Проверяя Сенатора

– Мы в какой–то мере обсудили Ваше предложение на свободных условиях. – Джекс

наклоняет голову в сторону Норта. – В рамках неофициальной просьбы. Ничего более.

Норт хихикает.

– Да. Хорошо, давай покончим с этим дерьмом. Вы потребовали крайней

конфиденциальности при обучении Вашей новоиспеченной сабы. Что мне интересно, так

это научится азам. В буквальном смысле.

Если бы я не был готов к этому моменту, то, ясен хрен, моя голова бы резко дернулась.

Мое тело холодеет.

– Поясните, – говорю я хриплым голосом.

– В течение года я покину пост. Я планирую полностью уйти на пенсию и преследую

другие интересы. – Его взгляд, переметнулся на Уорнер. – У меня есть идеальное местечко

на вершине горы. Но, к сожалению, то, что мне надо, я не могу заказать онлайн с

доставкой до дома. У Вас есть то, что я хочу приобрести.

Прежде чем я могу нарыть, что ему нужно, появляются два официанта с подносами в

руках. Один официант приносит корзинку с булочками и ставит тарелки для хлеба. Другой

несет салаты и мою бутылку минеральной воды. Все это время мое желудок скручивает.

После того, как официанты уходят, я спрашиваю:

– И что же это?

– То, чем ты обладаешь... это совершенное искусство, – отвечает он, затем жестом

обращается к Уорнер. – Передай мне хлеб.

– В какой–то одной определенной области в частности? – И потом пришла моя очередь

сморозить чушь. – Или схожую с той, о чем вы просили меня прошлой ночью по поводу

моей сабы?

Кожа на его носу и щеках вспыхивает, но вместо ответа на мой вопрос, он, кажется,

рассматривает корзинку для хлеба, наконец, взяв булочку из ржаной непросеянной муки.

Уорнер пристально смотрит на президента, пока он берет булочку разламывает ее

пополам, положив одну половинку на свою тарелку, а потом медленно кладет вторую на

ее. Она прикусывает губу. Ее подбородок постепенно начинает дрожать, но она ничего не

предпринимает. Она продолжает сидеть так, в то время как он размазывает тонким слоем

масло по своему куску. Когда он откусывает кусочек, ее губы размыкаются, и я клянусь,

что я слышу, как урчит ее желудок.

– Я впечатлен тем, как ты держишь себя в руках, – отвечает он кратко. Он кусает еще раз

от своей булочки, жует и наливает себе еще рюмку водки, но не для Уорнер. Он

поднимает свой бокал, будто бы собираясь что–то сказать дальше. – Просто хочу

разобраться в доминировании. И все. Это не тот способ обучения, который можно легко

освоить. Я хочу лучшее, и я верю, что вы тот, кто мне нужен.

– Я не учитель.

– Вы учитель. Вы хороши, но вы вращаетесь в узком кругу. Я хочу вступить в него. Я

достаточно узнал за последние два года. Конечно, Сенатор, Вы не понимаете, но открыв

эту дверь в моей душе, моя жизнь изменилась. Неизмеримо. Сделайте для меня

одолжение, Стоун, уверяю вас, я не останусь в долгу. Будет касаться это вас или вашей

сабы.

Он знает, что Ксавия – моя саба? Если так, то она стала предметом торговли для сильных

людей и в этом моя вина. Он никак не мог узнать. Мы замели все следы – на первый

взгляд. Хотя с возможностями президента и жадностью Вирджинии Райан, даже если

случайно эти двое работают вместе, то все, блять, становится возможным. Я не собираюсь

встать и уйти не выяснеив деталей того, что надо Норту и знает ли он, кто моя саба.

Молчаливый вопрос завис в воздухе.

– Я не работаю в стиле «дашь на дашь» для достижения своей профессиональной выгоды,

– отвечаю я. – К тому же, я не буду использовать свою сабу для получения пользы.

– Тогда хотелось бы добавить, что это я помог предотвратить катастрофу связанную с

Вами меньше года назад. Сделал несколько звонков, чтобы замять скандал . Это касается

всех трех вас. – Его тон звучит резко, в то время как он бросает взгляд от меня на Джекса и

Анжелу, а затем возвращает свой взгляд обратно ко мне. – Я возвращаю свои долги. Как

до, так и после.

Узел в моем желудке завязывается все сильней, и я не смотрю на сенатора Уорнер. Она,

сидя с другой стороны, сохраняет безмятежное выражение, не предпринимая попыток

исправить факты. Несмотря на это, я не буду терпеть эту херню из–за того, что Анжела

чуть не втянула меня в это.

– Вы не так все поняли. Я никогда не участвовал ни в чем подобном, – я не упоминаю имя

Анжелы, но перевожу свой взгляд на нее моментально. – Требую вашего вмешательства.

Я должен был догадаться, что когда Уорнер необходимо замять скандал... когда игры на

грани выходят за пределы допустимого... она может обратиться всего лишь к одному

человеку со связями, способному уладить все дела. Она попыталась вовлечь меня.

Пыталась сказать, что я был тоже замешан и мои руки также были испачканы и я

приложил свою руку к тому, что происходило. Теперь, правда, вылезает наружу. Своей

властью Главнокомандующий избавляет ее от забот, а она свою очередь в долгу перед ним

– она стала его рабыней. Я могу видеть это в ее глазах. Держу пари, когда они наедине, она

унижается перед ним. Ест у его ног. Спит на полу рядом с его кроватью. Связана, с кляпом

во рту, оставлена на несколько часов, в надежде получить от него удовлетворение.

Один из агентов Секретной службы подходит к столу, держа в руках сотовый телефон.

– Простите, сэр. Это «Вечнозеленая». [Прим. пер. – Здесь имеется в виду секретное

кодовое имя «Вечнозеленая» первой леди США с отсылкой на Хиллари Клинтон, которая

являлась ей в период с 1993–2001 гг. Для справки, секретное имя Б. Клинтона было

«Орел». Символично]

Это кодовое слово Секретной службы для обозначения первой леди.

– Извините, – говорит Норт, обращаясь ко мне, затем смотрит на Джекса. Анжелу он не

удостаивает внимания.

– Извините меня, сэр? – спрашивает она, потупив глаза.

Он игнорирует ее, поднимаясь из–за стола, двигаясь к агенту.

– Проводите Уорнер в дамскую комнату.

Она фыркает в знак протеста, ее лицо мрачнеет, но она послушно выходит со своего места,

бросая подозрительный взгляд на агентов Секретной службы, стоящих неподалеку. Я

переглядываюсь с Джексом. Он слегка пожимает плечом. Президент получил искаженное

представление о том, что представляет из себя доминирование – это в большей степени то,

в чем я убедился, проведя пятнадцать минут в его беспечном присутствии. В Белом доме и

в пределах Капитолия я никогда не видел эту его сторону. До сегодняшнего дня, его

внебрачные связи не были моей заботой.

Что за дебильное дерьмо притащил Джексон к порогу нашего Дома, организовав эту

встречу? Ослепляющий жгучий гнев обжигает мою кровь. Дважды Уорнер ударила меня в

спину, но хуже всего, что чувство предательства оставляет горький привкус у меня во рту.

Джекс никто иной как в Иуда, который сидит здесь и выступает посредником в этой

сделке. Какого хера он получит взамен? Я поворачиваюсь к нему и заявляю:

– Неужели цена предательства стоит того?

***

– Вы можете рассказать мне что–нибудь о сенаторе Стоуне? Какой он? Настоящий мужик?

– спрашивает Келс. Репортер «Таймс». – Он хорошо целуется?

Я смотрю на файлы на рабочем столе, удивляясь, как в один миг ко мне относятся как к

профессионалу, а в другой момент чувствую себя, словно распространяю школьные

сплетни.

– Кэлс, мы говорили о внешней торговле, Кубе, Кастро и визитах сенатора Стоуна, – я

напоминаю ей, мысленно выстраивая список задач на сегодня. – Вы даже не освещаете

общественный интерес.

– Хэштег самый горячий, хэштег Сенатор, – отвечает она. – Я поменяю место работы, если

вы сдадитесь. Эксклюзивное интервью. Я клянусь, Ксавия. Я буду у вас в долгу. Отдам

вам своего первенца. Свою машину. Черт, что я могу еще вам предложить?

Вздохнув, я еще раз кидаю взгляд на кучу папок на столе.

– Волшебного джинна. Желательно, разбирающегося в социальных сетях и может

выполнять мою работу.

– Черт, хотя бы небольшой кусочек информации. Пожалуйста! – умоляет она.

– Я вынуждена попрощаться, Келси.

– Но...

– Прощайте, Келси, – повторяю и кладу трубку.

Этот день проходит быстро. Я пишу сообщение Брук. «Тест? Как все прошло?»

«Я справилась с ним!» Кажется, она счастлива... надеюсь. Прошла неделя и она ведет себя

по–прежнему. Никаких вечеринок. Она сидит, уткнувшись носом в книгу и даже ходила со

мной вчера на йогу.

«Что собираешься делать позже?» Отправляю ей сообщение в ответ.

«Куча дел. Буду сидеть допоздна. Готовить доклад».

«Горжусь тобой! Обнимаю».

После рассмотрения результатов голосования на открытых торгах с Кубой, я жду

последнего раунда пресс–релизов для журналистов, с которыми я встречалась сегодня и

которые все еще обращаются со мной как с младшим пресс–секретарем, а не как с

женщиной, сидящей рядом с самым горячим сенатором на Холме. Официально, Бен не

объявил о том, что он является соратником Райан, но вокруг ходят слухи о его встрече за

закрытыми дверями с Вице–президентом. За минувшие сутки, его постоянная фраза «Я

свяжусь с вами» – это то, что он говорит о его ближайшем политическом будущем, и «Мы

близкие друзья», когда его спрашивают, встречаемся ли мы.

За день до официального объявления о своем намерении баллотироваться. Пресса

расположилась снаружи здания, словно стая акул, жаждущей урвать политической крови.

Господи. Я чуть не забыла. Быстро скачиваю и пересылаю перевод внешнеторговых

документов на принтер, чтобы положить их в папку Беннетта. Не важно, что у нас есть

своевременно обновляемая зашифрованная электронная папка для него, я не могу

обвинять его способ хранения всех копий: от выступлений до докладов в Белом доме.

Хуже, чем президент Никсон, мне так кажется.

Я иду через запасной выход из своего офиса, огибаю холл и двигаюсь в сторону

помещений, предназначенных для основного персонала.

– О, привет, – зовет Оливер. – «Пост» цитирует тебя сегодня. Видела?

– Мне сплясать на радостях или там первосортная чушь? – спрашиваю я, улыбаясь. По

крайней мере, он принял новость о том, что Беннетт и я якобы встречаемся как ничего не

стоящую. Ничего страшного. По сути, большинство других сотрудников, кажется, не

сильно впечатлила эта новость. Парочка фраз типа «О, это круто» и «Вау... на самом деле»,

но не более того. Мне достаточно того, что я стараюсь избежать катастрофы на работе, где

моя работа заключается в том, чтобы контролировать руководителя по связям с

общественностью Вице–президента и отсутствие реакции от моих коллег–сотрудников это

приятный сюрприз.

– Смотря как посмотреть, – ухмыляется Оливер.

– Извините, – я слышу протяжный техасский акцент позади себя и зажмуриваюсь.

– Спикер Картер, рад Вас видеть, – говорит Оливер и встает.

– Бен тут?

– Он вышел, – отвечает Оливер в то время, как я направляюсь к принтеру и вожусь с

кнопками.

Я поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Джексом, но разворачиваюсь, чувствуя, как жар

поднимается по моей шее. Он здесь, чтобы обсудить с Беном анонимное сообщение,

которое я отправила ему? Не одно, а парочку сообщений о его офисе и персонале. Я не

упоминала имя Джона, но дала Джексу более чем ясное предупреждение. Вот ведь черт. Я

жду, чувствуя волнение от того, что он хочет сказать.

– Передайте ему, что мне нужно поговорить с ним.

– Обязательно. – Оливер кивает ему и возвращается к своему столу. – Странно.

– О чем ты, – я хочу, чтобы он был честен.

Он достает свой сотовый из рабочего стола и читает все хэштеги, которые он твитнул.

– Мы все твитнули, – говорит он, подняв ладонь. – Дай пять!

– Хэштег «Спасибо»! – смеясь так, как будто я это и имела в виду, я даю ему пять и

возвращаюсь к принтеру, распечатывающему копии. Я не слышала, чтобы Беннетт говорил

что–то о моем последнем пресс–релизе; но теперь по многим причинам я сижу как на

иголках. Я сгребаю в кучу стопку бумаг, как только принтер выплевывает последнюю

страницу, сажусь и разжимаю кольца папки, устраивая ее у себя на коленях.

– Какие–нибудь извести от Бена? – спрашивает он.

– Не–а. С обеда тихо. – Я поднимаю взгляд от документов, которые я раскладываю. – Ты

думаешь, что что–то происходит?

– Просто любопытно. Я обмениваюсь сообщениями с ним, не переставая, но он не

отвечает на мобильный, а уже пора идти домой.

– Я думала, он появится к этому моменту. Ты скажешь мне, если что–то пойдет не так?

– Конечно. Всякое бывает. Я просто думаю о встрече с лоббистами в понедельник. – Не

только Джекс и Оливер хотят знать, где сейчас Бен. Он действительно ушел в

Министерство внутренних дел или, по крайней мере, был там пару часов.

– Я думал, что у него встреча за ланчем с Картером, но как–то странно после того, как он

пришел в поисках нашего босса, – отвечаю я, сохраняя спокойное выражение лица.

Бен сообщил, что сегодняшняя их встреча была больше связана с Домом, нежели с

какими–либо реальными политическими спорами. Оливер пожимает плечами, глядя на

экран своего ноутбука.

– Ты знаешь, как это бывает, – бормочет он как бы про себя. – Не удивительно, когда

сенатор Уорнер повсюду.

