Протекторат

Эпилог Виктория Ковалевская, дитя звёзд

За минувшие пять веков Дамогран совершенно преобразился. Из захолустной, хоть и довольно цивилизованной планеты, находящейся на самом краю человеческой Ойкумены, где появление каждого межзвёздного корабля становилось настоящим событием, он превратился в мощный транспортный узел, один из крупнейших экономических, научных и культурных центров галактического сообщества. С началом новой волны освоения Галактики выгодное расположение Дамограна плюс разумная и взвешенная политика федерального правительства сделали его не только удобной стартовой площадкой для экспансии человечества за пределы тогдашней Ойкумены, но также позволили ему стать признанным региональным лидером, самой влиятельной и высокоразвитой планетой в окрестностях Галактического Ядра…

Мы с Тори, держась за руки, неспешно шли по набережной Оттавы, то и дело оглядываясь вокруг себя и отмечая все перемены в архитектуре Нью-Монреаля — уже не самого крупного, но по-прежнему самого значительного города Дамограна, федеральной столицы.

Стоял ясный весенний день 3129 года, и набережная была заполнена пёстрой толпой снующих туда и сюда людей. Многие из них провожали нас любопытными взглядами — ещё бы, ведь не каждый день им доводится встречать пару таких симпатичных близняшек. Однако никому даже в голову не приходило, что на протяжении пятисот лет эти самые близняшки были ангелами-хранителями их мира, что во многом благодаря им (то есть нам) этот мир вообще не канул в небытие, не превратился в набор нереализованных вероятностей и неосуществлённых возможностей.

Они не знали об этом, а мы и не собирались их просвещать. Мы просто шли по набережной, а часы в наших головах неслышно отсчитывали последние минуты до того момента, как реальность нашего мира состыкуется с действительным настоящим остальных миров и вольётся в общевселенский поток времени. В тот самый поток, который несётся из настоящего в будущего, оставляя позади себя неподвластное переменам прошлое.

Теоретически прошлое нашего мира ещё оставалось изменчивым, однако на практике в последние двадцать лет оно уже не поддавалось нашему вмешательству. Реальность стала настолько прочной, настолько устойчивой, что отвергала любые попытки хотя бы слегка подправить её. А сейчас она прямо у нас на глазах «затвердевала» окончательно, и менее чем через час прошлое решительно и бесповоротно станет историей. Просто историей — без всяких «если бы» и «а может».

Мы с Тори не чувствовали какого-то особого эмоционального подъёма накануне этого эпохального события. Слишком долго мы его ждали, слишком много потратили сил, чтобы теперь отдаваться беззаботной радости. Сейчас в наших чувствах преобладало другое — облегчение и спокойная удовлетворённость от того, что наши труды закончены и над нами больше не довлеет невыносимое бремя ответственности за судьбы сотен миллиардов людей. Мы были просто счастливы, что сумели довести до конца дело, за которое взялись полтысячелетия назад.

Слава Богу, нам не пришлось прожить все эти пять веков сполна, иначе у нас точно не хватило бы выдержки и терпения. Только в первые десятилетия реальность требовала постоянного надзора с нашей стороны, а потом она стала нуждаться лишь в периодическом контроле, и мы с Тори всё чаще позволяли себе погружаться в анабиотический сон, чтобы сократить наше долгое ожидание. В отличие от обычных людей длительное пребывание в анабиозе не причиняло нам никакого вреда, наш не подверженный старению организм успешно справлялся со всеми негативными последствиями этой процедуры, и в результате за прошедшие пять столетий биологически мы прожили чуть больше полутора сотен лет.

И всё-таки даже этого для нас было много, особенно после того как из жизни ушли все люди, которые знали о нашей истинной деятельности. Мы потеряли своих старых друзей и соратников, а новыми не обзавелись из страха потерять и их.

Это, впрочем, не значило, что мы жили отшельниками. У меня было много мужчин, а у Тори — женщин, но ни с кем из них у нас не возникло ни настоящей любви, ни крепкой дружбы, ни глубокой привязанности. Мы вдвоём плыли по реке времени, опираясь лишь друг на друга, и только изредка подсаживали в свою лодку попутчиков, которые сходили уже на следующей остановке и вскоре растворялись в туманной дымке прошлого…

— Ой, Вика! — вдруг восхищённо воскликнула Тори, указывая вперёд. — Ты только посмотри!

