Провал операции «Z»

Глава 8

Думаю, вы не забыли, что на Толстяка я всегда влияю самым положительным образом. Поэтому, стремясь загладить ситуацию, отвешиваю ему красноречивый взгляд.

Это моя манера выражать свои чувства. Он хоть и в дугу, но схватывает моментально и заканчивает выступление. Слава богу, заканчивается и обед, и величества гурьбой вываливают в гостиную 8-бис, что побольше. Надо сказать, котировки моих акций на местной бирже с определенного момента стремительно пошли вверх. Не только мои, так сказать, ухаживания за малышкой Антигоной принесли свои сочные плоды, но я еще заметил, что мне дает проходной балл красавица Экзема, ее мачеха. Надо признать, я с превеликим удовольствием констатирую сей факт. Каждый раз, когда поворачиваю тыкву в ее сторону, я вижу горящие, уставившиеся на меня глаза. И этот взгляд — долгий, как болеро Равеля, — говорит о нескрываемом интересе, который я, похоже, разбудил в ее чувственных центрах.

Когда мы всей компанией заваливаемся в гостиную, моя физиономия вытягивается. Первое, что я вижу, — огромный розовый рояль. Нет большего предателя, чем этот инструмент, когда поблизости бродит оперная певица. Сами знаете, в большой компании всегда найдется идиот, который попросит диву порадовать собравшихся мощью своих голосовых связок. Это как на пирушке у ваших друзей, пригласивших вас к себе после поездки на Канары. Обязательно найдется болван, который начнет просить показать ему слайды, снятые во время отпуска. И вот вы глотаете остывший чай вприкуску с видами пляжей и отелей Тенерифе. В такие моменты мне хочется реветь, как раненому зверю. А ведь нужно еще выслушивать комментарии хозяина дома, выдрючивающегося, как гид-историк. Он стоит и радостно выуживает из памяти:

— Ах, смотри, Жермена, как ты выходишь из кабинки! А помнишь рожу того малого на пляже? Да, собственно, мы его сейчас увидим. Вот он, крупным планом, вот ведь рожа, правда?

И вы, естественно, обязаны повторять, ах как замечательно, как феерично, восклицать, что можете теперь спокойно умереть, поскольку на свете увидели все.

Понятное дело, пока нам сервируют кофе, находится такой придурок. Спятивший от старости и избытка холестерина генерал фон Дряхлер делает перед Ла Кавале церемонный ревматический реверанс и умоляющим, трясущимся от избытка эмоций голосом изрекает:

— Надеюсь, наша великая певица исполнит нам что-нибудь!

Я б тебя с превеликим удовольствием в стенку замуровал, авиаконструктор несчастный! А что, я не прав? Все разрешено, ради бога, пожалуйста, я не против, но только зачем прописывать касторку всем сразу? Нужно завести гостиные с надписью «для непоющих»! Существуют же вагоны «для некурящих»! Сначала я надеюсь, что дива начнет артачиться, мол, после такой плотной еды не сможет запустить свое божественное контральто на полные обороты. По крайней мере, хочу надеяться, поскольку видел, как мадам уписывала за столом — в нее влез целый контейнер!

Я подхожу к Антигоне и шепчу на ухо:

— Самый что ни на есть подходящий момент для вокальных развлечений, нечего сказать. Но ее сейчас уговорят, можно не сомневаться!

Так в действительности и происходит! Несколько почитателей высокого искусства нажимают на мадам, вопя и хлопая, и умоляют испустить парочку завораживающих ля-диез. Они уверяют, что и без своего контральто она остается гениальной, да к тому же здесь все свои. Голосистая синьора сопротивляется уже менее выражение, говоря, что нет аккомпаниатора, но безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Королева-мамаша Мелания вызывается подыграть на инструменте, поскольку-де она четырнадцать раз брала вторые призы из трех главных на конкурсах консерватории Шукумума начиная с 1902 года! Словом, куда уж лучше?

Солистка решает ошарашить нас арией «Сожми меня в объятиях». Чтобы стекла не полопались от ударной волны, огромные, со стену, окна открывают. Где возьмешь новые стекла на острове, придется заказывать!

Пока Ла Кавале пробует силу своих легких, что смахивает по напряжению децибелов на родильное отделение, я незаметно меняю дислокацию, скользя по паркету ценнейших пород дерева в направлении Берю. Толстяк развалился на канапе в тихом углу, а его глаза уже стекленеют и веки смыкаются, как всякий раз, когда он выкатывается из-за стола.