Я закрываю папку, собираясь уходить, но останавливаюсь. Сенатор Анджела Уорнер? Есть

что–то раздражающе непостоянное в ней. Несколько раз я проходила мимо нее в коридоре

и она смотрела на меня, не произнося ни слова. У меня сильное впечатление, что она хочет

что–то сказать, но не делает этого. Случайно, я перевожу свой взгляд на Оливера, держа в

руках большую папку.

– Что с ней такое? – Я спрашиваю его, прижимая записную книжку к груди.

– Помимо того, что она наиболее не определившийся сенатор, – говорит он. – Я больше

ничего не знаю. С января, я не доверяю ей. Она стала разочаровывать.

– Она выглядит довольно собранно. Видно исходящую от нее инициативу, – я высказываю

свое первое впечатление.

– В прошлом году она работала как ненормальная. Была сопредседателем на слушаниях в

Сенате – на тех, основной целью которых было ЦРУ и дебаты по поводу пыток в

Гуантанамо. Она преуспела в этом.

– Сопредседателем с кем?

На его лица появляется растерянное выражение.

– С нашим боссом.

Озноб пробегает у меня по спине.

– И что случилось?

– Если бы я знал. Примкнула не к тому лагерю. – Он трет рукой свое веснушчатое лицо и

рассматривает скрепку, лежащую на столе. – Они с Беном никак не могли прийти к

согласию по поводу показателей расследования. Бывает, Сенаторы набирают обороты,

пресса ожесточенно следит за ними, и вуаля. Некоторые думают, что они могут все.

– Ооо, – говорю я и чувствую, что за этим что–то скрывается, но он не говорит мне.

– Так как ты новенькая, я предупреждаю тебя. Никогда не говори ничего, о том, что

замышляет Бен против Уорнер. У нее есть связи, серьезная поддержка и это единственная

причина, по которой она здесь. Ты увидишь ее порхающую здесь повсюду, но честное

слово. Меньше всего... или совсем ничего, достаточно того, чем она занимается.

– Хорошо. – Я прижимаю папку к себе сильнее. – Увидимся завтра.

– Нужна какая–нибудь помощь в подготовке к поездке на Кубу? – спрашивает он,

поправляя галстук.

– У нас все готово. – Я улыбаюсь. Останавливаюсь в дверях. – Спасибо за твою помощь.

Это была хорошая неделя.

– Ты все испортила, Кеннеди.

– Нет, не испортила. Это и называется командной работой. – Я подмигиваю ему и он

смеется.

Возвращаясь в свой кабинет, я выхожу через заднюю дверь. Мой телефон мигает. Я

усаживаюсь в кресло, хватая телефон и зажимаю его, удерживая между плечом и головой.

Я нажимаю кнопку, чтобы проверить голосовую почту и прослушиваю сообщение от

журналиста, вместо того, чтобы услышать сообщение от Бена.

Дерьмо! Я кручусь на своем стуле. На полках, что позади меня, выстроились тома с

документами, расставленные в хронологическом порядке. Несколько компьютерных сбоев

привели к тому, что правительство спонтанно решило разгрузить сервера, а мой все

контролирующий демон–сенатор разбирается с компьютерными глюками по старинке.

– Тук–тук, – зовет меня Нора с порога.

– Чем занимаешься? – Я смотрю на нее сквозь оправу очков, пока сама ставлю папку на

полку и, нажимая на кнопку, отключаю голосовую почту и затем вешаю трубку.

– Босс ищет тебя, – говорит она. – Он звонил три раза.

– Правда? – Мой пульс пускается вскачь, когда я слышу, что он объявился. – Я ходила

распечатывать на большой принтер. На моем закончилась бумага.

– Ты была занята, – Говорит она, делая заметку в своем блокноте. – Я заказывала только

для тебя. Но вернемся к недавнему вопросу; Бен хочет поговорить с тобой.

– Похоже, вот почему моргал мой телефон.

– Он заставил меня пообещать ему, что я найду тебя... Позвони ему. Живо.

Я поморщилась, надеясь на то, что нет ничего более серьезного, чем просто пресс–релизы.

– Звучит как что–то очень срочное.

– Не думаю что что–то серьезное. Но ты ведь знаешь, как у него все бывает, – отвечает она

и тут же мой телефон вибрирует на столе.

– Поняла. Я позвоню ему. – Вот так проходит мой день, прыгая между стационарным

телефоном и сотовым. Естественно, номер Бена мигает на экране мобильного в

пропущенных. Я вся на нервах, отвечая на телефон, в то время как Нора стоит рядом с

моим столом. Крепко сжимая телефон, я молюсь, чтобы он не сказал ничего

провоцирующего недозволенного в стенах этого здания. – Эй, как прошел день?

– Где ты была? – Его хриплый голос требовательно звучит с другого конца. Он игнорирует

мой вопрос – признак того, что он сильно раздражен.

– Готовилась к Вашей поездке на Кубу. Как прошел день? – Говоря медленно, я

контролирую свой голос – не скажу, что говорить с ним привычное дело. Неопровержимой

уликой является тот факт, что мое лицо горит и я хочу спросить о Джексе.

– Я внизу. Сегодня у нас ужин с тобой. Ты готова уйти?

Я бросаю взгляд на Нору, прикрывая трубку рукой.

– Ты скоро уходишь?

– Да. Я уже почти ушла. Скажи ему, что мы все уходим.

– Хорошо. На сегодня мы уже закончили.

– Тогда я заберу тебя у заднего входа нашего здания. Ты знаешь, где это? – Он не сообщает

мне ничего нового, но уверенный звук его голоса заставляет мое сердце забиться сильнее

у меня в груди.

– Нет, но я найду, – отвечаю ровно, заправляя прядь волос за ухо, и прислушиваюсь к

своему голосу, чтобы в нем не было ни капли придыхания.

– Спускайся немедленно. Я очень сильно хочу тебя.

Я слышу, как кровь пульсирует у меня в ушах. Ощущение того, что я сделана из

легковоспламеняющегося материала, достигает моих нервных окончаний, создавая

впечатление, что мою кожу прожигает и со мной все становится ясно.

– Дайте мне пять минут.

– Хорошо. Пять, но не больше... иначе. – Он вешает трубку и чувство опустошенности на

моем лице проносится невыносимой болью сквозь мою кровь.

Я переполнена головокружительным восторгом. Кладу телефон в сумочку, ощущая каждой

фиброй своего тела, как все внимание Норы приковано ко мне. Я пока не готова

встретиться с ней лицом к лицу. Мурашки начинают бежать быстрее по коже, все больше

распространяясь по моему телу. Она молчит и смотрит на меня, пока я изо всех сил

стараюсь казаться нормальной – борясь с широкой улыбкой, готовой расползтись на моем

лице.

– Итак. – Нора наклоняет голову. – Ты уезжаешь?

– Ага, – отвечаю я ей, незаметно наблюдая за ее реакцией. Как ни странно из всех

сотрудников, Нора – единственный человек, который не сказал ничего о внимании СМИ

или о моем недавнем назначении с должности стажера на нечто среднее между

корреспондентом, связанным с законодательной властью с обязанностями пресс–

секретаря. Это та дверца, которую мне бы хотелось открыть и узнать о чем она думает, но

я должна отступить.

– Лучше не заставлять его ждать, – шепчет она. – Он немного одержим, когда дело

касается тебя.

Мои глаза моментально встречаются с ее. Я напоминаю себе, что если Бен и я не

позволяли себе ничего большего, чем то, что было выложено в прессе, в этом нет ничего

принципиально нового. То, что мы вместе – это часть моей работы. Но я могу списать это

на то, что это СМИ все раздувают? Сложнее то, что офис Вице–президента

распространяет слухи о том, что связь между мной и Беннеттом основана на

романтических отношениях. Они ищут средства, чтобы рассказать историю любви, но

совершая все это, становится все труднее и труднее скрывать секрет за секретом, и я даже

не знаю, надо ли мне это еще.

– Э–э, у меня вопросик. Где находится задний выход? – Я отключаюсь от сервера Сената,

переводя свое внимание на экран компьютера, вместо того, чтобы привести бушующие и

кружащиеся в моей голове мысли.

– Я лучше провожу тебя. Иначе ты потеряешься. Готова? Прямо сейчас? – Она

направляется в сторону двери и я поднимаюсь, готовая следовать за ней.

Она оглядывается через плечо.

– Я только захвачу сумочку. Не волнуйся, я прекрасно знаю, что Беннетт сторонник «здесь

и сейчас», когда дело доходит до некоторых вещей.

– Прости? – Я чуть не роняю сумочку.

Она переводит свой взгляд, дергая подбородком в сторону дверного проема.

– Журналисты. Они расположились снаружи. Держу пари, он пытается их избежать.

Глава 15

ФРЕЙД – ДЕРЬМО.

– Какого х*я ты несешь? – Я смотрю на Арчера, вижу, что он мрачно усмехается, посылаю

его подальше, поднимаясь из кресла, готовый выброситься из окна рядом со мной.

– Единственный раз в своей жалкой засраной жизни, Габриэль Норт говорил правду.

– Расскажи мне все до мельчайшей гребанной детали. – рявкаю я. – Я плачу тебе неплохие

деньги и почему я только сейчас об этом узнаю? У нас не разрешено членам клуба иметь

свои собственные подземелья. Я мог бы быть готов к этому.

– Не было доступа к информации.

– И вот тебе на. – Я надеялся, что, возможно, возможно Норт блефует. Я никогда не

вернусь в свой кабинет. После настоящего шоу, устроенного днем, я разыскал Арчера и

устроил ему разнос в его же офисе. В промежутке между ответами на письма и

вовлечением в телеконференции, мне удалось встретиться с ним и попытаться разобраться

в том дерьме, которое творится между Анжелой Уорнер и президентом.

– Да. Я нашел источник. – Сидя, закинув ноги на стол, Арчер подбрасывает бейсбольный

мяч в воздух. Ловит его, прежде чем снова бросает его вверх.

– И? – Я смотрю как мяч закручивается, устремляясь вверх и сыплю проклятия себе под

нос. – Я плачу тебе не за то, что ты практиковался в бросании мяча.

– Боже, ты редкостный вид мудака. Хорошо, – мычит он. – У него есть дом в горах,

построенный словно крепость и мало кто о нем знает, он и Уорнер летают туда один, два,

три раза в месяц, проводя там, на вершине горы, вместе от нескольких часов до

выходных.

– Откуда ты знаешь об этом месте – ни с того ни с сего?

– Потому что я тесно общаюсь с его шеф–поваром, если хочешь знать. Никогда не

сбрасывай со счетов штатных работников; они те, кто знает больше дерьма, чем ФБР о

наших бесстрашных лидерах.

– Почему это место под пристальным вниманием?

Арчер подбрасывает бейсбольный мячик и ловит его, потирая большим пальцем вдоль

шва, как будто он тщательно обдумывает, что сказать.

– Слушай, откуда мне знать, что это неважно. Но этот факт подтверждается фотографиями,

видео, сообщениями электронной почты. Даже оплата счетов за услуги сварщика,

работавшего над оснащением тайной комнаты набором очень специфичного оборудования

для бондажа, которое Норт специально заказал. Он не глупый. Он берет свою жену и

внуков туда в качестве прикрытия.

Мудак. Не сомневаюсь, Норт будет использовать свою семью в качестве ширмы, когда

закует Уорнер в наручники.

– О каком количестве оборудования идет речь?

Арчер откидывается на спинку кресла и опускает ноги, громко стукая ими по полу.

– Взгляни. – Он быстро пробегается пальцами по клавиатуре и я встаю рядом с ним. На

его мониторе несколько схематических рисунков. – К темнице Норта есть доступ через

подземный туннель, соединяющий гостевой дом, находящийся на его территории на

расстоянии в четверть мили. – Арчер набирает несколько команд и я получаю полный план

его частной собственности.

– Он хитрый, сволочь, – отвечаю я.

– Я очень тесно пообщался с одним из дизайнеров интерьера и подергал за кое–какие

ниточки, чтобы заставить женщину говорить. У старины президента есть пунктик по

поводу горизонтального подвешивания, связывания партнеров... своих многочисленных

партнеров при помощи установленного им оборудования. Хочешь увидеть, на чем он

специализируется? – Я смотрю на него, но он вполне серьезен.

И опять же, только это может объяснить причину того, что Норт встретился со мной, а его

просьба понаблюдать за мной в действии – нелогична. Ной вполне способен помочь

президенту. Гораздо больше, чем я могу. Мне не интересны игры по перетягиванию

каната.

– Покажи мне, что ты нашел, – рявкаю я.

Он щелкает мышкой и открывается еще одно окно. На экране появляются зернистые

фотографии, но я четко могу увидеть Норта в сопровождении еще одного человека в

капюшоне. У обоих в руках кнуты. Уорнер связана и с кляпом во рту, рядом с ней еще одна

женщина в наручниках и также с кляпом во рту – обе грубо скованы. Я проверяю дату и

время, указанные на снимках, заполняющих экран. Сцены на фотографиях напоминают

методы, используемые ЦРУ для пыток заключенных – повод, по которому Уорнер и я в

прошлом году собирали множество слушаний в комитете Сената по расследованиям.

Когда она захотела посетить одну из тюрем, чтобы поприсутствовать в качестве свидетеля,

скрытого двухсторонним зеркалом, возникло препятствие. Забудьте об этом посещении, я

был решительно против некоторых из их методов, и благодаря слушаниям это дерьмо в

Гуантанамо прекратилось. Бля! Это подобие садистских наказаний, которые Норт и второй

мужчина вытворяют с этими женщинами, никогда не пройдет в Доме. Никогда.

Я брезгливо отворачиваюсь.

