в такие «случайности»!

Да уж, лихо тут всё закручено. Фабио Сантини затевает какую-то интригу с Микеле Трапани. Феличе Маццарино это не нравится, и он подсылает к адмиралу своих киллеров. Командование СЭК, преисполненное мрачных подозрений, решает внедрить в окружение Сантини своего агента и выбирает для этой роли самого популярного из офицеров Корпуса, героя и кумира молодёжи, Марчелло Конте. Кто-то подкладывает на корабль бомбу, а кто-то другой, очень похожий на меня, предупреждает о диверсии. На Нью-Джорджии к компании сицилианских шпиков присоединяются двое дипломатов, один из которых действительно дипломат, а другой — лишь замаскированный под дипломата разведчик. Вполне возможно, что Келли Симпсон работала на Земную Конфедерацию и её целью было лишь разведать обстановку, но теперь я об этом уже не узнаю — она исчезла в аэропорту Лос-Анхелеса вскоре после встречи со мной.

И, наконец, я сама. Меня вербует Интерпол в лице братьев Янгов, а в тот же самый день, если я правильно сосчитала, и, возможно, в тот же самый час новоиспечённому лейтенанту-командору Василову спьяну мерещится встреча со мной на Терре-Сицилии. Затем, прилетев на Эль-Парайсо, я очень удачно попадаю на «Отважный» и вроде как меняю на боевом посту исчезнувшую Келли Симпсон. Но сначала меня пытаются убить — и едва не преуспевают в своих планах. Тут и речи не может быть о каких-то совпадениях, всё это — нити одного клубка, который мне предстоит распутать…


Мы уже заканчивали разбирать мои вещи, когда к нам в гости пожаловал Мишель Тьерри. Вернее, пожаловал он к Еве с намерением рассказать ей то, о чём умолчал в разговоре с коммодором Конте — о своей последней встрече с Келли Симпсон в ресторане «У дона Педро». Поначалу моё присутствие сильно смущало Тьерри, но постепенно мне удалось расположить его к себе (это совсем нетрудно, если читаешь мысли человека), он проникся ко мне доверием и выложил всё без утайки.

Для меня его рассказ был, конечно, не новостью. Я узнала об этом ещё при нашей первой встрече, за завтраком, а сейчас просто следила за общим потоком его мыслей и тщательно исследовала область личных констант. В целом Мишель Тьерри оказался очень славным человеком; вместе с Лайонелом Янгом и коммодором Конте он принадлежал к тому редкому типу людей, «читать» которых мне было легко и приятно. Правда, я уловила в его разуме какую-то непонятную напряжённость, словно он усиленно заставлял себя не думать о чём-то важном — и, что самое удивительное, ему это вполне удавалось. При обычных обстоятельствах я бы, наверное, не обратила на эту странность никакого внимания, но загадочная история Уильяма Василова разбудила мою подозрительность и заставила меня более пристально следить за мыслями и эмоциями окружающих.

Выяснить, о чём же пытался не думать Мишель Тьерри, мне так и не удалось. В конце концов я пришла к выводу, что мне это просто почудилось, и присоединилась к обсуждению того случая в ресторане. Ева считала, что он имеет непосредственное отношение к исчезновению Келли Симпсон, и советовала рассказать о нём коммодору Конте. Тьерри признавал разумность её доводов, но вместе с тем боялся навредить своей помощнице, если окажется, что она работает на земные спецслужбы, а её неявка на корабль вызвана вполне невинными причинами — к примеру, ей стало плохо и она попала в больницу. Вслух он, конечно, приводил другие соображения, однако главной причиной его нежелания довериться коммодору была лояльность к Земле. К тому же Тьерри не без оснований полагал, что даже в том случае, если Келли попала в серьёзную неприятность, его откровенность ничем ей не поможет. И он был совершенно прав.

В результате все уговоры Евы пропали впустую. По любому другому вопросу, не относящемуся к международной политике, Тьерри охотно уступил бы ей, но сейчас профессиональный долг возобладал над его личной привязанностью, и он уже пожалел, что вообще поддался слабости и рассказал нам про Келли. Единственно его утешало, что мы с Евой клятвенно пообещали держать рот на замке.

Спустя полтора часа Тьерри неохотно покинул наше общество, а мы вернулись в спальню и принялись паковать в чемоданы вещи, которые я решила отправить в камеру хранения.