— Эй, толстая морда! — зову я его интимным шепотом.

Он поднимает одно веко, но только одно, размышляя, продолжить ли комедию, но в конце концов решается открыть и второй глаз. На лице печать задумчивости, как у роденовского «Мыслителя».

Я отхожу, чтобы не привлекать внимания. Почему-то меня охватывает ощущение, будто я под стеклом микроскопа! Мне кажется, мои малейшие передвижения и жесты находятся под чьим-то пристальным наблюдением… В этом доме присутствует я не знаю что, но что-то угрожающее, даже похоронное, если хотите, от чего меня пробирает холодок. Вначале я думал, что чувствую себя не в своей тарелке в обществе людей высшего света… Но мной владеет не робость — меня вообще трудно заставить испытывать комплексы, — скорее какая-то непонятная тревога. Сосет под ложечкой — и все!

Естественно, после покушения на корте над домом в принципе висит опасность, но не сама опасность меня смущает, а ее непонятная природа. Мне случалось смотреть опасности в лицо (вы об этом знаете, поскольку платили за приобретение моих книг), но я никогда не испытывал такого глубокого, можно сказать физиологического, беспокойства. Сейчас со мной происходит примерно то же, что и с животными за несколько часов до начала землетрясения. Улавливаете? Если нет, то вы совсем отупели или нарочно делаете вид, ибо с некоторых пор я начал прекрасно выражать свои мысли, так или нет? Может быть, это проклятое ощущение вызвано тем, что мы находимся на маленьком острове посреди океана? В принципе, такое возможно.

— Вы пробовали фиговый ликер?

Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Экзема Окакис, задавшая вопрос из-за моей спины. Но поскольку я повернулся, то она оказалась передо мной, ясно?

Какой блеск! Какое излучение! От нее исходит жар, изумительный запах, что в свою очередь провоцирует непреодолимое желание. Ее улыбка очаровывает.

— Фиговый ликер, — бормочу я, пытаясь совладать с ее чарами, — э-э… нет пока.

— Тогда пойдемте, я вас угощу.

Она подводит меня к бару с напитками.

— Вас сильно беспокоят ваши раны?

— Уже почти все прошло.

Я встречаюсь глазами с Глорией. Меня не удивит, если она устроит сцену ревности.

— Мне сказали, вы очень отважный человек, господин Сан-Антонио, — говорит Экзема, глядя мне в глаза.

— Очень мило со стороны тех людей, кто вам это сказал, мадам Окакис.

Грациозно, как индийская танцовщица, она наполняет рюмку ликером. Мы с ней лицом к лицу, и между нами устанавливается электрический контакт.

Вы меня знаете… Не были бы мы сейчас в большой гостиной при скоплении королей, я б завалил ее прямо на ковер без всяких церемоний. Она так хороша, что может взорваться ваш термометр, но все — ни слова больше!

— Мне нужно с вами поговорить, — мило шепчет чаровница, — и срочно!

Надо же, какое совпадение: аналогичное пожелание ваш покорный слуга только что высказал Берю.

— Слушаю вас, — произношу я, вежливо улыбаясь.

— Но не здесь. Приходите лучше в мои апартаменты.

— Когда?

— В четыре часа начнутся соревнования в стрельбе по голубям. Приходите в это время. Я живу на втором этаже, дверь в глубине направо по коридору.

Мне остается лишь хлопать глазами.

— Непременно приду.

Я, должно быть, страшно покраснел, как красный перец, настолько остро мозг пронзила похотливая мысль.

Ла Кавале продолжает терзать свои голосовые связки и чужие уши. На подносах звенят хрустальные бокалы.

Я опустошаю свой.

— Благодарю, мадам, за знакомство с таким великолепным напитком.

Ее взгляд отвечает мне: «Если ты настоящий любитель, мальчик мой, то я могу познакомить тебя с вещами более великолепными».

Скосив глаза в ту сторону, где только что был Берю, я с удовольствием констатирую исчезновение Его Величества Берю-Верзиля Первого, короля обжор.

В свою очередь тоже решаю слинять. Хоть бы малышка Глория не начала за мной слежку. Похоже, вторая половина дня будет очень напряженной, поэтому мне нужна полная свобода действий.

Используя момент, когда все награждают певицу овациями и истошными криками «браво», после того как она разрядила легкие последним оглушительным фа-диез, я перехожу в разряд отсутствующих.