– Я достаточно увидел. – Многое становится ясным, почему он присутствует в Доме в то

время, когда Ной устраивает выступление вовлекающее в себя троих участников. То, что

мы предлагаем, должно показаться скучными по сравнению с тем развратным дерьмом,

которое он жаждет. – Как долго он замешан в подобном виде сцен с пытками? –

спрашиваю я Арчера, понизив голос, и думаю о Ксавии. Никогда в жизни Норту не удастся

заполучить ее в свои руки.

– На сколько я могу знать, очень давно.

Есть кое–кто, кого хочет лидер свободного мира, и все сильнее и сильнее я убеждаюсь, что

это она. Он хочет не просто мою сабу, он хочет Ксавию. Каким–то образом этот ублюдок

узнал, что она моя саба, и сейчас он охотится за ней.

Я готов пробить стену и от злости сжимаю челюсти.

– Насколько он близок к кланам Стиллманов и кланам Кеннеди? Я имею в виду помимо

политики. Что–то типа помощи в подковерных играх.

Арчер вздыхает.

– Дай мне секунду.

Насколько я помню и знаю, как знают и остальные члены Холма, у Норта есть

долгосрочные связи со Стимланами и Кеннеди, также как и у множества мною уважаемых

членов Конгресса. Пока Арчер порхает пальцами по клавиатуре, я переписываюсь с

Оливером по поводу моего расписания на понедельник и прохожу в пустой офис,

расположенный дальше по коридору, делая пару звонков. Пролистывая контакты, я

смотрю на имя Ксавии и, бл*дь,... я хочу ей позвонить, но я должен сохранять присутствие

духа. Когда я возвращаюсь, Арчер стоит около принтера.

– Вот. Список их последних дружеских встреч. Я все еще работаю над ее кузеном и с тем

дерьмом, в которое он вляпался. Я почти добрался.

– Бл*ь. Есть хоть какая–нибудь идея, почему он в Вашингтоне?

– Когда у меня будут неопровержимые доказательства, ты будешь первым, кто об этом

узнает. – Он протягивает мне огроменный список длиной в три страницы. – Здесь ты,

возможно, найдешь то, что хочешь знать про президента.

Месяц назад Норт пригласил их на частный показ документального фильма в Белом доме.

Переименовал библиотеку в честь дяди Ксавии. Принял участие в праздновании Дня

рождения ее деда на Манхэттене. Был на борту яхты, направляющейся в Бимини на

протяжении дня, проведя его за глубоководной рыбалкой снова со Стэнли. Он и Стэн

работали в нескольких крупных благотворительных фондах в Чикаго, Лос–Анджелесе и

Майами, а в Европе во Франкфурте, Стокгольме и Праге.

– Стэн и президент непосредственно связаны с увеличением осведомленности

международной общественности к болезни Альцгеймера и здравоохранении. –

просматриваю быстренько.

Арчер фыркает.

– Если это именно так, как ты называешь это.

***

Я покидаю подземную стоянку и возвращаюсь в свой офис, потянув узел на галстуке и

ослабив его. Почти пять и на дорогах полно машин. Весь мой день был пущен коту под

хвост и я мало успел сделать по отношению к своей законодательной деятельности за

исключением того, что я присутствовал на двух скучных встречах. Для сенатора, эта

гребанная пара встреч считается долгой и нудной и в течение нескольких часов я

постоянно висел на телефоне. Отчасти Кса, Оливер и Нора знают про обед с Джексом, но

только Ксавия знает, что эта встреча касается Дома. Никто не имеет понятия, где я был эти

последние два часа.

Дерьмовый день, чтобы отсиживаться, но я ведь могу писать сообщения. Оливер, Нора, и

я переписываемся. Другие сотрудники доводят до меня последние сплетни, которые

исходят от Кубинской торговой политики, находящейся в состоянии изменения.

Избиратели хотят гарантий того, что не случится очередной всплеск. Выехав на улицу, я

включаю навигатор, и медленно продвигаюсь вперед, пока не оказываюсь около заднего

входа в свое здание. Я звоню, разговариваю с Кса. Она спустится через пять минут, и я

откидываюсь на подголовник, заставляя свой разум перестать кипеть.

Когда я вижу, как начинает открываться задняя дверь, я выхожу из машины, поднимая

очки на макушку.

– Все в порядке? – Я произношу это слишком резко, глядя на озабоченное выражение лица

Кса.

– Отлично, – уверяет она меня с натянутой улыбкой. – Просто не знаю, чего ожидать.

– Бен, – голос Норы звучит из–за Ксавии, прежде чем она попадает в поле моего зрения. –

Тебе лучше уехать. Журналисты окружили здание. Один из охранников, возможно, слил

прессе то, что видел Мисс Кеннеди.

– Спасибо, Нора. Напомни мне повысить тебе зарплату, – говорю я серьезно. С меня

достаточно и этого.

– Я думала, что мы хотели, чтобы они сделали несколько наших фотографий? – Голос

Ксавии звучит обеспокоенно и я напряженно киваю.

– Мы сделаем это. Надо решить когда. Время и место, где это произойдет, решение

остается за нами.

Нора машет нам и я беру Кса за локоть, провожая ее к пассажирской двери, наслаждаясь

шлейфом ее духов, разносящемся в горячем летнем воздухе. Если бы не было радом Норы,

то мне было бы дважды насрать на журналистов, я бы поцеловал Ксавию так, что она

застонала бы и заставила бы меня забыть все то дерьмо, которое засело в моем мозгу.

Усилив свою хватку на руке Кса, я притягиваю ее к себе.

– Что мне надо сделать, чтобы ты вернулась в мою квартиру и я раздел бы тебя догола.

Связал тебя шелковой веревкой и вошел в тебя.

– Нам лучше уехать, – шепчет она.

Глядя ей в глаза, я нахожусь на грани того, чтобы не наброситься на ее идеальный ротик.

Ну и пусть моя помощница смотрит – мне плевать!

– Беннетт? – тихо спрашивает Кса.

– Да, правильно, – говорю я. Ладно, сейчас наступает тот момент, когда я отпускаю ее

руку. Я делаю это, киваю в ответ Норе и обхожу машину, скрежеща зубами.

– Чего же ты хочешь? – спрашивает меня Кса, когда я сажусь в машину и поворачиваюсь к

ней, не желая больше терять время.

– Этого. – Я с жадностью набрасываюсь не ее губы в голодном поцелуе, все этим

демонстрируя, что она первая в моем меню. – Я хочу тебя подо мной, я еще лучше, свое

лицо у тебя между ног.

– Еще два дня, – шепчет она возле моих губ.

Я рычу:

– После произошедшего сегодня это вряд ли возможно. Я не знаю, смогу ли я

продержаться еще пять секунд. – За прошедшую неделю наши графики были насыщены

событиями, да еще и снующий вокруг персонал, заставили нас умерить наши свидания

«кожа–к–коже». Но только не сегодня. Я отпускаю ее, давая себе время, чтобы переварить

тот факт, что мы, блядь, не собираемся трахаться в ближайшие три минуты.

– Ты уверен, что все хорошо? Нормально прошла встреча с Джексом? Он заезжал на

минутку.

Мать его. Прежде, чем проклятья вырываются из меня, я вдыхаю и беру себя в руки.

– Да все нормально, он, возможно, приходил по поводу кубинских чиновников.

– Похоже, он был расстроен. – Она опускает солнцезащитный козырек, пока я завожу

машину и выезжаю из переулка. Если бы я мог сказать ей правду, то я бы сказал. Но с чего

начать... я наблюдаю за ее бабушкой и дедом, также как и за ее кузеном. Без какого–либо

плана или доказательств я не могу беспокоить ее своими предположениями.

Я смотрю через боковое стекло, готовясь выехать на аллею.

– Боже, посмотри сколько народу.

– Неужели у них нет больше ничего более интересного, чем писать о нас, – говорит она,

вцепившись в консоль, ее глаза широко распахнуты и смотрят в сторону толпы репортеров

и фотографов, расположившихся вдоль тротуара, словно стадо антилоп гну.

– Не волнуйся, – успокаиваю я, сжимая ее руку. – Наши окна затонированы. – Я добавляю

газа и выезжаю на улицу, в то время, как несколько фотографов делают бесполезные

кадры.

– Полезная вещь. Правда в мелочах, – шепчет она.

Я скольжу большим пальцем по ее щеке.

– Я признался в том, что бы я хотел. А как насчет тебя?

Она смотрит и улыбается.

– Как насчет пошалить?

– Я согласен немного пошалить. Рассказывай. – Я переключаю передачу, молча проклиная

Гавриила Норта. И Джекса, тоже тот еще гондон – я все равно выясню, что именно их

связывает. Мы подъезжаем к светофору, на котором горит красный свет и пока она красит

губки помадой, я использую этот момент, чтобы насладиться ее видом, одетую в

облегающую юбку, тонкую белую блузку под пиджаком, подходящему по цвету к ее юбке.

Ее ошейник сабы поблескивает, располагаясь на шее и я чуть не издаю стон от чувства

удовлетворенности, будто пещерный человек. Она забрала свои белокурые волосы вверх.

Весь ее образ создает простой эффект. Эффект элегантности.

А в противоположность ко всему этому, что я представляю себе, спрятано под одеждой.

Могу биться об заклад, тонкое кружево нижнего белья. То, что должно быть снято,

медленно и зубами, если я не загоню себя в угол и не доведу до того, что кончу раньше. У

нас уже есть опыт «срывание трусиков с ее невероятного тела» до того, как я начну

трахать ее часами.

– Ты слушаешь? – Смеется она.

Я моргаю, делаю глубокий вдох, и качаю головой.

– Прости. Я замечтался о том, как буду вытворять невероятные вещи с тобой. Но позже.

– Ключевое слово: замечтался.

– Кса, образно говоря, – произношу это резко вслух и для нее, и для себя. Я оглядел ее и

продолжил то, что начал говорить, – Это не то, чего я хочу.

– Другими словами, хочешь больше всего или не совсем? – спрашивает она, ее голос с

хрипотцой – слегка настороженный. – Может быть, нам лучше определиться с тем, что ты

имеешь в виду, прежде чем устраивать ужин.

– Малышка, я говорю не о чем–то меньшем или полном отсутствии. Будь уверена.

– Ааа, – отвечает она. – Продолжай.

– Как насчет компромисса? – предлагаю я, набирая скорость, поворачивая на

второстепенную улицу. – Давай поужинаем, расслабимся и обсудим нас с тобой.

– Это как–то связано с твоей сегодняшней встречей или с тем, как мы едва смогли

выполнить твои обязанности в качестве Дома в клубе?

– Ты проницательна как никогда. Но здесь больше. Мне нужно больше... нас. – Я смотрю

на нее, желая, чтобы она легко согласилась с этим.

– Нас?

– Да. Ты и я. Нас. Только нас.

Она кивает, предпочитая не выспрашивать у меня.

– Ладно, так что насчет еды?

– Мы можем взять на вынос или сходить куда–нибудь? – Я говорю это спонтанно, готовый

развернуть машину направиться, но куда? В мою квартиру?

– Нам лучше сходить куда–нибудь ...иначе мы оба знаем, мы не будем ничего есть сегодня

вечером. Какое твое любимое блюдо?

– Я уже ответил на этот вопрос. – мрачно смеюсь над ее реакцией и ее последующим за

этим вздох. – Честно говоря, я просто твой обычный поедатель гамбургеров и картошки

фри с пивом парень, – говорю я ей и жду.

– Я голосую «за» такую еду. Где мы можем съесть хороший бургер?

– Серьезно? – Я скольжу своим взглядом вниз по ее телу. – Ты одета для ужина при свечах

с вином.

– Я одета для работы, но я могу съесть гамбургеры и картофель фри и запить все это тобой

под столом. Не обольщайся, то, что снаружи не имеет ничего общего с моими вкусовыми

рецепторами. Сенатор, я думала, что это уже решенный вопрос.

– Хорошо, но не говори, что я тебя не предупреждал. – Я ухмыляюсь. – Самые лучшие

бургеры, есть только в одном месте. В ресторане у Дьюка. Огромные бургеры и совсем не

далеко отсюда. Прямо по авеню Массачусетс.

– По 17. Так ведь?

– Ты осваиваешь свой район. – В это мгновение, я понимаю, насколько сильно я хочу

узнать ее маршруты, по которым она передвигается по Вашингтону, чтобы она была как

можно ближе ко мне. Пока я думаю только о еб*ом Габриэле Норте. Я сжимаю губы,

раздираемый тем, что я хочу, вернее кого. До встречи с Кса я никогда не думал, что я могу

погибнуть. Это тяжело.

– Для меня будет лучше, если пресса будет знать. Лесли прислала письмо, предлагая

бросить СМИ косточку для затравки в связи с тем, что ты им хочешь сообщить, – отвечает

она, доставая свой телефон, а я сжимаю руль при мысли о нас на сцене.

– Иисус, – бормочу я.

Заехав на автостоянку, рядом со входом к Дьюку, я расстегиваю верхнюю пуговицу на

воротнике. Мы припарковались в углу и стоим в тусклом свете фонарей, я рисую в своем

воображении как развожу бедра Кса в сторону, смакую ее словно закуску. Когда ее

соблазнительный смех звучит в моих ушах, я понимаю, что пялюсь на нее. Она смотрит на

меня, глядя на мой приоткрытый рот и поймав меня за грязными фантазиями номер девять

миллионов три.

Наши взгляды встречаются и легкая улыбка, появившаяся в уголках ее полных губ

вырывает глубокий стон из моего горла и одновременно приступ резкой боли возникает у

меня в груди.

– Я не виноват, – ворчу я в свое оправдание и закатываю глаза. Мой член тверд как камень

и если нам придется ждать два часа – или два дня – я сойду с ума. – Давай поедим и

проясним некоторые моменты.

Я открываю ей дверь, заставляя себя собраться и не терять головы, но в тоже время, я

жажду не просто смотреть на нее, мечтать о ней, волноваться за нее и обдумывать свой

последующий шаг по отношению к этой женщиной. Пока я не могу понять, какого черта

происходит, единственное мое желание – это быть рядом с ней. Настолько чертовски

близко, чтобы она была как моя вторая кожа.

