V

Еще до полудня четыре раза

проплыла вдоль забора туда-сюда

машина цвета летнего льда

из начала рассказа

(если кто не заметил, она была

припаркована у вокзала,

но в округе дымила такая мгла,

что картинка в ней увязала) —

на глаза попадаясь чужим старухам,

заезжая на пригородное шоссе,

и, входя в разворот, проводила брюхом

по разделительной полосе

со скоростью виноградной улитки.

А ровно в двенадцать она тормозит у калитки.

И —

из машины выходит и ходит такая красавица,

что непросто представить, что нас она чем-то касается.

Такая, что раз – и в дамки,

два – и на дне реки.

Глаза, как ямки.

Титьки, как поплавки.

И вся она в черном, как в черной рамке.

Она быстрым шагом идет через двор.

Рывком открывает входную дверь.

Оказывается внутри.

Внутри не хватает света,

Но она, похоже, здесь не впервой.

Выглядывает из окна, покачивает головой —

дескать, никого нету.

Пьяница с птицей спрятался под кровать,

на которой теперь ночует.

Сам не знает, зачем. Но чует,

что лучше себя не выдавать.

Не видит девочку, не понимает, куда она подевалась.

Подозревает, что ради нее история затевалась,

зажимает куриный клюв рукавом,

думает о себе, как о мертвом и сразу же – о живом.

Надеется отсидеться,

знает: некуда деться.

Вознеслось как занавес одеяло.

И в прямоугольнике, где стояла

хорошо очерченная нога,

появились два оче-черных глаза.

И прекрасный голос сказал, зараза:

– Ага!

Загрузка...