Спускаюсь в порт по дорожке, уложенной плитами розового мрамора. Она лавирует, как сказал бы Лависс (не знаете такого? Это мой знакомый историк, любимый Академией!), между диковинными холериями серповидными, микроцефалумами однояйцевыми из семейства апокалипсисовых, лепрозормумами разметельчатыми и циститусами душистыми. Ах, как же прекрасно пахнут экзотические растения! Держа нос по ветру и одновременно принюхиваясь, я про себя делаю краткое резюме предыдущих глав. Опыт научил меня не пренебрегать такой важнейшей деталью, как ежеквартальная инвентаризация. Если вам не хочется слушать, пойдите на балкон выкурить сигарету, я к вам сейчас подойду.

Значит, я, Сан-Антонио, получил наконец полный отпуск, поехал на Лазурный берег и там познакомился с немного трехнутой миллиардершей. Мадемуазель чуть было не похитили прямо у меня из-под носа, но благодаря быстроте моих реакций дело было улажено.

Обалдев от знакомства со мной и будучи в восхищении опять же от моей персоны (ее понять можно), цыпочка берет меня с собой в круиз с коронованными особами и тузами всех мастей.

На борту яхты Окакиса группа гангстеров вновь предпринимает попытку свистнуть малышку Глорию. Опять же благодаря смелости и решительности прекрасного Сан-Антонио (у меня превосходные степени всегда под рукой — в карман лазить не надо) она вновь выходит сухой из воды (в переносном смысле).

Вы пока еще слушаете? Не устали? Если дамы натрудили себе мозги и получили мигрень, пусть присядут на колени к мужчинам — меня это не шокирует. С вашего позволения, я продолжу…

Мы благополучно прибываем на остров, и после торжественного приема с шампанским и все такое прочее я нахожу труп на дне моря, завернутый в сетку-рабицу. Возвратившись во дворец господина судовладельца, обнаруживаю двойника Берю, который позже именно им, Толстяком, и оказывается, из плоти и жира.

Следите за мыслью? Хорошо. Если будете следовать за моей мыслью, как за гидом, то всегда выйдете на дорогу моей славы и страшных приключений.

Чтобы поднять моральный дух и провести рекогносцировку местности, я кладу глаз на дочку хозяина дома и играю с ней партию в теннис, но чья-то явно преступная рука посылает нам заминированный мяч, то есть, попросту, ручную гранату в оболочке от мяча, которая чуть не отправляет меня к древним грекам. Но мы с дочкой Окакиса отделываемся несколькими (на двоих) незначительными царапинами, в то время как основную порцию получает усатая знаменитость от живописи, наблюдавшая за нашей игрой.

После этого вполне серьезного покушения мы идем на званый обед, где Берю, исполняющий, в принципе, служебные обязанности, устраивает небольшой дивертисмент, а после еды хозяйка дома приглашает меня к себе в апартаменты. Все, что ли? Кажется, я ничего не забыл. Если и потерял пару деталей по ходу, то нашедшего прошу отложить для меня в сторонку — возьму на обратном пути. А теперь если вы считаете, что в моей книге мало интриги и всяких перипетий, то смотайтесь быстро на базар около мэрии, где всегда можно купить по сходной цене агрегат для электрошока.

Если хотите знать, эти проклятые тайны начинают переливаться через край моего котелка. Я надеялся, что присутствие Берю прояснит ситуацию, ну хоть в малейшей степени. Хотя бы узнаю, почему он вдруг появился на окакисовском острове.

Я обнаруживаю внизу его массивный силуэт, сидящий толстым задом на чуть менее толстом причальном кнехте. Ноги свисают вниз, шляпа сдвинута на глаза. Месье дремлет.

Подкрадываюсь к нему сзади и — классическая шутка — приставляю указательный палец к его спине между лопаток, гаркая:

— Руки вверх!

Он, естественно, бросается вперед.

Но вперед — значит в океан. Друзья, можете себе представить, что происходит: Толстяк летит в воду в прекрасном броске — шлеп! — плашмя всей скульптурой. Огромный столб брызг обдает меня с головы до ног. Я нагибаюсь, предвкушая удовольствие от созерцания результата своей невинной шутки, но вижу лишь страшную борьбу за жизнь — барахтанье и пену. Будто сам Нептун решил выйти из воды на солнышко и погреть кости. Господин Толстяк пропадает с поверхности. Неужели он решил залечь на дно? Собственно, после такого обильного обеда немудрено. Быстро соображаю, что подобный исход был бы вполне естественным!