– Я слышала об этом месте. – Она выпрямляет свои ножки и я инстинктивно вытягиваю

шею, заглядывая ей между ног. Согласен, я животное, жадное и готовое сожрать любой

кусочек, какой я смогу найти, когда дело касается ее.

Если я ее поцелую, мы не станем продолжать здесь на парковке. То, как она слегка

приподнимает бровь, оглядывая меня, в тот момент, когда я помогаю ей выйти, дает мне

понять, что она в курсе моего стояка, и это служит катализатором для моей едва

сдерживаемой нужды подмять ее под себя и заставить кричать.

Я заключаю ее в свои объятья, говоря ей таким тоном, который звучит как

предупреждения.

– Просто так для сведения, умные комментарии, скорее всего, приведут тебя к

неприятностям.

– Горячие, жесткие, волосовыдирающие неприятности? – Она закусывает губу и я

приподнимаю бровь.

– Не начинай то, что в итоге закончу я. На моих собственных условиях.

– Ты не единственный, кто может завершить сделку, Сенатор? – Она запускает свою

нежную ручку в мой галстук и тянет. Наши губы соприкасаются и мои мышцы сводит,

дрожа от усилия сдерживать себя от того, что мы оба хотим.

– Это не тот момент, чтобы помешать мне, – четко произношу я свое предупреждение.

– Нет? – Ее тон сочиться наглостью. – Ты более угрюмый, чем обычно, так что, возможно,

это идеальный момент.

Она заслуживает импровизированный урок за свою дерзость. Я смотрю в ее глаза цвета

аквамарина, утопая в них. Мое сердце грохочет у меня в груди. Вздохнув, я чувствую, что

я, бл*ь, почти задыхаюсь.

– Пойдем! – Я на грани срыва и придерживаю Кса за локоть, немного грубо, но она и не

сопротивляется. Стремительно растущая нужда погрузиться в ее влажную, теплую

шелковистость ослепляет меня. Я устремляюсь к яркой красной вывеске с надписью

«выход», мой пульс ускоряется и в тоже самое время каждая клеточка во мне вспыхивает.

Когда мы подходим к тротуару, я ослабляю свою хватку. – Ты даже не представляешь,

насколько близко ты была к тому, чтобы быть жестко оттраханной на капоте моего

автомобиля.

– Я абсолютно уверена, что представляю. Чувствуешь себя лучше после пробежки?

– Не играй со мной. – Парирую я. – Только не сегодня.

– А кто тебе сказал, что я играю? – Из нее вырывается наружу ее задиристость. В тоже

самое время, она смотрит на меня, не моргая, широко распахнутыми глазами. Неужели она

тоже, как и я на грани?

– Кса, нам определенно нужно пересмотреть наше соглашение. Чем раньше, тем лучше.

– За нами наблюдают. – Она смотрит куда–то позади меня.

– Ладно. Пойдем сюда. – Я веду ее в ресторан. Мы обходим сидящих за столами людей и

для нас сразу же выделяют место в дальней кабинке. Журналистам придется постараться,

чтобы добыть информацию о нас, хотя некоторые уже имеют достаточно

высокотехнологичное оборудование для получения тонны фотографий из окон снаружи.

– Что бы ты хотел съесть? – спрашивает она, выглядывая на меня из–за меню.

– Мне сделать заказ за нас обоих?

Она закрывает меню.

– Давай попробуй.

– Как насчет остренького?

Она выгибает брови.

– Чем острее, тем лучше.

Я заказываю нам двойной гамбургер с жареным гусиным яйцом и сыром Гауда, но на этот

раз без обжаренного лука и чеснока.

Когда нам приносят пиво, она поднимает свой бокал и произносит:

– За нас.

Я поднимаю свой и стараюсь отбросить на задний план мысли о Норте. Я не собираюсь

допустить, чтобы этот сукин сын разрушил хотя бы долю секунды проведенного времени

с Кса.

– За наше с тобой будущее.

Мы чокаемся своими запотевшими кружками со свойственным стеклянным звоном. Затем

я делаю глоток из своей, наблюдая за ней поверх края кружки. Господи, сколько раз я

делал это? Смотрел. Ожидал.

Я не могу продолжать играть в эту игру. В начале это казалось правильным – это

дополняло мою потребность обладать ею, давая мне ясность в установленной,

вынужденной сдержанности.

Но не сейчас. Я не могу притворяться, что то, что мы делаем, относится к разряду

жесткого траха. Я хочу ее. Всю ее, даже вне нашей кровати. Мы провели почти месяц

вместе и я единственный, кто настаивает на этом.

С ней я всегда был голоднее, жаднее, и возбужденный ночь напролет, я не хочу

продолжать этот танец притворства, который мы устраиваем для всего мира. Я полностью

понимаю, что я попал и разрушаюсь ради Ксавии. Я должен встать и уйти. Для нее. Для

меня. Бл*ь, почему я не могу сдвинуться с места?

– О чем ты так усердно думаешь? О чем–то очень мрачном? – спрашивает она с

озабоченным выражением на личике. – Ты хмурый.

– Я думаю... о нас. – Я бросаю на нее взгляд. Если бы я только знал, как оценить то, что

чувствует она в ответ. Расшифровать ответ на невысказанный вопрос, но который,

несомненно, существует. Проблема, о которой все знают, но предпочитают молчать.

– Хм, все еще звучит как–то сердито. – Она вздергивает свой подбородок. – Ты думаешь о

«нас», с позиции «Сенатор – сотрудник»? Или «Кса и властное животное»?

Я провожу рукой по щетине на щеке, затем выдыхаю:

– Обо всем.

– И именно эти мысли раздражают тебя. – Мы по–прежнему смотрим друг на друга, она

глядит, не моргая, в мои глаза. – Ты беспокоишься. Почему?

Осознание волной проходит сквозь меня и усиливает мою потребность обладать ею.

– А ты? – я спрашиваю.

– Может быть. Иногда. Но не когда мы вместе. Тогда это проще.

– Мы стали друзьями, – шепчу я и это лишь часть правды.

– О, мы больше, чем просто друзья, – отвечает она.

Я выпиваю половину своего пива и смотрю на нее. Она, в большинстве своем, права. Это

легко, просто быть с ней и тяжело, когда мы не вместе. На мгновение, я перевожу свое

внимание на журналистов, делающих снимки, затем отбрасываю свои мысли подальше,

как я научился уже проворачивать подобное с журналистами, снующими вокруг,

записывающими очередные новости.

Но сейчас, я с ней, и это не политическое дело, но они постоянно нас преследуют. Это

похоже на то, к чему она привыкла, пока росла. Я читал отчеты Арчера, которые он дал

мне по Кса, но там есть прорехи и, начиная с сегодняшнего дня, я буду восполнять их,

пытаясь узнать, что за связь есть между Нортом и ее дедом.

– Каково это расти под фамилией Кеннеди? – Спрашиваю я, желая услышать ее версию.

Пожав плечами, она делает глоток своего пива и слизывает каплю с верхней губы, прежде

чем ответить мне. – Я действительно не знаю. Моя мама и я не относимся к клану Кеннеди

настолько сильно, насколько большинство людей считает. У нас есть доступ в некоторые

крупные партии. Мой отчим и мама по–прежнему друзья, которые трахаются регулярно,

словно дикари. Если что, это так говорит Вирджиния. Вся власть в руках моих дедушки и

бабушки. Сила, которая не так явно является движущей в Вашингтоне, но является очень

сильной в своей невидимой форме. Но я так понимаю, после того как ты собрал

информацию, тебе это не в новость. Слушай, не отталкивай меня. Что–то произошло

сегодня, и либо ты скажешь мне, что случилось, либо забудь об этом.

Мои глаза округляются, прежде чем я беру себя в руки и стараюсь скрыть свое реакцию.

Затем я рычу недовольно и решаю прекратить что–либо планировать и просто побыть с

ней.

– Ты права, – признаю я. – Я понятия не имею в какое осиное гнездо я вляпался, но когда

узнаю, я дам тебе знать. Это лучшее, что я могу сделать. Поверь мне.

– Я верю. – Она кивает и я чувствую, как напряженные мышцы шеи расслабляются. – Если

когда–нибудь ты захочешь узнать что–либо конкретное, ты всегда можешь просто

спросить меня.

– Я не оставлю попыток узнать о тебе все, но так как ты член клуба – это необходимое

условие.

– Итак, – говорит она, потягивая пиво.

– Итак? – Отвечаю я, прикидывая, как ответить ей.

Она закатывает глаза.

– Почему бы не спросить меня? Если ты нашел что–то, что заставляет тебя быть хмурым

сейчас, может быть, я смогу помочь. Я буду рада рассказать тебе все, что ты хочешь

знать... чего жду и от тебя тоже.

Просто так здесь не разобраться, поэтому я разрешаю ей сделать первый шаг.

– Спрашивай. О чем угодно.

Улыбка исчезает с ее лица.

– Почему у тебя ни с кем не было длительных отношений? Даже в колледже.

Мне повезло, что я не подавился пивом прямо сейчас. Вместо этого, я опираюсь локтями

на стол, сложив ладони вместе.

– Это то, где я обычно намеренно провоцирую срыв в отношениях. Еще в колледже, когда

девочки хотели «узнать меня», я улыбался, лгал сквозь зубы и саботировал эти отношения.

Я намеренно забывал позвонить или делал так, что они застукивали меня с другой

девушкой. Я специально хотел делать что–то невероятно ничтожное, чтобы испортить эти

отношения. Даже не надо учебника по психологии, Фрейд – говно, просто на сто

процентов мудак. Потом я обнаружил для себя, что контроль за всеми аспектами секса в

жизни, которые не соответствуют стандартам интимной жизни, связанны с вопросами и

историей моей личности. Только у тебя одной возникли подозрения, что моя жизнь менее

блистательна.

Только эта девушка является в равной степени моей сабой, которую я жажду связывать,

ломать, трахать и дверью в мою нирвану. Только с ней я готов рискнуть всем.

Сплетая свои пальцы с моими, она сжимает их.

– Ты можешь мне доверять, как я доверяю тебе. Теперь, спроси меня что–нибудь. Для тебя

я открытая книга.

– Мы оба являемся ими. – Я киваю, как будто убеждаю самого себя, как будто все то, что

мы собираемся сделать – это шаг в правильном направлении. Я бы никогда в жизни не

пошел этим путем.

Официантка возвращает с двумя корзинками на подносе. После того, как она ставит их на

стол, я прошу повторить, но не предпринимаю никаких попыток, чтобы заставить Кса

продолжить рассказывать о ее темных тайнах.

– Он огромен, – говорит она о своем бургере, разворачивает салфетку и кладет ее на

колени. – Итак, это одно из твоих любимых местечек?

Я поднимаю свой бургер, сжимая пальцами булочку, и блуждаю взглядом по ресторану,

затем снова смотрю на нее.

– Я прихожу сюда раза два в месяц. Есть несколько других бургерных в Вашингтоне,

которые я посещаю. Зависит от настроения.

– Бургеры и настроение, – отмечает она, улыбаясь пока официантка ставит бутылку соуса

А–1 [Прим. пер. Соус А–1 – традиционный густой английский соус к горячим и холодным

мясным блюдам, твердым сортам сыра, тушеным овощам и морепродуктам] перед ней.

Я откусываю огромный кусок от своего бургера, не осознавая до этого момента, как я

голоден. Пока я пережевываю, она разрезает свой пополам и я издеваюсь, говоря:

– Облегченная версия бургера.

– Что–то вроде этого. Я не собираюсь есть его весь. Расскажи мне о себе, о чем я еще не

знаю, но чего будет достаточно, чтобы составить хорошее впечатление. Меня все больше

и больше спрашивают. Это похоже на какую–то игру с ними.

– То, что произошло недавно? Или я должен просто начать с момента моего рождения и

ввести тебя в курс дела?

Перед тем, как откусить от своего бургера, она произносит:

– Смотри сам. Если честно, журналисты проглотят все и вся.

Мы говорим о нашем детстве. О моем, прошедшем в Атланте с семьей, которая

наслаждалась южными немормонским коктейльными вечеринками субботними вечерами,

посещала долгие церковные службы по воскресеньям, занималась охотой с собаками,

размещала флаги на своих пикапах и пила дешевый виски в километрах от женщин,

которые бы говорили, что это крайне глупо.

– Сенатор Стоун, вы носили камуфляж охотника? – спрашивает она, поднося кружку пива

к своим розовым губкам.

– Я могу обращаться с винтовкой, но я не люблю охоту, если это означает сидеть часами в

темноте, на морозе в ожидании беззащитного животного.

– На кого ты охотишься?

– Тебе обязательно это спрашивать? – Я смеюсь и она ахает.

– У тебя есть оружие?

Я беру картофель–фри и откусываю кусочек.

– Несколько. Когда я был подростком, до того, как перейти в старшие классы я был на

грани одержимости оружием. Огневыми тренировками. Странно, но вовсе не семья моего

отца поддержала меня в этом увлечении.

– Тогда кто?

Мой дядя, Меццо Альдебрандо Денарио. Это единственная дверь, которая будет

оставаться закрытой. Даже с ней, так что я рассказываю ей свою версию правды.

– Мой дед по маминой линии. Тот, о котором я говорил раньше.

– Антонио Альдебрандо, – отвечает она. Я киваю, и она спрашивает: – Ты любишь

соревнования по стрельбе?