Я посмотрела и — о, чудо! — увидела перед нами ту самую площадку с летним кафе, где, по сути, и началась вся эта история. Столики и стулья, конечно, были другие, а раздаточный автомат самообслуживания сменился крытой стойкой с роботами-официантами, однако сама площадка сохранилась в полной неприкосновенности. Я почувствовала, как у меня заныло сердце от сладостных воспоминаний…

— Знаешь, мы такие дуры, — задумчиво промолвила Тори. — Ведь именно за этим мы прилетели сюда, на Дамогран. Чтобы встретить рождение нашего мира здесь, в этом самом месте. А поняли это только сейчас.

Я ничего не ответила и, не выпуская из своей руки ладонь сестры, увлекла её к кафе. Лавируя между посетителями, мы пробрались в дальний конец площадки, к самому парапету, отделявшему набережную от речного склона.

К моей некоторой досаде столик в углу был занят. За ним спиной к нам сидела стройная девушка с соломенными, явно крашеными волосами. Очевидно почувствовав, что сзади к ней кто-то подошёл, она быстро оглянулась через плечо, а спустя секунду встала со своего места и с улыбкой повернулась к нам.

— Боже мой! — пробормотала я, не веря своим глазам. — Ева!..

Это действительно была Ева, причём всё такая же молодая, как тогда, когда исчезла, — ну, может, на год-другой старше. Она смотрела на нас своими большими серыми глазами и счастливо улыбалась, а мы с Тори стояли перед ней как вкопанные и безуспешно пытались найти объяснение случившемуся. Ничего толкового нам в голову не приходило.

— Здравствуй, Вика, здравствуй, Тори, — наконец произнесла она. — Что это с вами, девочки? Паралич хватил?

Она сама подступила к нам, сначала поцеловала меня, а затем — Тори. Мимоходом я отметила, что Тори немного затянула поцелуй — но сделала это, скорее всего, бессознательно.

Отстранившись от неё, Ева сказала:

— Теперь, кажется, я знаю, кто из вас кто. Если, конечно, ваши вкусы с тех пор не переменились.

— Ева… — через силу выдавила из себя Тори. — Как ты здесь… очутилась?

— Я предполагала, что в этот день вы придёте сюда. Я не знала наверняка, но так мне почему-то казалось. И я, как видите, не ошиблась. — Она схватила нас обоих за руки. — Садитесь, девочки, поговорим. А то люди на нас уже смотрят.

Мы устроились за столиком, и Ева тотчас заказала ближайшему роботу-официанту два стакана апельсинового сока для нас.

— Я не о том тебя спрашивала, — сказала Тори, когда робот быстро принёс требуемое и удалился. — Как ты вообще попала сюда, в это время?

Ева пожала плечами:

— Очень просто. Я ушла на вашей яхте в овердрайв, а там запустила генератор в режиме реверса. Спустившись на уровни стотысячных долей «ц», я добилась шестисоткратного замедления времени, и эти пятьсот лет прошли для меня меньше чем за год.

Несколько секунд мы с Тори переваривали услышанное.

— Ты сумасшедшая, — сказала я. — Овердрайв на низших уровнях «ц» нестабилен, и тебе хорошо это известно. А на таких уровнях, которых ты достигла… Господи, да у тебя был лишь один шанс из десяти! Даже меньше, чем один из десяти.

— И я им воспользовалась, — невозмутимо ответила Ева. — Один шанс из десяти — это совсем неплохо, хоть что бы вы там ни говорили. Кстати, поэтому я не стала делиться с вами своими планами — вы бы наверняка мне помешали. А так я здесь, с вами, и мы вместе переходим из прошлого в настоящее. — Она посмотрела на свои часы. — Насколько я понимаю, до этого знаменательного события осталось всего несколько минут.