Сбрасываю пиджак, туфли и изготавливаюсь прыгнуть в воду в элегантном стиле «лас точкой», как вдруг мощная голова Толстяка вновь появляется на поверхности воды. Он, спасая свою единственную жизнь, энергично работает руками. Осознав наконец ситуацию, фыркает и красивым брассом начинает перемещаться в направлении лестницы. Отплевавшись, он приходит в себя полностью и в страшном гневе поносит меня на чем свет стоит.

— Идиот! Кретин! — гудит Толстяк снизу. — Чтоб ты сдох! Недоносок!

— Спокойно, инспектор, не будем оскорблять вышестоящих начальников, будь то даже на чужой территории!

Он показывает рукой на то место, которым оценивает всех вышестоящих. При этом ему приходится перевернуться на спину, и он чуть опять не тонет, несчастный. Меня даже мороз по коже пробирает. Единственное, что успокаивает, — в такой теплой воде он, по крайней мере, не простудится.

— Ладно, прежде чем пойдешь переодеваться, расскажи-ка мне, каким чудесным образом ты очутился здесь, Толстяк?

Он вылезает из воды, снимает пиджак, штаны, ботинки и раскладывает на нагретых солнцем камнях. В майке и трусах мой Геркулес особенно хорош.

— Знаешь, тут целая история, — начинает Берю, продолжая смачно отплевываться. — Черт, какое соленое это чертово море!

— Скоро все изменится, — обещаю я. — Американцы уже вычерпали у себя всю соль и скоро доберутся до Мирового океана. Теперь валяй рассказывай свою историю.

— В общем, так. В один из дней профессор В. Кюветт, которого я имею честь сопровождать, был приглашен на знатную тусовку к Окакису, то есть сюда.

— Поскольку он тут, то верю тебе на слово.

— Не надо иронизировать. Все наши газеты об этом писали. Но вдруг профессору звонят — анонимный звонок, — и человек, не назвавший себя, просит профессора не ездить к Окакису.

— И он не объяснил причины?

— Вначале нет. Профессор, понятное дело, подумал, что его разыгрывает какой-то сумасшедший. Но скоро, когда было объявлено о подготовке приема на острове, человек снова позвонил. На этот раз он сказал: «Если вы поедете на Кокпинок, то обратно не вернетесь». Мы, мол, очень уважаем ваши открытия и вообще вашу деятельность, поэтому-то и предупреждаем. Но не думайте, что мы какие-нибудь шутники. Мы-де вообще шутить не любим. А чтобы доказать, что вы имеете дело с людьми серьезными, завтра вечером пошлем вам маленький сюрприз… Тут профессор наконец сделал в штаны и предупредил полицию. Но мы, сам знаешь, не предохранительные органы, а тем более средства: можем утешить, но защищать — не наше дело.

Выдав такой мощный аргумент, он сплевывает и хмурит брови.

— Что с тобой, Толстяк?

— У меня из котелка не выходит одна мысль, но об этом я тебе скажу позже… Так вот… О чем я говорил? А! Когда профессор пришел к нам со своими опасениями, мы ему сказали: «Не волнуйтесь, в мире полно чокнутых». Но уже на следующий день профессор получает посылку с головой своей секретарши, аккуратно уложенной в корзинке, какие продают на рынках.

— Да ну! — вскрикиваю я.

— Точно, так он и сказал. Его секретарша была вечной старой девой. Жила в одиночестве. Короче, они пришли к ней, отделили голову от туловища и послали профессору В. Кюветту в виде рождественского подарка. Клевый презент, скажи?

— Да уж!

— А на следующий день последний звонок. Голос в трубке сказал: «Мы предупреждали, что не шутим. Доказательство вам преподнесли. Словом, если поедете на Кокпинок, пеняйте на себя». И повесили трубку.

Не правда ли, очень занятную историю поведал мне Его Величество Берюрье? Пролил-таки свет на мою темную голову! Значит, неспроста я ощущал витающую в воздухе опасность. А те из вас, кто сейчас крякают, мол, и сами предвидели, пусть наденут тапочки, на цыпочках пройдут в кухню и сделают себе яйцо всмятку, а я продолжу для тех, у кого вытянулось лицо от удивления… Согласитесь, угрозы людей, звонивших В. Кюветту, не банальный розыгрыш. Они хотели предупредить ученого об опасности и в то же время отрезали голову старушке — вот ведь странный, если не сказать зловещий, менталитет убийцы.