– Любил. Винтовки крупного калибра. Но этого было не достаточно, чтобы

присоединиться Национальной стрелковой ассоциации США. Вот такое мое прошлое. – Я

избегаю разговоров о том, кто были мои инструктора и почему они были

высококвалифицированными. Мой дядя и несколько двоюродных братьев периодически

появлялись в моей жизни тогда и сейчас. Они научили меня стрелять из ружья

двенадцатого калибра для того, что не имело ничего общего с ношением камуфляжа,

поеданием вяленого мяса или хвастовством. К тому времени как я стал подростком, я смог

бросать нож любой рукой и у меня было достаточно опыта использования штурмовых

винтовок и полуавтоматического оружия, чтобы запомнить вес пушки в своей руке.

– На кого была похожа твоя мама? – без предупреждения спрашивает она.

Ее вопрос настиг меня, зарядив прямо промеж глаз.

– Моя мама... она была очень похожа на тебя. Полна энергии. Смелая. Классная. – Я

говорю ей то, что первое приходит на ум. Я не останавливаюсь ни на минуту, а она

слушает, держа меня за руку в то время, как мое прошлое льется из меня рекой. Когда я

заканчиваю, в моей груди пустота. Я ошеломленно глажу пальцами ее пальчики, чувствуя

при этом облегчение.

– Ты знаешь обо мне больше, чем кто–либо другой, – говорю я и встречаюсь с ее глазами

цвета неба. – Расскажи мне о себе... что–то, что я не знаю.

– Не легко иметь дело с прошлым. Я понятия не имею, кто мой отец. – Она удерживает

мой взгляд, не моргая, и улыбается. – Я надеюсь, что это не даст тебе уснуть.

Я слушаю ее, представляя ее жизнь как единственного ребенка, выросшего в окружении

Грейс и Стэна Стиллманов, где эти двое явно стремились контролировать ее жизнь.

Посадили ее в ящик, затем решили, что этот ящик не был достаточно хорош, и попытались

засунуть ее в другой. Я уже выяснил, что она не знает кто ее отец, но я не знаю, хочет ли

она его найти. Она говорит лишь о своей личной истории, предоставляя мне голые факты.

– Разведясь с мужем номер два, моя мать путешествовала и прожила год в Индии и Тибете

и вернулась оттуда беременной. Мои двоюродные братья и сестры разные по возрасту.

Двое самых близких мне по возрасту, осели в Мидлтауне пару лет назад и пытаются

прославиться в мире финансовой аристократии Стилманов на Пятой авеню. Колин – сын

тети по маминой линии, как тебе уже известно, не утруждает себя ничем, кроме как

перетряхиванием грязного белья нашей семьи.

– Ты была одинока? – Спрашиваю я, проводя костяшками пальцев по ее скуле, и,

наблюдая за тем, как ее ноздри слегка раздуваются. – Даже имея сестру, я был одинок.

Проживая в огромном доме, ты не можешь завести друзей, живущих по соседству.

– Вовсе нет. У моей мамы было много знакомых. Иногда, мне хотелось, чтобы меньше

народу приходило и уходило от нас. Было бы неплохо привязаться к кому–нибудь, хотя,

вероятно, это звучит ужасно скучно. Снова и снова я пыталась узнать, кто мой отец, но не

так сильно, чтобы беспокоиться по этому поводу и начать действовать.

Услышав горькие нотки в ее голосе, я почти готов надавить на нее, чтобы она разрешила

мне нанять Арчера для разгадки этой тайны.

– Есть множество частных детективов, которые специализируются на поиске пропавших

родителей. Зависит от того, зачем ты хочешь найти его и готова ли ты услышать всю

правду.

– Что это мне даст? – Оттолкнув свою корзинку с бургером, она стонет: – я сыта.

– Это да или нет? – Я не позволю ей сорваться с крючка.

Она наклоняет голову набок.

– Это означает «Я не знаю».

Я беру ее руку и переплетаю наши пальцы.

– Если захочешь, просто скажи мне. Я могу помочь.

– Если этот день когда–нибудь наступит, ты будешь первым, кого я попрошу. – Ее губы

изгибаются в попытке сдержать улыбку. – Забавно. Находится здесь с тобой. На свидании.

– Мы еще не закончили, – шепчу я, наклоняясь вперед. – Сегодня, я собираюсь заняться с

тобой любовью.

Глава 16

ВЕЛИКОЛЕПНО ЖЕСТОКИЙ.

– Займемся любовью? – шепчу я, и слова эхом отдаются у меня в ушах.

Такое ощущение, будто Бен прокричал эти слова. Я сижу, ошалевшая от того, насколько

это произвело на меня впечатление, словно облако тепла растекается под кожей,

начинающееся где–то в районе лопаток и выходящее наружу через нервные окончания.

– Да. На протяжении долгих часов, – отвечает он, переводя взгляд от меня, привлекая

внимание официанта, жестом приглашая подойти и принести счет, прежде чем снова

пристально посмотрит на меня.

– Это не то, что от нас ожидают, – напоминаю я ему.

На протяжении всего ужина, его взгляд был то угрюмый и торжественный, то игривый и

собственнический. А когда он говорил о своей матери, взгляд его был совсем другим. О ее

внезапной смерти. Я была тронута – на меня произвело впечатление, почему он вел себя

так в колледже и почему принял решение стать юристом. Мы словно перешагнули какой–

то порог. Может быть, это мое воображение или на меня так действует пиво, но после

проведенного за разговорами вечера с ним, я чувствую себя ближе к нему, как будто

крошечные нити соединяют и удерживают нас на одной и той же волне.

– Разве? – Он промокает рот салфеткой и кивает головой в сторону окна. – Возможно они

не согласны с тобой.

– Но они не мы, – парирую я, привлекая его внимание. Я перевожу взгляд на окно, потом

обратно так, как сразу мелькает несколько десятков вспышек.

– Пора пересмотреть правила.

– Потому что ты так сказал?

На его губах появляется свирепый оскал.

– Потому что твое тело говорит так. Потому что по натуре ты и я не приверженцы правил.

Честно говоря, неужели ты не хочешь быть вместе больше, чем раз в неделю?

– Это не вопрос, – слабо аргументирую я и он знает это. Я прикладываю свою салфетку к

губам, прикрываясь, чтобы те, кто умеет читать по губам ничего не поняли. – Конечно, я

хочу проводить больше времени с тобой, но это не безопасно.

Бросая наличные на стол, Бен встает спиной к окну, таким образом, закрывая нас и не

давая тем, кто стоит на улице возможности понять о чем мы говорим.

– Мы с тобой разительно отличаемся от всех. Сидя здесь. Это не то, что мы представляли

себе, находясь в Бостоне. Нам надо быть умнее, чтобы выяснить, как это работает в нашем

случае. Я готов продолжать поиски.

Я не заставляю себя ждать и моментально отвечаю ему:

– Не думай, что я не делаю того же самого.

– Ладно. – Он кладет руку на стол, наклоняется вперед и, понизив голос, произносит: –

Пора раскрыть карты. Насколько сильно ты готова выпорхнуть из своей золотой клетки?

Я хмурюсь.

– Ты понимаешь, что мы загоняем себя... – прежде, чем я успеваю закончить, он

вытаскивает меня из кабинки. Мы стоим достаточно близко друг к другу, чтобы я могла

разглядеть золотистые крапинки в его зеленых глазах.

– В еще те отношения. Да, я понял это, когда мы в первый раз поцеловались. Я хочу

больше. Ты говорила, что хочешь секретности, мне жаль, но я не могу тебе ее обеспечить.

Но поскольку мы оба не возражаем против нахождения в тени, давай будем наслаждаться

этими изменениями в наших планах.

Почему все, что он предлагает, звучит невероятно убедительно? Я прислоняюсь к столу,

молча умоляя его. Я, возможно, слегка перебрала, потому что вдруг выпитое пиво

возымело на меня действие.

– Мы с тобой не две пробки, выброшенные на произвол судьбы в океане. У нас был план.

Но он изменился. Но нам все еще нужна опора. Подстраховка.

Он тянет меня за руку, направляя к выходу из ресторана.

– Я не верю, что ты этого хочешь. Если бы это было правдой, ты бы осталась в Бостоне и

позволила Грейс руководить твоей жизнью.

Пастель и жемчуг, мартини и я были бы очередной марионеткой. Он прав.

– Ты заставил меня сделать выбор.

– До тех пор, пока я не получу тебя голой, не противоречащей мне, наш разговор не будет

считаться оконченным.

На тротуаре группа репортеров и фотографов зовут его по имени. Несколько не громких

вопросов и Беннетт входит в свой привычный, умеющий общаться с прессой, образ. Он

очаровательный, улыбается и смеется, ведя с ними беседу. Он учитывает мое мнение и

вопросы вращаются вокруг нас, начиная с того, как долго мы знаем друг друга и

заканчивая тем, что мы ели на ужин. Спустя пятнадцать минут – а это целая вечность для

подобного рода общения с прессой – мы направляемся к парковке. Так как он уделил

прессе частичку своего времени, за нами никто не следует.

– Ты научился избегать ситуаций с преследованием.

– Надо было позаботиться об этом заранее. Там в офисе, когда мы смылись от прессы. –

Он снимает машину с охраны и открывает пассажирскую дверь. – Мы не собираемся

давать Дому править нами. Договорились? – Его голос звучит резко, и я замираю, перед

тем, как ответить ему.

Когда он садится на водительское место, я поворачиваюсь к нему и начинаю разговор,

касающийся изменения наших правил. Снова.

– На самом деле, между нами есть соглашение. Как насчет него?

Выезжая со стоянки, он смотрит в зеркало заднего вида, потом на меня, прежде чем

включить передачу.

– Я владелец. Я могу разорвать это соглашение сегодня же вечером, если ты этого хочешь.

– Все происходит слишком быстро, – отвечаю я, не зная, чего я хочу. – Я не понимаю, что

изменилось за последние двадцать четыре часа.

Вместо моментального ответа мне, он смотрит на меня. Я почти чувствую, что он

собирается сказать. Я не знаю, услышала ли я сначала слова, прежде чем он произносит

их или это произошло после.

– Ты доверяешь мне, – шепчет он и его слова отдаются во мне.

Он не спрашивает меня. На этот раз, это утверждение. Это моя просьба и он дает мне

выбор. Я могу отказать ему. Скажу ему, что ничего не выйдет. Заставлю его действовать в

соответствии с нашим измененным договором.

Хотя, он прав. Я доверяю ему и хочу его далеко за передами Дома. Но я не могу отрицать,

что то, что я получаю от его клуба – это не только секс. Это все я и моя укоренившаяся

нужда, которую я чувствую к нему и это похоже на безумие. Я знаю, что это действует

именно так.

Я нервно выдыхаю, взглянув вниз на свою руку, там, где он держит ее. Запинаясь, я

произношу:

– Мне все еще необходимо то, что ты можешь делать в своем клубе.

– Мы не должны прекращать. Я рад тому, чем мы занимаемся в Доме. Но я жаден и

жуткий собственник, и я хочу заполучить тебя всю. Всю в мое полное распоряжение.

Сегодня я намерен показать тебе, что это не на один раз, когда дело касается нас. Разве ты

не согласна с этим? – Его дымчато–зеленые глаза темнеют.

Мне вовсе не надо обдумывать свой ответ.

– Согласна.

Его глаза постепенно расширяются и он усиливает свою хватку на моей руке.

– Что бы ты сказала, если бы мы встретились в отеле...в том, откуда тебя забирал

водитель?

– Это уже более личное, – говорю я. – Но не будет таким, если за нами будут следовать по

пятам.

– Эти уроды журналисты не смогут получить доступ в него. И мы можем провести

несколько часов, а то и дней там. Только ты и я и больше никого. Выяснить, кто мы друг

для друга, за пределами, отведенным для нас ролей. Ты понимаешь?

Ключевые слова: личное, ты, я и отведенные роли.

– Ты говоришь мне о чем–то. Как раз то, чего я не понимаю. – Пальцами свободной руки я

слегка касаюсь его руки. – И потому, что я доверяю тебе, может быть, мне не нужно знать

больше ничего.

Он смеется.

– Итак, ты – за, – чтобы добавить для нас больше ночей? Больше времени, проведенного

голыми? – Выражение его лица превращается из самодовольного к любопытному, а затем

приобретает серьезный вид. – Начиная с сегодняшнего дня?

Он понятия не имеет, что я хочу этого уже на протяжении многих, многих ночей. Я

смотрю на него, чувствуя, как мою кожу покалывает от предвкушения.

– Так случилось, что сегодня вечером я свободна.

– С сегодняшнего дня нет, – Он берет мои пальцы, обвивая рычаг переключения передач,

затем потирает ладонью мою руку, поглаживая, ловко лавируя в автомобильном потоке.

Когда он подъезжает к отелю, то направляется к подземной частной парковке.

– Особое место на парковке? К скольким подземным гаражам у тебя есть доступ? – На

его лобовом стекле располагается целый ряд специальных парковочных талонов, и это

является ответом, почему он не всегда пользуется своей парковочной картой или не

приобретает парковочный талон.

– К очень многим. – Его губы сжимаются в прямую линию, а взгляд сосредоточенно

направлен вперед, пока он не поворачивает к частному боксу, припарковывая свой

автомобиль.

– Я была здесь дважды и ни разу не спрашивала ни о чем. – Я указываю в сторону окна. –

О том номере наверху?

Он резко вздыхает.

– Что именно ты хочешь знать?

Я морщусь. Неужели я настолько недалекая раз спросила это?

– Я предполагаю, что мы собираемся в тот же номер. Но мы не те же самые, что были

раньше. Мне в какой–то степени нравится это наше с тобой состояние.

– Настолько много вариантов и не один не граничит с рутиной. Номер принадлежит моему

клубу, – отвечает он, гладя меня по подбородку. – Я не собираюсь лгать тебе, заявляя, что

это первый раз, когда я использую этот номер. Но что стоит напомнить так это то, что ты

первая женщина, которую я привез сюда с намерением заниматься любовью. Помещение

используется как место встречи, прежде чем прибыть в конечный пункт и другие

владельцы используют его таким же образом, как я использовал его с тобой.

– Мне понравились шампанское и розы.