Сделав глоток сока, я удручённо покачала головой:

— Какая же ты бессовестная, Ева! Ты хоть подумала о своей матери, когда бросалась в эту авантюру? Разве ты не понимала, что тем самым разобьёшь её сердце? Ведь ты была единственным, что осталось у неё после смерти твоего отчима.

— А ещё Конте, — добавила Тори. — Что ты с ним сделала! Он так нуждался в твоей любви и поддержке, а ты бросила его в самый трудный, в самый ответственный момент. Он так никогда и не женился, у него не было ни семьи, ни детей. Он стал величайшим государственным деятелем в истории Терры-Сицилии, но чисто по-человечески не был счастлив ни единой минуты.

Ева смущённо потупилась.

— Да, — тихо сказала она. — Я бессовестная. Я стерва бездушная. Я… я эгоистичная сука. Мне стыдно за то, что я сделала. Поверьте, я очень страдала весь этот год, проклинала себя. Марчелло… президент Конте был единственным мужчиной, которого я любила. Я хотела прожить с ним всю жизнь, чтобы он всегда был рядом со мной, чтобы мы вместе воспитывали наших детей… И мама, бедная мама… Но я не могла иначе. Поймите, не могла! — Ева подняла голову и с мукой поглядела на нас. — Я не могла жить в прошлом, это убивало меня. Другие удовольствовались тем, что их будущее ещё не построено, что они сами могут выбирать свою судьбу, но я… для меня этого было мало. Для меня это всё равно оставалось прошлым — предопределённым или нет, неважно. Я хотела жить в настоящем. В истинном, всамделишнем настоящем, а не в его зыбком, иллюзорном подобии. Поймите, девочки, что я бы там долго не выдержала. В конце концов я бы сорвалась — и либо сошла бы с ума, либо покончила с собой. Не осуждайте меня, пожалуйста. Я сама себя осуждаю — и буду осуждать всегда.

Я придвинула к ней свой стул и обняла её за плечи.

— Всё в порядке, дорогая, мы не осуждаем тебя. Мы с Тори всё понимаем — ведь ты физик, учёный, и тебя не мог обмануть тот суррогат будущего, который в действительности был недостроенным прошлым. Остальным было достаточно, что их свобода воли не ограничена, что их дальнейшие поступки никем не предопределены. Но тебе этого мало, тебе нужно больше.

— Да, мне нужно больше, — подтвердила Ева, склонив голову к моему плечу. — Гораздо больше.

— Ну что ж, ты получишь это «больше», — сказала Тори, сняла с запястья часы и положила их на стол. — Момент «стыковки» приближается. Осталось меньше минуты. Точнее, пятьдесят две секунды… пятьдесят одна… пятьдесят…

Мы, как заворожённые, смотрели на дисплей часов, а Тори вслух продолжала отчёт. Посетители за соседним столиком озадаченно поглядывали в нашу сторону, однако нам было всё равно. Пускай думают, что хотят, нас это не касается.

Когда до «стыковки» осталось десять секунд мы с Евой не выдержали и присоединились к Тори:

— Девять… Восемь… Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три… Два… Один… Есть!

Вокруг нас ничего не изменилось, и жизнь продолжала идти своим чередом. Ни один человек из триллиона людей, населяющих Галактику, не почувствовал в этот момент ничего особенного; ни один прибор в бесчисленных исследовательских лабораториях не зарегистрировал никакой аномалии. И только мы трое знали, что лишь сейчас наш мир стал существовать по-настоящему, что лишь несколько секунд назад он состоялся в реальном времени Вселенной.

Слегка дрожащей от волнения рукой я подняла стакан с соком и произнесла:

— Вот и всё, дорогие мои. Дело сделано. Выпьем же за присоединение нашего мира к бесконечной семье других миров. Теперь перед нами открыта вся безграничная Вселенная.

Мы дружно выпили, а когда поставили пустые стаканы на стол, к нам с Тори пришёл зов. Нас звала к себе наша третья сестра, Софи, чтобы показать нам всю безграничную Вселенную, частью которой мы только что стали. Прихватив с собой Еву, мы немедленно последовали на зов. Так началась новая глава нашей жизни…

Но об этом — уже в другой раз.