— Берю, — произношу я так тихо и значительно, что Толстяк отрывается от созерцания своего сохнущего в трусах кенгуру, — Берю, мы, кажется, попали в самую гущу событий, о которых и не помышляли.

— Знаешь, я тоже так думаю, — отвечает Толстяк без всякого энтузиазма.

— Ладно, рассказывай дальше.

— Шеф созвал большой совет. Попросил профессора воздержаться от поездки. Но папаша В. Кюветт, ты не представляешь, какой он воли человек! С виду прыщ, но сердце как у тореадора. Представляешь? Заслуживает парень уважения с моей стороны! И не думайте, говорит, не останусь! Все равно туда поеду!

Шеф скрепя сердцем согласился, но при условии присутствия телохранителя.

— В общем, шеф доверил тебе эту миссию?

Тут Толстяк как-то меняется и тушуется.

— Да понимаешь… Если честно, он поручил мне найти тебя, поскольку считает, что дело как раз по тебе.

— Ну и что?

От ушей Толстяка начинает валить пар. Он опускает глаза.

— Я позвонил тебе домой. Твоя маман мне сказала, что ты на побережье, и… Я, знаешь, не хотел тебе мешать…

— Ах ты, сукин сын! Она дала тебе мой адрес, но ты сказал шефу, что я уехал неизвестно куда! А шеф страсть не любит, когда его подчиненные исчезают, не предупредив.

— Так и есть. Шефа вызвали на конференцию НАТО на несколько дней. Тогда я сам принял решение поехать сюда и все устроил наилучшим образом… Знаешь, мне хотелось совершить хоть раз в жизни круиз среди королей и миллиардеров! Такое искушение, понимаешь?

Я хмыкаю.

— Мне кажется, тебе придется вложить все свои сбережения в закупку мыла, поскольку шеф намылит тебе шею вместе с головой!

Толстяк вздыхает.

— Я тоже так думаю. А какой он был, когда с тобой разговаривал?

От неожиданности вопроса у меня лезут глаза из орбит.

— Я с ним не разговаривал! Что ты мелешь?

— А как же ты тут очутился?

Теперь я понимаю, почему Берю не удивился, увидев меня во дворце Окакиса. Мой толстопузый сослуживец не утруждал попусту свои разжиженные мозги, а просто решил, что наши службы направили меня сюда для охраны судовладельца.

Придется поставить в известность старшего инспектора о моих амурных отношениях с Глорией.

— Не хочу тебя обижать, — говорит он после некоторой паузы, — но она явно не фонтан, твоя цыпочка. Я о тебе был лучшего мнения, Сан-А.

Мне чихать на его сарказм. Я просто очень рад видеть рядом с собой своего верного помощника. Берю, это же мой лучший друг, — ну как можно на него обижаться? Тем более что сейчас он мне очень нужен!

Я ему рассказываю о своей утренней находке, и он так и ахает. Потом заявляет:

— Кстати, вот что я хотел тебе сказать…

— Ну так говори!

— Только что, когда ты отправил меня искупаться, столкнув с причала, я увидел на дне что-то очень странное.

— В каком смысле странное?

— Похоже на сундуки…

— Сундуки?

— Вроде того. В общем, железные ящики, если тебе так больше нравится. — Он показывает пальцем на воду. — Вон там, прямо у ступеней.

Я опускаюсь на колени и всматриваюсь. Но вода, на первый взгляд такая чистая и прозрачная, с глубиной становится непроницаемой. Похоже, придется опять провести сеанс подводной охоты. Я решаю отложить удовольствие на вечер после визита к очаровательной Экземе.

Каждому удовольствию свое время, правда?

— Послушай-ка, Толстяк, — говорю я, — пойди порыскай по дворцу, понюхай, чем пахнет. Можешь не беспокоиться за своего профессора, гангстерам он не нужен. Изучи поведение гостей, понаблюдай. Если что-нибудь заподозришь, дай мне знать. — Я тыкаю кулаком ему в живот. — Но если ты, несчастный, начнешь снова в своем духе выдрючиваться за едой, будешь иметь дело со мной, понял?

Он склоняет голову в знак согласия, и поскольку на нем нет штанов, а соответственно карманов, то, не имея под рукой носового платка, он энергично сморкается на мраморные плиты, удерживая нос всей пятерней…