– И опять же. Это было в первый раз. Пойдем.

***

Оказавшись внутри гостиничного номера, я уже не нервничаю, так как было в первый раз.

Все–таки тот факт, что это «мы» означает, что мы на пороге какого–то нового опыта, не

зная, чего ожидать и по моему телу растекается азарт, заставляя мою голову кружиться.

Бен подходит ко мне сзади, целует меня в шею, затем прижимает меня вплотную к своему

телу.

– Детка, – он шепчет мне на ухо.

Он переплетает свои пальцы с моими, и тянет меня к двойным дверям, открывая их.

Спальня находится в другой стороне номера. Она выполнена в современном стиле. Серо–

голубые стены, изобилующие произведениями искусства, каменный пол и большая

терраса. Все это окружает двуспальную кровать размера king–size с мягким кожаным

изголовьем, занимающей центральное место в комнате.

Все мое внимание сосредоточено на человеке, находящемся рядом со мной, пока он ведет

меня к кровати и начинает расстегивать мою блузку, вытянув ее из юбки и скинув ее с

моих плеч. Он прикусывает губу, его глаза жадно осматривают мою грудь, пока он снимает

мой бюстгальтер. Издав стон и с обожанием на лице, он пробегает пальцами по моей

груди. Наклонившись, он быстро прокладывает дорожку теплых поцелуев, пока я не стону,

скользя пальцами вверх по его твердому телу. Его губы на моей коже вызывают мурашки,

и я запускаю свои пальцы в его волосы, изгибаясь и прижимаясь ближе к нему. Он берет в

рот вершинку моей груди и начинает ласкать языком мой сосок до тех пор, пока он не

превращается в жесткий пик.

– Беннетт, – шепчу я его имя, изнывая от ощущения того, как его щетина царапает мою

нежную кожу.

– Ксавия, я владею тобой. Все для тебя, детка. – Его пальцы путешествуют по моей талии,

останавливаясь лишь для того, чтобы расстегнуть молнию на юбке. – Ты знаешь, что я

жажду услышать.

Стягивая с меня юбку, он опускается на колени и прижимает свой рот к моей плоти,

втягивая мой аромат и разрывая мои трусики зубами. Я мяукаю словно пригревшаяся

кошка, в ответ, двигая бедрами.

– Пожалуйста. Бл*ь, пожалуйста! – Умоляю я его.

Я остаюсь всего лишь с туфлях и с забранными волосами, он укладывает меня на матрас и

разводит мои ноги в стороны. Своим взглядом он заставляет меня оставаться на месте.

– Не двигайся, – командует он, крепко сжимая мои колени. – Лежи вот так.

– Куда ты? – Я спрашиваю его, цепляясь пальцами за его бедра.

Вместо ответа, он зажимает мои соски между пальцами и молча, целует меня. Целует

настолько дико, что я изгибаюсь около него, вжимаясь в него, борясь со своими чувствами

к нему. Я чувствую, что становлюсь дикой, необузданной, неистово рассыпающейся на

части и все это настолько сильное, что я вцепляюсь ладонями, будто в стену, состоящую из

скульптурных мышц, являющихся его грудью.

Бен рычит и хватает меня за запястья, поднимая их вверх над моей головой.

– Что ты хочешь, маленькая саба?

Хочу? Конечно, он должен знать, что я хочу.

– Тебя. Только тебя, – говорю я и он набрасывается на мои губы, проникая своим языком

все глубже, сильнее. Я хнычу в ответ, жажду его необузданного животного секса, который

есть между нами и с силой прижимаюсь своими бедрами к нему. – Трахни меня жестко! –

Умоляю я.

– Ты все еще сопротивляешься, – резко произносит он около моих губ, затем скользит

губами к моей шее, его слова обдают меня горячим потоком, лаская мою кожу. Он

посасывает местечко, от прикосновения к которому, я начинаю содрогаться. Мои соски

становятся твердыми камушками, жаждущими его прикосновений. – Я хочу, чтобы ты

открылась для меня. Сама... но пока ты не будешь готова к этому, я дам тебе то, что тебе

нужно.

– Пожалуйста, – сердито ворчу я в то время как он встает, наклоняясь вперед. Я вижу, как

на шее бьется его пульс. Я смотрю на его гладкую загорелую кожу, страстно желаю

податься вперед, а затем я совершаю кое–что. Я заявляю свои права на него и оставляю

отметку на его коже. Оставляю свою метку на нем.

Мы как–будто жидкость, двигающаяся в унисон. Он целует меня, посасывая мой язык.

Этот мужчина так сильно возбуждает меня, пи*ц насколько сильно, пока мы прижимаемся

все сильнее и сильнее друг к другу, лежа на этой кровати. Так же как и в отеле Бостона, но

не совсем. На этот раз между нами все намного больше. Нас больше. Мы связаны.

Я понимаю совсем немного, зачем мы посещаем в клуб. Зачем мне нужно рисковать,

чтобы чувствовать себя свободной. Находиться в Доме, в парике и в маске рядом с ним, у

меня нет предвзятого мнения, которое отбрасывается тенью моей семьи. Я же, наоборот, в

безопасности, предсказуема, беспомощна. С ним я дикая, жаждущая любых приключений,

которые он мне предлагает и в этом всепоглощающем эротическом путешествии я

свободна. Но готова ли я взять на себя больший риск? Признать, что то, что я хочу,

находится прямо здесь наедине в постели с этим мужчиной и полным отсутствием

зрителей.

Я прячу подальше эти мысли. О боже! Я влюбляюсь...реально влюбляюсь в него. Его цели

– это использование паддлов и боль, нездоровый вид секса и темный грех. Мои бедра

извиваются возле его, но он удерживает мои руки, сжимая их своими пальцами, таким

образом, лишая меня возможности держаться за него. Как бы то ни было, я нахожусь в

ловушке его тела и он находится у меня между ног в то время как он трахает и оставляет

метку на мне, на моей голой и открытой киске, которую он хочет поиметь.

Я хочу, чтобы он владел мной. Полностью. И это может произойти в этой комнате.

Внезапно в моей голове возникает мысль. Одинаково гениальная и до ужаса пугающая.

Этот мужчина – самый большой риск в моей жизни и этот же человек раскрывает мой

самый величайший секрет. Тот, который обладает силой, чтобы освободить или

уничтожить меня.

Он держит мои запястья своим пальцами, прижав их над моей головой, мурлыча мое имя

и клеймя мои губы влажными поцелуями.

– Чего ты хочешь?

В его вопросе слышится одновременно боль и резкость.

Так просто и так сложно.

Ты сверху надо мной.

Ты связываешь меня.

Шлепаешь меня. Обнажаешь меня. Освобождаешь меня.

Я хочу, чтобы ты почувствовал себя также на грани как и я, когда закручиваюсь вокруг и

распадаюсь на части.

Я обвиваю руки вокруг его шеи, притягивая ближе и смотрю в его глаза цвета грозового

неба, которые темнеют и смотрят на меня сверху вниз. Мое сердце колотится в моей груди,

голой и прижимающейся к его.

– Я хочу быть свободной, черт возьми! С тобой. Только с тобой.

Он замирает и выгибает свою идеальную бровь.

– Поцелуй меня своим умным, красивым и грязным ротиком, – приказывает он, медленно

овладевая мной, держа меня между своих пальцев.

Прижимаюсь своими губами к его, облизывая его губы и провожу своим пирсингом по его

языку. Посасывая его нижнюю губу между зубами, я прикусываю, зажав ее.

Он приподнимает голову, ухмыляясь.

– Ты серьезно?

– Да. Серьезно, – отвечаю я.

Злобно посмеиваясь, он опускает руку на мое бедро, закидывая мою ногу еще выше, шире

раскрывая меня, пока я не оказываюсь полностью открытой для него. Вместо того, чтобы

расстегнуть ширинку или начать трахать меня рукой, он пробегает пальцем вдоль входа в

мою киску, с неимоверным терпением на лице, поддразнивая меня и наблюдая за мной. Он

прижимает палец к моему клитору и мышцы моего живота вздрагивают. Я извиваюсь от

чувства возбуждения, зарождающегося внизу моего живота. Я становлюсь еще более

влажной, жаждущей его еще больше, ненасытной. – Не дразни меня!

– Тогда не спорь со мной. – Он захватывает мои запястья и вытягивает их над моей

головой, прижав меня к матрасу. – Это именно то, что ты должна перестать делать и

перестать прятаться за всем этим дерьмом!

Пытаясь бороться с ним, я стараюсь сделать резкое движение, но он быстрее и сильнее

меня, намного сильнее и у меня вырывается стон разочарования. – Я не хочу прятаться, но

мне надо, чтобы ты трахнул меня. Сейчас же!

– Если ты не можешь прекратить борьбу по собственной воле, тогда мы сделаем это по–

моему.

– Что ты имеешь в виду? – Задыхаюсь я.

Поднимаясь вверх, он отпускает мои руки. Я наблюдаю, как он мягко проходит через

спальню в гардеробную, взяв довольно большой кусок смотанной веревки. Она похожа на

ту, которую он использовал в прошлый раз в клубе, за исключением того, что эта веревка

глубокого бордового цвета.

– Я хочу, чтобы ты смотрела, что я делаю и то, как я завязываю узлы. Они легкие, если ты

тренируешься их вязать. Думаю, тебе бы хотелось как–нибудь связать меня?

Я смотрю на него, не в состоянии ответить. Перевожу взгляд от него к веревке, затем

смотрю в сторону гардероба.

– Ты не трахаешь здесь женщин, но ты знаешь, что здесь есть веревка.

– Как я и сказал, мои партнеры используют это место, и я в курсе, что здесь происходит . В

Доме, акцент делается на секс. Но здесь, это место, чтобы заполнить пустые пробелы.

Встретиться. Поговорить. Обсудить. Обучить.

– Но мы не... делаем ничего подобного, – отвечаю я, недоумевая, пока он снимает галстук

и рубашку, туфли и носки.

Раздевшись, он поднимает большой моток веревки.

– Я вел себя предусмотрительно... избегая, приводить тебя сюда раньше. Между нами бы

все закончилось постелью.

– А сейчас. Так и должно быть.

– Теперь, это то, что нам нужно.

Сидя на краю кровати, он разматывает веревку, которая проскальзывает между пальцами,

будто вода, в то время как он наблюдает за мной.

– Карада, – говорит он тихо. – С японского означает «человеческое тело». Я обвяжу тебе

грудь в виде упряжи. Это форма означает красота и рабство.

– У меня есть опыт работы с веревкой, – говорю я ему.

– Морской узел, – отвечает он. – Как в плавании на яхте?

– Точно. Не трудно себе представить. Отдых в Нантакете (прим.пер. Нантакет, остров и

курортный город ( штат Массачусетс) летом.

Он замирает, формируя петлю из веревки. Мышцы его рук напрягаются, работая в

тандеме, похожие на веревку в его руках. Приподняв меня на кровати, он обматывает

веревку вокруг моей груди, перекрещивая ее между моими грудями.

– Веревка перекрещивается здесь. Оборачивается вокруг плеч, и снова... и снова. – Мягкая

веревка скользит по моей коже, четко отмеренными движениями. Он осторожен и спокоен,

уделяя время, чтобы объяснить каждый узел.

– Шинджу, – шепчет он. – «Жемчужина». Вот что из себя представляет каждая из твоих

грудей. Идеальная жемчужина. – Его пальцы ловко работают, в то время как он

приподнимает мои руки у груди, словно я молюсь, переплетая мои пальцы и показывая

мне петлю. Как ее сделать. – В следующий раз, я свяжу твои запястья за спиной. А сейчас,

обрати внимание.

Он оборачивает мои руки большим количеством петель и, как и раньше, он подробно

рассказывает мне все. На этот раз он показывает, какие знаки рукой я должна подавать,

чтобы показать, что веревка связывает слишком туго, нарушая кровообращение или при

помощи движений глаз показать, что веревка защемляет нервные окончания.

– Подожди минуту. Почему я не могу просто сказать тебе, произнеся все?

Снова и снова, он обвивает веревки вокруг моей руки, проверяя натяжение, затем

ухмыляется, приподняв бровь, как будто я только что ответила на свой собственный

вопрос. – А ты как думаешь? Моя саба.

– Ты собираешься вставить мне кляп, – говорю я, чувствуя, как сжимается кожа на моем

теле. Ну, по крайней мере, мне не страшно, что я смогу выдать свои маленькие секреты.

Когда он заканчивает, он проверяет натяжение веревки, бормоча себе под нос, пока

прикасается к различным узлам и точкам на моем теле. Когда встает на колени, матрас

прогибается под ним, он запускает руку в карман, извлекая красный шарик, который

крепится ремешками.

– Есть проблемы с этим? – спрашивает он.

– Нет. – Я вздергиваю подбородок, отказываясь признавать, что я немного потрясена этим

неожиданным поворотом.

– Пить не хочешь... воды... хочешь что–нибудь сказать?

– Иди ты! – парирую я, выгибая бровь.

– А ты хочешь проверить. Открой рот. – Он показывает мне кляп, держа его за один из

кожаных ремешков. Я провожу кончиком языка вокруг округлой поверхности шарика, не

принимая во внимание то, что мышцы его челюсти дергаются. Он протягивает руку,

сжимая в кулак мои волосы, медленно, осторожно, а затем тянет меня к нему. – Итак?

– Итак? – Я, как попугай, повторяю за ним с сарказмом.

– Все еще ведешь себя заносчиво, – шепчет он, и его слова звучат как предупреждение. –

Ты хочешь, чтобы я помог тебе?

Господи. Я сумасшедшая, раз перегибаю палку и наконец, мой здравый смысл берет верх,

и я качаю головой.

– Нет, сэр.

– Доверься мне. Я владею тобой. Ты моя. Моя собственность. Ты принадлежишь мне, –

шепчет он, пригвоздив меня омутом своих зеленых глаз. – С этим ты не сможешь

противостоять мне и победить, Кса.