Ева молчала, целиком поглощённая своими, неведомыми мне мыслями. А я думала о том, что, пожалуй, немного покривила душой, говоря ей, что взгляды мужчин меня совершенно не трогают. Как правило, это было так — ни восхищённые взгляды, ни соответствующего содержания мысли не производили на меня ровно никакого впечатления, уж слишком они были привычны и донельзя однообразны. Однако сейчас, по всем признакам, у меня начинался очередной загул — сегодня утром я проснулась с мыслью, что если в ближайшие дни ни с кем не пересплю, то полезу на стенку. Подобные приступы нимфомании на фоне обыденной пассивности случались у меня крайне редко, но всё-таки случались. И случались так, что только держись. В такие дни я из скромной и порядочной девочки превращалась в настоящую распутницу и вертихвостку, которую ни одни здравомыслящие родители не поставят в пример своим подрастающим дочерям.

На этот раз приступ сексуальной агрессии застал меня при весьма необычных обстоятельствах — ни на яхте, где не было с кем переспать (и тогда я действительно лезла на стенку), ни на планете, где у меня был широкий выбор потенциальных жертв. Здесь, на корабле, я встретила пока лишь двух пригодных к употреблению мужчин — и таковыми оказались коммодор Конте с Мишелем Тьерри, на которых, судя по всему, имела свои виды и Ева. Я не собиралась вставать у неё на пути, но вместе с тем мне не очень-то хотелось лезть на стенку…

— А знаешь, Тьерри к тебе явно неравнодушен, — наконец отозвалась я, закидывая удочку. — Ты ему очень нравишься, если не сказать большего.

— Да, знаю, — коротко ответила Ева. Она села на край кровати и посадила себе на колени мою куклу Машу, наряженную в коротенькое светло-голубое платьице. — Ты представляешь, я ещё в восемь лет забросила все свои игрушки. Полностью утратила к ним интерес. Боюсь, я слишком рано повзрослела.

У меня создалось впечатление, что Ева хочет увильнуть от разговора. Но я не стала поддаваться на провокацию, мне крайне важно было выяснить, кому из двоих — Тьерри или Конте — она отдаёт предпочтение.

— А ты как к нему относишься?

— К кому?.. А-а, к Мишелю? Ну, мне с ним интересно.

— И только?

Она ответила не сразу, а несколько секунд задумчиво смотрела на куклу.

— Не знаю, Вики. Честное слово, не знаю.

— Не можешь решить, кто тебе больше по душе — он или Конте? Почему-то мне кажется, что твои чувства к коммодору посерьёзнее, но ты пытаешься подавить их. Как и он, кстати. Подлинная причина того, что у вас не сложились отношения, лежит гораздо глубже банального недоразумения. И у тебя, и у него есть более веские причины избегать друг друга.

Ева быстро взглянула на меня:

— А тебе что за забота?

— Как это «что за забота»? Ты же моя лучшая подруга, и мне небезразлично, что́ ты чувствуешь к другим людям.

— Ой ли? — скептически произнесла она. — А может, дело в другом? Может, ты сама положила на них глаз? На обоих сразу — и на Конте, и на Мишеля.

Я смущённо потупилась:

— Ну… допустим, что так. И я не хочу, чтобы мы поссорились из-за мужчин. Поэтому спрашиваю: кого из двоих ты готова мне уступить?

Ева покачала головой:

— Бери кого хочешь, Вики. Бери хоть обоих. Мне всё равно.

Впрочем, я понимала, что ей далеко не всё равно. Для этого не нужно было читать мысли.

Между тем Ева поднялась, подошла ко мне и взяла меня за руки.

— Мужчины — это мелочи, — сказала она. — Из-за них мы не поссоримся. Меня беспокоит другое — что ты опять можешь исчезнуть, как в прошлый раз. Без всяких объяснений, не предупредив меня… — Ева внимательно посмотрела мне в глаза. — Скажи мне наконец, Вики, почему ты не прилетела тогда на Терру-Сицилию? Почему прислала то дурацкое письмо — «мы с тобой такие разные», «у каждой из нас своя жизнь»? Почему?

Я тихо вздохнула:

— Лучше не спрашивай, дорогая. Иначе я солгу. Или хуже того — скажу правду.

Загрузка...