Часть меня хочет...но большая часть меня чувствует, что он открывает дверь к чему–то

большему, чем просто моя гордость. Хотя он намного крупнее, намного сильнее меня и

мог легко связать мои запястья и вставить кляп, но он не делает этого. Он просит меня

доверять ему, тихо спрашивая разрешения, и это приникает в меня, словно теплый мед в

трещины моей души.

Кса–Кса–Кса вибрирует сквозь мои нервные окончания.

Я киваю. Едва заметно.

В ответ он мычит, принимая мое согласие, раскрыв губы. Его ноздри подрагивают, в то

время как он возвращает кляп на место. Проводит подушечкой большого пальца по моей

нижней губе, уголки его губ искривляются в ухмылке. Он наклоняется вперед,

прижимаясь губами к моим, целуя губы, удерживаемые кляпом.

– Так чертовски горячо, – стонет он, затем опускает свои губы на мое плечо и прикусывает

зубами мою кожу, сильно прижимаясь, пока я не чувствую ощутимую боль на моей шее.

Как–то однажды он искушал и пытал меня, а теперь он показывает, что он будет делать с

моим нахальным поведением. Он щипает меня. Один раз. Медленно. И я закидываю

голову назад, закусив резиновый шарик между зубами, резко дергаясь, затем изгибаюсь.

Господи ты Боже, что этот мужчина делает своим ртом. Его пальцы обхватывают мою

грудь, в то время, как он потирает мои соски. Его губы проделывают тоже самое,

захватывая одну из моих ноющих горошинок в рот, начиная сосать и ласкать языком мой

сосок, затем перемещаясь на другой.

Вот так. Я так близка к тому, чтобы начать умолять, хотя мой рот занят кляпом, но он

останавливается. Этот, бл*ть, мужчина останавливает свою ласку именно тогда, когда я

нахожусь на грани помешательства. Поднимается с кровати и я вижу ухмылку, которая

растягивается на его великолепном лице, в то время, как а я сижу здесь еле сдерживаюсь,

все мои нервные окончания в огне. Он прекрасно понимает, что ему надо раздеться. Он

снимает с себя оставшуюся одежду, оставаясь совершенно голым, а его член – прекрасное

доказательство того, насколько он себя контролирует. Обычно к этому моменту он уже

находится глубоко во мне. Но не сегодня.

Но вместо того чтобы вернуться обратно в постель, он идет к двери, у меня есть

возможность понаблюдать за его невероятного вида задницей, которая напрягается с

каждым его шагом. Он уходит, а я прислушаюсь к доносящимся звукам, но не могу

понять, что он там делает, пока не возвращается с бутылкой шампанского и не

откупоривает ее. Он подходит к краю кровати и смотрит на меня.

– Ложись.

Ладно. С кем, как ни с ним с бутылкой шампанского Кристал могу я еще спорить?

Не успела я лечь, как он опускается на колени, матрас прогибается под его весом и он

наливает пузырящуюся жидкость на мой живот.

–Такая красивая, – бормочет он.

Я напрягаюсь от чувства влаги на моем теле. Холодное. Идеально охлажденное

шампанское льется по моему разгоряченному телу, посылая искры желания в мои

жаждущие и ноющие соски. Я сцепляю крепче пальцы, вместо того, чтобы прижать спину

на кровати. Он наблюдает за моей реакцией, его член дергается, наблюдая, как я медленно

раскачиваюсь, отчаянно пытаясь двигаться, но стараюсь не пролить ничего. Он делает

глоток из горлышка бутылки и смотрит на меня дьявольским взглядом на меня. О чем он

думает?

Широко раздвинув мои ноги, он обхватывает своими пальцами бедра. В том местечке, где

начинаются мои бедра, он начинает потирать своими пальцами мои припухшие

складочки. Я заставляю себя оставаться спокойной – но это тяжело, особенно, когда я хочу

сорвать веревку, которой он связал меня. Он заставил меня лежать смирно из–за лужицы

шампанского на моем животе, прикасаясь своими пальцами к моим складочкам. Не

угрозами. Не наручниками. Всего лишь обещанием удовольствия и я наблюдаю, вытягивая

шею, за тем, как он опускает свой рот на мою гладкую плоть.

Ох, бля..! Соприкосновение его холодных губ с моей разгоряченной кожей заставляет меня

захныкать. Еще громче в тот момент, когда он начинает посасывать мой клитор в течение

каких–то невероятно крышесносных секунд, приближая меня к разрядке, и тут же

проталкивает свой язык внутрь меня. В том, как он посасывает меня, нет ничего дикого, он

заставляет меня раскрыться сильнее – пожалуй, наоборот, он нежный, мучительно мягкий

и я теряю контроль, будучи связанной и с кляпом во рту. Его глаза находят мои. Наши

взгляды встречаются, но я связана и не могу прикоснуться к нему...сказать ему, что он

делает со мной.

Он освобождает меня.

Я совсем другая здесь. Связанная, я не борюсь с собой – я представляю собой оголенные

чувства. Это все касается только нас. Этого он хотел?

Я извиваюсь, но Беннет продолжает, обхватывая руками мои бедра, втягивает мой клитор,

пока я не раскрываюсь полностью и не падаю в изнеможении. Он вылизывает меня

дочиста, его борода царапает мои бедра, а я пытаюсь что–либо произнести сквозь кляп.

Он бормочет в мои влажные складочки мое имя и слова:

– Ты моя. Вся моя.

Я чувствую жар, который проходит сквозь меня, когда его губы оказываются на мне. Его

слова взрываются в моей голове, заполняя меня до краев в тот миг, когда освобождение

вспыхивает во мне.

– Бен! О, Боже! – Крик рождается в моей голове в то время, как снаружи я дрожу под

завесой эйфории.

Это как бег на длинную дистанцию – состояние эйфории у бегуна. Я настолько наполнена

энергией, все еще парю на волнах блаженства, в омуте эндорфинов. Он, наверное, видит,

что меня трясет от моего оргазма, но, что он не знает, так это то, что я держу свои секреты,

которые я очень сильно хочу рассказать ему.

– Беннетт. – Произношу его имя про себя. Смакуя буквы его имени на языке, повторяя

снова и снова, сжимая пальцы, потираясь о его рот, поглощающий меня.

Он сосет мое нежное местечко, щекоча мои бедра, захватывая мой разум. Когда он стонет,

приближая свои губы обратно к моей киске, я больше не могу сдерживаться. Я тону в

безграничной эйфории, которая расширяется в моем сердце и распространяется по моим

конечностям. Я извиваюсь под ним, я настолько сильно кончаю, изливая свои соки на него.

Он слизывает мое освобождение, пока мой мир рассыпается от сумасшедших ощущений.

Я переполнена невероятными вспышками цвета, звука, текстуры – всем им, владеющим

мной.

В течение долгой секунды я чувствую, что перестаю бороться.

На грани, частичка моего здравого смысла задается вопросом о том, что этот мужчина

доминирует надо мной. Ответ пугает, бл*ть настолько, что я начинаю сильно извиваться.

Он крепче удерживает меня, сильнее прижимается губами, пока реакция моего тела не

начинает заглушать мои мысли. Я купаюсь в чувственных эмоциях. Находиться здесь,

прижатой им без каких–либо возведенных стен, я готова прыгнуть и сдаться всему, что он

делает для меня, в то время как я лежу связанная и освобожденная у него в постели. Его

поцелуи – это невидимые слова, которые он использует, двигаясь вдоль моего тела и я

молюсь, чтобы он понимал мои движения, которые говорят о том, насколько безумной он

делает меня.

Не говоря ни слова, он поднимается надо мной и сильное чувство голода отражается в его

глазах, видимое даже сквозь паволоку после оргазма. Инстинктивно я сжимаю бедра,

жаждая его глубоко внутри себя. Его член дергается, пока он тянет меня за бедра, скользя

по простыням пока я не оказываюсь под ним. Он располагает головку своего члена рядом

с моим входом и наши взгляды встречаются, перед тем, как он одним движением входит в

меня на всю длину.

– Черт! – стонет он, притягивая мои бедра к нему, заставляя меня принять всю длину его

члена. – Ты ощущаешься, словно шелк и настолько мокрая.

Сегодня он мягкий и одновременно грубый в том, как он ломает стены вокруг меня. С

контролируемой властью, он трахает меня, удерживая меня за плечи и входит своим

членом в меня. Все. Время.

Мы никогда таким образом не занимались любовью. Настолько красиво и жестоко он

раскрывает меня, затем входит в меня, пока мы не находимся близко, кожа к коже и

сегодня наша связь усиливается еще больше.

Эта примитивная похоть, которую мы делим друг с другом, разгорается жарче, еще

сильнее, хотя одновременно нежная в том, как он произносит мое имя с каждым стоном, с

каждым толчком.

– Ксавия. Малышка. Моя.

Я смотрю, как он возвышается надо мной, изгибаясь на кровати, отдаваясь ему. Его резкие

черты могли быть вырезаны из гранита в том, как он контролирует себя. Каждый

сантиметр своего члена, находящегося во мне, то, как он щелкает пальцами по моему

клитору, зарождая чувство блаженства во мне, пока мое удовольствие не превращается в

огненный смерч, сжигая каждый сантиметр моей кожи.

И вот мы кончаем.

Мы оба.

Собираясь вместе, мы одно целое.

– Кса, – произносит с шипящим рыком.

Дрожь проходит сквозь него, пока я хнычу несвязно, выдавая нелепые звуки. Я прекращаю

сопротивляться и начинаю... О боже. Я понимаю, как далеко я падаю за пределы и это не

могу быть я – это невозможно.

Закрыв глаза, запираю боль, которая приходит с этим невероятным открытием.

Пожалуйста, пожалуйста, молча умоляю саму себя, пытаясь вернуть себе контроль, но я не

могу. Только не с ним, вколачивающимся на всю свою длину в меня, удерживающим меня

за бедра, кончающим в меня, срывая последнюю завесу всего моего сопротивления.

– Ты моя. Создана для меня. Только для меня. Я владею твоей сладкой киской. – Он

частично говорит правду. Он владеет куда больше мной. Он владеет моей душой и я

моргаю, чувствуя, как слезы обжигают мои глаза.

Он опускается на меня, мы оба тяжело дышим и он обвивает меня своими руками,

находясь в этом омуте невесомой свободы.

Мое сердце стучит в унисон с его грохочущим сердцем, ощущая, как его грудь вздымается

около моей. Он опускает свое лицо к моей шее, посасывая и целуя мою кожу. Когда наше

затрудненное дыхание приходит в норму, мой затуманенный разум становится более

ясным. Я не выкрикивала вслух все те мысли, которые вышли из–под контроля в моей

голове, и я сглатываю, облегчение проходит сквозь меня.

– Малышка, это было нереально мощным. – Его голос хриплый, с легким намеком на его

южный акцент. Это из–за того, что мы только что испытали один из невероятно сильных

оргазмов, известных человечеству, и когда он приподнимает голову на несколько

сантиметров, наши взгляды снова встречаются, и я ощущаю снова прилив чувств, которые

пронзают мое сердце.

Никто никогда не смотрел на меня так, как делает он. Настоящий первобытный голод и

взгляд собственника, я закрываю глаза, боясь, что он увидит все, что я чувствую и не могу

скрыть. Кусочки меня – миллион разбившихся осколков, и я удивлена тем, что он не

приказывает мне открыть глаза. Я чувствую его пальцы на моем лице, скользящие по

щеке. Он расстегивает пряжку и на долю секунды, я боюсь, что будет, когда он вынет кляп,

те эмоции, находящиеся внутри меня, могут выйти из под контроля моего разума и

запросто слетят с моего языка, выдавая все, о я чем стараюсь умалчивать.

– Медленно... открой, – шепчет он. – Твоя челюсть может чувствовать некоторый

дискомфорт.

Он хватает несколько салфеток и вытирает мой подбородок. Я делаю так, как он велит, и

чувствую, что мой рот совсем не болит – я немного смущена тем, сколько слюней у меня

вокруг рта. Хотя нет... неправда, моя челюсть немного болит, пока я сжимаю его и

разжимаю.

Он слегка сдвигается, запустив пальцы в волосы, пока его глаза прослеживают вдоль

веревки, которая удерживает меня связанной в его постели. Я вижу, как сжимаются

мышцы его челюсти и мне становится интересно, о чем он думает. – Прекрасно, – говорит

он мягко, – я ведь не могу держать тебя здесь вечно.

Также аккуратно, как и когда он связывал меня, его пальцы развязывают первый узел на

моем запястье, разматывая веревку и возвращая чувствительность моим онемевшим

конечностям. Как только я освобождаюсь, я осознаю всю иронию происходящего, что я

вовсе не свободна. Вокруг моих запястий остались следы и вижу, как он гладит своими

руками кожу на моих запястьях, нежно шепча мое имя, будто произносит древнюю

молитву. Он становится на колени рядом со мной и у меня возникает чувство, что это он

склоняется в подчинении мне. На секунду я кладу голову на его плечо, он будто тщательно

собирает меня по кусочкам, кусочкам, соединенным между собой шелковой веревкой и это

выбивает из колеи.

– Дай я, – говорит он и тянется к бутылке, стоящей на тумбочке, до сих пор я даже не

заметила ее. Он проводит пальцами по следам на мне, оставленным веревкой. Так что, я

единственная, кто пытается держать себя в руках.

– Это было невероятно, – говорю я, отчаянно пытаясь говорить так, чтобы не дрогнул мой

голос.

Глава 17

ВОТ ВЕДЬ БЛ*Ь.

– Джонатан Ричер прибыл на встречу с вами, – сообщает мне сотрудник по интеркому и я

стискиваю зубы. Я избегала его с тех пор, как послала анонимные письма Джексу. Я

должна поговорить с ним и выяснить, будет ли он продолжать свои разоблачения. Черт

побери, я мельком смотрю на свой сотовый, затем оглядываю поверхность своего стола с

разбросанными по нему файлами, заметками и письмами. Если сказать, что у меня много

работы – это ничего не сказать. Все наше утро, в стенах офиса Беннетта, было кувырком и

весь этот переполох все еще продолжается.

– Я сейчас буду. – Сейчас одиннадцать и Джон должен быть в офисе Джекса. После

выступления президента час назад, с объявлением о том, что ведутся переговоры и будут

сняты запреты на торговлю с Кубой, наш многоканальный телефон завален звонками. За

последние двадцать минут мы все «навалились», чтобы помочь ответить на поступающие

звонки.

Когда я вхожу в приемную, лицо Джона мрачнее тучи. Наши взгляды встречаются и он

становится еще мрачнее. Хрень. Двойная хрень. Неужели его уволили из офиса Джекса? Я

не хочу, чтобы это случилось.

– Эй, давай пройдем в мой кабинет, – говорю я, здороваясь с ним, чувствуя себя жалким

предателем.

– Кабинет? – Он горько смеется. Его тон настолько резок, что сотрудник, сидящий за

рабочим столом Норы, бросает на него взгляд.

– Сюда, – я указываю ему направление, наклонив голову и воздерживаясь от того, чтобы

открыть перед ним дверь, что смутило бы его. Мы идем в тишине, и я будто бы могу

чувствовать гнев, который исходит от него, словно искрящееся электричество. Мы входим

в мой кабинет, где я жестом указываю ему на стул. – Все в порядке?

– Мы завтракали с Брук. – Он запускает руку в свои непослушные волосы и я вижу, как

желваки ходят на его челюсти. Он стоит в дверях, его сумка с ноутбуком свисает с плеча. –

Я поражен тем, что меньше, чем через неделю она уже чувствует себя лучше. Мы

завтракали с ней сегодня и когда я стал уходить, она достала свой ноутбук и приступила к

занятиям. Странно видеть ее такой серьезной. Вас обеих. Круглыми сутками с начала лета,

не так ли?

– Нам так удобно. В чем дело?

– Что, черт возьми, происходит? – Он закрывает дверь моего кабинета и разворачивается,

пересекая кабинет, выглядя так, будто собирается придушить меня.

– Говори потише, – отвечаю я мертвенно–спокойным тоном, готовясь услышать самое

страшное.

Огромное количество секретов, находящихся у меня голове, начинают кружится, будто

обрывки бумаги, подхваченные ветром. Какой из этих вариантов приведет нас на тропу

войны? Беннетта нет в офисе, но здесь сотрудники, сидящие около каждого телефона по

всему офису. Нора в кабинете Беннетта разбила лагерь. Она единственная, кто имеет

свободный доступ к его столу и отвечает на звонки, поступающие на его номер с завидной

скоростью.

– Когда ты собиралась мне все рассказать, Ксавия?

Я никогда не видела, чтобы Джон так заводился и я у меня перехватывает дыхание от

такого потока ярости, которую он излучает. Из состояния злости он перешел в состояние

ярости.

– Чем ты так расстроен?

– Во всю трубят о твоей любовной связи. Как насчет того, что ты встречаешься с

Сенатором Стоуном! – Его губы побелели и его взгляд, сквозящий обвинением, поражает

меня будто цунами.

Мой живот скручивает. Дерьмо, конечно, он был бы первым, кто увидел наши

фотографии, которые пресса тут же поспешила разместить под милым или даже

провокационным заголовком о нашем вчерашнем ужине. Я выдерживаю его гневный

взгляд, барабаня пальцами по столу, словно выражая этим все, что накипело у меня

внутри. Мои руки становятся холодными, и я сцепляю пальцы вместе, зная, что он заметит

мой нервный тик. Ох, ты, черт.

– Ну? – он требует. – И не смей мне врать.

– Боже, Джон. Из всех людей кто знает об этом, ты единственный, кто должен понимать,

что всему напридуманному не всегда можно верить», я парирую ему, тщательно и

мучительно выбирая то, что я могу сказать и главное, что должно оставаться тайной.

– Определить, какое количество информации является ложью. Его руки на тебе. То, как вы

оба смеетесь. То как он усаживает тебя в свою машину. Целует тебя в щеку. Какая часть из

всего этого ложь... или может, бл*ь, прямо сейчас ты придумываешь ложь за ложью?

– Это совсем не то, что ты думаешь. – Мы оба стоим, между нами меньше метра и его

глаза мечутся из стороны в сторону. Я продолжаю пристально смотреть на него и

продолжаю: – Это хитрость. Спектакль.

– Хороший спектакль. – Его глаза буравят меня, пытаясь прорваться сквозь мое видимое

спокойствие, проделывая маленькие дырочки в моей броне.

– Какая разница, что я делаю? Разве ты не совершаешь подобное...с Джексом? – Я

поверить не могу, что я перевожу разговор, пытаясь отдать на растерзание ради своего

спасения человека, который все время был для меня ангелом–хранителем, который берег

меня, но я именно это и делаю. Я сделаю все, чтобы держать Джона подальше от Беннетта

и, чувствуя, что кровь леденеет в моих жилах от мысли об этом, я пытаюсь выстроить свои

мысли таким образом, чтобы сосредоточиться на Джоне и его гневе. Черта с два. Бля, я не

могу упасть во все это с головой и успешно заниматься всей этой слащавой романтикой.

– Я делаю репортажи на Холме, милая. Обо всем чертовом Холме. – Он резко качает

головой. – Не ври мне.

Он все еще продолжает искать информацию. Джон ищет детали для своего разоблачения.

Ему не важно, о ком пойдет речь. Негативная информация может бросить тень на Вице–

президента, даже если я предположу, что это может быть устроено ей и быть частью ее

плана, все же, если он продолжит копать глубже, он может узнать и о Доме. Надо «бросить

ему кость» и я делаю это.

– Я не вру. И я не могу рассказать тебе что–либо еще, кроме того, что ты уже слышал или

читал, все это делается для того, чтобы создать для избирателей лучшее впечатление о

Стоуне и его образе. Все эти уловки PR команды по поводу предстоящего анонса Вице–

президента. Это все для привлечения избирателей. – В моей голове возникает сильное

давление, будто там гелий, который резко увеличивается с каждой моей ложью, рожденной

в моей голове и легко слетающей с моего языка.

– Ааа, так ты решила сигануть в омут с головой, когда твои бабушка и дедушка

попытались добиться контроля над твоей жизнью. Они хотели «купить» твою задницу,

чтобы потом могли наделить тебя властью и привилегиями и куда бы ты смогла сунуть

свой драгоценный маленький носик. Но сейчас... ты продаешь свое имя сенатору. За что? –

Он обводит рукой маленькое пространство. – За скромный кабинет?!

Я чувствую комок, подкатывающий к горлу. Кажется, что я струсила и сейчас у меня нет

сил спорить.

– Послушай, – я наклоняюсь ближе, сузив глаза. – Все вокруг используют друг друга.

Разве не так называется вся эта игра?

– Здорово. Бл*ь, здорово, – издевается он и пробегается по мне глазами сверху до низу. –

Ты меньше чем месяц на Холме и, похоже, ты соответствуешь ему идеально.

– Что тебя так беспокоит? Разве не ты притворялся сотрудником, чтобы получить кучу

грязи на Картера? Тебе ли говорить о морали. Выводить моральные принципы на чистую

воду, это ни о чем тебе не говорит?

Он щелкает пальцем перед моим лицом, указывая на меня.

– Не пытайся анализировать то, что ты делаешь. Не стоит! – Он поворачивается и шагает к

двери. Вместо того, чтобы уйти, он останавливается у двери, оглядывается через плечо. –

Думаю, я был прав по поводу тебя и политики. Ты намного больше Кеннеди и Стиллман,

чем ты думаешь, Кса.

Моя грудь сжимается от жалящих слов Джона. Я делаю пару шагов в его сторону,

отчаянно пытаясь рассказать ему все и не отпускать его, но я не могу. Я не могу, я

продолжаю говорить себе это, в то время как мое сердце сжимается и я вижу, как он

уходит.

Глава 18

ЖЕСТКОСТЬ ПРОТИВ МЯГКОСТИ.

Последние пять часов я разрываюсь между встречами, назначенными друг за другом,

преследуемый по пятам своим переводчиком. Мы входим в наш конференц–зал и он

кивает мне. Я начинаю, представляя свою команду по международным отношениям

Министру внешнеэкономической деятельности Кубы и его сотрудникам.

– Рад встрече с вами, Министр Диаз, – говорю я мужчине, стоящем передо мной, пожимая

ему руку.

– Сенатор Стоун, – отвечает он и представляет мне своих сотрудников.

Мы все занимаем свои места за столом переговоров и когда Диаз начинает говорить, такое

чувство, будто у него «каша» во рту. Во время нашей беседы мне не составляет особого

труда понять его жесты и его испанский, чтобы осознать, что мы зашли в тупик.

Это не то место, где я должен быть в пятницу в 4.15. Я слушаю, как мой переводчик

переводит последнюю фразу Диаза, но все это время я сосредоточен на движении тела

Диаза, начиная искусно копировать его. Незначительные особенности в том, как я сижу,

наклоняюсь, моя реакция, даже частота дыхания. Я стараюсь быть сосредоточенным на

общении, а не на том, что я какой–то политик, безусловно, пользующийся такими

уловками, но у меня есть план так же, как и у человека, сидящего передо мной и

имеющего возможность влиять на Кастро.

Я улыбаюсь, когда он заканчивает и говорю ему, что готов выполнить его требования. Все,

кроме одного. Нет никакого смысла в продвижении уже существующего закона о торговой

политике в том как США ведет торговлю с Кубой. Мы должны действовать в рамках тех

ограничений или эта сделка будет провалена. Чтобы подсластить пилюлю, я предлагаю

ему план того, как будет действовать положение о торговле, даю ему сроки и суммы

иностранной помощи его стране, которые будут предоставлены не только США, но

некоторыми из наших союзников. Фактически, мы открываем двери для множества стран,

в которых теперь его страна может приобрести товар, чтобы помочь своей нищей

экономике, а также открываем двери туда, куда будет разрешен кубинский экспорт.

Мой переводчик сообщает мне ответ Диаза:

– Сенатор Стоун, я уполномочен и готов заключить сделку. Сегодня.

На секунду я замираю. Мысленно, я отступаю. Я ожидал, что он возьмет документы и

захочет взять небольшой перерыв, вернуться к себе в кабинет для дальнейшего

обсуждения, разобрать все «по полочкам» и выстроить встречное предложение. Это не

Дикий Запад – это международное экономическое соглашение, ну хорошо, пора

приспосабливаться.

– Давайте начнем с покупки акций, – говорю я, глядя через стол, блестящий как зеркало,

пока Диаз ничего не заметил. Я стараюсь быть максимально тактичным, но все же, это

выглядит как невероятно дерьмовая манипуляция.

Министр переворачивает несколько страниц, задает насущный вопрос о процентных

ставках, и я обращаюсь к ключевым точкам этого торгового предложения – со своей

стороны я помню все. Я отвечу на любой вопрос, который задаст мне Диаз, мы оба с

головой повязли в наших с ним переговорах. В какой–то момент я поворачиваюсь к

Оливеру и вижу, что он находится рядом. С заранее подготовленной нами папкой с

набросками. Я собираюсь с мыслями и направляю нашу беседу в нужное русло, надеясь,

что Диаз не выкинет чего–нибудь навроде того, чтобы попросить исходные данные и

каким образом наши аналитики пришли к таким цифрам. Чтобы ответить на подобные

вопросы, надо будет предоставить дохрена таблиц, два, если не три аналитика и целый

день будет потрачен на эти обсуждения.

Диаз бросает на меня удивленный взгляд и на секунду я сжимаю подлокотники своего

кресла, пытаясь понять, устраивает ли его наше предложение или мне надерут задницу. Он

широко улыбается мне, его взгляд падает на файл перед ним и затем он начинает смеяться.

Он тихо ругается, постукивая пальцами по столу и впервые за все эти дни я слышу его

искренний смех.

– Очень достойно, – говорит он на безупречном английском.

– Рад, что Вы рады, – отвечаю я с облегчением, и я действительно это чувствую. Это мои

последние встречи до моей поездки по Кубе и Доминиканской Республике и было бы

здорово завершить благополучно переговоры до моего отъезда.

– До встречи в Гаване. Там и завершим подписание, – констатирует он.

Он хочет сфотографировать этот момент и я не виню его.

– Министр Диаз, я с нетерпением жду встречи с Вами.

– Вы приедете со своей девушкой? – спрашивает он, пока мы стоим рядом.

Я качаю головой.

– Я путешествую один.

Его глаза расширяются.

– Жаль. У нас красивая страна.

Мы выходим из конференц–зала и я вижу Ксавию, которая идет мимо, держа ее в руках

пресс–папку. Наши взгляды встречаются на долю секунды и в моей груди разжигается

настоящий огонь. После прошлой ночи, это не удивительно. Привязав ее к кровати, я

клеймил ее так, как я никогда раньше не делал. По х*й все. Я не могу представить, что

оставлю ее здесь на день – оставить ее на неделю, пока буду отсутствовать. Я познакомлю

ее с Диазом и даю гарантию, она понравится ему.

Она идет дальше и я поворачиваюсь к нему.

– Без сомнения, Куба прекрасна. Я обсужу поездку с ней и приеду к вам.

Насколько я знаю, наша с ним будущая встреча уже назначена и запротоколирована. Я

ничего не буду говорить, кроме как дам указания Ксавии упаковать в свою дорожную

сумку несколько бикини, которые я хочу видеть на ней, соблазнительно увлекающей меня

в небытие, прежде чем мы займемся любовью. Займемся любовью? Мой разум приходит в

замешательство. Диаз говорит что–то, но все, что я делаю – это пытаюсь понять, когда моя